Aedd Caerme

      Ева рухнула на грязные камни, едва удерживая ребёнка в руках. Воздух ударил в лёгкие тяжёлым, влажным запахом — рыба, мокрая земля, дым от костров и человеческий пот.       В ушах стоял гул голосов, топот ног, крики торговцев, звон колоколов, извещающих о полудне. Она с трудом подняла голову, вокруг суетились люди, но никто не обращал на неё внимания.       Она никогда не видела столько людей сразу — толпа текла мимо, как река, не замечая её падения. Её мир до этого был лесами, тишиной и холодными залами, а здесь всё двигалось, кричало, дышало       Старуха с корзиной рыбы бросила на неё быстрый взгляд, но тут же отвернулась, пробормотав что-то о нищих. Ева сжалась, боясь, что любой взгляд может выдать её       Портал сбился. Это не то место, куда она должна была попасть.       Её ноги дрожали от усталости, дыхание сбивалось. Она прижала ребёнка ближе, чувствуя его тепло сквозь ткань одеяла. Малыш слабо пошевелился, выпуская тихий, требовательный звук. Ева шепнула, едва дыша:       — Где мы?.. Что теперь?..       Колени подогнулись, и она едва не упала снова, грязь хлюпнула под её ладонью. Голова кружилась, в глазах мелькали пятна — последствия магии портала или просто страх?       Её руки дрожали, но не от холода, а от страха. Если Aen Elle всё ещё ищут её, то у неё мало времени. Она осторожно откинула край одеяла, вглядываясь в маленькое личико.       Ребёнок был ещё слишком мал, но черты уже начинали прорисовываться. Самое главное — глаза. Эти холодные, серо-голубые глаза, слишком знакомые, слишком отчётливые. Глаза Имлериха.       Сердце сжалось. Она знала, что он никогда не простит её. Никогда не оставит попыток найти её снова. Она теперь вечная беглянка.       Вдалеке мелькнула фигура — стремительная, с белёсым отблеском волос, но тут же растворилась в толпе. Ева моргнула, решив, что это усталость играет с ней.       Ева медленно поднялась, осматриваясь. Город был чужим, подавляющим, но живым. Высокие дома из камня и дерева, фасады покрыты копотью, крыши устремлены в небо. Узкие улочки, заваленные бочками, лужами, плесенью, полные людей, торопящихся по своим делам.       Где-то неподалёку раздавался звон молотов, стук колёс повозок. Из таверны доносился смех, аромат дешёвого эля и жареного мяса.       Воздух был тяжёлым, мокрым после недавнего дождя. Грязь липла к сапогам, и холод пробирался под одежду. Но хуже всего было чувство — чувство, что её всё ещё ищут. Она знала, что не может оставаться здесь долго.       Придётся искать укрытие. Где-то в этом городе, полном опасностей и чужих глаз, она должна затаиться. Хоть ненадолго. Хоть на мгновение.       Ева заставила себя шагнуть вперёд, цепляясь за стену дома, чтобы не упасть. Ей нужно было уйти с открытого места — слишком много глаз, слишком много шума.       Она свернула в узкий переулок, где тень от крыш укрыла её, как плащ. Грязь хлюпала под ногами, а из-за угла доносился грубый смех. Ева замерла, прислушиваясь. Её взгляд упал на ребёнка — он смотрел на неё, и в его глазах было что-то, что заставило её сердце сжаться ещё сильнее. Она должна найти укрытие. Но как в этом городе, где каждый шаг кричит об опасности?       Ева брела по узким переулкам, прижимая ребёнка к груди. Грязь липла к сапогам, стены домов нависали над ней, словно готовые рухнуть. Шум города остался позади, сменившись гулким эхом её шагов. Она пыталась дышать ровнее, но усталость и страх сжимали горло. Ей нужно было найти укрытие, хоть какое-то.       Из тени впереди выступил мужчина — высокий, в потёртой кожаной куртке, с грубым лицом и шрамом через бровь. На его поясе висел короткий меч, а на груди блестел значок с огненной лилией — знак Охотников за колдуньями. Его взгляд упал на Еву, и губы растянулись в недоброй усмешке.       — Ты не здешняя, — его голос был хриплым, как скрип старой двери. — Откуда взялась? Говори, или пожалеешь.       Ева отступила, её сердце заколотилось. Она сжала ребёнка крепче, стараясь не выдать дрожь в голосе.       — Я... я просто иду домой. Оставьте меня.       Охотник шагнул ближе, его рука легла на рукоять меча.             — Домой? В такой грязи и с младенцем? Врёшь. Ты одна из этих... проклятых магией. Я чую таких, как ты.       Он схватил её за плечо, грубо дёрнув к себе. Ева вскрикнула, страх захлестнул её, как ледяная волна. Она попыталась вырваться, но его пальцы впились сильнее. И тогда что-то внутри неё дрогнуло — горячая, чужая сила, спящая с того дня, когда кинжал Гюнтера о’Дима пронзил её плоть.       Её рука сама поднялась, пальцы сжались в кулак. Горячая волна пробежала по её венам, и тьма вырвалась из пальцев, как живое пламя. Воздух содрогнулся, запахло озоном и серой. Вспышка света — резкая, ослепляющая — вырвалась из её ладони.              Охотник отшатнулся, его глаза расширились, но было поздно. Тёмная энергия ударила в него, и он рухнул на землю, издав хриплый стон. Его тело замерло, дым поднимался от груди, где теперь зияла чёрная отметина.       Ева замерла, глядя на свои дрожащие руки. Она не хотела этого. Она не понимала, что сделала. Ребёнок в её объятиях громко заплакал, его крик разнёсся по переулку, как сигнал тревоги. Ева прижала его к себе, шепча:       — Тише, тише... Прости меня...       Но было поздно. Из-за угла раздались шаги — тяжёлые, быстрые. Двое других охотников выскочили в переулок, их взгляды упали на мёртвое тело и следы магии, ещё дрожавшие в воздухе.       — Чародейка! — рявкнул один из них, выхватывая меч. — Убить её!       Ева развернулась и побежала, не разбирая дороги. Её ноги скользили по грязи, дыхание рвалось из груди. Позади слышались крики и топот — охотники не отставали.       Она свернула в другой переулок, тёмный и узкий, но там её ждал тупик — стена из старых бочек и мусора. Она обернулась, прижимая ребёнка к груди. Охотники были уже близко, их силуэты маячили в тусклом свете. Один поднял арбалет, другой сжимал клинок.       — Конец тебе, ведьма!       Ева закрыла глаза, готовясь к худшему, но тут из тени слева раздался грубый голос с сильным акцентом:       — Эй, вы, ублюдки! Это наш переулок!       Она распахнула глаза. Перед ней стояли трое краснолюдов — низкорослые, бородатые, с топорами и дубинами в руках. Во главе был самый крупный, с шрамом через щеку и цепью на шее. Тесак.       Охотники замерли, но лишь на миг. Тот, что с арбалетом, сплюнул:       — Не твоё дело, коротышка. Она наша добыча.       Тесак ухмыльнулся, его глаза блеснули. Он сплюнул в грязь, его борода шевельнулась, как живая, когда он ухмыльнулся.       — Добыча, говоришь? А я вижу только двух дурней, которые полезли не туда.       Он кивнул своим спутникам, и те шагнули вперёд. Ева отшатнулась к стене, не понимая, что происходит. Тесак бросил на неё быстрый взгляд.       — Хочешь жить, красавица? Давай сюда то ожерелье на твоей шее, и мы разберёмся с этими псами.       Ева коснулась пальцами драгоценного камня, висящего на цепочке — подарок из другого мира, последнее, что связывало её с прошлым. Но топот охотников приближался, и она сорвала ожерелье, бросив его к ногам Тесака.       — Спаси нас, — выдохнула она.       Тесак подхватил украшение, сунул в карман и оскалился.       — Сделка есть сделка.       Он махнул рукой, и краснолюды бросились вперёд. Бой был коротким и яростным — топоры врезались в плоть, дубины гудели в воздухе. Один охотник упал с пробитой головой, второй попытался бежать, но арбалетный болт Тесака догнал его в спину. Через минуту всё было кончено.       Тесак повернулся к Еве, вытирая кровь с топора.       — Ну что, девка, пошли, спрячем тебя. Нечего шляться одной по переулкам. Эти псы снова выйдут на тебя. Но не думай, что всё это бесплатно.       Ева кивнула, её ноги подкашивались. Она не знала, кто эти краснолюды и что они потребуют дальше, но сейчас главное — она жива. Пока.

***

      Тесак шёл впереди, его тяжёлые шаги гулко отдавались в узком переулке. Ева еле поспевала, прижимая ребёнка к груди, её ноги дрожали от усталости, но она не смела остановиться. Краснолюд молчал, лишь изредка сплёвывал в грязь, пока не свернул к обшарпанной двери в стене какого-то склада. Он пнул её ногой, и дверь со скрипом отворилась.       — Заходи, мать твою, — буркнул он, махнув рукой. — Здесь тебя эти ублюдки не найдут. Пока.       Ева шагнула внутрь, и её тут же ударил запах сырости, старого дерева и прогорклого эля. Внутри было темно, только тусклый свет масляной лампы выхватывал из мрака грубо сколоченный стол, пару бочек и кучу тряпья в углу. Вода где-то капала, размеренно, словно отсчитывая время. Половицы под её ногами скрипнули, а в углу мелькнула паутина, натянутая между деревянных балок. Двое других краснолюдов, что были с Тесаком, остались снаружи, переругиваясь на своём языке.       Тесак плюхнулся на скрипящий стул, бросив топор на стол с таким грохотом, что Ева вздрогнула. Она смотрела на его топор и думала, что он может так же легко перерубить её, как тех охотников. Ребёнок в её руках дёрнулся, сжал крошечные пальцы на ткани её плаща и издал короткий всхлип. Его серо-голубые глаза расширились, когда он уставился на краснолюда.       Он смерил её взглядом — цепким, как у зверя, и кивнул на другой стул.       — Садись, не стой столбом. И ребёнка этого уложи куда-нибудь, а то орёт, как резаный.       Ева осторожно опустилась на стул, положив малыша на колени. Он теперь молчал, но его дыхание было частым, а пальцы всё ещё судорожно сжимали её одежду. Ева не знала, понимал ли он что-то, но чувствовал её страх точно.       Тот затих, но смотрел на неё своими серо-голубыми глазами, от которых у неё каждый раз холодело внутри. Тесак тем временем достал из-под стола глиняную кружку, плеснул в неё мутную жидкость из кувшина и толкнул к Еве.       — Пей, хрен ли. Выглядишь, будто тебя через мясорубку пропустили.       Ева посмотрела на кружку с подозрением, но всё же взяла её дрожащими руками. Запах эля был резким, почти тошнотворным, но она сделала глоток — тепло разлилось по горлу, немного снимая напряжение.       Тесак откинулся назад, скрестив руки на груди, его борода шевельнулась, когда он сплюнул на пол.       — Ну, давай, выкладывай, кто ты, мать твою, такая? Меня, кстати, Карл зовут. Карл Варезе. Но все эти сраные людишки кличут меня Тесаком, и, знаешь, мне так больше по душе. А ты кто? Откуда свалилась? Этот сопляк твой? И какого хера ты магией швыряешься, как чокнутая ведьма?       Ева сглотнула, чувствуя, как его слова бьют по нервам. Она знала, что правду говорить нельзя — ни про Имлериха, ни про Aen Elle, ни про сделку с Гюнтером. Но молчать тоже не выйдет. Она опустила взгляд, подбирая слова.       — Я... Ева. Просто Ева. Я бежала. От отца ребёнка. Он... он эльф. Жестокий. Бил меня, унижал. Хотел забрать малыша, его зовут Каэлир и хотел сделать из него что-то... своё. Я не могла остаться. А теперь он, наверное, ищет меня.       Она замолчала, её пальцы сжали край одеяла. Это была не вся правда, но достаточно, чтобы звучать правдоподобно. Тесак прищурился, глядя на неё так, будто пытался выжечь взглядом ложь.       — Эльф, говоришь? — он хмыкнул, почесав бороду. — Сраный остроухий ублюдок, значит. Ну, это дело понятное, они все ебанутые на своих выебанных идеях. А магия? Ты что, колдунья? Потому что, если да, мне тут твои фокусы на хер не нужны.       Ева покачала головой, её голос дрогнул.       — Нет, я не колдунья. Я... я не знаю, что это было. Это случилось само. Я испугалась, и... оно вырвалось.       Тесак долго смотрел на неё, потом расхохотался — грубо, с хрипом, от которого ребёнок снова зашевелился, а потом внезапно начал плакать, его голос прорезал тишину помещения. Ева встревоженно качнула его, шепча:       — Тише, малыш, всё хорошо…       Тесак скривился, глядя на ребёнка, но, к удивлению Евы, не сказал ничего грубого. Он только сплюнул в сторону и вновь посмотрел на неё.       — Само, значит? Ну ты даёшь, девка! Испугалась, и херак — мужика в могилу! Ладно, верю пока. Но если этот твой эльф припиздит сюда со своими дружками, мне насрать, кто ты — колдунья или нет, разбираться будешь сама.       Он сделал глоток из своего кувшина, вытер рот рукавом и добавил, уже серьёзнее:       — Ожерелье твоё — плата за спасение. Но ты всё ещё в долгу. Здесь не приют, поняла? Будешь отрабатывать. А пока сиди тихо и не высовывайся. Эти сраные охотники за ведьмами шныряют повсюду, а мне их вонь тут не нужна.       Ева кивнула, чувствуя, как усталость накатывает волной. Она не знала, что от неё потребует Тесак, но сейчас это было неважно.       Она жива. Ребёнок жив. И пока этого достаточно. Но в глубине души она знала: Имлерих не остановится. И Гюнтер о’Дим тоже не забыл о своей "маленькой услуге".       Наконец, Тесак поднялся со стула, его борода шевельнулась, когда он сплюнул на пол. — Сиди тут, мать твою, и не высовывайся. Мне надо по делам сходить, а вы с сопляком не ссыте — тут вас никто не тронет. Пока.       Он подхватил топор, закинул его на плечо и, не оглядываясь, вышел, хлопнув дверью так, что стены задрожали. Ева осталась одна в полумраке склада, окружённая запахом сырости и старого эля. Каэлир зашевелился в её руках, тихо хныкнув, и она прижала его к груди, шепча:       — Тише, мой маленький... Мы справимся.       Она опустилась на кучу тряпья в углу, прислонившись к холодной стене. Тишина давила, и мысли, как тени, начали выползать из глубины её сознания. Имлерих. Его руки — сильные, жестокие, сжимавшие её так, что синяки оставались на недели. Его голос, холодный и властный: "Ты моя. И он мой." Ева вздрогнула, вспомнив, как он смотрел на Каэлира — не с любовью, а с расчётом, как на оружие или трофей.А потом Гюнтер о’Дим.       Его улыбка, мягкая и ядовитая, как паутина. Тот кинжал в Бан Глеанне, который он вложил ей в руку с лживым обещанием свободы. Она до сих пор чувствовала его в своей крови — жгучую силу, что вырвалась наружу и убила охотника.       Что он потребует взамен? Её душу? Каэлира? Глаза Евы закрылись сами собой, усталость навалилась тяжёлым плащом.       — Я не отдам его... никому...— прошептала она, и сон сморил её, тяжёлый и беспокойный.