Пятна на солнце

И по сей день, несмотря на весь ужас, бессилие и страдание, гнев и ненависть, расцветившие его жизнь в красное и чёрное, у Джейме теплело на сердце, когда он воспоминал, как получил свой белый плащ. Жарко припекало солнце, земля, на которую он опустился, преклонив колена, в тот утренний час успела нагреться. Сир Герольд выслушал его клятвы, прочёл молитву Воину, после чего покрыл его плечи честью и долгом. Король стоял рядом, сияющий и улыбающийся, ничто не выдавало в нем растущее безумие. Позже Джейме узнал, что турнир в Харренхолле настолько взбудоражил Эйериса, что он позволил слугам отмыть его и остричь грязные свалявшиеся волосы и бороду, хотя долгое время не подпускал к себе ни мейстеров, ни портных. Вскоре ему волей-неволей предстояло свыкнуться с подобными перепадами королевского настроения, но в тот миг Джейме ликовал, видя перед собой достойное, гордое будущее в лице Эйериса Таргариена. Мальчишка, он терпеть не мог пятен на солнце, предпочитал не видеть их вовсе, пока не понял, что в них вся суть. Сколь бы ярким не казался блеск, смрадные сальные пятна правды всегда выйдут наружу. Вот только замечаешь их слишком поздно. Высылка с турнира обратно в Королевскую Гавань разбила его ожидания. Джейме едва не расплакался от несправедливости — будто мало ему было холодной ярости отца, чьи слова, казавшиеся не более, чем крамолой пристегнутого к ногтю слуги, полностью подтвердились в течение нескольких месяцев. Утешило его лишь объятие Серсеи, обещавшей, что скоро они навсегда станут неразлучны, осталось лишь ещё немного потерпеть. Что ж, он испил терпения целою чашей. Отец отрёкся от службы, которой посвятил двадцать лет своей жизни, в Красный замок он так и не возвратился и сестру забрал с собой. За какую-нибудь жалкую неделю прочие Ланнистеры тоже попрощались с придворными должностями. Все, кроме Джейме. К тому моменту он достаточно протрезвел, чтобы сознавать: его оставили один на один с демонами Эйериса, а демоны жаждали крови — львиной крови. Харренхолл не принёс чудесного исцеления, напротив — все неимоверно чудовищные вещи, сотворенные им в последствии, росли корнями именно оттуда, из турнира, послужившего началом конца. Король вернулся озлобленным и напуганным и оставался таким до самой смерти. Поговаривали, его мучили кошмары, а наяву мерещилось невесть что. Не раз, неся караул в тронном зале, Королевские гвардейцы становились свидетелями страшных истерик, когда Эйерис не своим голосом требовал поймать и привести к нему изменников, затаившихся в замке. «Поймать и сжечь!» — вопил он, содрогаясь всем телом, с такой силой, что лезвия мечей разрезали на нем одежду. Он боялся, а потому единственным удовольствием ему стал ужас чужой. С первых же дней король приблизил Джейме к себе. И если раньше он счёл бы это невиданной честью, то теперь понимал, отчего братья по оружию глядели на него с сочувствием. Сир Эртур часто вызывался с ним в караул под предлогом неопытности новичка. Со временем Джейме согласился, что не будь рядом Меча Зари, он, чего доброго, повредился бы умом. Не столько от того, что Эйерис делал — часу огня и крови только предстояло настать, — сколько от постоянного сосущего ожидания, что что-то начнётся именно сегодня, утром, после обеда или глубокой ночью. Страх владел всеми ими, сковывал по рукам и ногам, вставал поперёк горла, лишая пищу вкуса, а просыпаясь, можно было ощутить, как он камнем лежал на груди, мешая подняться. Но во всех других чувство это будто притупилось, превратилось из лезвия, приставленного к глотке, в пелену отчуждённости, застлавшую глаза. — В этом весь секрет, — сказал однажды сир Освелл, заметив, как дрожала ложка, которой Джейме выскабливал поданное на завтрак яйцо. — Просто закрой глаза на все, кроме своих рук и члена, парень, тогда полегчает. Гвардия и впрямь казалась слепой и глухой ко всему, что не касалось безопасности короля, таково было их предназначение, в конце концов. Но и в Белом Ноже никто из них не выдавал, что сознавал происходящее в полной мере. Эйерис требовал, чтобы Джейме денно и нощно был подле него, потому ему редко доводилось навещать башню. Однако когда это случалось, он всякий раз заставал собратьев за самыми обыкновенными занятиями. Одни играли в кости, другие читали, кто-то в пол голоса обсуждал кусачие цены за девку в ближайшем борделе — собственно, речь велась о чем угодно, кроме короля. Они шутили, смеялись, иногда спорили, но глаза их оставались стеклянными. Потому первое время рыцари представлялись Джейме единым безликим целым, он не видел отличий меж ними до тех пор, пока сам не научился секрету сира Освелла. Странно, но оглядываясь назад, он понимал, что никого ближе них у него не было, ни прежде, ни потом. Ребёнок и не мог понять этого. Но тогда Джейме сумел привязаться лишь к Мечу Зари, за что сир Ливен, насмешливый, как и любой дорниец, прозвал его золотым щенком. Он и впрямь ходил за рыцарем, как ниточка за иголочкой, и скоро уверился, что на душе у него происходило то же, что у самого Джейме. Сир Эртур много времени проводил с принцем Рейегаром, и после таких встреч он выглядел обеспокоенным. И ясно, почему. После Харренхолла дружба с принцем открыто приравнивалась к измене, Дейн не мог не знать о том. Его спасало лишь слепое тщеславие Эйериса, уверенного в своём умении обернуть себе на пользу все что угодно. Он был убеждён, что сир Эртур шпионил за Рейегаром, несмотря на то что тот ни разу не принёс ему ничего хоть сколько-нибудь любопытного. Игра с огнём не могла продолжаться долго, но Дейн любил повторять: — Осталось немного. И Джейме верил, что это пророческие слова, ведь исходили они, наверняка, от принца. Вслед за Эртуром он стал надеяться, хотя глядя на то, чем Рейегар занимался в действительности, это могло показаться пустым. Он не делал ничего, а на лице у него застыло то же выражение холодной безучастности, что и у всех в замке. До Джейме доходили слухи о случившемся после последней схватки в Харренхолле, однако Рейегар вовсе не походил на счастливого влюблённого. То, что он регулярно и самозабвенно, судя по звукам, доносившимся из-за двери, исполнял супружеский долг со своей якобы отвергнутой женой, тоже было выше его понимания. Впрочем, учитывая его тогдашнее положение, ничего другого ему и не оставалось. Сдержанность и ожидание имели куда больше смысла, чем открытое наступление. Когда Джейме набрался смелости спросить о нем сира Эртура, тот сказал, что Рейегар желает блага для всех и каждого, и это погубит его. Джейме не до конца понимал, что он имел в виду, но догадывался, что речь об Эйерисе. Как бы то ни было, лишь вера в скорые перемены удерживала Джейме от порывов, могущих стоить ему жизни. Король испытывал его, толкая на шаткий мостик между верностью семье и долгу. Поносить Тайвина Эйерис любил почти так же сильно, как приводить в действие приказы о сожжении, и ничто не нравилось ему больше, чем фантазии о костре, который он разожжет для неверного десницы. Джейме чувствовал себя заложником, он им и являлся, потому молчаливая покорность была его броней. — Ну, что скажешь, маленький Лев, — так король имел обыкновение называть его. — Убьешь своего папашу-изменника, если я велю? — ухмыляясь, выпытывал он у Джейме, тенью застывшего у Железного трона. Ответом ему была тишина. — Каков упрямец, весь в отца! — издевался Эйерис. — А может, мы и тебе над огнём пятки пощекочем, а? Разом спесь сойдёт! — Мой долг — служить вам и только вам, — чеканил Джейме, у него челюсть сводило от того, как сильно он сжимал зубы, изнутри к горлу поднималась ледяная дрожь. На это Эйерис заходился смехом, злым, визгливым, разносящимся по зале нервическим эхом. В такие моменты он принимался размахивать руками и непременно задевал ими об ощеренные лезвия трона — руки у него не заживали никогда, их покрывали уродливые корки, которые Эйерис, задумавшись, часто сдирал. Хохот обрывался ругательствами, по-змеиному выкручивая голову, король вперялся в Джейме горящим взглядом. — Лжёшь! — шипел он, а кровь сбегала по длинным пальцам. — Ты такая же лживая тварь, как твой отец, мальчишка, но вы больше не обманете меня, о, нет! Вы умрете! Дейн! Скажи-ка, лжёт он мне или нет? — Эйерис стремительно оборачивался в другую сторону, и под прицелом его пристальных, зияющих чернотой глаз оказывался сир Эртур. Джейме не знал, испытывал ли тот ту же тошнотворную панику, что и он, но подозревал, что спокойствие рыцаря было неподдельным. Меч Зари не боялся Эйериса, в этом, а вовсе не в измене заключалась его самая главная тайна. — Мы все живем лишь службой вам, мой король. Сир Джейме принёс клятвы, а значит, то же относится и к нему. — Моему сыну-изменнику ты говоришь то же самое, верно, сир? — странно, но говоря с Эртуром Дейном, Эйерис забывал свою злобу, в голосе его звучала насмешка и презрение, обращённое, впрочем, не к рыцарю, а к принцу, который не мог их слышать. — Его Высочество верно служит Семи Королевствам, мой король. Так же, как и мы все, — без тени сомнения отвечал Меч Зари, ровно глядя на своего короля. Он не лгал, но любой заметил бы, что в речи его рядом с верностью стояло слово «королевство», а не «король». Любой, кроме Безумного Эйериса, полагавшего, что это одно и то же. Джейме восхищался ловкостью Меча Зари на поле брани, однако, словом он владел ничуть не хуже. Король верил ему, хотя не имел на то никаких причин, верил и принц Рейегар, сознавая, что в любой момент его отец может попытаться переломить ситуацию в свою пользу. Хотел бы он сравняться с ним в этом умении, но пока Эйерис с лёгкостью играл с ним в кошки-мышки. До лорда Тайвина не могли не доходить сведения о том, на каком положении держат его сына и наследника, и Эйерис только и ждал, когда терпение у него иссякнет. Но время шло, а лев все не кусал, а Джейме вместо того, чтобы давать отпор, становился все безучастнее. Отличный замысел Эйериса стал оборачиваться против него, бездействие Тайвина наводило на мысли, что он намеренно подослал Джейме за ним следить. Посему выходило, что заложником оказался вовсе не мальчишка, а сам король. Это выводило Эйериса из себя, проклятый Ланнистер держал его в дураках двадцать лет, и вот снова! Изведя себя подозрениями, он велел Джейме пробовать его и принца Визериса еду и питье перед каждой трапезой. Тот безропотно подчинился, спросил только, не следует ли проверять пищу остальных членов королевской семьи. Эйерис окинул жену и старшего сына многозначительным взглядом, презрительно скривился, встретившись с полночно-чёрными, полными негодования, очами принцессы Элии и ухмыльнулся: — За содержимое их тарелок я не отвечаю, как и моя гвардия. Джейме заметил, как окаменело и без того смертельно бледное лицо Рейеллы. К пище она, сославшись на дурной аппетит, так и не притронулась. Едва ли королева, еженощно страдавшая от истязаний мужа, от которого никто в Королевстве не мог её защитить, всерьёз страшилась отравления. В её прекрасных и растерянных, как у ребёнка, глазах стоял усталый вопрос: чем она прогневила мужа на сей раз? Она знала, что ответа не последует, и не смела о нем просить. Видеть это и бездействовать Джейме, по наивности души, представлялось преступлением, но принц Рейегар, единственный, кто обладал возможностью влиять на короля, не выглядел хоть сколько-нибудь встревоженным. Собственно, его мало, что выводило из себя, и судьба матери, жены и даже собственных детей к таким вещам не относились. Он не то чтобы не замечал их вовсе, просто «откладывал» на потом, как нечто, что могло ждать сколько угодно в отличие от более существенных вопросов. Тогда Джейме впервые отметил в нем подобное беспощадное хладнокровие и поразился, но не тому, что оно представляло само по себе, а тем, какой властью наделяло принца. Вот, от кого исходило это равнодушное, бесстрастное оцепенение, охватившее замок, вот, откуда взялось обыкновение вместо малейшего движения «закрывать глаза». Все здесь, даже сир Эртур, носили маски, подражая Его Высочеству. Пригубливая вина из королевского кубка, Джейме ещё раз неприметно взглянул на него, чтобы удостовериться, что явившееся откровение не плод его воображения. Но Рейегар по-прежнему безмятежно взирал на короля, губы его едва заметно кривились; когда Эйерис держал себя в должном виде, они были очень похожи, даже улыбки напоминали друг друга, как отражения в зеркале. — В таком случае хорошо, что я прихожу сюда сытым, — с нечитаемым выражением произнёс принц, то ли ласково, то ли раздраженно. Джейме вдруг пришла в голову ещё одна мысль. Почему Эйерис тратил столько сил на то, чтобы переломить верность Меча Зари, и притом делал все возможное, лишь бы его собственный сын отвернулся от него? Сын, одно слово которого побивало тысячу мечей — опаснее него после отставки лорда Тайвина никого не было, не только в замке, но и во всем Вестеросе. Джейме не разбирался в тонкостях политики, но для того, чтобы понимать, чей вес значительнее, этого и не требовалось. Выбор сейчас делал Рейегар, все важные решения принадлежали ему, в то время, как королю оставалось лишь… биться в расставленных сетях, истрачивая силы. Вот, чего все ждали с таким упорством. Чем больше Эйерис рвется, тем туже петля охватывает его шею. Он сам себя задушит. Все сделалось до ужаса очевидным, таким прозрачным, что не понять мог разве что ребёнок. Джейме так и замер, сжимая в побелевших пальцах порожний кубок. Король уставился на него в недоумении, молча, будто видел в лице Джейме нечто такое, что лишало его дара речи. Рейегар улыбнулся ему: — Кажется, ваше питье чисто, мой король. Чарующие индиговые глаза его были холоднее льда. Возможно, нет, даже наверняка, самодовольство, которым переполняло Джейме знание чужой участи, вскоре сделалось заметно. Он приобрёл новую, дерзкую манеру держать себя, напоминавшую надменные повадки Серсеи, чему Джейме не придавал значения. У него заново открылись глаза, все, виденное им столько раз за эти месяцы, представало в совершенно ином свете, будто теперь, когда он знал правду сонного проклятья, оно потеряло над ним власть. Братья-гвардейцы перестали казаться ему серыми, да, они застыли, но застыли, не отвернувшись, а в предчувствии бури. Обратив взгляд в одну с ними сторону, Джейме получил согласие разделить тайну, общую ношу. Наконец, Белая гвардия приняла его по-настоящему. Иначе он смотрел и на королевское семейство, точнее, на каждодневные баталии Его Величества с принцем Рейегаром, утомительные, деморализующие для одного и не более, чем досадные, для другого. Джейме часто находил глаза принца в такие минуты и понял, что вгоняло Эйериса в ярость и панику. Обмениваясь любезностями, возражая, улыбаясь на чью-нибудь шутку или же вовсе храня молчание, глядя на собеседника, Рейегар почти не моргал. Что бы он ни делал, взгляд его оставался неподвижным, как у змеи — или дракона, замершего на миг перед тем, как выбросить залп огня. От него мороз шёл по коже, казалось, эти глаза видели насквозь, заглядывали в самое нутро, вороша в нем бесцеремонно, не спросив разрешения. Джейме прилагал немалые силы, чтобы не уронить головы, когда ему случалось ненароком скрестить взор с принцем. Ему нечего было бояться, и все же в сердце надолго поселялась потом необъяснимая тревога, шевеля под рёбрами скользкими щупальцами. Подобно шагу в бездну, Рейегар был пугающим и притягательным в одно время, но если бы тот счёл Джейме хоть сколько-нибудь важным, он сделал бы все, чтобы это никогда не изменилось; самое дорогое, честь и любовь, отдал бы, лишь бы не оказаться на месте того, от кого вслед за принцем отвернулся весь мир. И что-то подсказывало ему, что похожее стремление владело сердцами всех тех, кому доставался от него хотя бы взгляд, хоть короткое слово. Неудивительно, что король по-настоящему страдал от одного лишь вида своего наследника. Бывало, слушая донесение Рейегара на заседании Малого совета, Эйерис беспомощно восклицал: — Чего ты хочешь, Неведомый тебя побери?! Джейме, нёсший караул у дверей, не мог оценить происходящее целиком, более того, темы, поднимаемые на собрании, его ни сколь не касались и навевали лишь скуку. Тем не менее разворачивающуюся сцену, он видел столь четко, как если бы находился за столом вместе с изумлённым Советом. Видел гримасу смертельного ужаса, исказившую лицо короля, ровно, как и то, что Рейегар не сделал над собой усилия даже удивиться, не повёл и бровью, по-прежнему не сводя с отца тяжелого, непереносимого взгляда. Со стороны все выглядело так, будто Эйерис уже мало сознавал, где находится, возможно, так оно и было. И все же Рейегар знал, что делал, знали и лизоблюды во главе с новым десницей, жирным Мерривизером. Здесь рубили лес, и летели щепки, и одним богам известно, кому какая уготована участь, пока лезвие топора взметалось, заносясь над головами. Джейме засыпал с этими мыслями, ворочал их тяжелые пласты в долгие часы молчаливого поста. Им владело невиданное доселе волнение, замешанное на страхе и негодовании, чувстве борьбы и смерти в одно время. О Серсее он — впервые за годы — даже не вспоминал. — О чем твои думы, львёнок? — обратился к нему как-то напрямую сир Ливен во время вечернего обхода. Тонкие изогнутые брови его сошлись у переносицы, он был проницательнее многих, и Джейме не хотелось, чтобы такой человек поймал его на чем-либо. — Держи хотя бы его подальше от игр принца, Дейн, коли сам не можешь. — Я ни во что не играю, сир, — Джейме вспыхнул и украдкой поглядел на сира Эртура, улыбнувшемуся ему одними глазами. — Дай Семеро, чтобы так и было, — пригрозил дорниец. — Рейегар скоро уедет, а нам расхлебывать кашу, которую он заварил. Его слова прогнали веселье Меча Зари, обратив настороженностью. — Ливен, — в тоне его явственно прозвучало предупреждение, по-видимому, эта новость не предназначалась для обсуждения вовсе. Но было поздно. Джейме изумлённо вытаращился на рыцарей, вопрос сорвался у него прежде, чем он ужаснулся его безрассудности. — Когда в таком случае умрет король? Лицо сира Эртура на глазах сделалось непроницаемым, он продолжил идти вперёд, не говоря ни слова, а когда они спустились во двор велел: — Мы больше никогда об этом не заговорим, сиры. Принц Ливен иронически хмыкнул, Джейме не понял, что тот имел в виду, безразличие или согласие, но ему самому оставалось лишь повиноваться. Меч Зари, хотя и, надо думать, знал поболее других, ничего не скажет, как ни проси. А быть может, и он располагал одними догадками. До правды Джейме так никогда и не доискался. Рейегар действительно уехал, буквально на следующий же день после той ночи в покоях короля. Странная штука память, Джейме никогда не возвращался мыслями в случившееся, запер на подкорке малейшие упоминания о нем, и с годами ему начало казаться, что ничего и не было — всего лишь сон, навеянный кровавыми стенами Красного Замка. Но после того, как ему отсекли руку, призраки стали приходить из тьмы, липкими кошмарами, фразами, вдруг возникающими в голове, и, наконец, целыми картинами, что вспыхивали в мозгу столь ярко, словно в тёмную комнату внесли факел и осветили её вплоть до последнего угла. Та ночь, ночь боли, ночь страха. Ночь, надломившая его изнутри, будто червь, что поселился внутри крепкого дерева и точит его, пока ствол не рухнет на землю. Что в тот раз он по обыкновению дежурил у дверей эйерисовых покоев, Джейме помнил четко, потому что, по иронии, день этот ни на йоту не отличался от предыдущего и того, что шёл перед ним. Он был подле короля в тронном зале, пробовал всю пищу, что подавалась ему на стол, и, как повелось, встал в ночной караул у его покоев. Спустя какое-то время после того, как Эйерису внесли ужин, подошёл Рейегар, несколько растерянный, что было ему вовсе не свойственно. Джейме ещё подумалось тогда: «Неужели сейчас?» Принц оставил без внимания его вопрошающий взгляд. По крайней мере, его появление в покоях не вызвало никакого шума и негодования, значит, король ожидал сына. О чем они говорили, Джейме не разобрал, только то, что Эйерис высказывался куда больше и откровенно забавлялся ответам принца. Сложно было представить Рейегара отпускающим шутки одну за одной, а значит, веселье это — дурной знак. У Эйериса, настроение которого менялось, как погода по весне, смех обычно предшествовал приступам ярости. Джейме прикрыл глаза, прислонившись к холодному камню стены, хотелось уйти, даже бежать, сесть на коня и помчаться на Бобровый Утёс, к сестре, в объятиях которой он нашёл бы утешение. Если сейчас до него донесётся крик, чей угодно, он возьмётся за меч. Думать о подобном ему было не в новинку, и держали его не клятвы, данные им перед королём. Того, что держало в действительности, Джейме предпочитал в себе не замечать. Рукой в перчатке он сжал рукоять меча, холодящую даже сквозь плотную кожу. Как вдруг за дверью, резкий, как удар плетью, раздался голос короля: — Ланнистер, зайди-ка! Он не мог не подчиниться, несмотря на крамольные помыслы. Странное чувство пронзило Джейме, будто кровь разом прихлынула к голове, превращая мозги в вату. А ведь ему начинало вериться, что ужас перед Эйерисом сменился в нем нетерпением и едва ли не скукой. Он обманывал себя, как и многие, стремясь видеть в короле то же, что видел принц Рейегар. Вот только разве кто-нибудь знал, что творилось у него на уме на самом деле?.. Внутри было жарко до духоты, в камине, жадно набрасываясь на дрова, утробно рычало пламя. Его Величество одетый возлежал на кровати, в руках он держал тяжелый золотой кубок, инкрустированный крупным рубином, поглощающим неверный свет свечей. Рядом в кресле с застывшим лицом сидел Рейегар. Джейме вздрогнул, заметив, как крепко его пальцы вцепились в деревянные подлокотники. — Мой король. Ваше Высочество, — он склонил голову, голос, как ни странно, звучал ровно, впрочем, навык этот, должно быть, въелся ему в подкорку. Говорить, не дрогнув, и держать лицо, этого было достаточно, когда своей целью король избирал кого-то другого. Что делать, если жертва ты сам, не знал, похоже, даже его сын. — Подойди, не топчись у порога, — велел Эйерис. — И меч оставь. Джейме вновь послушался. Король наблюдал за ним с улыбкой снисхождения, острой, как нож. — Что-то ты не весел сегодня, маленький Лев, — заметил он. — А мне казалось, служба тебе по вкусу. Видел, ходишь с умным видом, подбородок дерешь. Впрочем, это дело известное. Тайвиновы ухватки. Вылитый отец, а, Рейегар? — король обернулся к сыну. Рейегар пожал плечами: — Я бы не сказал. — А тебя говорить и не просили, — прикрикнул на него Эйерис. — Ты не знал Тайвина так, как я. Хотя не помешало бы, чтобы хоть сознавать, кому кланяешься! У Джейме возникло ощущение, что разговор ему не предназначался. Что, в таком случае, он здесь делал? И, боги, как же жарко… Латы давили на грудь, пот бежал у него между лопаток, полз по вискам. Странно, что никого больше это, казалось, не заботило. Эйерис расценил его мучения на свой лад. — Сними эти железяки и садись, — предложил он и будто бы дружелюбно похлопал покрывалу рядом с собой. Джейме не понял этого приглашения, к чему столь неуместное… что? Доверие, фамильярность, какая-то дикая шутка? Он замер, метнул взгляд на принца, но тот — напряжённая челюсть, побелевшие пальцы — смотрел на отца, которого прямо-таки будоражило его, Джейме, смятение. — Ну, чего стоишь, сир? Даже по мне жарковато, а? — Вовсе нет, мой король, — Джейме тряхнул головой, хотя больше всего на свете хотел избавиться от доспехов, превратившихся из защиты в железную ловушку. Неожиданно Эйерис отступил. Глаза его лукаво блеснули. — Тогда хотя бы не стой столбом. Хочу тебя порасспросить, — тон этот мог показаться ласковым, если бы не угроза, завернутая в него, словно лезвие в бархат. — Говорят, Королевская Гавань без лорда Тайвина что стадо без пастуха. Ты, верно, придерживаешься того же мнения, сир? Дрожь прошила Джейме от шеи до копчика, вопреки все никак не убывающему жару, рубашка, липнущая к спине, стала ледяной. Сперва его оставили безоружным, теперь допрашивали, очевидно, на предмет измены. Имело ли значение то, что он скажет, если его позвали сюда, чтобы убить? Прилюдная казнь дала бы отцу повод развязать войну, но если Джейме умрет здесь и сейчас, тихо и незаметно, точно фигура, убранная с доски, можно сказать все что угодно. Никто не осмелиться оспорить слово короля, объяви он, что Джейме героически погиб в очередной схватке с недобитками из Братства Королевского Леса. Вполне в духе Эйериса преподать таким манером урок и лорду Тайвину, и собственному сыну. — Я не думал об этом, мой король, но, полагаю, при отце воняло здесь не меньше, — он выдавил усмешку. Его слова — к счастью, нет ли — вызвали у Эйериса короткий смешок одобрения. Он сел в постели, опираясь локтями о колени, и положил подбородок на сцепленные пальцы, будто над чем-то раздумывая. — Твоя правда, — улыбка его изображала приязнь и спокойствие, но голос, которым он отдал приказ, полнился ядом. — А теперь сядь. Иначе я подумаю, что ты брезгуешь своим королём. Вновь испытывать его терпение Джейме не решился. Сказанное им, может, и пришлось Эйерису по нраву, но играть с ним в словесные игры было опасно. Король жаловал хорошую шутку до тех пор, пока ему не казалось, что смеялись над ним. Ничего не поделаешь, прямой, словно копье, Джейме сел. Мягкая перина со скрипом прогнулась под немалым весом его закованного в доспехи тело. Лицо короля оказалось прямо перед ним, и Джейме понял вдруг, что тот не так уж и стар. Морщины резко обозначались у тонкого, с надменной горбинкой носа и в углах рта, но в остальном выглядел он даже моложе отца, лоб которого уже прорезали глубокие складки, а волос на голове почти не осталось. В глаза снова бросилось поразительное сходство короля и принца, поверить в которое потом, когда Эйерис вновь ударился в паранойю и отлучил от себя всех слуг, стало невозможно. Но кое-что было не так уже теперь. Каким бы убедительным не представлялось первое впечатление, поразившее Джейме ещё в Харренхолле, оно рассеивалось, стоило встретиться с ним взглядом. Диковинного цвета взор короля светился диким огнём, то ослабевающим на время, то возгорающимся вновь, и, по правде говоря, выносить его удавалось столь же немногим, сколь и убийственный холод принца. Эйерис долго и пристально глядел на него, ломая длинные нервные пальцы, потом губы его раздвинулись в какой-то искусственной, кривой усмешке. Тогда он произнёс голосом злым и отстранённым, будто обращался к кому-то, кто присутствовал не здесь, но исключительно в думах его: — Не скажешь ли ты мне теперь, когда мы так словно сидим, что тебе здесь надо, мальчик? — Вы сами потребовали меня к себе, — чуть замешкавшись, напомнил Джейме, он было допустил мысль, что на Эйериса нашло одно из тех помутнений, часто случавшихся с ним в последнее время. Однако тот медленно покачал головой: — Что ты делаешь в моей Гвардии, ты, наследник Тайвина? Ты ведь сам пришёл, никто не волок. Так для чего? И не смей лгать, я пойму, если солжешь, не сомневайся! Сыт по горло вашими разговорами: «ах, мой долг!», «польза королевству», «великая честь». Зато стоит копнуть глубже, сразу ясно: долг для Меча Зари сводится к довольству им Рейегара, Мартелл плюнул бы на королевство, объяви принцесса Дорна для него амнистию, а сир Барристан забывает о всяческой чести, едва завидев сладкую леди Эшару. Не будешь же ты, зелёный мальчишка, уверять меня, что единственный в Гвардии, кому все это важно? Серсея, мог бы сказать он, но не ведая, какого ответа от него ждали, однако же сознавал, что не честного. Джейме метнул взгляд на бледное лицо Рейегара, подспудно надеясь отыскать в нем указание, и разочаровался: оно было, что случалось чаще обратного, немо и равнодушно к его мольбам. Что говорить? И говорить ли? Никогда его не отличала подобная робость, бойкие слова поспевали на язык прежде самой мысли, а теперь что? Изнутри Джейме словно охватили стальные тяжи, он не хотел этого страха, презирал его, как нечто абсолютно ему незнакомое и несвойственное, и все же не мог заставить себя даже снова посмотреть в безумные глаза короля. Никто более, ни до, ни после, не вызывал у него подобного чувства животного ужаса, а минуты снисхождения и насмешки над ослабевшим рассудком несчастного, казалось, были испытаны не им, а другим, кем-то глупее и моложе на добрый десяток лет. Оцепенение его внезапно нарушилось, когда горячая, как пекло, ладонь легла на взмокшую от пота шею под волосами. Джейме хотел было увернуться, но Эйерис взял его крепко, точно щенка, трепля по загривку. — Да ты мокрый насквозь, это ни на что не похоже! — он прищёлкнул языком и, не убирая руки, вновь велел. — Разоблачайся, сир, здесь ты среди друзей. И в подтверждении своих слов Эйерис легко, будто делал это чаще, чем требовали королевские обязанности, отстегнул его плащ. Джейме представилось, как тот стал бы раздевать его, и отвращение сжало в нем все с такой силой, что на языке выступил кислый привкус желчи. Неловкими пальцами он стал расправляться с пряжками и ремнями, удерживающими доспех. Прежде ему представлялось, что их слишком уж много, но сейчас предпочёл бы возиться так долго, как только возможно. Однако чересчур уж скоро вся его защита обратилась грудой железа, сваленной на пол. Плащ белым саваном лёг поверх. Джейме почувствовал себя голым. Эйерис тем временем развлекал себя разговором, по обыкновению, лишь отчасти обращённым к собеседнику. — Знаешь, я понимаю в чем дело, мой мальчик, — издевательски тянул он, в прищуренных тёмных глазах остро блестело пламя. — Чего Тайвин потребовал от тебя? Джейме изумлённо взглянул на него, поражённый внезапной проницательностью короля. Разве мог он знать об их с Серсеей плане? Нет, конечно, никто, кроме них и рассветного солнца, заглядывавшего в окна и заливавшего золотом нагие переплетшиеся тела брата и сестры, не знал об уговоре, заключённом ими после того, как лорд Тайвин объявил о своём решении обручить его с Лизой Талли. — Жениться, — сознался он неохотно, поняв по лицу Эйериса, что на сей раз он не удовлетворится молчанием. Король расхохотался, даже на губы Рейегара вернулась тень улыбки. — Это так страшно? — тускло удивился он. Джейме пожал плечами, не принцу его судить, он хотя бы не спал с нелюбимой женщиной, короновав на турнире другую. — Страшно жить без любви, — заметил Эйерис негромко, и впервые в голосе его не слышалось ни насмешки, ни безумного запала. Рейегар поднял брови все с той же едва заметной сардонической улыбкой, выражающей сомнение. Эйериса это задело, и он не преминул ужалить в ответ. — Вижу, это чувство тебе не знакомо, Рейегар. Как, впрочем, и любое другое. — Вы ошибаетесь, — холодно возразил принц. — Пожалуй, — неожиданно согласился Эйерис, но причина тут же стала ясна. — Что, правду говорят, мол у северных девок и между ног подмораживает? Ни один мускул не дрогнул в лице Рейегара, и все же было очевидно, что гнусные слова эти попали в цель. Казалось, от гнева, что облек его внешне спокойную фигуру, в покоях притих даже бойкий треск пламени. Рейегар поднялся с явным намерением откланяться, но Эйерис ему не позволил. — Сядь!!! — рявкнул он. — Я не отпускал тебя! Больно нежные все стали! В этот же миг король тоже оказался на ногах, преградив сыну путь. Джейме переводил взгляд с одного на другого, жалея, что при нем нет даже кинжала. В воздухе запахло грозой. — Осторожнее, отец. Есть вещи, которые говорить не стоит даже королю, — промолвил Рейегар тихо, но отчётливо, кричать ему было не нужно. Повисла тишина, в которой, как казалось, раздавался лишь оглушительный бой его сердца. По крайней мере, Джейме больше ничего не слышал, в ушах стучало набатом. Они застыли друг против друга, полные чувства, что росло и крепло много лет и, наконец, прорвалось из ледяного панциря и хлынуло волной кипучей смертоносной ненависти — теперь все было по-настоящему. Рот Рейегара изгибался в гримасе откровенного презрения, бледный как смерть, Эйерис усмехался, но левая щека у него знакомо подергивалась, предвещая скорую вспышку. — Ты будешь подчиняться мне, лживое отродье! Ты ничто передо мной! Ты не Дракон! — прошипел король, дыхание его сделалось тяжёлым. Злость Рейегара же, вспыхнувшая так внезапно и быстро, сходила на нет, несмотря на оскорбления. Её сменяла досада на происходящее, на то, что позволил себе замешаться в этой нелепой ситуации, ещё и при постороннем. К тому же он, по всей видимости, планировал закончить эту встречу гораздо раньше. — Уйди с моей дороги, — потребовал принц непререкаемым тоном, в котором отчётливо звучало обещание осуществить своё намерение, даже если придётся применить силу, неподвижные глаза не отпускали искаженного лица отца. Джейме уже видел этот трюк, Рейегар здорово умел управляться со страхом, который он возбуждал в Эйерисе. Однако то, что овладевало им в такие минуты, было неподвластно чужой воле, оно не являлось Эйерисом в полной мере и не подчинялось тому, что действовало на него. Рейегар либо позабыл об этом, либо попросту проигнорировал, мысленно решая уже совершенно другие вопросы и не заботясь очередной выходкой безумца. Он сделал шаг вперёд, но король вновь оказался быстрее. Вместо того, чтобы отступить, Эйерис с силой, которой от него никто не ждал, ударил сына прямо в лицо. Оглушенный болью и внезапностью нападения, Рейегар пошатнулся, из носа у него хлынула кровь. Он ошарашенно уставился на отца, даже не пытаясь унять её, Джейме сильно сомневался, что кто-то хоть раз осмеливался поднять на него руку где-то, кроме ристалища. — Ваше Высочество… — забывшись, обратился он к принцу. — А ну тихо! — высверкнувшая в полумраке сталь уперлась Джейме под подбородок. — Многовато вы себе позволяете при короле, мальчики. Хочу, чтобы вы усвоили урок послушания. Свободной от кинжала рукой Эйерис подтолкнул его к креслу, в котором прежде сидел Рейегар. Принц отшатнулся в сторону, лицо и руки у него были в крови, а во взгляде стояло то же выражение, что и у мальчишки-гвардейца — удивления и ужаса. Чтобы не потерять равновесия, Джейме упёрся руками в подлокотники, но мгновение, которое он переводил дыхание, обернулось западнёй. Распрямиться ему не позволили. Проворный, как змея, Эйерис вмиг оказался позади него и болезненным и унизительным движением пригнул его за шею ещё ниже. — Что вы… — Тише-тише, — король похлопал Джейме по боку, будто норовистого скакуна. — Иди-ка сюда, Рейегар. И нос не вороти! Как подошёл принц, Джейме видеть не мог, но слышал осторожный звук его шагов и шумное свистящее дыхание. — Отпусти его отец, это просто мальчишка. К делам Тайвина он не имеет никакого отношения, — глухо и немного в нос проговорил он. — Конечно, не имеет. У Тайвина уже есть мальчик, чтобы его объезжать, второй незачем. Жесткая ладонь опустилась Джейме на поясницу, грубо огладила, вызывая в нем гадливую дрожь от подозрения, что Эйерис намеревался делать. Нет, невозможно, он просто запугивал их, его и принца, сменившего ледяной пренебрежительный тон на куда более почтительный. Король, наконец, властвовал над ним, доказывать больше нечего, значит, скоро эта извращённая игра закончится. А если нет… Джейме сильнее Эйериса, быстрее и ловчее, он вывернется, бросится к двери, у которой оставил меч, и тогда… Боги знали, что будет тогда, Джейме лишь молился, чтобы ему хватило мужества. — Я не заслужил твоих гнусных намеков, — зло проронил Рейегар, хотя, наверняка, сознавал, что теперь лучше бы молчать. — Верно, ты заслужил виселицу. Но на твоё счастье в тебе моя кровь. Жидкая, как моча, но все ж таки моя, — сказал он будто бы смягчившимся тоном, но то была ложь. Вольность, которой принц не допустил бы, не провоцируй король нарочно, решила все. Резкая боль, как если бы одним рывком ему до половины ободрали скальп, пронзила Джейме. Эйерис притянул его к себе за волосы, лезвие вновь легло на горло. Он дернулся, но этой жалкой попытки словно бы никто вовсе не заметил. По шее щекотно поползла струйка крови. Держа его, король, не отрываясь, смотрел на сына, и говорил только с ним, хотя отвратительно влажный рот его то и дело дотрагивался лица Джейме. — Гляди, видишь, как боится? Это ты виноват в том, что я его накажу. Ты думал, что всесилен, мальчик? Потому что Тайвин нашептал тебе что-то на ухо? Ты ошибся, жестоко ошибся. Но я могу все. А ты ничего не можешь с этим поделать. Эйерис отбросил его назад к креслу, несильно, всего лишь оттолкнул, но Джейме неудачно подставил ногу, споткнулся о неё и глупо повалился на колени. Падая, он задел головой резную ручку и сильно ушиб лоб. Перед глазами потемнело, пришлось до крови прикусить губы, чтобы ни издать ни звука. Извернувшись, он увидел стоявшего над ним Эйериса и сияющий рыжеватыми отблесками кинжал, замаранный его кровью. Неужто так он и закончит? Что за нелепая смерть… Джейме не взяло Братство Королевского леса, не возьмут и теперь… Он попытался вскочить, но нога отозвалась ноющей болью. Против воли Джейме застонал, однако ему почти удалось подняться, когда удар в живот вышиб из него воздух. Затем прилетел второй, третий, словно Эйерис входил во вкус. Урывками до Джейме долетали тихие фразы Рейегара, по-видимому, пытавшегося урезонить отца. Подходить ближе он, впрочем, не спешил. С принца сталось бы оставить его на растерзание драконьему гневу, но понимать этого Джейме не мог и не хотел. Силясь увернуться от сыплющихся сверху ударов, он не думал ни о чем, сознанием его овладело самое гадкое чувство на свете — бессилия и отчаяния. — Чего вы хотите? — едва ворочая губами, прохрипел он. — Отец пойдёт войной на Красный замок, если… — слова перешли в глухой стон, однако Эйерис остановился прислушиваясь. — В Ланниспорте стоит десятитысячное войско! Джейме не часто прикрывался отцовским именем, более того, лорд Тайвин до сих пор не простил ему выходки со вступлением в Гвардию, но иного оружия у него не было. Спазм схватил горло, будто перетянутое удавкой. Его разобрал кашель, разбрызгавший кровь, собравшуюся во рту. Джейме попытался перевалиться на бок, но чужое колено встало ему на грудь, пригвоздив к полу. — Гляди, трепыхается, как цыплёнок. Где твоё львиное мужество, мальчик? Искаженное гримасой злого возбуждения лицо короля нависло над ним, распластанным, как на закланье, по-прежнему сотрясаемым рвущимся изнутри кашлем. Несколько алых капель попало на Эйериса, он жадно облизнул те из них, что попали на губы. — Чего я хочу? Хочу, чтобы вы все горели, — шепнул он, склоняясь над Джейме ещё ниже, будто поверяя ему сердечную тайну. Только теперь он до конца прочувствовал слова, слышанные им десятки раз в этом треклятом замке — Эйерис действительно хотел, так хотел, что кровь приливала к мужскому признаку. Джейме затрясло, он не мог пошевелиться. В нем не осталось больше ни тех сил, ни проворства, на которые он совсем недавно так самонадеянно полагался. Не много времени у Эйериса ушло, чтобы сломить его сопротивление. На попытки Джейме опустить задираемую им рубаху король нетерпеливо посмеивался, а когда игра ему надоела, залепил такую затрещину, что у него голова мотнулась в другую сторону. «Нет, — думал он, — живым ты меня не возьмёшь». Он рванулся снова, несмотря на головокружение. Размахнуться, как следует, не хватало места, приходилось бить, не целясь, на ощупь. Костяшки пальцев мазнули по чужим зубам. Эйерис зашипел, схватил его за запястье и коленом саданул прямиком в пах. Теперь пришла очередь Джейме скрючиться, и это позволило ему выиграть несколько мгновений, пока Эйерис не мог протиснуться меж его судорожно сжатых ног. У него вышло, орудуя сведёнными коленями, оттолкнуть его. Снова мелькнула мысль о мече, лежавшем в каких-то десяти шагах, нужно только… Счастливая идея эта ласкала его не дольше мига между двумя ударами сердца. Тут пол будто ринулся вверх, боль шарахнула в затылок, ослепив его. Эйерис вновь навалился сверху. Острие кинжала легко взрезало толстую телячью кожу куртки, не задев нижней рубашки, которую Эйерис натянул ему на лицо таким образом, чтобы сдерживаемыми ею руками он не сумел даже дернуть. — Давай, давай, пляши, — горячо нашёптывал король, рывком разводя ему ноги. Цепкие пальцы ухватили Джейме за бёдра, стаскивая штаны и расправляясь с бельём. Вслепую он вильнул тазом, и поняв, что трется о подставленную ладонь, засучил ногами, как заведённый, бороздя каблуками сапог о ковёр. «Нет, — стучало затравленно в голове, — нет, нет!». — Да, — усмехнулся Эйерис и, взяв его под колено, толкнулся меж ягодиц. Ничего не вышло. Член проехался по плотно сжатой дырке, не входя. Эйерис шлёпнул его по заду и попытался снова, но безрезультатно. Джейме был слишком тесным и специально зажался ещё сильнее, чтобы хотя бы не доставить ублюдку удовольствия. Грязно ругаясь, король перевернул его на живот, заставляя встать на колени, отклячив зад, как бордельная девка. Послышался влажный звук плевка, густая слюна потекла по срамному месту, и Джейме вздрогнул. В горле свербело, он сжимался, как только мог, но потуги эти были жалкими, как ни посмотри. Много больше ублюдка-Эйериса он ненавидел собственную слабость, над которой всегда потешался в других, ненавидел себя самого за глупость и браваду, ненавидел проклятых богов за то, чем они обернули их с сестрой затею. Серсея бы скорее умерла, чем позволила так унизить себя, а Джейме всю жизнь знал только, что сделает с каждым, кто посмеет тронуть её. Его же не защищал никто, кроме него самого и имени Ланнистеров, но против короля этого оказалось недостаточно. Он не смог. Ничего не смог, наивный мальчишка, позволивший избить и взобраться на себя, как на племенную кобылу. Эйерис надавил ему на поясницу, и колени предательски разъехались ещё сильнее. Член упирался в него сзади, пальцы грубо ковыряли, растягивали и царапали. Снова звонкий шлёпок, на сей раз по другой ягодице. Джейме всхлипнул и вдруг, не зная, почему, чуть расслабился. Тогда тело его раскалённым прутом пронзила боль, ничего схожего с которой он прежде не знал. Вырвавшийся у него вой не мог принадлежать человеку, жуткий звук этот словно был продолжением раздирающего движения внутри. Джейме дернулся прочь, колени скользнули по гладкому ворсу ковра, но его без особого труда притянули обратно. Горячая ладонь почти с лаской провела по саднящему заду, будто поощряя. Рвись, мол, сопротивляйся, да только хуже кому? Казалось, его смешная борьба доставляла Эйерису особенное удовольствие. Охота, где надо было уже не загонять, а рвать поверженную жертву, смакуя по кусочку, упиваясь чужим ужасом. В жестоком азарте он пыхтел, цеплял острыми ногтями за шею, плечи и бока, взрыкивая, как всамделишный зверь. Меж ягодиц горела, пульсируя, кровоточащая рана — его будто потрошили заживо, распарывая, как рыбёшку, попавшую на кухонный стол. Толчки, вначале короткие, сухие, каждый, как первый, вскоре сделались смачными, омерзительно-влажными. Все, что ему оставалось, все, на что у него были силы — это удерживать крик, вгрызаясь зубами в судорожно зажатый кулак. Этого последнего удовольствия Джейме ему не доставит, не станет визжать под ним, как трусливая девка. Не позволит, чтобы случившееся вышло за двери королевских покоев. Перед внутренним взором его встало опухшее от слез лицо королевы, её тонкая белая шея, прикрытая платком, и избраслеченные синюшными отметинами запястья, какой она выходила из спальни, рассеянно кивая белогвардейцам. Ведь ей доставало воли справляться, не измотаны ли они бессонной ночью. «У вас вид краше в гроб не кладут, сиры» — говорила она, и бледная улыбка трогала её бескровные губы. От неё осталась лишь тень, бледный одинокий призрак, но Джейме был ещё жив. Превозмогая боль, он вызвал в памяти образ Серсеи. Её золотые волосы, мягкие, как шёлк, в которые ему нравилось зарываться пальцами во время любви, высокую грудь, такую нежную и тёплую в его руках, и длинные ноги, что охватывали его бёдра жарко и крепко, её влажное лоно, заполненное им до конца. С Серсеей был он, Джейме, а то, что происходило сейчас, его не касалось. Тот человек умрет здесь, никогда не покинув комнат короля. Сквозь забытье Джейме ощутил, как Эйерис замер, услышал его полный довольства стон и тяжёлое дыхание. Тело заполнило что-то тёплое. Он знал, что, но ему странно не было до того дела. «Кончено, — билось у него в голове, — нужно убираться отсюда, но как?» Его, словно жарким, тяжёлым одеялом, придавило болью, в нем не осталось ничего, что не болело бы. Из него медленно текло, смачивая бёдра. Сзади ныло особенного сильно и как-то противно, чужеродно… Почему он не мог пошевелиться, сделать последнее усилие, крошечное в сравнении с тем, что уже позади? Ему чудилось прикосновение ласковой руки, перебиравшей волосы, как делала мама перед тем, как уложить их с сестрой… Они лежали в постели по обе стороны от неё, сомлевшие от тепла, ласки и тихого голоса, напевавшего колыбельную, слова которой он сейчас никак не мог понять… Нет, нет, её здесь нет, здесь кто-то другой. Эйерис. Имя вспыхнуло в мозгу, словно ожог, вырвав его из тёмной, полной полузабытых теней пещеры. Эйерис… Где он, Неведомый его разбери? Ушёл? Джейме сморгнул с глаз пелену и увидел перед собой лишь застывшую у окна фигуру принца. Интересно, долго ли он так простоял? Уж наверняка. Джейме так и вовсе чудилось, что ночь длилась уже несколько лет. Будто услышав его мысли, Рейегар обернулся, ледяная глыба с лицом пустым и холодным, кровь на котором казалась ненастоящей, бутафорской. Ублюдок, даже не пошевелился, пока его, с ним… Он даже смотрел не на Джейме, а поверх его головы. Рот его гадливо дернулся, видимо, это было высшей формой отвращения, которую он способен был выказать. Как могла его волновать чужая боль, будь то отцовский гвардеец или собственная мать, если он не знал, что это такое? Чудовище от крови чудовища. — Ну, чисто золото, а… Прямо, как у матери, — прозвучал вдруг голос Эйериса, совсем близко, будто… прямо над ухом. Волосы снова мягко потянули, прядь, падавшая Джейме на глаза, было осторожно убрана назад. К горлу подкатила тошнота. Омерзительность собственного положения предстала перед ним во всей красе. Поруганный, униженный, в разорванной одежде, клочьями висящей на истерзанном теле, он подставлялся под ласку того, кто сделал с ним все это. Джейме дёрнул головой, в глазах защипало. Ну, что же это… — Ну, львёнок, какие, говоришь, войска-то стоят в Ланниспорте? — глумливо поинтересовался Эйерис. Джейме передернуло. Эта насмешка, не злая, а будто снисходительная, точно короля забавляли шлюхины бредни, была хуже удара. Ненависть осушила слёзы, придала сил налившемуся свинцом телу. Стыд отступил, как некогда боль. «Однажды, пусть не сегодня, но ты отведаешь не отцовского, а моего меча», — пообещал он, вывернув шею, чтобы заглянуть в смеющиеся глаза Эйериса. — Скоро узнаете. Ваша милость, — выдавил Джейме, улыбаясь разбитыми губами также, как улыбался ему Эйерис мгновение назад — пока улыбка его не угасла. В застывшем выражении, так не шедшем красивому, привычному к смеху лицу юноши, король на короткий миг углядел то, чего так боялся — смерть. — Тайвин может тобой гордиться, — помолчав, проговорил он, намереваясь задеть в ответ на разбуженный в душе мимолётный ужас, но в Джейме больше не осталось ничего, что можно было сломать. Преступая через боль, он сел и стал одеваться. Снова что-то раздвоилось внутри него. Он старательно отворачивался от той части себя, что страдала и болела, осквернённой, боящейся поднять голову. Но в то же время не чувствовать её не мог. Натягивая штаны с порванными застёжками. Видя залитые кровью и семенем ноги, саднящие следы пальцев на коже. Проводя по волосам и снимая целый выдранный клок. Эйерис наблюдал за ним, но Джейме ничего вокруг себя не видел. И видеть не хотел.