Aedd Caerme

      К ночи дом бабки Евы окутала тишина, нарушаемая лишь редкими звуками — скрипом половиц, шорохом ветра за окном да далёким гулом машин с улицы. Герои разошлись по своим уголкам, каждый отдыхал по-своему после долгого дня в этом странном мире.       Гостиная стала их убежищем, тёплый свет лампы отбрасывал мягкие тени на старые обои, а запах ужина всё ещё витал в воздухе.       Лютик устроился на диване, его ноги были вытянуты, а в руках он держал потрёпанный роман, который нашёл на книжной полке. Его глаза сияли восторгом, пока он листал страницы, время от времени издавая громкие возгласы.       — О боги, это гениально! — воскликнул он, его голос разорвал тишину. — Она сбежала с ним на закате! Это же чистая поэзия!       Ламберт, сидевший на стуле у окна, фыркнул, его лицо скривилось от раздражения.       — Заткнись уже, бард, — проворчал он, его голос был грубым. — Твои вопли хуже крика гарпий.       Золтан, растянувшийся на другом конце дивана, открыл один глаз, его борода дрогнула.       — Мать твою, Лютик, — буркнул он, его голос был сонным, но раздражённым. — Читай молча, или я эту книжку тебе в глотку засуну. Хватит с меня твоих песен на сегодня.       Лютик прижал книгу к груди, его лицо стало обиженным.       — Вы не понимаете искусства! — заявил он, но понизил голос, продолжая листать страницы с тихим бормотанием.       Ева вышла из кухни, её руки были ещё влажными после мытья посуды, и направилась в свою комнату. Она закрыла дверь, отгородив шум Лютика, и её взгляд упал на Каэлира. Он сидел на кровати, играя с маленькой игрушкой — старой погремушкой, которую она нашла в шкафу. Его серо-голубые глаза блестели, а острые эльфийские уши чуть шевелились, когда он смеялся. Ева опустилась рядом, её усталость сменилась теплом, и она взяла его на руки, тихонько качая.       — Ну что, маленький, — прошептала она, её голос был мягким. — Поиграем? — Она потрясла погремушку, и Каэлир засмеялся, хлопая ладошками. Ева улыбнулась, её сердце сжалось от любви и тревоги — он был её якорем в этом хаосе.       Через полчаса она помыла его в ванной — старой, с потёртой плиткой, но с тёплой водой из душа, что всё ещё работала. Каэлир плескался, смеясь, когда капли попадали ему на лицо, и Ева тихо засмеялась, вытирая его полотенцем. Она покормила его остатками молока, подогрев его на плите, и он зевнул, прижимаясь к ней.       Ева легла на кровать, уложив его рядом, и накрыла их обоих одеялом. Его дыхание стало ровным, а её веки потяжелели. Она уснула, прижимая сына к себе, её мысли наконец затихли, оставив только тепло его маленького тела.       Ева спала чутко, её сон был лёгким, как тонкий лёд, готовый треснуть от малейшего звука. Каэлир лежал рядом, его маленькое тело тёплым комочком прижималось к ней, и его ровное дыхание успокаивало её. Но ближе к полуночи она проснулась — не от кошмаров, а от простого желания сходить в туалет.       Она осторожно выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить сына, и босиком прошлась по холодному полу к ванной. Вода журчала тихо, пока она умывала лицо, её веки были тяжёлыми, но сон уже ушёл.       Закрыв кран, она шагнула в коридор, собираясь вернуться в комнату, но замерла — из кухни доносились звуки. Приглушённый шум, звяканье стекла, низкие голоса. Ева нахмурилась, её сердце чуть ускорило ритм. Судя по тону, это были Золтан и Ламберт.       Она подкралась ближе, её шаги были бесшумными на старом паркете, и остановилась у дверного проёма, прижавшись к стене. Сквозь щель она увидела их — двоих за кухонным столом, освещённых слабым светом лампы.       Золтан сидел, развалившись на стуле, его борода чуть блестела от капель чего-то, что он пил, а перед ним стояла бутылка — мутная, без этикетки, явно не из тех, что Ева принесла. Ламберт напротив, его футболка была смята, одна рука сжимала стакан, а другая лежала на столе. Судя по их раскрасневшимся лицам и пустым бутылкам вокруг, они нашли самогон — старый запас, спрятанный в подвале.       Ева стиснула зубы, её раздражение вспыхнуло: додумались же туда залезть, пока она спала.       Она уже хотела войти и возмутиться — что они вообще творят, напиваясь посреди ночи в её доме, — но замерла, когда разговор повернулся к ней. Золтан отхлебнул из стакана, его голос был хриплым, но твёрдым:       — Слушай, Ламберт, — буркнул он, глядя на ведьмака через стол. — Почему ты с ней так грубо? Ева, мать твою, ничего тебе не сделала. А ты всё язвишь, как будто она тебе в суп плюнула.       Ламберт фыркнул, его голова чуть качнулась от хмеля, и он откинулся на спинку стула, его ухмылка была кривой.       — А что с ней нянчиться? — проворчал он, его голос был невразумительным, слова чуть путались. — Она… эта эльфийская подружка… всюду таскает своё отродье, а мы тут за ней бегаем. Бред.       Золтан прищурился, его взгляд стал острее, несмотря на выпитое.       — Мать твою, Ламберт, — фыркнул он, отставляя стакан. — Ты просто осёл. Она нас кормит, одевает, дом дала, а ты всё ноешь. Может, ты просто хочешь её трахнуть, вот и злишься, что она не смотрит на тебя?       Ева замерла, её щёки вспыхнули от смеси гнева и неловкости, дыхание застряло в горле. Ламберт отмахнулся, его рука лениво махнула в воздухе, но он чуть не свалился со стула.       — Да ну тебя, — буркнул он, его голос стал громче. — Задница у неё ничего, спору нет, но подбирать за эльфами я не буду. Пусть её остроухие дружки сами разбираются.       Золтан хмыкнул, его смех был грубым, но с ноткой презрения.       — К черту тебя, Ламберт, — сказал он, отпивая ещё глоток. — Ты просто дурак, вот и всё. Девка старается, а ты только ядом плюёшься.       Ламберт откинулся сильнее, его глаза были мутными, но ухмылка осталась.       — Да ладно, — проворчал он, почти шепелявя. — Ей эльфы нравятся, а я тут при чём?       Ева сжала кулаки, её раздражение сменилось холодным гневом, но она не вошла. Её ноги дрожали, а сердце колотилось от их слов — грубых, пьяных, но с какой-то правдой, которую она не хотела слышать. Она развернулась, её шаги были тихими, и вернулась в свою комнату, закрыв дверь чуть сильнее, чем нужно.       Каэлир шевельнулся во сне, но не проснулся, и Ева легла рядом, её мысли закружились: Ламберт, Золтан, её прошлое. Она знала, что утром ей придётся держать лицо, но сейчас её гнев тлел в груди, как угли.

***

      Ева проснулась с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь старые занавески. Её сон был коротким и беспокойным — пьяные голоса Ламберта и Золтана всё ещё эхом звучали в голове, их грубые слова жгли её, как занозы. Она села на кровати, потирая глаза, и посмотрела на Каэлира — он шевельнулся, его маленькие пальцы сжали одеяло, и она слабо улыбнулась.       Ева встала, её босые ноги коснулись холодного пола, и она тихо занялась утренними делами: умылась в ванной, плеснув холодной воды на лицо, чтобы прогнать остатки сна, и переоделась в чистую одежду из купленного вчера.       Каэлир проснулся с тихим ворчанием, и Ева взяла его на руки, отнеся в кухню. Она сварила кашу из крупы, что купила, добавив немного молока, и покормила его, сидя за столом. Его серо-голубые глаза блестели, когда он ел, и Ева тихо улыбнулась, её сердце смягчилось от его спокойствия.       Потом она сделала себе чай и отрезала кусок хлеба с сыром, её движения были механическими, а мысли всё ещё кружились вокруг ночного разговора.Но её взгляд упал на кухню, и улыбка исчезла.       Стол был завален пустыми бутылками — мутными, без этикеток, явно самогон из подвала. Грязные стаканы, крошки хлеба, кусок недоеденного мяса валялись рядом, а запах перегара смешивался с сыростью утра.       Ева стиснула зубы, её раздражение вспыхнуло, как искра в сухой траве. Хоть бы убрали за собой, алкаши, подумала она, её руки сжались в кулаки. Она вчера мыла посуду, а они устроили тут бардак, как в таверне. Её гнев от слов Ламберта, что она подслушала ночью, только усилился.       Она бросила взгляд в окно, и её брови поднялись — Лютик был в саду. Он бродил между яблонями, его зелёная рубашка мелькала среди листвы, а руки трогали всё подряд — то ветку, то траву, то старый забор. Он что-то напевал, его лицо сияло восторгом, и Ева хмыкнула, её раздражение чуть смягчилось. По крайней мере, он не спит и не добавляет беспорядка.       Ламберт и Золтан, судя по тишине, ещё спали — их комнаты были закрыты, и оттуда доносился слабый храп, наверное, Золтана. Геральта и Трисс тоже не было видно — Ева решила, что они ещё в своих комнатах, либо спят, либо заняты чем-то своим.       Она вздохнула, её плечи опустились от усталости, и начала убирать кухню — сгребла бутылки в мусорный пакет, вытерла стол влажной тряпкой, убрала остатки еды в холодильник. Её движения были резкими, гнев тлел в груди, но она держала его внутри, зная, что ссора с похмельными ведьмаками ничего не даст.       Ева закончила уборку на кухне, её руки всё ещё дрожали от раздражения, но она взяла себя в руки. Каэлир играл с погремушкой в гостиной, а она вышла к Трисс, которая уже ждала её в огороженном участке сада.       Заросший уголок за домом был скрыт от чужих глаз высоким забором и яблонями, идеальным местом для тренировки. Трисс стояла там, её платье чуть колыхалось на слабом утреннем ветру, а руки были готовы к магии.       — Начнём с основ, — сказала Трисс, её голос был твёрдым, но мягким. — Твоя тьма… она сильная, но неуправляемая. Попробуй почувствовать её.       Ева кивнула, её сердце заколотилось от смеси страха и решимости. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула, и попыталась ощутить ту силу, что дремала внутри — холодную, пульсирующую, как тень в венах. Её пальцы задрожали, и слабая чёрная дымка закружилась вокруг её рук, но тут же рассеялась, оставив её с пустотой. Ева открыла глаза, её дыхание было рваным.       — Это сложно, — выдохнула она, её голос дрогнул. — Она ускользает.       Трисс прищурилась, её взгляд был задумчивым.       — Контролировать её тяжело, — сказала она. — Это не обычная магия. Она… другая. Тебе придётся учиться долго, Ева. Мы начнём с основ — концентрации, направления силы. Но я не знаю, на что она способна, и не могу обещать, что мы откроем портал.       Ева вздохнула, её плечи опустились.       — Ладно, — тихо сказала она, её голос был полон усталости. — Я справлюсь. Но остальные… они не обрадуются остаться тут. Этот мир чужой для них. У них нет документов, ничего. Если нас найдут, будет беда.       Трисс кивнула, её лицо стало серьёзнее.       — Я понимаю, — сказала она. — Но у нас нет выбора. Твоя магия — наш единственный шанс. Продолжай.       Ева сжала кулаки и попробовала снова, но тьма вырывалась рваными вспышками, истощая её. Через час она была вымотана — её лоб покрылся испариной, а ноги дрожали.       Геральт сидел на скамейке неподалёку, его взгляд следил за садом, за Евой и Трисс, за каждым шорохом. Он молчал, но его присутствие успокаивало. Лютик тем временем бродил по саду, восхищаясь всем подряд — то трогал яблоки, то нюхал траву, напевая что-то про «чудеса чужого края». Потом он вернулся в дом и снова взялся за книги с полки, читая вслух куски романа, пока Золтан и Ламберт не начали ворчать из своих комнат.       Первое занятие магией оставило Еву без сил. Она села на траву, её дыхание было тяжёлым, а мысли кружились: она хотела вернуться, но боялась, что её тьма не справится.

***

      К вечеру дом наполнился тишиной. Ева, Трисс и Геральт сидели на кухне, перед ними стояли чашки с чаем, который Ева заварила из старых запасов. Каэлир спал в своей комнате, а Золтан с Ламбертом, судя по звукам, ещё дремали после похмелья.       Ева смотрела в чашку, её пальцы сжимали горячую керамику, а усталость давила на плечи.       — Это будет долго, — тихо сказала она, её голос был полон сомнения. — А если я не смогу?       Трисс положила руку ей на плечо, её взгляд был тёплым.       — Ты сможешь, — сказала она. — Просто нужно время.       Геральт кивнул, его голос был низким.       — Мы выкрутимся, — сказал он. — Главное — держаться вместе.       И тут дверь в кухню скрипнула, и все обернулись. Лютик вошёл, его фигура была нелепой и величественной одновременно — на нём была бабушкина норковая шуба, тёмно-коричневая, с длинным ворсом, чуть потёртая на рукавах, а на голове красовалась меховая шапка, сдвинутая набок. Он гордо выпрямился, его руки раскинулись, как у актёра на сцене.       — Дамы и господа! — воскликнул он, его голос звенел. — Узрите короля нового мира! Я нашёл это в шкафу, и это шедевр! Ева, я готов к балладам!       Ева замерла, её глаза расширились, а потом она не выдержала — рассмеялась. Её смех был звонким, искренним, впервые за долгое время, и она прикрыла рот рукой, но не могла остановиться.       Трисс фыркнула, её плечи задрожали, а Геральт хмыкнул, его лицо смягчилось редкой улыбкой.       — Лютик, — выдохнула Ева, её голос дрожал от смеха. — Ты выглядишь, как сбежавший купец! Сними это, пока соседи не увидели!       Лютик прижал руку к груди, его лицо стало обиженным.       — Купец? — воскликнул он. — Я — воплощение роскоши! Это будет мой новый образ!       Ева покачала головой, её смех затих, но тёплое чувство осталось. Этот нелепый момент дал ей передышку от тревог.       После чая Ева собрала чашки, её движения были медленными, усталыми, но привычными. Геральт молча встал, его шаги были тихими, и взял тряпку, помогая ей вытереть стол и убрать посуду в раковину. Они работали в тишине, только журчание воды и слабый скрип старого дома нарушали её.       Ева бросила на него взгляд — его лицо было непроницаемым, но в глазах мелькала тень тревоги, которую он не показывал открыто. Она знала, что ему тяжело. Попасть в этот чуждый мир, застрять тут надолго, вдали от Цири, от его цели — найти её, спасти, не дать Дикой Охоте до неё добраться. Всё пошло наперекосяк, и хоть он держался спокойно, Ева видела, как его пальцы чуть сильнее сжимали тряпку, как взгляд блуждал к окну, будто искал что-то знакомое.       — Спасибо, — тихо сказала она, когда они закончили, её голос был мягким, но с ноткой усталости.       Геральт кивнул, его голос был низким.       — Отдыхай, — коротко сказал он и вышел в сад, его силуэт растворился в сумерках за окном. Ева знала, что он не просто гуляет — он проверяет, ищет, тревожится о будущем, которое стало слишком зыбким.       Она вздохнула, прислонившись к кухонной стойке, её плечи опустились, а мысли закружились. Каэлир спал, Лютик всё ещё красовался в бабушкиной шубе, Трисс ушла в свою комнату, а Ламберт с Золтаном, наверное, дрыхли. Её взгляд упал на чистый стол, но раздражение от вчерашней пьянки всё ещё тлело в груди — бардак, самогон, их слова. Она сжала кулаки, пытаясь прогнать усталость, когда дверь скрипнула, и на кухню ввалился Ламберт.       Его шаги были тяжёлыми, лицо — красным от похмелья, а волосы — растрепанными. Он ворчал что-то невнятное, его голос был хриплым, и подошёл к раковине, открыв кран.       Холодная вода хлынула с громким плеском, он сунул голову под струю, расплёскивая её по стойке и полу, а потом стал пить прямо из-под крана, как зверь. Капли стекали по его подбородку, оставляя лужи вокруг, и Ева недовольно поморщилась, её брови сошлись в тонкую линию. Бардак, который она только убрала, вернулся в новой форме.       — Ламберт, — начала она, её голос был холодным, с ноткой сдерживаемого гнева. — Ты свинья и алкаш.       Он замер, подняв голову, вода капала с его волос, и повернулся к ней, его ухмылка была кривой.       — Чего? — проворчал он, вытирая лицо рукой. — Утро доброе тебе тоже.       Ева шагнула ближе, её кулаки сжались сильнее, а взгляд стал острым.       — Ты слышал, — бросила она, её голос стал резче. — Вы с Золтаном устроили бардак ночью. Пустые бутылки, грязь, еда по всему столу. Хоть бы убрали за собой, а не оставили мне это разгребать. И самогон из подвала! Вы туда без спроса залезли, нагло взяли, что не ваше. Это мой дом, Ламберт, а не таверна для ваших пьянок!       Ламберт фыркнул, его ухмылка стала шире, но глаза были мутными от похмелья.       — Ой, какие мы нежные, — проворчал он, его голос был язвительным. — Самогон там стоял без дела, а мы его приютили. И что, тебе жалко? Небось, эльфам своим всё бы отдала, а нам шиш.       Ева сжала губы, её гнев вспыхнул ярче, но она сдержала крик.       — Ты не в том положении, чтобы язвить, — сказала она, её голос стал ледяным. — Ты тут гость, Ламберт. Веди себя как человек, а не как свинья. И убери за собой в следующий раз, или я выгоню тебя спать в сад.       Он отмахнулся, его рука лениво махнула в воздухе.       — Да ладно, принцесса, — буркнул он, его голос чуть шепелявил. — Не кипятись. Сам приберу… может, завтра.       Ева покачала головой, её раздражение сменилось усталостью, и она отвернулась к раковине, начиная вытирать лужи, которые он оставил. Её мысли закружились — Ламберт, его грубость, их застревание тут. Она знала, что он не изменится, но ей нужно было держать всё под контролем, ради Каэлира, ради всех.       Ева вытирала лужи на стойке, которые оставил Ламберт, её движения были резкими, а тряпка скрипела по дереву от напряжения. Её гнев тлел в груди, но она старалась держать его внутри, её губы сжались в тонкую линию.       Ламберт стоял рядом, его похмельная ухмылка не сходила с лица, а взгляд был полон издёвки. Он скрестил руки, глядя, как она убирает за ним, и его голос, хриплый от вчерашнего самогона, снова прорезал тишину.       — Ну ты смотри, какая хозяюшка, — проворчал он, его тон был язвительным. — Прямо эльфийская служанка.       Ева сжала тряпку сильнее, её щёки вспыхнули от раздражения, но она промолчала, продолжая вытирать. Она не хотела тратить силы на его колкости — не сейчас, не после всего. Но Ламберт не унимался. Он шагнул к холодильнику, его движения были ленивыми, но уверенными, и открыл дверцу с громким скрипом.       Ева подняла взгляд, её брови нахмурились, когда он вытащил палку колбасы — ту, что она купила вчера для всех. Не говоря ни слова, он поднёс её ко рту и откусил прямо так, с общего куска, его зубы вгрызлись в мясо с громким чавканьем.       Ева замерла, её глаза расширились от шока, а тряпка выпала из рук на стойку. Её гнев, что тлел до этого, вспыхнул, как сухая трава под искрой.       — Ты… — начала она, её голос дрогнул от возмущения, а потом стал резким, как удар хлыста. — Ты поганый дикарь, Ламберт!       Она рванулась к нему, вырвала колбасу из его рук, её пальцы сжали её так, что чуть не раздавили. Ламберт отшатнулся, его ухмылка стала шире, но в глазах мелькнула тень удивления.       — Перестань вести себя как ублюдок! — бросила она, её голос стал громче, дрожа от ярости. — Хочешь есть — отрезай, а не жри с общего куска, как свинья! Это для всех, а не для твоей поганой пасти!       Ламберт фыркнул, его лицо покраснело от похмелья и насмешки.       — Ой, какие мы нежные, — проворчал он, его голос был полон яда. — Не кипятись, принцесса, я голодный.       Ева сжала губы, её терпение лопнуло, как натянутая струна. Она шагнула ближе, её рука взлетела, и звонкая пощёчина разорвала тишину кухни. Ладонь обожгло от удара, а щека Ламберта покраснела, его ухмылка дрогнула, сменившись шоком. Он замер, его глаза сузились, а рука потянулась к лицу, трогая место удара.       — Заткнись, — сказала Ева, её голос стал ледяным, дрожь ушла, оставив только холодную ярость. — Ещё одно слово, Ламберт, и я вышвырну тебя из дома. Убирай за собой и веди себя как человек, а не как животное.       Ева стояла у стойки, её рука всё ещё дрожала после пощёчины, а щека Ламберта пылала красным отпечатком. Она отвернулась, её грудь вздымалась от рваного дыхания, а гнев кипел внутри, как раскалённая лава. Она чувствовала, как тьма в её венах шевельнулась, горячая и неуправляемая, готовая вырваться наружу и разорвать этого наглеца в клочья.       Её пальцы сжали полотенце, и она яростно тёрла столешницу, пытаясь успокоиться, заглушить магию, что пульсировала в её груди. Ламберт замер, его шок от удара длился лишь миг, а потом его ухмылка вернулась, став ещё шире и злее. Он потёр щеку, его глаза сузились, и голос, хриплый от похмелья, стал ядовитым.       — Ну ты смотри, какая смелая, — проворчал он, шагнув ближе. — Эльфийская подстилка руку подняла? Да я тебя сейчас…       Ева не обернулась, её спина напряглась, а полотенце скрипело по дереву, но Ламберт не унимался. Он подошёл сзади, его шаги были тяжёлыми, и вдруг его руки — грубые, пахнущие перегаром — ухватили её за бёдра. Он крепко прижал её к себе, его тело было горячим и липким от пота, а дыхание обожгло её ухо, когда он наклонился ближе.       — Расслабься, принцесса, — прошептал он, его голос был низким, с насмешкой. — Может, тебе просто мужик нужен, а не эти остроухие?       Ева задохнулась от возмущения, её глаза расширились, а тьма внутри вспыхнула ярче, жар пробежал по венам. Она рванулась, её локоть врезался ему в рёбра, и она оттолкнула его с такой силой, что он чуть не рухнул на стол.       — Ты идиот, извращенец и придурок! — выкрикнула она, её голос сорвался от ярости. — Отвали от меня!       Ламберт отшатнулся, его ухмылка сменилась оскалом, но он быстро выпрямился, его глаза сверкнули злостью.       — Ну да, — фыркнул он, его голос стал громче. — У меня же нет острых ушей, как у твоих эльфов. Наверное, поэтому ты так бесишься, да? Не тот вкус?       Ева сжала кулаки, её дыхание стало рваным, а тьма дрожала на кончиках пальцев, готовая вырваться.       — Не в этом дело, — бросила она, её голос стал ледяным, но дрожал от гнева. — Такое быдло, как ты, точно не в моём вкусе. Ты просто жалкий, Ламберт.       Он фыркнул, его оскал стал шире, и он шагнул ближе, его голос стал язвительным.       — Жалкий? — проворчал он. — А ты, поди, только эльфов любишь, да? Одного, который папаша твоего сопляка или этого, лесного ублюдка, как его там… Исенгрима? Кто из них тебе больше по душе, а?       Ева задохнулась от его слов, её гнев вспыхнул, как пожар.       — Пошёл ты! — рявкнула она, её голос стал громким, резким, а глаза сверкнули. — Заткнись и вали отсюда!       Ламберт не отступил, его ухмылка стала ещё противнее.       — Да ладно, не кипятись, — сказал он, его голос был полон насмешки. — Просто скажи, был у тебя хоть раз нормальный мужик? Или только остроухие тебя грели? Может, я тебе шанс дам, раз эльфы далеко?       Ева сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, её тьма заклокотала, и она шагнула к нему, её рука снова взлетела, но остановилась в воздухе. Она сдержала себя, её дыхание было тяжёлым, а взгляд — холодным, как сталь.       — Ты ублюдок, Ламберт, — сказала она, её голос стал тихим, но яростным. — Ещё раз ко мне прикоснёшься, и я не просто пощёчину дам. Убирайся.       Ламберт фыркнул, его взгляд был полон злобы, но он отступил, его руки поднялись в насмешливом жесте.       — Как скажешь, принцесса, — буркнул он, его голос был хриплым. — Но если что, я тут. Эльфов-то нет.       Он развернулся и вышел, его шаги гулко отдавались по коридору, оставив Еву одну. Она стояла, её грудь вздымалась, а тьма всё ещё дрожала в её руках. Ева отвернулась к стойке, её пальцы сжали полотенце, и она яростно тёрла его, пытаясь заглушить гнев.       Её мысли закружились — Ламберт, его наглость, её магия, этот дом. Она чувствовала себя на грани, и знала, что сдерживать тьму становится всё труднее.