Флафф

      Язык совсем высох и потерял чувствительность, мне отчаянно хотелось смочить его слюной, но рука медсестры уже на протяжении получаса не вылезала из моего рта. Зашивать щёку изнутри было безумно кропотливым и тяжёлым занятием. Иголка вновь проткнула нежную слизистую, я тихо застонала, теребя краешек новой куртки, делая попытку проглотить накопившуюся жидкость, чуть прикусив женскую руку. — Аккуратно, осталось совсем немного, — напряжённо буркнула она, затягивая тонкую нить. В другой руке блеснули ножницы, холодный металл дотронулся до губ, раздался щелчок и чужие пальцы отпустили мою челюсть, давая наконец-то языку свободу. Я расслабилась и начала реанимировать его слюной, провела по потрескавшимся губам, медленно ощупывая шов. Он был довольно грубым и раздражал. Я недовольно сморщилась, так как ходить с этой дрянью мне как минимум дня три — четыре. — Девочка моя, ну ты как? — взволнованно спросила медсестра, тревожно вглядываясь мне в глаза. — Полно Вам, госпожа, всё терпимо, — поднявшись со стула, я собиралась удалиться, но меня вновь окликнули. — Ты назвала фамилию… Спилберг. Вы знакомы? Судя по Вашей речи, вы хорошо общались, — в её глаза горело любопытство. Я застыла около двери, не решаясь повернуться. «Она не забыла» — вынес, как приговор внутренний голос. Всё складывалось далеко не лучшим образом, а точнее — не складывалось вообще ничего. Странное поведение инструктора в манеже, случайно сказанная фамилия и такая памятливая медсестра. Перспектива отправки меня домой засветилась где-то на задворках моего воображения.       Итак, предстояло решить насколько плачевна ситуация, и могу ли я довериться этой с виду милой женщине, единственной, кто проявлял ко мне искреннюю доброту и желание помочь. Меня искали, а значит, после того, как полиция проверит всю территорию за стеной Сина по площади, они отправятся сюда. Повозки в кадетский корпус было единственным доступным способом выйти за стену, и возраст подходит. Судорожно выдохнув, я вернулась на свой стул, протяжно заскрипевший подо мной. — Нас не слышат? — она отрицательно покачала головой, — Я тогда допустила неосторожность — назвалась своим именем. Я дочь аристократов, нынче сбежавшая дочь аристократов, которую ищут в каждом уголке каждого дома. Я была так уверена — сбегу сюда и всё мне станет нипочём. Я в замешательстве: вместо долгожданной свободы и облегчения — страх, ужас, сковывающий меня час за часом своей острой железной хваткой. Меня найдут, и я погибла! Я во власти человека, превратившего моё детство в череду испытаний, в насильное моральное взросление. И теперь, когда я воплотила в жизнь идею, которой жила весь последний год, меня ставят под угрозу быть найденной и возвращённой к прежнему, до мозга костей мучительному укладу, — замолкнув, я обуздала накатившие порывы безумного гнева, унимая нервную дрожь, и зашептала благозвучным голосом, — я с ума сошла, что впала в такое исступление. Не надо неистовствовать: неистовство — признак слабости. И всё-таки нельзя допустить, чтобы это кончилось так, как она решила! Я подняла недовольный взгляд на замеревшую в неудобной позе женщину, взирающую на меня с открытым ртом. Я прищурилась, медсестра вздрогнула и отмерла. — И-извините, вернее извини, — она замешкалась, о чём-то соображая, — я боюсь тебя найдут. Имя такого ни у кого не встретишь, поэтому точно найдут, даже с другой фамилией. Надо что-то придумать. Я могу поговорить с инструктором Майером, попросить его не выдавать тебя полиции, думаю он может понять, — затараторила женщина, вдохновившись своей задумкой. — Госпожа… — И да, постарайся разговаривать, как мы, без этих формальностей — это тоже сильно режет слух, — я неспеша склонила голову в утвердительном кивке, — думаю, тебе стоит посидеть пока здесь, до того, как я вернусь. Дождавшись ещё одного кивка, медсестра выбежала за дверь и осторожно прикрыла её. Я осталась сидеть на стуле, слушая удаляющиеся шаги. Когда я осталась одна, на меня вновь напало чувство безграничного отчаяния, горький вкус от неудачно сложившегося исхода защипал на языке. Судорожно вцепившись руками в ручки стула, заскрипела зубами и окинула взглядом кабинет. Остановившись глазами на окне, я подошла к стене рядом и аккуратно выглянула во двор. Проследив за спиной медсестры, бегом направляющейся к главному корпусу, повернулась к низким домикам, предназначенным для кадет. Около них стоял фургон, запряжённый двумя лошадьми. Рядом толпились кадеты… или нет, это были те, кто выбыл. Они друг за другом запрыгивали внутрь. Следом за мальчиком показалась светлая жидкая шевелюра, местами измазанная кровью. На один миг обладательница блондинистых волос показала лицо, и я узнала эту девочку, которую сама же и приговорила в начале. — Чёрт, — зашипел мой голос в тишине, если эта догадка оправдалась, неужели со мной тоже сбудется. В очередной раз отругав себя за непозволительный страх, я вернулась к стулу, подтащила его к окну и присела на краешек, опустив голову на сложенные на подоконнике руки. Раздался оглушительный хлопок открывшейся настежь двери. Я сильно вздрогнула всем телом и вскочила со стула, оборачиваясь на вломившихся. Передо мной выросла фигура главного инструктора, он двумя широкими шагами преодолел расстояние между нами и, схватив меня за воротник, поднял над землей. Его губы скривились, показывая жуткий, звериный оскал, встретившись с выпученными от ярости глазами, я вжала шею и поёжилась. Ремни больно впивались в рёбра, ткань рубашки хрустнула. — А теперь я хочу удостовериться в недавно сказанной мне очень интересной информации, — он чётко проговаривал каждое слово. Как кухарь точно и тщательно нарезает морковь в суп, готовящийся для высокопоставленных гостей, так и он оттачивал каждую букву, вкладывая в моё сознание аккуратно выверенные слоги, — ты кто такая? — я выдохнула и скривила губы. — Алиса Спилберг, приехала из Митры сама, не предупредив близких, ибо посчитала это неблагоразумным, — неприятно отметив про себя, что правду пришлось рассказывать слишком рано, я осторожно обхватила правой рукой одно его запястье. — Алиса Спилберг, поведай мне: что такого неблагоразумного было в предупреждении о своём решении своих, если ты забыла, особо влиятельных родителей, что твой побег показался тебе более благоразумным, — неприкрытая угроза исходила от каждой его фразы, давя своей тяжестью мою побитую за один день решимость. Я молча рассматривала его лицо, каждую морщинку, царапинку, провела глазами по кривому шраму над правой бровью, опустилась до обветренных губ с мелким кровавым подтёком и снова вернулась к глазам, мысли никак не складывались, дышать в подвешенном состоянии удавалось через силу, что тоже не способствовало мыслительному процессу, — отвечай! — настойчивее потребовал мужчина. — Господин инструктор, я поддаюсь сомнениям, что Вам станет приглядной история, почему я оказалась тут, однако, осведомлю Вас, что идеей поступить в кадетский корпус я жила весь прошедший год. Я холила и лелеяла эту цель, я изо дня в день выращивала веру в себя, я набиралась сил, которые себя оправдали, как мы нынче наблюдаем. Эти силы впритык вытащили меня на новый путь, можете подтвердить мои слова у самого вежливого и учтивого из всех инструкторов кадетского корпуса — Маркуса Вагнера. Он был свидетелем моей отчаянной борьбы за право называться кадетом и за честь учиться у вас. С какой целью пришли сюда другие? Вы же у всех поинтересовались, или почти у всех. Господин Майер, ответьте мне, пожалуйста, почему Вы на построении не спросили меня? Позволю себе допустить догадку — Вы знали, что я в этом месте не лишняя, тогда извольте и дальше так считать, — последние слова вылетели из меня, выжитые болевым стоном, я почти задыхалась. Сведя брови на переносице, инструктор разжал кулаки, и я приземлилась на пол, еле удержав равновесие на ногах, жадно глотая воздух. Отступив от меня на шаг, мужчина с более спокойным выражением рассматривал моё лицо, заложа в привычном жесте руки за спину. По нему нельзя было прочесть о чём он думает, секунды обернулись для меня часами, как тогда, когда я стояла под палящим солнцем. Ожидание сейчас было просто невыносимым. Меня угнетало моё положение — кто-то другой за меня опять решал мою судьбу. Хоть я и старалась сохранять спокойную маску на лице, волнение выдавало себя трясущимися холодными руками и резкими, надрывными движениями, которыми я поправляла выправившуюся рубашку. — Твой ответ прозвучал смело и достойно, так что я вполне готов выслушать твою неприглядную историю. Иначе хочешь ты или нет, веришь в себя или нет, нужна ты нам или нет будут решать за тебя. У меня нет никакой почвы для размышлений в положительную для тебя сторону. Пока в глазах других ты будешь выглядеть, как безответственная обманщица, наделавшая шуму. Все примут решение о твоём отстранении, — монотонный голос разбил вдребезги начавшую зарождаться хрупкую надежду внутри меня. Собрав в голове наспех более-менее подходящий ответ, я тихо заговорила: — Я сбежала, потому что моя мать часто позволяет себе выпивать, угнетая меня своим состоянием на протяжении двенадцати лет. Помимо прочего, она считала меня единственным человеком в своей жизни, постоянно была рядом, сжигала меня своей любовью. Будто последний цветок в огромном мёртвом поле под безоблачным небом, день изо дня выдерживающий пытку прямыми солнечными лучами. Цветок останется в поле и ссохнется под натиском звезды, я же приняла решение сбежать, потому что я могу укрыться и жить, а не умирать, — под конец я почти шептала, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в потные ладони. — Набор красивых слов, — он поморщился, — всё без толку. Спишут на подростковый возраст и отправят обратно. Всё не то, Алиса. Тебя били? Издевались над тобой? — Нет… — Принуждали или как-то использовали? — Тоже нет… — Тогда мне нечего сказать полиции, ты едешь домой, — инструктор поставил точку в нашем разговоре и собрался уходить. По сути ставя точку и на моей жизни. На глаза предательски навернулись слёзы, всё это время сдерживаемые моими изнуряющими усилиями, я быстро начала смахивать их рукавами. Вот так закончить? А что будет дальше? Меня запрут в четырёх стенах в ненавистной комнате, не давая и носу сунуть. Только бы её неприкосновенное, но безрассудное чадо не вляпалось куда-нибудь ещё. — Постойте, инструктор Майер, — задержала мужчину медсестра, с болезненным лицом наблюдавшая всю нашу короткую беседу, — Вы ещё не вывесили списку поступивших, так не вносите туда имя девочки, какая разница, через три года никто и не вспомнит. — Ещё как вспомнят, Файла, она не потерявшаяся крестьянка, она из знатного рода. Копать будут до самой смерти её родителей и даже после, — раздражённо бросил ей инструктор, убирая женские руки со своего плеча. — Значит, назови её другим именем, скажем сама так представилась, она ведь почти так и сделала, — не отступала женщина. — Полиция придёт, будет искать по рисунку, и не по простому рисунку — аристократов пишут самые умелые художники красками. Без вариантов. — Внешность можно поменять, — в последней надежде бросила она и в кабинете на некоторое время повисла тишина. — Как ты собираешься менять ей внешность? — процедил инструктор, уже вдоволь уставший от всей этой истории. — Ну… хна! Мы её перекрасим, — медсестра порывисто закивала, вновь протягивая к нему руки, — и… и ещё я могу раздобыть красящих материалом, скорректируем брови, она сразу изменится, я обещаю. Я озадаченно следила за тем, какой приговор мне вынесут: выгнать или сделать из меня другого человека. Вторая идея не шибко радовала, но сейчас мне казалась самой сладкой из всего, что со мной случилось. Жить так, чтобы меня никто не узнал, стать кем-то другим, но не собой — загнанной пленницей без выбора. Я была согласна. Поймав глаза инструктора, с надеждой вгляделась в них, складывая кисти на груди. — Валяйте, чтобы к полднику была неузнаваема, иначе полетит отсюда, — он вышел и быстро зашагал прочь. Прошло около часа, прежде чем Файла вернулась, держа в руках несколько мешочков. Она суетилась, уронила несколько раз миску, просыпала горсть зелёного порошка мимо, обожглась, пока разогревала воду и чуть не пролила на себя кипяток, пока разбавляла хну. — Госпожа Файла, — обратилась я наконец, поднимая с пола ложку, которая та сбила локтем со стола, — почему Вы так переживаете? — Я же просила так не выражаться, весь план пойдёт крахом, — нервно проговорила она, виновато улыбаясь, — я просто… немного переживаю… я никогда не красила никого, вот и, — она запнулась на полуслове, когда я забрала из трясущихся рук ложку и продолжила размешивать смесь. — Прошу меня простить, я буду стараться высказываться иначе, но и Вы меня поймите, тяжело постоянно себя контролировать. Особенно с учётом того, что наша речь — дело почти рефлекторное, — я слабо улыбнулась в ответ, — но буду пытаться, честно. С ребятами моего возраста мне это почти без проблем удаётся. Когда краска немного остыла я уже сидела на низкой табуретке с белой пелёнкой на плечах. Файла загребла рукой зелёную жижу и начала размазывать её по моим волосам втирающими движениями поперёк пробора. Густая смесь плохо распределялась по волосам, и расчёсывать их даже руками стало больно и трудно. Измазав всё вокруг, начиная от моего лица и заканчивая столом, на котором стояла миска, медсестра закончила, скрутив пряди в пучок и затянув той самой пелёнкой, прикрывавшей моё тело. Я поднялась и, подскочив к ведру с водой, умыла лицо. Краска ни в коем случае не должна была оставить следов на нём. — Эй, подними на меня глаза, — я встала с колен и обернулась, Файла зачерпнула оставшейся хны и начала наносить её на брови, — чтобы не было разным, а то сдадим себя. Теперь засекаю полчаса, как сказала Марта. — Марта? — переспросила я, поправляя ткань на голове. — Она местный аптекарь, — протянула в ответ медсестра и окунула руки в воду по самый локоть, — до полдника осталось полтора часа, ты знаешь где столовая? — я отрицательно покачала головой, — тогда я лучше проведу тебя, нам нельзя опаздывать. Кстати, как я слышала, пока ходила за краской, весть о твоей пропаже дошла до стены Мария, — я нервно засмеялась, почему-то эта новость приносила мне какое-то странное наслаждение, — ты чего? — Простите госп… ума не приложу, нашло какое-то помутнение. Понимаете, со мной такое происходит впервые, в меня будто заново вдохнули жизнь. Понимаю, странно слышать такие выражения от подростка, особенно моего возраста, но эти слова вернее прочего описывают состояние моей души, — невинная улыбка на моих губах заставила женщину умилиться, но она тут же посерьёзнела и принялась, вкладывая всю мощь, тереть стол. — Там есть вторая тряпка, если ты мне поможешь, краска не успеет впитаться, — сказала Файла и кинула рукой в сторону ведра. — Ладно, — я поднялась и двумя пальцами вытащила мокрую ткань из ведра, немного сжав, как делала женщина, начала возить её по деревянной поверхности. — Так ты только размазываешь! — в ужасе воскликнула Файла и отобрала тряпку, — ты чего? Ты… точно, ты никогда раньше не убиралась? — я кивнула, хмуро рассматривая грязные от тряпки руки, — тебе придётся очень тяжело здесь, — обречённо выдохнув, она начала показывать, как нужно протирать грязь, чтобы не оставить разводы. Через какое-то время мне снова выдали тот же потрёпанный кусок ткани, и я, брезгливо приняв его, попыталась протереть пыльную верхнюю полку, скинув куски пыли на пол и этим закончив своё быстрое обучение. Файла сокрушалась на меня, но, обречённо приняв этот факт, пошла за новой порцией воды. Вымывать хну было ещё тяжелее, чем наносить. Крошки растения застревали в прядях, я ощущала себя, будто подметала волосами землю. Медсестра, отчаявшись, засунула мою голову прямо в ведро. Пока она тёрла пряди, она чуть не утопила меня около трёх раз. Я сбилась с счёта, сколько раз Файла бегала менять воду. Краска не кончалась, а мы обе выбились из сил. Когда наконец количество «песчинок» обильно уменьшилось, до полдника оставалось около двадцати минут. Я старательно вытерла волосы чистым полотенцем, к своей досаде, оставив на нём оранжевые следы. Медсестра отправила меня на улицу быстро сушить голову, а сама вновь принялась за уборку. Я стояла около крыльца, вороша мокрые пряди, раскидывая их по ветру, в это время кадеты начали выходить из корпусов и собираться на полдник. Голова никак не хотела быстро высыхать и меня это сильно нервировало. Увлёкшись, я не заметила подошедшего ко мне мужчину и подняла на него глаза, только когда он прокашлялся. — Добрый день, инструктор Вагнер, — с ноткой недовольства поздоровалась я, не скрывая лёгкого раздражения на своём лице. — Кадет Эванс, или Спилберг, или Хеннесси, чёрт бы тебя побрал. Первый день, а у тебя уже даже не раздвоение личности, а настоящее диссоциативное расстройство идентичности, — усмехнулся мужчина, отчего-то по-доброму рассматривая меня, может мне показалось? — Какие Вы слова знаете, инструктор, — рассмеялась вышедшая к нам Файла, — ну как Вам цвет? — Огонь, — прогремел он, — хорошо получилось, но вернёмся к имени. Тебя теперь по паспорту звать Белла Хеннесси. Запомни это и в городе называйся только так. Для сведения Хеннесси — давно всеми забытый французский очень плодовитый в своё время род. Плодовитый в основном на баб, поэтому и распалась семейка. Если кто и помнит их, то не удивится, всё ясно? А если проболтаешься, то я лично тебя изобью до смерти и выкину в канаву. Будет отличная история сбежавшей девочки, которую приютил и избивал маньяк, а потом выкинул. Усекла? — его это очень веселило, в отличие от меня. — Д-да, а Вы серьёзно? — Серьёзнее некуда, малявка, с тобой одни беды, и никто не позволит ставить под удар весь кадетский корпус. Я понятия не имею какого чёрта Хилберт решил оставить такую, как ты. Я бы не раздумывая передал тебя в руки полиции и посоветовал хорошенько наказать тебя, но фортуна пока на твоей стороне. Радуйся, но недолго. Я всё ещё помню, что там выкинул твой поганый язык, и ты за это обязательно расплатишься. Подумаю, как, — инструктор сложил руки на груди и в ожидании уставился на меня. Я усмехнулась и кивнула, решив ничего не отвечать, так как не ручалась за свою выдержку в такие моменты. — Так же хочу предупредить, что хоть твои родители и аристократы, здесь, особенно с учётом того, что ты под другим именем и никаких прав уже не имеешь, с тобой будут обращаться, как со всеми. И никаких выходок. Никто тебя выгнать уже не может, но уверяю тебя, — он склонился ближе к моему лицу, — ты пожалеешь о том, что у тебя нет такой возможности. Я замерла. Долгие секунды мозг не принимал сказанные мне слова, я продолжала спокойно смотреть на мужчину, находясь в прострации, в эффекте замедленного времени, где скорость звука ещё не достигла моего сознания, и я терпеливо ждала, когда это случится. Но вот накрывший меня на несколько мгновений спасительный купол с треском раскололся, осколки, ударяясь, посыпались вниз, вонзаясь в меня, в мою голову, доходя остриём до мышц мозга, приводя его в действия, снова заводя ключик, пуская в ход шестеренки. Вокруг меня опять всё ожило, вернулись звуки, часы на стене медпункта затикали вновь, я дёрнулась, подаваясь назад. Меня обдало холодным кипятком, я прочувствовала спускающуюся от макушки до ног горячую волну ужаса. Меня отрезали от прошлого. Большими стальными ножницами по живому, как отрезают ногу, только тут больше, намного больше. Мой мир поделили на огромное до и совсем маленькое после. Все листы, рассказывающие обо мне, были сожжены. Я была убита, но осталась жива. Подписала контракт, не прочитав условий, согласилась, не узнав ничего. В моих фантазиях освобождение не каралось отречением. Я понятия не имела что такое освобождение, но если бы я знала, согласилась бы? Внезапное осознание своего положения сильно выбило меня из нормального состояния. Мне стало страшно, я сжала в руках влажную прядь, отрешенно осознавая, что вся моя былая уверенность являлась порождением социального положения, теперь растворилась без следа. Я ощутила, что такое это моё желание, что такое начать жизнь с нового листа. Как маленькая рыбка, жившая пол жизни в аквариуме, выброшенная в океан и впредь рассчитывающая только на свои силы, которых у меня нет. Пока нет. Рука опустилась мне на плечо, вырывая меня из омута раздумий и жутких приговоров, я вздрогнула и уставилась на Файлу, с обеспокоенным выражением лица рассматривавшую меня. — Инструктор Вагнер, это было жестоко — вываливать на неё всю информацию в таком скверном облике, — укоризненно сказала ему медсестра и обхватила меня за щёки руками. — Она должна знать всё, чтобы ничего не испортить и ненароком не навредить себе, — оправдался мужчина. — Вы очень заботливый человек, Маркус, — бросила женщина и запустила пальцы в мои волосы, прощупывая степень их влажности, — но о психике своих подопечных тоже нужно помнить. А то вырастут у Вас дёрганными и загнанными, такими солдатами только титанов и рубить. — Долой болтовню, меня прислали сюда проверить проделанную работу и сопроводить эту жалкую девку на полдник, — он уже начинал злиться, что отражалось на его перекошенном рте, — первое указание я выполнил, так что собирай свои пакли и идёт в столовую. К слову, полиция уже прибыла и проверяет списки поступавших и поступивших. Будь готова. Кто-нибудь знает, как тебя зовут? — Да, — я испугалась. Если Петра уже там, то по своей доброте душевной могла проболтаться, — Петра Рал, рыжая такая с карими глазами. — Плохо, — прошипел в ответ инструктор и прибавил ходу, запустив руки в карманы.       Я покорно семенила за ним, уставившись в его большую спину. Вечер близился к началу сумерек, а оранжевое солнце всё опускалось к линии горизонта. Удлиненное здание кухни находилось в овраге, накрытое тенью от каменной скалы. С правой стороны собирались кадеты. Прохладный ветер подул мне в лицо, проскальзывая прохладными языками в ещё не до конца высохшие корни волос, заставляя поёжиться и запахнуть куртку. Эта куртка больше напоминала мне накидку и не шибко нравилась. Дома в основном я носила вещи в пол, было это платье, плащ или зимнее пальто. По сравнению с моими прежними вещами данная верхняя одежка дешевила образ. Бабушка постоянно твердила, что экономия на материале — признак бедности. Впрочем, их можно понять — шить на всех костюмы, когда солдаты мрут быстрее мух довольно затратно. Однако, я отвлеклась. При входе в столовую стояло двое мужчин среднего роста, одетые в форму военной полиции, в руках у одного был длинный потрёпанный пергамент. Первый спрашивал имя, и пока второй искал его в списке, тщательно сравнивал лицо с маленьким портретом. Этим полицейские выстроили предлинную очередь. Проверка велась настолько тщательно, что осматривали даже мальчиков, моя мать отлично постаралась. Я поджала губы, комкая в правой руке белую штанину, они с большой вероятностью могли меня узнать. Инструктор прошёл внутрь с каменным лицом, я прикусила губу, осматриваясь по сторонам. В желудке неприятно заболело, затошнило. Нужно успокоиться: волнение выдаст меня на раз два даже без осмотра. То, что у меня волосы другого цвета — это хорошо, но здесь не поможет никак. Осознавая, что все попытки были лишены смысла, я ещё раз обернулась ко входу. Через несколько минут оттуда вышел инструктор Маркус Вагнер, никак не реагируя на полицейских. Найдя меня глазами, он сделал короткий отрицательный жест головой и удалился, направляясь в обеденную для инструкторов. Я прошлась взглядом по толпе, и, не отыскав в ней Петру, неспеша, дабы не привлекать внимания, двинулась к своему корпусу. Её корпус находился рядом. Проходя мимо расшумевшейся, кидавшей всякие ругательства, очереди, я всматривалась в каждое лицо. Наткнувшись на улыбающуюся мне девочку, я нахмурилась — та самая, которая стояла рядом со мной на построении. Улыбнувшись в ответ, я уже хотела идти мимо, но она остановила меня за руку. — Привет, я тебя узнала, но… волосы, ты… — она не успела договорить, я резким движением выдернула её из толпы, бросив первое попавшееся в голову «Петра пропала», и потащила её за собой. Старшие тоже начали выходить, кто-то попытался пройти без очереди, вызвав очередную волну возмущение: не хотели пропускать никого до того, как не проверят весь первый курс. — Помолчи, — шикнула я сопровождающей, когда она повторила попытку что-то сказать. Когда встречный поток закончился, и мы вдвоём продолжили подниматься к своим корпусам, я бросила на девочку беглый взгляд, осторожно осмотрелась по сторонам и позволила себе в пол голоса затараторить. — Надо найти Петру. Меня зовут Белла, по крайней мере до того, пока эти двое не покинут территорию кадетского корпуса. Проговоришься — отправишься со мной на тот свет, — девочка испуганно округлила глаза, я раздражённо фыркнула, поворачивая к месту пребывания моей знакомой, — Василиса? — Да, — также шёпотом ответила мне девочка, поднимаясь за мной на крыльцо, — ты же потом объяснишь, что происходит? Это из-за тебя? — Чш-ш, — бросила я ей в лицо, злобно оскалившись, и зашла внутрь. Мышцы ног болели так, как никогда ещё не болели, такие физические нагрузки были не свойственны для женщин из знати, хотелось упасть и наконец закончить этот безумный день. Откуда-то слева раздались гулкие возмущённые голоса, о чём они говорили разобрать было невозможно, но один голос точно принадлежал Петре. Мы прошли внутрь, остановившись у приоткрытой двери. К моему удивлению один из голосов был мужским. Сдвинув брови на переносице, кидая озадаченный взгляд моей сопровождающей, я шагнула внутрь. В маленькой женской комнатке на четыре места стояли трое кадет: Оруо, какой-то незнакомый мне мальчик и собственно сама Петра. Она удивлённо вскинула брови, замолкая на полуслове. Её собеседники, вздрогнув, обернулись ко мне, но осознав, что их не застукал никакой инструктор, расслабились. — Вы какого чёрта здесь забыли? — растянуто с ноткой угрозы прозвучал в наступившей тишине мой голос. — Тот же вопрос к тебе и твоей подружке, — тем же хамоватым тоном парировал Оруо, — О, а этот концерт при входе в столовую случайно не из-за тебя? Я помню, как ты зайцем запрыгнула в повозку, ещё голову руками прикрыла, — рыжеволосая охнула, осознавая догадку своего собеседника. Я усмехнулась, склоняя голову набок, прикрыв глаза, выдержала паузу и окинула всех наигранно-радостным взглядом, проходя на середину комнатки, впустив за собой Василису. — Из-за меня, — пропела я, смакуя каждое слово, — впрочем, я тут по этому делу. Перейдём сразу к нему, на предыстории нет времени. В списках и в будущем паспорте меня зовут Белла Хеннесси. Так следует ко мне обращаться в городе и в любых ситуациях, которые будут располагать к раскрытию моей личности. Стоит учесть, что эта прихоть не является теперь исключительно моей. За меня ручились инструктора, и, если кто-нибудь по случайности проговорится, не сносить головы всем. Поясню подробнее — и мне, и тем, кто проговорится, и инструкторам, и всему кадетскому корпусу. — Фиу, — присвистнул мальчик, находившийся справа от меня, про которого я уже успела забыть, — с чего это они вдруг взялись прикрывать твою спину? — Точного ответа не будет, — я повела плечами, — у каждого были свои мотивы. Мой мотив — остаться тут любым способом, мотив инструктора Майера мне не известен. Однако я осознаю свою цель, как и вы. Думаю, проблем не должно возникнуть, — последняя фраза прозвучала крайне неуверенно, перед глазами всплыло изображение тщательно сверяющих каждого кадета с картиной полицейских. — Кстати, а как ты собираешься проходить мимо тех двух? — верно истолковал мои мысли, поинтересовался Оруо, — Они как псы всех обнюхивают. Твой новый образ конечно сильно отличается от старого, но личико осталось с таким же безрассудно самоуверенным. По рисунку будет легко определить схожие черты. — Да знаю я, — я отмахнулась и присела на край постели, — понятия не имею, что делать, — обречённо разведя руками, я опустила голову, рассматривая ножку стоящей напротив кровати, слушая, как вновь присвистнул шатен, и недовольно заворчал Оруо, хотя скорее самодовольно упрекнул в тупости допущенной ситуации. — Может мне попробовать пройти два раза? Один раз под своим именем, а второй под её? — через минуту раздумий подала голос Василиса, — У меня как раз есть очки для чтения. Первый раз с очками, второй раз без. Я в них и я без них абсолютно разные люди. Волосы по-другому соберу и будет то, что надо. — Ты думаешь они настолько слепые? У нас же так много девочек с серыми волосами, — вставил своё очередное словечко Оруо, — Но допустим, а как ты собираешься выходить, заново вставать в очередь, да по крайней мере влезать в начало очереди, чтобы успеть два раза? — Через окно вылезу, кто спросит, скажу очень надо в туалет, а эти двое не пропускают. А насчёт очереди… — она замялась, в раздумьях сунув палец в рот. — У меня есть лекарственный порошок! — воскликнула Петра, озаряясь своей идеей, начала быстро копаться в сумке, — Возьми, скажешь срочно надо принимать по времени, иначе сознание теряешь. Тебя пропустят, — Василиса радостно закивала и под всеобщий аккомпанемент «Бегом!» вылетела из комнаты. Я почувствовала нервное напряжение, склонившись вперёд, принялась тереть пальцы левой руки. Языком в очередной раз нашла шов и провела по нему несколько раз. Укус неприятно заныл, и я дёрнулась, осматривая оставшихся. Петра барабанила ногтями по тумбочке, наблюдая из окна за несущейся со всех ног моей спасительницей. — Пропустишь очередной приём пищи, — усмехнулся шатен, и на мой вопрос как его зовут ответил, — Дюк. Дюк Грин. Я стоял самый первый в построении и мне пуще всех досталось. Но, как видишь, не выгнали, — на его лице заиграла глупая улыбка, однако умные с хитрецой глаза составляли ему весьма недурный внешний облик. — Возвращайся в свой корпус, — скомандовал мне Оруо, направляясь к выходу, — мы после зайдём, доложим, как прошло. Если не придём в течение получаса — нас спалили, Василису выкинули отсюда под зад, а тебе остаётся только броситься в бега. Мрачно хмыкнув, я вышла за ними следом.