Омега 21 века

      Чонгук по-настоящему дорожит своим правом выбирать. Он считает, что выиграл эту жизнь, родившись омегой в солнечный первый сентябрьский день. Папа-омега плакал от счастья прямо на родильном кресле — он хотел дочку, но сын-омега превзошёл ожидания, ведь его рождением он угодил и себе, и мужу. А для отца здоровый и крепкий малыш-Чонгук с первых минут жизни стал предметом гордости.       В наши дни омега — символ современности, символ борьбы и непременной победы. Совершенный, уникальный, универсальный. Источник жизни и её инициатор, он тот, кто от рождения волен выбирать.       Однако омегам так хорошо жилось не всегда. Если остановиться и обернуться назад, туда, в десятые-двадцатые годы двадцатого века, во время, когда полная эмансипация женщины-беты, а уж тем более омеги даже не снилась «слабому полу», терпящему унижение в постелях своих мужей, то можно прийти в ужас. В те недавние времена юные мальчики со слезами на глазах встречали первую течку и осознавали в свои нежные двенадцать, что скоро их свободе придёт конец. Немного времени спустя они не смели поднять глаз на будущего супруга, которого представляли омеге только лишь ради приличия (а в некоторых уголках мира омег похищали, накинув мешок на голову, или семьи добровольно отдавали их за двадцать овец в своё хозяйство), и после подобного предательства омеги в белом одеянии с кольцом на безымянном пальце шагали, хватаясь за отцовскую руку, к церковному алтарю.       Чтобы потом гладить свой беременный живот и бояться через пару месяцев распрощаться с жизнью. Мужской омеге всегда было гораздо сложнее родить, чем женской половине человечества.       «Почему природа так жестока, папа?», — спрашивал одиннадцатилетний Чонгук, сведя тонкие коленки. Ножки у него длинные, фигурка стройная, будто слепленная по эскизу античного скульптора, и очень миловидное лицо — прелестный маленький омега. К нему тогда впервые пришла течка. Чонгук чувствовал себя как никогда потерянным и неловким. Но папа сказал, что природа вовсе не жестока, а предусмотрительна и аккуратна, и что он переживает течку из-за того, что природа одарила мальчика-Чонгука возможностью выносить потомство, чтобы человеческий род никогда не угас. Это благородное, сложное дело, но этот дар она оставила про запас, ведь главный её подарок — это возможность оплодотворять.       «Не природа ошиблась, а общество, сынок», — вздыхал папа, держа в руках небольшие, влажные от волнения ладошки. — «Омегу назвали омегой, скинули в самый низ иерархической лестницы, потому что люди не понимали, что делать с мужчиной, который может дать потомство с альфой, и с другой омегой. Поэтому тебе и мне изначально дали место, которое было понятно всем и не противоречило постулатам религий. Омег выдавали замуж за альф до того, как мальчик созревал, как мужчина и мог засмотреться на женщину — это ломало детям психику, меняло их мировоззрение. Что же омега мог возразить, когда к пятнадцати годам был дважды рожавшим и полностью разрушенным, как личность? Это если он выживал…».       Папа обнимал своего сына, разделяя с ним недоумение и боль за тысячелетнюю тёмную историю своего пола, но затем целовал тёмные вихры и порозовевшие щёки, заставляя ребёнка хихикать, а после оставлял его наедине с веб-страничкой про половое созревание и устройство общества.       И юный Чонгук, уплетая за обе щёки клубнику с дольками тёмного шоколада, читал о том, что в демократических государствах постепенно, в течение двадцатого столетия омеги были эмансипированы. И теперь они существуют вне иерархии и религиозных традиций. В наши дни Чонгуку не нужно опасаться замужества и смерти в родах, ведь его свобода выбора защищена законом.       «Но почему ты выбрал быть омегой, а не обычным мужчиной?», — недоумевал шестнадцатилетний Чонгук летними вечерами, сидя с любимым папой на траве в их зеленеющем приусадебном саду.       «Потому что полюбил твоего отца, а он проявил себя, как достойный альфа».       «Ты не жалеешь?».       «Нет», — улыбался папа, а Чонгук заворожено разглядывал его красивые, гладкие черты лица, уже тронутые первыми морщинами, и благородные линии губ. Очень красивый омега… Он всегда хотел стать его копией и пока отражение в зеркале благоволило, — «Не выйди я замуж, не родил бы своего любимого сына».       «Но меня бы могли родить тебе. Какая-нибудь милая леди», — пожимал плечами Чонгук и откидывался спиной на подстилку, нежась на упругой, давно не кошенной траве. — «Я люблю тебя, папочка, но понять не могу. Я выберу другой путь».       Родители без вопросов приняли его выбор — любить других омег. И, чего скрывать, отец был этому решению счастлив. Сын не просто оправдал ожидания, он превзошёл их.       Чонгук гордится собой. И тем, что может гораздо больше, чем его бесправные предки, тысячелетиями существовавшие в рабстве, лжи, забвении, пока не наступил заветный двадцатый век. Век осознания того, что омега — не омега вовсе, не самый конец греческого алфавита, не низ иерархии, непонятный и неизведанный, а ее вершина. Универсальный пол, способный возродить человеческий род в голод, войну, безотцовщину. Век принятия и вознесения малой части человечества до небес, век создания законов, защищающих омегу и гарантирующих права на образование, свободный выбор роли и ориентации, право на последнее слово в решении заключить или аннулировать брак.       А после наступил век двадцать первый, в котором Чонгук в свои двадцать один учится в престижном сеульском университете, начинает участвовать в отцовском бизнесе по производству вин, и мечтает однажды жениться на прекрасной девушке, чтобы она родила ему не менее прекрасных детей. Он трижды в неделю ходит в спортзал, утро начинает с беговой дорожки и гормональных препаратов, блокирующих течку, и чувствует себя почти состоявшимся мужчиной.       «Это дело времени», — думает Чонгук, осматривая свое миловидное лицо с пухлыми щеками, на котором, наконец, проступают мужественные, смелые черты. — «Пройдет несколько лет, я наберусь опыта и стану достойным сыном своего отца».       И это все, чего бы хотел парень. Он не хотел стать властным лидером-альфой, на которого общество возлагает слишком много ответственности, он никогда не мечтал быть практичным, вечно работающим, словно пчела, бетой. Он хотел быть собой — мужчиной-омегой, который взял все лучшее от каждой ступени иерархической лестницы. Чонгук знает, что люди за каждый успех станут превозносить его, ведь он омега, который смог. За каждую неудачу они будут похлопывать по плечу и уверять, что все обязательно получится, что они всегда будут готовы протянуть руку помощи такому уникальному парню. Как иначе? Теперь он культ современности, тот самый образ с билбордов и обложек. Проницательность, внимательность, сочувствие, доброта, терпеливость, твёрдость в принятии решений и интуиция — все это про него, омегу двадцать первого века, за которым стоит будущее.       Парень перекатывается с пяток на носки перед зеркалом и с радостью смотрит на то, как блестят его темные, глубокие глаза. Он проводит пальцами по своим гладким щекам и ещё раз говорит отражению, что любит его, хотя бы за то, что ему, мужчине, никогда не придется бриться — даже здесь его природа одарила. Чонгук застегивает пуговицы на рубашке, скрывающей (а на деле нет) его подкаченный торс, накидывает чёрный пиджак. Он покрывает гелем покусанные губы, прыскает фиксатором на чёлку. И подкрашивает веки тенями. Ещё лет пять назад на Ютубе научился. Вот как приехал в Сеул, познакомился с демократией и всеми благами прогрессивного общества, так и пристрастился к косметике. А что? Имеет право. Почему бы не указать окружающим на свой замечательный пол? Девушкам нравятся его мышцы, нежная кожа, длинные ноги с крепкими бёдрами, ухоженность и щепотка феминности в образе. Так почему бы не заставить красавиц течь по нему так же, как он течёт по ним?       Чонгук сбегает по лестнице, поправляя лацканы пиджака. — Ты сегодня особенно красив.       Отец не стесняется делать ему комплименты, одновременно с этим похлопывая по плечу. И это тоже небольшой бонус - быть своему отцу сыном-омегой. Ведь так можно чувствовать к себе крепкую, нежную любовь, как к дочери, и при этом всегда замечать затаенную гордость в глазах родителя-альфы, потому что отец знает: Чонгук кому угодно из отпрысков светского общества даст фору. Потому что боец, потому что амбициозен и красив, потому что хочет много, но не клянчит — пашет, как проклятый, чтобы суметь самому протянуть руку и взять. — Доброе утро, золотой мальчик, тебе подходит этот макияж, — соглашается папа, обнимая сына за широкие плечи. — Спасибо, — Чонгук склоняется в уважительном, низком поклоне и тут же немного подскакивает на месте, волнуясь, ведь по гостиной разливается трелью дверной звонок. — Что ж, Паки пришли, — объявляет уверенно отец и сияет выбеленной улыбкой. — Надеюсь, всё пройдёт успешно, эта сделка нужна обеим нашим компаниям, — причитает в волнении папа и спешит к двери вместе с мужем.       А Чонгук шагает следом, прогоняет в голове давно заученное: «Здравствуйте, господа, мы очень рады вам, пожалуйста, проходите». Подлизывать каждую встречную задницу — это издержки что бизнеса, что жизни в целом. И если вежливость поможет избежать проблем и в будущем позволит решить множество вопросов, то омега готов дарить улыбки даже тем, кто, порой, их не заслуживает. Хотя Паки вроде нормальные. Отец хорошо отзывался об этом семействе и о их бизнесе, который тоже не имеет теневой стороны, как у Чонов. Возможно, не влезая в грязные сделки, они имеют гораздо меньше, чем могли бы, но зато спят спокойно. Так что, почему бы не улыбнуться им искренне, к тому же настроение соответствует.       Звон бокалов и постукивание столовых приборов рождает любимое Чонгуком ощущение праздника. Не грандиозного, шумного торжества, а того, который уютный и тихий, по небольшому поводу, однако важному, такому, как заключение долгосрочного контракта о сотрудничестве. Чонгук с интересом посматривает на чету Паков, последним усаживаясь за стол (он здесь младший). Он видит их в первый раз, вернее видит впервые Пака-младшего, ведь ныне покойный отец этого семейства часто захаживал к ним, когда Чонгук был подростком. А после, кажется, он переехал вести дела в Китай, потому что оказался на грани разорения. Но эта тема за завтраком должна будет обходиться стороной. Господин Пак покинул этот мир, но благодаря его сыну семейство снова на коне. — Чонгук-а, — говорит отец. — Позволь представить тебе генерального директора и владельца пятидесяти процентов акций компании «Worldwide shipping industries» господина Пак Чимина.       Молодой мужчина, примерно возраста Чонгука, кивает и вежливо улыбается своими необычно пухлыми губами. Да так счастливо, что его глаза превращаются в тонкие щелки. Чонгук не менее вежливо, но всё ещё аккуратно, улыбается в ответ, произнося дежурное «очень приятно».       Но на самом деле этот человек действительно не вызывает отрицательных эмоций. Ухоженный, одетый с иголочки в дорогой костюм, но, главное, с искринками веселья в небольших тёпло-карего цвета глазах. В общем, да, довольно приятный. — А это его сестра, госпожа Пак Джиён, исполнительный директор, совладелица двадцати процентов акций. Они вместе управляют бизнесом и представляют свою семью.       Странно. Сначала Чонгук подумал, что девушка — жена парня, который сидит напротив и изучает его заинтересованным взглядом. Но теперь, после того, как её представили, как сестру, становится очевидно их внешнее сходство. Интересно же работает человеческая психология. — А это, дорогие друзья и, надеюсь, будущие партнёры, мой младший сын, Чон Чонгук. Он скоро станет совладельцем нашего семейного производства и на его имя будет зарегистрировано пятнадцать процентов акций сразу после того, как он закончит университет. — Будем рады сотрудничать с вами, Чонгук-щи, — Пак Чимин, кажется, не лукавит, проявляя интерес. — Ваш отец отзывался о вас, как об омеге, подающем большие надежды. Позвольте спросить, какой выбор вы сделали? — молодой мужчина приподнимает брови и смотрит внимательно, ожидая ответа. — Я… Мне нравятся омеги, — поясняет Чонгук. Он не понимает, отчего каждый раз чувствует неловкость, раскрывая свою ориентацию. В современном обществе услышать такой вопрос так же нормально, как расспросить человека о музыкальных предпочтениях. Это позволяет избежать конфузов, ведь, как ни посмотри, альфа — прежде всего альфа, и даже в мире, где омега принимает решения об отношениях, он всё равно не может игнорировать внутренний интерес. — Когда-нибудь я хочу жениться, чтобы создать семью. — О, я понимаю вас! — подхватывает Чимин, приступая к еде вслед за хозяевами дома. — Будь я омегой, тоже сделал бы такой выбор. Не в обиду Вам будет сказано, господин Хван, — кивает он папе Чонгука. — Любой осознанный выбор достоин уважения, но каждому — своё.       Папа любезно соглашается. — Здорово, что в нашей стране вы можете стать тем, кем желаете, правда, Чонгук-щи? — Да, я очень благодарен родителям, что живу здесь, — активно соглашается парень, как-то даже оживляясь и чувствуя в этом человеке свою волну. — Скажите, а вы… — он мнётся немного, пробегаясь взглядом по идеально сервированному столу. — Альфа? Отец не сказал, когда представлял вас. — Да, я альфа. — Оу, — вылетает случайно. — Я понимаю ваше удивление, Чонгук-щи. Я тщательно слежу за своим внешним видом, интересуюсь модой, пользуюсь косметикой. Не вижу ни одной причины, почему не могу позволить себе эти мелкие шалости. Моя дорогая сестра научила и дала мне несколько уроков мейкапа для мужчин, за что ей большое спасибо.       Чимин улыбается Джиён, затем омеге. Но Чонгук не отвечает ему тем же и отводит в сторону взгляд. — Что-то не так? — спрашивает осторожно гость, в миг меняясь в настроении. Серьезнеет. — Всё в порядке, Чимин-щи, — вступает господин Чон. — Мой сын немного смущается альф и относится к нам с осторожностью. Он рос в Арабских Эмиратах, в совсем другой культуре, где права омеги разительно отличаются от прав альф. Мы старались воспитывать Чонгука в иной системе ценностей, говорили о том, что он независим в принятии решений и не ставили ограничений в образовании и досуге, но, сами понимаете, он общался с мусульманскими детьми, наблюдал их традиции и осадок остался. — Ничего я не смущаюсь! И Эмираты… Это давно в прошлом, — заявляет Чонгук, поднимая глаза и смотря на альфу в упор.       Вот его что ли стесняться? Чонгук же его выше! Он, омега, более широкоплечий и мужественный… Хотя Пак Чимин статный, очень уверенный в себе человек. Взгляд у него цепкий, оценивающий, внимательный. Пожалуй, это и выдаёт в нём доминантную натуру. Но всё равно он скорее ровня Чонгуку, нежели тот, кто достоин смотреть на него свысока.       Нет, Чонгук не мнит себя лучшей версией рода человеческого (хотя объективно — это так), но он понимает, что каждому человеку есть ровня, есть те, кто слабее и кто сильнее — именно так общество и живёт, по законам волчьей стаи. Но он точно знает, опытным путём выяснял, что иерархия — это только о человеческой сути, о характере и это не имеет никакого отношения к половой принадлежности. Несгибаемые доминанты есть и среди омег. Себя Чонгук доминантом не считает, однако в твёрдости его воли, в его целеустремлённости и эрудиции никто никогда не смел сомневаться. — Надеюсь, что это так, Чонгук-щи, — вновь улыбается Чимин. — Я не хотел бы заставлять вас чувствовать неудобство. Я отношусь одинаково уважительно ко всем полам, если они того заслуживают. Надеюсь, вам близки мои взгляды.       Чимин неотрывно глядит в большие, чёрные глаза, хлопающие подкрашенными ресницами. Внутри разгорается интерес от этого сочетания смущения и упрямства, что зиждется в необъятной глубине зрачков омеги.       Очень интересный юноша.       «Спокойно, Чимин», — говорит себе альфа, чувствуя, как сердце чуть подтаивает в груди от вида пухлых щёк, которые мило надуваются, пока парнишка с аппетитом уплетает содержимое своей тарелки. Хотя как тут унять сердце, если Пак никогда не встречал такого омегу. С перчинкой в характере, с амбициями, в наличии которых неприлично сомневаться. Он, возможно, даже сильнее его физически, раз заметно крупнее, но нутро у омеги нежное, взгляд живой, добрый. Столько мыслей прячется за этими умными глазами, не сосчитаешь. Интересно, чёрт побери, бешено. И Чон получит свой контракт хотя бы потому, что Чимин сможет изучать этого необычного парня, являясь вечерами сюда, в их дом. — Я тоже считаю, что пол не важен. Человек есть человек — сильный или слабый, с наличием определённых особенностей в теле, которые решают, как именно ему воспроизводить свой род. — Я думаю, мы с вами найдём общий язык, Чонгук-щи. — А чтобы закрепить приятную ноту знакомства, давайте выпьем по бокалу игристого полусладкого?       Господин Чон поднимается с места, отпускает прислугу лаконичным «я сам» и принимается разливать золотистый напиток двум семействам. Шампанское разбавляет атмосферу, настраивает на позитивный лад, окончательно стирая небольшое напряжение. Они обсуждают дела, приходят к решению заключать сделку и беседа плавно становится неформальной — наполненной смехом, жизненными историями и светлыми воспоминаниями о безвременно ушедшем отце Чимина.

***

      Чонгук не спит целую ночь. Нет, не влюбился, просто под впечатлением. Этим вечером он впервые испытал внутреннюю дрожь и то самое ощущение слабости в руках и коленях. Ощущение, которое оставляет после себя бешеное сердцебиение и хаотично бегающие мысли.       За ужином Чимин откровенно рассматривал его, но дело в том, что Чонгук отвечал ему тем же.       Альфа был каким-то совершенно особенным. Тело крепкое, стройное, наверняка на нём нет и грамма лишнего веса, что было заметно даже через строгий, чёрный костюм. Лоб высокий, прямой, его открывали уложенные золотистые волосы с подбритым загривком. Росчерки его бровей острые, уверенные, скулы точёные… Но, невиданным парадоксом, его щёки оказались по-настоящему пухлы, как и розоватые губы — на них весь вечер невольно задерживался взгляд. В наше время редко когда увидишь человека, одарённого подобным образом именно природой.       И ещё альфа пользуется косметикой. Это не то что бы удивило — сегодня альфы ухаживают за собой не меньше омег, — но в голове всё равно отложилось, значит, произвело впечатление. Он манерный, улыбчивый, одновременно и строгий, и вежливый, вдумчивый и деликатный. Он самых широких взглядов, как показали их недолгие диалоги.       Он интересный, Чонгук никогда не встречал такого альфу.       Его сестру парень даже не запомнил, в ней наверняка нет и доли того темперамента, что есть в брате. Подобного шарма нет уж точно.       Хотелось бы узнать его ближе — с этой мыслью он и заснул. Чтобы через пару часов встать с гудящей головой и поехать в университет — лениво пережёвывать гранит науки на первой паре в 8:20.

***

— Паки приедут к ужину, — объявил отец утром следующего дня. — Теперь они будут часто бывать у нас. Господин Пак-младший действительно подаёт надежды. Необычный молодой человек. Надеюсь, в наших грядущих делах он будет так же хорош, как в уходе за своей кожей.       Альфа садится во главе стола, поправляя пиджак. Пахнущий дорогим парфюмом, гладко бритый, важный — мужчина в расцвете сил. Чонгук сидит по правую руку и слушает его по-мальчишески наивно, не может скрыть восхищения. Господин Чон, то есть любимый и любящий отец, никогда не набивал себе цену и не позёрствовал. Благоговение и внутреннюю дрожь он вызывал статной осанкой, широкими жестами, прямым, открытым взглядом и метким, мудрым словом, называющим всё и вся своими именами. Успешный человек: с нуля построил бизнес и вместе с ним большой, красивый дом; вырастил дочь и сына, своего омегу носит на руках и, главное, он искренне любим семейством. Достойный мужчина.       Наблюдая за его омегой (то есть за своим папочкой), Чонгук не может сдержать улыбки. У папы сегодня слегка кружится голова, глаза сверкают, и в целом летящий, мечтательный вид. Он стреляет взглядом в мужа и в открытую флиртует за завтраком.       Оу… Про них сразу всё понятно.       Обычно родители никогда не позволяли себе даже поцелуев в губы при Чонгуке и сестре, и в детстве такое игривое взаимодействие просто поднимало ему настроение, ведь если родители счастливы, счастлив ребёнок. Но Чонгук уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понять причину такого настроения. И теперь он тоже чувствует радость, но от осознания, что если страсти кипят, то их любовь ещё не угасла.       Он тоже так хочет в пятьдесят три года — прекрасного омегу рядом, совместных детей и флирт за завтраком после ночи любви. Чонгук так же, как отец постарается не сдать к пятидесяти годам, занимаясь в тренажёрном зале, практически не употребляя алкоголь и следя за питанием. Но, Чонгук уверен, причина его внешней и внутренней моложавости кроется ещё и в партнёре, ведь омега младше его на целых тринадцать лет. И дело не в том, что отец женился на том, кто помоложе, просто он довольно поздно встретил Хван Ханбина, своего истинного.       Папочка любит рассказывать на семейных посиделках, как много лет назад этот взрослый и пугающий господин Чон ухаживал за ним, совсем ещё молоденьким, восемнадцатилетним студентом. Он казался жутким и непонятным — богатым извращенцем на крутой машине (папа в те годы думал так про всех бизнесменов), вот только глаза «извращенца» были большими и добрыми, а руки, неожиданно, нежными. Намерения совершенно прозрачными. Сложно было не влюбиться. И не родить в девятнадцать Чонгука…       «Он даже не дождался твоего совершеннолетия! Как так?!», — возмущался сын. А папа ярко смеялся, утверждая, что своего совершеннолетия не дождался не господин Чон, а именно он.       Так что папа у него в тридцать девять всё ещё красив и желанен своим мужем, а вот Чонгук по стопам отца вряд ли пойдёт, ему нравятся омеги постарше. Кстати об омегах… Из-за визита Паков накрывается его поход в бар, где он планировал вечер с приятным продолжением в компании своей девушки.       Но отец спрашивает: — Чонгук, ты будешь присутствовать?       Это даже не вопрос. Ответить что-то, кроме «конечно» неприемлемо.       Однако, если с утра парень проклинал встречу с этим Чимином, который и так выбил его из колеи позапрошлой ночью, заполнив собой слишком много пространства в голове, то вечером, в момент, когда этот Чимин переступает порог дома, вся спесь куда-то улетучивается.       Молодой господин Пак кланяется и снова сияет аки голливудская звезда. Первым в глаза бросается то, что сегодня его причёска не открывает широкий лоб — волосы спадают по двум его сторонам, скрывая виски и вместе с ними волевые, острые черты лица. Он выглядит сегодня… Менее мужественно? Да, именно так. Теперь его выражение лица стало мягче благодаря пухлым губам, округлым в анфас скулам и небольшим, подкрашенным глазам. Теперь точно не скажешь, что альфа. Бета. Миловидный бета. Но вот взгляд, направленный аккурат на Чонгука, выдаёт его натуру.       Разговор идёт строго о делах. Все предельно серьёзны. Чонгук, всю жизнь подражая отцу, привык держать лицо, а по Чимину видно, что к делу относится крайне ответственно, это даёт понять, что лицо он не держит — он сам по себе максимально сосредоточенный, когда речь идёт о работе.       Отцу он нравится. Чонгуку… Не сказать, что тоже. Он всё ещё интересен и вызывает только положительные чувства, но он не понятен и… Да, Чонгук самую малость его боится.       Время тянулось медленно, стекало по распухшим от напряжения мозгам. Парень ещё тешил надежду наведаться сегодня в бар и провести ночь в желанных женских объятиях, но Пак Чимин зачем-то задерживается у них после обсуждения рабочих вопросов. И вечер он проводит дома, с Шато Марго в бокале.       Ничего себе отец расстарался… Сначала они сидят на террасе вчетвером, но скоро родители один за другим уходят в дом, сославшись на грядущий ранний подъём и головную боль от вина (от дорогущего вина 1973 года…). И Чонгук остаётся с ним наедине и заметно напрягается.       Чимина, впрочем, ничего не смущало. Он налил вина себе и омеге, поблагодарил горничную за дополнительную тарелку с закусками и снова одарил его улыбкой. Такой странной. Удивительной, на самом деле. Вроде широкой и открытой, но, в тоже время, какой-то аккуратной, лёгкой, совсем не под стать его пронзительным глазам. — Расскажите о себе, Чонгук-щи. Мы с вами будем много работать в будущем, но я о вас почти ничего не знаю. Хотелось бы иметь приятельские отношения. — Давайте на «ты»? — вылетает прежде, чем Чонгук успевает подумать. — Просто мне непривычно такое вежливое обращение от сверстника. А… Сколько вам? — Двадцать шесть. — Оу, вы старше, чем кажетесь… — Хах, восприму твою реакцию, как комплимент. Давай и ты со мной на «ты». «Хён» — будет уместно. — Ладно, хён. — Так… Где ты учишься? Чем живёшь? — В Высшей школе экономики*, изучаю… Экономику, — Чонгук забавно кивает, а Чимин снова весь внимание и во все тридцать два, — Живу учёбой, нашим бизнесом, ещё я рисую, пою. Несколько лет назад занимался тхэквондо и спортивными танцами, но сейчас предпочитаю тренажёрный зал. — Рисуешь что-то конкретное? — Нет, на самом деле. Людей, пейзажи, что-то абстрактное. Это любительски, поэтому изображаю то, что вдохновляет. — А пение? — В основном каверы. — Не пишешь сам? — Я исполнитель. Люблю интерпретировать уже существующее через своё мировоззрение. — Я бы послушал.       Чонгук неопределённо пожал плечами. Образовалась пауза. Затянулась. — Про меня спросишь? — Да… Интересует… Всё то же самое. — Университет я уже закончил. Кстати, тот же, где учишься ты. Но у меня два образования: экономическое и заочное юридическое. — Это круто, — Чонгук припоминает, как много ему пришлось уделить времени для изучения самых разных юридических документов, чтобы производить и поставлять алкоголь. — Тоже увлекался тхэквондо, у меня чёрный пояс — обожаю боевые искусства. Сейчас люблю читать в свободное время и иногда играю на пхири*. — Ты флейтист? — брови омеги взлетают. — Не профессиональный, конечно. Но да, люблю наигрывать мелодии, особенно гуляя на природе — это возвращает гармонию. Я сам смастерил себе флейту. — Я тоже люблю вылазки на природу, но предпочитаю кататься на великах. — На флейте не поиграешь, но тоже здорово. Я как-то катался с друзьями.       Они отпивают из бокалов. Чимин тянется за фруктами и протягивает ему кусочек яблока на шпажке. — Расскажешь про детство в Эмиратах? — Это немного личное. — Я же не прошу подробностей. Просто у меня нет чего-то особенного, что можно тебе рассказать, потому что моё детство прошло здесь, в Корее. Это менее интересно. — Ну… Я родился в Сеуле, но у меня нет никаких воспоминаний из детства об этом месте, потому что отец перевёз нас с папой в пригород Абу-Даби, когда мне было два. Раньше ведь у нас был бизнес по производству строительных материалов, но здесь, в Корее, у отца начались большие проблемы с арендой помещений и с поставкой, потому что твой отец в то время в первый раз уехал в Китай. — Да, я помню это, у нас тогда тоже были крупные неприятности. Мне было семь лет и мы с сестрой и мамой впервые остались одни дома. — А нам поступило выгодное предложение из Эмиратов от одного влиятельного человека и по совместительству отцовского хорошего знакомого. Пришлось перевезти большую часть производства в эту страну, и нам не было никакого смысла оставаться в Корее. — Что папа сказал? — Папа был не в восторге. У него в Сеуле вся жизнь, он ещё даже не закончил университет, а на руках уже был двухлетний я. Но, конечно, он поехал за мужем, куда деваться… Да и отец помог ему закончить университет. Я имею ввиду не финансовую помощь, потому что мой папа далеко не глуп, но он помог быстро перевестись на заочку, нанял няню, чтобы было время сидеть за книгами, и поощрял его успехи в учёбе.       Чонгук замолкает. Знает, каким будет следующий вопрос. Нечто вроде: «Как проходила там твоя жизнь?». А если рассказывать о прошлой жизни, то невольно придётся выворачивать душу. Но Чимин… Он вроде неплохой человек и близок с ним во взглядах, а атмосфера располагает чем-то поделиться: тёплый летний вечер, шуршащие от лёгкого ветерка листья деревьев, сумерки и красное шато… — Я рос в закрытой среде, потому что в основном получал домашнее образование. Там почти нет школ в которых ребёнок может изучать предметы на английском языке. Математику и ещё некоторые науки я изучал в классах с другими детьми. Но такие предметы, как корейский, музыкальная грамота, фортепиано, рисование, политология и экономика я учил с репетиторами. Поэтому я чаще всего находился дома с няней и папой, который всегда был для меня лучшим другом. Я очень редко общался с другими детьми, а с кем общался в школе — это всё были омеги, у которых нет права голоса и их будущее состояло лишь в том, чтобы выйти замуж и родить детей. Поэтому отец сказал, что я смущаюсь альф. Я не то что бы смущаюсь, просто мне комфортней с людьми моего пола, с которыми я прожил аж до пятнадцати лет. — Положение омег в той стране, должно быть, шокировало тебя? Я осознаю эту колоссальную разницу в менталитетах. Здесь мы с тобой наедине пьём вино, и никто не проронит в нашу сторону хоть слово, а там омеги носят абайю*, хиджаб* или никаб* и ни дай бог останутся наедине с альфой не из своей семьи. — Я не был прямо в культурном шоке. Родители растили меня с пониманием, что я должен уважать и в некоторой степени соблюдать культуру, в которой живу, но они всегда говорили, что я не принадлежу этой культуре. Чтобы мы с папой не сошли с ума в том законсервированном мире, он часто вывозил нас в Корею, Японию. Я был в Америке, в Европе, в Австралии, так что я всегда осознавал, как должен жить, но в Абу-Даби, в большинстве своём, я носил хиджаб и абайю… Никто не заставлял, но так как мы именно жили в Эмиратах, а прогресс добрался не до всех умов, отец боялся, что нам причинят вред из-за внешнего вида. — И что, ты ходил в закрытой одежде всё время? Я думал, что иностранцам достаточно закрыть тело. Например, футболки, штаны. К тому же ты парень. Ты красивый, но явно не выглядишь хрупким омегой.       Чонгук делает вид, что не слышал этого завуалированного комплимента. — Не всё время, но в школу и в торговые центры носил чёрную, закрытую одежду в обязательном порядке. Я был довольно субтильным, нежным подростком до того, как занялся спортом. С одиннадцати лет по их меркам я был в брачном возрасте, потому что достиг фертильности, а папе было всего двадцать один, когда мы туда только переехали. Наша безопасность была превыше всего, поэтому мы одевались согласно их традициям. На самом деле, если родиться там в обеспеченной семье, с самого рождения смириться со своим положением и выйти за достойного супруга, то жизнь покажется сказкой. В домах у них дворцы, омеги прекрасны и живут, ни в чём себе не отказывая, в то время, как мужчины пашут, обеспечивая семьи. Мои друзья-омеги были из обеспеченных семей и были помолвлены с самого рождения. Они всегда говорили, что быстрее хотят замуж, чтобы промучиться несколько лет, отрожаться и спокойно жить в почёте и роскоши. Но… Это если идеальный сценарий. А вообще там слово омеги веса не имеет. По законам шариата омеги обязаны удовлетворять мужа как и где он того хочет, муж может запретить оказывать супругу медицинскую помощь. В изнасиловании у них винят не насильника, а жертву, ведь это она была недостаточно осторожна: спровоцировала и обесчестила семью. Альфы могут свободно изменять омегам, пренебрегая законами, которые они так свято чтят — это не особо порицается и на самом деле ограничивает мужчину только совесть, которой, разумеется, можно пренебречь: «то, что происходит под крышей, Аллах не видит», — так и говорят. И пока всё это происходит вне дома, омеги, которые заботятся о своей чести и хотят долго жить, находятся за закрытыми дверьми, даже не имея права позволить чужому человеку увидеть свои запястья. Это лицемерно. Я понимаю, что так бывает не всегда и многие арабы свято соблюдают постулаты своей веры. Но я всё равно не могу такое понять — когда один человек имеет полную власть над другим. Когда мне было пятнадцать и отец сказал, что мы возвращаемся обратно в Корею, чтобы начать новый бизнес, я был по-настоящему счастлив. — Тут ты свободен и сам выбираешь, кого и как любить, чем заниматься, в чём ходить. Отказать Пак Чимину распить бутылку вина или остаться с ним и поговорить, — подмигивает мужчина.       Чимин уговаривает уже второй бокал, однако у него опьянения ни в одном глазу. Чонгук снова пожимает плечами и остаётся сидеть с бесстрастным лицом. — Что изменилось здесь? Наверно, хиджаб сразу полетел в мусорку? — О, так и было! — усмехается омега. От воспоминаний о том подростковом бунте настроение подскакивает вверх и на радостях парень тянется за бутылкой. — Я выкинул всю ту одежду, и почти сразу пошёл с папой по магазинам. Я был так рад обычным вещам, вроде школьной формы, и возможности, как все мальчики, носить джинсы, ничем их не закрывая. Для меня это правда дико — носить одну одежду, скрывающую тело везде, где следует, и сверху надевать другую — балахон от головы до пят полностью чёрного цвета… Ты даже не представляешь, какое удовольствие я испытал, расхаживая по городу в кроссовках, кожаных облегающих штанах и рубашках! Я любил гулять просто ради того, чтобы ходить в модной одежде и смотреть на красиво одетых людей. Я сразу объявил, что рожать никогда в жизни не стану. Мне хотелось быть самым обычным парнем, поэтому я занимался спортом и ходил в качалку в старших классах, заимел чёрный пояс по тхэквондо и обучился вождению. Татуировки набил. — Правда? Показывай.       Парень закатывает рукав льняной рубашки, чтобы показать забитое предплечье.       Изначально он мечтал о целом рукаве от плеча до кончиков пальцев, но отец, дававший ему послабление в любых начинаниях, это не одобрил. «Всего хорошо в меру», — сказал он и попросил набить самые важные символы в месте, которое не будет видно во время офисной работы, но которое смогут видеть родные и друзья в неформальной обстановке. В итоге на предплечье у парня знак «Love», подобный тому, какой показывают рокеры (со сложенными к ладони средним и безымянным пальцем); скрипичный ключ; бутылка вина фирмы «Kore wine» и рядом бокал, в котором плещется изысканный бордовый напиток — дань успешному новому началу; также есть символ течения времени в виде циферблата, стекающего по стене и силуэт орла, широко раскрывшего свои крупные крылья — символ его внутренней свободы. Каждый рисунок отделяется эстетичными, угловатыми надписями, среди которых первой в глаза бросается «Rather be dead than cool» — девиз Курта Кобейна. — «Лучше быть мёртвым, чем жить без страсти» — я так это перевёл в своё время, — задумчиво проговаривает Чимин. — Я думаю, Курт Кобейн вложил примерно тот же смысл, — альфа просит повернуть руку. — Ты тоже любишь «Нирвану»? — Увлекался одно время. Но этот девиз остался со мной до сих пор. Отлично выглядит, Чонгук. У тебя хороший вкус. — Я хочу набить ещё что-то, связанное с рисованием, и глаз своего папы. Мне кажется, что так я всегда буду под его присмотром. И остановлюсь на этом. У тебя есть тату? — Да. Вот число 13 на запястье, — Чимин отгибает манжет рубашки. — Чтобы показать остальные шесть татуировок мне придётся раздеться. Самая интересная из них «Nevermind» вдоль рёбер. Как-нибудь я тебе покажу.       Чонгук допивает остаток вина из своего бокала и ничего не отвечает. Он хочет закончить разговор. Уже стемнело, в голову уже дало и клонит в сон. А Чимину… А Чимину завтра на работу.

***

      У Чонгука очень красивая девушка. Стройная, миниатюрная, длинноволосая кореянка с пухлыми губами, налитой грудью и, главное, с попой и бёдрами, ведь он не понимает моду на худощавость. Она старше его, она спортсменка, художница и модель, она тоже успешно заканчивает университет, ведь далеко не глупа. Она просто идеальна, но… Чонгук её не любит.       Секс у них отменный, интересные разговоры за сигаретой после; с ней и выпить, и за жизнь поговорить, и спустить стресс после учебной недели, ведь её минет превращал его в неловкого, сверхчувствительного девственника.       Но он её не любит. Завтра они расстанутся. Возможно, она чувствует приближение конца, поэтому этот долгожданный вечер был особенно отчаянным и жарким. И как хорошо, что никакие Пак Чимины его не прервали.       Этот Чимин… Он снова поселился в его голове. Ничего особенного в мыслях не вытворяет, но его образ то и дело маячит в сознании… Чонгуку сто процентов нужно расстаться, потому что девушками он уже пересытился. Вот она, лежит рядом, абсолютно голая и прекрасная, готовая ещё на один заход, судя по тому, как наглаживает его тело, а Чонгук думает о мужском предплечье с татуировкой «13», овитом венами… Точно. Ему просто нужен парень. И с этим проблем не будет, ведь отчего-то мальчики-омеги, выбравшие пассивную роль, никогда не отказывали ему в близости. С женщинами было сложнее, потому что для них Чонгук просто мужчина, ну, может, более чуткий и заботливый, к тому же не с самым толстым членом. Но вот мысль о нежном, мужественном омеге берущим другого, более хрупкого омегу неизменно возбуждала обе стороны. И, если быть честным, с мужским телом у него получалось обращаться гораздо лучше, чем с загадочным женским.       Чонгук ведёт себя, как кобель, скажете вы? Лежит в постели с одной, думает о том, как займётся любовью с другим… Всё не так категорично. С этой девушкой у них был уговор на особый вид свободных отношений. Они не трахались друг с другом и ещё со всеми подряд, они были постоянными, но единственными партнёрами и договорились, что как только кому-то надоест, то мирно разойдутся. То есть их отношения были больше похожи на секс по дружбе, хотя раньше они не были знакомы. Девушка сразу поняла, что их «союз» мимолётен, ведь Чонгук обмолвился, что просто хочет получить больше опыта. Она знает, что Чон — золотая молодёжь, отпрыск богатой семьи и когда-нибудь этот мальчик станет мужчиной, обязательно женится, и применит свой опыт для будущей жены.       Они по очереди принимают душ и покидают номер отеля, довольно тепло распрощавшись. Она первая заговорила о расставании. Чонгук предлагает поддерживать связь, но девушка уверяет, что это вряд ли возможно, ведь они птицы разного полёта. В мыслях парень соглашается. Он оплачивает крупный счёт за люксовый номер, за бар и вызывает ей такси. Когда машина подаётся, он галантно открывает дверь и целует руку на прощание. Она уезжает в приподнятом настроении — вот и ладно.       Чонгук всегда хорошо обращался со своими партнёрами. Да, они были друг у друга только лишь ради удовольствия, но они ведь были и оставили определённые воспоминания о времени, проведённом вместе — эти воспоминания должны быть исключительно хорошими и не ложиться тяжестью на совесть. О каждом человеке, который доставлял ему приятные ощущения, Чонгук заботился. Много ли их было? Не один и не два, но он никогда не практиковал «one night stand»* в рандомном заведении. Каждый партнёр именно встречался с ним некоторое время и обязательно показывал ему справки об отсутствии всем известных заболеваний. То же делал и он. Отец научил. После переезда в Корею был проведён обстоятельный урок по постельным и межличностным отношениям.       Домой парень возвращается в двенадцать ночи. По обычным меркам не так уж поздно.       Тело приятно ломит, в паху остатки ласкающей истомы — он кончил сегодня несколько раз, голова свежая и в ней долгожданная пустота. Великолепно… Он немного пьян и пахнет сигаретами, но если быстро проскочить в комнату и принять душ, никто не заметит. Дело не в том, что он скрывается от родителей, словно подросток, просто ему неудобно появляться в таком состоянии перед ними — это его личная жизнь.       Но дальше просторной, светлой гостиной Чонгук не проходит. Останавливается в дверях, замерев, ведь встречается взглядом с этим… Этим Чимином.       Блять, серьёзно? Который день подряд ошивается здесь, ещё и в двенадцать ночи?.. Парень хмурит брови и первым делом решает извиниться перед отцом. — Я не знал, что господин Пак сегодня будет здесь. Прошу прощения.       Но отец вовсе не злится. Подзывает Чонгука, чтобы притянуть к себе и поцеловать его в щёку. Слишком много близости между взрослым сыном и отцом? Но ведь у Чонгука есть та самая привилегия на нежности от родителя-альфы.       Господин Чон вмиг унюхивает сигареты, вино и секс — Чонгук за ненадобностью совсем не скрывал свою мешанину омежьих ароматов. Осудит ли? Нет, поддержит. Он считает, что достаточно хорошо его воспитал, чтобы отпускать в самостоятельную жизнь и позволять развлекаться. Он знает, что омегам, которые встречались с его сыном, крупно повезло.       Чимин, очевидно, тоже считывает положение и переглядывается с Чоном-старшим. На его губах самая настоящая наглая ухмылка. Чонгук поспешно отводит взгляд. — Папа здесь? — парень только сел на диван и тут же испуганно встрепенулся. Перед отцом появляться в таком состоянии не стыдно, Чимин тоже альфа, всё должен понять. А вот к папе семейство относится с пиететом. — Нет, на твоё счастье. Поехал с друзьями в спа перед своим юбилеем. Наркота была? — Отец, я никогда… — начинает Чонгук горячо объясняться. — То-то. Проверка на реакцию, Чонгук-и, спокойно.       Отец разговаривает с ним строго. Не только с ним, вообще-то, даже с папой. Командный тон — издержка руководителя. Но сегодня строгость разбавляется улыбкой тонких губ, точно таких же, как у Чонгука. — У нас с Чимином-щи была скорее дружеская встреча, чем деловая, поэтому не посмели тебя отвлекать.       Альфы снова переглядываются и их улыбочки становятся шире. — Ну, как оно, мой любимый взрослый сын?       Чонгуку от такого вопроса неловко, но он виду не подаёт, он ведь тоже мужчина. Кого стесняться? Парень расставляет колени, копируя позы альф, и откидывается на спинку дивана. «Оно» очень хорошо, отголоски оргазма до сих пор не сошли. Но им отвечает почти невинное: — Мне всё понравилось. — Ещё бы, — хмыкает Чимин. Сегодня он снова с причёской, прикрывающей лоб. Интересно, насовсем сменил стиль? Хочет выглядеть моложе? — У тебя парень? Девушка? — в тон Паку продолжает отец. — Девушка, но мы расстались. — Сразу после?! — Чимин размыкает пухлые губы в притворном удивлении. — У нас были свободные отношения, и именно она первой заговорила об этом, я планировал расстаться завтра. — Хотел бы я видеть лицо той, кто первой бросила тебя.       Взгляд Чимина меняется — гаснут искры наглости, он становится более проникновенным. — Дело к тому шло, — омега старается игнорировать странную дрожь внутри. Он тянется фруктам, что всегда лежат в корзинке на столе, полностью переключает своё внимание на сочное яблоко.       А в голове одно: «что он имел ввиду?».       Чонгука, разодетого в рваные джинсы, рубашку в клетку и чёрную косуху, очень скоро отпускают в душ — папа с минуты на минуту должен вернуться. От его личной жизни альфы полностью отвлекаются. И парень, взбегая по лестнице вверх, снова благодарит судьбу за то, что он родился омегой. Всё же мужчины в известной степени деликатны с ним, даже не смотря на то, что он трахается с девочками.

***

      Вечеринка в честь папиного юбилея проходила в тесном семейном и дружеском кругу. С минимум алкоголя (их семейное вино), с приятной музыкой, фотографиями и традиционной корейской кухней. Фишкой вечера было то, что праздновали у бассейна, провожая последние августовские деньки.       Папа весь светился и ловил на себе восхищённые взгляды. Что в восемнадцать лет, что в сорок — он всегда был эффектным, но чертовски милым омегой, который магнитом притягивал к себе людей. Папа, худой и высокий мужчина с поистине стройными ногами (Чонгук в него) и модельными пропорциями тела, в последнее время отчего-то стал носить свободную одежду. Ему, конечно, всё к лицу, но сколько Чонгук себя помнил, он любил утончённые, смелые образы и умело показывал своё тело так, чтобы все достоинства на виду, но в то же время, чтобы не было слишком откровенно.       Причина этой странности всплывает на поверхность, когда папа берёт слово и обращается к своему мужу, держа в руке бокал с вишнёвым соком. — Дорогой, я тут стал на год старше, седина в голову, бес в ребро… В общем, вот тебе волшебный мешок, взгляни, какой подарок я вчера в нём обнаружил.       Омега протягивает супругу пакет с логотипом фирмы, Чонгуку не известной. И понятно, почему… — Милый, правда? — шокированный господин Чон аж подскакивает с места, пока вынимает из пакета детский крохотный комбинезончик.       Все за столом удивлённо смотрят на растерянного альфу с этой милой вещицей в руках. — Пап, ты беременный? — Чонгук шокирован не меньше.       Отец и сын знают, что это значит для Ханбина.       Много лет назад омега довольно тяжело рожал своего единственного ребёнка, несмотря на свой юный возраст. Он не пил, не курил, вёл активный образ жизни — когда-то он был хорошим танцором. Просто такова природа мужских омег — отчего-то проблемы возникают на ровном месте, там, где их быть не должно. Несколько лет после молодая семья не задумывалась о рождении второго ребёнка, ведь у Чон Чонхуна уже была старшая дочь от первого брака, который распался ещё до того, как он встретил истинного, а юный Ханбин учился быть родителем да и просто учился, заканчивая университет. Бизнес, малыш-Чонгук, учёба — не до того было. Но лет через десять они приняли решение родить второго и вот здесь начались серьёзные проблемы. Ханбину было почти тридцать, Чонхуну уже за сорок и у них за целый год стараний ничего не получилось с ребёнком. Оба пошли по врачам: обследования, гормоны, ЭКО, годы мучений и… Ничего. С годами они успокоились, хотя прошли через слёзы, срывы и разбитое сердце. Они не сдались, а просто поняли, что должны быть благодарны судьбе за подрастающего сына, который день ото дня радовал их своими достижениями.       А теперь… Папа, видя реакцию мужа, в слёзы, Чонгук давай скорее его обнимать, как и бабушка с дедушкой, господин Чон же с густой смесью самых разных эмоций тоже тянется к своему омеге. — Смотри дальше! Не всё ещё увидел! — шмыгая носом, подначивает папа снова заглянуть в пакет.       Господин Чон выкладывает на стол детские вещи и на самом дне находит снимок УЗИ с совсем ещё крошечным эмбриончиком. — Двенадцать недель, любимый, уже третий месяц ждём. Сказали, риски позади, значит, выношу.       Отец плачет. Не навзрыд, но мужская скупая скатывается и не одна. Они долго не могут друг от друга оторваться, но никто и не торопит — каждый из присутствующих знает, как сильно эти двое любят друг друга и как долго они ждали этого заветного момента.       Вот же ирония судьбы… Годы непрерывных попыток искусственного оплодотворения, миллионы вон, потраченные на лечение, а зачали в итоге абсолютно случайно и как полагается — в любви.       Рано или поздно тучи разойдутся, обязательно засветит солнце. Каждому, без исключения.       Но вот Чонгуку сегодня солнце не светило…       Этот Чимин подошёл к нему, сидящему за столиком на террасе, довольно неожиданно. Хотя… Учитывая его беспрерывное посещение дома семейства Чон и его пристальное внимание к Чону-младшему, их разговор — закономерность. — Я уже поздравил твоих родителей пополнением, думаю, тебя тоже стоит поздравить. Кого бы ты хотел? Сестру или брата?       Чимин опускается рядом с ним и закидывает ногу на ногу. Рядом — это в десяти сантиметрах, так что приходится отодвинуться. И говорить с ним тоже приходится, потому что важный партнёр по бизнесу заслуживает как минимум вежливости. — Мне всё равно, кто родится, я буду рад и сестре, и брату.       Чимин делает последний глоток из своего бокала и ставит его на стол. — Нашёл новую девушку? — Чимин-щи, тебе не кажется, что ты лезешь в чужую личную жизнь? — Чонгук правда пытался быть с ним тактичным. — Я не лезу, это обычный вопрос о статусе любовных отношений. Вот у меня их нет на данный момент — это не тайна.       Он удивительно терпеливый… — Почему нет? — вопрос вырывается прежде, чем Чонгук его фильтрует. Но правда же интересно, почему этот привлекательный альфа-бизнесмен ни с кем не спит. Росточком не выдался, и омеги не дают? Ох, дорогой язык, пусть это останется только в мыслях… Или он просто утаивает информацию, прикрываясь невинностью и избирательностью — что там хотят изобразить люди, которые скрывают, что любят потрахаться? Чимин любит, по нему видно. Взгляд у него слишком заигрывающий, манера общения — флирт, а вид совершенно расслабленный. У этого человека точно нет комплексов по этой части. — Я тоже недавно расстался. Захотелось новых ощущений.       Чонгук почти ляпнул: «как и мне», только в этот раз думалка сработала прежде. — Новые — это как мистер Грей? Красная комната там… — вместо этого выдал он. Ну, тоже не самый хороший вариант для целомудренных бесед.       Чимин запрокидывает голову и от души хохочет. Чонгуку как-то не смешно, но внутри оживает интерес к этому бессмысленному разговору. — Думаешь, я из тех, кому понравится связывание, плётка и кляп? — Я не знаю, из каких ты.       Смех заканчивается, на смену ему приходит вновь внимательный, но теперь снисходительный взгляд. — Хотя… Если по обоюдному согласию, можно и кляп, Чонгук. Я открыт экспериментам.       Вот зачем была ему нужна эта информация? Заче-ем?       Чимин поправляет чёлку и во все тридцать два улыбается горничной, которая поднесла им поднос с двумя бокалами, бутылкой вина и вазочкой нарезанных фруктов. А это зачем?.. Чонгук оглянулся к бассейну. Отец сидел на шезлонге с папой и с бокалом сока в руке — поддерживал беременного супруга — и салютовал им с Чимином. А, ну понятно… Чтобы разговор клеился.       Родители выглядели буквально укутанными в любовь. Они только что искупались в бассейне. Папа заглаживал мокрые волосы за уши, подставив лицо лучам солнца, и он так явно наслаждался объятиями мужа, что был не в силах контролировать свое откровенное счастье. Альфа же не мог отвести от омеги взгляд. После новости о беременности в нём на бессознательном уровне проснулся инстинкт заботиться, опекать. У этих двоих сейчас особое состояние, свойственное только истинной паре — когда двое не могут оторваться друг от друга и альфа начинает чувствовать сильнейшую тягу к человеку, которого когда-то назвал своим. Ничем и никогда не разорвать эти крепкие узы. Суровые лидеры-альфы глубоко романтичны по своей натуре, вот только сами отказываются это признавать. Но как же приятно увидеть такую связь воочию. Чонгук понимает, почему большинство омег по-прежнему выбирают альф, и даже немного расстраивается от того, что сам никогда подобного не испытает, потому что между двумя омегами не может случиться истинности.       Приходится отвернуться, чтобы не окунаться в грустные мысли.       Чимин мастерски разлил вино и уверенно протянул один бокал омеге. Чонгук, поджав губы, его принял. И начал вспоминать, с каких пор стал так часто выпивать. — Может, за любовь? — предлагает альфа.       Третий бокал вина обволакивает сознание. Становится как-то неприлично хорошо. Настроение располагает к честному ответу на вопрос: — Так ты встречаешься только с девушками-омегами?       Хотя Чонгук искренне не понимает, какое ему до этого дело… — Нет, я и парней люблю. — А какой типаж мальчиков?       «Мальчиков», боже… Звучит так, будто он снимает проституток. — У меня нет определённого типа. Вижу человека, общаюсь с ним и понимаю, что он мне приятен, а дальше мы спим, если желание обоюдно. Но вообще… Мне нравятся ниже ростом, стройные, но фигуристые, не люблю худышек.       О-ох, как язык развязало…       Впрочем, Чимин получает ответ, который хотел услышать. — Почему решил быть сверху? Не похоже, чтобы отец на тебя давил или терроризировал, взращивая сурового наследника. — Отец довольно жёсткий человек в работе, но никогда не обращался со мной плохо. Для него семья — святое. Сейчас я прекрасно понимаю, насколько хорошую стратегию воспитания он выбрал, не налагая запретов на всё подряд, не требуя сплошных пятёрок, не стараясь вырастить солдата. Он видел, что я сам тянусь к знаниям и поощрял это. Положительный пример перед глазами делает чудесные вещи с психикой ребёнка. Отец для меня пример, я хочу быть, как он. — Твой папа тоже хороший, сильный человек, имеет несколько свадебных салонов, которые, я слышал, тоже очень успешны. Омега, каких поискать. — Да, но… Ладно, — Чонгук допивает и решает продолжить поток вечерних откровений. Чимин ведь либеральных взглядов, значит, поймёт. А если поддержит, то они вполне смогут стать друзьями. — На самом деле меня ужасает перспектива быть присвоенным кем-то, то есть занять пассивное, зависимое положение. Раздвигать ноги, позволять иметь себя, рожать… Это вообще не для меня. Я не знаю, откуда во мне этот страх, эта боль, но каждый раз, когда я слышу об изнасилованиях, об ущемлении прав и свобод омег, об «обязанности» рожать и обязанности быть всем и каждому обязанным, в моей груди зарождается гнев. Мне ужасающе больно за каждую сломанную судьбу, за каждый похотливый взгляд и домогательство в сторону моего пола. Все лезут в трусы к омегам — с целью трахнуть или напомнить, что часики-то тикают… Раздвигаешь ноги — плохо, не раздвигаешь — ещё хуже. Я должен обслуживать желания мужчин, но ни в коем случае не должен их провоцировать, заботясь о своей чести, ведь невинность им нравится и возбуждает... А почему я должен кого-то возбуждать? Почему альфы сами не заботятся о чести омег? Она вообще хоть чего-то стоит? Кругом двойные стандарты. Даже в наше время процветают идиотские установки, что моё место на кухне, что я должен терпеть дурость альфы и быть мудрее, ведь именно на мне держатся отношения, и всю жизнь обязательно должен терпеть боль — ведь такая у меня доля. Не слишком ли много? Ты можешь сказать, что не мне об этом рассуждать — ребёнку из благополучной среды, которого пальцем никто не тронул и в чью сторону плохого слова не проронил… Но в том-то и дело! Я знаю, как должно быть, знаю, что такое быть уважаемым за старания и ум, знаю, что такое не быть изнасилованным и иметь право выбора. Я выбрал активную роль, борьбу за свои права и демонстрирую этим примером своё настоящее место. Всю жизнь на это положу, обещаю.       Удивительно, но Чимин смотрит на него с абсолютным пониманием. Удивительно не потому, что он мужлан с ущемлённым эго (Чимин же с самого начала выразил ему поддержку), а потому, что он молчит и даже не делает попытки оправдать патриархат. Даже не вякает про высокую смертность и потребность в рабочей силе, из-за чего омеги были обязаны ложиться под альф и воспроизводить человечество. В этих аргументах логика якобы проста — оплодотворителей много не надо, одного на всю деревню хватит, а вот роды в поле губили за раз несколько жизней. Эта тема почти всегда поднималась, когда Чонгук оказывался в компании альф. Некоторые особо умные мужчинки прямо в лоб заявляли, что лучше бы он пошёл рожать вместо того, чтобы трепать языком о феминизме, а те из альф, кто его поддерживали, всё равно то тут, то там вставляли своё весомое слово (эго-то ущемлялось).       Чимин же говорит: — Я восхищаюсь тобой, — искренне говорит, это видно. — Я согласен с каждым твоим словом и, если потребуется, всегда тебя поддержу.       Вот такого Чонгук совсем не ожидает… В его груди заметно подтаивает к этому человеку.       Он точно знает, что Чимин не строит из себя профеминиста, чтобы снискать расположение. Если вспомнить, этот мужчина за всё время их знакомства ни разу не перешёл черту приличия. Он даже не приближался к ней. Не было ни прикосновений, ни навязчивых, недвусмысленных подкатов, надавливаний феромоном — а такое альфы ни раз пытались с ним провернуть, и как же хорошо, что гормональные препараты снижают его омежью чувствительность к минимуму. Да, Чимин флиртовал, но он так общается со всеми. И общается он, важно заметить, с Чонгуком на равных. Можно списать такое вежливое поведение на то, что они находятся на территории Чонгука, где отец, охрана, персонал, да и они когда-то станут партнёрами — нельзя портить отношения. Но омеге кажется, что окажись он с Чимином наедине в номере отеля, то его поведение бы не поменялось. Чонгук просто чувствует это, а с чутьём у него всё в порядке. — На самом деле у меня есть травмирующий опыт, связанный с ущемлением прав. Это не какое-то ужасное событие вроде насилия, но сейчас я понимаю, что это довольно сильно повлияло на мою психику.       Чимин внимательно слушает. — Когда мне было одиннадцать лет... Одиннадцать лет, господи… — парень разочарованно сжимает кулаки, сведя брови к переносице. — Как сейчас помню: я только сделал домашнее задание по математике, посмотрел по серии «Рейнджеров» и «H2O», и спускался ужинать. Но когда я сбежал вниз по лестнице, то наткнулся на папу, который как раз поднимался наверх, чтобы предотвратить моё появление на первом этаже. Оказалось, что к нам нагрянули особые гости. Настолько особые, что папе пришлось закрыть меня собой, чтобы они меньше пялились, ведь я был одет в короткие шорты и футболку — дома была жара. А пришли эти люди свататься, хён. Это были какие-то чересчур уважаемые господа с завидным женихом, от которого отказываться, по их словам, — верх глупости, если отец хочет, чтобы его бизнес процветал на мусульманской земле. Жениху было сорок шесть лет. А я был ещё даже не течным — невинный ребенок, который мало что знал про отношения альф и омег. Но зато я знал, что такое «свататься», в детстве меня запугали тем, что мусульмане иногда похищают омег. В тот момент я выглядывал из-за папы и думал, что мне пришёл конец и что прямо сейчас меня заберут, потому что «жених» с бородой и брюхом не отводил от меня взгляд. Отец попросил увести меня наверх, а сам принялся выставлять их из дома, не без помощи телохранителей и начальника службы безопасности. Мы с папой и так были ограничены в передвижениях вне дома, а после этого случая вовсе стали ходить с охраной три-четыре человека. Бизнес наш, к слову, никак не пострадал. Петушары…       Чонгук залпом глотает вино. — Одиннадцать лет, Чимин-хён… Они там подкладывают детей под старых мужиков. Если бы отец был другим человеком, то меня на полных правах каждую ночь, на протяжении многих лет мог насиловать взрослый мужик, без права возразить и без возможности прекратить это. Был бы непослушным — принудил, отказался сосать — избил, он мог, по нему было видно. Они там так «воспитывают» омег. Они их убивают! — полный ужаса голос дрогнул. — В тот вечер я повзрослел. Родители не хотели, чтобы я слышал эти разборки и погружался в подробности инциндента, но я всё понял, со временем. — Чонгук, тебя никто никогда не тронет. У тебя прекрасная семья, ты сам очень сильный. — Да, но если бы не было семьи? Иногда я просыпаюсь ночью из-за кошмаров и думаю — а что, если бы не было мужчины-защитника? Представь: омега живёт в неблагополучном районе или в условиях вроде военных, у него нет альфы, который бы заступился и его находят один или несколько чужих альф. Пустят по кругу, без сомнений. Или возьмут в сексуальное рабство. Эта ужасная жажда обладания… Это не инстинкты! Не всплески гормонов у бедных, голодающих мужчин! Доказано учёными, что у насильников уровень тестостерона в крови не повышен. Это лишь жажда власти и унижения слабого. Это страшно. Даже животные добиваются самку, прежде чем совокупляться они демонстрируют красоту, силу, достоинство, убеждают, что именно они имеют право на создание потомства с ней. А что же у людей?.. Мне правда физически больно от этих мыслей.       Чонгук злился, но теперь заметно грустнеет, а расслабленная атмосфера исчезает без следа. — Да, такие вещи происходят и это ужасно. Поэтому омеги должны бороться за себя, уважать себя, отстаивать права. Я верю в то, что однажды люди поймут, что акт насилия — это страшное преступление, придут к тому, что обществом должен порицаться насильник, а не жертва, которая была пьяна, шла ночью по улице или была в короткой юбке… — Мы прячем глаза, не смотрим на мужчин, чтобы не провоцировать их на контакт, боимся компаний на улицах, таксистов, не берём алкоголь из чужих рук, избегаем пьяных людей, безлюдных подъездов и ночного времени. Мы вынуждены опасаться самой жизни. Разве это нормально? Мусульмане полностью закрывают своё тело чёрной тканью якобы для того, чтобы мужчины не вожделели их. Но это неправильно! Что о себе возомнили альфы, раз готовы оправдать преступление открытой шеей или голенью? Если надел открытую одежду, значит, тебя можно насиловать, так что ли?! Призыв к действию? Это бред! — Поэтому каждый: и альфа, и омега, и бета, должены начать изменения с человека в зеркале — Майкл Джексон, знаешь?       Чонгук, пустивший первые слёзы, кивает. — Каждый должен для себя решить, что насилие неприемлемо и в своей сути должно порицаться, без разборок, кто прав, кто виноват. Я открыто поддерживаю омег и всегда озвучиваю свои мысли. Чем больше людей говорят об этом, тем быстрее и эффективнее меняется сознание общества — общественное мнение многое значит. И поэтому я должен поддержать тебя, Чонгук. Ты удивительный.       Омега вытирает тыльной стороной ладони слёзы, но Чимин протягивает ему свой чистый платок и нагрудного кармашка летнего пиджака. — Извини… — шмыгает носом парень. — Всё нормально. Ты болеешь за это сердцем, что тоже достойно уважения.       «Почему ты такой…», — проносится в голове отчаянная мысль и Чонгук не сопротивляется, когда Чимин просит разрешения его обнять. Их первый тесный контакт.       Чимин сильный и приятно пахнет. Его прикосновения осторожные, мягкие.       Сердце пропускает удар.