Зараза

Дилюк аккуратно приблизился к бессознательному брату. Осторожно стащив промокшую насквозь накидку и грязные сапоги, Рагнвиндр взял Кэйю на руки. На лице больного отразилось недовольство, он поморщился и хрипло вдохнул, но не проснулся. Взбираясь на второй этаж со своей драгоценной ношей, винодел невольно вспомнил их детство: тогда Альберих тоже вел себя так, когда болел: смотрел загнанным зверем, огрызался, становился злым и дерганным. Никому не позволял прикасаться к себе, кроме Дилюка. Тогда Кэйа ему доверял. А сейчас он смотрел на Рагнвиндра с опаской и злостью, глядел как на врага, ожидая удара. От осознания стало горько. Добравшись до всегда готовой гостевой комнаты, Дилюк усадил рыцаря на пол, чтобы не мочить постель, и стал медленно стягивать мокрую одежду: пояс, не имеющий буквально никакой практической цели, непонятные застежки, а за ними штаны на высокой посадке, настолько сильно облепившие тело, что Рагнвиндр всерьез задумался о том, чтобы просто сжечь их. С верхней частью тоже пришлось повозиться, но это было уже проще. Совладав со всеми тряпками Альбериха, винодел, изо всех сил стараясь не рассматривать обнаженное тело перед ним, принялся обтирать Кэйю полотенцами — после сцены внизу, Дилюк не рискнул купать брата, который, вообще-то, запретил к себе прикасаться. Несмотря на все старания винодела, взгляд зацепился за шрам, тянувшийся по правому боку: уродливая, светлая кожа ярко выделялась зажившими волдырями на смуглом теле, отравленной стрелой впиваясь в сердце, напоминая: "Это твоя вина!" "Этот ожог...тебе достался от меня." Рагнвиндр нерешительно провел пальцами по шраму, кусая свои губы. Сожаления сдавливали горло, хотелось биться головой о стену. Ту самую ледяную стену, им же возведенную. От беззастенчивого разглядывания чужого тела, Дилюка оторвало свистящее дыхание рядом — Кэйа все еще был без сознания, а лежание на холодном полу уж точно не пошло бы ему на пользу. "Верно, не время для самобичевания..." Винодел, быстро промокнув длинные волосы, поднял брата и отнес на кровать. Укрыв Альбериха одеялом, он растопил камин и быстрыми шагами направился в гардеробную, чтобы подобрать Кэйе сухой комплект одежды. Попутно закинув все мокрые тряпки в прачечную, Дилюк вернулся в гостевую спальню. За время его отсутствия, капитан лишь сильнее закутался в одеяло, сворачиваясь в клубок, казалось, сжимаясь до невозможных размеров. Со вздохом Рагнвиндр откинул белую ткань, вновь оголяя брата. Тот поежился и притянул колени еще ближе к груди. — Прости, — прошептал Дилюк, извиняясь, сам не зная за что. Он начал с нижнего белья(которое тоже пришлось снять, ради сохранения детородной функции рыцаря) и черных штанов. К счастью, в гардеробе винодела не было настолько обтягивающих вещей, как у Альбериха, поэтому в этот раз он справился быстрее. Уже застегивая последние пуговицы белой рубашки, Рагнвиндр встретился с пронзительным взглядом синего глаза: — Что ты делаешь, — прохрипел Кэйа, враждебно смотря в гранатовые глаза. — Переодеваю тебя в сухую одежду, — невозмутимо, насколько это было возможно в подобной ситуации, ответил Дилюк. — Я ведь сказал не трогать меня! — зарычал капитан кавалерии, отталкивая руки в перчатках. Винодел послушно убрал руки, делая шаг назад. Было больно. Нет, не от удара Кэйи — силы в нем почти не было, а от слов, интонации, взгляда. Брат смотрел с такой злобой и обидой, будто готовый в любую секунду отразить удар и напасть в ответ. — Уйди, — прошипел Альберих и закашлялся. Рагнвиндр поджал губы и опустил голову. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты. Снаружи, за дверью, он сел на пол и уткнулся лицом в колени, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни: страшный, долгий и мучительный приступ кашля, казалось, сотрясал стены поместья. Дилюк схватился за голову, сжимая в руках свои волосы. От чувства вины хотелось выть, кричать, умолять на коленях — да все, что угодно, только бы не слышать, как страдает Кэйа, даже в таком состоянии не желающий принять помощь названного брата. Глаза заполнились влагой, и Рагнвиндр сильнее вцепился в красные локоны. За дверью стало тихо, а на пол предательски упала первая слеза. Винодел зажал рукой рот, заглушая рвущиеся наружу всхлипы и поднялся. " Нужно отправить сокола в Мондштадт за лекарем..." *** Кэйа лежал на кровати, тщетно пытаясь согреться. Он безэмоционально глядел в потолок: картинка плыла, разлетаясь на разноцветные пятна и обрывки. Дыхание со свистом вырывалось из груди, а в ушах стучала собственная кровь. Альберих чувствовал себя настолько разбитым и беззащитным, что хотелось разрыдаться, как пятилетка, утыкаясь в родное плечо. Хотелось обнять Дилюка, вдыхая аромат лилии Каллы с примесью паленого, зарыться носом в алые пряди и довериться. Но он не мог. Страх. Липкий, отвратительный и бескрайне могучий страх отдергивал назад, заставлял бежать назад после каждого шага вперед. Страх быть отвергнутым вновь, страх обжечься снова. Кэйа не мог его победить, как бы ни старался. Все, что он мог — это чувствовать, как день за днем его маска трескается, а ледяная стена между братьями крепчает. Неозвученные чувства и мысли лишь ускоряли процесс, отравляя израненное сердце. Сейчас, лежа в одиночестве, капитан чувствовал себя настоящей скотиной, отвергающей сочувствие и искренние переживания Дилюка, которых так отчаянно желал ранее, но стоило виноделу перешагнуть порог гостевой спальни, как Альберих вновь прятался в свою скорлупу, становясь другим человеком, плевался ядом и отчаянно хотел забиться в угол, только бы не встречаться взглядом с этими красными глазами, не видеть алые кудри, не слышать бархатный голос. Жар медленно сменил холод, окутывая тело душной усталостью, путая разрозненные мысли еще сильнее. Кэйа закрыл глаз, погружаясь в беспокойные сновидения, отдаваясь во власть болезненного бреда.