Деградация

Женя завёл двигатель, ожидая лишь ребят, и нервно сжимал руль до побеления костяшек пальцев. Стас остался у входа, чтобы закинуть Ангелину внутрь и только после запрыгнуть самому. Та бежала без оглядки, напрягая мышцы ног как никогда раннее и жалея о том, что не любила физкультуру. Почти у цели ноги стали подкашиваться и та начала падать, но Дима подхватил её, а Стас помог забраться внутрь. Они закрыли двери и включив фары поехали в лес, в сторону Марины и Татьяны, пытаясь успокоиться. Стас оглядел присутствующих — напуганных, ничего не понимающих и ждущих объяснений. Женя замедлил газ минуты через две. Почему-то, только сейчас он задумался над тем, что так гнать на газели, набитой под завязку, просто нельзя, да ещё и по местности, которую и дорогой сложно назвать. Корнилов ещё удивился тому, как они не врезались в какой-нибудь упавший ствол дерева и не забуксовали. — Какого хера, Стас?! — больше кричала, чем спрашивала объятая ужасом Ирина, сбивчиво и не задумываясь. Девчонка подошла впритык к Зиненко, смотря на него снизу вверх таким озверевшим взглядом, будто была готова разрезать его на маленькие кусочки прямо здесь и сейчас. — Я тебя спрашиваю, ЧТО ЭТО БЫЛО?! Испуганные подростки лишь покивали головами на громкий вопрос Дьяченко, тупо и прямо уставившись на лицо вспотевшего, и не менее остальных наполненного ужасом и адреналином Стаса. Он сглотнул, позволил себе отдышаться, и облокотился спиной на сиденье, собираясь с мыслями. — Ну, в общем… Они хотели нас сожрать, — Стас явно не хотел звучать так неуверенно, но абсурдность этой фразы сама пошатнула убеждённость парня в ней. — Стас, вот скажи честно, ты идиот? — Ирина была очень сердита на подростка, и весь её внешний вид говорил о готовности спустить пар на Зиненко, который был даже не в состоянии объяснить, зачем втянул ребят в это. Рассудительный Дима просто молча наблюдал, сидя на одном из кресел и скрестив руки на груди. Он конечно мало верил в слова Зиненко, но не отбрасывал их до конца. Вполне может быть, что это правда. Его напускной спокойный внешний вид, увы, только напускной, сердце бьётся так же часто, как и у остальных. — Я говорю правду! — взмолился Зиненко, смотря в глаза рассерженной до чёртиков Дьяченко, что агрессивно сдувала каштановые пряди с лица. — Женя с Ангелиной подтвердят мои слова! Как по команде, после этих слов все уставились на Ангелину, рисующей что-то в свою тетрадь, и старавшейся не вливаться в общую атмосферу паники. Но руки почему-то сами рисовали водителя газели, у которого её только что так нагло угнали. Но как только она услышала своё имя, произнесённое из отчаявшихся уст парня, она нехотя подняла серо-голубые глаза. — Ну вообще Женя заметил это, а не я, — сказала Ангелина, смотря на Дьяченко. Слишком заметным было её деланное спокойствие, особенно сейчас. Белая подрагивала коленкой, на которой был уложен скетчбук, и перебирала между пальцами простой карандаш. Её чуть запачкавшиеся серебристым грифелем подушечки блестели от лампы в машине, и что не скрылось от Димы, чуть дрожали. Теперь, после её реплики все уставились на бедного, и больше всех испуганного Женю. — Извините! — только и успел сказать он, как пулей вылетел из газели и отбежал подальше. По его возвращению все увидели, насколько его лицо бледное и зеленоватое. — Воды… Воды, прошу, подайте воды! — хриплым голосом, который был Корнилову не свойственен, произнёс парень, и с жадностью отпил уже безвкусной газированной воды, услужливо поданной Ангелиной. — Извините, я просто… Когда слишком сильно нервничаю или боюсь, меня тошнит, — он опустил взгляд, поправляя рукава уже не такой уж и белой рубашки. — Расслабься, все мы люди, — качнул головой Ситько, смотря сочувствующим взглядом на парня. — Так что ты можешь сказать по поводу всей ситуации? — Дима встал с кресла и подошёл к Жене, усаживая его. — Посиди лучше, полегчает, — Дмитрий, как и подобает самому старшему участнику их подростковой своры, старался поддержать каждого, поэтому похлопал бледного Корнилова по плечу и присел на карточки, внимательно слушая его. — Ну… — Женю явно стыдило такое внимание к себе, особенно сейчас. Он суетно поёжился, и продолжил, безо всякой уверенности. — Сначала я заметил, как одна из машин сопровождения повернула не туда, а затем и что все мы едем куда-то не туда. Да и потом, эти взрослые, — Корнилов будто сам боялся того, что говорит. Он беспокойно шнырял взглядом из стороны в сторону, оценивая ребят. — Вы можете сами подтвердить, что вели они себя очень… Странно… — белая рубашка прилипла к телу, и чистой её было уже сложно назвать. Женя всматривался в черты лица каждого, но больше его интересовала реакция Димы. Он уже что-то у себя в голове решил, и жалеющим взглядом оглядел всю компанию. Он о чём-то усердно думал, запустив в свои пшеничные волосы ладонь. Свинцовое молчание продолжалось не больше минуты: наконец, он оглядел всех ещё раз, и начал говорить безэмоциональным, холодным голосом, которым никогда не говорил до этого момента, и тем самым заставил всех съёжиться и опустить виновато головы. Говорил он чётко, по делу, с расстановкой, не используя совершенно свои особенные словечки, которые до этого неустанно повторял. Сейчас Ситько выглядел до устрашения взрослым и серьёзным, умерив подростковый пыл и необдуманный героизм в удивительном смешении со страхом у компании. — Итак: кроме предположений, у нас ничего нет. Шанс того, что мы действительно правы, сравнительно мал. Абсурдно предполагать, что родители не проверили этих людей и эту компанию, и решили, что и так сойдёт. Что мы имеем: людей, которых мы кинули в лесу без еды, воды, средств связи и транспорта; и нас самих, которые сами себе надумали не поддающегося анализу бреда и высосали из пальца причину уехать на ворованной тачке глубоко в лес. Все окаменели. — И это ещё не всё: нам всем тут есть четырнадцать, некоторым шестнадцать, а мне вообще семнадцать. Нам грозят большие проблемы, а родителям судебные разбирательства и трата нервов и денег, что разрушит наши отношения с ними. Не было слышно даже вздохов. — А теперь скажите мне: неподтверждённые мысли о сумасшествии сопровождающих того стоили? Ребята лишь смолчали в ответ. Ведь вдруг для себя осознали, что Дмитрий был прав во всём, и что это всё не стоило потраченных сейчас и в будущем нервов. И вдруг раздался звук удара кулака об стенку микроавтобуса. — Блять! — все вздрогнули, уставившись на распалённого в безумном упрямстве Стаса. — Шанс ведь не равен нулю, не равен! Я верю Женьке как самому себе! Зиненко в исступлении ударил ещё раз, не заботясь о вмятинах от кулака. Он взбешённо и неспокойно бегал взглядом по интерьеру авто, не желая смотреть в лица ребят. — Стас, ты всё-таки конченный, упрямый, самодовольный и чсв-ешный придурок! — вскричала на того Ирина, первая вышедшая из коллективного ступора. — Тебе же понятно объяснили, какие мы тупые, но ты всё ещё продолжаешь верить в херню, которые тебе этот суетный дрыщ на ушко нашептал?! — она показала рукой в сторону вжавшегося в кресло Жени, который побелел и еле сдерживал свои рвотные позывы, пытаясь справиться с тем, что сегодня он тот, кто попал в центр внимания. — Нашёл себе фанатика и радуешься?! Идиот! В порыве овладевшей ей яростью она подошла к Зиненко резким рывком, но не почувствовала, как колят изнутри онемевшие ноги, и со всей силы треснула ему в лицо. Стас попятился назад и немного влево, упершись правой рукой в стену, которую только что сам избил. — Идиот! Уже другой рукой в другую щёку последовал удар, и та вдруг надорвала свой голос и заплакала, продолжая обзываться и колотить парня уже по груди. Никто не спешил усмирять слетевшую с катушек от злоключений девчонку: Стас решил перетерпеть и дать ей выпустить пар, а Дима просто наблюдал, держа ситуацию под контролем. Дьяченко продолжала реветь от страха и злости, бить с неистовым гневом и силой грудь парня, обвиняя его и только его во всём, что случилось. И вот, она занесла правую руку для третьей пощёчины, в которую вознамерилась вложить всю свою иссякнувшую силу и ослепляющую ярость, но Стас её схватил. — Не бзди, женщина, — Стас поднял ледяной решительный взгляд на Ирину, не позволяя и крохе сомнения забраться в свой стальной голос. — Если это так, то я возьму всю вину на себя и скажу полицейским, что это я вас подбил на это. Ирина похлопала удивлённо глазами, не ожидая таких слов. — Гордый, надменный, хвастолюбивый сексист, — с ядом выплюнула та ему в лицо, сверкая неприкрытой ненавистью и злобой в кофейных глазах. Громко и демонстративно топая ногами, она уселась в самое дальнее место, «не желая и одной лишней минуты видеть этого говнюка» и отвернулась к окну. — Это ты так её привлечь пытался? — это был Костя, чья реплика была наполнена усмешкой и высокомерием. — Мы тут думаем, как будем выбираться из той жопы, в которую ТЫ нас завёл, а сам пытаешься личную жизнь наладить? — ехидная язвительность Рыжова и его мерзкая ухмылка, будто гения над умалишённым, заставила Стаса покраснеть от гнева и сжать до болезненных полумесяцев от ногтей кулаки. — Ирина права: ты грёбанный эгоист, и такому как ты вовеки веков быть одному! Всем было понятно, что Константин так же не в себе, как и все остальные, и нёс сам не понимая что, просто так, лишь бы сказать и нарушить громоздкую для всех тишину, с кнутом заставляющую заниматься губительным сейчас самокопанием. Стас не выдержал грубой и неприкрытой манипуляции, при которой его так тупо и прямо вывели на эмоции, и если бы это было сказано при других обстоятельствах, то Стас бы непременно сохранил лицо и достоинство, но только не сейчас, когда не меньше остальных увяз в кошмарных думах. Парень схватил, изводясь пеной от злости, Костю за воротник чёрной футболки и впечатал в холодную металлическую стену со слишком сильным звуком. — Так всё, хватит! — спокойно, но уже с нарастающим опасением за целосность Кости произнёс Дмитрий. — Откуда тебе знать, какой я? — в собачьем немыслящем оскале процедил сквозь зубы Зиненко. — Трусливый сукин сын! Он оттянул Рыжова за воротник и стукнул затылком о металл ещё раз. Денис завопил истошно, боясь за друга, да и остальные закричали о прекращении потасовки. Но тут вдруг случилось нечто странное, что увидел только Стас. Костя быстро-быстро заморгал, будто в лице Зиненко увидел ужасающее навождение, и пытался развидеть, будто призрака. Он задышал и начал задыхаться, начал потеть ещё больше прежнего. Мышцы напряглись до предела, что сводились до боли, сердце застучало и ощутилось неизмеримое давление в груди. Негативные мысли вдруг поглотили Рыжова и солёные капли накачали скапливаться в уголках глаз. Повторюсь, если бы не весь стресс, что произошёл сегодня, Стас бы понял, что это не из-за того, что Костя боится Зиненко. Но опьяненный праведным гневом парень этого не увидел. — Боишься получить по морде, ссыкло? — Костя попытался склонить голову, но Стас снова встряхнул того. — В глаза смотри, бесполезный придурок! Костя невольно поднял взгляд и увидел взбешенного Зиненко, заносящего руку для удара. Рыжов тут же прижался щекой к холодному металлу, и резко встал в защитную позу, закрываясь локтями. Стас ударил рядом с ним, и услышал тихий и поломанный чужой волей голос парня: — Не по лицу отец, только не по лицу, прошу, пап, не надо! И тут Стас отрезвился. Зиненко сам ужаснулся с того, что он наделал и что он увидел. Было не похоже, что Костя играет, и Стас даже замялся, не зная, что делать. — Эй, эй, эй, Костя-ан, — парень взял в ладони рыдающее и непонимающее лицо Кости, и принялся постукивать по щекам, пытаясь привести его в чувства. Остальные, плохо это или хорошо, не слышали слов, произнесённых Рыжовым. — Костян, я не хотел! Тот уже задыхался от слёз, но усердно пытался заткнуться и отворачивался от трясущегося над ним Стаса и закрывался руками, пытался выбраться и еле слышно просил остановится, но его никто не бил. — Стас, ты придурок! — Ирина подошла ближе, после того как наконец решилась повернуть голову в сторону подростка. — Пошла в жопу, женщина! Стас толкнул её, рефлекторно и совсем не думая, с такой силой, что девчонке пришлось схватиться за кресло, чтобы не упасть. А сам парень крепко сжал локти Рыжова и потащил на улицу. — Костян, Костян, прости, я не хотел, я не знал! Он продолжал повторять это снова и снова, тормоша парня за сухие сутулые плечи, но это было безрезультатно. Костя всё ещё продолжал слабо вырываться и реветь, прося неистово прекратить. У Стаса кончалось и так иссякнувшее за этот день терпение и мышление, и когда он понял, что тряска мало чем помогает — сделал первое, что пришло в голову. — Братан, это я, Стас, — и по-мужски обнял его так крепко, что вернее будет сказать схватил. Костя пытался вырваться, но потом вдруг остановился и застыл. Его руки обвисли, подобно трупу на верёвке, голова опустилась, и он остался стоять так неподвижно в хватке Стаса, и одни лишь только плечи его сотрясались от настигшей его истерики. Зиненко расслабился и наконец выдохнул, ведь успокоил неожиданную паническую атаку подростка, но отпускать пока боялся. И лишь когда Костя успокоился почти окончательно, тот расслабил хватку, хлопая Рыжова по спине. — Тихо, тихо брат, я тебя даже не собирался бить, так, просто припугнуть. Я сам не знаю, что на меня нашло, — Зиненко чуть отстранился, заставляя Рыжова посмотреть на него. Стас отошёл окончательно, оставив Костю стоять недалеко от него неподвижно, будто изваянию, но о чём-то то думал. Всё произошло неожиданно, и, будто быстро, хотя это заняло больше получаса, которые совсем не почувствовались. — Костян, я готов поклясться на «Манифесте Коммунистической партии», что об этом никто не узнает, — пытался разбавить атмосферу Стас, но, похоже, безрезультатно. Некоторое время Рыжов всё ещё продолжал молча стоять на одном месте, пока не поднимая головы обратился к Стасу так, будто и не к нему вовсе. — А что толку, как дразнили, как издевались, так и будут дразнить и издеваться. Тихо бормотал осипшим голосом Костя. У Стаса уже взрывалась голова, и сейчас он явно был не в настроении погружаться в чужие судьбы и травмы, но всё-таки сквозь силу и неработающее сознание пытался что-то придумать. Стас подошёл ближе и положил руку на плечо подростку. Тот поднял на него глаза, красные и набухшие от недавной истерики и с безразличным, недоверчивым, отчаявшимся взглядом смотрел на Зиненко. — Хоть мы с тобой и конфликтуем, но не в моих принципах даже в желании задеть человека сыпать соль на рану. Я тебя невзлюбил, но поступать как гнида не стану, это мерзко для меня. Стас натянуто улыбнулся, пытаясь вложить эмоцию в слова, но получилась кривая глупая ухмылка из-за тотальной физической усталости и моральной опустошенности. Но даже сквозь это Костя увидел искренность и расслабился. — Если ты говоришь правду, то я тебе верю. Парни переглянулись солидарными взглядами. Все выдохнули, ведь Стас и Костя остались небитыми и договорились мирно: остальное подростков не тревожило, ведь им сейчас было до себя, а не до чужих разборок. Наступила вязкая тишина, пока её снова не оборвал Женя, ещё более несмелый испуганный, чем когда-либо. — Да чё тебе?! — рявкнула на него взбешёная Ирина. — Мы потеряли Таню и Марину. Весь автобус чертыхнулся.

***

Прошло минут пятнадцать после драки с заражённым, и дыхание девочек окончательно выравнялось. Теперь, помимо собственного сердцебиения, они наконец смогли услышать шелест ветра в молодой листве деревьев, звуки неусыпных ночью насекомых и зверей. Странно, но сейчас им казалось, будто то, что произошло с ними, было не с ними, словно это был неудачный сон или сериал с ними в главных ролях, который режиссировал сам дьявол. Неожиданно, девочки услышали звук мотора недалеко от себя и прислушались. Они слышали его несколько минут, пока рёв и шум поломанных веток не стих. — Думаешь, нас ищут? — спросила Марина, всматриваясь в даль, в ту сторону, откуда, как ей казалось, доносился ранее рёв. — А у тебя есть другие варианты? — с трудом выговаривая каждое слово, онемевшими губами ответила Таня. — Что делать будем? Марина посмотрела на свои руки со сломанными ногтями, верхний слой которых отодрался вместе с гель-лаком, и будто не услышала вопрос Тани, зацикленная на себе. — Если ребята угнали тачку, а я уверена, что этот тупой, но невероятно энергичный Стас обязательно подстрекнул всех это сделать, то нужно идти на встречу машине. Если Стас потерпел неудачу, то нам всё равно стоит проверить и понаблюдать из-за деревьев. — А вариант, что Стас даже не думал ничего делать, ты вообще не рассматриваешь? Марина всё ещё не поднимала глаз со своих рук, думая о чём-то, и отвечая так, будто вопросы задавались через толщу океана. — Не рассматриваю, — пожала плечами Сазонкина. — Этот человек очень проницателен. — Да откуда ты так уверена в нём? — уже не терпела Емельянова и невольно повысила голос. Тут Сазонкина будто очнулась. — Боль, — она посмотрела на руки. — Быстро. — Чего? — свела брови Таня. — Ты меня слышишь вообще? Алё? Марина наконец встала, и выдохнула, расслабленно и успокоившись, и лицо её разгладилось от привычной надменности, раскрыв вполне милое личико. — Я ничего не чувствовала вообще. И только сейчас, когда почти часа два прошло, я услышала как ноет голова, ушибы на руках и ногах, но ногти ещё не болели. Теперь я ощущаю боль, а это значит, что всё позади. Таня не сильно понимала логику, но приняла её, ведь думать всё ещё не хотелось. — Мы с тобой были невероятно спокойны, а теперь я слышу раздражение в твоём голосе. Значит ты приходишь в норму, как и я. И произошло это у нас довольно быстро. Теперь ясно? Таня насупилась и кивнула. Марина заплела свои чёрные волосы в пучок спиральной резинкой, и пошла в сторону, откуда доносился звук мотора. Таня еле поднялась и догнала медленно идущую Сазонкину. Тишина между ними прерывалась только сварливыми завываниями ветра, скрипом сирых и убогих деревьев, что качали чёрными голыми ветками и ставили подножки своими корнями. Где-то ухала сова и, кажется, Таню только что укусил комар. Странным образом лес, который всем своим видом с самого начала гнал их прочь, будто заботился о них, пытаясь предупредить об опасности. Может, не просто так это Место показалось таким неприветливым и даже враждебным? Может, Оно что-то знало и предостерегало подростков? Всё что произошло и всё, что происходит сейчас, и произойдёт в будущем — кошмар. Никто не знал, что так будет. И в голове столько всего, столько мыслей, что кажется думаешь обо всём сразу и не о чём одновременно, а на деле — просто идёшь в полной темноте, пристально переводя взгляд с земли, чтобы не споткнуться, вперёд, чтобы понять, куда дальше. — Марина… — вдруг прервала тишину Татьяна, посмотрев влево. Со стороны послышалось недовольное цоканье, и даже при свете луны, загороженной деревьями, Емельянова увидела, как Сазонкина закатила глаза — Таня вспомнила, что лучше её так не называть. — То есть, Рина, Рина, извини. — Извиняю, — хмыкнула девушка. — Ну что? — Спасибо. Кажется, сказать Татьяне благодарность было также трудно, как Сазонкиной поверить, что её благодарят искренне, без задней мысли и меркантильный идей. Молчание в ответ не было возмущённым, нет, — скорее, удивлённым. Если бы благодарность была лживая, неестественная, Марина бы почувствовала это, и огрызнулась бы в ответ. Но сейчас она молчала. Молчала, потому что не знала, как реагировать. Они не помнили, сколько шли, пока не услышали громкие голоса Димы и Стаса. — ТАТЬЯЯЯЯНА! МАРИИНА! МЫ ТУТ! Сил кричать у Татьяны не было, ведь она итак сорвала голос, но Сазонкина заорала за неё: — МЫ ТУТ, ПРИДУРКИ! Кажется, в этот момент выдохнули все.