Туман после рассвета

— И помни, Ровена, ровно в шесть завтра у нас с тобой ужин. Надеюсь, ты не забудешь. Хотя, скорее всего, об этом могу забыть я. Да, да, ты права, это я чаще всего обо всем забываю, но извини, пожалуйста, я не хотел… Надеюсь, ты не обижаешься. Так вот… О чем это я? Да! Завтра у нас с тобой ужин, в шесть вечера. Люблю! Скоро буду. Голос Джозефа медленно выводил Ровену из полузабытья, которое своими смазанными образами смутно напоминало дремоту. Надо было пробуждаться, так как вслед за ним должно было последовать сообщение от миссис Клофман об оплате за квартиру, потом обязательно несколько рекламных рекомендаций, затем сообщение от родителей, что они ждут ее в воскресенье и, желательно, вместе с Джозефом, а потом сообщение, которое висело на линии уже шесть лет, и каждый раз вводило ее в состояние транса, но, к счастью, с каждым днем все меньше и меньше, и к сегодняшнему вечеру Ровена думала, что была почти готова к тому, чтобы услышать знакомый голос. Она резко села в постели и протерла глаза; над крышами района Дэйберри кружил закат, и редкие облака были приятного лилового оттенка, в тон свитеру, который она подарила Джозефу год назад. Машины носились друг за другом на соседней улице, а в парке через дорогу были слышны звуки музыки, что-то из старого репертура. Они с Джозефом тоже были большими любителями джаза, и часто ходили в магазин неподалеку за пластинками, но почти что все богатство хранилось у него на квартире, к себе Ровена мало что брала. Ложиться спать в четыре вечера и просыпаться в семь, когда голова напоминала распухший воздушный шар, того гляди и лопнет — было неразумно, но Ровена поддалась на искушение и прилегла на приятное покрывало, а потом провалилась в темноту, где ничего не происходило и ничто ее не волновало. Обычно Ровена вообще не спала. Позабылись школьные времена, ушла в небытие война, точнее, она сама сделала все, чтобы о ней больше не вспоминать, но ужасная бессоница постоянно напоминала ей о славных годах в Хогвартсе. Только если тогда она бродила по холодным коридорам, то теперь брала дополнительные смены в центре Донго. Обычно ее присутствие не требовалось, и она могла проводить все свои эксперименты не выходя из дома, но стены так иногда начинали давить на нее, и призраки разрушенных мечт и надежд так страшно смотрели на нее своими зрачками, что она сбегала из своего уютного домика к белым стерильным полам в Донго. Сначала Джозеф сопротивлялся, говорил, что для такого ученого обычная работа с перевязками просто оскорбительна, однако Ровена всегда смеялась и говорила, что если в их лаборатории сделали небольшой пункт помощи, значит, там кто-то да должен работать. Почему не она? — Да, Джозеф, я помню, что у нас ужин в шесть завтра. Нет, я не обижаюсь. Тоже люблю. Жду. Сколько бы лет не проходило, но Ровене все равно казалась дикой мысль, что слова признаний можно было говорить по этим металлическим линиям, где не было ни лица, ни улыбки, а только железный голос постоянно говорил: «Абонент недоступен, перезвоните, пожалуйста, позднее.» Однажды она пыталась дозвониться до одного абонента, но так и не услышала никакого другого голоса, кроме как металлического, а потом на линии все так и висело непрочитанное сообщение. Оператор обещал, что сообщения будут удаляться по истечению срока, теперь оставалось понять, когда этот самый срок наконец придет. Надо было вставать, скоро придет Джозеф и начнется ее смена. Быстро встав с кровати, она прошла на кухню и включила самый яркий свет. Все столешницы и раковина блестели чистотой, но не от прилежной уборки, а от того, что сама хозяйка крайне редко тут бывала, и зачастую она сама не могла вспомнить, что хранится у нее в холодильнике, и какой запас крупы у нее в шкафах. Ей здесь было неуютно. Блестящая, светлая квартира стала для нее настоящей крепостью, а потому зачастую она сбегала к Джозефу; когда ему было удобно. Однако Ровена не спрашивала, когда наступит это самое «удобно», а просто заглядывала в его планнер и появлялась в нужное время с продуктами в одной руке и нежностью — в другой. Свободные отношения? Возможно. Но ей и не была нужна стабильность, ей просто хотелось тепла, уюта и гармонии, и, пока рядом с ней был тот, кто мог ей это дать, все было в порядке. Сборы не заняли много времени, нацепить длинное платье фасоном напоминавшее мешок с луком было делом техники, и к семи часа она раскачивалась на старом стуле и ждала, когда около крыльца просвистят знакомые колеса машины. Разумеется, можно было ускорить время обычной волшебной комбинацией, но Ровена ее не помнила или не хотела вспоминать. Волшебство в его привычном виде исчезло из ее жизни сразу после седьмого курса и не появлялось уже как лет семь. Единственное, что она себе позволяла — добывать волшебные растения для настоек и проводить опыты, не совсем вписывающиеся в рамки обычной науки. Джозеф знал все о ее прошлой жизни, но не протестовал и не приходил в особый восторг, просто состояние спокойствия; этого ей было вполне достаточно. Часы отбивали шестьдесят секунд и каждый раз заново начинали свой ход, и постепенно она перестала прислушиваться к ходу стрелок. Пустая мысль, что стоило принарядиться к приходу Джозефа пролетела и исчезла так же быстро, и она поудобнее уселась на стуле. Отношения с Джозефом были хороши тем, что ей не нужно было никем притворяться. Все шло по установленному плану, иногда она ночевала у него, иногда он приезжал к ней, он помнил, что она любила клубничный джем и ненавидела лавандовый крем, она всегда пекла к его приходу яблочный хлеб и ставила тапочки к огню — все было отлаженно и спокойно, все было стабильно. Ровена пятый раз потянулась к стакану с водой, когда около двери услышала странный звук. Подобного она не слышала уже как семь лет — аппарация к ее дому была невозможна, и она наложила волшебную комбинацию как только переехала. Оборвать связь с волшебством оказалось делом простым, настолько простым, что одно время она даже все удивлялась, как долго можно было учиться мастерству, а потом все закрыть, как прочитанную и неприятную книгу. Разумеется, работа накладывала особый отпечаток, но и ее Ровена старалась свести к абсолютно обыденному занятию. Да и в принципе отличий между волшебным ученым и обычным было немного — только теплицы находились на разных концах Лондона. Она ходила пешком в центр, покупала еду в магазине, убирала дом руками — ничто не выдало бы в ней подающую надежды волшебницу. Она не могла принять ту силу, которая находилась в ней и из-за которой она в какой-то из дней лишилась тепла и поддержки. Волшебные газеты к ней в дом не доставлялись, хвалебные отзывы читали только ее родители и украдкой Джозеф, на церемониях она не появлялась и изредка посылала почтой открытку Джинни, Невиллу и Луне. И тем не менее звук повторился. Трескучий, неприятный, будто царапающий стекло, он изводил Ровену каждую секунду, словно кто-то стучался в дверь и никак не мог ее открыть. Желание настучать кому-то по рукам пересилило ее спокойствие, и она рывком открыла дверь. Никого. Темнота спускалась на улицы Дэйберри, редкие соседи выходили в парк, и миссис Дэшвин помахала Ровене рукой. Она хорошо знала эту милую женщину, часто выгуливала ее пуделя, когда та со своим мужем уезжала на выставки импрессионистов в Марсель. Все дышало майским спокойствием, даже вишня осыпалась так плавно, так умиротворенно, что она подставила руку и не удержалась от того, чтобы не поймать один лепесток. Потом можно будет залить смолой и отдать Джозефу. Она уже почти повернулась к двери, когда вдруг из самого темного угла послышался чей-то сдавленный шепот. Голос был определенно ей знаком, но шипящий, он уводил ее подозрения так далеко, что на минуту она подумала — перед ней сам Снейп. Ровена хотела закрыть дверь, но свет от фонаря упал на лицо незнакомцу, и Ровена вдруг пожалела, что ее волшебная палочка так далеко. Этого не могло быть. Все, что угодно — бури, ураганы, катастрофы, она бы пережила все что угодно, но только не напоминание об ее вечной муке, о тех страданиях, которые жили в ней постоянно, утихая только на короткий миг. Он не мог появиться около ее дома просто так, после всего того, что их семья сделала ее родителям, ее бабушке. Ровена сжала голову в надежде, что все это только ее больная фантазия, но ненавистный голос все звучал и звучал, пробуждая уснувшую боль. — Мистер Дэйвон, я прошу вас, помогите мне. К одному вам я готов обратиться… Она была уже готова нанести удар, как руки разжались, и Ровена была готова закричать от бессилия. Образ данной клятвы Гиппократа так невовремя возник перед ней и так сильно мозолил ей глаза, что уж очень сильно хотелось отмотать время назад и изменить свои слова, ведь она явно не знала, что через семь лет на ее пороге будет умолять о чем-то ее любимого человека Драко Малфой. Она не простила. Ни его отца, ни его мать, ни их сына. Все семейство Малфоев стало для нее кровными врагами, и жило оно до сих пор лишь только потому, что не попадались ей на глаза, да и данная клятва отягощала ее сильнее, чем любой булыжник на шее. И как бы не было сильно сравнять их поместье с землей, она не могла этого сделать. Клятва Гиппократа, эта ужасная клятва нести добро людям и помогать совершенно не учла, что в этом мире есть страдания и желание мести. И это ее ломало, выводило из себя так, что только долгие ночи плача и истерик на руках у Джозефа помогали ей забыться. А сейчас это существо было у нее на пороге, и боль вместе с яростью вскипели в ней вновь. — У тебя есть минута, чтобы убраться отсюда и больше никогда не появляться. Звук ее голоса отрезвил молодого человека, и тот поднял голову. Если бы у Ровены осталась хотя бы одна капля сожаления, она его бы тотчас же отправила в Донго иди в другой госпиталь, но сожаление давно выжгли и оставили одну горечь. Он неважно выглядел, светлые волосы были неприглажены, костюм, хоть и был дорогим, был испачкан, да и сам она весь был каким-то потрепанным, помятым; он был живым напоминанием, что война когда-то была. И они в этой войне проиграли. Жалкая пародия на претензию все еще горела в Малфое, а от воспоминания богатства Мэлфой-мэнора хотелось хохотать, так долго хохотать, пока в горле не засаднило бы, а в глазах не потемнело. Подумать только, какая шутка: наследный принц пришел умолять о помощи. Наследный принц, чей отец одним ударом убил ее Эдду. — Ровена? — он силился ее узнать, и, к несчастью, у него это получилось. Что-то похожее на страх мелькнуло у него в глазах, и он немного отпрянул назад. — Я ищу доктора Дэйвона, что ты здесь делаешь? — Доктора Дэйвона тут нет. У тебя осталось тридцать секунд, прежде чем я позову полицию и скажу, что в мой дом пытались вломиться. — И ты думаешь, что они тебе поверят? — слабый намек на прежнюю отвратительную усмешку появился и тут же исчез под мрачным выражением лица Ровены. — Судя по твоему внешнему виду, любая тюрьма в городе будет рада тебя принять. Двадцать секунд. — Подожди, Ровена, — он вдруг судорожно взял ее руку в свою и так отчаянно зашептал, однако она выдернула запястье и наставила на него цветочный горшок.- Ровена, мне очень нужна помощь доктора Дэйвона, это для моего отца… Упоминание имени его отца взвинтило и без того неспокойные нервы Ровены, и горшок моментально ударил Малфоя в плечо. Жаль. Она хотела, чтобы тот полетел ему прямо в голову. Что-то похожее на бывалую отвагу блеснуло у него в глазах, и тут же потухло под тусклым светом фонаря. Наверное в первый раз ему приходилось умолять о чем-то. Сладкими были воспоминания, когда все приносили на блюдце с золотой камьей, но чистота крови не оправдала себя, и теперь приходилось собирать осколки и соскребать позолоту. Драко был ведом и зависим, и при этом удивительно самолюбив, и сейчас все унижало его и убивало его. Ровена была не против. Расплата всегда приходила и редко была приятной. — Пошел вон. — Ровена!.. — Твой отец убил мою бабушку, и ты смеешь упоминать его имя при мне? — Ровена!.. Это была случайность, ужасная случайность. — Драко согнулся от второго брошенного горшка; тот попал ему в другое плечо, и неконтролируемая злоба проступила на бледном лице. — У тебя отключен инстинкт самосохранения, если ты до сих пор продолжаешь со мной разговор. А Малфой действительно выглядел сумасшедшим. Его глаза горели лихорадочным огнем, губы постоянно что-то шептали, будто он пытался вспомнить какую-то комбинацию, а руки выводили невидимые линии. Она бы посочувствовала, если бы на его месте был кто-то другой. Но это был Драко Малфой, человек, который предал, сын убийцы, человек, которого она ненавидела. — Ровена, где же твое милосердие Гриффиндора? — дикий восклик потряс улицу, и Ровена хотела кинуть в него еще один горшок, но лимит был исчерпан. — Ты же обязана помочь нуждающимся! — А где же твоя спесь Слизерина? — жестко усмехнулась Ровена. — Ты же не должен унижаться, Малфой. Слова возымели действие, и бывший наследник чистокровного рода посмотрел на нее так, словно она была какой-то букашкой, мирно ползающей у него под ногами, и он, наследный принц, мог дать ей шанс на привилегию. Это было бы смешно, если не так грустно. Ровена не читала газеты, но когда приезжала к родителям, неизменно слышала очередные новости о Мэлфой-мэноре, о том, как тот медленно, но верно развалился и том, что эта семья успела заработать на развале еще больше денег, но потом те растворились как роса после рассвета. Однако каждый раз она старалась зажать уши и бежать куда подальше от одного упоминания ненавистных имен. Ненависть очень сильное и темное чувство, но она ничего не могла с этим поделать; желание возмездия любой ценой бурлило в ней, и только рука Джозефа удерживала ее от бездумных поступков. Они замолчали; прошлое настигло ее так сильно, что она сжала голову руками как орех. Тоска по бабушке накатывала каждый день, и если иногда ее удавалось сдерживать с помощью таблеток и редкой сигареты, то появление Малфоя открывало блестящую перспективу валяться ночи без сна со стучащими зубами и холодным потом. И страхом, от которого нельзя было скрыться. И за одно это она была готова его убить. К счастью ни палочки, ни острых предметов поблизости не было. Она надеялась, что все пережила, что кошмары прошлого не будут мучить ее так, как мучили до крика и до паники, но появился призрак прошлого, и все пошло кувырком. Джозеф был замечательным, но он понятия не имел, через что ей пришлось пройти, а тот, кто знал, остался в далеких прошлых семи годах, и рыжие всполохи мелькали только в камине. — Убирайся, Малфой. — тихий тон голоса звучал жестко, и впервые Драко понял, какая опасность может ему грозить. Ровена была безутешна. Ровена была зла. Ровена могла его убить. — Убирайся, пока жив. — Что тут происходит? — голос Джозефа раздался за спиной Драко, и тот было метнулся к нему, но Ровена оказалась проворнее, и в следующую секунду, она уже схватила Джозефа под руку. — Ничего. Человек пытался узнать, где находится ломбард. Вам на юго-восток к Дэмберс-стрит. — дверь перед ним захлопнулась, и Малфой оказался в темноте. Что будет с ним дальше, Ровену не интересовало. — Но ведь Дэмбэрс-стрит на северо-запад. — возразил Джозеф, снимая пальто. — Правда? Что же, очень жаль. Но думаю, он догадается воспользоваться картой. Легкие объятия накрыли ее с головой, и привычный запах сирени окутал ее приятным флером. Никогда не любила сирень, но потом появился Джозеф, и она пошла на небольшие уступки. Если постараться, можно многое полюбить, главное, задаться целью. Джозеф привычным жестом распахнул дверь гостиной и вдохнул приятный запах сирени, который витал здесь даже зимой. Иногда Ровене казалось, что этот аромат въелся ей даже в кожу, и никакая вода не смогла бы его смыть. Не то чтобы ей это настолько надоедало, просто предпочитала менее приторные ноты, что-то вроде имбиря или мяты. Последнее воскресило серые стены Хогвартса, и неожиданно полыхнувший камин напомнил что-то рыжее, от чего она давно сбежала, что причинило ей достаточно боли, чтобы забыть об этом раз и навсегда. — Ровена, — позвал ее из кухни Джозеф.- Так все же, кто это был? Еще одним удивительным качеством Джозефа было то, что он читал ее как открытую книгу. Это было приятно, временами он сам угадывал ее желания, готовил грандиозные сюрпризы к праздникам, но иногда он не додумывался промолчать, а когда догадка его настигала, смотрел на нее с таким виноватым видом, что она все равно ему все прощала. В любом случае, его бестактность напоминала неуклюжесть маленького медведя и растапливало ее сердце не хуже, чем спиртовка лед. — Человек из прошлого. — она машинально просматривала прессу, когда заметила в «Волшебный вестник Лондона» фотографию Гарри. Он мало изменился за те семь лет, которые она его не видела, даже очки остались прежними, но вот щеки округлились, и глаза перестали быть впалыми; наверняка его закормила Джинни. — Из хорошего прошлого или не очень? — судя по грохоту на кухне, Джозеф отчаянно пытался справиться с холодильником. — Это сын того, кто убил Эдду. Воцарилось молчание, а Ровена кинула «Волшебный вестник» в камин, выдернув фотографию Гарри, и начала пролистывать другие газеты, когда в полохах огня мелькнула знакомая фигура, и черные буквы сверкнули перед ее глазами: «Волшебные Вредилки открываются в Ноуртон Сэддл! Приходите, кто хочешь и не забудь хорошее настроение!». Судя по обилию фальши и восклицательных знаков, владельцу магазина срочно надо было менять пиар-агента. — Мне жаль, Ровена. — объятия Джозефа всегда были такими теплыми. — Мне правда очень жаль. Обещаю, я не допущу этого человека на порог. — Спасибо, Джоз. — иногда ее объятия казались ей самой слишком холодными.- Спасибо, что ты рядом со мной. — Я знаю, что наши отношения далеки от идеала…- однако Ровена не дала ему закончить. — Не нужно. Все так. Меня все устраивает. И я счастлива с тобой. Джозеф просиял и сильнее ее обнял. То, что казалось отвлечением от скуки, стало спасением для каждого. Три года — долгий срок, и в тот вечер Ровена вдруг решила для себя, что готова ждать Джозефа столько, сколько ему потребуется. Он был нужен ей, а она — ему, и ничто не могло этого нарушить. О визите к врачу Ровена ничего не сказала. Иногда лучше всего было просто промолчать.