你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      Чонгук молча сидит в машине всё в том же белоснежном костюме и теребит жемчужинки на левом запястье, крутит их между пальцами, чтобы унять нервозность и погасить плохое предчувствие. Он проснулся один, но это нисколько его не обеспокоило — Тэхён часто уходил, пока Чонгук ещё спал.       Но сегодня пробуждение было другим: его вырвало из сна чувство неминуемой беды, и он ещё несколько минут лежал неподвижно, словно его охватил сонный паралич. Лишь спустя два тяжёлых и глубоких вздоха Чонгук смог пошевелиться, схватившись рукой за грудь, чтобы успокоить ноющее сердце.       То от волнения с ума сходило.       Он позвонил Тэхёну, но не смог дозвониться. Тогда он набрал Хосока, но и его телефон молчал. Возможно, это ничего не значило, и Чонгук просто зря себя накрутил, но сухое приветствие Минсока и просьба сесть в машину, чтобы отвезти его домой, насторожили.       Он пытался поговорить с водителем, что раньше был более радушным и охотно отвечал на вопросы Чонгука, только в этот раз тот словно набрал в рот воды.       Чонгуку ничего не оставалось, как беспрекословно последовать за ним, чтобы отправиться в особняк Тэхёна.       Когда машина проезжает через кованые ворота, окружающие дом, и останавливается возле гаража, Чонгуку открывают дверь.       — Господин Чонгук, — голос довольно вежливый, и парень думает, что, наверное, просто у Минсока с утра плохое настроение, поэтому он и выглядит так серьёзно.       Но следующие слова приводят в уныние:       — Босс просил вас не покидать особняк до его приезда. Пожалуйста, не создавайте мне проблемы.       Чонгук обиженно застывает.       "Тэхён приказал ему сидеть дома".       Передал через водителя — не сам, не через Минхо или Хосока, а через водителя, словно Чонгук для него ничего не значит.       Что же могло произойти всего за несколько часов?       Чонгук в полном раздрае заходит в дом, проходит на кухню и наливает воду из хрустального графина, что всегда стоит на столе. Пальцы, обхватившие стакан, мелко подрагивают, как и губы, приникшие к стеклу и жадно пьющие воду.       Он чувствует подступающую истерику.       Шаги раздаются внезапно.       Чонгук оборачивается с надеждой в глазах, ожидая увидеть Тэхёна, но...       — Здравствуй, — голос, раздавшийся в тишине просторного холла пугает, он точно не предполагал, что увидит здесь мать Тэхёна.       — Госпожа Ким, — отмирает Чонгук, склонившись в учтивом поклоне.       — Ну, ну, разве так приветствуют будущих родственников? — создает видимость доброжелательности, подходит к напрягшемуся парню и целует того в щёку, фальшиво растягивая рот в ярко-красной улыбке, нарисованной дорогой люксовой помадой.       Глянцевый отпечаток губ остается на щеке как печать, напоминающая, что всё в этом мире принадлежит их хозяйке.       — Разве вы не были против наших с Тэхёном отношений? — Чонгук обескураженно хмурит лоб.       — Я и сейчас против, но я знаю своего сына и знаю его упрямство.       Госпожа Ким идёт в гостиную, и Чонгуку ничего не остаётся, как последовать за ней. Она садится на диван, закидывая ногу на ногу; подол её тёмно-зелёного ципао ползёт по ноге, приоткрывая всё ещё красивые ноги. Чонгук присаживается рядом, на краешек, и оглядывает мать Тэхёна.       Та выглядит привлекательно, совсем не соответствуя своему возрасту. Благородные черты лица и высокомерный вид, который сразу выдаёт её строгий характер и циничный взгляд на мир. Тёмные волосы собраны в аккуратный пучок, добавляющий ей статности и подчёркивающий выдержку. Ципао тёмно-зелёного глубокого оттенка с искусной вышивкой идеально облегает фигуру. Правую руку, лежащую на коленях, украшает массивный золотой браслет, а на шее — золотая цепочка, подчеркивающая её статус и вкус.       В её взгляде Чонгук читает холодную твёрдость и некоторое превосходство над другими: узкие прищуренные глаза, что сейчас внимательно смотрят в ответ, и сдержанно приподнятые брови.       Она излучает ту же уверенность, что и Тэхён.       Он истинный сын своей матери.       — Красивый костюм. Надо признать, у моего сына безупречный вкус.       Чонгук соглашается на автомате, а госпожа Ким хмыкает.       — Вообще, я хотела поговорить с Тэхёном, но даже хорошо, что его нет.       Она придвигается ближе к Чонгуку, и тот соскакивает с дивана.       — Ты меня боишься? — кивает удовлетворенно. — Не волнуйся, я не буду тебя трогать. Мы просто поговорим. Скажи, ты любишь моего сына?       Вглядывается остро, выцепляя эмоции и считывая очевидный ответ, написанный на лице.       — Вижу, любишь. Можешь не отвечать. Значит, сделаешь всё, чтобы его защитить. Этот мальчишка совсем отбился от рук, а мне нужно его послушание. — Голос Ким Юань абсолютно бесцветный, словно её совсем не коробит то, что она собирается предложить Чонгуку.       Женщина достает из ручной сумочки — того же цвета, что и ципао — небольшой прозрачный пакетик и показывает его Чонгуку — через полиэтилен можно разглядеть грязно-сероватый порошок:       — Это гипнотическое вещество с седативной добавкой: добавь его в напиток Тэхёна и сделай так, чтобы он пришёл ко мне, — и можешь дальше наслаждаться вниманием моего сына.       Чонгук на это предложение отрицательно мотает головой, выставляет ладонь вперёд, отгораживаясь и показывая этим жестом, что его решение окончательное.       Взгляд госпожи Ким темнеет, уголки губ дергаются вверх вместе с небольшим хмыком.       — Значит, ты отказываешься. Похвально. Но глупо... Поступай, как знаешь, я найду кого-то другого, но тогда ты потеряешь Тэхёна раз и навсегда.       — Зачем вы так с ним? — спрашивает Чонгук, в глазах полное непонимание происходящего. — Неужели вы его ни капли не любите?       — Люблю. По-своему, но люблю. Тебе не понять, на что я пошла, чтобы сделать его таким, какой он сейчас. И не тебе меня судить. Лично против тебя я ничего не имею, но он тебя любит, а это проблема.       Взгляд, которым полосуют Чонгука, колкий, впивающийся в кожу сотнями мелких игл, и Чонгук невольно ёжится. Он действительно боится эту женщину.       Ким Юань снова открывает сумку, кладёт туда пакетик с порошком и достаёт сигаретницу с тонкими сигаретами с ароматом горького шоколада.       — Будешь? — кивает на сигарету в своей руке.       Чонгук отказывается, а госпожа Ким обхватывает губами тонкий фильтр и глубоко затягивается, шоколад мягким шлейфом обволакивает горло.       — Хочешь, я расскажу тебе одну историю? Историю о большой любви и ещё большем предательстве. Жила-была одна девушка, очень нежная, подобно цветку лотоса, и вот эта девушка поверила одному мужчине, что обещал для неё горы свернуть, соблазнил клятвами, проводя с ней ночи, а потом бесследно исчез, стоило ему завершить свои дела, — затягивается, выдыхая. — Девушка скрыла свой позор от родителей, но их страсть дала плоды, и этого скрыть было нельзя. Когда живот уже было видно, от стыда и страха она хотела сброситься с горы, но её остановил отец, сказав, что ничего страшного — они воспитают ребёнка сами, возьмут грех дочери на себя, — госпожа Ким горько улыбается своим воспоминаниям. — Но однажды, за месяц до родов, снова возник тот мужчина и, поклявшись в любви, навеки соединил две судьбы в одну, забрал её в большой город, где она родила ему сына. Сына, который впоследствии должен был стать его наследником. Думаю, ты догадался, о ком речь и кто тот наследник?       — Тэхён? — полувопросительно шепчет Чонгук, и госпожа Ким кивает, подтверждая.       — Да, Тэхён. Но хоть он и сделал его своим наследником — ничего не требовал от него. Словно ему всё равно. А потом я узнала, что у мужа есть любовница, и она беременна мальчиком.       Мать Тэхёна делает очередную затяжку, выпуская густые клубы дыма, и качает головой, не сводя взгляда с Чонгука:       — Ты можешь думать, что я не испытывала к Тэхёну ничего, но я сделала всё, чтобы он остался в живых. Ты ведь знаешь что такое "Саньхэхуэй", Чонгук? Это традиция и дисциплина. Вековая структура, беспрекословное подчинение правилам и выполнение древних обычаев. Достаточно жестоких, — она докуривает сигарету и тушит ту о край пепельницы. — Есть что выпить? Мне нужно смочить горло.       — Есть персиковое вино, — отвечает Чонгук.       — Любимое вино Тэхёна, — говорит женщина. — Что? Думаешь, я не знаю, что любит мой сын? — отвечает на немой вопрос. — Я даже знаю, что он делает его сам, его научил Линьсяо.       Госпожа Ким усмехается с выражения удивления в глазах, что сейчас похожи на два огромных блюдца.       — Неси. Посмотрим, как мой сын преуспел в этом.       Чонгук раздумывает всего пару секунд, после чего направляется к бару, берёт небольшую пузатую бутылку, запечатанную красной пробкой, затем открывает прозрачный шкафчик, расположенный сверху бара, и, захватив оттуда два фужера, возвращается обратно.       Ким Юань откупоривает бутылку и разливает вино. Она берёт фужер и держит его в руке, слегка покачивая перед собой, поигрывая жидкостью, согревая напиток теплом ладони, и только после этого делает глоток, оценивая купаж. Чонгук же просто выпивает залпом: горечь вина вперемешку со сладостью персика оседает на языке, и он довольно облизывает губы.       — Вкусно.       — Неплохо.       Звучит одновременно.       — Тэхён определённо достиг мастерства в виноделии. Знаешь, а ведь он хотел открыть свой ресторан, в котором бы подавал вино собственного производства, — откровенничает женщина. — Хм. Так на чём мы остановились?       — На правилах и обычаях "Саньхэхуэй", — подаёт голос Чонгук.       — Да, на них, — соглашается госпожа Ким. — Так вот. Само понятие "Саньхэхуэй" пошло от тайного буддистского общества Байляньцзяо — кучки монахов, возомнивших себя вершителями справедливости. Им пришлась не по душа Династия Цин, приверженцы Мин хотели свергнуть новую власть и возродить старую. Вскоре к ним примкнули ещё несколько организаций, постепенно образовав "Тяньдихуэй", откуда уже и вышло "Саньхэхуэй". Ты должен понимать, что это лишь общее понятие и таких обществ очень много, — откидывается спиной на спинку дивана и снова делает глоток, — клан Тэхёна называется "Байхухуэй", и он является одним из многих династийных кланов, где трон передаётся по крови. А когда наследника два, тогда исход решается поединком на мечах цянь — смертельным поединком, Чонгук. Я не могла этого допустить и сделала то, что сделала. Но этот мальчишка всё равно меня ненавидит.       На мгновение Чонгуку даже становится жаль эту женщину, но только лишь на мгновение, потому что последние её слова сказаны отнюдь не с горечью, а как-то пренебрежительно.       — Зачем вы всё это мне рассказали?       — Я хочу, чтобы ты понял, Чонгук, что с Тэхёном ты обречён. У вас не будет "долго и счастливо". Ты его слабое место. Тебя будут использовать против него, и поверь, твоя жизнь превратится в ад в постоянных попытках Тэхёна уберечь тебя. В конечном итоге ты либо возненавидишь его, либо потеряешь себя. Поэтому беги сейчас, Чонгук, беги, пока не поздно.       — А если я не хочу бежать? Почему вы думаете, что всё пойдёт по тому сценарию, что вы описали?       — Потому что Тэхёну нужен наследник, нужен тот, кому передать клан, чтобы не было попыток передела и войны внутри "Саньхэхуэй", — веско отвечает, ничуть в своих словах не сомневаясь. — Ты готов смириться с этим, мальчик? Ведь мать наследника все будут почитать. А что останется тебе? — Едкий взгляд насмехается над внезапно затихшим Чонгуком, на лице которого чётко читается боль от сказанных слов. — Готов к тому, что будешь на вторых ролях, что для всех останешься лишь любовником?       Чонгук кусает губу — так, чтобы до крови, чтобы притупить ломоту в груди, что разливается по рёбрам, подобно ядовитой реке, проникая в кровоток и угрожая добраться до беззащитного сердца.       Но даже так он не откажется от Тэхёна — просто не сможет.       Чаша весов, на которой лежит глупое, влюблённое сердце, что отчаянно любит — перевешивает.       — Пока Тэхён меня любит — я буду с ним.       — Значит, ты готов принести себя в жертву ради любви, даже зная, что он тебе изменит, чтобы зачать наследника? А если с первого раза не получится? Похвально. Но глупо... — снова повторяет.       "А этот мальчишка упрям — похоже, его не напугать, — проносится в мыслях Ким Юань. — Неужели Тэхён наконец нашёл действительно любящего человека?"       Госпожа Ким допивает вино, ставит фужер на столик и поднимается с дивана       — Знаешь, меня даже восхищает твоя любовь и преданность, но не забывай, кто он, и не думай, что ради тебя он изменится, — губ касается холодная усмешка. — Возможно, прямо сейчас он занят тем, что лишает кого-то жизни. Его руки в крови и такими останутся. Нелегко зверя сделать обратно человеком.       — Я и не пытаюсь, — вскидывает подбородок вверх, пытаясь казаться храбрым, хоть внутри поджилки трясутся от ядовитой усмешки напротив. — За Тэхёна готов бороться хоть с целым миром. Я принимаю его таким, какой он есть. Неважно — зверь или человек, — всё это Тэхён, и я люблю его всяким.       Госпожа Ким изумлённо присвистывает, не ожидая от этого мальчишки такой защиты в сторону Тэхёна, его слова в адрес сына вызывают уважение, но он всё ещё мешает её планам. Особенно теперь, когда она убедилась, что испугать и переманить Чонгука не удастся.       — Не пожалей о своих словах, Чонгук. Тэхён не так благодушен, как ты. И как только ты оступишься, он убьёт тебя и глазом не моргнув. Всего хорошего, провожать не надо.       Этот мальчишка сам подписал себе приговор.       Госпожа Ким покидает особняк Тэхёна, оставив совершенно ошеломлённого и подавленного Чонгука.

~~~~~

      Тэхён с кривой улыбкой откидывается головой на спинку сиденья и прикрывает глаза.       — Собери полное досье на Чонгука. Всё, что ты сможешь достать.       — Ты разве ещё не прошерстил всю его подноготную?       Минхо думал, что Тэхён давно узнал всё о Чонгуке, раз пустил его не только в свою постель, но и в жизнь.       — Я не хотел лезть в его жизнь до меня, тем более всё это началось как обычное влечение. Мне было без разницы. Я и сейчас не хочу, — Тэхён продолжает держать глаза закрытыми, так легче высказаться, — но обстоятельства изменились. Мне нужно знать всё.       Минхо кивает, соглашаясь, он понимает, каково сейчас Тэхёну: на него свалилось много откровений за такой короткий срок, и не каждый сможет вынести такую ношу. Но Тэхён сможет. Минхо в этом ни капли не сомневается.       — Домой?       — Нет, в Сиди.       — Что ты задумал, Тэ?       — То, что давно должен был сделать, не знаю, почему столько тянул с этим.       Тэхён тянет улыбку, но вместо неё на лице проклевывается болезненный оскал.       Минхо его не беспокоит, даёт другу немного передышки. Спустя какое-то время мельком бросает взор на Тэхёна — тот мирно спит, разбавляя тишину, что царит в машине, своим лёгким дыханием.       Когда они покидают пределы Шанхая, утренняя прохлада уже сменяется полуденным зноем, что оплетает город невидимой паутиной, тяжёлыми горячими нитями окутывая улицы, здания и каждый уголок. Он впитывается в асфальт, в стены домов, в салоны автомобилей, превращая город в медленно тлеющий камин.       Воздух колеблется над тротуарами, растворяясь в жаркой дымке, обжигает горячим дыханием кожу тех, кто не успел спрятаться в тень, растворяясь липким и солёным потом. Минхо включает кондиционер, чтобы немного охладить салон, снова краем глаза смотря на Тэхёна — тот ворочается во сне, пытаясь улечься поудобнее.       Как только машина останавливается возле небольшого домика и стихает гул двигателя, Тэхён просыпается, сонно разлепляя веки, чуть потягивается и зарывается руками в волосы, натягивая пряди у корней до легкой боли, чтобы таким образом быстрее прийти в себя.       — Приехали? — бормочет хрипло, убирая пальцы из волос, и тянется к бардачку, чтобы достать бутылку с водой. Горло сушит от жары и переживаний.       — Приехали, — отвечает Минхо. — Тэ, мне пойти с тобой?       — Нет, я сам, ты лучше сделай то, что я попросил. Прежде чем вернуться в Шанхай, я хочу знать о Чонгуке всё.       — Хорошо, я сейчас же дам ребятам задание, через пару часов всё будет у тебя, — отзывается Минхо. — Удачи.       Тэхён кивает и выбирается из машины, а потом, словно что-то вспомнив, поворачивается и стучит костяшками пальцев по стеклу.       — Сделай так, чтобы новость о поимке Тама разошлась по Шанхаю.       Минхо понятливо кивает: пора обрезать крылья одному зарвавшемуся Журавлю.       Проводив взглядом серебристый "Скайвелл", Тэхён подставляет пылающее лицо под прохладное дуновение ветерка, гуляющего по небольшой деревеньке, и разглядывает раскрывающуюся перед ним природу. Та окрашена спокойствием, которого в последнее время так не хватает, казалось, только в объятьях Чонгука так же спокойно, как здесь.       Полуденное солнце стоит высоко, заливая поля, луга и леса тёплым, почти обжигающим до лёгких ожогов светом. Земля нагрета, словно песок в пустыне, воздух звенит от зноя, вибрируя в лёгких, и от раскалённых тропинок извивается полупрозрачная дымка.       На лугах — ковёр, состоящий из диких трав и полевых цветов, что своим чудесным ароматом и яркими бутонами привлекают золотистых пчёл и бабочек. На полях же колосится пшеница, подрагивая от прикосновения ветерка, приносящего с собой сладковатый запах спелых яблок и сочных ягод. Стрекот кузнечиков, редкие посвисты птиц и шорох листвы, — деревня словно погружена в безмятежную полудрёму.       Тэхён глубоко вдыхает, словно надеясь впитать в себя это состояние покоя.       Он очень редко бывает в месте, где родилась и выросла его мать, только по необходимости, но сейчас он приехал сюда, чтобы наконец сделать то, что должен был сделать уже давно. Отпустить.       Он осторожно толкает деревянную дверь и шагает внутрь небольшого домика. В нос сразу ударяет запах трав — сухих пучков мяты и полыни, которые висят вдоль потолочных балок, обволакивая и охраняя дом от нечистой силы.       Внутреннее убранство дома простое, не выставленное напоказ, но в нём чувствуется уют, оберегаемый годами: на полках стоят керамические чашки и старинные глиняные горшки, здесь же лежат небольшие узелки с хуан ци, женьшенем, османтусом и ба бао ча, аккуратно перевязанные ленточками, — всё это говорит о том, что хозяйка дома знает толк в лекарственных растениях и народной медицине.       Небольшой очаг в углу мерцает красноватым светом, над ним висит старый медный котелок, откуда исходит слабый, тёплый запах чего-то пряного и дымного. Пол выстлан плотным плетёным ковром ручной работы, стены украшают уже порядком пожелтевшие фотографии, а возле окна стоит стол с единственным свечным канделябром, чей мягкий отблеск придаёт дому волшебное очарование.       — Няня Мэй, ты здесь? — зовёт хозяйку Тэхён.       Из дальней комнатки на зов выходит старушка: её маленькая, но крепкая фигура двигается уверенно, несмотря на преклонный возраст. Лицо испещрено глубокими морщинами, но глаза остаются живыми и яркими, доброжелательная улыбка светится на губах. На ней простое тёмное платье из хлопка и такая же в тон кофта из сермяги, седые волосы собраны в пучок на затылке, что поддерживают две шпильки, воткнутые в причёску крест-накрест, а в руках — чашка с дымящимся ароматным отваром.       — Тэхён-а, это ты, — произносит с теплотой, стоит увидеть своего гостя.       Её голос звучит чуть хрипло, но всё ещё крепко и твёрдо, как голос человека, знающего все тайны этого мира.       — Ты приехал, не предупредив. Что-то стряслось?       Она жестом приглашает его присесть за стол, сама садится рядом, с беспокойством оглядывая мужчину перед собой.       — Нет, няня Мэй. Как она?       — Всё так же, — старушка вздыхает, мимолётно качая головой, после поднимается со стула и ведёт Тэхёна за собой в комнатку, по пути сообщая то, что и так уже давно ему известно: — Врачи в который раз просят тебя подписать разрешение. Послушай, Тэхён-а, не мучай ни себя, ни её — ты не виноват. Согласись.       — Я за этим и приехал, — говорить сложно, но он понимает, что это единственно правильное решение. Тэхён сделал выбор. И у его выбора радуга переливается в волосах, в глазах — звёзды, а под нижней губой — очаровательная родинка. — Отпустить себя.       На руку падает что-то горячее, и Тэхён осознает, что это его слеза; он смахивает влагу с глаз, не давая себе сломаться окончательно, лишь один раз позволил увидеть свои слёзы.       Только одному — больше никому.       Старушка всплёскивает руками и, запричитав, снова подходит к Тэхёну, гладит мягко по чёрной макушке.       — Ох, сынок, — ласково сказанные слова бередят невидимые раны. Даже родная мать ни разу не называла так Тэхёна, только остро и коротко — "сын", а когда он её гневил, и того не произносила. — Не переживай, ты поступаешь правильно. Давно пора тебе жить дальше. Идём, я провожу тебя к ней.       Зайдя в полутёмную комнатку, что была оборудована так, словно это VIP-палата самой лучшей больницы, Тэхён устремляет взгляд на кровать, на которой лежит молодая девушка, почти сливаясь с белизной простыни. Её лицо бледное, но черты — мягкие. Длинные густые ресницы отбрасывают тени на щёки, создавая впечатление спокойного сна. Губы — безжизненные, слегка тронутые светом от окна — покрывает сухая треснувшая корочка.       Тонкая трубка плавно тянется от её рта, обеспечивая дыхание и продолжая удерживать жизнь, запертую в ловушке бессознательного состояния.       Волосы разметались по подушке, тёмные, подобно шёлковому покрывалу, контрастируя с её мраморной кожей, которая кажется почти прозрачной, словно пергамент, под холодными лучами лампы.       Веки покоятся неподвижно, скрывая глаза, что уже очень давно не видели света. Казалось, что время для неё навеки остановлено — вся её жизнь свелась к этому непрерывному покою, прерываемому лишь миганием и писком мониторов, отслеживающих тихое сердцебиение.       Капельница, вьющаяся по её руке подобно гибкой лозе, медленно, капля за каплей, вливается в вену, поддерживая существование, что теплится на грани небытия. На грани, которую уже давно должна была перейти.       Тэхён подходит ближе и впервые смотрит на когда-то любимую девушку без сожаления, не чувствуя прежнего трепета, и даже чувство вины уже так не гложет. Лишь принятие того, что он поступает правильно.       Он аккуратно касается её холодной руки, прижимает её к своим таким же холодным губам.       — Сегодня я встретил твоего брата. Он вырос хорошим малым, ты можешь им гордится, Бёль, — врет Тэхён, но эта ложь — во благо. — А ещё сегодня я понял, что зря появился в твоей жизни, мне казалось, что я любил тебя, но время показало, что это не так. Прости меня. Прости за всё, Бёль. Надеюсь, Яньло Ван дарует тебе хорошее перерождение.       Он в последний раз бросает взгляд на девушку и чувствует, как незримая тяжесть исчезает с его плеч.       Сегодня он отпускает не только её, но и самого себя — того, кем он был раньше и кем стал ради неё.       Подписав все бумаги, он выходит из домика, прощаясь с няней Мэй, но прежде чем Тэхён успевает сесть в серебристый "Скайвелл," что уже ожидает его, мигая фарами, та внезапно догоняет его, останавливая.       — Совсем забыла: твоя мать была здесь. Разговаривала с медсестрой, которая присматривает за Бёль, уж не знаю, о чём они договорились, но вид у неё был довольный. Она что-то задумала.       — Не беспокойся. Я уже давно не маленький мальчик, что когда-то боялся свою мать, я смогу за себя постоять, — благодарит Тэхён, целуя старческую щёку няни, всегда относящейся к нему с материнской теплотой. — Если тебе будет что-то нужно, то скажи мне, я всё для тебя сделаю.       — Ох, я тебе сколько раз говорила — мне не нужны твои деньги, я привыкла жить просто и без всякой роскоши, — она приобнимает Тэхёна. — Самое главное, чтобы ты был в порядке, милый.       — Я в порядке, — обнимает в ответ, сдерживая спазм в горле, что нещадно дерёт глотку.       Минхо, дождавшись, когда Тэхён усядется, поворачивает ключ в замке зажигания; двигатель тут же начинает мягко гудеть, издавая тихое рычание, и машина трогается с места.       Достав портсигар, Тэхён выуживает две сигареты: одну протягивает Минхо, а вторую укладывает меж губ, чиркает зажигалкой и приспускает стеклоподъемник, высовывая локоть.       Он делает затяжку, Минхо тоже затягивается дымом.       — Как всё прошло?       — Нормально. Ты разузнал?       — Вся информация на твоей почте. Но там ничего нет. Чонгук чист, словно священный родник Хупао, — после смотрит на Тэхёна, и в его взгляде тот читает сомнение. — Ты действительно хочешь проверить его?       — Нет, не хочу. Меня изнутри на куски рвёт только от мысли, что Чонгук во всём этом замешан.       — Не знаю, даже для меня это слишком, — колеблется Минхо.       — Ты же сам не доверяешь ему, думаешь, я не вижу твоё недоверие в его сторону? — язвит Тэхён, полностью поворачиваясь к другу, хмуря брови и скривив рот в усмешке. — С самого первого дня, как ты узнал в нём воришку. Или это недовольство, что я запретил его трогать и забрал себе?       Да, Тэхён перегибает палку и понимает прекрасно, что просто срывается на Минхо, но на душе муторно и хочется выплеснуть злость.       — Эй-эй, полегче. Я сделаю вид, что ничего сейчас не слышал, а ты успокоишься и спокойно выслушаешь меня, глава.       Чёрт, похоже, всё же палку перегнул.       — Прекрати называть меня так, — просит хрипло, сразу же остывая и ощущая чувство стыда. — Для тебя я Тэхён, никогда главой не был.       — Ну, раз так, то больше никогда не сомневайся во мне и моей преданности. Я за тебя и в огонь, и в воду, и под пули шагну, и под меч подставлюсь. И я сомневаюсь в Чонгуке, да, но доверяю твоему выбору.       Тэхён поджимает виновато губы. Как же паршиво — Минхо ни разу его не подводил, даже когда его посадили, сделал всё, чтобы вытащить его, а он...       — Извини.       — Ты не должен извиняться, я всё понимаю, — отвечает, притормаживая и тоже поворачивается к Тэхёну. — Послушай, ты волен поступать как хочешь, Тэ, но если Чонгук не простит тебя, то это будет его абсолютное право.       По салону машины разносится трель звонка, что прерывает разговор, и Минхо замолкает, как только Тэхён берёт трубку.       Судя по выражению лица, разговор не из приятных — это заметно по вмиг помрачневшему выражению лица и жёсткому взгляду; губы вытягиваются в подобие улыбки, когда он спрашивает, в порядке ли Чонгук.       Дав указание не пускать никого в дом и закончив разговор, Тэхён бьёт пару раз ладонью по бардачку "Скайвелла".       Минхо, с тревогой наблюдая за тем, как Тэхён калечит его машину, замечает:       — Можешь ещё для верности попинать колесо, чтобы легче стало, — и, видя, что тот намеревается последовать его совету, останавливает, хватая за руку. — Стой, я пошутил. Что случилось?       — Случилась моя мать, она была в особняке в моё отсутствие.       — Чонгук в порядке? — Минхо не понаслышке знает, какой бывает госпожа Ким.       — Вроде да. Минсок его проверил, он цел и невредим, только слегка подавлен. Нужно как можно скорее вернуться в Шанхай.       Всё, о чём говорил и думал до этого, больше не имеет смысла — лишь бы его ангел был в порядке.       Минхо согласно кивает и снова заводит машину, увеличивая скорость. Двигатель гулко рычит, и "Скайвелл" плавно, но стремительно набирает ход, уносясь по просёлочной дороге. Свет фар вырывает из постепенно надвигающейся темноты очертания деревьев и дорожных знаков, мелькающих за окнами.       Он сосредоточенно смотрит вперёд, удерживая машину на трассе, его пальцы крепко сжимают руль, брови нахмурены. Минхо бросает быстрый взгляд на сидящего рядом Тэхёна. Тот кажется совсем невозмутимым, но взгляд выдаёт скрытую настороженность, а желваки напряжены до предела.       Они медленно подъезжают к особняку, Тэхён выходит из машины и машет рукой, когда Минхо шепчет ему одними губами "удачи".       Да, удача ему сегодня понадобится.       Он уехал спонтанно, игнорировал Чонгука весь день, да ещё и приказал не выпускать. Если Чонгук смертельно на него обидится, то Тэхён на колени встанет, но вымолит прощение.       Подойдя к скучающему возле беседки Минсоку, он интересуется, как дела, и, узнав, что ничего за это время не происходило и больше никаких нежданных гостей не было, отпускает его до завтра, после чего заходит в дом.       Тревожное чувство тянет в животе.       Тэхён невольно сжимает зубы, взгляд скользит по темноте гостиной — вроде всё как всегда, но что-то в атмосфере неуловимо изменилось. Стены, окна, двери — всё будто прятало в себе затаившуюся угрозу.       Не было того, к чему Тэхён уже безумно привык — встречающего его Чонгука.       Тэхён проходит к стене, зажигает свет, что мягко стелется по комнате, и оглядывается в поисках разноцветной макушки. Чонгук обычно всегда сидит на диване или перед ним на ковре и смотрит фильмы, либо же разучивает танец под включённые песни на музыкальном канале.       Но сейчас того и след простыл.       Думая, что Чонгук в их спальне, он собирается подняться по лестнице, как слышит слабый шум, исходящий со стороны кухни.       Следуя на звук, Тэхён находит свою пропажу.       Та сидит за столом с пустым взглядом, пальцы цепко сжимают бутылку персикового вина, в котором плещутся остатки терпкой жидкости. Чонгук даже не поворачивается в сторону Тэхёна, когда тот входит на кухню, продолжая тихо сидеть.       — Ангел, — подаёт голос Тэхён, его тревожит такой Чонгук. — Что произошло?       Чонгук поднимает взгляд, наполненный грустью и растерянностью, и смотрит прямо на Тэхёна, по-прежнему не произнося ни слова. Секунды тянутся мучительно долго, прежде чем он наконец шепчет:       — Ты же никогда не сделаешь мне больно, Тэхён?       — Почему ты спрашиваешь, ангел?       — Просто ответь, — упрямо, подпирая щёку рукой.       Чонгук вздрагивает, когда Тэхён подходит к нему и встаёт на колени. Их лица теперь на одном уровне, и он любовно оглаживает покрасневшую от вина скулу, после заключает его лицо в ладони:       — Скажи, ангел, ты меня любишь?       Чонгук удивлённо моргает, явно не ожидая такого вопроса, и на мгновение запинается, не зная как реагировать.       — Ч-что? — наконец получается вымолвить. — Конечно, люблю, — шепчет доверительно.       Он для Тэхёна ничего не пожалеет, надо — тоже собой закроет.       Но с чего вдруг такие вопросы? Что всё же произошло?       — Почему ты спрашиваешь? — Сердце в груди заходится, царапая костяную клетку.       Тэхён достает свой пистолет, что всегда с ним и спрятан под пиджаком, из наплечной кобуры, берёт руку Чонгука и вкладывает в его ладонь оружие, крепко зажимая пальцы Чонгука вокруг холодного металла своими, и направляет дуло на свою грудь.       — Если я когда-нибудь причиню тебе боль... Ты имеешь полное право на выстрел, ангел, — говорит тихо, глядя в испуганные и непонимающие глаза. — И лучше целиться прямо сюда, — давит на межрёберье, где неровно бьётся сердце.       Чонгук смотрит на пистолет в своей руке с ужасом, будто держит скорпиона, что вот-вот ужалит. Пальцы его дрожат, и, даже несмотря на то, что их крепко держат пальцы Тэхёна, он вырывает руку из цепкой хватки холодных ладоней и, не в силах держать оружие, бросает его на пол.       То приземляется с глухим стуком металла о твёрдую поверхность, и Чонгук на долю секунды затихает, следя взглядом, словно опасаясь выстрела. А в следующий момент, не задумываясь, вскакивает со стула, что падает следом, и кидается к Тэхёну, крепко, почти до удушья, обнимая за шею, будто боится, что тот сейчас исчезнет.       — Не говори так, — выдыхает, прижимая к себе. — Я никогда не причиню тебе боли. Никогда. Мне не важно, что со мной будет, — заполошно бормочет. — Мне не страшно в любви задохнуться, мой свет. Мне страшно от мысли тебя потерять.       Тэхён замирает; слова Чонгука так горячи и искренни, что все сомнения, даже если те и успели закрасться в его голову, то в эту минуту просто растворяются.       — И я никому не позволю сделать тебе больно, ангел, даже себе, — отвечает на вопрос Чонгука. — Я твой преданный зверь, — повторяет те слова, что в сердце у того подобно пуле застряли.       А зверь никогда не предаст своего человека.       — Мне не страшно в любви задохнуться, ангел, — возвращает слова Чонгука обратно. — Страшно от мысли тебя не коснуться. Я так долго искал тебя, так долго ждал, что теперь, когда нашёл, мне кажется, что это всё нереально.       Тэхён с затаённой нежностью прикрытые веки поочерёдно целует, кончик носа та же участь постигает, пальцы бережно, почти невесомо по щеке проходят, словно боясь свои отпечатки на безупречном лице оставить.       — Никогда не покидай меня, ангел, — настойчиво просит. — Обещай не оставлять меня одного в этой тьме. Я погибну без твоего тепла.       Чонгук лишь кивает — сам по доброй воле не за что не покинет.       Ведь Тэхён по венам течёт вместо крови, и чтобы вытравить его оттуда, нужно, чтобы в теле не осталось ни капельки.       Тот не просто в сердце забрался, а навеки в нём поселился, в кожу корнями пророс, в кости въелся и на душе кровью расписался, обет давая, что во всех жизнях, им предначертанных, среди других одного лишь его отыщет.       Чонгук улыбается солёными губами, что слезами напитываются; те, не переставая, стекают с любимых глаз, в которых бескрайнее звёздное небо отражается.       Личная Вселенная Тэхёна.       И он в этой Вселенной единственный властитель.       И больше ничего не нужно — лишь тёплые объятья на двоих и одно на двоих дыхание.