Aedd Caerme

      Ева и Исенгрим шли к «Шалфею и Розмарину» в гробовой тишине, их шаги гулко отдавались по булыжникам Новиграда. Ветер стих, оставив лишь холодный воздух, который кусал щёки, а закатное небо над городом угасало, уступая место тёмно-синей ночи.       Ева держала руки в карманах плаща, её пальцы всё ещё дрожали от поцелуя — жар его губ, сила его рук, отчаянный порыв, который оборвался так же резко, как начался. Она украдкой бросала взгляды на Исенгрима, но он шёл прямо, глядя вперёд, его лицо было непроницаемым, как каменная стена.       Каждый из них погрузился в свои мысли, и тишина между ними была тяжёлой, как невидимый груз. У входа в таверну Исенгрим остановился, его высокая фигура маячила в тусклом свете, льющемся из окон. Он сухо кивнул ей, голос был холодным и отстранённым:       — Ты дома. Я пойду.       Ева замерла, её сердце сжалось от его слов. Он повернулся, чтобы уйти, но она рванулась вперёд, схватив его за руку. Её пальцы впились в ткань его плаща, и она заставила его обернуться.       — Стой, — резко сказала она, её голос дрожал от смеси гнева и отчаяния. — Объяснись, Исенгрим. То ты целуешь меня, как будто я всё для тебя, то строишь из себя безразличного, словно это ничего не значит. Что это было? Если я тебе безразлична, проваливай прямо сейчас. Но если нет, перестань вести себя как холодный бесчувственный идиот!       Исенгрим замер, его тёмные глаза сузились, но он не выдернул руку. Его челюсть напряглась, и он долго молчал, глядя на неё сверху вниз. Наконец, он заговорил, его голос был низким, с ноткой усталости:       — Не всё так просто, Ева.       Она шагнула ближе, её взгляд вспыхнул.       — Просто? Когда любишь, всё просто, Исенгрим! Ты либо чувствуешь, либо нет. А ты… ты то притягиваешь меня, то отталкиваешь. Выбери уже что-нибудь!       Он резко выдохнул, его глаза блеснули, и он парировал, его голос стал острым, как лезвие:       — А ты разве любишь меня?       Ева осеклась, её слова застряли в горле. Она открыла рот, но ничего не сказала, её взгляд метнулся в сторону, будто ища ответа в тенях переулка. Исенгрим воспользовался её молчанием, шагнув ближе, его голос стал тише, но резче:       — Вот видишь. Ты сама не знаешь. А может ты что то чувствуешь к тому ублюдку из Aen Elle? Разберись в себе. На двух стульях не усидишь.       Ева задохнулась от его слов, её щёки вспыхнули.       — Ты опять за своё? — выкрикнула она, её голос сорвался. — Ты думаешь, я осталась с ним по своей воле? Я ненавидела его, Исенгрим! А ты… ты просто боишься признать, что я тебе не безразлична!       Он отвернулся, его кулаки сжались, и голос стал холодным, как сталь:       — У меня есть долг, Ева. Скоя’таэли, война… Я не могу бросить всё ради зова сердца. Это слишком безрассудно. Я уже терял всё однажды — после Танедда. Не хочу снова остаться ни с чем.       Ева отступила, её глаза блестели от слёз, но она стиснула зубы, не давая им пролиться.       — Значит, ты выбираешь долг, а не меня, — тихо сказала она, её голос дрожал. — Тогда зачем ты меня поцеловал? Чтобы ещё сильнее всё запутать?       Исенгрим молчал, его взгляд упал на землю, а пальцы сжались так, что побелели костяшки. Он не ответил, и тишина стала невыносимой. Ева покачала головой, её голос стал глухим:       — Ты прав. Может, мне стоит разобраться в себе. Но и тебе тоже.       Она развернулась и направилась к двери таверны, её шаги были тяжёлыми, а сердце колотилось. Исенгрим остался стоять в переулке, его силуэт растворился в тенях, но она чувствовала его взгляд на своей спине.       Дверь скрипнула, впуская её в тепло «Шалфея и Розмарина», и только тогда она позволила слезам скатиться по щекам.

***

      Ева толкнула тяжёлую дверь «Шалфея и Розмарина», её шаги были быстрыми и резкими, а внутри всё ещё бурлили гнев и смятение от ссоры с Исенгримом. Тепло таверны встретило её запахом эля, трав и горящих дров, но уют этого места не мог смягчить её настроение.       Она вошла в зал, вытирая остатки слёз с щёк рукавом, и замерла, увидев, что все ещё здесь, несмотря на поздний час.       Лютик сидел на потёртом диване, Каэлир ползал по полу рядом, играя с деревянной ложкой, которую бард ему подсунул. Золтан и Геральт расположились у камина, каждый с кружкой пива, их разговор оборвался, когда она вошла.       Ламберт стоял у окна, скрестив руки, и смотрел на улицу, его ехидная ухмылка появилась, как только он повернулся к ней — он явно видел всё: её перепалку с Исенгримом, его уход.       — Ну ты смотри, вернулась наша шлюха эльфийская, — прогундосил Ламберт, его голос был пропитан ядом. — Что, люди тебе не по нраву, только с длинноухими подстилками кувыркаешься? Или ты теперь их шайку по всему Новиграду собираешь?       Ева замерла, её кулаки сжались так, что ногти впились в ладони, а щёки вспыхнули от ярости.       — Заткнись, Ламберт, — бросила она, её голос дрожал, а глаза сверкнули. Она шагнула к нему, готовая влепить ему пощёчину, но Геральт поднялся с кресла, его кружка звякнула о стол.       — Ева, — начал он, голос низкий и строгий, но взгляд был полон неодобрения. — Ты ушла одна, никому ничего не сказала. Это было глупо. Мы тут не для того, чтобы гадать, где ты и что с тобой.       Ева обернулась к нему, её гнев перекинулся на Геральта.       — Я не обязана отчитываться перед тобой, — резко ответила она. — Это была просьба Лютика.       Золтан кашлянул, почёсывая бороду, и бросил взгляд на барда.       — Меньше слушай болтовню этого трепла, девка, — буркнул он, кивая на Лютика. — Неприятности липнут к нему, как мухи на дерьмо. А ты вляпалась по уши.       Лютик вскочил с дивана, чуть не уронив Каэлира, и театрально воздел руки.       — О, друзья мои, как вы несправедливы! Я лишь хотел помочь нашей музе воссоединиться с её эльфийским рыцарем! Это же поэзия!       — Хватит, Лютик, — оборвал его Геральт, его взгляд вернулся к Еве. — Чем закончилась ваша встреча? Что сказал Исенгрим?       Ева сжала губы, её пальцы сжали край плаща. Она не хотела говорить о поцелуе, о его словах, о том, как он ушёл, оставив её в смятении.       — Ничего такого, — уклончиво ответила она, стараясь держать голос ровным. — Мы поговорили. Разошлись. Он ничего полезного не сказал.       Ламберт фыркнул, шагнув ближе с кривой ухмылкой.       — Ничего полезного? Неужто так скучно? Или он тебя просто трахнул и выкинул, как мусор?       Ева задохнулась от его слов, её гнев вспыхнул, как пожар. Она шагнула к нему, её рука поднялась, готовая ударить, а тьма внутри шевельнулась, жар пробежал по венам.       — Ещё одно слово, Ламберт, и я тебе глотку вырву! — выкрикнула она, её голос сорвался, а глаза сверкнули.       Геральт шагнул между ними, его рука легла на её плечо, останавливая.       — Ева, не надо, — тихо, но твёрдо сказал он. — Успокойся.       Ламберт хохотнул, откинувшись назад.       — О, да, защищай свою эльфийскую потаскуху, Геральт. Может, и тебе она ножки раздвинет, раз уж эльфы надоели.       Ева рванулась вперёд, её рука почти долетела до его лица, но она остановилась в последний момент, дрожа от ярости. Её грудь вздымалась, слёзы гнева жгли глаза, но она развернулась и вышла прочь, хлопнув дверью так, что стены задрожали.       Холодный воздух улицы ударил в лицо, но она не остановилась, шаги гулко отдавались в ночной тишине. Внутри таверны Золтан укоризненно покачал головой, глядя на Ламберта.       — Мать твою, Ламберт, перестань так себя вести, — буркнул он, его голос был полон раздражения. — Девка тебе ничего плохого не сделала. Не заслужила она твоей дерьмовой злобы. Угомонись уже, осёл.       Ламберт пожал плечами, его ухмылка слегка дрогнула, но он отвернулся к окну.       — Пусть привыкает. Мир не ласковый.       Геральт смотрел на дверь, за которой исчезла Ева, его лицо было мрачным. Лютик неловко кашлянул, поднимая Каэлира с пола.       — Ну… может, я слегка переборщил с этим планом, — пробормотал он, но никто не ответил.