你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      Сидя в номере отеля с молчаливым Минхо, Чонгук не знал, что делать от безделья, все его мысли крутились возле того, сможет ли он уговорить Тэхёна взять его к себе танцором. Ведь они только утром говорили об этом, но у него уже ломка по танцам, а ответ Тэхёна хоть и давал надежду, всё же был несколько неоднозначным.       Танцы для Чонгука — страсть, его панацея, несбыточная мечта, она светит ярко огнями неоновых софитов сцены и может исполниться благодаря мужчине, что с ума сводит.       Он не даром хотел попасть именно в клуб Тэхёна, потому что тщательно изучил всё о танцорах, которые там работают. Хоть их и называют за глаза "шанхайскими цветами", но они все под защитой владельца, и никто против их желания не мог к ним прикоснуться. Даже если танцора заказывают в приват, тот сам мог выбирать — хочет ли этого или нет, и даже если согласие было получено, то клиент мог лишь только смотреть.       Смотреть, но не касаться. Ни единым пальцем, иначе можно было этого пальца лишиться.       И Чонгука это вполне устраивает.       И он собирается пойти ва-банк, прекрасно помня слова Тэхёна о его танце в ту роковую, но судьбоносную ночь, и решает попытать счастья, показав, на что способен; если же Тэхёна всё же не удастся убедить, то он воспользуется своим желанием. На губах предвкушающая улыбка, в глазах — решительность, когда в его голове возникает план.       Дерзкий, но по меркам Чонгука действенный.       Ким Тэхён не сможет устоять...       И нет, он никогда бы в жизни раньше так не поступил, но ведь сейчас ему можно?       Он еле уговорил Минхо, что не спускал с него сканирующих глаз, сходить ненадолго в местные магазинчики, расположенные вблизи отеля, чтобы приобрести что-то похожее на костюм для танца. Тот долго и упорно сопротивлялся натиску, но всё же проиграл, когда Чонгук клятвенно заверил его, что Тэхён об этом никогда и ни за что не узнает. Тяжело и обречённо вздохнув, Минхо всё же неохотно уступил, и Чонгук смог купить всё, что ему было необходимо.       Он пританцовывал от нетерпения, когда думал о том, как будет танцевать для Тэхёна — его кончики пальцев зудели от желания раствориться в чарующих объятьях музыки, после так же растворяясь в сильных руках. Предвкушал, как будет соблазнять, изводя стальную выдержку, совершенно забывая, с кем он решил затеять игру. Хотя, если честно, положив руку на сердце, Чонгук сначала даже не помышлял ни о чём таком, он на самом деле думал лишь о танце, но увидев в одном магазинчике костюм, что сейчас, аккуратно сложенный, лежит в его пакете, просто влюбился и не смог пройти мимо.       Чонгук ещё никого не соблазнял целенаправленно, и Тэхёну выпала честь быть первым.       Но весь его план чуть не пошёл прахом всё из-за того же Минхо: когда Чонгук, немного краснея, попросил оставить его одного на полчаса в номере — ну казалось бы, что может случиться с ним за это время?.. — тот наотрез отказался, и ему пришлось, поборов себя, быть тихим, принимая душ и подготавливая себя, как мог, для сегодняшней ночи.       И даже, можно сказать, его это немного возбуждало, хоть и было стыдно, но знание того, что за дверью кто-то находится, пока он, мыча, постанывает, представляя в себе вместо пальцев толстый крепкий член, поджигает кровь сродни всплеску адреналина, что гуляет по венам во время быстрой езды на пределе скорости.       Что ни говори, а слова мужчины о том, что не только Чонгук, но и Тэхён сам также принадлежит ему, раскрепостили его, дав уверенность в том, что ему можно всё, и он решает взять от их "отношений" всё, что сможет урвать.       Поэтому сейчас, когда они с Тэхёном, наконец, наедине, он тянется к нему, словно цветок лотоса к солнечному свету, льнёт, ластясь и потираясь щекой о щеку; лёгкая небритость царапает нежную кожу, и Чонгуку это безумно нравится. Он целует в самый краешек рта мимолётно и соскальзывает с кресла. Хочет обойти Тэхёна, но тот тут же поднимается на ноги и ловит Чонгука за руку, останавливая и притягивая к себе. Захватывает волосы в кулак, крепко их сжимая, задирает ему голову и тянется губами к лукавой улыбке.       Чонгук уходит от поцелуя, уворачиваясь, и губы мажут по бархатной щеке. Тэхён рычит, а этот искуситель смеётся, закусывая губу и бросая томный взгляд из-под длинных ресниц.       Их трепет дразнит Тэхёна, с ума сводя.       Тем временем Чонгук выпутывается из хватки и, упираясь двумя руками в грудь, толкает того в кресло, а когда Тэхён хочет встать, ставит ногу ему на бедро, пригвождая обратно.       Мужчина, усмехаясь, берёт ту за лодыжку и припадает губами к щиколотке, проводит пальцем по ступне, щекоча нежную кожу и вызывая у него тихий смех. Чонгук выдергивает ногу из рук Тэхёна и упирается стопой в сильную грудь — там, где беспорядочно бьётся сердце.       — Сиди смирно, — на выдохе.       И Тэхён слушается, больше не пытается встать, ему нравится такой игривый Чонгук и ему интересно — его снова смогли удивить, заставляя хотеть продолжения.       А тот подходит к столику и берёт свой телефон, включает медленную любимую музыку, насмешливо взирая, как Тэхён пытается делать вид, что у него всё под контролем.       Но контроль трещит по швам, это видно невооружённым глазом.       И Чонгук посмеивается чарующе, подступает ближе и, наклонившись, выдыхает в приоткрытые в жажде поцелуя губы:       — Я хочу станцевать для тебя. Хочу показать, на что способен — может быть, это подтолкнёт тебя к принятию решения.       Уголки бесяче изогнутых губ в неизменной усмешке взлетают вверх, а мазутные глаза вспыхивают азартом:       — Тогда давай заключим пари, ангел: если ты выдержишь, не собьёшься ни на миг с ритма и закончишь танец до самого конца, то так и быть — я возьму тебя к себе.       Пари так себе, где-то наверняка спрятался подвох, завлекая в ловушку, но Чонгук решил не упускать подаренного шанса, согласно кивая.       — Дай мне минутку, мне нужно переодеться.       — Вся ночь в твоём распоряжении, ангел.       Чонгук медленно отклоняется и отходит назад, чуть покачивая аппетитной задницей, скрывается за ширмой, что стоит в углу комнаты и служит чем-то наподобие перегородки.       Тэхён хищно следит за очертаниями силуэта, что тенью ложится на полупрозрачную ткань ширмы, и решает усложнить задачу, снимая с себя одежду; если Чонгук хочет сломать его выдержку, то он ответит ему тем же. Обнажённый полностью, устраивается поудобнее в кресле и, раздвинув ноги, нетерпеливо проводит по своему полувставшему члену, продолжая прожигать ширму взглядом.       Когда же Чонгук появляется перед его глазами, рука судорожно сжимается вокруг члена, а Тэхён давится слюной, что предательской лужицей собирается во рту, стоит ему увидеть, во что одет чёртов "ангел".       Торчащие белые пушистые ушки и такой же пушистый задорный хвостик, пришитый с задней стороны ультракоротких шорт, расшитых паутиной жемчужинок, спускающихся сеткой вдоль стройных ног; на шее блестит белый чокер, от которого по всей груди расходятся разноцветные жемчужинки на тонких цепочках, которые покачиваются и практически ничего не скрывают, переливаясь перламутром, стоит Чонгуку сделать хоть какое-то мимолетное движение.       Но это ещё полбеды, потому что спина у этого развратного кролика — по-другому и сказать нельзя — полностью открыта для ненасытного взгляда. И лишь тонкая жемчужная нить прикрывает плавный изгиб позвоночника, маня и подчеркивая всю красоту совершенных линий, и приковывая внимание к острым крыльям лопаток и невозможно тонкой талии.       Щиколотку левой ноги, словно змея, оплетает тонкий белый жемчужный анклет, расшитый плетёными цепочками, а маленькие бубенчики, звенящие мелодичным перезвоном, вторят каждому шагу.       Вуаль-мяньлянь с мелкими жемчужинками, нанизанными на тонкую леску, придает таинственности, занавешивая нижнюю часть лица, скрывая от посторонних взглядов пухлые губы цвета нежной розовой магнолии, оставляя на виду только космические чёрные глаза, в которых звёзды приют нашли на самой глубине Турфанской впадины.       И это очень сексуально, эстетично и... возбуждающе.       А у Чонгука мысли превращаются в кашу и он на секунду сбивается, когда натыкается взглядом на то, что делает Тэхён, непрерывно следит за тем, как рука того поднимается вверх к головке и размазывает липкий предэякулят.       — Так нечестно, — вырывается.       — Ты тоже играешь грязно, ангел, — летит в ответ. — Решил соблазнить меня, чтобы добиться своего, совсем не слушаешься, — притворно расстраивается Тэхён, цокая языком, по-прежнему лаская себя.       — Но ты сам говорил, что приемлешь покорность лишь в постели.       — Верно, — стреляет усмешкой, — но я не люблю, когда меня используют, ангел, и только лишь тебе и только сейчас позволено это сделать. Не упусти свой шанс.       Дыхание учащается и, кажется, у них начинается аритмия, они оба на грани, оба изводят друг друга и от того, кто сдастся первым — зависит исход их игры.       — Ну же, ангел, что же ты притих? — издевается, проводя по члену тугим кольцом ладони. — Не ожидал, что тебя переиграют?       А Чонгук ведь действительно не ожидал, поэтому всё ещё стоит растерянно, потеряв самообладание, и просто не в силах оторвать взгляда от наглой усмешки на красивом лице и длинных пальцев на уже крепко стоящем члене.       Так и хочется дать себе знатную оплеуху и привести себя в чувства.       Какого чёрта он стоит и пускает слюни, уже вовсю забыв о своём плане? И желая лишь одного: чтобы Тэхён поскорее его трахнул, — Чонгук становится зависим.       Он пытается собраться с мыслями, отводя с усилием взор от мужчины, и берёт себя в руки. Он профессионал — сколько раз он себя убеждал, что ничто не сможет его выбить из колеи, когда дело касается танца; тем более, если всё же Тэхён возьмёт его на работу, то таких случаев будет немерено. Он старается абстрагироваться от провоцирующего его Тэхёна, прикрыв глаза, вслушивается в чувственную мелодию — и это помогает.       Плавно покачиваясь и вливаясь в ритм льющейся из динамика телефона музыки, медленно поднимает руки вверх над головой, после ведя ладонью левой руки по правой вниз. Доходит до впалых впадин ключиц, вместе с этим отводит ногу в сторону, скользя голой ступнёй по ворсу ковра, а звенящие бубенчики ножного браслета несутся по воздуху, вторя движению.       Чонгук вскидывает гордо подбородок, его веки, томно прикрытые, слегка дрожат, переливаясь мерцающей светоотражающей пудрой, а вертлявый язык проходится по губам, на мгновение показавшись сквозь занавеску на лице. Он разворачивается к Тэхёну спиной, давая насладится оголённой песочной кожей, и стекает на колени, разводя их в стороны и тут же сводя обратно, изящно откидываясь назад, упираясь ладонями позади себя для поддержки, после практически ложась, соприкасаясь лопатками с мягким ворсом ковра, делая выпад грудью вверх и выгибая спину.       Цепочки вуали струятся по бокам лица, открывая обольстительную высокомерную улыбку, взор вонзается в горящие дьявольским огнём зрачки, и Чонгук чувствует себя мотыльком, летящим на его пламя.       Он подбрасывает вверх бёдра, при этом опускаясь спиной полностью, и в таком положении, продолжая подмахивать бёдрами, мелкими шажками переступает с пятки на носок, извиваясь плечами и скользя лопатками по ковру.       Чонгук поднимает свой корпус и ставит одну ногу на ковёр, поднимаясь уже полностью плавной волной, описывая бёдрами окружность, проводит кончиками пальцев по нежной коже шеи, цепляя жемчужины на груди, пересчитывая выпирающие косточки рёбер и слегка царапая соски. Затем запускает пальцы в свои пряди, путая их и встряхивая головой, медленно покачивая ею в такт, подпевая на припеве особенно любимые слова песни.       Кажется, что Чонгук исполняет одному ему известный древний ритуал, произнося заклинание и призывая конец света, потому что Тэхён не знает, как назвать ту дикую жажду обладать, что на грани переходит в безумие, заставляя сгорать до тла, обнажая одержимость, что бурлит в венах, и зависимость, что плещется на дне чёрных, как самая непроглядная тьма, глаз.       Выдержка тает у обоих.       Тэхён неотрывно смотрит, как Чонгук скользящими движениями расстёгивает ширинку шорт и элегантно стягивает те, переступая через них, оставаясь в кружевном белье, тонкая полоска которых теряется между аппетитными половинками. Тэхён прекращает движения на члене, животно подаваясь вперёд и, прочищая внезапно пересохшее горло, продолжает наблюдать за Чонгуком. Тот тем временем заводит свою руку за затылок и расстёгивает замочек вуали, тут же отбрасывая её в сторону.       Губы соблазнительно улыбаются, когда Чонгук встаёт на четвереньки и медленно, с грацией кошки, плавно приближается к сидящему Тэхёну, взгляд которого всё больше мутнеет от пожирающего вены желания.       Чонгук подползает чуть ближе и поднимается на колени, скользящими движениями проводит кончиками пальцев по голому бедру мужчины и облизывает губы, не сводя дерзкого пристального взгляда с чужого голодного. После прогибается назад, заканчивая танец и запрокидывая шею, выставляя беззащитное горло.       То сразу же кольцуют влажными от смазки пальцами и притягивают к себе, Чонгука сажают на напряженные бёдра и вжимают в себя со всей силы, давая почувствовать ягодицами, как его хотят.       Его снова пытаются поцеловать, но он кладёт ладонь на губы Тэхёна, вновь не давая случиться поцелую и тем самым распаляя в том дикое, неуёмное желание добиться, наконец, своего вперемешку со злостью. Глаза вспыхивают недобро, и Чонгуку бы испугаться, но ему, кажется, напрочь отбило инстинкт самосохранения.       Чонгук знает, что играет с огнём, но ему нравится видеть в глазах напротив пламя, и он решает подлить в него масла, чтобы горело ярче. Чтобы только ему было позволено дышать ядовитым мазутом на глубине чужих зрачков, что мрачно блестят ненасытностью.       Поэтому он снова слезает с бёдер, ведя при этом пальцами по линии челюсти мужчины, спускается ими по нервно дёргающемуся кадыку, скользит по вздымающейся груди, двигаясь всё ниже, пока не окольцовывает горячий орган.       Нога с браслетом на щиколотке ложится на спинку кресла, показывая воочию всю прелесть растяжки после занятий танцами, рука делает первое движение на члене, а розовый язык шаловливо проходится по чуть приоткрытым губам, с которых уже рвётся стон.       Тэхён резко встаёт с кресла, и нога Чонгука оказывается на его плече. Тот щёлкает пальцем по браслету, слушая звон бубенчиков, и это становится последней каплей.       — Блять, ангел, ты только представь, как бы я трахнул тебя в этой позе, если бы это было возможно, но я ещё найду применение твоим навыкам, а пока...       Он опускает его ногу с плеча к себе на талию и подхватывает Чонгука на руки, тот сразу же окольцовывает его ногами, притираясь всем телом.       — Наигрался? — зло шепчет Тэхён, глядя в бесстыжие глаза, в которых марево уже давно застлало радужку. — Теперь моя очередь играть.       Он несёт его к кровати, опускается с ним на мягкое покрывало и, фиксируя руками голову Чонгука, наконец целует, сразу проникая языком как можно дальше. Оттягивает нижнюю губу, цепляя её зубами, как любит делать сам мальчишка.       — Ты испытывал моё терпение, теперь я испытаю твоё. Я накажу тебя, ангел, этой ночью ты сорвёшь голос, — хрипит в ухо, мажет языком по ушной раковине. — Ты разбудил зверя, и его голод можно утолить только тобой.       ...И Чонгук сам не может устоять.       В руках и речах рассыпается, ведь несмотря на все заверения Тэхёна о наказании, тот снова нежен. Чонгук чувствует, как дрожь касается ресниц, в горле комом стоит одышка, мешая сделать необходимый для существования вдох, а пальцы подрагивают от того, как крепко они вжимаются в чужую спину.       Вожделение по венам истомой течёт и в сердце змеёй наслаждения проскальзывает, отравляя всё естество похотью, и Чонгук готов этот яд испивать до дна, лишь бы Тэхён не прекращал брать его снова и снова, оголтело, жадно и до полного изнеможения.       А Тэхён толчок за толчком выбивает стоны с искусанных губ, а вместе с ними и душу, разрушая трепетное тело раз за разом, с удовольствием слушая рваные всхлипы.       И в эту ночь они не смыкают глаз, утопая друг в друге и забывая обо всём на свете: лишь они одни имеют сейчас значение.

      — Просыпайся, ангел, — врывается в сознание Чонгука, и он, неохотно, ворча, разлепляет глаза. Тэхён стоит, уже одетый в водолазку, облепляющую мускулистые руки и спину, неизменного чёрного цвета, и классические тёмные брюки.       Очень непривычно видеть его не в рубашке, а в более свободной одежде, и Тэхёну она невероятно идёт. Запястье правой руки украшают массивные лимитированные часы, а указательный палец — перстень из белого золота с гравировкой символа Триады. Смоляные волосы красиво обрамляют лицо в лёгкой небрежной укладке, и Чонгук любуется этим совершенным образом.       — Мы возвращаемся в Шанхай? — спрашивает, протирая руками глаза и вытягиваясь тонкой стрункой на шелковых простынях.       — Да, но сначала хочу кое с кем тебя познакомить.       — И с кем? — взгляд загорается любопытством.       — Скоро узнаешь. Он не простит мне, когда узнает, что я был здесь и не навестил его. У тебя есть пятнадцать минут на сборы, успеешь привести себя в порядок? — Тэхён садится на краешек кровати и ласково гладит бархатную скулу.       Чонгук ластится к нежной ладони, прижимая его руку своею сильнее к щеке, и кивает головой, сползая с кровати, как есть — нагишом, и направляется в душ, ощущая спиной потяжелевший взгляд.       Тёплые, ласкающие нежную кожу, струи воды быстро приводят в порядок, смывая засохшее на животе и внутренней стороне бедра семя и приятно охлаждая разгорячённое ласками и губами тело. Разглядывая в зеркале фиолетовые отпечатки губ на своей шее и ключицах, Чонгук сладко улыбается, вспоминая, как Тэхён остервенело оставлял их этой ночью. Как жадно засасывал плоть губами, чтобы наутро тело Чонгука расцвело бутонами их безудержной страсти.       Приняв душ и переодевшись в халат, он проходит в комнату, где Тэхён уже сидит в том самом кресле и курит свою любимую сигарету, пуская сизые клубы дыма.       Чонгук скидывает с себя халат и облачается в свою одежду, по-прежнему чувствуя на себе прожигающий взгляд. Он не спеша расчёсывает пряди волос, что после душа завиваются на кончиках небольшими кольцами, и уже совершенно готовый подходит к Тэхёну. Тот приглашающе хлопает ладонью по бедру, Чонгук тут же исполняет молчаливый приказ, и его затяжно целуют, упиваясь чужой податливостью.       — Ты прекрасен, ангел, — шепчет, отрываясь, — прекрасен в любом виде. Уверен, что во времена Династий вся Тянь-Ся слагала бы о твоей красоте легенды.       И восхищение, что Чонгук улавливает в его голосе, разливается сладким сиропом по сосудам, проникая глубже в вены и заполняя весь кровоток.       Тэхён докуривает сигарету и тушит её в хрустальной пепельнице:       — Как только приедем в Шанхай, я скажу Хосоку, чтобы тебе провели экскурсию по клубу. Ты будешь танцевать, ангел, но на моих условиях, — смотрит пытливо, откажется или нет.       А Чонгуку всё равно, какие условия будут, он Тэхёну доверяет и ему хочется кричать от восторга, хочется зацеловать всего Тэхёна, но тот встаёт с кресла и идёт к выходу, и он послушно следует за мужчиной к лифту для особых, привилегированных гостей.

~~~~~

      На небольшой летней террасе, под сенью ветвей магнолии, Чонгук втягивает голову в плечи, наблюдая за тем, как Тэхёна таскают за ухо. Он во все глаза таращится на пожилого, немного прихрамывающего мужчину с благородным серебром в волосах. И которому, судя по всему, было абсолютно всё равно, что он отчитывает главу Шанхайской Триады, как какого-то глупого мальчишку.       Вдоволь насладившись страданиями Тэхёна, тот наконец отпускает многострадальное ухо, наливающееся уже пунцовым цветом и, наконец, переводит свои глаза на Чонгука. Взгляд становится теплее, мужчина подходит к затаившемуся парню и, к удивлению того, радостно целует в щёку.       — Неужели этот охламон наконец-то нашёл жемчужину?       Чонгук непонимающе старается поймать взгляд Тэхёна, который потирает ноющее ухо и почему-то не смотрит ему в глаза.       — Это не то, что вы думаете, — лепечет.       — Это как раз именно то, минджу. Ты первый, кто переступил этот порог, и первый, кого он привёл познакомиться. А стало быть, ты значишь для этого идиота больше, чем он пытается показать.       — Шу-шу, не думай, что если ты вырастил меня, то тебе всё позволительно, — произносит тихо, но Чонгук чувствует, что Тэхён не так спокоен.       Внутри него пузырится глухое раздражение.       И Тэхёна это пугает, выворачивает внутренности от чужой проницательности в спокойном взгляде на слегка морщинистом лице и чужой надежды в чёрных, удивлённо распахнутых глазах.       Линьтао вздыхает, тот как никто знает, что Тэхён упрям.       — Останетесь на обед? Я приготовил твою любимую утку по-пекински.       Тэхён качает головой.       — Нет времени, шу-шу, нам пора возвращаться в Шанхай: скоро отгрузка судна, и я должен проверить, всё ли в порядке.       — Кстати, об этом, — начинает, но его прерывает телефонный звонок, Тэхён поднимает вверх руку и отходит подальше, чтобы ответить.       — Запомни, минджу, не всё однозначно в нашем мире: порой поступки говорят громче слов, — слова Линьтао застают врасплох.       Чонгук не до конца понимает, зачем ему это говорят, но только робко кивает и обещает запомнить.       — Планы поменялись, — жёстко сообщает Тэхён, играя желваками, после телефонного разговора стремительно приближаясь к ним. — Чонгук, ты остаёшься здесь.       — Но...       — Поверь, минджу, с ним сейчас лучше не спорить, — прерывает Чонгука Линьтао, — Что случилось, Тэхён?       — Этот грёбаный комитет накрыл плантацию в Цинпу, арестовав моих людей и изъяв всё, что смогли обнаружить. Где мне теперь взять прекурсор?       — Ты уверен?       — Да, мне позвонил Лэй, он успел сбежать. Придётся идти на поклон к Шуюю, чтобы замяли дело, мне понадобится пара дней, чтобы всё разрулить. — Он беспокойно смотрит на расстроенного Чонгука.       — Шу-шу, ты...       — Конечно, Тэхён, можешь не переживать, с его головы ни один волосок не упадёт, — сразу понимает, о чём хочет попросить племянник. — Твоему Чонгуку со мной ничего не угрожает. Меня всё ещё боятся и не полезут, даже после того, как ты начал передел, — взгляд ужесточается. — И, к слову, когда ты хотел мне об этом рассказать?       Тэхён поджимает губы.       — Что ты хочешь услышать?       — Это действительно было необходимо?       — Ты же знаешь меня, шу-шу, я не делаю ничего, что бы не было важным. Мне был необходим Яншань, и я его получил, а как — это уже моё дело. Теперь моё судно беспрепятственно может выйти в открытое море и отправиться дальше.       — Ты сильно изменился, Тэхён, однажды запачкав руки в грязи, уже не будет обратной дороги. Люди вроде меня и тебя не имеют выбора. А вот... — он смотрит на Чонгука, — у тебя ещё есть эта возможность выбора, никогда не теряй надежду, минджу, ты обязательно получишь то, что желаешь всем сердцем.       И почему-то Чонгук уверен, что тот сейчас говорит о Тэхёне.       — Ладно, я помогу тебе и договорюсь о том, чтобы взрыв лаборатории и смерть Угля обставили как несчастный случай, хотя пуля в виске этому не способствует. А ты возвращайся в Шанхай и не беспокойся ни о чём. Как только решишь свои дела, вернёшься за своим Чонгуком.       Тэхён подходит к внимательно слушающему их разговор парню и накрывает его щёки ладонями.       — Потерпи немного, ангел, пару дней — и я снова буду с тобой.       Тэхёну безумно не хочется оставлять Чонгука, но он понимает, что сейчас с ним самое небезопасное место.       А Чонгук, глядя в уже ставшие за такое короткое время родными глаза, отчетливо понимает — как раньше уже не будет.