Лето в Италии

Мне кажется, я делаю глупую вещь сейчас. И всегда их делал. Ведение дневника – это на мой взгляд самая ненадежная форма хранения секретов. Но так как моей единственной подруги нет сейчас рядом… Я могу довериться лишь бумаге. Хотя бы на эти пол часа, которые буду представлять, что рядом есть хоть какой-то собеседник. Потом, возможно, я сожгу эти страницы. С тех пор прошло достаточно много лет, и я сам, и он уже в совершенно разных местах. И жизни у нас тоже разные. Но я, наверное, унесу эти больные чувства и светлые воспоминания с собой в могилу. Раньше мне было так стыдно за себя, от части и я сам был просто таким же мальчишкой. Ни один взрослый мужчина не будет считать данные ему судьбой испытания за какую-то жестокую игру. Хотя от части наши с ним чувства были похожи на своего рода игру…Прятки и от самих себя, и от реальных обстоятельств. Эти прятки, как и любая другая игра, вызывали азарт. А вечная тревога за то, что тебя в любой момент могут взять с поличным, послужили лишь почвой для розжига большего азарта. Это было безысходно. Бесконечно. Какую бы стратегию в этой игре ты не выстраивал, все равно все оборачивалось против тебя. И единственным способом спасти себя от сожжения в огне азарта – был выход из жестокой игры. Небольшое осознанное самоубийство, если это так можно назвать. Хотя, думаю, даже самоубийство несравнимо с той болью, которую испытал я, приняв решение самостоятельно покинуть нашу игру. Звучит эгоистично, да? Будто бы я спасал только свою шкуру. Но это не так…До сих пор я пытаюсь убедить себя в том, что я не эгоист. Ему было так же больно, как и мне, я понимаю. Может, даже еще больнее. Такой красивый, сладкий мир разрушился в его прекрасной светлой голове. В первый раз мальчишке кто-то разбил сердце. Это сложно пережить. Но если бы я не сделал этого, кто знает, писал бы я весь этот бред сейчас? И где был бы он? Что с ним было бы? Надеюсь, прямо сейчас он сидит за завтраком на веранде в каком-нибудь ухоженном саду и пьет черный кофе, который он так сильно любил. И, надеюсь, этот сад не напоминает ему о прошлом в Италии, не терзает старые раны. Могу поспорить, что он до сих пор сохранил ту красоту и чистоту, что я видел в нем. Такую единую красоту тела и души нельзя терять… И я не хотел рушить то, что выглядит и звучит так, будто над этим годами старались лучшие мастера, художники и поэты в истории. Чтобы совершить такой зверский акт вандализма над произведением искусства, нужно быть либо умалишенным, либо вторым гением, который на почве осколков прошлого создаст что-то новое. А я – ни то, и ни другое. Я самый обычный человек. Простой созерцатель прекрасного. И я никакого права не имею рушить это прекрасное или порочить его. Хоть наше лето и прошло, но я все ещё люблю тебя, Джонни. И всегда нежно, искренне любил. Я лишь пытался заботиться о тебе, предостеречь тебя и защитить. Ни чуть не меньше, чем то, как отец заботится о собственном ребенке. Прости, что растоптал твои милые грезы и разбил сердце. Но оно заживет со временем, можешь быть уверен. А на месте обломков старых грез появятся новые. Юная душа способна любить большое множество раз. И если бы я позволил тогда моим больным чувствам взять над разумом верх, кто знает…Даже думать об этом не хочу. Может быть когда-нибудь мы встретимся снова. Пересечемся на улицах какого-нибудь города как случайные прохожие и даже не заметим друг друга. Но если я хоть раз, даже в роли незнакомца, когда-нибудь увижу тебя, то мне будет хватать этого для полного счастья.