你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      Чонгук не находит себе места, плохо спит вот уже два дня, ему снятся кошмары; в них — черные глаза и хриплый голос шепчет ласково, как паук укутывает, оплетает паутиной сознание, превращает в безвольную муху, что погрязла в липких нитях, проникает в душу и потом пожирает ее.       Чонгук стонет, кричит, пытаясь спастись, и просыпается в холодном поту.       Он ругается сам на себя: Ким Тэхён опасен, от него нужно бежать без оглядки — туда, где не найдёт, не достанет, но не может, уже поздно: жаждет снова увидеть чёрные глаза.        Какого чёрта, Чонгук! Подумаешь, поцелуй!..       Но он всколыхнул слишком многое, душу разбередил, и теперь Чонгук с ума сходит, снова хочет чужой вкус почувствовать.       — Убирайся из моей головы! — просит, а тело горит, внизу всё тугим узлом стягивается, член болезненно ноет, и так хочется прикоснуться… Чонгук под кромку штанов руку просовывает и головку ладонью обхватывает, дышит неровно, когда рукой вверх-вниз водит, и мычит, крупно содрогаясь. Воровато оглядываясь в поисках влажных салфеток, быстро все следы уничтожает, будто и не было ничего.       Да как такое возможно, чтобы именно этот дьявол всеми мыслями завладел, нет чтобы хорошего парня встретить, но Чонгуку как всегда везёт…

~~~~~

      Тэхён сидит в приват-комнате на красном кожаном диване и, широко расставив ноги, упирается локтями в колени, смотрит, как медленно извивается в танце один из лучших его танцоров. Тот танцует весьма искусно: плавно двигает бедрами, прикусывает томно губу, — но Тэхён не удовлетворён. Он и так пошёл против своих принципов, позвав Лиху, который настойчиво добивался его внимания и сейчас старался изо всех сил показать себя в самом выгодном свете.       Тэхён расцепляет замок из пальцев и хлопает себе по бедру, Лиху победно улыбается, подходит ближе и, седлая напряжённые бедра, принимается объезжать их, поднимаясь и опускаясь под музыку. Его полуголое тело хорошо сложено, но слишком худощавое, рёбра выделяются при каждом прогибе, а слащавая улыбка совсем не впечатляет. Тэхён кладет руки на ягодицы Лиху, закрывает глаза и утягивает того в поцелуй.       Не то, совсем не то.       Под закрытыми веками другого видит, другое тело желает, другие губы целовать хочет, и оттого сильнее вгрызается в полные губы Лиху, прокусывая до крови, тот стонет тягуче, и Тэхён капитулирует. Он прерывает поцелуй и снимает с себя извивающегося танцора, встаёт с дивана и идёт к выходу.       — Стойте! — умоляюще просит Лиху, встаёт с пола на колени и ползёт на них в сторону Тэхёна. — Позвольте мне сделать вам хорошо, — хватается пальцами за ремень, хочет вытащить, но чужая рука не позволяет.       — Я зря тебя позвал, убирайся! Надеюсь, нет нужды говорить тебе, чтобы ты держал язык за зубами, — голос звучит тихо, но предупреждающе. — Мне не нужны слухи в клубе.       Лиху понятливо кивает, понимает, что это был единственный шанс, чтобы привлечь хозяина, но он не смог. Тэхён же тем временем уже покинул комнату и идёт на выход из клуба. Внутри него всё кипит от злости — на себя за то, что не может прогнать из мыслей чужой образ, на Чонгука — за то, что тот пробрался глубоко, как сорняк, пустил корни, и даже на Лиху, хотя тот ни в чем не виноват.       Злость требует выхода, просится наружу, и Тэхён её еле сдерживает.       Он выходит на улицу, достает пистолет, перезаряжает его и стреляет несколько раз в воздух. Медленно выдыхает — становится легче. Выпустив пар и немного придя в себя, он направляется к машине, открывает заднюю дверь, садится в салон и приказывает водителю ехать в квартал, где живет Чонгук.       Свет в окне вот уже два дня становится для Тэхёна тем самым маяком, который освещает путь для его потерянной казалось бы души. После того признания, что сорвалось с губ Чонгука, в нём отчаянно борются два разных чувства: забрать себе, присвоить и не позволить уйти или отпустить и не дать погрязнуть в той трясине, в которой сам безбожно застрял.       Каждый раз, приезжая сюда, отдыхает душой, забывая, кто он такой на самом деле. Каким его сделали. Казалось, он навеки лишился способности чувствовать и сопереживать, без малейшего колебания с легкой улыбкой на лице мог убить.       Был вершителем чужих судеб, на Господа Бога наплевав.       Так почему рядом с этим ангелом болит там, где уже, казалось бы, онемело? И он каждое утро, стоит заняться бледному рассвету, уезжает, так ни разу и не выйдя из машины. Решил, что это наваждение пройдёт, если он просто переключится на кого-то другого, но даже так он думал только о Чонгуке.       И, скорее всего, если бы тот оказался на самом деле таким, каким он его увидел в первый раз, то Тэхён бы не церемонился и уже давно трахал своего "жениха" во все доступные места.       Но он всё же не зверь? Возможно, в нём осталось что-то человеческое, что позволило отпустить, не причиняя вреда? Он даст Чонгуку время.       Его ангел сам придёт к нему — надо только подождать.

~~~~~

      Чонгук снова вздыхает, аккуратно выглядывая из-за шторки, смотрит, как чёрный автомобиль уезжает, и ложится на кровать, прикрывая глаза. В его мыслях сплошной хаос, который не даёт нормально думать: Тама всё ещё нет, и он начинает переживать из-за того, что друг неожиданно пропал. И нет-нет, но думалось, что в этом замешан не кто иной, как Ким Тэхён.       То, что он отпустил Чонгука, не значит, что он отпустит Тама: всё-таки они украли деньги не у простого человека, а у известного на весь Шанхай Тигра, который не знает жалости, и тому наверняка понадобится козёл отпущения, — Чонгук многое узнал о клане Ким и его главе. И то, что тот пожалел Чонгука, стало для него открытием. Насколько он успел понять по тем крупицам информации, что нашёл, тот не прощает даже малейшей ошибки, и это было так упоительно и, что греха таить, грело самолюбие Чонгука.       Возможно ли?       Неужели Чонгук ему действительно понравился? На губах сама собой расползается довольная улыбка.       К ночи Чонгук уже с нетерпением ждет чёрную машину, и как только фары освещают комнату, он загорается, словно лампочка, но быстро меркнет, когда понимает, что автомобиль не принадлежит Тэхёну, а дверь его квартиры выламывают три амбала в сопровождении незнакомого и уж очень весёлого мужчины. Тот явно находился под кайфом.       Чонгук на секунду теряется, когда его пытаются схватить, но после приходит в себя и пытается защититься, даже успевает заехать кому-то в ребро, но его быстро скручивают и ставят на колени, запихивают в рот какую-то тряпку, прекращая поток ругательств.       Как оказалось, к исчезновению Тама Ким Тэхён не имеет никакого отношения. А вот Леон, как любезно представляется гость, нагло облизывая его липким взглядом, имеет самое прямое и, похоже, настроен весьма серьёзно, рассказывая Чонгуку правду про друга.       Там, оказывается, никогда не был обычным членом банды; парень занимался тем, что выбивал деньги из должников, марая руки в чужой крови, и ничем не отличался от Ким Тэхёна, — разве лишь только тем, что делал это ради Чонгука. Он работал на пару с Леоном и однажды, когда тот перестарался и случайно убил человека, сдал его полиции. Леон просидел в тюрьме год, но теперь ублюдок на свободе и в нём горит жажда мести.       Чонгук стоит на коленях и хлопает глазами; его руки болят от того, как крепко их сжимают, он пытается переварить услышанное. Получается, поэтому Там так настаивал, чтобы уехать в Шанхай — это была попытка сбежать и уберечь Чонгука. А он думал только о себе и умудрился вляпаться в ещё более опасную ситуацию, и если Чонгука Тэхён отпустил, то этот Леон, насколько он мог судить по брошенному на него вожделенному взгляду, отпускать явно не намеривается.       Леон подходит к Чонгуку и хватает его за волосы, запрокидывает ему голову назад и больно кусает за шею, улыбается дико, слыша мычание, и бьёт наотмашь. Смотрит, как капля крови появляется в уголке губ, и стирает ту большим пальцем, завороженно разглядывает и слизывает, смакуя металлический ржавый вкус.       — Какой же ты, а, — бормочет. — Не зря Там опасался за тебя, умолял не трогать, но как можно не тронуть такую красоту? Мы с тобой немного поиграем и потом передадим Таму привет. Я хочу, чтобы он страдал так, как страдал я, а для этого придётся сделать больно тебе. Уж не обессудь.       Он кивает своим людям, и те связывают Чонгуку руки, а потом, ехидно посмеиваясь, уходят, оставляя их одних, отчего Леон удовлетворённо хмыкает и снова бьёт своего пленника. В этот раз удар более сильный, и Чонгук не может сдержать слёз: те стекают маленькими дорожками по щекам, а его мучитель довольно смеётся. Тот берёт пальцами за подбородок, крутит голову из стороны в сторону, а потом лижет скулу, собирая солёные капли.       — Вот так, давай, плачь. Чем больше ты плачешь, тем больнее будет Таму. Мы запишем для него небольшое хоум-видео, но если ты будешь хорошо себя вести, то я, так уж и быть, — гиенисто скалится, — даже позволю тебе кончить.       И снова заносит руку для удара, но кричит от боли, потому что ладонь прошивает насквозь ножом. Мужчина хватается за свою руку и слышит сзади убийственный шёпот:       — Никто не смеет трогать то, что принадлежит мне.       Чонгук лишь успевает заметить расширившиеся от ужаса чужие зрачки, как его оглушает пистолетный выстрел и кровавое пятно разрастается на белоснежной рубашке Леона. Он смотрит в безжизненные глаза, и его накрывает истерика, он впервые видит смерть так близко, а ещё он впервые за все время их знакомства видит испуг? на лице Ким Тэхёна, и это врезается в память.       И прежде чем провалиться в спасительную темноту от шока, он слышит, как ласково Тэхён шепчет: "ангел".       Чонгук приходит в себя через сутки — видимо, шок был настолько сильным, что нервная система решает отдохнуть как следует; голова немного раскалывается и слегка ноет правая сторона лица, которой недавно досталось. Болезненно стонет, стоит ему пошевелить разбитой губой: ощущение не из приятных, но, по крайней мере, он жив. Чонгук приподнимается на локтях и замирает, когда видит стоящего возле окна Ким Тэхёна.       — Ты наконец проснулся. Я уже заждался, — мужчина стоит спиной и наслаждается видом за окном, где на небосклоне причудливо загораются одна за одной ночные звёздочки.       — Сколько я проспал? — хрипло спрашивает Чонгук. — И почему вы здесь?       — Через полчаса будут сутки. — Голос звучит мягко, непривычно. — Тебя осмотрел доктор, сказал, что ты в порядке, просто потерял сознание, и тебе следует отдохнуть. Поэтому я остался. Кто это был, Чонгук? — голос становится грубее, серьёзнее, и Тэхён подходит ближе, смотрит пристально, ждёт ответа.       Чонгук качает головой:       — Я не знаю, он представился Леоном, сказал, что работал с Тамом, они… — запинается. — Они вместе выбивали долги, но потом Там сдал его полиции, и Леон решил отомстить ему через меня. Это всё, — Чонгук, сам того не желая, начинает всхлипывать, вспоминая то, что недавно пережил.       — Тшш, успокойся, ангел, — Тэхён бережно касается синяка на скуле и целует разбитый уголок губ. — Всё прошло, он мёртв и не причинит больше боли. Сейчас мне пора, но я оставлю своего человека, ты будешь в безопасности, обещаю.

~~~~~

      Тэхён сидит напротив Хосока и пьёт уже вторую бутылку вина, пытается напиться, но опьянение никак не идёт, рассудок по-прежнему мыслит трезво, и это хреново. Ему необходимо расслабиться, потому что последние сутки он совсем не спал, и его нервы сейчас натянуты, словно тетива лука при стрельбе.       Он никому не признается, но когда увидел слёзы Чонгука и его разбитое лицо — испытал страх и дикое желание разорвать обидчика. Тэхён выстрелил только один раз, но ему безумно хотелось выпустить в этого ублюдка всю обойму, и он бы так и сделал, если бы не испуганный до чёртиков Чонгук.       — Тэхён, что с тобой происходит? — Хосок искренне переживает за брата, — Я давно не видел тебя таким разбитым, с тех самых пор, как погибла… — Хосок вовремя замолкает, не произносит имени, что похоронено, но долго молчать не может, снова пытается растормошить Тэхёна, похожего сейчас больше на гуя, чем на сильного тигра: — Почему так отреагировал? Неужели ты снова влюбился? Поэтому так испугался за этого Чонгука, боишься потерять того, кто снова заставил почувствовать себя человеком? Боишься, что без него снова станешь зверем?       — Не говори ерунды, Хо, я разучился любить, — голос уставший, как и сам Тэхён. — Тебе ли не знать.       — Вот именно — я знаю и поэтому вижу, что этот мальчишка пробрался туда, куда никому ещё не удавалось. Знаешь, а они чем-то похожи, я это понял ещё когда впервые увидел. Так что ты можешь спорить и лгать самому себе, но сердцу лгать невозможно, братец. — Хосок говорит снисходительно, на что Тэхён усмехается, допивает бутылку и встаёт с кресла.       — У меня его нет, братец, — встаёт с кресла и направляется к двери. — И они не похожи, они абсолютно разные, как день и ночь, как инь и ян, Мунбёль, — впервые за столько лет произносит чужое имя, — была нежна, словно цветок магнолии, Чонгук же дик, словно куст терновника, но в его колючках и есть очарование.       Оставляет последнее слово за собой и уходит в свою комнату.       — Ты сбегаешь от разговора, ты же понял о чём я, — летит вдогонку, но он этого уже не слышит.       Тэхён проводит рукой по лицу, прижимает пальцы к переносице, надавливает на неё, чтобы прийти в себя, но перед глазами всё ещё разбитая губа и жемчужины слёз на щеках. Никто в этом мире не смеет доводить до слёз его ангела.       Горький дым прикуренной сигареты обволакивает рот, спускается вниз по глотке, ложится приятной тяжестью в лёгких, задерживаясь там на пару минут, а потом с силой просачивается между приоткрытыми губами. Тэхён ходит по спальне из угла в угол, мечется, словно зверь в клетке, держится, чтобы не сорваться: ему сейчас неумолимо хочется почувствовать чью-либо кровь на руках.       Его состояние сейчас зыбкое, как песок, затягивает, не даёт мыслить спокойно, — как тогда, когда его привычный мир разлетелся на осколки. Когда его разрушили до самого основания, показали, что жить без сердца проще, потому что ты больше не чувствуешь боли.       Тогда почему сейчас из груди отчаянно рвётся сердце, просится к тому, кто зверя дикого приручил, сам того не ведая?       — Что же ты сделал со мной, ангел? Почему из-за твоих слёз я хочу утопить мир в крови? — В тишине звучит вопрос, на который не требуется ответа.