Aedd Caerme

      Ева яростно тёрла столешницу, её пальцы сжимали полотенце так, что костяшки побелели, а тьма всё ещё дрожала в её венах, готовая вырваться. Гнев на Ламберта кипел в груди, его наглые слова и прикосновения эхом звучали в голове, и она вымещала всё на пятнах воды, что он оставил. Её дыхание было тяжёлым, мысли путались — этот мир, её магия, их застревание тут. Она хотела кричать, но сдерживала себя, зная, что Каэлир спит в соседней комнате.       Вдруг сзади раздался кашель — тихий, но отчётливый, с лёгкой насмешкой. Ева замерла, её гнев вспыхнул ярче, и она решила, что это Ламберт вернулся язвить дальше. Она резко повернулась, её рука с полотенцем взлетела, готовая ударить его, а голос сорвался в рычание:       — Я же сказала, вали…       Но слова застряли в горле. Это был не Ламберт. Перед ней стоял Гюнтер о’Дим, его тёмная фигура облокотилась на стол с лёгкой небрежностью. Его плащ чуть колыхнулся, а глаза — глубокие, с вертикальными зрачками — блестели в тусклом свете кухни, как осколки стекла.       Его губы растянулись в знакомой ехидной улыбке, той самой, что напоминала кота, поймавшего мышку. Ева задохнулась, её рука с полотенцем замерла в воздухе, а сердце заколотилось от ужаса и шока.       — О, не стоит так бурно реагировать, Ева, — сказал он, его голос был мягким, бархатным, но пробирал до костей. — Я не твой грубый ведьмак. Хотя, судя по шуму, вы с ним неплохо развлекаетесь.       Ева сглотнула, её гнев сменился холодным страхом, но она опустила руку, её взгляд стал острым.       — Гюнтер, — выдохнула она, её голос дрожал, но она старалась держать его твёрдо. — Как ты здесь оказался? Что тебе надо?       Он хмыкнул, его улыбка стала шире, и он выпрямился, скрестив руки за спиной.       — Как оказался? — переспросил он, его тон был насмешливым. — О, Ева, я всегда там, где мне интересно. А тут… такой спектакль. Ты, твой сынок, эти милые гости из другого мира. И твоя тьма, что так красиво кипит. Я не мог пропустить.       Ева шагнула назад, её спина упёрлась в стойку, а пальцы сжали полотенце, как оружие.       — Уходи, — сказала она, её голос стал резче. — Ты уже достаточно поиграл с моей судьбой. Оставь нас в покое.       Гюнтер рассмеялся — тихо, почти музыкально, но от этого смеха у неё мурашки побежали по коже.       — Оставить? — сказал он, его глаза сверкнули. — Нет, моя дорогая, это было бы слишком скучно. Мы только начали. Этот мир, твой милый домик… это лишь сцена. А главная роль — твоя.       Ева сжала губы, её страх смешался с гневом.       — Чего ты хочешь? — бросила она, её голос стал громче. — Я устала от твоих игр, Гюнтер. Говори прямо или вали.       Он наклонился ближе, его улыбка стала холоднее, а голос — тише, почти змеиным.       — Хочу? — переспросил он. — Чтобы ты сыграла свою партию, Ева. Твоя тьма… она не просто дар. Она — ключ. Но вот вопрос: откроет ли она дверь домой или сожжёт всё вокруг? — Он сделал паузу, его взгляд впился в неё. — Выбор за тобой. Но время… оно тикает.       Ева задрожала, её тьма шевельнулась в ответ на его слова, жар пробежал по рукам, но она сдержала её.       — Убирайся, — повторила она, её голос стал твёрже. — Я найду выход без тебя.       Гюнтер хмыкнул, отступая к двери.       — Найдёшь, — сказал он, его голос стал мягче, но с угрозой. — Но не думай, что твой покой вечен. Они идут за тобой, Ева. И я буду смотреть.       Он кашлянул снова, его фигура начала растворяться в тени, и через миг его не стало, оставив только слабый запах серы в воздухе. Ева осталась стоять, её дыхание было рваным, а сердце колотилось. Она посмотрела на полотенце в своих руках, её гнев на Ламберта показался мелочью по сравнению с этим. Гюнтер, его слова, её тьма — всё это давило на неё, как невидимый груз.       Её дыхание всё ещё было рваным, а тьма дрожала в её руках, как эхо слов Гюнтера. Он исчез, растворившись в тени, оставив за собой слабый запах серы и звенящую тишину. Её взгляд упал на стол, и она замерла — там, где он облокотился, лежала монетка.       Маленькая, потёртая, с выгравированным изображением: с одной стороны — зеркало, с другой — змея, обвивающая череп. Ева сглотнула, её пальцы дрогнули, когда она взяла её, её холодная тяжесть обожгла кожу. Встреча с Гюнтером встревожила её до глубины души — его улыбка, его угрозы, его загадки. Но она не побежала к Геральту или Трисс, не крикнула о его визите. Почему-то она промолчала, её инстинкт велел держать это при себе — пока.       Она сунула монетку в карман, её сердце колотилось, и вернулась в комнату к Каэлиру, её мысли кружились вокруг его слов: «Они идут за тобой».

***

      Утро следующего дня началось с привычной рутины. Ева проснулась, покормила Каэлира кашей и сама поела кусок хлеба с чаем. Потом вышла с Трисс в огороженный участок сада, где они снова практиковались в магии.       Солнце стояло высоко, его лучи пробивались сквозь ветви яблонь, а воздух был свежим, с лёгким запахом земли. Трисс стояла напротив, её платье чуть колыхалось на ветру, а голос был твёрдым:       — Сосредоточься, Ева, — сказала она, её руки поднялись, готовые направить. — Почувствуй её. Направь.       Ева закрыла глаза, её дыхание стало глубоким, и она попыталась вызвать тьму. Её руки задрожали, чёрная дымка закружилась вокруг пальцев, сильнее, чем вчера, плотнее, почти осязаемая. Она открыла глаза, её взгляд вспыхнул, и дымка рванулась вперёд, ударив в дерево с тихим треском. Ева пошатнулась, её грудь вздымалась, а Трисс прищурилась, её лицо стало встревоженным.       — Она стала сильнее, — сказала Трисс, её голос был тихим, но напряжённым. — Я чувствую… больше мощи. Ты это заметила?       Ева кивнула, её дыхание было тяжёлым.       — Да, — выдохнула она, её голос дрожал. — После… вчерашнего. Она будто… проснулась.       Трисс нахмурилась, её взгляд стал острым.       — Это тревожно, — сказала она. — Мы не знаем, на что она способна. Продолжай, но осторожно.       Ева сжала кулаки, её усталость смешивалась с тревогой, но она кивнула.       Они занимались до полудня, Трисс не щадила её, заставляя вызывать тьму снова и снова, пока Ева не рухнула на траву, её тело дрожало от истощения. Они вернулись в дом, чтобы отдохнуть перед обедом.       В гостиной Лютик сидел на диване, его ноги были вытянуты, а в руках — старая книга с потёртой обложкой. Ева мельком увидела название — «Эммануэль» — и хмыкнула, качая головой. Он читал молча, его рот был полуоткрыт, а глаза блестели от удивления и восторга. Ева прошла мимо, её раздражение от вчерашнего сменилось лёгким весельем.       — Лютик, — буркнула она, — закрой рот, а то муха залетит.       Он поднял взгляд, его лицо стало обиженным.       — Это шедевр! — воскликнул он, но тихо, чтобы не испугать Каэлира. — Ева, тут такая страсть! Я вдохновлён!       Ева покачала головой и пошла к Каэлиру, который играл на полу с погремушкой. Она покормила его, поиграла, качая его на руках, пока он не засмеялся, и её усталость чуть отступила.       К вечеру они поужинали — Золтан сварил картошку с мясом, Трисс нарезала овощи, а Ева добавила хлеба и сыра. Все сидели в гостиной, их тарелки опустели, а бутылки пива — на этот раз купленного Евой — стояли на столе.       Напряжение между Евой и Ламбертом висело в воздухе, как тяжёлый туман. Ламберт сидел в углу, его взгляд был мутным от похмелья, но он молчал, лишь изредка фыркая, когда Ева проходила мимо. Ева старалась его игнорировать, её лицо было холодным, но внутри всё ещё тлел гнев от утра. Золтан заметил это, его глаза скользнули от Евы к Ламберту, и он хмыкнул, его борода дрогнула.       — Мать твою, — буркнул он тихо, отпивая пиво. — Вы как кошка с собакой.       Геральт сидел рядом, его жёлтые глаза вопросительно посмотрели на Еву, потом на Ламберта, но он промолчал, его лицо осталось непроницаемым. Ева вздохнула, её плечи опустились, и она отвернулась к Каэлиру, играя с ним, чтобы отвлечься. Монетка Гюнтера всё ещё лежала в её кармане, её холодная тяжесть напоминала о вчера, но она не сказала ни слова.       После обеда герои разбрелись по дому, оставив кухню в относительной тишине. Ева ушла в свою комнату с Каэлиром, её шаги были усталыми, а мысли всё ещё кружились вокруг монетки Гюнтера, что лежала в её кармане, холодная и тяжёлая. Геральт снова вышел в сад, его фигура мелькнула за окном, пока он осматривал окрестности, его тревога была скрыта за непроницаемым лицом. Трисс поднялась в свою комнату, её дверь тихо скрипнула, и оттуда доносился шорох — она листала какие то свои старые записи, пытаясь понять магию Евы.       Золтан растянулся в своей комнате, его храп уже пробивался через тонкие стены, заглушая слабый шум ветра снаружи.       В гостиной остались только Лютик и Ламберт. Лютик сидел на старом кресле, его ноги были закинуты на стул, а в руках он держал потрёпанную книгу «Эммануэль», которую нашёл на полке. Его глаза сияли восторгом, а губы то и дело расплывались в широкой улыбке, пока он листал страницы.       Ламберт лежал на диване, его руки были сложены за головой, а взгляд пялился в потолок, его лицо было кислым от похмелья и утренней стычки с Евой. Тишина между ними длилась недолго. Лютик откашлялся, его голос стал театрально громким, и он начал читать вслух, его тон был полон драматичности:       — «Её кожа блестела в лунном свете, как шёлк, а его руки скользили по её изгибам, словно он касался самого искусства…» — Он сделал паузу, его глаза округлились, и он тихо выдохнул: — О боги, это гениально!       Ламберт фыркнул, его взгляд не отрывался от потолка, но его брови нахмурились.       — Заткнись, бард, — буркнул он, его голос был хриплым и раздражённым. — Твои сопли меня уже достали.       Лютик проигнорировал его, его энтузиазм только вырос. Он перевернул страницу и продолжил, его голос стал ещё громче:       — «Она прижалась к нему, её дыхание было жарким, как летний ветер, и он потерял себя в её объятиях…» — Он хмыкнул, его лицо стало мечтательным. — Это же поэзия! Ева должна это услышать!       Ламберт резко сел, его лицо покраснело от раздражения, а кулаки сжались.       — Мать твою, Лютик, — рявкнул он, его голос прогремел в комнате. — Ты что, не можешь читать молча, как нормальный человек? Или тебе башку проломить, чтоб заткнулся?       Лютик поднял взгляд, его рот приоткрылся от удивления, но он быстро оправился.       — Ламберт, ты не понимаешь искусства! — заявил он, прижав книгу к груди. — Это шедевр страсти! Я вдохновляюсь для баллады! «Любовь в чужом мире»!       — Вдохновляйся молча, — огрызнулся Ламберт, его рука потянулась к подушке на диване. — Или я тебе эту книжонку в глотку засуну, чтоб не орал.       Лютик фыркнул, его глаза сверкнули насмешкой.       — Ты просто завидуешь, — сказал он, его голос стал тише, но язвительнее. — У тебя-то страсти нет, только пиво да нытьё.       Ламберт швырнул подушку, она пролетела через комнату и врезалась в стул, едва не задев Лютика.       — Ещё одно слово, бард, — прорычал он, его голос был полон угрозы, — и ты будешь петь через разбитую челюсть.       Лютик увернулся, его книга чуть не выпала из рук, но он тут же подхватил её, его лицо стало обиженным.       — Грубость! — воскликнул он, но понизил голос, возвращаясь к чтению, теперь бормоча себе под нос.       Ламберт откинулся обратно на диван, его взгляд вернулся к потолку, но его кулаки всё ещё были сжаты. Напряжение от утренней ссоры с Евой всё ещё тлело в нём, а нытьё Лютика только подливало масла в огонь.       Его руки были сложены за головой, а взгляд буравил потолок, где паутина в углу чуть колыхалась от сквозняка. Его лицо было кислым, а тело ныло от безделья — этот дом, этот мир, эта бесконечная тишина действовали ему на нервы.       Он чувствовал себя как зверь в клетке, запертый в четырёх стенах, где даже воздух казался слишком чистым, слишком чужим. А Ева — эта девка с её правилами, её уборкой, её пощёчинами — только подливала масла в огонь. Её голос всё ещё звенел в его ушах, её холодный взгляд жёг, и Ламберт стиснул зубы, его терпение лопнуло.       Лютик сидел в кресле напротив, его ноги были закинуты на стул, а в руках он держал «Эммануэль», его губы шевелились, пока он бормотал очередной отрывок себе под нос. Ламберт бросил на него взгляд, его раздражение вспыхнуло ярче, и он резко сел, диван заскрипел под его весом.       — Эй, бард, — рявкнул он, его голос был хриплым и резким, прерывая бормотание Лютика. — Хватит сопли разводить. Пойдём прогуляемся.       Лютик замер, его книга чуть не выпала из рук, а глаза выпучил, как будто Ламберт предложил прыгнуть в болото с утопцами.       — Что? — переспросил он, его голос был высоким от удивления. — Прогуляться? Ламберт, Ева же строго-настрого запретила выходить без неё! Это слишком опасно! Ты что, не слышал её?       Ламберт фыркнул, его ухмылка стала кривой, а взгляд — злым.       — Плевать мне, что сказала Ева, — буркнул он, вставая с дивана. — Я не пленник, и она мне не указ. В этом доме и так дышать нечем, а ещё её нотации слушать? Да ну на хрен.       Лютик сглотнул, его взгляд метнулся к двери, за которой Ева ушла укладывать Каэлира.       — Но… — начал он, его голос стал тише. — Она скоро вернётся, и если нас не будет…       — Не скоро, — оборвал его Ламберт, его голос стал резче. — Она там с дитём возится, это надолго. Трисс непонятно что в своей комнате химичит, Золтан дрыхнет, как свинья после самогона, а Геральт в саду меланхолию разводит. Никто нам не помешает. Пойдём, бард, или ты боишься без мамки остаться?       Лютик замялся, его пальцы сжали книгу, но глаза загорелись любопытством.       — Ну… — протянул он, его голос стал неуверенным. — А если нас поймают? Этот мир… он странный. Машины, люди, эти… фонари без огня. Ева сказала…       — Ева, Ева, — передразнил Ламберт, его тон был язвительным. — Заткнись про Еву. Я не собираюсь тут гнить, пока она нас как щенков на поводке держит. Хочешь — сиди, читай свои сопли. Я пошёл.       Он шагнул к двери, его сапоги гулко стукнули по полу, и Лютик вскочил, его книга упала на стул.       — Стой! — воскликнул он, его голос был смесью паники и азарта. — Я… я с тобой! Но если что, ты виноват!       Ламберт хмыкнул, его ухмылка стала шире.       — Вот и ладно, — буркнул он.       Они прокрались к выходу, Лютик схватил лютню, его движения были суетливыми, а Ламберт открыл дверь с тихим скрипом. Холодный воздух ударил в лицо, и они шагнули наружу, оставив дом позади. Ламберт вдохнул глубже, его плечи расправились — впервые за день он почувствовал себя свободнее, хоть и в этом чужом, непонятном мире.       Ламберт и Лютик вышли из дома бабки, дверь тихо скрипнула за их спинами, и холодный вечерний воздух ударил в лицо, пропитанный запахом мокрой листвы и чего-то резкого, металлического — не то дым, не то выхлоп машин. Небо над головой было серым, с редкими пятнами оранжевого от заката, а фонари вдоль улицы уже зажглись, отбрасывая жёлтые круги света на асфальт.       Мир вокруг был живым, но странным, чужим, и оба ощутили это сразу, хоть и по-разному. Ламберт шагал впереди, его сапоги стучали по тротуару, а руки были засунуты в карманы куртки, что Ева купила ему. Он держался сдержанно, его лицо было напряжённым, а взгляд метался по сторонам, ловя каждый звук, каждый шорох. Этот мир давил на него — слишком чистый, слишком шумный, слишком непонятный.       Машины проносились по дороге с рёвом, их фары слепили глаза, и Ламберт невольно сжимал кулаки, чувствуя себя голым без меча. В его мире всё было просто: чудовища, кровь, сталь. А тут? Тут он не знал, чего ждать — ни запаха утопцев, ни криков гарпий, только гул железных повозок и далёкий лай собаки.       Его мысли были мрачными: Это не мой мир. Тут даже подраться не с кем, кроме этой девки, а она только нервы треплет. Надо было остаться в Велене, там хоть всё ясно.       Лютик шёл чуть позади, его зелёная рубашка выделялась в тусклом свете, а лютня болталась за спиной, тихо позвякивая струнами при каждом шаге. Его рот был приоткрыт, глаза блестели от восторга, а голова крутилась во все стороны, пытаясь уловить каждую деталь. Он смотрел на всё открыв рот — на фонари, что горели без огня, на аккуратные дома с яркими окнами, на людей, что проходили мимо с сумками или собаками на поводках. Его ощущения были смесью изумления и вдохновения — этот мир был как сказка, как песня, которую он ещё не написал.       Его мысли кружились: О боги, это невероятно! Железные повозки, свет без магии, люди в странных одеждах! Это будет величайшая баллада всех времён! Ева не понимает, какой шедевр я тут найду!       Улица была тихой, но живой. Машина проехала мимо, её шины шуршали по асфальту, и Лютик подпрыгнул, его рука потянулась к лютне.       — Ты слышал этот звук? — воскликнул он, его голос был полон восторга. — Это как драконьи крылья, только железные!       Ламберт фыркнул, его взгляд был мрачным.       — Заткнись, бард, — буркнул он, его голос был хриплым. — Это не дракон, а дерьмо какое-то. От них воняет, и шумят, как свиньи на бойне.       Лютик не унимался, его шаги стали легче, почти танцующими.       — О, Ламберт, ты просто не видишь красоты! — сказал он, его голос стал театральным. — Это новый мир! Смотри, дома такие ровные, окна светятся, как звёзды! Я напишу: «Железо и свет в краю без магии»!       Ламберт закатил глаза, его плечи напряглись сильнее.       — Красота? — проворчал он. — Это клетка, бард. Всё слишком… странное. Ни леса, ни крови, ни нормального дела. Я тут задыхаюсь.       Они прошли мимо небольшого газона, где пожилая женщина выгуливала собаку — маленькую, с пушистой шерстью, что тявкала на прохожих. Лютик остановился, его глаза загорелись.       — О, какое чудное создание! — воскликнул он, наклоняясь к ней. — Ты вдохновишь мою песню, малышка!       Ламберт фыркнул, его взгляд стал ещё мрачнее.       — Это не чудо, а шавка, — буркнул он, отходя в сторону. — Даже монстры тут мелкие и бесполезные.       Лютик выпрямился, его лицо стало обиженным.       — Ты просто не понимаешь поэзии, — сказал он, но пошёл дальше, напевая что-то про «маленьких стражей нового мира».       Ламберт молчал, его мысли были тяжёлыми. Этот мир был слишком чуждым, слишком странным, и он чувствовал себя лишним. Но воздух снаружи всё же был лучше, чем в доме, где Ева со своими правилами и её ребёнок напоминали ему о том, что он здесь никто. Он шёл вперёд, его взгляд ловил каждый шорох, а напряжение не отпускало.       Они уходили всё дальше от дома бабки, их шаги гулко отдавались по тротуару, пока сад и тихие улочки не сменились шумом центра города. Воздух стал гуще — смесь выхлопов, горячего асфальта и чего-то сладкого, может, еды с лотков у дороги.       Фонари ярче заливали улицы светом, дома выросли выше, их окна отражали закат, а машины проносились чаще, их рёв заглушал слабый ветер. Этот мир был живым, но для Ламберта — невыносимо чужим.       Он шёл впереди, его куртка сидела чуть криво, а руки были засунуты в карманы, чтобы скрыть напряжение. Он ворчал себе под нос, его взгляд метался по сторонам, ловя каждую мелочь. Люди вокруг были странными — в одежде, что казалась ему нелепой: яркие куртки, узкие штаны, какие-то тряпки на головах. Они шли, уткнувшись в маленькие коробочки в руках, водили по ним пальцами, а некоторые подносили их к уху и говорили, будто с кем-то невидимым.       Ламберт фыркнул, его мысли были мрачными: Идиоты. С кем они там болтают? С духами, что ли? Или это ещё одна их дурацкая техника?       Он чувствовал себя как волк среди стада овец — чужой, насторожённый, готовый огрызнуться на всё, что движется.       Лютик, напротив, шёл с открытым ртом, его глаза сияли, а голова крутилась, как у совы, ловя каждый новый образ. Он чуть не спотыкался, его лютня позвякивала за спиной, пока он восхищался всем подряд. Люди с коробочками в руках казались ему волшебниками, их одежда — шедеврами мастеров, а шум города — симфонией нового мира.       Его мысли кружились: О боги, это невероятно! Они говорят с невидимыми друзьями через эти штуки! Это магия без магии! Я напишу балладу: «Голоса в коробках»!       Он чуть не врезался в фонарный столб, но вовремя отпрыгнул, напевая что-то про «чудеса без огня».       Они дошли до широкой улицы, где дома стали ещё выше, а витрины магазинов светились яркими огнями. Ламберт остановился у одной из них, его взгляд упал на выставленных манекенов — странных кукол в нелепой одежде: один в длинном пальто, другой в узких штанах и шляпе, третий в каком-то тряпье с цветами. Он прищурился, его лицо скривилось от отвращения.       — Это что ещё за хрень? — буркнул он, его голос был хриплым. — Куклы без голов? Или это местные пугала?       Лютик подскочил ближе, его глаза расширились от восторга.       — Это манекены! — воскликнул он, его голос звенел. — Ева говорила про них! Они показывают одежду! Смотри, Ламберт, какие ткани, какие цвета! Это искусство!       Ламберт фыркнул, его взгляд стал ещё мрачнее.       — Искусство? — проворчал он. — Да это дерьмо какое-то. Кто такое носит? Выглядит, как будто их в тряпки для посуды завернули.       Лютик наклонился к витрине, его нос почти коснулся стекла.       — Ты не понимаешь, — сказал он, его голос стал мечтательным. — Это мода! Я бы надел вот это пальто — с ним я буду выглядеть как король нового мира!       — Король идиотов, — огрызнулся Ламберт, отходя от витрины. — Смотри, как павлин не расфуфырься, а то местные тебя в клетку посадят.       Лютик выпрямился, его лицо стало обиженным, но он не замолчал.       — Ты просто завидуешь, — буркнул он, догоняя Ламберта. — Этот мир — сплошное вдохновение! Слушай, какой шум, какой ритм! Я чувствую мелодию!       Ламберт закатил глаза, его кулаки сжались в карманах.       — Шум, — проворчал он. — Это не ритм, а гул, как от стаи гарпий. Я тут задыхаюсь от этой их… техники. Идиоты с коробками, куклы в тряпках. Ева хоть бы сказала, что тут всё так погано.       Они шли дальше, улица становилась оживлённее — люди сновали туда-сюда, машины гудели, а где-то вдалеке звучала музыка из открытого окна. Ламберт чувствовал напряжение в каждом мускуле, его инстинкты кричали, что он не на своей территории, а Лютик смотрел на всё это, как на сказку, его восторг только усиливал ворчание ведьмака.       Они продолжали идти всё глубже в центр города, их фигуры терялись среди ярких витрин и гудящих улиц. Шум вокруг нарастал — машины гудели, люди переговаривались, где-то вдалеке звучала музыка из колонок уличного кафе. Ламберт шёл впереди, его ворчание становилось тише, но напряжение в плечах не отпускало, а взгляд цеплялся за каждую мелочь — прохожих с их коробочками, вывески с непонятными словами, манекены в витринах.       Лютик плёлся следом, его лютня позвякивала, а рот то и дело открывался от восторга, пока он глазел на всё подряд. Они дошли до оживлённой площади — широкого пространства с яркими фонарями, скамейками и небольшим лотком, где продавали кофе и булочки. Люди сновали туда-сюда: кто-то с сумками, кто-то с собаками, кто-то с детьми.       Лютик остановился, его глаза загорелись, когда он заметил уличного музыканта в стороне — парня с гитарой, который играл что-то простое, но громкое. Маленькая толпа собралась вокруг, кидая монеты в футляр.       — О боги! — воскликнул Лютик, его голос перекрыл шум площади. — Это же мой собрат! Музыка нового мира! Я должен показать ему настоящий талант!       Ламберт закатил глаза, его кулаки сжались в карманах.       — Не начинай, бард, — буркнул он, его голос был хриплым. — Пойдём дальше, пока не вляпались.       Но Лютик уже сорвался с места, его зелёная рубашка мелькнула в толпе, а лютня оказалась в руках. Он протиснулся к музыканту, его лицо сияло, и громко объявил:       — Дамы и господа! — Его голос звенел, привлекая взгляды прохожих. — Позвольте мне, Лютику, мастеру струн, показать вам истинную песню! — Он ударил по струнам, его пальцы заплясали, и громкая, театральная мелодия разнеслась по площади. — «В краю железа и света, где магия спит в тенях…»       Толпа замерла, люди начали оборачиваться, некоторые улыбались, другие хмурились, а уличный музыкант опустил гитару, его брови поднялись от удивления. Ламберт застыл на месте, его лицо покраснело от раздражения.       — Мать твою, Лютик, — прорычал он, шагнув к нему. — Заткнись, пока нас не заметили!       Но было поздно. Лютик, увлечённый своим выступлением, разошёлся — он запел громче, добавляя нелепые жесты, его шляпа чуть не слетела с головы. Несколько подростков вытащили свои коробочки — телефоны — и начали снимать, их смех смешивался с его пением. Толпа росла, кто-то хлопал, кто-то ворчал, а высокий мужчина в куртке — похоже, охранник с лотка — нахмурился и двинулся к ним.       — Эй, вы! — крикнул он, его голос был грубым. — Что за цирк тут? Убирайтесь, или я полицию вызову!       Лютик не услышал, его голос взлетел выше:       — «И герои в ночи, под фонарями без огня…»       Ламберт схватил его за плечо, его пальцы впились в ткань.       — Дурак, заткнись! — рявкнул он, но охранник уже подошёл, его лицо было красным от злости.       — Я сказал, вали отсюда, клоун! — гаркнул он, толкнув Лютика в грудь. Лютня звякнула, а Лютик пошатнулся, его глаза расширились.       — Как смеешь! — воскликнул он, его голос стал высоким от обиды. — Я — мастер искусства!       Ламберт шагнул вперёд, его кулаки выскочили из карманов, а взгляд вспыхнул.       — Руки убери, урод, — прорычал он, его голос был низким и угрожающим. — Или я тебе их сломаю.       Охранник отступил на шаг, но его рука потянулась к рации на поясе.       — Сейчас полиция разберётся, — буркнул он, нажимая кнопку. Толпа начала шептаться, телефоны снимали дальше, а Ламберт стиснул зубы, его мысли закружились:       Дерьмо. Это всё из-за этого трепла.       Лютик сжал лютню, его лицо стало растерянным.       — Ламберт, что он делает? — пробормотал он, его голос дрожал. — Это беда?       — Да, мать твою, беда, — огрызнулся Ламберт, хватая его за рукав. — Бежим, пока не приехали их стражники!       Они рванулись прочь, проталкиваясь через толпу, Ламберт ворчал, а Лютик напевал что-то про «погоню в новом мире», его голос дрожал от страха и восторга.