你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      Тэхён уже спит, а у Чонгука сон никак не идёт.       Он столько всего узнал за этот длинный день, что в голове сейчас настоящая мешанина. Никогда бы даже не смог предположить, что мужчина, наводящий страх на Шанхай, на самом деле безумно одинок, и нет, он не оправдывает его поступки: наркоторговля, убийства и чем ещё до кучи мог заниматься Тэхён — всё это плохо: нарушает закон и порицается обществом, но сердцу не прикажешь.       А влюблённому сердцу и подавно.       Когда ты любишь, то принимаешь человека со всеми его недостатками, не пытаясь его переделать. И Чонгук не Мунбёль — он не станет говорить Тэхёну, что его жизнь неправильная, что тот должен всё бросить — кто он такой, чтобы судить других?       Когда у самого жизнь не лучше.       Его жизнь тоже изрядно потрепала, так, может, потому они и встретились?       Возможно, владеющий нитью старик Юэ Лао изначально заготовил для них такой удел, ведь для связанных между собой сердец эта нить становится незримой тропинкой, ведущей друг к другу. Для неё не являются преградой ни обстоятельства, ни время, ни расстояние, все идёт своим чередом, как и задумано — нить сокращается до тех пор, пока двое не встретятся.       А дальше уже всё зависит от самих людей.       И Чонгук принимает Тэхёна полностью, целиком и без остатка.       Возможно, кто-то подумает, что Чонгук здесь жертва, что он зависим от Тэхёна и, возможно, самую малость будет прав, потому что Чонгук на самом деле испытывает сильную эмоциональную и физическую привязанность, но во всём виноваты лишь забота и чувство нужности кому-то.       Кто сказал, что нельзя любить плохого человека, если сердце сжимает только от одного взгляда? Кто придумал этот бред, ведь, если человек, даже будучи плохим, способен своими поступками заслужить любовь — разве это неправильно?       А Тэхён заслужил, и Чонгука эта любовь переполняет, ему даже кажется, что он уже больше никого не сможет полюбить. Может, это, конечно, наивно и глупо: если так посудить, Чонгук впервые влюбился, и ему не с чем сравнивать, но ему кажется, что по-другому — просто не получится.       Сердце уже выбрало и по венам в кровь пустило.       И, конечно, ему хотелось услышать от того признание, и пусть Тэхён ему ничего не обещал, те слова, роковые и болезненные, не дают покоя и звучат на повторе, сколько бы Чонгук ни пытался их забыть.       "Я твой преданный зверь", — сказанные тихим шелестом, но бьющие в цель на поражение и дарящие надежду на ответные чувства.       И ведь ему не могло показаться. Не могло же?       Его голова скоро лопнет от того, насколько он часто думает об этом, но не думать не получается.       Он осознаёт, что Тэхён — человек сложный, человек с тёмным прошлым и таким же настоящим, но это лишь укрепляет его уверенность. Ведь, несмотря на все преступления и ошибки, Тэхён открыл перед ним ту сторону себя, которую не позволял увидеть другим.       Каждое прикосновение, каждый взгляд со стороны Тэхёна заставляют Чонгука надеяться, что в ответ на его чувства есть что-то большее, чем просто привязанность. И хотя Тэхён не говорит об этом прямо, его поступки говорят за него.       Но что, если Чонгук всё себе придумал?       Что, если Тэхён просто заполняет им ту пустоту, что появилась в его жизни? Чонгук старается гнать эти мысли прочь, но иногда они возвращаются, как тени прошлого, которые невозможно полностью забыть.       И всё же, когда Тэхён рядом, все сомнения уходят. Его присутствие действует на Чонгука успокаивающе, заставляя верить, что всё будет хорошо. Он знает, что их связь непростая, но в этом и заключается её сила — в принятии друг друга такими, какие они есть, без попыток изменить.       И он снова возвращается мыслями к тем словам, что на сердце кровью начертаны: хочется снова услышать, хочется почувствовать себя... нужным.       Как когда-то, когда у него была семья.       Замечательная семья: любящие мама и папа, его боготворили, в нём буквально не чаяли души; поздний долгожданный ребёнок, маленький ангелочек, посланный с небес и озаривший своей благодатью уже отчаявшуюся иметь детей пару. Чонгук рос милым пухляшом: у всех, кто его видел, непременно возникало желание потискать его щёчки и куснуть за кончик носа. У него имелось много друзей в детском садике, куда мама водила его каждый день.       И он радостно и с любопытством, присущим ребёнку, познавал мир, крепко держась своей ладошкой за мамину, улыбаясь и сверкая чёрными бусинами глаз.       Его жизнь дала трещину, когда мама умерла от болезни, а отец спился, потому что не представлял жизни без своей любимой жены, забив на Чонгука, которому на тот момент исполнилось пять лет. Он сидел по вечерам, дожидаясь папу, обнимая свою мягкую игрушку-зайца, подаренную мамой на последний день рождения, что они отмечали ещё вместе. Мама часто говорила, что Чонгук похож на этого зайчика из-за чуть крупных передних верхних зубов, выглядывающих в очаровательной улыбке, согревающей всех, словно тёплые лучи яркого солнца.       В ту ночь, окончательно перевернувшую его жизнь, Чонгук, как всегда, спал крепко, обнимая свою игрушку, в доме было темно, папа ещё не вернулся с очередной попойки. Его разбудили послышавшиеся в коридоре громкие шаги и чертыхания мужского голоса, тот стремительно приближался к комнате Чонгука и, как только дверь открылась от пинка ноги, перед испуганными глазами ребёнка показался пьяный в стельку папа. Он впервые видел папу таким — шатающимся и злым; казалось, тот не соображал, окончательно погрязнув в своём горе, и маленький Чонгук сидел, не шевелясь и не зная, чего ожидать.       — Вот ты где! — Орал, брызгая слюной и сверкая бешено глазами. — Всё из-за тебя, она так хотела тебя, что наплевала на своё здоровье, врачи же предупреждали! — Руки потянулись к застывшему от страха ребёнку, схватили за горло и начали давить, в глазах, когда-то весёлых — пугающая пустота, и Чонгук не понимал, как человек, что должен был защищать и любить — кричал страшные слова. — Лучше бы ты умер вместо неё!       Что было дальше, Чонгук не помнит: очнулся в больнице, где сухо сообщили — он теперь сирота и после выписки его ждёт новый дом.       Но эти слова Чонгук запомнил на всю свою жизнь.       Люди, пришедшие за ним, приветливо улыбались и заверяли — теперь в его жизни будут только счастливые и светлые дни, а он всё ещё был маленьким, испуганным, неоперившимся птенчиком, ласковым и по-прежнему наивно верившим людям.       Но чуда не произошло — его не приняли, обзывали и задирали, отбирали игрушки, и Чонгук снова был никому не нужен. Он прятался в шкафу со своим зайцем и мечтал о другой жизни, где мама всё ещё жива, а папа не пытался его убить.       И он терпел всё это, пока у него не забрали любимого зайца, издевательски перекидывая его из одних рук в другие. Чонгук просил отдать, давясь слезами и размазывая их по лицу, а те ржали и тыкали пальцами. Но и этого им показалось мало и самый главный заводила оторвал зайцу ухо, пренебрежительно кинув то в лицо мальчика.       И вот это была последняя капля — за что они так с ним, что он им сделал?       Ладонь сжалась в кулак, впоследствии врезавшись в чужой ухмыляющийся рот, хохот резко прервался, Чонгук смотрел на свой кулак, отступая назад. Он сам испугался того, что натворил, и озирался по сторонам в поисках шанса на побег, но его уже окружили.       Его били долго, а за окнами бушевала гроза, дождь тарабанил по крыше, стучал в окна, раскаты грома зло и нещадно бесновались, разрезая небо яркими вспышками и освещая скалящиеся лица его мучителей. Наконец решив, что Чонгук получил урок и больше не будет рыпаться, они дотащили его до прачечной, где и бросили одного в громыхающей ночи, напоследок как следует напугав страшилками.       Он всю ночь держал глаза закрытыми, крепко зажмурив их до ломоты в глазницах, боясь хоть на секунду открыть их: тени от веток деревьев и всполохи молний рисовали страшные силуэты чудовищ, что в любой момент могли разорвать его на кусочки. Вздрагивая от каждого шороха и особенно сильного грохота за окном, он уснул только под утро, когда гроза пошла на спад и перестала терзать небосвод, и лишь ленивый отстук капель по стеклу говорил о том, что дождь ещё идёт.       Только после утреннего подъёма, не досчитавшись одного воспитанника и допросив всех, нашли скукоженное тело, лежащее на полу в попытке согреться.       Конечно, его обогрели, виновников наказали, но лучше не стало — холод той ночи уже пробрался в сердце.       Губы раз за разом повторяли ставшую для него истину: лучшая защита — это нападение, и он беспрекословно следовал этому пути, научившись противостоять своей боли, отомстив всем своим обидчикам. Но страх, что он останется один, поломанный и брошенный, остался навсегда.       Чонгук отчаянно боится того, что во время грозы никто не услышит его тихий шёпот боли, бессвязно срывающийся с окровавленных губ, как и тогда.       И в такие минуты с ним всегда был Там — такой же брошенный на произвол судьбы мальчишка, как и он сам, что защитил Чонгука от грязных лап, залечивая хрупкое доверчивое сердечко. Он держал его за руку каждый раз, едва до их слуха доносился рёв грома и приближающейся грозы.       Потому неудивительно, что Чонгук считает Тама своей единственной семьёй — кто, как не он?       Но сейчас в его жизни появился ещё один человек — опасный для других, но заботливый для него. И Чонгук, понемногу узнавая того, всё больше убеждается, что Тэхён просто носит маску, снимая её в присутствии Чонгука. Что в нём всё ещё есть тот свет — он не совсем погас, иногда пробиваясь через кромешный мрак, и нужно немного помочь, чтобы он снова сиял ярко, согревая своим теплом. Чонгук помнит ту ночь в домике для гостей во время бушевавшей грозы, когда страх и отчаяние затопило всё его естество, но которое отступило, стоило крепкой спине закрыть его от собственных страхов и убаюкать в нежных объятьях.       Стоило увидеть на глубине чужих беснующихся зрачков своё отражение.       Тогда его руки стали для Чонгука убежищем.       И именно тогда он понял, что Тэхён уже в нём.       В каждой клеточке тела, в каждом биении сердца, в каждом взмахе ресниц.       Только Тэхён.       Полностью и навсегда.       Необходимый, как воздух.       Без его касаний, в которых Чонгук умирает каждый раз — жизни не видит.       Без его губ, что шепчут ласково, а иногда и непристойно — жизни не хочет.       Человек, что стоит на вершине преступного мира, дорожит Чонгуком, называя его своим ангелом, и рядом с ним он чувствует себя важным и нужным       Он рассматривает Тэхёна, наблюдая за безмятежным лицом: всё такой же красивый, несмотря на лёгкую бледность кожи и наличие подживающего пореза на правой щеке. Рука того крепко прижимает Чонгука к себе, не отпуская даже во сне, и лёгкая улыбка касается губ, когда он теснится ещё ближе и закрывает глаза, наконец проваливаясь в сон.       Зарождающий свет рассвета постепенно сменяет темноту ночи.       Тэхён просыпается раньше Чонгука, организм, закалённый предыдущими невзгодами, восстанавливается достаточно быстро. Раны уже не беспокоят, кроме той, что пришлась на внутреннюю часть бедра, но и она скоро заживёт, и единственным напоминанием о ней будет ещё один небольшой шрам.       Тэхён уже сбился со счёта, сколько их на его теле.       Приятная тяжесть головы Чонгука на его груди вызывает трепет и желание продлить это мгновение как можно дольше. Кожу согревает тёплое дыхание, щекоча соски и пуская стайку мурашек по воспламеняющемуся сладострастием телу.       Как же тяжело сдерживать себя, когда рядом такой Чонгук, доверчиво прижавшийся и закинувший на него своё бедро с коленом. То ёрзает на паху, стимулируя и без того возбуждённую плоть, когда Чонгук льнёт ближе. Чуть извернувшись, Тэхён сдвигает чужое колено, поправляя свой член и стараясь не разбудить, но тот лишь причмокивает во сне и забавно морщит нос.       Мужчина задерживает дыхание, впитывая в себя пленительную красоту, радуга спутанных и разметавшихся по его груди прядей ласкает медовую кожу, он чувствует пальцем дрожь густых смоляных ресниц, чья тень накрывает острые скулы, когда мужчина поглаживает их, едва прикасаясь.       Проводит кончиком пальца по мягкой щеке, обрисовывая небольшой шрам, совсем не портящий безупречность Чонгука, а наоборот, украшающий его и придающий некую изюминку. Ведёт им по краю скул — их лезвия режут глубоко невидимыми порезами, раня сильнее, чем те, что видны на его коже.       Тэхён вспоминает вчерашний день, и горло вновь оплетает шипами, что, впиваясь в слизистую, мешают сделать вдох, мышцы и нервы натянуты подобно стальному тросу, расположенному под самым куполом цирка.       Один неверный шаг...       И кто-то должен был однажды обнажить те уродливые увечья, покрывающие душу Тэхёна вдоль и поперек, вскрыть гнойник, разносящий инфекцию по кровеносным сосудам, отравляя токсинами и запуская мутацию.       Нежными поцелуями и кристаллами слёз очистить все заражённые участки, не страшась замараться самому и запятнать свою чистоту. И он впервые позволил себе быть уязвимым перед Чонгуком, что сцеловывал влагу с его глаз и шептал о любви, путая пальцы в чёрных нитях волос.       И Тэхён готов ещё тысячу раз преклонить колени перед ним, ибо тихий шёпот того смог заглушить крик его демонов.       Потому сейчас, подолгу рассматривая спящего Чонгука, слыша его сопение и чувствуя его размеренное сердцебиение, Тэхён ощущает, как тонкие нити доверия связывают их, и это нечто большее, чем просто физическая близость.       Это уже близость на уровне души.       Потому что, даже если Чонгук утонул в Тэхёне первым — Тэхён утонул в Чонгуке неизмеримо глубже.       Он обнимает его крепче, прислушиваясь к ритму дыхания, которое, кажется, успокаивает его собственный внутренний хаос. Тэхён осторожно наклоняется ближе к Чонгуку, чтобы не разбудить его, и шепчет: «Спасибо, что ты появился в моей жизни». Слова вырываются, словно они давно были заперты внутри него, ожидая своего часа.       Тот, словно почувствовав что-то, приподнимается на локте, раскрывая свои глаза; зрачки, затуманенные отголосками сна, всё ещё расширены, удерживая Чонгука в сладких объятьях ночного морока. Он смотрит на Тэхёна из-под опущенных ресниц, как тот аккуратно поднимается с кровати, шепнув напоследок: «Спи, ангел, ещё рано», — и, сладко зевнув, распластывается по кровати, через секунду уже снова посапывая.       Тихий хмык слетает с губ Тэхёна, он умиляется такой непосредственности Чонгука, что в некоторых моментах ведёт себя как сущий ребёнок. Мужчина, накинув на себя халат, идёт в ванную комнату и встаёт напротив раковины: душ ему принимать ещё нельзя — повязки намокнут, а вот освежиться — вполне.       Тэхён подставляет голову под тёплую воду, смывая с себя усталость и хворобу. Поднимает ту к зеркалу, наблюдая в отражении, как капельки воды задерживаются на кончиках ресниц, стекают по носу к губам, и Тэхён, не давая им продолжить своё шествие, слизывает их языком.       Приведя себя хоть в какой-то мало-мальский порядок, где с первого раза не будет понятно, что с ним что-то не так, он выходит из ванной комнаты и, чтобы не мешать Чонгуку спать, садится в кресло.       На кончике сигареты загорается оранжевый огонёк, и пространство комнаты наполняется дымом, Тэхён откидывает голову на мягкую спинку, обдумывая дальнейшие планы на день.       Хоть Хосок и Минхо настоятельно убеждали Тэхёна отдохнуть и оставить на время дела на подчинённых, как и положено в Саньхэхуэй, он привык всё контролировать; это не значит, что он не доверяет своим же членам клана: вся верхушка — лично отобранные и поставленные им люди, просто на карту поставлено слишком много.       Да и он не привык сидеть без дела, тем более если на носу крупная сделка по приобретению компании, занимающейся морскими грузоперевозками и торговлей пангасиусом. Под прикрытием поставки этой свежемороженой рыбы "дусин" покинет Китай. Очень удобный вариант: товар, конечно же, проверят на таможне, но все ящики просматривать не будут, давая возможность тому спокойно доплыть до конечного пункта, где его примут их люди, находящиеся в Массачусетсе, и дальше тот поступит на все известные рынки. Деньги же с продажи переведут на счёт Тэхёна, уже не привлекая никакого лишнего внимания.       Вполне легальный бизнес, что впоследствии принесёт им кучу денег и отвадит внимание полиции.       Отправив Минхо сообщение о том, чтобы тот подготовил всё для деловой встречи с потенциальными партнёрами, Тэхён откладывает телефон. Взвесив все за и против и окинув взглядом снова ускользнувшего в царство Морфея Чонгука, он, тяжело вздохнув, покидает комнату.       Осталось подождать совсем немного: как только Саньхэхуэй получит рабочую схему легального оборота "антрацита", можно будет подумать об отдыхе.       Чонгук просыпается тогда, когда пушистые облака несут на себе яркое солнце, что золотистыми красками, мазок за мазком, раскрашивает небосвод. Рассеянные лучи, сотканные из паутины света, отражаются в чёрных радужках, придавая им таинственный отблеск. Потянувшись всем телом, Чонгук зарывается носом в подушку, пытаясь урвать остатки запаха, что наполнял его лёгкие всю ночь.       Запах Тэхёна, что заменил собой дыхание.       Терпкий, слегка мускусный аромат оседает на языке, и Чонгук довольно мурлычет, потираясь всем телом о чёрные простыни, всё ещё хранящие тепло чужого тела.

~~~~~

      Тэхён нервно прохаживается вдоль ящиков со свежей рыбой, упакованной в сухой лёд, чтобы во время транспортировки она находилась в состоянии мягкой заморозки. В специальные контейнеры докеры грузят те самые ящики, в трёх из которых на самом дне, во вспоротых брюхах, лежат спрятанные пакетики с "дусином", тщательно запечатанные для того, чтобы ни один посторонний запах не проник в вещество.       Когда последний контейнер с помощью специального грузового стропа покидает порт и занимает своё место на готовом к отплытию судне с эмблемой "Shanghai ocean treasure" — той самой компании, что Тэхён сегодня приобрёл, выкупив контрольный пакет акций, — он переводит взгляд на снующего неподалёку Минхо. Теперь остаётся дождаться сообщения о беспрепятственном прибытии товара и подтверждения, что всё прошло безукоризненно.       Минхо, поймав устремленный на него взгляд, направляется к Тэхёну:       — Тебя что-то беспокоит? Вроде всё прошло нормально, — спрашивает, замечая, как тот провожает глазами отчалившее из порта судно, рассекающее своим бортом нефритовые и охровые воды трех рек: Янцзы, Хуанпу и Цяньтан.       — В нашем деле нельзя полагаться на удачу, я буду спокоен, только когда товар достигнет конечной остановки.       Тэхён вглядывается в морской горизонт, где небо сливается с морем, создавая иллюзию бесконечности и свободы, смешивая между собой различные оттенки и получая свою особенную палитру. Волны мягко шепчут о легендах древности, что за их долгий век повидали немало, напевая свою музыку о потерянных морских сокровищах, о мудрости веков, о секретах и интригах, замкнутых в безмолвии бескрайних вод.       Убаюкивая своей колыбельной.       — Ты не против, если на сегодняшний банкет я приглашу Суня? — задаёт вопрос Минхо.       Тэхён встряхивает головой, возвращаясь в реальность.       — Мне всё равно, если это не доставит никаких проблем, — отвечает негромко. — Я сам планировал взять с собой Чонгука. И раз уж мы заговорили об этом, у меня будет к тебе две просьбы…       "Чёрт бы побрал Тэхёна, и их дружбу, и его просьбу", — думает Минхо, плетясь за Тэхёном по элитным магазинам Нанцзин, выбирая костюмы для вечера. Полчаса они бродят среди бесчисленных манекенов, от которых у него уже рябит в глазах. Минхо, уставший от хождения, садится на диванчик, делая вид, что его здесь нет. Тэхён в это время досконально изучает мужские костюмы, представленные в различных оттенках.       Продавец, предложившая свою помощь, как только они вошли в отдел, ходит за ним по пятам, надеясь привлечь внимание красивого и богатого мужчины.       Минхо, насмехаясь, наблюдает за её попытками, листая журнал о моде и новинках сезона; та, выпятив вперёд грудь и покачивая бёдрами, поправляет причёску, не забывая бросать намекающие взгляды, но все её ужимки остаются без ответа. Тэхён, едва обратив на неё внимание, сосредотачивает то на выборе костюма для Чонгука.       — Почему ты не поступишь так же, как и всегда? — спрашивает Минхо, когда Тэхён в который раз забраковал костюм, что ему предложили.       — Потому что хочу выбрать сам. Для меня это важно, — отвечает, останавливая наконец свой выбор на белоснежном костюме-тройке, состоящим из струящихся атласных брюк, кружевной жилетки и атласного жакета, выполненного в стиле дуйцзинь, отороченного воротником-стойкой. — Вот этот, — обращается к уже довольно заскучавшей девушке.       — Ну, наконец-то! — радостно восклицает Минхо, быстро поднимаясь с диванчика и бросая на него журнал. — Я всю задницу отсидел, пока тебя дождался.       — Не переживай, Сунь тебе сделает массаж ягодиц.       — Блять, Тэхён, это удар ниже пояса, — ворчит Минхо для проформы, нисколько не обижаясь на друга: при подобной ситуации он бы тоже не упустил случая подколоть Тэхёна.       — А вот теперь настало время второй просьбы: отвези покупки Чонгуку и объясни, для чего они, — говорит Тэхён, хмыкая с недоверчивого лица Минхо. — У меня есть ещё одно дельце.       — Ну конечно, нянькой я уже был, побуду и посыльным, делов-то.       Продолжая бухтеть, Минхо забирает пакеты из рук Тэхёна и кладёт их на заднее сидение своего автомобиля, после садясь за руль, открывает настежь окно, и, высовывая голову, кричит:       — Ты мне должен прибавку к жалованию!       Тэхён, проводив взглядом стальной "Скайвел", садится за руль шёлково-красного Жетур Дашин и держит путь в "Amylin's Pearls", что является одним из первых дилеров жемчуга в Шанхае.       Его ангел должен сиять, как самая лучшая в мире драгоценность.

~~~~~

      — Минхо? — округлив от удивления глаза, Чонгук отхлёбывает кофе, сидя в гостиной на мягком ковре в позе лотоса. В другой руке он держит пульт, переключая каналы в поисках того, что бы интересного посмотреть. — Что ты здесь делаешь?       — Подрабатываю доставщиком во имя дружбы, — ёрничает Минхо, пихая изумлённому Чонгуку пакеты с покупками. — Сегодня вечером намечается банкет, и Тэхён просил тебя надеть это, — кивает на пакеты в его руке. — Машина прибудет к пяти часам, будь готов к этому времени.       Передав послание, Минхо разворачивается к двери, когда его хватает за руку Чонгук.       — Подожди, Минхо, а где сам Тэхён?       — Вероятно, занят подготовкой к вечеру, кстати, этот костюм он выбирал сам, — без капли сожаления сдаёт друга. — Дам тебе совет, Чонгук: не ходи с ним по магазинам — это то ещё мучение.       Оставшись снова один, Чонгук допивает уже подостывший кофе и засовывает голову в пакет, обнаруживая там две коричневые коробки, перевязанные красной лентой. Руки тут же тянутся развязать бантик и посмотреть на содержимое.       Открыв первую, он не сдерживает возгласа восхищения, разглядывая тончайшие ажурные гловелетты и чулки, на которых кружевные узоры умело вышиты из самых тонких нитей лунного цвета. Во второй коробке, что больше размером, лежит белый костюм, выбранный Тэхёном специально для него. Чонгук гладит белый атлас пальцами, любуясь прекрасным нарядом.       Бросив взгляд на часы и приблизительно посчитав, сколько времени ему понадобится для сборов, он берёт в руки коробки и поднимается по лестнице в комнату, чтобы принять душ.       Струи горячей воды обласкивают его обнажённое тело, образуя игривые танцующие ручейки на коже, копна волос струится по изящным плечам искристым водопадом. Капли стекают по идеальному телу, подчёркивая совершенные линии его фигуры, в чёрных глазах — тихая сосредоточенность.       Выйдя из ванной комнаты, Чонгук, всё так же обнажённый, подходит к зеркалу и придирчиво осматривает своё отражение, пытаясь найти малейший изъян, но не находит. Он наклоняется ближе, чтобы получше рассмотреть песочную кожу, острые ключицы, тонкую талию и упругий пресс. Отходит подальше, крутясь вокруг своей оси и по достоинству оценивая ноги, бёдра и сочные ягодицы.       Тэхён уверяет, что Чонгук совершенство, и он этому безоговорочно верит.       Взъерошив влажные пряди, встряхивает их пару раз, избавляясь от капель и показывает себе язык, пытаясь таким образом побороть неизвестно откуда взявшееся волнение. Высушив, укладывает их в причёску, собирая на затылке в соблазнительный полухвост и закалывая его декоративной шпилькой. На лбу изгибается змейкой небольшая прядка, которую Чонгук выпускает из причёски, закрепляя с помощью геля для укладки волос.       Он облачается в наряд и наносит последние штрихи, подчёркивая выразительность глаз и чувственность губ лёгким макияжем, выходя из дома ровно в тот момент, когда отправленная за ним машина мигает фарами, сообщая о своём приезде.       Чонгук сидит на заднем сидении автомобиля, уютно расположив локоть на небольшую подставку и задумчиво глядя в окно. Раньше он не сильно обращал внимания на природу за стеклом, сейчас же у него есть возможность исправить это упущение, рассмотрев повнимательнее.       Вдалеке видны шапки возвышающихся гор, утопающие в лазурных и розовых оттенках на удивление ясного неба. Чонгук приоткрывает окно, высовывая руку и ловя пальцами тёплые вечерние потоки ветра, перебирая их, словно струны цитры. С каждым километром пейзаж постепенно сменяется: величественные деревья и расписные цветочные луга уступают место фермерским хозяйствам и городским постройкам, пока наконец перед его глазами не мигает неоновыми огнями Шанхай.       Прибыв в место назначения, Чонгук сразу замечает Тэхёна, ведь не заметить того невозможно.       Высокий и статный, выделяющийся среди всех, излучающий ауру власти и превосходства.       Его неизменно чёрный костюм выглядит на нём роскошно, акцентируя внимание на статусе и величии мужчины. На запястье отливает холодным блеском платины циферблат эксклюзивных часов. Манжеты рубашки сверкают запонками из белого золота, булавкой в тон им украшен и галстук, придавая Тэхёну еще больше элегантности. Чёрные волосы зачесаны назад и уложены волосок к волоску, не позволяя ни одной прядке упасть на высокий открытый лоб.       Он разговаривает о чём-то с двумя мужчинами, резко замолкая, как и его собеседники, потерявшие интерес к разговору и впившиеся взглядами в выходящего из салона автомобиля Чонгука.       — Вот это пташка, — восхищённо присвистывает один из них. — Интересно, кого он сопровождает?       — Я бы не отказался, чтобы он сопроводил и меня, — сально говорит второй.       На их счастье, Тэхён этого уже не слышит, со всех ног поспешив навстречу к Чонгуку, что в своём белоснежном наряде выглядит невероятно притягательно.       Белый жакет плавно облегает тело, выгодно показывая стройные очертания и контрастируя с песочной кожей и тёмным образом Тэхёна. Атласные белые брюки свободно стекают по ногам эфемерным облаком, делая каждый шаг лёгким и воздушным. Кружева жилетки придают неповторимую грацию и добавляют нотку утончённости, сочетаясь с изысканными гловелеттами, что покрывают руки от запястья до локтей, теряясь под рукавами жакета.       Его притягивают к себе, жадно выдыхая в губы:       — Ты приковал к себе всё внимание, ангел.       Тэхён достаёт из кармана своего пиджака небольшую продолговатую коробочку, обтянутую бархатом, в которой в небольшом углублении лежат розовые жемчужины, мерцая густым перламутром и сияя в лучах заходящего солнца. Он берёт жемчужный браслет и аккуратно застёгивает его на левой руке Чонгука. Жемчужинки мягко ложатся на кожу, переливаясь и подчеркивая изящную линию запястья. Чонгук поражённо выдыхает, разглядывая украшение, что преподнесли в подарок, а вместе с ним и сердце, о чём пока ещё он не знает. Тэхён берёт его руку в свою и подносит её к губам, запечатлевая нежный поцелуй и заглядывая преданно в омут чёрных глаз.       Убранство отеля-ресторана, куда ведёт Тэхён Чонгука и где проходит банкет, выполнено по высшему разряду. С потолка свисают небольшие светильники в виде кристальных звёзд, что, бликуя на стенах, танцуют узорами. Светло-коричневые стены и ковры тёплого тёмного оттенка придают интерьеру атмосферу уюта.       Длинные столы, расставленные по залу, сервированы до самых мелочей: кристальные бокалы, наполненные дорогим шампанским, фарфоровые тарелки, что заполнены изысканными кулинарными шедеврами всевозможной кухни, и серебряные столовые приборы наряду с традиционными палочками для еды. Между тарелками стоят ароматические свечи, чей запах раскрывается нотами нежной магнолии.       В центре зала возвышается фонтан, на дне которого плавают золотые рыбки, на фоне звучит медленная чарующая музыка. Гости, стоящие возле столов, наслаждаются вкусными блюдами и великолепными напитками, смеются и беседуют между собой, восхваляя хозяина вечера.       Чонгук стоит возле приоткрытого окна, судорожно вдыхая свежий воздух, голова раскалывается от щекочущего аромата плотного облака духов, что перемешались между собой и раздражают нежную слизистую носа. Выскользнув из всеобщего внимания и кое как отбившись от назойливых предложений потанцевать, он наблюдает, как Тэхён переходит от одной группки к другой, перебрасываясь приветственными словами.       К нему снова подходят с настойчивым желанием познакомиться, и Чонгук устало вздыхает:       — Я не танцую.       — Назови цену.       — Что? — задыхается от возмущения Чонгук, когда его плотоядно осматривают, облизывая с ног до головы и хватая за руку.       Хочется заехать этому напыщенному индюку, но совершенно не хочется портить вечер Тэхёну.       — Уберите от меня свои руки, пожалуйста, — цедит Чонгук, стараясь не повышать тона и с опаской смотря в сторону Тэхёна. Тот стоит спиной и не видит разыгравшейся картины.       — Ну, не ломайся, назови цену, что тебе заплатили, и я дам втрое больше. — Мужчина не собирается упускать из своих рук это сокровище, он совсем не ожидал увидеть такую красоту среди безликой толпы. — Я могу помочь тебе стать моделью или актером, ты только скажи, куколка.       Нет, ну этого Чонгук терпеть не намерен, он уже собирается ответить, когда убийственно спокойный голос раздается прямо возле уха ухажера:       — Господин Тан, отпустите руку моего жениха, иначе лишитесь своей.       Чонгук от удивления округляет глаза, его брови взлетают вверх, а вышеназванный мужчина, отпустив с сожалением руку парня, цепляет фальшивую улыбку.       — Господин Ким, так вот, кому принадлежит эта куколка! Мы можем поговорить наедине? Хочу предложить вам одну выгодную сделку.       — Чонгук, иди к Минхо и Хосоку и не отходи от них ни на шаг. Ясно? — быстро проговаривает Тэхён; дожидается ответа Чонгука и, поджав губы, идёт за господином Таном, незаметно кивнув своим людям следовать за ним.       Они идут в помещения, предназначенные для отдыха гостей, люди Тэхёна следуют за ними на небольшом расстоянии, не попадаясь на глаза Тану, чтобы тот не успел сбежать: Тэхён уже решил — пощады не будет.       — У тебя красивый жених, — начинает Тан, сразу устраиваясь в кресле и забрасывая ногу на ногу, — я его хочу. Как только его увидел, яйца аж зазвенели от желания. Сколько ты хочешь за него? Готов заплатить любые деньги и даже добавить ещё пятнадцать процентов сверх прибыли. Согласись, большая цена для шлюхи.       — Согласен, — кивает, размеренно качая головой и меряя шагами комнату. — Я бы сказал даже, баснословная. Вот только Чонгук мой жених, — предостерегающе шепчет, останавливаясь за спиной Тана, — а ты — труп.       Дверь открывается, впуская незваных гостей.       Тану запихивают в рот галстук, а затылок холодит металл, люди Тэхёна скидывают его с кресла на пол, и холодный как лёд голос выносит приговор:       — Я отрежу тебе каждый палец, которым ты посмел его коснуться.       Тана ставят на четвереньки, скабрезные смешки летят в его сторону.       С бесконечным ужасом в глазах тот стоит на четвереньках, с обоих сторон его держат люди Тэхёна, его рука без большого пальца, который валяется рядом в луже крови, вытянута на полу. Тэхён сидит перед ним на корточках и поигрывает кинжалом, запачканным в чужой крови, растягивая губы в улыбке.       — Знаешь, я очень не люблю, когда трогают или оскорбляют мою семью, и если ты не понял этого с первого раза, то значит ты либо идиот, либо самоубийца. Я склоняюсь ко второму, — хмыкает, отрезая ещё один палец.       Тан приглушённо вопит: крик не прорывается сквозь тугой кляп, — пытается отдёрнуть окровавленную руку, но Тэхён наступает на неё пяткой ботинка, надавливая так, что от боли тот мочится под себя, испуская зловонный запах мочи. Тэхён морщит нос и убирает ботинок с пострадавшей руки, возвращаясь к своему кровавому занятию.       Сложив отрезанные пальцы в кучку, Тэхён шепчет измученному пытками Тану:       — Теперь я вырву твой язык, что нелестно отзывался о Чонгуке, и если ты всё ещё будешь жив, то считай, тебе повезло, — шепчет зловеще, ни капли не шутя, кивает своим людям. Те молниеносно выполняют приказ, подняв голову Тана за волосы, открывают ему рот и, вытащив кляп, пытаются достать его язык. Тот орёт, кусается и не даётся, усугубляя и без того своё шаткое положение.       — Заткните его, — морщится Тэхён: не хватало, чтобы тот распугал гостей.       Громкий звук выстрела разносится по комнате, отскакивая от стен, и тонет в гнетущей тишине. Тан грузно оседает, дёрнувшись, его пальцы скребут пол, но вскоре замирают, как и гаснет жизнь в его глазах.       — Всё же ты идиот, — беспристрастно резюмирует Тэхён, глядя на аккуратную дырочку во лбу между глаз. — А ведь мог остаться в живых. Приберите тут всё и проверьте периметр.       Тэхён собирается покинуть место расправы и вернуться к Чонгуку и гостям, но его останавливает голос Соджуна:       — Босс, подождите, вы замарали пиджак.       — Твою мать, — цыкает, снимая пиджак и оставаясь в одной рубашке. — Выброси его, всё равно уже испорчен.

~~~~~

      Чонгук не находит себе места, постоянно поглядывая в сторону, где скрылся Тэхён. Сердце бьётся как заполошное: ещё немного, и взорвётся, стекая кровавыми ошмётками по рёбрам. На душе неспокойно, лёгкие полосует огнём от того, как трудно ему дышать из-за непонятного беспокойства.       Он сжимает кулаки, пытаясь унять дрожь в руках, но всё без толку. Мысли снова и снова возвращаются к тому, что произошло. Чонгук пытается убедить себя, что волнуется зря, но тревога с каждым мгновением лишь нарастает, подобно цунами, готовому накрыть его с головой.       И Бог, наверное, услышал безмолвные молитвы Чонгука, что неистово просил сберечь самое родное, потому, как в следующую минуту появляется Тэхён — живой и невредимый и пристально смотрящий на Чонгука.       Тот подходит вплотную, мягко притягивает к себе и целует, выпуская свою ревность и злость, показывая всем, кто здесь находится, кому принадлежит Чонгук. Обозначает своё. Никому посягнуть не позволит, а кто посмеет, тому самолично глазницы вырвет.       Отрывается от манящих губ, после берёт его за руку, умыкнув подальше от суеты банкета, оставляя тот на Хосока. Просит закрыть глаза, ведя за собой вверх по лестнице, заводит в заранее подготовленный номер, украшенный свечами и нежнейшими лепестками магнолии.       Остановив того возле двери, накрывает руками и без того закрытые глаза и подводит его к зеркальной стене. Убирает ладони с чужих глаз и тихо шепчет:       — Открой глаза, ангел.       Чонгук просьбу выполняет, замирая от вида их отражения в зеркале.       Белый и чёрный. Инь и ян.       Две противоположности, идеально дополняющие друг друга. Созданные быть вместе.       — Кого ты видишь, ангел?       — Нас? — задаёт неуверенно вопрос.       — Нас, — подтверждает Тэхён.       И после мир Чонгука меняется.       — Я тебя люблю, — тихо, пробуя слова на вкус. — Я тебя люблю, — уже увереннее, твёрже и громче.       И после них — хоть апокалипсис.