Иллюзия невинности

1937 год, Сеул В день свадьбы Его Императорского Высочества Ли Тэхёна весь Сеул был наполнен радостным предвкушением. Был объявлен выходной день, и толпы людей направились в центр к собору в районе Мёндон, где и должно было пройти венчание. Из всей этой пёстрой толпы с флагами в руках, где все спешили занять лучшие места, дабы первыми увидеть императорский кортеж, выделялись мальчики-газетчики, старающиеся перекричать поздравительные возгласы. Квантунская армия днём ранее заняла Бейпин — некогда блистательную столицу китайских императоров, и теперь двигалась на юг, без труда сметая китайские дивизии и подбираясь всё ближе и ближе к Шанхаю. Происходящее на севере, впрочем, мало кого волновало. Наблюдать за свадьбой любимого сына императора было в разы интереснее, нежели за бегством войск Чан Кайши. К тому же практически ни у кого не возникало сомнений, что конфликт между японцами и китайцами Чосон никак не затронет. Премьер-министр же своими планами делиться с простыми подданными не спешил. Все гости постепенно собирались внутри просторного собора из коричнево-красноватого камня с большими вытянутыми в длину витражными окнами. Собор без труда вмещал и представителей наиболее богатых и родовитых аристократичных семей, приближенных ко двору, и иностранных дипломатов, и генералов, на чьём присутствии настоял премьер-министр. Оставалось дождаться лишь самых важных гостей — членов императорской семьи, ради которых толпы сеульцев и собрались этим жарким июльским утром. Появление Чон Сукчона с сыном, разумеется, вызывает некоторый эмоциональный всплеск, но явно недостаточный. Когда солнце оказывается практически в зените, а от раскалённого удушающего воздуха нигде не спрятаться, на небольшую площадь у собора наконец заезжает императорский кортеж, и толпа подданных в один миг забывает о непереносимом жаре, царящем вокруг. Первыми свой автомобиль покидают император с супругом, которым из-за инвалидной коляски Его Величества требуется больше времени, чтобы зайти в собор. После этого на покрытую брусчаткой площадку ступают наложник Ким, Банджа и Босон, сидевшие во втором автомобиле, а после также, коротко поприветствовав толпу у собора, скрываются в прохладной тени здания. И вот очередь доходит до последнего автомобиля из кортежа. Первым из него выходит наследный принц в парадной форме, украшенной несколькими орденами и атласной орденской лентой бордово-красного цвета. Намджун отходит от автомобиля лишь на несколько шагов и протягивает руку, дабы помочь выйти младшему брату. Ли Тэхён появляется перед взором нескольких сотен любопытных глаз в изящном белоснежном костюме из струящегося атласа, который премьер-министр так и не позволил переделать. Лишь на блузу внизу портному пришлось добавить кружева, дабы увеличивающийся с каждым днём живот точно никто не заметил. Дополнительно скрывал фигуру принца и шлейф длинной фаты, за которую принимаются несколько мальчиков-цветочников примерно от восьми до двенадцати лет, расправляя её у входа в собор. Пока дети специально отобранных аристократов занимаются своей работой, принц успевает с ласковой улыбкой на лице помахать собравшимся подданным, а те в свою очередь замечают в его руках пышный букет с розовато-красными цветами гибискуса, вставленными между белоснежными бутонами роз. В газетах наверняка напишут, что это невероятно патриотичный жест на собственной свадьбе в качестве цветов для букета выбрать национальный символ своей страны, но никто так и не узнает, что букет стал ещё одним камнем преткновения между Тэхёном и Сукчоном. Омегу невероятно раздражало, что премьер-министр вместо того, чтобы заниматься своей непосредственной работой, лезет в мельчайшие детали свадьбы. Не смог пройти премьер-министр и мимо букета, настаивая, чтобы он полностью состоял из цветов гибискуса. Его Высочество сделал вид, что согласился, а в последний день всё равно поступил по-своему, приказав добавить его любимые розы. Старшему Чону об этой шалости будущего зятя лишь предстояло узнать. Когда мальчики-цветочники расправляют шлейф и берут его края в свои маленькие ладошки, Намджун берёт брата под руку, и они заходят в собор, где уже всё было готово для начала церемонии и их явно заждались. — И всё же мне до сих пор не верится, что ты выходишь за него замуж, — не может не высказаться наследный принц, который совершенно не понимал радостно-ликующей улыбки на лице брата, который мог связать свою жизнь с перспективным, родовитым и богатым герцогом Намом, а предпочёл ему сына премьер-министра. Не понимал этого, похоже, и сам отвергнутый герцог, чуть ли не каждый день присылая в приёмную дворца телеграммы и стараясь дозвониться до своего, уже бывшего, жениха, но Тэхён упорно его игнорировал, не желая вспоминать об этом человеке, который по сути ничего плохого ему не сделал и явно заслужил объяснений. Его Высочество придерживался совершенно иного мнения. — Завидуешь, что я смог связать свою жизнь с любимым, а ты нет? — всё с той же улыбкой говорит Тэхён, и старший брат отчётливо слышит в голосе омеги самодовольство. — В тебе говорит упрямство, ты быстро пожалеешь обо всём, что сегодня произойдёт. — Очень сильно сомневаюсь. Они идут вдоль рядов гостей в изысканных костюмах, но Тэхён не обращает внимания ни на омег-аристократов в причудливых и местами вычурных шляпках, ни на альф, которых ему папа также предлагал на роль мужа, но все они оказались отвергнуты. Его Высочество видит перед собой только Хосока, ожидающего его у алтаря вместе со священником. Для них вся эта церемония не является чем-то новым и неизвестным, всё это они уже проходили, но руки предательски дрожат от приятного волнения совсем как в первый раз. Теперь пришло время Тэхёну стать мужем любимого не только перед лицом Бога, но и на глазах у всего остального Чосона. Через несколько мгновений Намджун подводит брата к алтарю и отпускает его руку, формально передавая ответственность за него другому альфе, пускай наследный принц и не считал Хосока достойным этой самой ответственности. Тэхён встаёт напротив Чона и пользуется моментом, пока священник не обратился к ним, и можно пристально рассмотреть друг друга. На альфе, как и на Намджуне, военный мундир, а на груди орден мугунхва, который Хосок, по мнению омеги, заслуживал как никто другой в империи. Улыбка на лице принца становится всё лучезарнее, а когда он видит на лице мужа такую же, всё внутри затапливает невероятной нежностью. Мог ли раньше Тэхён предположить, что способен на столь светлые и чистые чувства? Едва ли. Он считал себя созданным исключительно для не обременяющей страсти, а теперь с радостью вверяет свою жизнь и своё сердце в руки другого человека. Впрочем, взамен омега получает всё то же самое. — Какой же ты сегодня прекрасный, — не может сдержаться Хосок, в глазах которого читалось нескрываемое обожание, когда он смотрел на Его Высочество. — Решил, что для второй в моей жизни свадьбы надо постараться получше, чем для первой. — Зато священнику не нужно озвучивать для нас клятвы, мы их уже знаем. И всё же священник привычную церемонию начинает. Вначале звучит небольшая проповедь о важности священного таинства брака, а после идут клятвы, которые оба жениха уже когда-то произносили, но от этого менее трепетными они не стали. Напротив, словно обрели ещё большую силу и вес, и оба были готовы с уверенностью сказать, что повторили бы их ещё сотню другую раз. Когда столь сильно и пылко любишь, совершенно не обременительно говорить об этом снова и снова. — Объявляю вас законными супругами, — звучит громогласно на весь собор после того, как влюблённые произнесли все клятвы. — Господин Чон, можете поцеловать вашего супруга. Хосок, который только этого момента и ждал, приподнимает фату принца, а после, приобняв мужа за плечи, припадает к его губам в нежном и трепетном поцелуе. Обоим хотелось сорваться на свойственную их натурам пылкость, прижаться ближе, целоваться, пока воздуха не станет катастрофически не хватать, но следовало придерживаться приличий, и поцелуй выходит непривычно для их пары целомудренным. С этого момента для всей Чосонской империи Ли Тэхён законный супруг герцога Чон Хосока.

***

Торжество плавно перетекает в императорский дворец, где в одной из парадных зал был организован пышный приём для всех гостей с фуршетом и танцами. Пока гости веселились и отдыхали, придворный фотограф делал последние снимки как императорской семьи вместе, так и пары молодых супругов отдельно. Тэхён был уже порядком утомлён, а длинная, струящаяся шлейфом по полу фата доставляла уйму неудобств, однако ни на мгновение с его лица не пропадала радостно-восторженная улыбка, которая теперь будет навсегда запечатлена на снимках. Последние щелчки камеры, и фотограф в лице низкого худощавого альфы примерно пятидесяти лет, который половину жизни провёл на службе во дворце, сообщает, что всё готово и больше он никого не потревожит. Его Высочество в это мгновение облегчённо выдыхает и тут же подзывает к себе нескольких слуг, которым передаёт свадебный букет и фату, необходимые для красивых свадебных кадров, но теперь совершенно не нужные. Смотря вслед удаляющимся слугам, выполняющим во дворце скорее роль горничных, омега не может не вспомнить о своём компаньоне. Новый из-за предсвадебных хлопот пока так и не был найден, однако граф Квон Енджу уже выразил желание вновь приступить к былым обязанностям, заверив, что с лёгкостью сможет совмещать супружескую жизнь и работу во дворце. Наложник Ким относился к этому заявлению весьма скептически, а Тэхёну было безразлично. Разум гложили воспоминания о Ким Сокджине, который на самом деле оказался Пак Миндже. Хосок с того дня так ничего супругу и не сказал о его бывшем компаньоне, однако Его Высочеству не нужны были слова, чтобы понять очевидное: муж принял его волю, но не в силах её понять. Тэхён и сам порой корил себя за принятое решение. Он позволил сбежать террористу, который был виновен в том кошмаре, что пережила императорская семья, но всё же что-то слабое и едва слышимое внутри взяло верх над всеми рациональными доводами и подтолкнуло Миндже помочь. Возможно, это были воспоминания о полном нежности взгляде молодого омеги, о его трепетных объятиях, которые он дарил принцу, когда было особенно невыносимо, и главное, о его столь трогательном и искреннем «Я так сильно вас люблю». На любовь принц едва ли смог бы ответить, в его сердце уже успел поселиться другой человек, но что-то до ужаса сентиментальное, демонстрирующее человеческую слабость, в нём заговорило и заставило наивного, несчастного Миндже спасти. К тому же, это спасение оказалось весьма выгодным и для департамента общественной безопасности. Стоило Тэхёну появиться в кабинете мужа, коммунист сразу проявил чудеса сговорчивости и написал абсолютно всё, что только знал о главе группы — Мин Юнги. Теперь подчинённые Хосока знали, когда он родился и где, знали о шраме на брови, знали об истории его задержаний, а главное, знали, что сейчас подпольщик в Маньчжурии. Дело оставалось за малым и не оставалось сомнений, что очень скоро Мин Юнги будет пойман. Вот только судьба самого Миндже оставалась для принца загадкой. После разговора с бывшим компаньоном, Хосок попросил Тэхёна уйти, всё ещё беспокоясь за их с ребёнком состояние после всего пережитого, и больше с Его Высочеством ничем не поделились. Чон лишь вскользь упомянул, что все показания от коммуниста были получены, и он был доставлен в Инчхон, откуда мог покинуть Чосон на любом приглянувшемся корабле, отправившись либо в Китай, либо в Японию, либо и вовсе за океан. — Вы весь день получаете поздравления, а я так и не преподнёс свой главный подарок, — от напряжённых мыслей Тэхёна отвлекает голос отца, который на своей инвалидной коляске оказывается совсем рядом с молодожёнами. — Отец, эта свадьба и есть твой подарок, — с благодарной улыбкой отвечает омега, однако, зная настойчивость императора, понимает, что без подарка они с Хосоком сегодня не уйдут. — И всё же молодой семье требуется собственный дом. В моих мечтах ты всегда в Чхандоккуне рядом со мной, но я понимаю, что это эгоистично, поэтому ещё до свадьбы решил обеспокоиться, — сказав это, Сунджон подзывает одного из своих камердинеров, и уже он протягивает принцу дверной ключ, но пока было не понятно, где находится замок от него. — Намджун с Банджа поселятся в Кёнбоккуне, и вначале я думал отдать в ваше полное распоряжение Токсугун, но потом посчитал, что он недостаточно современен для молодой семьи. Это ключ от особняка на улице Чондон, где до революции располагалась русская дипломатическая миссия. В своё время мы с твоим дедушкой именно там и укрывались, в подвале есть коридор, ведущий прямиком во дворец. Уверен, вам там понравится, всё же это был первый европейский особняк в Сеуле, и мне будет спокойнее. — Отец, спасибо огромное, — Тэхён наклоняется к Его Величеству и крепко обнимает в знак благодарности, шепча на ухо: — Спасибо тебе за всё. — Я очень сильно тебя люблю, Тэхён, и я хочу, чтобы ты был счастлив, — император так же в ответ обнимает сына, и омега едва сдерживается, чтобы в этот момент растроганно не заплакать: — Для чего мы рождены, если не для счастья? Хосок также благодарит императора за подарок и вскоре Его Величество удаляется от новобрачных беседовать с остальными гостями. Ключ от их с альфой нового дома принц пока отдаёт обратно камердинеру отца с просьбой вернуть его в конце вечера. — Как вы себя чувствуете? — когда они остаются наедине, Хосок едва заметно прикладывает ладонь к животу супруга и со всей нежностью и трепетом, на которые был способен, спрашивает. — Меня продолжает мучать тошнота, но врач отца говорит, что скоро должно пройти. Не знаю, что он в этом смыслит, верится мне с трудом. — Давай я тебя отвлеку, у тебя не возникает сейчас никаких воспоминаний? Тэхён не сразу понимает, о чём говорит муж, несколько раз оглядывается по сторонам, и в этом момент его осенило. Они в этой зале с Хосоком уже были, именно здесь они впервые встретились после возвращения принца из Токио. Ласковая улыбка трогает уста обоих. — Бал-маскарад, на котором мы познакомились, — произносится с придыханием, пока память возвращает принца в день, который переменил его судьбу. — До сих пор не могу забыть тебя в том наряде кисэн, и я всё ещё готов по всему Чосону искать твой кошелёк, если потребуется. Надеюсь, я по-прежнему могу рассчитывать на вальс с принцем. — Конечно можешь. С первыми аккордами вальса супруги проходят в центр зала, где присоединяются к другим танцующим, встретившим их восторженными взглядами. Из-за ранения Хосок теперь не мог похвастаться такими же лёгкими и непринуждёнными движениями в танце, но Тэхёну это и не было нужно. Эти руки, совсем как в тот вечер на балу, вновь притягивают его ближе к разгорячённому телу, и совсем как тогда у принца вновь перехватывает дыхание от этого альфы. Альфы, который теперь является его мужем и от которого Его Высочество ждёт ребёнка. Мог ли он тогда предположить, что всё так обернётся, когда подходил знакомиться к главе департамента, показавшимся ему тогда редкостным грубияном? Едва ли. Но теперь Тэхён отчётливо осознаёт, что ему никто кроме этого грубияна и не нужен. — Я так сильно тебя люблю, — произносит Его Высочество слова, которые ещё несколько месяцев назад казались ему глупыми и безумными, и в это же мгновение обнимает Хосока крепче, не слишком волнуясь о том, что в вальсе требовалось держать определённую дистанцию от партнёра. — И я тебя, мой прекрасный принц. Танец завершается, все собравшиеся в благодарность аплодируют оркестру, и принц хочет подойти поболтать с несколькими знакомыми, но в этот момент его останавливают подошедшие слуги, сообщая что только что в приёмную дворца пришло письмо для Его Высочества. Тэхён хочет проигнорировать послание, будучи уверенным, что оно наверняка от настойчивого герцога Нама, но когда ему сообщают, что письмо пришло не из далёкой Европы, а из Гонконга, сердце пропускает несколько болезненных ударов. Он не знал никого из Гонконга, никто из его знакомых-аристократов туда не собирался, а следовательно, оставался лишь один человек, который мог там оказаться и прислать принцу письмо. Тэхён забирает у слуг конверт, и предупредив мужа, что ненадолго отлучится, покидает залу, направляясь в один из множества коридоров Чхандоккуна. Его Высочество открывает первую попавшуюся дверь, за которой оказывается отделанная дубовыми панелями небольшая курительная комната с несколькими узкими диванчиками, обитыми тёмно-синим шёлком. Принц присаживается и, пожалев, что не попросил слуг принести ему сигарет, слегка подрагивающими пальцами вскрывает конверт с письмом. Как только он видит имя отправителя в самом низу послания, последние сомнения касательно личности написавшего пропадают. «Ваше Высочество, не знаю, откуда во мне нашлось столько наглости, чтобы написать Вам, однако не сделать этого я не мог. Если Вам неприятно моё послание, не сомневайтесь ни минуты и тут же уничтожьте его. Я не буду в обиде, так как прекрасно осознаю, сколько всего ужасного совершил. Едва ли такой человек как я заслуживает, чтобы его письма читал кто-то наподобие Вас, но сохранять молчание я не мог. Ни в день своего признания, ни в день нашей последней встречи в департаменте, я не мог найти в себе сил полноценно рассказать о всех тех чувствах, что меня гложили все те несколько месяцев, которые я провёл во дворце на службе у Вас. Однако я так долго хранил рядом с Вами молчание, утаивал свои мысли и эмоции, что теперь они бесконтрольно рвутся наружу. Я решил, что мне необходимо это письмо. Пусть даже Вы его не прочтёте, мне станет легче, что вся эта буря больше не запрятана глубоко в моём сердце, а вырвалась наружу. Ваш супруг сдержал обещание. Я мог бы упрекнуть Чон Хосока во многом, но во лжи не могу, как бы мне этого не хотелось. После того, как я написал всё, что мне было известно о Мин Юнги, мне отдали мои документы и на одной из служебных машин департамента отвезли в порт Инчхона. Я до последнего не верил, что мне позволят уйти. Внутри был страх, что меня везут к морю только чтобы утопить и всю дорогу я шептал те молитвы, которым меня учил папа в детстве. Мои убеждения и идеалы, которых я придерживаюсь, отрицают веру в Бога, но перед лицом казавшейся мне неизбежной кончины я не мог к нему не обратиться. Но всё же предсмертные молитвы мне не пригодились. Меня отвели к кассам и позволили выбрать любой пароход, на котором я хотел бы покинуть Чосон. Мысли поехать в Китай я сразу же отмёл. Не из-за войны, которая там сейчас идёт, поверьте, бомбёжек и солдат я не боюсь, но я понимал, что в Китае меня непременно настигнут члены партии и тогда меня ожидает расстрел. Я не только не справился с возложенной на меня операцией, но ещё и сдал властям собственного командира. Уверен, новости о моём предательстве уже достигли партизанских отрядов в Маньчжурии и на революционном трибунале меня приговорят к смерти. Я не собираюсь так просто прощаться с Вашим последним подарком — правом на жизнь. В Японию я отправиться также не захотел. Мой папа, служащий в протестантском приходе, рискуя собственной жизнью, прятал борцов за независимость от японских оккупационных войск, я презираю японцев с детства и предпочёл бы лично утопиться, нежели отправиться в Токио, Киото или Осаку. Наилучшим местом для меня оказался Гонконг, благо в партии я также успел немного выучить китайский, а с моим знанием английского найти здесь при британцах работу и вовсе не составило труда. Сейчас я могу назвать своё положение не просто сносным, но и более чем благоприятным. У меня есть крыша над головой, есть еда, а главное, есть безопасность. Единственное что не даёт мне покоя — воспоминания о Чосоне и о Вас. Я никогда не смогу вернуться домой и никогда больше с Вами не встречусь. Это неизбежная и справедливая кара за мои преступления, но менее больно мне от этого не становится. Но эти страдания на пути к искуплению я готов пройти, а Вам я хочу пожелать искреннего счастья, Ваше Высочество. Я не оставляю обратного адреса, потому как не прошу мне писать. Более того я настаиваю, чтобы Вы как можно реже вспоминали о всем сердцем преданном Вам Пак Миндже. У Вас отныне есть семья в лице искренне любящего Вас супруга, вскоре появится ребёнок. Я считаю, что не имею никакого морального права навязываться и лишний раз напоминать о собственных чувствах, которые я сам до конца не способен осознать. Может ли омега любить другого омегу? Я до сих пор не совсем понимаю, но иначе чем любовью я волнение в собственном сердце назвать не могу. И именно эта любовь подсказывает мне: лучшее, что я могу для Вас сделать — навсегда исчезнуть. Надеюсь, со временем эта боль притупится, я заново влюблюсь. Возможно, в альфу, возможно, в омегу, похожего на Вас. Но чего я точно никогда не смогу сделать — это забыть Вас. Даже сейчас, находясь вдали от Чосона в чужом городе, среди чужих людей, мне кажется, что я чувствую в своей небольшой каморке аромат Вашего цветочного парфюма, чувствую под подушечками пальцев Вашу шелковистую кожу. Знайте, Ваше Высочество, Вы — одно из моих самых сладостных и приятных воспоминаний. Мне остаётся лишь молиться однажды заслужить хотя бы крупицу Вашего прощения и каждый день уповать на то, что Вы проживёте долгую и счастливую жизнь. Навеки Ваш Пак Миндже» Письмо заканчивается, а горькое послевкусие принца всё не хочет покидать. Миндже прав, ему следует идти дальше, забыть об этом, словно о мрачном и крайне неприятном сне, однако отчего-то сделать это не так просто. Возможно, Его Высочеству тоже требуется время, чтобы забыть бархатный голос компаньона, под который Тэхён так любил засыпать, и его трепетные нежные руки, тепло обнимающие, когда принц плакал. Едва ли к тому же Квону, несмотря на то, что они знают друг друга несколько лет, хоть когда-то возникала такая же сердечная привязанность. Впрочем, от тяжёлых мыслей о бывшем компаньоне Его Высочеству приходится отвлечься, когда он неожиданно слышит в коридоре голоса. Тембр и интонации наложника Кима и супруга Мина удаётся узнать сразу же. Ведомый любопытством, принц встаёт с диванчика и подходит поближе к двери, едва прислоняясь к ней. Все говорили, что подслушивать плохо, но и Тэхён не слишком хороший, чтобы этого не делать. Да и разве можно назвать таким уж подслушиванием, если он находится в комнате, из которой всё так прекрасно слышно. — Я всегда говорил, что ты отвратительно воспитал Тэхёна, но сегодня это только подтвердилось, — в своей привычной высокомерной манере говорит король-консорт. — Понравилось позориться перед всем Чосоном? — В любом случае породниться с премьер-министром в разы лучше, нежели с японцами, которые тебя бросили. Генерал Уэда со своими войсками уехал воевать в северный Китай, не думаю, что ему теперь будет дело до Чосона, — наложник же предпочитает сохранять внешнее спокойствие, но Тэхён слишком хорошо своего родителя знал, а потому сразу различает в его голосе нотки раздражения. — Война в Китае не продлится и двух месяцев, я умею быть терпеливым. — Двух месяцев вполне хватит для составления дела о государственной измене. После этих слов в коридоре воцаряется тишина, и Тэхёну не составляет особого труда представить багровеющего от ярости супруга Мина. Это зрелище вызывало в нём хохот с детства, и даже сейчас омега едва сдерживается, чтобы не издать короткий смешок, который тут же бы выдал его. — Это только слова завистливого омеги, но никаких доказательств, — всё же постаравшись взять себя в руки, но уже с меньшей долей самоуверенности, отвечает Его Величество. — Поверь, они запросто могут найтись, мне твои постоянные встречи с японцами давно не дают покоя. А сейчас оставь меня и не порть настроение в день свадьбы единственного сына. Теперь в коридоре звучат шаги, и по звукам можно было предположить, что двое омег разошлись в разные стороны, и Тэхён может выбраться из своего укрытия. Принцу бы вернуться в зал и продолжить веселиться, однако подслушанный разговор поселяет внутри неприятное предчувствие. Что-то точно произойдёт.