Aedd Caerme

      Ева бежала по закоулкам города, её шаги гулко стучали по мокрому асфальту, а холодный ночной воздух обжигал лёгкие, её дыхание вырывалось облачками. Куртка хлопала по бокам, пальцы сжимали монетку Гюнтера в кармане, её холод пробивался через ткань, как ледяной укол. Она прислушивалась к каждому звуку — гулу машин, лаю собак, обрывкам разговоров прохожих, — её взгляд метался по теням, ища хоть малейший след Ламберта и Лютика.       Тревога гнала её вперёд, сердце колотилось в горле, а мысли кружились: Где эти идиоты? Что натворили? Это Гюнтер их заманил?       Она добралась до центра города, где улицы стали шире, фонари заливали всё ярким светом, их гудение смешивалось с рёвом машин. Прохожие сновали вокруг — с сумками, телефонами, их голоса сливались в гул. Ева замедлилась, её дыхание было рваным, и прислушалась.       Краем уха она уловила разговор двух парней у лотка с шаурмой, их голоса были громкими, с лёгким смехом:       — …а потом эти двое придурков рванули оттуда, — сказал один, кивая в сторону вокзала. — Один с гитарой орал, другой матерился, а охранник за ними гнался.       — Да, чокнутые какие-то, — хмыкнул второй, жуя шаурму. — Переполошили всех.       Ева шагнула к ним, её голос был резким, почти сорвался:       — Вы их видели? Куда побежали?       Парни обернулись, их брови поднялись, но один кивнул, его рука с шаурмой замерла.       — К вокзалу, вроде, — сказал он, его голос стал тише.       Ева рванулась дальше, её шаги ускорились, асфальт мелькал под ногами, а тревога сменилась гневом. Она не дошла до вокзала — её остановили крики, громкие и резкие, что разорвали ночной шум. Ева замерла, её взгляд метнулся к источнику — узкой улице в стороне, где мелькали тени и вспышки света.       Она побежала туда, её сердце стучало в горле, и выскочила на сцену, от которой её кровь застыла: вусмерть пьяные Геральт, Лютик и Ламберт объяснялись с полицией.       Ева застыла, её гнев смешался с паникой. Это была катастрофа.       Троица стояла в центре переулка, окружённая двумя полицейскими машинами, их мигалки заливали всё красным и синим светом, отражаясь от мокрых стен домов. Ламберт, с красным лицом и растрёпанной курткой, орал на одного из копов, его кулаки были сжаты, а голос срывался от текилы:       — Да пошли вы все, мать вашу! — рычал он, его слова путались, шепелявость выдавала пьянь. — Это мои кулаки, и я их пускаю в ход, когда хочу!       Геральт стоял рядом, его белые волосы блестели в свете мигалок, взгляд был мутным, но острым. Он пытался удержать Ламберта, его рука сжимала его плечо, но сам шатался, его голос был низким и хриплым:       — Ламберт, угомонись… — пробормотал он, его слова чуть тянулись, но он тут же замолчал, заметив Еву.       Лютик, с лютней в руках, размахивал ею, как знаменем, его зелёная рубашка была расстёгнута, а шляпа валялась на асфальте в луже. Он пел, его голос был громким и фальшивым:       — «Герои в ночи, под светом огней, сражались с судьбой…» — Он споткнулся, чуть не упав, но продолжал, его глаза сияли пьяным восторгом.       Полицейские — двое в чёрных куртках с жёлтыми полосками — были злы и насторожены, их лица напряжены, глаза сузились. Один держал дубинку, его пальцы сжимали её так, что кожа побелела, другой кричал, его голос был резким и грубым:       — Назовись! Кто вы такие? Документы давай, быстро! — рявкнул он, шагнув к Ламберту, его рука потянулась к рации.       Ламберт фыркнул, его ухмылка стала злой, он шатнулся вперёд, чуть не врезавшись в копа.       — Какого хрена вам мои документы?! — рявкнул он, его голос был хриплым и яростным. — Я Ламберт, мать вашу, и мне насрать, что вы там хотите!       Лютик подпрыгнул, его лютня звякнула, он улыбнулся копу, его лицо было красным от текилы.       — А я Лютик! — воскликнул он, его голос дрожал от восторга. — Мастер струн! Это… приключение! Хотите послушать песню?       Он ударил по струнам, фальшивая мелодия разнеслась по переулку, его глаза сияли, не понимая всей серьёзности.       Геральт шагнул вперёд, его рука поднялась, пытаясь смягчить ситуацию, его голос был низким, но пьяным:       — Они… не местные, — пробормотал он, его слова путались. — Мы… просто выпили. Не хотели драки… — Он замолчал, его взгляд метнулся к Еве, вина мелькнула в глазах.       Полицейский с дубинкой фыркнул, его взгляд стал ещё злее, он шагнул ближе, его голос был резким:       — Не местные? Без документов? — рявкнул он, его рука сжала дубинку сильнее. — Вы под чем-то, да? Наркотики? Назовись нормально, или поедете в участок!       Ева влетела в переулок, её голос разорвал шум, как удар грома:       — Стойте! — крикнула она, её тон был полон гнева и отчаяния. — Не надо их забирать! Это мои знакомые!       Полицейские обернулись, их взгляды сузились, второй коп с рацией шагнул к ней, его голос был грубым и насторожённым:       — Знакомые? — переспросил он, его рука сжала рацию, глаза пробежались по её лицу. — У них нет документов, и они какие-то странные. Под наркотиками, что ли? Мы их забираем в участок.       Ева задохнулась, её лицо побелело, паника захлестнула её, но она шагнула вперёд, её голос стал громче, дрожа от напряжения:       — Нет, не надо! — выпалила она, её слова вылетали быстро, как выстрелы. — Это… это мой муж! — Она указала на Ламберта, её рука тряслась. — Он просто алкоголик, втянул в это своего брата, — она кивнула на Геральта, — и друга! — её палец метнулся к Лютику. — Пожалуйста, не забирайте их, я умоляю!       Полицейские замерли, их брови поднялись, а взгляды смягчились, сочувствие мелькнуло в глазах. Первый коп опустил дубинку, его голос стал тише, но всё ещё резким:       — Муж? — переспросил он, его взгляд скользнул к Ламберту, потом к Еве. — Ладно, сочувствую, гражданочка. Но они драку устроили.       Второй кивнул, его рука отпустила рацию, он вздохнул, его плечи чуть опустились.       — Если это ваши, забирайте, — буркнул он, его голос потерял злость. — Но штраф всё равно будет. И держите их крепче, а то странные они какие-то. И чтобы это было в последний раз. Ещё раз встретим - будут проблемы.       Ева кивнула, её лицо было белым, как мел, но она сглотнула, её голос стал тише, дрожа от облегчения и гнева:       — Спасибо… я разберусь, — сказала она, её взгляд метнулся к троице, глаза сверкнули яростью.       Ламберт, вусмерть пьяный, услышал её слова, его ухмылка стала шире, кривой и насмешливой, он понял, что Ева выкрутилась с ложью. Он шатнулся к ней, его рука обняла её за талию, пальцы сжали её чуть сильнее, чем нужно, и он шлёпнул её по ягодице, его голос был хриплым и язвительным:       — Ну что, женушка, — протянул он, его слова путались, глаза блестели от текилы. — Спасла своего муженька?       Ева задохнулась, её лицо вспыхнуло от гнева, она рванулась из его хватки, её кулаки сжались, а голос стал резким, как удар:       — Убери руки, пьяная свинья! — рявкнула она, её взгляд сверкнул, как молния. — Ещё раз тронешь, и я тебя сама в участок сдам!       Лютик захихикал, его лютня звякнула, он чуть не упал на асфальт, его голос дрожал от восторга:       — О, Ева, ты героиня! — воскликнул он, его слова путались. — Это баллада! «Жена спасает мужа от стражи»!       Геральт шагнул к ней, его рука легла на её плечо, его голос был низким, с ноткой вины, но пьяным:             — Ева… прости, — пробормотал он, его взгляд был мутным, но тёплым. — Я их… не уследил.       Полицейские переглянулись, первый фыркнул, его голос стал мягче:       — Забирайте их, — сказал он, махнув рукой. — И держите подальше от улиц.       Ева сжала губы, её взгляд был полон гнева и облегчения, она схватила Ламберта за рукав, её пальцы впились в ткань, и рявкнула:       — Идём домой! Сейчас же! — Она потащила его, её шаги были резкими, а троица шаталась следом — Ламберт ворчал, отпуская пьяные шуточки, Лютик напевал, Геральт молчал, его взгляд ловил её спину, пока они не скрылись в темноте переулка.       Они брели по пустым улицам, освещённым жёлтыми фонарями, их свет отражался в лужах, оставшихся после недавнего дождя. Ева шла рядом, её кулаки сжимались от злости, ногти впивались в ладони, готовые впечататься в чью-то пьяную физиономию, а дыхание вырывалось короткими, яростными рывками. Холодный воздух бил в лицо, но она его не замечала, её взгляд метался между тремя шатающимися фигурами, а монетка Гюнтера в кармане казалась раскалённой, её жар пробивался через ткань, усиливая тревогу.       Ламберт, всё ещё красный от текилы, смеялся себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону, его сапоги оставляли грязные следы на асфальте.       — Ну что, жёнушка, довольна своим муженьком? — проворчал он, бросив на неё ленивый, мутный взгляд, его ухмылка была кривой и насмешливой. — А то я думал, ты меня совсем не любишь.       Ева метнула в него убийственный взгляд, её глаза сверкнули, как лезвия, но она не ответила, лишь сжала кулаки сильнее, её костяшки побелели от напряжения.       Лютик шатался, как корабль в шторм, его ноги цеплялись за каждый бордюр, а лютня позвякивала за спиной, струны звенели от ударов.       — О боги, это было… это было… прекрасно! — вздохнул он, раскидывая руки, чуть не завалившись на Геральта, его голос дрожал от пьяного восторга. — Этот мир — сплошное вдохновение! Машины! Девицы на сцене! Текила!       — Текила — дерьмо, — пробормотал Геральт, пытаясь идти прямо, но его ноги упорно выбирали кривую траекторию, его белые волосы падали на лицо, а взгляд был мутным.       — Это искусство, ведьмак! О, я чувствую… — Лютик закачался, его рука вцепилась в плечо Геральта, чтобы не рухнуть. — Баллада уже рождается!       — Если ещё одна хреновая баллада родится — я лично тебя закопаю, — прорычала Ева, толкая его обратно на тротуар, её рука врезалась в его спину с глухим звуком, а голос дрожал от ярости.       Но тут Лютик резко вскинул голову, его лицо просветлело, будто его осенило божественное откровение, глаза округлились.       — Ламберт! — прошептал он заговорщицки, его голос стал громче, несмотря на пьяную хрипоту. — Ты чувствуешь?       — Чувствую, что у тебя язык заплетается, — буркнул Ламберт, его голос был хриплым, он чуть не врезался в фонарь.       — Это момент… для песни! — Лютик поднял руки к небу, будто призывая высшие силы, его шаги стали ещё шатче. — Геральт, ты с нами?!       Геральт устало вздохнул, его губы дрогнули в слабой, пьяной усмешке, взгляд метнулся к Еве, но тут же вернулся к Лютику.       — Смотря что за песня… — пробормотал он, его голос был низким, слова чуть тянулись.       — Девица из Виковаро! — воскликнул Лютик, его голос дрожал от энтузиазма, он хлопнул в ладоши, чуть не уронив себя на асфальт.       И пока Ева шла в бешенстве, её шаги стучали, как молот по наковальне, эти трое идиотов начали в полном серьёзе напевать песню, шатаясь из стороны в сторону, их голоса сливались в пьяный хор.       Ева сжала голову руками, её пальцы впились в волосы, терпение было на пределе, её голос разорвал их пение:       — ЗАТКНИТЕСЬ! — рявкнула она, её крик эхом отразился от стен домов, но эти пьяные идиоты лишь расхохотались, их смех был громким и нелепым.       Они дошли до дома с песнями, спотыкаясь на пороге, их сапоги скользили по ступеням, и Ева буквально впихнула их внутрь пинком — сначала Ламберта, потом Лютика, а Геральта толкнула плечом. Она хлопнула дверью, её удар гулко разнёсся по дому, а замок щёлкнул с резким звуком.       В прихожей их встретил Золтан. Он стоял у стены, скрестив руки, и возился с топором, проверяя лезвие на свету. Посмотрел на них — на пьяных ведьмаков и Лютика, который пытался снять сапог, но вместо этого завалился на пол, его лютня звякнула, ударившись о паркет, — и громогласно расхохотался, его смех был хриплым и заразительным.       — Мать твою, — захрипел он, покатываясь со смеху, его борода затряслась. — Вот это я понимаю, гульба! Что, не позвали меня, да?! Ах, жаль, что меня там не было, я бы всем вам навалял!       — Да, да, конечно, — пробормотал Геральт, падая на диван, его тело рухнуло с глухим стуком, а рука потёрла лицо.       Трисс вышла из своей комнаты, её шаги были тихими, но уверенными, она остановилась в дверях, осматривая их с прищуром, руки сложены на груди, её мантия чуть колыхнулась.       — Ну вы и идиоты, — хмыкнула она, качая головой, её голос был полон сарказма, а взгляд пробежался по их красным лицам.       — Мы — поэты, Трисс! — гордо объявил Лютик, попытавшись встать, но снова рухнул на пол, его рука вцепилась в лютню, как в спасательный круг.       — Вы — идиоты, — повторила она, её губы дрогнули в лёгкой усмешке, но глаза остались холодными.       Ева стояла в ярости, её руки дрожали, кулаки сжимались и разжимались, а взгляд метался от одного к другому, её дыхание было тяжёлым. Она знала — разговор состоится утром.       Потому что утром эти трое будут корчиться от похмелья, их головы будут раскалываться, как старые бочки, а она… Она им это утро обеспечит, её гнев уже зрел, как буря, готовая обрушиться с первыми лучами солнца.