Туман после рассвета

Ссоры с Джозем были редкими. В основном все скандалы заканчивались, даже не начавшись. Иногда Джоз сразу признавал, что был неправ, иногда Ровена брала вину на себя, но так или иначе, они никогда не уходили в ночь с конфликтом, предпочитая ложиться спать с легкой головой и любящим сердцем. Но этот раз был исключением. Ровена никак не могла улучить момент и расспросить Джоза про нового пациента, а Джоз всеми силами оттягивал этот разговор. Почему-то он терпеть не мог обсуждать работу дома, и Ровена каждый раз сворачивала разговоры, даже если ей хотелось обсудить новые отвары или ингредиенты, которые ей прислал Невилл. Этот день стал исключением. Драко Малфой не был обычным клиентом Джозефа, он был ее личным врагом, и их вражда в прямом смысле была завязана на крови. Ровена вес понимала. Что Джозеф дал клятву Гиппократа помогать каждому, не примешивая личное отношение. Что по своему положению он был обязан брать на себя самые ответственные дела. Ровена даже понимала то, что он должен был содержать свою семью, где у него подрастали двое детей, но все равно она не могла понять и принять подобный поступок. Ей казалось, что история ее жизни достаточно тронула Джозефа за живое, чтобы тот отказался пускать этого человека даже на порог, а тут такое письмо от Малфоя. Кто-то из них ей врал, и Ровене было жизненно важно выяснить, кто из них. Ей многие советовали начинать серьезную беседу исподволь; приготовить романтический ужин, расслабиться и только потом приступить к обсуждению проблемы, но Ровена все это считала чепухой и только тратой лишнего времени в данной ситуации. Разумеется, она была не против устроить романтический вечер, но не хотела смешивать его с разборками и конфликтами, а она понимала, что без этого обойтись будет невозможно. Каждый в этом конфликте захочет быть правым, и никто не сдаст позиций; одним словом, Ровену ждал прекрасный вечер, и неудивительно, что с обеда она уже была на взводе. Она не срывалась на пациентов и лаборантов, но вздрагивала от каждого шороха и постоянно роняла колбы, едва успевая поймать. Кто мог знать о том ужасе, который она переживала, когда наставляла волшебную палочку на Люциуса и пыталась понять, как она будет жить, если лишит его жизни так же бездумно, как тот лишил жизни Эдды? Разумеется, Ровена знала ответ на этот вопрос, и от этого ее нервы взвинчивались еще сильнее, и когда ей на глаза попалась рыжая папка, то она устало уселась в кресло. Так не могло больше продолжаться; не могло быть так, чтобы в ее мыслях постоянно находился тот, кто был постоянным неприятным наваждением. Их последний разговор вызвал ужасную бессонницу, от которой Ровена не могла прийти в себя целый день, слоняясь по Донго, словно обсыпанная мукой, похожая на призрака. Ее прошлое накрепко было связано с Джорджем, этого нельзя было отрицать. Но вот настоящее еще не поздно было целиком и полностью связать с Джозефом; для этого требовалась только абсолютная искренность, и его, и ее. Она пришла в свою квартиру первой, Джозеф позвонил и сказал, что немного задерживается, однако для Ровены это было привычным делом, а потому она спокойно уселась в кресло и включила торшер. С открытого балкона доносились звуки проезжающих машин, где-то кричала громкая реклама — все располагало к приятному, пятничному вечеру, а Ровена пыталась понять, как начать разговор и не скатиться сразу же в конфликт. Сначала ей думалось в кресле. «Дорогой Джозеф, ты прекрасно знаешь, что моя жизнь не была легкой…» — нет, не пойдет; сразу слишком много пафоса и важности, это только оттолкнет, или позволит ему взять ее лицо в свои теплые руки, и тогда прощай серьезный разговор. «Дорогой Джозеф, мы никогда не говорим о работе, так давай начнем! Вот у меня сегодня был замечательный день, а что ты можешь знать о своем пациенте Драко Малфое?» — нет, это тоже никуда не годится. Джозеф решит, что она слишком перевозбуждена, и тогда прощай, устоявшийся рабочий график и здравствуй, грусть-тоска. Думай, Ровена, думай. Она мерила шагами зал, казавшийся ей непомерно маленьким для сегодняшнего вечера. Хотя обычно она даже гордилась своей квартирой; да, она была небольшая, зато в центре города, и Ровена купила ее сама. Это был ее личный повод похвалить себя и мысленно погладить по голове, что она делала крайне редко. «Джозеф, я очень хочу, чтобы мы стали ближе друг к другу, поэтому давай ничего не утаивать друг от друга! Скажи, что тебя связывает с Драко Малфоем?» — и снова не то! Джозеф может посчитать, что у Ровены к этому Малфою есть свой личный интерес и совсем не тот, который имеет в виду Ровена. Ее передёрнуло от одного подобного представления, и она снова начала ходить по квартире, пытаясь понять, что бы такого придумать, чтобы начать разговор и не рассориться в пух и прах. Ровена была уже в крайнем раздражении, когда телефонный звонок заставил ее подпрыгнуть и остановиться, недоуменно смотря на источник звука. Сейчас больше всего ей хотелось сбросить телефон с балкона, но, вспомнив счет за порчу газона, она взяла трубку и гаркнула что есть мочи: — Да! На том конце провода сначала повисло молчание, а потом Ровена услышала знакомый едкий голос Джинни и приказала себе не выходить из себя; получалось с трудом. — И тебе привет, Ровена! Я тоже рада тебя слышать. — Джинни, — начала Ровена. — Ты невовремя, у меня важные дела. — Правда? И что может быть важнее вечернего разговора со своей подругой? — Джинни явно была настроена на долгий разговор, и Ровена решила сразу выдать всю правду, чтобы ее не мучила долгими расспросами, что подруга могла проделывать часами. — Попытка понять, что связывает моего жениха и Малфоя. — О, — Джинни неловко кашлянула; момент для общения и в самом деле был не самым удачным. — И как успехи? Вы уже поссорились? — Еще и не начинали. Джозеф все еще на работе. — Ну, зато у тебя есть время продумать удачные варианты начала разговора. Оптимизм Джинни слышался так отчетливо, что Ровена поморщилась, и стала еще мрачнее, чем была до этого. Джинни явно верила в нее сильнее, чем того следовало. — Ты слишком позитивно настроена. Пока что я придумала только три варианта, и все они увенчались крахом. — Тогда может стоить выпить чая? Чай все исправляет. — Возможно. Но, боюсь, что это не мой случай. Ладно, Джинни, — решила закругляться Ровена; часы набегали, а вариантов конструктивного диалога все не прибавлялось. — Подожди! — вдруг закричала Джинни в трубку, что Ровене пришлось закрыть уши. — Стой, не клади трубку! — Что ты так кричишь? — воскликнула Ровена, изрядно компенсируя свое оглушение. — Подожди! Ровена, я хотела тебя пригласить тебя в воскресенье к нам в гости! Ровена слушала предложение Джинни и пыталась понять, издевается ли ее подруга. А как иначе это можно было воспринять, если Ровена готовилась к серьезнейшему разговору в своей жизни за ближайшие пять лет, а подруга просто приглашала ее в гости, путая все планы из ежедневника. — Ты сейчас это серьезно? Джинни, спасибо, конечно, я рада, мне приятно, но мне сейчас не до походов в гости. — А вот и зря. — спокойно возразила Джинни. — К слову сказать, походы в гости к друзьям помогают сбросить стресс. — Да, если только друзья там не встречают людей из своего прошлого и не вступаю в перепалку. — проворчала тихо Ровена, недооценив при этом чистоту телефонных связей. Джинни все услышала. — Джорджа не будет, я же говорила… Стой! — она снова закричала, и Ровене отнесла трубку подальше от ушей. — Ты что видела Джорджа? Когда? — Недавно, в магазине. — Ты ходила в его магазин?! Зачем? — Джоз попросил сводить его племянницу. — И как все прошло? — Замечательно. Мы обменялись взаимными любезностями. — О, — только и смогла сказать Джинни, однако через секунду ее голос снова звучал уверенно. — Но Джорджа не будет, обещаю! — Хорошо, Джинни, я подумаю и перезвоню тебе. — быстро свернула разговор Ровена; удачная мысль проскользнула в ее сознании, и она постаралась ее ухватить и не потерять. — До связи! — прощебетала подруга и повесила трубку. Конечно же, думала радостно Ровена, расхаживая по комнате, как же она с самого начала не могла до этого догадаться? Ведь это было так просто и, самое главное. это было чистой правдой. Она просто хотела быть искренней с Джозефом, ей не хотелось, чтобы между ними были какие-то недомолвки и тайны, вот и все. Ровена остановилась около зеркала и заметила, как на ее щеках выступил румянец. Она была рада, нет, она была счастлива, невероятно счастлива, что этого ужасного скандала удалось избежать. Джозеф будет с ней искренен, она в этом не сомневалась. Ровена как раз поставила чайник, когда в замке послышалось скрежетание ключа, и на пороге появился Джозеф. Он что-то насвистывал на ходу и был явно чем-то доволен, и это только больше укрепило Ровену в предчувствии, что все будет хорошо. Она подождала, пока он снимет плащ и обняла его. От Джозефа всегда пахло немного лимонной полиролью, табаком и одеколоном — этот запах успокаивал ее и будто говорил, что все будет хорошо. — Я скучал, — улыбнулся Джозеф. — День хоть и хороший, но тянулся без тебя слишком долго. — Надо будет подумать о совмещении наших лаборантских. — улыбнулась Ровена. — Неплохая идея, — тряхнул головой Джоз. — Но МакКинли точно будет против. — А кто нам этот МакКинли? — резонно возразила Ровена, и Джоз снова улыбнулся. Они прошли в гостиную, и Джозеф сразу налил себе чая. Ровена с удовольствием слушала его рассказ о том, сколько новых компонентов они опробовали, и что у них вышло удачно, что ни один состав не взорвался, что, надо сказать, было редкостью. Ровена с интересом прислушивалась о том, как Джоз нашел новый способ смешивания аллатсданника и дембоны без выделения газа — определенно, сегодня был удачный вечер. И Ровена решила, что самое время приступит к опасному разговору. — Джоз, дорогой, — она взяла его руки в свои. — Мне нужно с тобой поговорить о чем-то очень важном. Пожалуйста, не сердись на меня, если можешь. Джоз удивленно взглянул на нее и отставил чашку — сколько лет они встречались, и ни разу Ровена не затевала серьезного разговора. Это было в каком-то смысле удобно, но все же он понимал, что так вечно продолжать не могло. Конечно, у них была легкость в отношениях, но с годами накапливался и опыт, и вот это уже чем-то напоминало немногим семью. Нельзя сказать, что Джоз был слишком против. — Что случилось, дорогая? — Джоз, — начала Ровена. — Этот разговор может показаться тебе неприятным, предупреждаю сразу. Но для меня это очень, очень важно. — она взглянула на него, думая, что он примерно понял, о чем она хотела поговорить, но тот только недоуменно смотрел на нее и сжимал ее руки в своих. — Ты помнишь, я тебе рассказывала о тех людях, которые убили мою бабушку. — Джоз кивнул. — Так вот, сын того, кто ее убил — твой пациент. — Малфой? — вырвалось у Джозефа, но не успела Ровена обрадоваться, как тот отошел к окну, и его взгляд стал непроницаемым. — Да! Ты его знаешь? — Нет, не знаю. Первый раз слышу. — спокойно сказал Джозеф и улыбнулся. Ровена онемела. Она могла поверить сначала в то, что Драко оклеветал ее жениха просто так, ради мести, но когда Джоз сам назвал его имя, а теперь утверждал, что даже не знает такого имени, то у Ровены неприятно засосало под ложечкой. Ей врали. — Странно. Учитывая, что ты сам только что назвал его имя. — Давай забудем? — снова улыбнулся Джоз, и Ровену передернуло. Теперь дело касалось не Малфоя, а доверия в отношениях. Джоз врал ей, когда Ровена рассказывала ему все без утайки, он даже знал о Джордже. — Боюсь, что не получится. — нахмурилась Ровена. — Это нехорошо. — Что нехорошо? — изумился Джозеф. — То, что ты мне врешь. Это неприятно. — Ровена! — простонал Джозеф и упал на диван. — Давай не будем все усложнять! Ровена вышла на балкон. Ей казалось, что она задохнется, если хоть еще минуту простоит в душной комнате, уменьшавшейся с каждой секундой. Ночной воздух города отдавал немного металлом, но Ровене он был милее сельского во сто раз. Она пыталась понять, как так получалось, что из небольшой недомолвки получался такой конфликт. Что врать себе, ей было жутко неприятно, что Джоз не считал нужным посвящать ее в свои планы, хотя постоянно говорил, что они — единая команда; что у него еще не было такого человека, на которого он еще мог так положиться. — Ты серьезно обижаешься? — Джоз просунул голову в окно и мягко тронул ее за плечо. — А ты мне предлагаешь мне радоваться? — Да что такого произошло? — начал кипятиться Джоз. — Не надо излишне драматизировать! — Джоз, — спокойно произнесла Ровена. — Я прошу немного; только искренности. — Нет, — сорвался Джозеф. — Ты просишь как раз слишком много! Ты понимаешь, что я половину тебе не должен рассказывать? — Мы работаем с тобой в одном месте и проблемы у нас с тобой одни на двоих. — она попыталась примирительно обнять его, однако Джозеф только дернул плечами и зажег сигарету; к курению приучил ее именно он. — То, что мы с тобой делим один центр на двоих, еще не значит, что должности у нас с тобой одинаковые! — вскрикнул он, и Ровена почувствовала, как у нее по спине пополз неприятный холод. — Ты понятия не имеешь, какие проблемы скрываются за склянками и отварами! — Так можешь ты мне расскажешь? — теперь закипать пришла очередь Ровены. — Кто из нас так ратовал за искренность в отношениях? — Искренность! Замечательно! — вскрикнул Джоз. — Но в пределах нормы! — И где начинается эта норма, интересно знать! — Там, где каждый ее решит поставить. — равнодушно бросил Джозеф. — Я же не настаиваю, чтобы ты мне рассказала все о себе? — Потому что я и так рассказала все. Ты знаешь обо мне все. — ее голос вдруг сел, и она сама едва слышала свои слова.- А сейчас ты предлагаешь накапливать столько тайн, сколько захочешь. Интересные отношения. — Ты хочешь расстаться? — настороженно спросил Джозеф. — Ровена, это глупо. — Да, глупо. — кивнула Ровена. — Вся ситуация ужасно глупая, но я не хочу с тобой расставаться, Джоз. Просто… — Просто что? — перебил Джозеф. — Просто ты не хочешь принимать и понимать мое решение, да? Это эгоизм, Ровена. — Это не эгоизм, а скрытничество. Это ненормально. — Все, — махнул руками Джоз. — С меня достаточно. Ровена мрачно наблюдала за тем, как тот подошел к вешалке и снял плащ. Вечер явно удался, нечего сказать. — Ты куда-то хочешь уйти? — изо всех сил она старалась быть спокойной, но получалось у нее это плохо, и голос у Ровены дрожал. — Джоз, так конфликты не решаются. — Ты решаешь по-своему, — он нацепил на себя шарф. — А я по-своему. Когда успокоишься, я приду. — Джоз, достаточно. — расплакаться хотелось больше всего, но она держалась; Ровена встала около двери, но Джоз обошел ее и вставил ключ в дверь. — Давай не усугублять. Пожалуйста. — Не забудь закрыть дверь на ночь. — и дверь за ним захлопнулась. Ровена машинально повернула ручку двери и уселась на диван. Все как-то плыло и уходило в туман. Так они с Джозефом никогда не ссорились; никогда между ними не вставало таких разногласий, что он хлопал дверью и уходил в ночь непонятно куда. Ровена всполошилась; он ушел ночью в непонятное направление и даже не сказал куда. Она быстро набрала его номер, но противный железный номер только сообщил, что абонент находится вне зоны доступа, и ее просят перезвонить попозже, только вот когда именно это самое «позже» наступит, Ровену не уведомили. Слезы полились сами собой, и воздуха стало критически не хватать. Ровена плакала, вцепившись в дверной косяк, плакала так, как последний раз рыдала по потере близкого человека. Сколько их ушло — Эдда, Джордж, теперь Джоз; будто все, к чему она прикасалась становиться каким-то заколдованным, и уплывало в последний момент. Вдруг брякнул телефон; сообщение от общего друга Сэма гласило: «Джоз у меня, все нормально, не беспокойся», Ровена едко рассмеялась; как мило. Уходит ее Джоз, а заботится о ней его друг. Слезы были снова готовы брызнуть, как Ровена тряхнула головой — хватит, с нее достаточно. У нее тоже есть друзья, и она найдет, с кем провести воскресный вечер. — Джинни, я тебя не разбудила? Нет? Замечательно. Я приду к вам в гости. *** Джордж меланхолично смотрел на то, как счета постепенно уменьшались, и в конце концов из никчемных бумажек появилось милое лицо Верити, однако Джордж уклонился от поцелуя и указал на дверь — сегодня он явно не был настроен на продолжение банкета. Сегодня ему хотелось побыть в одиночестве. Когда колокольчик звякнул, и в воздухе почти растворился сладкий аромат духов Верити, Джордж быстро поднялся к себе в квартиру и заперся на ключ. Вечер пятницы и в волшебном мире был вечером пятницы — все куда-то спешили, из ресторанов слышались веселые мелодии, а на небе висел розовый закат, и лиловые облака отражались в лужах. Когда-то, лет семь назад Джордж обожал закаты; обожал смотреть на то, как солнце медленно садится и обещает новый день; обожал придумывать новые планы и строить догадки, чего еще хорошего принесет новое утро. Но обычно он всегда был не один. Чьи-то медные волосы мелькали рядом, и аромат мускуса, соли и имбиря обволакивал его с ного до головы и заставлял зарываться носом в облако из рыжих нитей. А потом она ушла. Джордж хотел захлопнуть окно, но запах лета — немного пыльный, металлический и знойный — никак не отпускал его от себя и заставлял все вдыхать и вдыхать в себя больше и больше воздуха. Может ему повезет, и у него начнется гипервентиляция, и его никто не спасет? Однако в такой чудесный вечер почему-то не было сил на такие упаднические мысли. Джордж ненавидел такие вечера. Потому что они пробуждали желание мечтать, строить план и думать, что все еще хорошо, а у него все мечты были сломан, планы разбиты, а все хорошее уже было. И, тем не менее, он все не отходил от окна. Какая-то мелодия из прошлого вертелась у него в голове, и никак не хотела оттуда выходить, и старые воспоминания окружили его кольцом. Джордж нахмурился; конечно, он соврал, если бы сказал, что за все прошедшие семь лет не вспоминал о Ровене. Она была его целым миром, все было о ней и для нее. Она спасала его и когда училась в школе, и когда он потерял ухо, и когда он потерял брата. Только вот Джордж, ко всему прочему, еще и умудрился потерять Ровену. Все тогда не понимали, почему Ровена испарилась, все приставали с расспросами, а Джордж только молчал; не из-за упрямства, а из-за ужаса, что она все же ушла. Он ведь мог проснуться тогда ночью, когда чувствовал легкое касание ее губ, когда слышал ее тихий шепот, но ему казалось, что это все только сон, и когда он откроет глаза, она будет рядом с ним. Когда он открыл глаза, рядом с ним не было ее фотографии. Конечно, она поняла. Конечно, она слышала эти слова. Боль скрутила Джордж так, что он едва подавил в себе желание открыть окно и все закончить куда более естественным путем. Слишком сильно жгло где-то в груди; что-то там выцарапывало ее имя до костей, и Джордж не мог найти себе место. Что же, он боялся, что возненавидит, если она будет рядом с ним? Пожалуйста, он возненавидил себя, что он дал ей уйти. Он ждал, пока боль растворится, однако становилось только хуже, и алкоголь как-то сам по себе оказался внутри его. Глоток за глотком становилось немного легче, и одурманенный, он задыхался в ее подушках, которые пахли мускусом и солью. Потом он бросился на ее поиски, и вот тогда он понял, что обозначает слово «поздно». Он был готов искать ее среди льдов, песков, только чтобы его Ровена была рядом с ним, чтобы он мог извиниться, сказать, что он был полнейшим идиотом, только чтобы Ровена нашлась. Не нашлась. Она всегда отличалась удивительными способностями, и на сей раз скрыла свой дом так искусно, что на голом асфальте не было даже указателя с такой улицей. Она сделала все, чтобы сбежать от него. И он не мог предпринять ничего, чтобы разыскать ее. Подруги наотрез отказывались говорить где она, как потом оказалось, только потому, что и сами не знали, где Ровена Мур. Иногда он выпивал так, что в янтарной мути ему виделось ее лицо, такое нежное, светлое, и он шептал, кричал ее имя, молил, чтобы она пришла, но Ровена не приходила, и с каждым глотком ее облик растворялся, а боль нарастала. И вот тогда Джордж закрылся. Он понимал, что еще немного, и он дойдет до финальной точки; окно радостно выкинет его в воздух, а тот, в свою очередь, опустит на землю. Конечно, его страдания прекратятся, но кто мог обещать ему, что он обретет покой и в другом мире, а потому Джордж решил, что еще слишком молод погибать одинокой смертью. Куда лучше было заново переродиться. В нем умер милый парень, который верил в вечную любовь и высокие идеалы, который корчился от боли, а на смену пришел незнакомец, с вполне привлекательной внешностью, с достаточной развязностью и с полным отсутствием идеалов и целей. Джордж плыл по течению, с интересом наблюдая за тем, куда и к кому его отнесет. Порой попадались вполне милые девчушки и вполне интересные места, а когда ему снова все наскучивало, он снова выпивал, но на этот раз Ровены уже не было; ее облик тускнел и растворялся, и вот тогда Джордж возликовал, ибо душевное здоровье было обретено, а то, что организм так и до сорока не протянет, так на это ему было плевать. Потом в магазин пришла Верити, и Джордж ухмыльнулся; отношения с ней были удобны для каждого из них. Джордж удовлетворял свои низменные потребности, а Верити была только этому и рада, а место директора вполне ее устраивало. Они были в свободных отношениях, но каждый неизменно возвращался друг к другу. Грязь стала для Джорджа чем-то обыденным, и он вполне к ней привык. А потом появилась Ровена. То, что Чарли покусал дракон — было естественно, однако Джордж к брату никакого сочувствия не выказывал. Чарли вообще его многим раздражал, но больше всего тем, что он постоянно вспоминал Ровену. Не вслух, но каждый раз при встрече с ним, глаза Чарли затуманивались, и он смотрел на то кресло, где когда-то сидела Мур. Одним словом, с ним Джордж старался не общаться, как, впрочем, и со всем семейством, которое активно не одобряло нового Джорджа. Но в тот день его что-то зацепило, и он решился прокатиться до Донго. Оказывается, зря. Ровена была все той же, и в то же время, другой. Все так же длинные волосы были заколоты в небрежный узел. Все так же медные нити переливались на солнце, все так же от нее веяло солью и мускусом, которые, казалось, просто стали неотъемлемой частью ее самой. Все так же она хмуро заглядывала в бумаги и деловито смотрела на пациентов. Но вот глаза глядели по-другому, и куда-то пропало смущение, а на его место пришло непробиваемое спокойствие, и то, как она просто произнесла его имя и поздоровалась с ним, сняло весь хмель. Он отвык от Ровены Мур. Он думал, что сможет отнестись к ее появлению равнодушно, но с первой перепалки что-то разгоралось азартно у него внутри, и какая-то сила вела его за собой. Они переменились, но вот прошлое одно на двоих все равно сводило их и притягивало его. Джордж лениво растянулся на диване и свесил голову вниз, Фреду всегда это помогало привести мысли в порядок, но с появлением Ровены этот способ перестал работать. Оказывается, Ровена научилась неплохо ранить своим сарказмом и при этом не смущаться; оказывается, его это ранило сильнее, чем он мог предполагать. То, что Ровена была чьей-то любовницей не должно было его никак задевать; не должно, но все равно задевало. Он больше не любил Ровену, спустя долгие годы борьбы с самим собой он все же почти смог вытравить ее образ из своего сознания, но это слово «любовница», оно слишком сильно не подходило для Ровены, которую он когда-то знал. Но то была прошлая девочка, милая, нежная, с мягким взглядом, который сводил его с ума, а сейчас он видел девушку, которой было плевать на то, что о ней думают, и которая воспринимала все обвинения даже с какой-то гордостью. Но все же когда она пришла к нему в магазин, что-то в нем глубоко ухнуло, и он долго не мог понять, почему он с таким азартом отвечал на ее подколы; почему он с таким удовольствием смотрел на то, как загорался у нее на щеках румянец, и как прыгали огоньки в ее глазах. Разумеется, все, что было между ними, уже прошло, тем не менее, в воздухе как будто что-то наэлектризовалось, стоило им произнести хоть пару слов. Что бы там не говорили, но у них все равно было общее прошлое, думал Джордж, и тут только могло помочь волшебная комбинация забвения, но это было последним, к чему хотелось прибегнуть. Он уже давно не любил Ровену, все прошло, и это не должно было волновать его так. Но все же с «любовницей» он перегнул палку. Мысль проскочила, но Джордж удержал ее и взвыл от отчаяния. Вот, почему он так боялся и не хотел появления Ровены. Вот, почему он бежал от нее, как от огня — она путала все его карты и рушила весь отстроенный мир всего одним появлением. Джордж клятвенно обещал себе, что он больше не станет испытывать ни к кому и ни к чему ни жалости, ни сожаления; пускай усмешка превращается в оскал, а розыгрыши становятся больными и жестокими, но это новый Джордж, и ему на все наплевать, и всех это устраивает. Однако Ровена появилась, оставила после себя мускусный аромат и исчезла, заставляя Джорджа загибаться от внезапно проснувшейся совести. Ей было просто, а он должен был скорбеть по утраченным иллюзиям. Спасибо, Ровена Мур, ты стала удивительно жестокой. Он не должен был испытывать сожаления ни к кому. Кроме нее. Видимо, он не до конца задушил в себе того рыжеволосого парня, который семь лет назад потерял свой идеал. Жаль. Джордж запустил руки в волосы и машинально побрел на кухню. Во всем было виновато их прошлое одно на двоих. Оно заставляло испытывать что-то отдаленно похожее на сожаление и заставляло вспоминать об идиотских обещаниях, которые были даны ночью, когда луна заглядывала в окна и серебрила белые простыни. Да, не одна Ровена дала обещание Фреду, а потом сбежала. Не одна Ровена лежала, мучаясь бессоницей, и отгоняя от себя призраки прошлого, у которых были рыжие длинные локоны. Но это было когда-то очень давно, и Джордж не был уверен, с ним ли. Все прошло. Повторяй себе это почаще, Джордж. В сущности, он должен был извиниться только за то оскорбление. У него есть силы на то, чтобы отпустить наконец то, что сковывало его по рукам и ногам. Он больше не любил Ровену Мур, но был обязан уважать их прошлое. Каждый жил своей жизнью, и он просто не имел права заглядывать в ее, когда его не приглашали. Он извинится только за это, и тогда между ними больше ничего не будет, и прошлое перестанет угрожающе висеть над головой. Он извинится только за это слово. Джордж дернул плечом и пошел к камину; Джинни будет слишком удивлена, если увидит его в «Норе» просто так. *** В «Норе» все было ровно так же, как и в ту ночь, когда Ровена исчезла. Все так же горел камин, а около него стояли все тапочки, Ровена без труда узнала и те, что когда-то были ее — зеленые с синим бантом — и ей в ту же минуту кто-то их заботливо пододвинул. Все так же на окнах висели ситцевые занавески с узором в мелкий горошек, а посередине стоял мягкий, просиженный диван, на котором Ровена часто читала книги, привалившись спиной к валику. Теперь валика не было, а вместо него стройно в ряд лежали подушки; как шепнула Джинни, это был подарок Флер, недавно увлекшейся вышивкой и вязанием. Что же, для семьи это было только плюсом. Ровена пришла точно к началу ужина, когда все собрались в гостиной, а Молли хозяйничала на кухне. Ровена сразу же надела передник и принялась сервировать стол, не обращая внимания на старательные попытки отправить ее в гостиную, к веселой компании. Ровене нужно было о многом подумать, нужно было многое вспомнить, а делать этого так не хотелось, что она была готов ана все, только чтобы не погружаться мыслями в вязкие воспоминания. И Молли согласилась. Они спокойно болтали о новых покупках для кухни (Ровена на удивление хорошо научилась разбираться в миксерах), о цветах для живой изгороди, а Ровена размышляла, что давно заслужила свой выходной, и что вместо поездки с Джозефом в лес, она лучше выберется в Швецию. Домашнее щебетание миссис Уизли успокаивало Ровену, и она странным образом совсем не вспоминала о том, что когда-то было здесь семь лет назад. Ее не обняли в начале, но когда пришла пора садиться всем за стол, то каждый посчитал своим долгом прижать к себе крепко и похлопать по плечу. Это было непривчно, но так же приятно и по-домашнему, как если бы Ровена надела после долгого вечера в бальном платье свой перештопанный жакет — тепло и уют обволакивали ее с ног до головы, и ей казалось, что она наконец-то нашла то, что так долго искала. Все последнее время ей чего-то не хватало, и вроде бы все было хорошо — и уютная квартира, и любимый человек, и хорошая работа — не было только одного, только ее дома. Можно было сколько угодно времени кататься по свету и открывать все новое и новое, но тянуть всегда будет только туда, куда накрепко привязана душа. Ровене было сейчас хорошо; и торшер светил так мягко, кидая сливочные тени на стены, и чай пыхтел в чашках, и жасмин осыпался цветками на пол, но вес это только могло быть ее домом, а сейчас Ровена чувствовала только зов крови. Ей до боли хотелось в родную Швецию, в свой холодный дом, обдуваемый всеми ветрами; к родителям, милым и дорогим, по которым она тосковала слишком сильно, и никакие письма не могли этого заглушить. И Ровена была благодарна этому вечеру хотя бы только за то, что она смогла понять, что ей по-настоящему нужно. Ровена не видела, что на ее губах появилась блуждающая улыбка, и Джинни с облегчением вздохнула; она только услышала предложение налить еще чая, и с радостью согласилась. Вечер обещал быть замечательным После первого чая все разбрелись по дому кто куда; кто-то обосновался в гостиной, кто-то ушел на второй этаж, а кто-то остался на кухне. Ровена выдохнула и уселась в кресло, с удовольствием вытянув ноги и сняв неудобные туфли. Она любила тихие летние вечера, когда птицы негромко журчали около пруда, а запах свежескошенной травы бил прямо в нос. Что-то спокойное и вечное было в этих слишком быстро кончающихся минутах перед закатом, и она всегда с удовольствием наблюдала за тем, как небо переливалось розовым и лиловым. В такие вечера особенно приятно было закурить, но Ровена не отваживалась на это, пока Молли не занялась бы рассказами Чарли о Персии; вот тогда она выйдет на веранду и с удовольствием немного затянется. Это было плохое пристрастие, и это было абсолютно очевидно, но Ровена так долго ничего не делала плохого, что временами хотелось совершить нечто этакое, за что будеть хоть немного стыдно. — Ну что, — Джинни появилась в дверном проеме и пристроилась рядом с Ровеной. — Как тебе вечер? Не отвыкла от семейных сборищ? — Некрасиво, очень некрасиво, Джиневра Уизли, дразнить старых друзей. — потянулась Ровена и с наслаждением свернулась калачиком. Джинни только довольно хмыкнула. — У вас слишком хорошо. — Так переезжай за город! — мгновенно загорелась Джинни. — Здесь и воздух, и небо, и вода… — И вообще, это просто рай на земле. — Зря смеешься, Ровена. Вообще-то по статистике, тридцать болезней исчезает при переезде за город. — Теперь ты похожа на того диктора из рекламы. — усмехнулась Ровена. — Смейся, смейся, — поучительно кивнула Джинни. — Но сама поймешь, когда сладко заснешь у нас без всяких порошков. — Ты думаешь, мне стоит остаться? — Не думаю, а знаю. — Может и останусь. Молчание было приятным. Не тяжелым и гнетущим, а так, как умели молчать только лучшие друзья. Иногда подобная тишина была важнее всех слов и давала куда больше сил, чем бурные взрывы хохота и размахивание руками. Ровене были нужны ее друзья; те, которые знали, через что прошла она; о чьих испытаниях знала сама она. Все это как-то роднило их, скрепляло и позволяло понимать друг друга без слов. Джинни понимала, что при всем желании Ровены восстанавливать старые дружеские связи, на воскресный вечер у нее могли быть совершенно другие планы, а она вдруг сорвалась и приехала, и сообщила об этом в одинадцать часов ночи. Нет, она не разубудила Джинни, но проницательная волшебница знала, что если ее старая подруга соглашалась на спонтанный вечер, это значило, что ее нервная система приходила в полный беспорядок. Это значило, что разговор с Джозефом все же зашел в тупик. — Вы поругались? — просто спросила Джинни, и Ровена кивнула, поглубже зарываясь в старый плед. — Разговор не удался, я так полагаю? — Правильно полагаешь. Он решил мне соврать, и у него это не получилось. — А ты уверена… — начала Джинни, но Ровена махнула рукой и сбросила плед на пол. — Я спросила, знает ли он того пациента, он сказал, цитирую: «Малфоя?», а потом сделал вид, что его не знает. И добавил, мол, давай забудем. — Неплохо. — И это еще не взяла в расчет, что он сказал, что и половину мне рассказывать не может, и что искренности должно быть в меру. — Ровена глубоко вздохнула и встала, медленно разминая затекшие руки и ноги. — А потом он ушел в ночь. Одним словом, вечер удался. Джинни промолчала и похлопала Ровену по плечу. Обняла бы, но ведь та просто терпеть не могла объятий без нужды. Ровена, в сущности, была очень доброй и мягкой, Джинни это знала, однако почему-то она старательно заковывала себя в капкан из сарказма и ворчания, и не могла ни минуты прожить без того, чтобы не нахмурить брови. В их выпускные годы она как-то оттаяла, Джордж постарался, но теперь она была еще более язвительной и сердитой, и Джинни только удрученно мотала головой, пытаясь найти средство, которое могло помочь Ровене. Что-то ей подсказывало, что только любовь и дружеская поддержка. — Ровена, не переживай и не раздувай из обычной ссоры слона. Размолвки — это нормально, у всех они бывают. А то, что он рассказывает тебе не все, так это, я полагаю, только из-за того, что боится за тебя. Ровена только кивнула головой и хотела что-то добавить, когда наверху послышался детский плач. Джинни застыла на месте, и, быстро пробормотав, что скоро вернется, ринулась наверх. Почему-то хотелось усмехнуться; оказывается, это было очень приятно и уютно — вот так вот находиться в полном доме теплым вечером, когда изо всех комнат лился свет, и слышались приглушенные голоса вперемешку со старыми пластинками. Оказывается, это успокаивало. Но если Ровена сейчас же выкурит одну единственную сигарету, то счастье будет полным. Она неспеша вышла на веранду и вытащила из кармана потрепанную сигарету. Ровена всегда носила с собой только одну, чтобы она оставалась одной, а не становилась первой, за которой могла последовать и вторая, и третья. Конечно, курение вредило здоровью; конечно, надо было отвыкать, но Ровена позволяла себе выкурить только одну сигарету в месяц, а потому считала, что урон наносится совсем небольшой. Да и потом, так было приятно совершить что-то такое этакое, о чем можно было тихонько посожалеть ночью, перед сном; о чем можно было горестно вздохнуть, и обещать, что она обязательно от этого откажется. \Где-то вдалеке играл небольшой оркестр, сумерки сгущались над садом; Ровена вытащила коробок спичек и прислушалась — стояло благословенное умиротворение, похожее на то, что было семь лет, и вес же немного другое. Та тишина была неспокойной, будто что-то нашептывало ей, вот-вот всему этому придет конец, и начнется разрушение. А сейчас; сейчас все было по-другому. Сверчки тихо трещали в высокой траве, закат медленно падал на крышу сарая, и вдалеке блестел ручей. Ровена глубоко вдохнула; Джинни была права, здесь и правда дышалось по-другому, как-то легко и опьяняюще приятно; что-то затягивало Ровену в сладостный сон, и ей очень захотелось прикрыть глаза и вообразить, что этих тяжелых семи лет, когда она пыталась заново отстроить Ровену Мур, никогда и не было. Достаточно, она хлопнула себя по руке; ведь все было прекрасно и так. У нее была замечательная работа, человек, которого она обязательно полюбит и старые друзья. Не надо возвращаться к прошлому, шептала Ровена, прислонившись к поручням, не надо себя мучить. Ей надо было закурить. Ровена подбросила коробок вверх и поймала его, когда в гостиной вдруг послышался странный шум, будто там наконец собрались все, кто только был. Определенно, надо было закуривать быстрее, пока дым не повредил бы азалиям и герани миссис Уизли. Тюль зашевелился, и на секунду веранда озарилась огнем от вспыхнувшей спички. Ровена затянулась, выпустила дым и подозрительно покосилась на открытую дверь, но никто не стремился делать ей замечание. Не вымерли ли там все часом, подумалось Ровене, и она уже было собиралась осторожно отогнуть занавеску, когда послышался растерянный голос миссис Уизли. — Джордж! Конечно, проходи! Этого не могло быть — эта фраза стала слишком часто появляться в ее лексиконе. Этого не могло быть! Дым никогда так не душил Ровену как сейчас. Она слишком глубоко вдохнула, и вместо живительного тепла, она только резко закашлялась, и казалось, что она задохнется, если сейчас не глотнет воды. Единственная сигарета была безжалостно раздавлена на полу, и Ровена с остервенением хлебала студеную воду из деревянного бочонка. Этого не могло быть; сегодня воскресенье, а вчера было солнце — Джордж беспардонно нарушал все правила визитов. Она знала, что он появится на веранде рано или поздно, однако ждать его появления она вовсе не собиралась; ей вполне хватило их прошлой встречи. Она уже собиралась перемахнуть через перила — там точно когда-то была лестница — когда ее остановил глухой голос: — Не пытайся. Только все ноги переломаешь. — Я готова пойти на такую жертву. Последняя сигарета была раздавлена, и Ровена тихо выругалась. Мало того, что он появился в неподходящее время, так еще и испортил ей ежемесячное удовольствие. Причины радоваться его визиту растворялись с каждой секундой. — Ничего себе. Раньше ты не ругалась. Ровена молчала. Молчала и пыталась вспомнить, как она вообще оказалась в «Норе». Не на такси же она приехала. Аппарировать было бы замечательной идеей, однако, стило ей только об этом подумать, как ее нога сорвалась с балкона, и через секунду Ровена оказалась на мягкой траве. Джордж не кричал; только каким-то странным образом оказался около нее и светил палочкой в лицо, от чего в глазах резало так сильно, будто кто-то насыпал туда опилок. — Определенно, раньше ты была умнее, Ровена. Она молчала, медленно хромая по направлению к веранде. Теперь аппарировать было опасно, а потому придется просить Джинни или Чарли, и, Небеса, кто бы знал, как она устала. Она просто хотела прийти на семейный вечер, а не сталкиваться лицом к лицу с прошлым; снова. Ровена молчала не из-за вредности, а просто потому, что ей было нечего сказать. Что можно было сказать тому, с кем было связано когда-то так много, а сейчас — очень мало. Ровена дернула плечом — очень сильно хотелось закурить. А она раздавила последнюю сигарету. — Я бы предложил тебе закурить, если бы ты, конечно, курила. Без лишних слов Ровена повернулась и выхватила из одиноко валявшейся коробки сигарету. «Миллстон» — эти она курила крайне редко, слишком сильно отдавали мятой, а она предпочитала те, которые напоминали еловые шишки, но сейчас ей сгодилось бы что угодно. Краткий скрежет спичкой, короткая затяжка, и Ровена с долгожданным спокойствием выпустила колечко. Ничего, будем считать, что единственной сигареты в этом месяце не было. — Ого. — только и сказал Джордж, забирая у нее коробок. — Интересно. — Что тебе нужно? Вопрос прозвучал достаточно жестко и лаконично, но Джордж только усмехнулся. В этом Ровена не менялась — она всегда слишком прямо ставила вопрос ребром и ожидала такого же ответа. Может быть поэтому у нее так мало было настоящих поклонников — никто не хотел выслушивать о себе приятности. — Поговорить. — Да вроде не так много тем, на которые мы можем поговорить. — Ты можешь меня не перебивать? — Могла бы. — Ровена покосилась в сторону гостиной, но там, как назло, снова замерли все звуки, и ждать помощи было неоткуда. — Но как-то не хочется. — Очень жаль, но придется. — Джордж тоже затянулся и взглянул на ночное небо; там уже бледнел месяц. — Ну что же, желаю приятного разговора с самим собой. Ровена отряхнула костюм и поднялась на ноги. Злобы и гнева не было, они все истратили в прошлый раз, а сейчас они просто равнодушно смотрели на то, что когда-то было их общим настоящим; то, что теперь они называли прошлым. — Извини. Ровена не хотела останавливаться у двери, но пришлось. Она бы с удовольствием хлопнула дверью, но незнакомые слова прозвучали так громко в наступающей тишине, что ей даже захотелось закрыть уши от этой звенящей пустоты. Да, именно пустота и равнодушие. Если Джордж извинялся, то это означало только одно — все отрезано, и все мосты сожжены. Джорджу так хотелось успокоить совесть; Джорджу так хотелось стать праведником. В Ровене нарастало раздражение. Он считает, что это все так просто — бросить «прости» и перечеркнуть все то, что было семь лет назад. Что же, она докажет ему обратное. — Нет. Джордж оглянулся; Ровена все так же стояла около двери на веранду и, сложа руки на груди, смотрела на ночное небо; месяц желтел на черной ткани, отбрасывая странные отблески на траву. Он полагал, что стал достаточно равнодушным, чтобы слышать ее голос, но вот это глухое, спокойное звучание выводило его из себя. Как она могла быть такой равнодушной; может и правда себе вложила камень вместо сердца? — Почему? — За что ты извиняешься, Джордж? — За прошлую фразу. Ровена кивнула, и блуждающая усмешка появилась у нее на губах. Она подошла к нему достаточно близко, чтобы чувствовать его постоянный аромат. Но мята и порох больше не сводили ее с ума — теперь она старалась из всех сил полюбить сирень, и она обязательно ее полюбит. Просто нужно немного времени. — Хочешь выбить себе спокойствие, Джордж? — А ты нет? — Хочу, — она кивнула.- Больше всего хочу. Она чуть не добавила: «не просыпаться от рыжих всполохов», но Джордж и так все понял. Он тоже просыпался по ночам на мокрой от пота подушке, потому что во сне ему снился мускус, и он отворачивался от сладких духов. Они оба мечтали избавиться от своего прошлого, но Джордж решил пойти слишком легким путем. — Так что же тебе мешает сказать «да»? — Потому что это неправда. — Ты меня не прощаешь? — Прощают тогда, когда точно знают, что это больше не повторится. А я не верю. — Я больше такого не скажу. — Зато другое скажешь. Джордж усмехнулся, и неприятный мороз подрал его по коже. Ровена Мур снова читала его мысли, и это было слишком неприятно. — Ты слишком много думаешь о себе. Ты не так важна для меня, чтобы думать, как тебя поддеть. — Ты топишь себя, Джордж. На этот раз очередь ругаться пришлась Джорджу, а усмехаться — Ровене. Но может быть, мелькнуло у нее в голове, может быть это и правда поможет? Может, если она сейчас скажет, что, да, она его прощает, то те оковы разлетятся на мелкие осколки, и она перестанет постоянно просыпаться в холодной дрожи и думать только о том, как ей дожить до утра? Может это наконец ее освободит? Ведь если она его не прощает, это только доказывает, что ее все что-то держит около него. Что ей все еще небезразлично все, что было связано с ним. Она сможет его простить. — Я согласна. Джордж вздрогнул; ее голос снова звучал так, будто со дна колодца. Неужели он ее туда забросил? — И ты меня прости. Джордж качнулся так, будто его наотмашь ударили. Ничего, это просто коньяк с бурбоном. Это конец, прозвучало у него в голове, будто чьи-то чужие голоса там устроили вакханалию и теперь орали во всю глотку. Ровена Мур извиняется перед Джорджем Уизли; что же, теперь он будет знать, как выглядит убийственное ничего. Он же так хотел, чтобы их больше ничего не связывало. Поздравляю, Джордж, твои желания начали сбываться. Он протянул ей руку. Теперь они были двумя незнакомцами, и им просто необходимо заново узнать свои имена. Ровена поморщилась; что-то сильно кололо в груди, да так, что сил стоять не было. Надо было завязывать с курением, если ей не хотелось проблем с сердцем. — Джордж. — Ровена. Интересно называть свои имена только для того, чтобы их позабыть и в жизни не произнести. Странное ощущение вакуума снова накатило, и им стало страшно. Оказывается, перечеркивать прошлое было очень просто — взять и сделать вид, что ничего не было. Вот только где-то там позади все равно оставались долгие годы надежды и невыполненных обещаний, а в будущем не было ничего, и это ничего было ужасным. — Как-то легче сразу стало. — передернул плечами Джордж. — Будто камень с души свалился. — выпустила дым Ровена; сигарета была крошечной. Ровена врала Джорджу и надеялась, что тому наплевать. Джордж обманывал Ровену и молился, чтобы той было наплевать. Они всегда хорошо понимали друг друга. — Пока. — До встречи. — Нет, Джордж. — Ровена пожала ему руку. — На этот раз «пока». — Хорошо звучит. Он улыбнулся, но шутка вышла слишком неуклюжей, и Ровена молча смотрела на то, как трава гнется от ветра. Когда-то они уже стояли вот так на веранде, но не было давящего молчания, не было желания сбежать. Ровена докурила и растоптала окурок. Привычным жестом поправила прическу и мельком взглянула на небольшое зеркало, висевшее над умывальником — для того, у кого украли половину ее самой она выглядела слишком хорошо. Они собирались что-то сказать, но на веранду вдруг вылетела растрепанная Джинни и протянула письмо. Первая мысль, что это Джоз заметил ее отсутствие и поспешил ее вернуть домой, приятно согрела, но печать Хогвартса тут же окатила ее студеной водой. Ничего, она уже привыкла к одиноким вечерам. — Все хорошо? — равнодушно спросил Джордж. — Да, все нормально. — равнодушно ответила Ровена «Уважаемая, мисс Мур. Я бы хотела попросить вас приехать пятнадцатого мая в школу Хогвартс. Необходимо ваше присутствие для решения достаточно серьезного и неоднозначного вопроса. Спасибо за внимание. Профессор МакГонагалл.» Что за неоднозначные вопросы могли решаться в Хогвартсе, да еще и с ее присутствием? Ровена нахмурилась и сложила письмо в карман. Не будут же они всерьез обсуждать возможность ее брака с Джозефом? Если так, то она, не смущаясь, расскажет все, что думает о не самых милых попытках лезть в ее личную жизнь. — Мне пора домой. — Да, конечно. Чарли тебе поможет. Всепонимающая Джинни. Добрая Джинни. Она ни о чем не спрашивала ни Джорджа, ни Ровену. Зачем ворошить то, что и так побило их тяжелыми палками. Пусть хоть конец будет не таким болезненным. — Прощай, Джордж. — Прощай, Ровена. Послышался знакомый звук аппарации, и Джордж прислонился к деревянной балке. Светил месяц, отбрасывая причудливые тени на его лицо. В его кармане похрустывало письмо из Хогвартса с просьбой приехать немедленно.