Aedd Caerme

      — Нянюшка, — спросила Марылька, — для чего Жильбер Риц убивал столько детей?       — Всё это козни диавола, моя девочка. Жильбер Риц, людоед из Каэдвена, хотел стать самым могущественным алхимиком среди всех. В его замке было полно всяких колб, склянок и горшков с красным варевом, а над ними клубились зловонные пары. Диавол требовал себе в жертву сердца маленьких детей. Вот почему Жильбер Риц убивал. Потрясенные матери с ужасом смотрели на чёрную башню, вокруг которой всегда стаями кружилось воронье, столько трупов невинных младенцев было в подземельях замка.       — И он их всех съедал? — спросила дрожащим голосом Олеся, маленькая сестренка Марыльки.       — Нет, всех просто не смог бы, — ответила кормилица.       Склонившись над котлом, она некоторое время молча помешивала заправленный салом суп из капусты.       Марылька и Олеся, дочери управляющего Бан Глеаны, сидя за столом, на котором уже стояли миски и лежали ложки, с замиранием сердца ждали продолжения.       — Он поступал еще хуже, — снова заговорила кормилица, и в голосе её зазвучал гнев. — Сперва требовал, чтобы младенца, девочку или мальчика, привели к нему. Испуганный малыш кричал, звал свою мать, а он, развалившись на кровати, наслаждался его ужасом. Затем, приказывал подвесить дитя у стены на специальном приспособлении вроде виселицы, которое сжимало бедняжке грудь и шею, душило его, но не до смерти. Малютка бился, словно придушенный цыпленок, потом начинал хрипеть, глаза несчастного вылезали из орбит, он весь синел и в огромном зале слышались лишь хохот жестоких мучителей, да стоны их маленькой жертвы. Наконец Жильбер Риц давал знак снять ребенка, сажал его к себе на колени, прижимал лобик бедненького к своей груди и нежно успокаивал.       «Ничего, ничего страшного, — говорил, — нам просто хотелось немного поразвлечься, но теперь уже все кончено. Теперь у тебя будут конфетки, чудесная пуховая постелька, шелковый костюмчик, как у маленького пажа...»       Малыш затихал. Его наполненные слезами глазки начинали светиться радостью. И вот тут-то он неожиданно всаживал ему в шейку свой кинжал... А когда он умыкал совсем юных девушек, то творил такие мерзости...       — А что он с ними делал? — спросила Марылька.       Но тут вмешался старый слуга Адам, который сидел у очага и растирал на тёрке свернутые трубочкой листья табака.       — Да помолчите же вы, сумасшедшая старуха! — проворчал он в свою пожелтевшую бороду. — Я солдат, и то от ваших россказней у меня всё внутри переворачивается...       Толстая кормилица с живостью с обернулась к нему.       — Россказни!.. Сразу видно, Адам, что вы чужак, совсем чужак в наших краях. А ведь стоит поехать в сторону Бан Арда, сразу же наткнешься на проклятый замок людоеда. Уже двести лет миновало с той поры, как творились эти злодеяния, а люди, проходя мимо, всё еще вешают на себя обереги. Но вы не здешний, откуда вам знать о наших предках.       — Хороши же ваши предки, если все они такие, как Жильбер Риц!       — Жильбер Риц был величайшим злодеем, и кто ещё, кроме нас, жителей Бан Глеаны, может похвастаться, что у них был такой вот страшный душегуб. А когда его судили и приговорили, он перед смертью раскаялся и попросил прощения у богов, и все матери, чьих детей он мучил и съел, все они надели по нему траур.       — Ну и ну! — воскликнул старый слуга.       — Вот какие мы здесь, в Каэдвене, люди. Великие во зле и великие в прощении!       Кормилица с суровым видом поставила миски на стол горячо поцеловала маленькую Олесю.       — Я, конечно, в школу ходила недолго, —продолжала она, но всё же могу отличить сказки, которыми развлекаются на посиделках, от того, что и впрямь происходило в старину. Жильбер Риц жил на самом деле. И пусть тело его сгнило в нашей земле, но, кто знает, может, душа его и сейчас ещё бродит где-нибудь неподалеку от Бан Глеаны. И лучше её не трогать, это не домовые и не феи, что разгуливают среди больших камней в полях. Да и над домовыми тоже лучше не насмехаться...       — А над привидениями можно смеяться, Няня? — спросила Марылька.       — Тоже не надо, детка. Привидения не злые, но они почти всё несчастные и обидчивые, зачем же насмешками заставлять их страдать еще больше?       — А почему старая дама, которая появляется в нашем замке, плачет?       — Разве узнаешь? В последний раз я повстречала её шесть лет назад, как раз между бывшим караульным помещением и большой галереей, и мне показалось, тогда она не плакала.       — А я слышал, как она шла по лестнице башни, — сказала Никола, сын кузнеца.       — Это, верно, была крыса. Старая дама очень скромная, она старается никого не беспокоить. А ещё думают, что она слепая. Ведь она ходит, вытянув вперед руку. Или она что-то ищет. Иногда она подходит к спящим детям и проводит рукой по их личикам.       Кормилица говорит всё тише и наконец заключает зловещим шепотом:       — А может, она ищет своего мёртвого ребеночка...       — Вас послушать, тетушка, хуже, чем на бойне побывать, — запротестовал старый Адам. — Пусть ваш господин Риц и в самом деле был великим человеком и вы, его земляки, гордитесь им, хотя вас и разделяют двести лет, пусть старая дама очень достойная, но я лично нахожу, что нехорошо так пугать наших крошек, ведь они от страха даже перестали набивать свои животики.       — А-а, полно вам прикидываться ягненком, солдафон вы эдакий, вояка чертов! Сколько животиков у таких же крошек проткнули вы своей пикой на полях Соддена и Бругге, когда служили императору? Сколько хижин подожгли, заперев двери и живьем изжарив там целые семьи? А разве крестьян вы никогда не вешали? Столько вешали, что ветки на деревьях обламывались! A сколько изнасиловали женщин и девушек, и они, не снеся позора, наложили на себя руки?       — Как и все, как все другие, тетушка. Такова солдатская судьба. Такова война. Но в жизни этих девочек не должно быть ничего, кроме игр да веселых историй.       — До той поры, пока на страну не налетят как саранча солдатня и разбойники. А тогда жизнь маленьких девочек станет ох как похожа на солдатскую: несчастье, страх, та же война.       Горько поджав губы, кормилица подняла крышку большого глиняного горшка с заячьим паштетом, намазала бутерброды и раздала их всем по кругу, не обойдя и старого слугу.       — Слушайте меня, детки, слушайте, что говорит вам ваша кормилица..       Пока шла перепалка между кормилицей и Адамом, Марылька и Олеся опустошили свои миски и теперь снова навострили уши, а их десятилетний брат Гонтан вышел из темного угла, где он сидел, надувшись, и подошел к столу.       — Адам, вы ведь знаете моего сына? Он конюх нашего хозяина.       — Да, знаю, очень красивый парень.       — Ну так вот, о его отце я могу вам сказать только одно: он служил в армии Эмгыра, когда тот пошел на север. И после того, как войска императора прошли через Понтар, я, как бы это сказать помягче, потеряла свою невинность. А в память о тех дьяволах, чьи латы, утыканные гвоздями, разорвали единственную рубашку, что у меня была тогда, мой сын носит имя Латник. Ведь об этих дьяволах, да грабителях, которых голод то и дело выгонял на большую дорогу, я бы столько могла порассказать ночи не хватит. Что они вытворяли со мной на соломе, в то время, как их дружки палили на очаге пятки моему мужу, допытываясь, куда он спрятал деньги! А я чуяла запах, да думала, что они жарят поросенка.       Толстая кормилица рассмеялась и налила себе сидру, чтобы промочить горло, пересохшее от этой длинной тирады.       Когда все поели, Никола увел Марыльку из дома, дабы проверить поставленные раколовки.       — Зайдём в хлев за фонарем.       В лесу было ещё темнее.       — Ты не бойся волков, — сказал Никола, — они сюда не заходят.       — А я и не боюсь.       Вскоре дети дошли до ручья. Время от времени они поднимали мокрые раколовки, облепленные гроздьями синих раков, которых притягивал свет фонаря, и вытряхивали их в корзину побольше, прихваченную специально для этой цели. Марылька и думать позабыла о том, что их могут застигнуть здесь стражники из замка и что, случись такое, разразится грандиозный скандал.       Вдруг Марылька насторожилась, Никола тоже.       — Ты ничего не слышал? Вроде кто-то кричал.       Некоторое время, дети, замерев прислушивались, потом вернулись к раколовкам. Но тревога не покидала их, и они снова прервали свое занятие.       — Теперь я хорошо слышу. Там кто-то кричит.       — Это в деревне.       Никола торопливо собрал снасти и закинул корзину с раками за спину. Марылька взяла фонарь. Они пошли обратно, бесшумно ступая по заросшей мхом тропинке. Приблизившись к опушке, они внезапно остановились. Сквозь деревья просачивался слабый свет, отчего стволы казались розовыми.       — Это это ведь не заря? — прошептала Марылька.       — Нет, это пожар!       — А если горит твой дом? Бежим скорей!       Но Никола удержал ее.       — Подожди. На пожаре так не орут. Это что-то другое.       Крадучись, они дошли до самой опушки. За деревьями тянулся большой отлогий луг, упиравшийся в хижину рыбака. Остальные три хижины стояли примерно в двухстах метрах от неё, у дороги. Горела одна из тех, дальних. Пламя вырывалось из-под крыши, освещая суетившихся воинов они молча расхаживали по двору, словно ища что-то.       Безмолвные всадники темной плотной рекой текли по ложбине со стороны дороги. Поток, ощетинившийся мечами, проплыл мимо хижины, задержался немного во дворе, а потом направился дальше. Никола услышал, как закричала его мать. Затем раздался звук выстрела из арбалета. Это отец, видимо, всё же успел сорвать со стены и зарядить свой старый арбалет. Но немного погодя, его выволокли, словно мешок, во двор и стали кромсать мечами.       Марылька увидела, как по двору одной из хижин с криком и рыданиями промчалась в поле женщина в одной рубашке. За нею гнались всадники в странных доспехах, напоминающих человеческий скелет. Женщина надеялась укрыться в лесу. Никола и Марылька, взявшись за руки, побежали в чащу, то и дело цепляясь за кусты.       Но пожар и монотонный вой, в который слились крики и плач, наполнившие ночь, притягивали детей помимо их воли, и, когда они вернулись на опушку, они увидели, что преследователи настигли женщину и теперь волокли ее по лугу.       — Это Полька, — прошептал Никола.       Спрятавшись за стволом огромного дуба, они прижались друг к другу и, тяжело дыша, округлившимися глазами смотрели на это ужасное зрелище.       — Они забрали всех, — проговорил Никола.       Занялся рассвет, пламя пожара побледнело, огонь уже начал затихать. Остальные лачуги воины поджигать не стали. Большинство всадников прошли мимо, не задерживаясь в этой жалкой деревушке, и уже давно двинулись в сторону замка. А теперь уходили и те, кто всласть потешился здесь насилием. Марылька и Никола ясно видели их ужасных предводителей. Большого воина, вооружённого булавой и второго, со странным посохом, в навершие которого, светился синим шар. Воины то и дело перекликались между собой, уходя дальше, к замку.       Марылька и Никола долго не решались выйти из леса. Солнце уже сияло на небе, и под его лучами блестели капельки росы на лугу, когда дети, набравшись наконец смелости, зашагали к деревне, где теперь царила странная тишина.       Опасливо озираясь, а вдруг кто-нибудь из всадников задержался в хижине, они бесшумно проскользнули во двор. Они шли, взявшись за руки и замирая на каждом шагу. Первым, на кого они наткнулись, был отец Николы. Он лежал на земле, уткнувшись лицом в навозную кучу. Никола нагнулся и попытался приподнять его голову.       — Па, папа, ты жив?       Он выпрямился.       — Похоже, что умер. Посмотри, какой он белый, а ведь всегда лицо у него такое красное.       — Никола, давай уйдём, — проговорила Марылька, — мне очень страшно!       Никола ничего не ответил, лишь смотрел куда-то вдаль, думая о том, что произошло и что за кошмарные воины напали на деревню не оставив никого в живых.