Aedd Caerme

      Где-то на Континенте

      Поздней осенней ночью, когда лунный свет пробивался сквозь голые ветви старых дубов, Исенгрим вернулся в заброшенную деревню, неся две заячьи тушки. Его шаги отдавались эхом по тропинке, покрытой инеем и опавшими листьями. Ветер, пахнущий сыростью и прелыми листьями, шептал, словно призрачный свидетель его мыслей, холодный и сырой, он приносил запахи осени и далёких, потерянных времён.       Эльф разделал туши, повесил их на крюки и рухнул на топчан. Но сон не пришёл — только обрывки воспоминаний и глухая тяжесть на душе.       Он видел лица своих братьев — скоя’таэлей. Слышал их боевые кличи, чувствовал жар костров. Когда-то он был их предводителем — гордым, безжалостным. Но война научила: любой путь усыпан не только победами, но и потерями.       Перед глазами возникли лица его братьев по оружию — скоя’таэлей из бригады Врихедд. Он помнил, как Тьярнель смеялся над костром после очередной стычки, как Риордаин сдержанно давал советы, а Бреэнне спорила с ним о стратегии, но всегда вставала рядом, когда приходило время сражаться. Этих лиц больше нет. Они остались на полях Танеддского бунта, среди крови и пепла.       Танедд... Он чувствовал жар битвы, слышал звон стали и крики погибающих. Тогда всё рухнуло. Союз с Нильфгаардом оказался ловушкой, а их борьба — предательством. Исенгрим покинул побоище с горечью, сожжённый изнутри потерями. После — была Зеррикания. Пески и жара не стерли память, но позволили ему остаться в живых. И всё же... он вернулся.       Теперь перед ним стоял выбор. Искать Еву? Он отогнал эту мысль. Глупо. Бессмысленно. Опасно. Соваться к Aen Elle — последнее, что ему нужно. Да, девчонка зацепила его сердце — неожиданно, глубже, чем он признает. Её упорство, горящие эмоциями глаза — всё это осталось в сердце. Но он справится. Как всегда. Без сожалений. Без слабостей.       Он думал о скоя’таэлях. Примут ли они его? Или назовут изменником? Бригада Врихедд — его братья — были прахом, но скоя’таэли ещё жили. Он знал: там, среди них, он снова сможет найти путь. Если придётся — он напомнит им, кто такой Исенгрим Фаоильтиарна.       Рассвет застал его на пороге хижины. Ветер нёс сырость и запах перемен. Дождь постукивал по крыше, словно отбивая ритм его мыслей. Исенгрим застегнул плащ, прицепил к поясу нож и колчан. Ветер пах сыростью и опавшими листьями — предвестниками долгого пути. Он шагнул за порог. Прошлое осталось позади, но его тени шли рядом. А впереди — неизвестность.

***

      Рассвет окрасил лес тусклым серебром. Туман цеплялся за ветви, клубился над землёй, пропитывая воздух сыростью и запахом мокрой листвы. Ветви старых дубов нависали над тропой, словно сторожа, безмолвно наблюдая за одиноким путником. Исенгрим шагал уверенно, его плащ чуть шелестел, касаясь папоротников, а под сапогами похрустывали гнилые ветки.       Первая ночь застала его у векового поваленного дуба. Костёр горел еле живым огоньком, а в тенях плясали зыбкие фигуры. В этой безмолвной тьме он слышал иное: глухие крики из прошлого — как ревела земля под копытами кавалерии, как свистели стрелы бригады Врихедд. Ему слышался голос Тьярнеля, смеющегося после победы, и шёпот Бреэнне, предлагавшей ещё один рискованный манёвр. Всё это осталось там — в огне и крови.       На второй день он встретил их — четверо изголодавшихся бандитов с хищными ухмылками. Один двинулся вперёд — слишком быстро. Лезвие Исенгрима рассекло воздух и плоть, оставив первого мёртвым на сырой земле. Второй попытался взмахнуть дубиной, но стрела уже впилась ему под ключицу.       Оставшиеся замерли — глаза расширены страхом — и кинулись прочь. Исенгрим был быстрее. Третий упал с перерезанным горлом, четвёртый захрипел, глядя на небо сквозь кровь, струящуюся из пробитого лёгкого.       Вторая ночь застала его под навесом из корней и камня. Ливень молотил землю, капли звенели на доспехах. Холод проникал в кости, но Исенгрим оставался неподвижен, глядя в дождь. Взгляд его невольно метался к образу Евы. Она — тёплая, живая, непредсказуемая — запала в сердце глубже, чем он позволил бы. Но он знал: её поиск — это безумие.       На рассвете третьего дня лес преобразился. Туман поднялся, став лёгкой дымкой над мхом, капли сверкали на паутине, как россыпь алмазов. Воздух был терпким, пахнул осенью и увяданием. Он двигался бесшумно — тело помнило каждое правило охоты, каждый приём войны. Это был его лес.       Исенгрим чувствовал — лагерь скоя’таэлей близко. Что ждёт там — союз или вражда — не имело значения. Ему не нужна была милость.       Лес сгустился, став почти непроходимым. Влажный туман клубился у самых ног, а воздух был пропитан запахом прелых листьев, смолы и далёкого дыма. Исенгрим шагал осторожно, прислушиваясь к каждому шороху — лес здесь жил, дышал и наблюдал.       Ветви вековых дубов и сосен нависали над ним, образуя купол из мха и теней. Сквозь густые кроны лишь изредка прорывались бледные лучи солнца.       Каждый шаг отзывался в теле напряжением — не физическим, но внутренним. Ему было знакомо это ощущение: он был близко. Запах дыма стал чётче, смешанный с лёгким привкусом рябины и палёного дерева — запах лагеря. Исенгрим знал: его заметили. Ветки здесь ломались иначе, и даже тишина была натянутой, как тетива.       И вот — короткий свист. Стрела просвистела у самого уха, оставив в воздухе резкий запах перьев. Он резко развернулся, приседая в боевой стойке, и его взгляд встретился с другим — ледяным, настороженным.       Из теней выступил Йорвет. Его фигура была угловата, покрыта изрядно потрёпанным плащом, повязка, скрывающая правый глаз, но лук в руках был поднят твёрдо и уверенно. Глаз Йорвета вспыхнул, узнав гостя, но вместо приветствия в них была холодная оценка. Его голос прозвучал натянуто:       — Исенгрим Фаоильтиарна. Вернулся. Кто бы мог подумать. — произнёс Йорвет, натягивая уголки губ в усмешку, лишённую тепла.       Исенгрим выпрямился, не касаясь оружия:       — Йорвет. Рад видеть, что твой глаз меток, как всегда.       Йорвет прищурился, ледяная усмешка тронула угол его губ:       — Удивительно, как легко возвращаться туда, откуда ты однажды сбежал. После Танедда ты исчез. Мы гибли, а ты — исчез.       Глаза Исенгрим стали холодными: — Я ушёл, чтобы выжить. Иначе лежал бы там вместе с вами. Ты знаешь это.       — Я знаю, — Йорвет опустил лук, но пальцы всё ещё сжимали тетиву. — Я также знаю, что доверие не возвращается так же легко, как ты пришёл сюда.       Исенгрим выдержал взгляд: — Я не ищу доверия. Я ищу путь. Если он с вами — хорошо. Если нет... Я уйду.       Йорвет молча рассматривал его. В глазах плескались сомнения, гнев и воспоминания. И всё же, наконец, он кивнул:       — Пойдём. В лагере увидим, кто ты теперь — воин или призрак прошлого. Время покажет.       Они двинулись вперёд, и лес, словно отпустив, снова наполнился звуками. Но за спиной Исенгрим чувствовал: каждое его движение будут видеть. И каждое слово — взвешивать.

***

      Йорвет шагал впереди, уверенный и молчаливый. Исенгрим следовал за ним, чувствуя, как лес вокруг наполнился напряжением.       Слышались шаги — лёгкие, почти неуловимые. Ветки едва трещали под чьими-то мягкими поступями. Скоя’таэли. Они уже знали, что он здесь.       Скоро лес открылся, обнажив поляну, где расположился лагерь. Палатки из брезента, укреплённые ветвями, казались частью природы.       У костров эльфы точили мечи, чистили луки, перебирали колчаны со стрелами. В стороне висели связки сушёного мяса, а у котла с дымящейся похлёбкой сидела молодая эльфийка, помешивая кипящую жидкость. Запах древесного дыма смешивался с ароматом трав.       Исенгрим чувствовал взгляды — колючие, выжидающие. Один из эльфов, высокий и худой, с татуировками на скулах, сжал рукоять кинжала. Другие замерли в тени палаток, пальцы на тетивах луков. Никто не говорил, но в их молчании звучало больше, чем в словах: «Ты предал нас. Почему вернулся?»       «Та же настороженность, тот же холод. Они не забыли — и правильно сделали. Но я здесь не за их прощением. Я пришёл, чтобы решить, есть ли мне ещё место в их войне», — подумал Исенгрим. Его взгляд задержался на молодом эльфе, затягивающем бинты на руке другого бойца. «Молодые, но они знают цену крови».       Йорвет остановился, повернувшись к собравшимся:       — Он вернулся не для того, чтобы вонзить нам нож в спину. Но если решит — не успеет.       Раздался приглушённый смешок, кто-то скрипнул точильным камнем по клинку, но явного протеста не последовало.       Исенгрим глянул в сторону леса. В памяти вспыхнул образ: Ева, насторожённая и живая, как сама буря. «Ты бы снова спорила со мной, девчонка. Ты бы сказала: “Зачем ты к ним вернулся? Они тебе не верят”... И была бы права. Но я не ищу ни их веры, ни их прощения. Я ищу путь. Потому что без него — лишь пустота».       Он шагнул вперёд, в самое сердце лагеря. Пусть они смотрят. Время всё расставит. Оно всегда так делает.