你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      Чёрные, словно ночное беспроглядное небо, атласные простыни сбиты к чертям, кровать напоминает поле битвы между силами света и тьмы, на ней полубоком, опираясь локтем, что поддерживает затуманненное от оргазма тело, лежит обнажённый Чонгук и смотрит в сторону балкона.       За стеклянной дверью стоит его мужчина, что самой жизни дороже. Тэхён, оголённый до пояса, в одних штанах, прислонившись к резным перилам, курит сигарету, выпуская сизые клубы дыма в мраморную темноту.       Чонгук встаёт с кровати и, взмахнув разноцветной копной, накидывает на себя махровый халат, направляясь к нему. Он открывает дверь и, не потрудившись её закрыть, сразу прижимается сзади всем телом, целуя в выпирающую косточку на шее.       И минуты без него не может, что кажется: если Тэхён его сейчас не обнимет, он просто осыплется пеплом у его ног.       — Иди в комнату, ангел, простудишься, сегодня прохладно, — лёгкая хрипотца в бархате голоса будоражит и без того разомлевшего от близости Чонгука.       Он потирается носом о влажную горячую спину, втягивая терпкий запах Тэхёна и, растекаясь лужицей, мурлычет, обхватывая его своими руками поперёк живота и закрывая пальцы в замок.       Лёгкий ветерок играет с его волосами, треплет пряди между собой, пытается пробраться за ворот халата и укусить колюче, но Чонгук будто бы этого не замечает.       Ему тепло — его любовь греет.       — С тобой мне никакой холод не страшен. — Губы ложатся на самый большой шрам, что под пастью тигра находится.       Тэхён разворачивается так стремительно, отчего замок из пальцев распадается сам собой, подхватывает Чонгука на руки, выносит с балкона, ногой закрывая дверь, и падает вместе с ним на кровать, подминая под себя.       — Мне тебя всегда мало, ангел.       Тягучий стон тонет в глубоких толчках и отражается в блеске чёрных, драгоценных глаз, разливается медовым нектаром по сердцу и взрывается хмельным поцелуем на губах.       Чонгуку тоже Тэхёна мало.       — Так почему ты уехал ночью? — приходя в себя, всё же задает вопрос, что так его волнует.       Чонгук опирается на спинку кровати, мягкой улыбкой согревая Тэхёна, что голову свою ему на колени укладывает, обретая покой, который только ангел может подарить.       Он глаза закрывает, доверяя, оставляя всю тревогу и печаль на острых коленях, сердце вверяет, зная — его бережно хранить будут, словно бесценный нефрит, не позволяя разбиться.       — Ничего такого, — отвечает тихо. — Срочные дела. — Не может Чонгуку правду о друге раскрыть: обещание калёным железом грудь жжёт.       — Это касается Саньхэхуэй? — Чонгук губу прикусывает и, чтобы руки занять, в тёмное полотно волос их вплетает, нежно пальцами пряди перебирает, аккуратными круговыми движениями кожу головы поглаживая.       — Не забивай голову, ангел, тебе это ни к чему.       — Но я хочу знать, — упрямые нотки в голос прорываются, — ты ничего мне не рассказываешь, а я хочу помочь. Ты во мне сомневаешься? — Язык прикусывает, но поздно, вопрос уже птицей вылетел, не поймаешь.       Кончики пальцев скользят к вискам и легонько массируют, чуть придавливая и ощущая неровную пульсацию. Тэхён непроизвольно стонет коротко и расслабляется под лаской любимых рук.       — Если бы я в тебе сомневался, ангел, тебя бы здесь сейчас не было, — говорит совершенно серьёзно, даже вечная кривая ухмылка меркнет под тяжестью этого признания.       Руки на висках замирают на мгновение, а потом вразнос идут.       Трепетными касаниями по лицу блуждают, касаются лба и вдоль бровей проходятся, короткие волоски приглаживая, после на щеки спускаются, им свою ласку дарят и снова к волосам возвращаются, мягко кожу головы массируя.       Едва уловимый стон снова срывается с распахнутых губ Тэхёна, и он глаза открывает, взирая на Чонгука. Тот, своего занятия не прекращая, склоняется над ним и смазанно целует в самый краешек бархатных губ.       — Я люблю тебя, — опаляет дыханием.       Хочется эти слова каждый день говорить. Они сами рвутся с языка, ничто их удержать не может — Чонгук пробовал.       Тэхён руку вверх протягивает, в шелковые пряди зарывается, сжимая в кулак, и чуть приподнимает голову с колен, целует сам.       — И я люблю тебя, ангел.       На душе штиль сразу от этих слов, так легко и спокойно.       — Почему "ангел"? — вдруг спрашивает Чонгук. — Почему не "детка" или "малыш"? Или как принято у вас?       Ему всегда было интересно, почему именно так называет его Тэхен, ведь по его собственному мнению он был кем угодно, но только не ангелом. Вёл себя вызывающе, хамил, дрался — пусть всё это привычка и выстроенная долгими годами самозащита, но всё же. Да он даже Тэхёну пощёчину зарядил, а тот его всё равно простил. Если он и ангел, то далеко не с белыми, а с серыми и потрепанными крылышками.       — А почему нет? — усмехается Тэхен, щуря свои глаза. — Знаешь, я как-то не любитель прозвищ, особенно в постели: все эти "малыш" и "папочка". Не знаю, меня тошнит от такой наигранности, — кривит губы, наглядно показывая свое отношение. — Но это вырвалось само собой, непроизвольно, но тебе так подходило. И я оставил как есть.       Он руку Чонгука ловит, что по-прежнему волосы перебирает, и к губам подносит, бережно костяшки целует и пристально в глаза смотрит. — А если серьёзно, наверное, моя душа узнала тебя раньше, чем я это сам осознал. Ведь оно имеет два значения. И второе — "любимый". Почему ты плачешь, ангел?        Тэхён вторую руку из-под головы вытаскивает и ласково горячие слёзы стирает.       — Потому что думаю о том, что мог тебя не встретить.       — Мы бы обязательно встретились, ангел, иначе и быть не могло, — говорит с уверенностью, твёрдо убежденный в своих словах, — то, что моё, моим и останется, а то, чему предстоит стать моим — обязательно придёт ко мне рано или поздно. Ты мой, и ты ко мне пришёл.       Он снова глаза закрывает, на коленях Чонгука так правильно себя ощущая и переплетенные руки к своей груди прикладывая.       Это и есть счастье. Беззаботно лежать с любимым человеком.       И Тэхён это счастье не позволит разрушить — никому пощады не будет, даже собственную мать не пожалеет, если та посмеет Чонгуку навредить.       Никого не простит, если Чонгук пострадает, правду сказал, что пулю готов принять. За свою душу сражаться будет до последнего хрипа, если придётся, ведь потери ангела не переживет.       Ему и думать об этом больно, а представить вообще страшно.       — Зачем моя мать приходила?       — Поговорить.       — О чём? — взгляд исподлобья бросает, чуть глаз приоткрывая, и видит заминку Чонгука, тот словно слова подбирает. — Говори как есть, не надо меня щадить. Чего она хотела?       — Чтобы я ушёл, — тихо-тихо, почти ломко. — Сказала, что я твое слабое место, что тебе нужен наследник, чтобы избежать войны. Что рано или поздно ты меня убьёшь.       — И ты ей поверил? — Тэхён неотрывно следит за эмоциями парня, после поднимает голову с колен, и Чонгук успевает только пискнуть, как снова находит себя лежащим под Тэхёном.       Тот им откровенно любуется.       Радуга волос по черной простыне распадается, глаза-звёзды мерцают в полумраке — неземная красота, не иначе.       Чонгук крепче хватается за сильные плечи, как будто это единственный способ удержаться в этой надвигающейся безжалостной буре. Внутри душа ломается, мысли вихрем крутятся. Он боится не за себя — за Тэхёна, боится, что этот мужчина может потерять себя в бесконечной борьбе за их право быть вместе.       — Нет, я верю лишь тебе, но я её боюсь, — признаётся.       — Что я тебе говорил? Никогда ничего не бойся, ангел, — шепчет. — Я с тобой, вместе мы всё преодолеем.       — Я боюсь не за себя, — вырывается то, что так долго на сердце мукой лежит.       — Ты боишься за меня? — в районе солнечного сплетения что-то жжётся, так же, как и жжёт в области глаз. — Она тебе что-то предложила? — челюсть напрягается, понимая, что Чонгук явно что-то скрывает. — Что? — выходит резко, и Тэхён смягчает тон: — Ангел, я знаю свою мать, ты меня ничем не удивишь.       Чонгук открывает рот, набирая побольше воздуха, и выпаливает на одном дыхании:       — Она хотела, чтобы я подмешал тебе седативное — контролировать тебя и твои действия. Взамен я останусь с тобой. Но я отказался, Тэхён, и она сказала, что найдёт кого-нибудь другого и что наша любовь обречена.       — Седативное, значит… — Тэхён медленно проводит пальцами по линии челюсти Чонгука и всматривается в его лицо. — Ничего другого я от неё и не ожидал. Только вот… она ошибается.       Чонгук непонимающе моргает. Тэхён, же наклонившись, шепчет ему в ухо:       — Никто и ничто не заставит меня оставить тебя. Я, скорее, потеряю всё, чем позволю разлучить нас.       Он крепче прижимает собой Чонгука, вдавливая его в кровать и тем самым надёжно укрывая своей спиной.       — Тэхён… — в голосе звучит мольба, тихая и горькая. — А что, если она права? Если из-за меня ты потеряешь всё, ради чего жил, если я действительно твоя слабость… меня могут использовать, чтобы навредить тебе…       Эти слова, едва сорвавшись с губ, причиняют Чонгуку такую боль, что он не может взглянуть на Тэхёна, отворачивая голову в сторону, но ему не дают спрятаться: пальцы обхватывают его подбородок, поворачивают тот к себе и поднимают вверх, заставляя посмотреть в наполненные огнём и решимостью глаза.       Тэхён смотрит на него так, словно Чонгук только что вонзил ему в спину нож и для верности провернул, чтобы сильнее ныло.       — Даже не смей об этом думать, ни-ког-да, — произносит по слогам последнее слово, буквально выдавливая, словно то в глотке колючками зацепилось и невыносимую боль причиняет.       В его голосе, обычно спокойном и уверенном, теперь слышен едва сдерживаемый гнев. Чонгук видит, как Тэхён буквально борется с каждой эмоцией, стараясь не дать им вырваться наружу, чтобы не напугать, и когда он продолжает, его голос дрожит:       — Ты не слабость, Чонгук. Ты — мой источник силы, что заставляет меня идти вперёд, несмотря ни на что.       Тэхён привлекает его к себе ближе, рукой под спиной обнимая, так что их лбы соприкасаются, а дыхания переплетаются.       — Если она перейдёт в наступление, то и я не останусь в стороне, — звучит, как клятва, — я уничтожу всё, что она так долго строила. Я не буду мириться с этим. Она может пытаться как угодно, но тебя у меня не заберёт. — Вкрадчивый шепот Тэхёна окутывает надеждой, и Чонгук медленно расслабляется, доверяя его словам.       — Я останусь с тобой до конца, мой свет. Даже если весь мир пойдёт против нас, даже если каждый шаг станет борьбой — я всегда буду рядом.       Тэхён улыбается, запечатывая их клятвы губами.       — Тогда пусть этот мир сгорит до тла, ангел, если он не сможет принять нас. Я не отступлю.       Утро следующего дня встречает нежными поцелуями в щёку и солнечными брызгами, разбросанными по радуге волос, поблескивая в них озорными зайчиками. Чонгук что-то бубнит спросонья и, отмахиваясь от назойливого света, прячет лицо на груди Тэхёна, что тихо посмеивается.       Чонгук любитель поспать. Интересно, как ему жилось в приюте со строгим распорядком дня? Наверняка клевал носом весь день.       Тэхён гладит того по макушке, после ненадолго прижимаясь к ней губами, и собирается вставать, но Чонгук, словно панда, оплетает его всеми конечностями, не давая даже пошевелиться.       — Чонгук, отпусти, мне нужно вставать.       — Не пущу, — ворчание в ключицы и попытка прижаться ещё сильнее.       — Я опоздаю, — пытается выбраться из цепких объятий, как вдруг зубы впиваются ему в надключичную впадину, после широким мазком зализывая и извиняясь за свой укус. — Твою мать, Чонгук, не играйся.       Ягодицу припекает от несильного шлепка, больше показательного, чем в намерении наказать, и Чонгук тихо хихикает, снова прикусывая кожу, сильнее затягивая её в рот, и оставляет яркий отпечаток.       После шкодливо поднимает голову и нарочито медленно облизывает губы: сначала верхнюю, потом нижнюю и не скрывает самодовольства, видя, как жадно набрасываются на это движение глаза напротив и как неотрывно они следят за его языком.       А после и вовсе ныряет головой к паху и смыкает губы на утренней эрекции, скользя ими вниз. Тэхён запрокидывает голову, сжимая пальцами спутанные после сна волосы, и давит на радужный затылок, чувствуя скорую кульминацию.       Всего пара движений бёдрами, всего пара касаний носом Чонгука паха Тэхёна — и он ловит приход, пульсируя в чужом горле.       — Грязно играешь, ангел, — а в глазах уже зверь своё чует и отпускать не собирается — вечером Чонгука ждёт расплата.       — Учусь у лучших, — Чонгук устремляет на него бесхитростный взгляд и языком по всей длине проходится напоследок, собирая остатки семени, чмокает головку, глаза закатывая и... показывает Тэхёну язык.       Розовый, шаловливый, блестящий от слюны и чужой спермы.       — Дьявол, — хрипит Тэхён, осознавая, что снова возбуждается.       — Приму за комплимент, — урчит прямо в губы и дарит финальный поцелуй родинке на кончике носа.       И только потом удовлетворённый своей шалостью, Чонгук отпускает Тэхёна, который тут же сломя голову срывается в душ, чтобы остыть и приехать на встречу вовремя.       Он успевает приехать в отель Минхо, где собрались все соучредители Шанхайского порта, чтобы обсудить подрыв моста Дунхай и определить, в какую стоимость им обойдётся его ремонт, за пятнадцать минут до назначенного времени.       Совет акционеров возглавляет "Толстый Ю", которого так называют за довольно упитанный внешний вид, конечно же, исключительно за его спиной. Его маленькие кругленькие глазки бегают туда-сюда, задерживаясь то на Минхо, то на своих компаньонах, только не на Тэхёне. Обвисшие, лоснящиеся от жира щёки скорбно висят до самого подбородка, лысина блестит, как наполированный воском бильярдный шар, которую он то и дело протирает платком, сильно нервничая.       — Господин Ким, — блеет мужчина, протирая платком взмокший лоб, — так как большая часть порта, а также моста принадлежит вам, то будет справедливо, что вы полностью восстановите его, не прибегая к нашим деньгам.       — Не волнуйтесь, господин Ю — Тэхён бросает усмешку, рассматривая своих соучредителей; те трясутся, словно листья на ветру, но пытаются показать зубы, вот только у них это не очень-то выходит. — Я возьму всё на себя. Ваших имён даже упоминаться не будет.       Тэхён хмыкает, наблюдая, как воодушевляется господин Ю и как заметно веселеют другие акционеры. Он даёт им ещё немного времени насладиться их незначительной победой, а потом разом спускает с небес на бренную землю:       — Вот только, — он намеренно понижает голос, таким образом обращая всё их внимание на себя, — если полиция запросит данные, то не обессудьте, когда придут и к вам. Всё-таки подрыв моста сейчас рассматривается как акт терроризма.       Разом позеленевший господин Ю — просто услада для глаз Тэхёна, и он бы ещё с удовольствием поиздевался над ним, но решил пожалеть этого бедолагу, а то ещё с инфарктом свалится, вон, как толстяк вцепился рукой в свою грудь, а ему потом лечи его.       — Но есть решение, господа. — Тэхён снова усмехается. — Если вы передадите мне свои акцизы, то это дело вас не коснётся. Естественно, не бесплатно: я готов заплатить столько, сколько вы попросите.       И Тэхён нисколько не сомневается, что эти идиоты согласятся.       — Мы должны это дело отметить, — смеётся Минхо после того, как уже бывшие соучредители покидают его отель. — Как ты ловко развёл их. Они даже нисколько не усомнились в твоих словах.       — Журавль, подорвав мост, оказал мне неоценимую услугу, — хмыкает Тэхён, складывая стопку договоров в папку и отдавая её Минхо. — Конечно, я лишился прибыли, но в перспективе приобрету больше. Как только восстановим мост, все доходы будут принадлежать нам и делиться не придётся ни с кем, только, как прежде, будем отсчитывать процент полиции и министерству.       — Ты чёртов гений, — тянет восхищённо Минхо.       — Я просто умею пользоваться ситуацией.       Минхо с такой формулировкой в корне не согласен: у Тэхёна мозги варят получше, чем у многих политиков их страны, — не даром он был лучшим на своём потоке.       — Ну так что, отметим? — снова задаёт вопрос. Давно они вместе не пили, чисто по-дружески, не касаясь каких-то вечеров или банкетов.       — Давай, только заедем за Чонгуком. Я обещал ему экскурсию по клубу.       — Ты хочешь взять его к себе? А как же твои принципы?       — Я не сплю со своими танцорами, это неизменно. Но Чонгук в первую очередь мой жених. И даже не начинай, — предупреждает он Минхо, что уже открывает свой рот, чтобы высказаться, но, хорошенько подумав, захлопывает его обратно.       Дружба дружбой, но шутить над личной жизнью Тэхён никому не позволяет.       — За Чонгуком, так за Чонгуком.       Тэхён берёт телефон, набирая номер, и прикладывает его к уху. Выражение лица становится мягче, стоит на том конце звонка прозвучать тихое:       — Тэхён...       — У тебя десять минут, чтобы собраться, пока я еду, ангел.       Слушая короткие гудки, Чонгук ещё пару минут смотрит на телефон в своих руках, затем переводит взгляд на утку, которая должна была быть по-пекински, а вышла совершенно по-уродски. Глубоко и удручённо вздохнув, он выбрасывает угольные кусочки мяса в мусорку и не спеша плетётся наверх, на ходу размышляя о том, что повар из него никакущий.       Хотел, называется, порадовать Тэхёна. Хотя тот, вне всякого сомнения, съел бы всё, что Чонгук ему приготовил, да ещё бы и "вкусно" сказал.       Поднявшись в спальню, он начинает носиться, как угорелый: хватает первую попавшуюся молочного цвета рубашку, не обращая внимания на то, что она принадлежит Тэхёну. Но когда до него доходит, он решает оставить как есть: она необычайно ему идёт и подчеркивает его выразительные черты.       Чонгук расстёгивает две пуговицы сверху, а концы рубашки завязывает в узел, чуть приоткрывая поджарый живот. Бёдра плотно обтягивает тёмно-синими бермудами со вставными карманами сзади, выгодно выделяя ягодицы и мускулистые подкачанные икры. По губам распределяет прозрачный бальзам с фруктовой отдушкой, тем самым смягчая их и увлажняя, а уголки глаз выразительно оттеняет дымчатым смоки айс.       Проходится расчёской по волосам, затягивая их в хвост на самой макушке, ярёмную ямку чуть сбрызгивает освежающим парфюмом и, подмигивая отражению в зеркале, придирчиво осматривает себя. Результат сборов его полностью устраивает, и, поспешив, он спускается вниз к уже ожидавшему его Тэхёну.       Тот стоит на крыльце, красивый до невозможности, докуривая сигарету и давясь дымом, забывая выдохнуть. Чонгук в его рубашке — это просто ахренительное зрелище.       — Тебе идёт моя рубашка, ангел, ты в ней такой сексуальный.       — Только в твоей рубашке? — мурлычет Чонгук, наслаждаясь ненасытным вниманием.       — Не только. Ты для меня всегда такой.       Тэхён подходит ближе, цепляет пальцем его подбородок и выдыхает прямо в губы:       — Но если честно, ангел, я предпочитаю тебя совсем без одежды. — И дразняще касается кончиком языка дрогнувшего и приоткрытого рта.       Чонгук тянется к этому языку, всасывая его в себя и получая животный поцелуй, заставивший дрожать колени и распадаться на атомы.       — Может, ну его, клуб, а? Вернёмся в дом, я сниму с тебя свою рубашку, оближу с макушки до пяток и посажу на свой изнывающий по твоей заднице член. Как тебе такая идея? — затягивает игривым шёпотом в свои сети, искушая и обдавая жарким дыханием уже порядком покрасневшее ухо, прикусывает хрящик, поглаживая внутреннюю сторону ладони.       — Заманчивое предложение, — хрипит Чонгук, еле стоя на ногах; он представляет всё то, что говорит Тэхён, и во рту скапливается голодная слюна. С колоссальным усилием воли заставляет себя упереться ладонями в грудь гипнотизирующего его, точно змей кролика, Тэхёна и мотает головой, прогоняя наваждение. — Но нет.       Тэхён матерится, чуть простонав, но отпускает Чонгука, едва заметно над ним посмеивающегося.       Взвинченный и взъерошенный Чонгук делал вид, что он в порядке.       — Идём, Минхо нас уже заждался.       Когда Чонгук сталкивается глазами со взглядом Минхо, что сидит в машине на пассажирском с ехидной улыбочкой, которая так и кричит о том, что тот всё видел, он, на удивление, не чувствует ни капли стыда. И если Минхо хочет позлорадствовать, то у него ничего не выйдет.       Чонгук гордо вскидывает подбородок и фыркает, садясь… к Тэхёну на колени, забрасывая кольцо рук ему на шею. Тэхен хмыкает, а Минхо быстро отворачивается, устремляя взор куда угодно, только не назад, заметив в лисьем прищуре друга предупреждение.       — Хоть бы перегородку опустил, извращенец… — бурчит негромко и, облегчённо выдыхая, переглядывается с Минсоком, когда Тэхён внемлет его просьбе, отрезая себя и Чонгука от посторонних взглядов.

~~~~~

      Клуб "Юхуа" всегда радостно встречает своих ночных гостей, мигая яркими огнями, переливаясь разными оттенками, громкой музыкой и атмосферой безудержного веселья. На просторном танцполе под звуки ритмичных мелодий посетители растворяются в своих желаниях, а сцена у зеркальной стены манит своим блеском и неонами софитов. Бармены за стойкой искусно смешивают горячительные напитки, а улыбчивые хостес порадуют приятным общением, что, вполне возможно, может перетечь и в более близкое и интимное знакомство.       Сейчас же клуб поражает своей пустотой, только слабое эхо шагов нарушает полную тишину, пока Чонгук следует за Тэхёном с Минхо и любопытно оглядывается по сторонам, стараясь рассмотреть как можно больше. Он помнил совсем немного с той ночи: пребывал в слишком сильной эйфории от своего выступления; в памяти мелькали лишь некоторые моменты, поэтому ему всё было интересно.       Они доходят до неприметной двери, что находится в самом конце длинного коридора, и Тэхен достаёт красную карточку доступа, прикладывает её к электронному замку, и дверь с тихим щелчком отворяется, пропуская удивлённого, немного растерянного Чонгука в другое помещение.       Он словно попал в зазеркалье.       Помещение словно отражение предыдущего зала, но скрытое от глаз обычных посетителей и выполненное в более роскошном и изысканном стиле. Такая же зеркальная сцена с выступами с возвышающими на них пилонами для танцев, барная стойка и зона для отдыха; единственное, что отличало этот зал от того — первого, — это атмосфера.       Зона отдыха огорожена и располагается отдельными островками, состоящими из мягкого кожаного дивана и квадратного стеклянного столика. Каждый такой островок окружён пинфэн, которая позволяет клиентам заниматься своими делами, оставаясь незамеченными.       Тэхен, как хозяин этого мира, садится на один из таких диванов, лёгким кивком головы даёт Минхо понять, чтобы он оставил их одних, и хлопает рукой по бедру, приглашая Чонгука последовать его примеру.       — Это клуб для вип-клиентов, ангел, именно здесь выступают мои танцоры. Каждый — находится под моей защитой, и они неприкосновенны, никто не вправе заставить их что-то сделать против их воли, если только танцор сам не изъявит желание. — Чонгук внимательно слушает, изредка кивая, пока Тэхён продолжает: — К тому же у меня самые талантливые и самые красивые танцоры, и именно поэтому моё шоу ценится, потому что каждый — желанный, но недосягаемый. И люди готовы платить любые деньги, чтобы хотя бы просто подрочить на того, кто им понравился, ну а если они хотят приват — только представь, сколько они заплатят. И поэтому я бы очень не хотел, чтобы ты здесь работал, но я обещал и возьму тебя к себе, но танцевать ты будешь только в моём присутствии, ангел, — это мои условия, и если ты с ними не согласен…       — Я согласен, — торопливо говорит, не давая себе даже подумать, — согласен на все условия, Тэхён.       — Хорошо, можешь подняться на сцену и осмотреть всё здесь, пока ещё никого нет и клуб закрыт, а я пойду к Хосоку, пока Минхо не выпил весь алкоголь. — Встаёт с дивана, поднимая на ноги и Чонгука, дожидается кивка и идёт на второй этаж.       Едва Тэхён показывается в проёме двери и приветствием обозначает своё присутствие, Хосок поднимается из-за стола и, глядя поочерёдно то на Тэхена, то на Минхо, недовольно бурчит:       — И зачем вы припёрлись?       — И тебе привет, Хо. Как дела с документацией? — он отлепляется от двери и проходит к кожаному диванчику, на котором уже восседает Минхо.       — Честно, я заебался, но раз вы здесь, то поможете мне всё подчистить.       — Хос, ну не будь занудой, — вмешивается Минхо. — Мы приехали, чтобы приятно провести время, а не перебирать бумажки.       — Между прочим, за эти бумажки вас могут крепко взять за яйца — и меня, кстати, тоже, и второй раз уже может не повезти.       — Не думаю, что капитан откажется от тех денег, что я ему плачу, чтобы полиция держалась подальше от наших дел, но ты прав: нужно просмотреть отчёты и свести документацию. Осталось не так много времени до проверки, следует убрать чёрную бухгалтерию и свести к минимуму риск её обнаружения. Всё-таки отмывать деньги через трансфер было отличной идеей: даже если захотят — не смогут найти концов.       — Да, братец, у тебя гениальный мозг, тебе бы в политику — уверен, ты бы запросто справился со всеми проблемами.       — Нет уж, пусть эта змеиная кодла будет подальше от меня, мне хватает того, что я имею. — Тэхён брезгливо морщится, он ненавидит этих лицемерных политиканов, строящих из себя правильных, но стоит опуститься ночи на Шанхай, и они тут как тут: купаются в похоти и пороке. — Зачем откусывать от пирога больше, чем ты можешь проглотить? Так ведь можно и подавиться.       Слова Тэхёна никем даже не оспариваются, что Минхо, что Хосок полностью с ним согласны, единственный нормальный среди всех этих зажравшихся ублюдков — это Сунь, сын председателя и их давний друг.       Они втроём сосредоточенно утыкаются в ноутбук, экран которого заполнен всевозможными папками, программами и отчётами. Прокорпев порядком над документацией и сведя наконец последние цифры, Тэхён глубоко вздыхает, в последний раз окидывая взглядом базу данных, вставляет флешку в ноутбук и копирует на неё всё, что необходимо.       После чего он поворачивается к Минхо, тот немедля приступает к своей части выполнения плана; его пальцы быстро-быстро пишут код скрипта, что подчистую сотрёт всё, что сможет им навредить.       — Готово? — спустя несколько минут спрашивает Тэхён.       Минхо, не отрываясь от экрана, утвердительно кивает.       — Этот скрит пройдёт через все файлы, уничтожит их так, что ни одна программа восстановления не поможет.       — Отлично, запускай.       Тэхён улыбается жёсткой, почти безэмоциональной улыбкой. Этот ноутбук хранит слишком много тайн, Минхо зажимает несколько клавиш, и после того, как внизу экрана появляется мигающее сообщение: "Запустить уничтожение данных?", — и клацает по "Enter".       Скрипт начинает работу молниеносно, проникая в корневую систему и расправляясь с каждым файлом. На экране с ошеломляющей скоростью мелькают надписи: "Удалено", "Файл уничтожен", "Доступ заблокирован".       Они наблюдают за этим зрелищем с холодным удовлетворением.       — Красиво работает, — замечает Тэхён, вздохнув и откидывая назад голову, усталость показывается в дрогнувших уголках губ, но в то же время уверенность, что они в безопасности, разливается по всему телу.       Минхо соглашается и, когда последние файлы исчезают, уничтожая улики и следы теневых сделок, он закрывает девственно чистый ноутбук.       — Считайте, что здесь никогда ничего не было, — произносит Тэхён. — Налей мне байцзю, Хо.       — Я тебе что, официант? — возмущённо молвит Хосок, тем не менее направляясь к бару, берет бутылку "Нюланьшань Ченьнян" и три стопки, ставит всё это на комнатный столик и садится рядом на диван, разливая крепкий алкоголь поровну.       Тэхен хватает своей стакан, подносит ко рту и, опрокинув в себя содержимое, ставит тот, стуча дном о керамическую поверхность столика. Берёт бутылку, наливает себе вторую порцию и снова выпивает до дна, а когда его рука тянется, чтобы налить себе третий раз, Минхо больно бьёт его по кисти и отбирает бутылку.       — Ты решил напиться в одиночку? Не думаю, что Чонгук этому обрадуется. Сам привёз сюда, а теперь надираешься водкой.       — Да брось, — Хосок отбирает бутылку уже у Минхо и разливает белую жидкость, — что ему будет с трёх стопок? Тем более очень хочется увидеть, как он получит нагоняй от Чонгука.       Тэхён поджимает губы и обиженно смотрит на парочку предателей, что веселятся, совершенно не заботясь о том, что он, вообще-то, тоже находится здесь.       — Между прочим, я здесь не единственный, кто может получить по шапке: если Минхо ничего не угрожает, то тебе, милый братец, точно прилетит от Лусы, — иронично тянет Тэхён. — И будь уверен, я в красках опишу, как ты по ней скучаешь, пока она гостит с сыном у своей матери.       Водка оседает на языке, когда Тэхён опрокидывает в себя ещё одну стопку, после поднимаясь с дивана, и покидает кабинет Хосока, пробормотав что-то о Чонгуке.       Закатив глаза и подняв ладонь вверх, без слов прося этих двоих заткнуться, он спускается вниз; со сцены доносится тихая музыка, и Тэхён в который раз замирает в восхищении.       Чонгук плавно расставляет ноги на ширине плеч, затем мягко откидывает правую руку назад, позволяя телу склониться к полу, его ладонь касается прохладной поверхности сцены, и он с лёгкостью опускается на мостик, прогибаясь в спине и ощущая приятное натяжение.       По-прежнему находясь в положении моста, Чонгук подбрасывает бёдра вверх, после плавно их отпуская, и ложится полностью спиной, поднимая кверху ноги и разводя их в стороны. Он переплетает их между собой, закидывая ногу на ногу и перекатываясь со спины на живот, грудь легко скользит вперёд, а тело изящной волной изгибается в такт ритму.       Тэхён, приворожённый магией Чонгука, наглядеться на него не может, любуясь безупречностью движений и плавностью танца.       Чонгук резко вскидывает голову назад, затем грациозно поднимает её вверх, совершая плавный круг. Его согнутая в колене нога отводится в бок, бедро касается пола, создавая тонкую линию изгиба, после та же самая нога ставится под прямым углом, а он совершает выпад плечами и, прогибаясь, поднимается на ноги.       Чонгук медленно наклоняется вперёд, рука ложится на пол возле его ступней, и он опускается в полный шпагат, поднимая подбородок и встречая жгучий взгляд, прямо глаза в глаза.       К черту все правила.       Тэхён подходит к сцене, на которой в соблазнительной позе сидит Чонгук, и, не мешкая, тянется к нему с поцелуем, желая здесь и сейчас испробовать нежность и сладость его губ.       Желая этого бессовестного мальчишку схватить и, закинув на плечо, утащить в приват-комнату, чтобы после выбивать из него стоны, прижимая к холодному пилону, приковав перед этим к наручникам на цепях.       Чтобы не повадно было больше так провоцировать, ведь наверняка паршивец заметил, что Тэхён за ним наблюдает.       Шалый огонь кровь поджигает, а губы искрят от поцелуев, электрическими импульсами кожу покалывая, желание голову туманит наряду с выпитым алкоголем.       — Ты пьян, — шепчет Чонгук, заметив влажный блеск глаз, что в свете софитов сцены сияют ярче звёзд на небе.       — Я пьян тобой.       — Ты под воздействием алкоголя, — выдыхает.       — Я под твоим воздействием, Чонгук, — дыхание замирает на губах напротив.       И быть бы Чонгуку распятым под Тэхёном, только их идиллию нарушают, вторгаясь в помещение клуба.       — Глава.       Цзичэн, помощник его матери, почтительно склоняет голову перед Тэхёном, который стремительно поворачивается к нему, прикрывая своей спиной Чонгука.       — Что ты здесь забыл?       Он внимательно осматривает помещение, замечая ещё троих людей, стоящих чуть позади Цзичэна.       — Госпожа Ким прислала за вами.       — С каких пор она посылает за мной своих людей, а не использует для этого телефон как обычно?       — Мне этого не ведомо, глава, но она приказала доставить вас, несмотря ни на что, и, если вы откажитесь, мне разрешено применить силу. — Каменное лицо Цзичэна ничего не выражает, хотя по голосу понятно, что ему самому неприятно выполнять этот приказ. — Пожалуйста, глава, не усугубляйте.       Тэхён ощущает внутри лишь кипящую ярость, он понимает, что Цзичэн выполняет свою работу и никоим образом не хочет ему навредить, поэтому приказ явиться к матери — вызывает глухое раздражение и желание пойти наперекор.       Он ненавидит, когда им пытаются манипулировать, особенно она. Но сейчас не время выдавать свои эмоции. Он должен оставаться спокойным и собранным, чтобы его состояние не передалось Чонгуку.       Тот всё ещё находится за его спиной, и, судя по тому, как крепко цепляются пальцы за руку Тэхёна — можно понять, что Чонгук переживает. Стиснув зубы, Тэхён изо всех сил старается удерживать себя в рамках хладнокровия, хотя в глазах ещё мелькают отблески только-только подавленного раздражения.       — Хорошо, я поеду с тобой, только отправлю Чонгука домой.       — Глава, госпожа Ким приказала вашего мальчишку, — Тэхён бросает на него злой взгляд: не позволит говорить о Чонгуке неуважительно, — вашего жениха, — исправляется тут же Цзичэн, — привезти вместе с вами.       — Нет, — резко и громко, подобно раскату грома, он расправляет плечи, чтобы ещё больше закрыть собой Чонгука, — это даже не обсуждается. Только попробуй тронуть его, и я клянусь, что твои муки будут сильнее тех, что испытывают в десяти судилищах.       — Глава…       — Я сказал, Чонгук останется.       Сухой звук взводимого курка наставленного на Цзичэна пистолета приводит в чувство оторопелого Чонгука, что по-прежнему стискивает свои пальцы на руке Тэхёна, впиваясь короткими ногтями в кожу и оставляя на ней следы-полумесяцы.       Цзичэн растерянно смотрит на оружие в руках Тэхёна: госпожа Ким дала четкий приказ привезти их обоих, но если тот будет продолжать сопротивляться, придётся выбирать, на чью сторону встать.       — Но глава, — начинает Цзичэн, покрываясь холодной испариной, — у меня приказ.       — Нахуй её приказ, — уже откровенно выходит из себя Тэхён, — я глава Саньхэхуэй, мой приказ стоит выше, и если ты сейчас не подчинишься — то будешь объявлен предателем. Я поеду один.       — Хорошо, глава, — сдаётся Цзичэн под натиском злых глаз: он всё же предан клану Ким, а не одному человеку.       Чонгук смотрит на всё это, прекрасно осознавая, что Тэхён хочет его защитить, и ему чертовски страшно, прямо до провалившегося в пятки сердца, но ещё страшнее отпустить Тэхёна одного.       Как он сказал сегодня: "Даже если каждый шаг станет борьбой — я всегда буду рядом".       Поэтому, когда Тэхён уже собирается уходить…       — Я поеду с тобой.

~~~~~

      Их везут не в поместье Ким, это Чонгук уже понимает по тому, что машина выезжает далеко за пределы Шанхая, в противоположную сторону от той, где располагается особняк Тэхёна.       Он кладет голову на плечо Тэхёну, прячась от неуютных взглядов, что нет-нет да бросают на него охранники. Тот на него не смотрит — обиделся, считая поступок Чонгука глупым, и, наверное, поделом, но всё равно показное равнодушие ранит.       Он вспоминает его ошарашенное лицо, когда Чонгук спустился со сцены и встал рядом с ним, опуская его руку с пистолетом.       И откуда только смелость взялась?       Вспоминает, как крепко сжал Тэхён челюсть, что даже можно было услышать, как крошится эмаль на зубах, когда он ослушался его просьбы не лезть на рожон и оставаться в безопасности, на что Чонгук вполне спокойно и логично объяснил, что безопасно только с ним.       Но Тэхён его слова не оценил.       Да, возможно, Чонгук поступил опрометчиво, но по-прежнему был уверен, что так будет лучше, и поэтому отстранённый вид Тэхёна бил по нервам парня похуже ударов плетью.       Надорванной ниткой бьётся пульс, и он поднимает голову, едва сдерживая солёную влагу в глазах, когда её укладывают обратно, накрывая спереди пиджаком и пряча ото всех.       Чонгук прижимается к напряжённой груди и сжимается в маленький комочек, отчаянно ища тепла, и слёзы всё же брызгают из глаз, пропитывая чужую рубашку, как только чувствует горячий поцелуй в висок и такое родное: "Тшш, ангел".       Тэхён обнимает задремавшего на его груди Чонгука, размышляя о том, что задумала его мать. А в том, что она что-то задумала, сомневаться не приходилось. И нет, она не унизила авторитет Тэхёна своим приказом, всё же его мать старшая в их клане, но прислать за ним своих людей было её ошибкой.       Раз она сделала свой ход — то ответный за Тэхёном.       "Ты хотела, чтобы я стал главой, мама, и я исполню твоё желание: теперь вся власть будет только в моих руках".