Silentium

      Утро было просто отвратительным: везде слякоть, лужи, промозглый ветер, от которого хотелось спрятаться поглубже в куртку, и не единого лучика солнца: его съели хмурые тучи.       И ситуация тоже была просто отвратительной. Отвратительной была покрасневшая щека Хёнджина, — на коже лица полопались капилляры, образовывая маленькие кровавые лабиринты, — отвратительной была рана на разбитой нижней губе, которую Хван старательно прятал в шарфе. Отвратительным был пустой взгляд тёмных глаз, смотрящих прямо в джисоновы шокированные глаза.       Отвратительным было то, что Хан не смог сказать и слова Хёнджину, когда они столкнулись у школьных ворот. Словно на его языке судьба завязала несколько узлов, — у судьбы была плохая-плохая память, — а потом запихала этот язык ему в горло, в желудок, чтобы он не мог говорить. Хёнджину судьба, наверное, язык отрезала вовсе, потому что он стоял, смотрел и молчал.       На улице было холодно, изо рта шёл пар, и руки были ледяными и краснели, а в тёмных глазах напротив печаль пожирала хрупкую душу. Джисон так неожиданно для себя захотел как-то спасти эту несчастную, пока её не убили окончательно, но не знал как.       Отвратительно.       — Что случилось? — выдавил из пересушенного горла Хан, когда они уже зашли в школу.       — Неудачно упал, — невесело хмыкнул Хёнджин, даже не отводя взгляда: в нём была такая непоколебимая уверенность в своей лжи, что Джисон почти поверил. — Я тогда был очень пьян. О свою же ногу споткнулся.       От неудачных падений взгляд не становится таким до ужаса печальным. Хан знал.       Рюджин, одна из молодых учительниц, увидев Хёнджина, отдала ему свой консилер со словами, что с таким видом парня к детям не пустят; Хван на это лишь согласно кивнул и, пока ученики ещё не заявились в школу, пошёл в туалет, чтобы замазать красные следы на щеке. Рюджин была права, — и это было печально, — но Джисону впервые захотелось сказать девушке, чтобы она закрыла свой рот. Правда, он ничего ей так и не сказал — только окинул её сердитым взглядом, получая недоумение в ответ. Она не понимала, что случилось.       Никто в учительской не понимал, что случилось с Хёнджином. И поэтому никто не придал его состоянию какого-либо значения. Просто так им было удобнее.       Джисон отыскал Хёнджина в мужском туалете на втором этаже: здесь пахло чистотой и свежим воздухом, потому что было открыто окно. Хван стоял у зеркала и, упершись ладонями в холодную керамику раковины, сосредоточенным взглядом рассматривал своё лицо со слоем консилера на щеке: теперь почти не было видно маленьких красных пятнышек, но рана на губе привлекала внимание. Взгляд Хёнджина был нечитаемым.       — Думаешь, дети заметят? — напряжённо выдохнул Хван, когда Джисон подошёл ближе, не отрывая взгляд от пухлых губ, на которых алым цвела рана.       — Конечно, — хмыкнул Хан, скрещивая руки на груди. — Дети не взрослые, они не умеют игнорировать очевидные вещи.       Джисон был готов разорвать весь коллектив за то, что они, повидавшие жизнь и понимающие всё-всё, что их окружает, единогласно решили не обращать внимание на то, что Хёнджин выглядел так. Лишь некоторые ради приличия поинтересовались, что случилось, получив тот же ответ, что и Хан.       — И что мне им сказать? — пробурчал себе под нос Хван, размазывая аппликатором консилер по щеке; Джисон заметил, как дрожали руки парня, а на тонком запястье, которое виднелось из-под манжеты рубашки, тускло мигал синяк.       — Можешь им тоже соврать про то, что ты неудачно упал, — вскинув брови, предложил Хан, продолжая смотреть на сияющий синяк под выпирающей косточкой запястья; Хёнджин быстро заметил его взгляд и резко спрятал руки, недоразмазав консилер по лицу.       В глазах Хвана не было ни капли сомнений или испуга: он смотрел на Джисона через отражение в зеркале уверенным глубоким взглядом, словно тот ошибся в своих догадках.       — Соврать? — уточнил Хёнджин, вскидывая одну бровь вверх.       — Я не верю, что ты просто упал, — ответил Хан, подходя ещё ближе и вынуждая Хвана развернуться к нему и посмотреть прямо в глаза.       Хёнджин был непоколебим: он смотрел спокойно, но недоумённо, будучи уверенным во всем, что вылетало из его собственного рта. Это было очень убедительно, только Джисон не понимал зачем.       — Почему? — спросил Хван.       — Я слышал, как Минхо-хён тогда кричал на тебя, — тихо ответил Хан, исподлобья наблюдая за реакцией коллеги; но Хёнджин только удивлённо вскинул брови вверх, из-за чего в груди Джисона поселилась маленькая кусачая злость.       — Подслушивать плохо, — губы парня, одна из которых опухла из-за раны, растянулись в усмешке; Хван прищурил глаза, опираясь одной рукой на раковину. Пальцы впились в её край и стали белее керамики.       — Это было случайно, — фыркнул Хан, утыкаясь взглядом в щёку Хёнджина: на ней бежевым пятном растекался консилер, скрывая все последствия пьяной ночи.       — В любом случае, я не понимаю, причём тут Минхо-хён, — хмыкнул Хёнджин, разворачиваясь обратно к зеркалу и размазывая пальцами консилер по лицу. — Да, он возмущался, потому что мы поздно пришли и разбудили его. Ты ведь знаешь его, — взгляд парня метнулся к озадаченному лицу Джисона. — Он всегда, когда только просыпался, бурчал на нас, помнишь?       Бурчать и кричать разные вещи, определённо.       Минхо, насколько помнил его Хан, любил побурчать на окружающих всегда — это была черта его характера, над которой всегда забавлялась компания шумных студентов. Но Минхо не кричал ни на кого спросонья. Смотрел угрюмым волком, возмущался, злился, — если его разбудили, — но не кричал. Кажется.       Хёнджин был так убедителен, что Джисон подумал, что, возможно, он преувеличил ту ситуацию. Это была ночь, он точно был уставшим, и, вероятно, все чуть более громкие голоса казались ему кричащими?       — Помню, — тихо выдохнул Хан, обречённым взглядом смотря на руку Хвана, которую тот отмывал от остатков консилера. — Вы до сих пор общаетесь?       — Ну, очевидно, — насмешливо ответил Хван, поворачиваясь к Джисону. — Мы живём вместе. Типа как соседи, так легче.       — Типа как женатики, ты хотел сказать? — усмехнулся Хан, щуря глаза и вспоминая алеющие щёки Хёнджина, когда в студенчестве он шутил над влюблённостью Хвана в Минхо.       — Ревнуешь? — глаза Хвана хитро сверкнули.       Сердце Джисона остановилось, отказываясь качать кровь дальше, и лёгкие словно выпустили весь воздух и перестали работать — наверняка от злости. Как Хёнджин вообще мог подумать, что Хан ревнует? Он ненавидит Хвана всем своим остановившимся сердцем, терпеть не может его усмешки и колкие замечания, готов ослепнуть, лишь бы не видеть его самодовольное лицо… Ладно, насчёт ослепнуть Джисон погорячился, ненавистный им Хван Хёнджин точно такого не заслуживает.       Чувства Хана по отношению Хёнджина абсолютно точно далеки от любви.       — Мечтай, — фыркнул Джисон, скрещивая руки на груди.       — Я говорил про Минхо-хёна, — злорадно улыбнулся Хван и, коротко подмигнув, ушёл в сторону двери, оставляя растерянного Хана стоять у раковин.       Джисон проводил взглядом Хёнджина, который очень скоро скрылся за дверью, и тихо сматерился себе под нос, — так в школе делать было нельзя, но никто не слышал, поэтому можно. В голове вновь всплыл образ Хвана, который Хан увидел сегодня утром: с покрасневшей от полопавшихся капилляров щекой, разбитой губой и печально-пустым взглядом; но даже в таком состоянии Хёнджин не уступал прежнему себе и смог заболтать Джисона, вытягивая из его головы наводящие, слишком подозревающие вопросы, оставляя там только возмущение от ехидных шуточек.       Хёнджин был бы прекрасным оратором: он очень много говорил обо всём и обо всех и неизменно молчал о себе.

***

      Хёнджин выглядел… мило. По-домашнему. С немного опухшим после сна лицом, удивлёнными заспанными глазами, с растрёпанными светлыми прядями, которые выбивались из низкого хвоста, с краснеющей полоской от подушки на щеке, — другая щека всё ещё алела точечками капилляров, — в большой чёрной толстовке, которая висела на нём мешком, — Джисон тихо хмыкнул, отметив про себя, что это точно была толстовка Чана, — с босыми ногами и кружкой одуряюще вкусно пахнущего кофе в руках. В воздухе не чувствовался привычный парфюм, которым пользовался Хёнджин. Да, он выглядел совсем по-другому, не так, как на работе.       Только вопрос, что Хёнджин забыл такой домашний в квартире у Чана, оставался открытым.       — А цена за ночь какая? — после долгого молчания уточнил Хан, сразу чуть не получив горячим кофе в лицо.       — Для тебя — бесплатно, — зловеще-мило улыбнулся Хёнджин, впиваясь пальцами в дверную раму. — Оторву тебе член.       — Это не секси, — недовольно скривил губы Джисон, получая в ответ громкое цыканье и закатанные в недовольстве глаза.       Хан пролез между Хёнджином и дверью внутрь квартиры и чуть не запнулся о рулоны обоев, которые валялись в прихожей — в небольшой обители Чана ремонт царил последние несколько месяцев так точно, и от этого места становилось ещё меньше. Из ванной комнаты показалась кудрявая голова Бана: на лице тут же появилась дружелюбная улыбка, адресованная Хану.       — Привет, Джисон, — поздоровался хозяин квартиры, выходя из ванны; взгляд Чана тут же сменился на скептичный, когда он посмотрел на зевающего Хвана. — Хёнджин, если ты опоздаешь, то я скажу директору, и тебе сделают выговор.       — Мы же друзья, хён! — жалостливо воскликнул Хёнджин, драматично хватаясь за сердце. — Неужто предашь меня?       — Меньше слов — больше дела, — хмыкнул Чан, скрещивая руки на груди. — У тебя, к слову, пятнадцать минут.       Хван сделал напуганные глаза и, засуетившись, скрылся в ванной комнате, тихо матерясь себе под нос. Джисон по-доброму усмехнулся, наблюдая, как громко захлопывается дверь в ванну, и оттуда доносятся возмущения Хёнджина.       — Что, даже ничего не спросишь? — уточнил Чан спустя несколько секунд молчания; Хан всё также слушал недовольства, доносившиеся из ванной комнаты.       — Вы мутите? — переведя взгляд на друга, спросил в лоб Джисон, делая ошарашенные глаза.       Бан нахмурил брови и окинул парня скептичным взглядом: Хану было двадцать семь лет, а разговаривал он также, как и в свои шестнадцать, когда тёмные волосы всегда торчали в разные стороны, на худощавом теле висели большие футболки с логотипами каких-то рок-групп, а на лице всегда красовались синяки, полученные в драках с другими ребятами; от Чана, кстати, когда-то тоже красовался синяк на лице Джисона. И глупые вопросы тоже никуда не делись: Хан прекрасно знал, что вопрос, который он сейчас задал, был глупым — он понял это по лицу Чана.       — Нет, конечно, — фыркнул Бан, приглаживая непослушные волосы. — Мы друзья.       — А что он тогда у тебя делает? — не унимался с вопросами Джисон; впрочем, Чан сам вытащил затычку изо рта друга, позволяя нескончаемому потоку слов выливаться на него — знал же, что в таких ситуация любопытство Хана нельзя унять. — И он в твоей толстовке?       — Хёнджин пришёл вчера вечером ко мне и попросился пожить у меня какое-то время, — выдохнул Чан, смотря на дверь, ведущую в ванную комнату. — Сказал, что квартиру, в которой он живёт, затопило из-за сломавшейся стиральной машины. И ему негде жить, пока идёт ремонт, — он повёл плечами. — Толстовку он у меня выпросил, сказал, что ему холодно, хотя у меня, вроде, батареи хорошо работают… У него с собой вещей почти не было, он должен сегодня их забрать.       — А что там его дорогой Минхо-хён? — фыркнул Джисон, вскидывая одну бровь; он прижался плечом к плечу Бана и, понизив голос, спросил: — Думаешь, они встречаются?       — Очевидно, — хмыкнул парень, щуря глаза. — Но Хёнджин не рассказывает об этом. Не знаю, может, боится осуждения.       Вероятно так оно и было: Хёнджин всегда был закрытым, если дело касалось его мыслей и его личной жизни, поэтому за все студенческие годы, пока все хвастались своими любовными похождениями, Хван не проронил об этом ни слова. Ну, они и сами умалчивали о некоторых деталях: например о том, что Джисон бегал не только за милыми девушками, но и за милыми парнями, или что Чан весь свой последний курс целовался по углам с первокурсником с физико-математического факультета, Чонином, который теперь работал в другой школе, неподалёку от их места работы, и которого Хан частенько замечал в районе, где жил он и Бан. Это были их небольшие секреты, которые они так и не раскрыли остальным друзьям, потому что не нашли времени и подходящего случая.       Джисон понимал опасения Хвана, если они действительно были.       — Ты видел его состояние? — тихо спросил Хан, бросая короткий взгляд на дверь, чтобы удостовериться, что Хёнджин не выйдет из ванной комнаты в самый неподходящий момент.       — Ты про след от удара на щеке и разбитую губу? — уточнил Чан, хмуря брови; Джисон кивнул. — Видел. Он сказал, что упал, когда был пьяным.       — Когда я тогда остановился у двери в квартиру, — начал Хан, переводя взгляд на друга, — я слышал, как Минхо-хён кричал на Хёнджина.       Бан молчал, обрабатывая полученную информацию; Джисон тоже молчал, ожидая ответа парня.       — Думаешь, это его рук дело? — спросил Чан, озвучивая мысли Хана, которые он боялся говорить вслух.       — Не знаю. Ты помнишь Минхо-хёна? У него был сложный характер, но он не был мудаком.       — Он единственный, кто отдалился от нас, когда мы выпустились из университета. Я с ним почти не общаюсь, не знаю, что у него там в жизни происходит, — Бан потёр переносицу, прислушиваясь к шуму в ванной комнате: кажется, Хёнджин сушил волосы. — Он как-то рассказывал мне, что у него в детстве были ужасные отношения с отцом… Ты знаешь, это сильно сказывается потом на людях, — он покачал головой. — В любом случае, если ты хочешь знать точно, надо не теории строить, а спросить у Хёнджина.       — Для этого ему как минимум надо рассказать нам о том, что он встречается с Минхо-хёном, — вздохнул Джисон. — А потом уже всё остальное.       Дверь в ванную распахнулась, и Хван в одной толстовке, — и, слава Богу, в трусах, — рванул к шкафу, который стоял посреди гостиной, занимая кучу места, — результаты ремонта. Ободрав об острый подлокотник дивана колено, Хёнджин чуть ли не с головой залез внутрь шкафа, что-то причитая о своей одежде. Хан тихо хихикнул, оглядывая суетящегося парня: он выглядел очень забавно с растрёпанными недосушенными волосами, — об этом говорили влажные кончики прядей, прилипшие к шее и лицу, — и сосредоточенным лицом, которое совсем не сочеталось с тем, что он стоял перед ними без штанов, светя своими длинными ногами.       Взгляд Джисона быстро остановился на тёмном жутком синяке на внешней части бедра, который быстро скрылся за штанами, которые Хван в спешке натягивал на себя. Хан передёрнул плечами, и усмешка быстро сползла с его губ.       — Я у тебя тут чуть не убился, — причитал Хёнджин, затягивая ремень на талии. — Столько всего понаставлено!       — У меня ремонт, я же говорил, — немного виновато улыбнулся Чан. — Иначе никак.       У Чана вся квартира была завалена рулонами обоев, какими-то инструментами, досками, банками с краской, которые никто пока так и не открыл; половина мебели была переставлена и переставлена очень неудачно: один неверный шаг не в ту сторону — и у тебя новый синяк. Бан как-то приноровился так жить, хотя поначалу стукался обо всё, что только можно, и Джисон заливисто смеялся, когда друг приходил с новой шишкой от дверцы шкафа.       В этой квартире было действительно неудобно находиться, не то что жить. Но Чан приспособился, а вот Хёнджин, судя по тому, как он летал по комнате, быстрее разобьёт себе голову, чем научится вилять между комодами, тумбочками и шкафами.       — Эй, — обратился Джисон к Хвану, который потирал ушибленное колено и недовольно морщил нос, — ты можешь пожить у меня.       В квартире воцарилась тишина. Было слышно, как за окном шумят проезжающие мимо машины, как собираются впопыхах соседи сверху, громко топая по полу, как дышат все трое парней, двое из которых ошарашенно пялились на третьего.       Это было самое удивительное предложение из всех предложений, которые когда-либо делал Джисон и которые когда-либо слышал Хёнджин.       — Ты решил меня ночью подушкой задушить? — напряжённо уточнил Хван, щуря глаза.       — Это у тебя всё к убийствам сводится, — обиженно фыркнул Хан, скрещивая руки на груди. — Вообще-то я должен бояться приглашать тебя к себе домой!       — Нужен ты мне больно! — воскликнул Хёнджин, раскидывая руки в сторону. — Ещё потом сидеть в тюрьме из-за тебя?       — Я только хотел сказать, что это хорошая идея, — обречённо вздохнул Чан, поднимая взгляд к потолку — ещё немного, и он точно начнёт молиться.       Хван потупил взгляд, сцепляя руки в месте и начиная ковырять кожу пальцев — ему явно стало неловко. Джисон тихо вздохнул: он знал, что, несмотря на свой несносный характер и высокое самомнение, Хёнджин очень не любил причинять кому-либо неудобства, — ну, кроме Хана, конечно, но это совсем другой случай.       — Я тебя не выгоняю, если что, — поспешил добавить Чан, замечая, как поник Хван. — Но, на самом деле, тебе же будет удобнее, если ты поживёшь у Джисона. У него квартира больше…       — С этого и надо было начинать, — расцвёл Хван, хитро сверкнув глазами.       — Какой ты меркантильный! — наигранно ошарашенно воскликнул Хан, приложив руку к груди; Хёнджин возмущённо фыркнул.       — Только не поубивайте друг друга, — устало вздохнул Чан, складывая руки на груди.       Вернувшись с работы, вечером, после целого дня корявых фраз на английском от кучи школьников, Джисон впервые за несколько месяцев решил устроить генеральную уборку, которую желательно было выполнить за час. Хёнджин поехал собирать для себя минимум вещей и пообещал вернуться в скором времени, и Хан не то что бы хотел выглядеть в глазах коллеги нормальным человеком, который не живёт в засратой квартире, — всё равно Хван думает, что он идиот, и это взаимно, — просто он знал, что Хёнджин точно начнёт отпускать колкие замечания, если увидит разбросанные по полу носки и одежду, — как будто бы сам он так ни в коем случае не делает.       Вся грязная посуда, скопившаяся в раковине за пару недель, была отправлена в посудомойку, разбросанная одежда была сложена в шкаф, все видные поверхности, которые уже покрылись толстым слоем пыли, были протёрты, пол пропылесосен. Все вещи были расставлены по своим местам, — хотя у некоторых «своё место» было за телевизором или под диваном, — окна распахнуты на проветривание.       Джисон уже и не помнил, когда у него был такой порядок, и его совсем не устраивал тот факт, что причиной этого порядка был Хван Хёнджин. По мнению Хана, эта высокомерная задница явно не заслуживала столько внимания с его стороны.       Джисон испуганно вздрогнул, когда посреди домашней тишины раздался глухой стук в дверь; он выглянул в прихожую и удивлёнными глазами уставился на стоящего в дверном проёме Хёнджина, на лице которого уже было написано, что он не в восторге от этого «переезда». Хван скептичным взглядом окинул хозяина квартиры, — это до ужаса возмутило Хана, — и с грохотом поставил свой чемодан на пол.       — Ты бы хоть дверь закрывал, — фыркнул Хван, захлопывая за собой дверь и проворачивая щеколду.       — У тебя грязные ботинки, — с неудовольствием заметил Джисон, смотря на пол, который он совсем недавно вылизал до блеска, и на тёмные ботинки Хёнджина, на подошву которых налипли влажные листья и другая грязь.       — Как будто бы у тебя тут идеально чисто, — хмыкнул парень, но проходить дальше не стал и наклонился, развязывая шнурки.       — Издеваешься? Я этот пол выдраил буквально перед твоим приходом!       — Вау, неужто ради меня старался? Я польщён.       — Ещё одно слово, и ночевать ты будешь на лавочке во дворе.       Хёнджин обиженным взглядом уставился на Джисона. На одной ноге у него всё ещё был ботинок, а другой висел на шнурках, которые сжимала покрасневшая от уличного холода рука; Хван поджимал губы и кусал щёки изнутри, видимо, чтобы не выдать очередную колкость в ответ. Он выглядел очень забавно, словно ребёнок, которого только что отругали, и Хан еле сдержал рвущийся наружу смешок.       — Ладно, — буркнул Хёнджин, наклоняясь и стягивая с ноги второй ботинок; они сразу же были отправлены на обувницу. — У тебя, кстати, есть что-нибудь выпить?       — Вода? — вскинув одну бровь, ответил Джисон, складывая руки на груди.       — Понятно, — закатив глаза, выдохнул Хван, порывшись в непрозрачном пакете, вытащил оттуда бутылку виски и протянул её Хану. — На. Это типо тебе.       — Мне? В честь чего?       — В честь того, что дал мне у тебя пожить. Ну, пить мы это вместе будем, если что.       — Хорошо устроился.       — Ага. Доставай стаканы.       У Джисона глаза полезли на лоб: сегодня был вечер вторника, и, как бы Хан не любил отдыхать и забивать на работу, это было немного чересчур. А Хёнджин в принципе не создавал впечатление человека, злоупотребляющего алкоголем, — на всех корпоративах, кроме последнего, он и вовсе почти не пил, — поэтому это было вдвойне удивительно.       — Тебе что, пятнадцать? — фыркнул Джисон, разворачиваясь и с недоуменной насмешкой смотря на Хвана, который уселся за кухонный стол, закинув ногу на ногу и подперев голову рукой. — Кто вообще пьёт посреди недели?       — Если я не выпью, то не смогу сосуществовать с тобой в одной квартире, — драматично прикрыв глаза рукой, ответил Хван.       — Если ты выпьешь, то завтра не сможешь сосуществовать с головной болью.       — Я не собираюсь бухать, — скептично заметил Хёнджин, и Джисон, взвесив все «за» и «против», достал стаканы из кухонного гарнитура.       И Хёнджин не соврал, когда сказал, что не будет много пить. Только вот унесло его быстрее, чем Хан успел допить свой первый стакан.       Пьяный Хёнджин был добрее, мягче, дружелюбнее — он снова лез к Джисону, ненавязчиво касаясь плеч и рук, эмоционально рассказывал историю про сломавшуюся стиральную машинку, которая чуть ли не затопила весь многоэтажный дом, — Хан тихонечко слушал и буквально чувствовал запах вранья, потому что история была слеплена наскоро и так-сяк, — забавно хмурил брови и улыбался каждый раз, когда ловил взгляд Джисона. С таким Хёнджином было веселее, с таким Хёнджином Хан, в принципе, совсем не против жить под одной крышей.       Хёнджин перескакивал с темы на тему, рассказывая то о своих учениках, то о забавных перепалках с другими учителями, то о забытых воспоминаниях о студенческой жизни. Джисону, на удивление, было интересно его слушать, даже несмотря на немного заплетающийся язык Хвана и сбивчивое повествование. Хёнджин тараторил без остановки, и только в середине какой-то очень смешной истории времён второго курса Хан заметил, что парень неожиданно оказался очень близко с ним. Рука Джисона была в руках Хвана, и тот, продолжая что-то рассказывать, сосредоточенно перебирал его пальцы, мягко оглаживая подушечками костяшки и тыльную сторону ладони.       Хан почувствовал, как сначала каменеет его рука, которой касался Хёнджин, а потом он сам: в голове произошло короткое замыкание. Парень, сидящий в нескольких сантиметрах от него, продолжал рассказывать историю, но Джисон слышал только свою кровь, которая стучала в ушах, и думал о том, что, кажется, происходит что-то абсолютно неправильное, но он не мог объяснить, что именно.       Он впервые в жизни чувствовал, как горят его щёки, а сердце стучит так сильно, что готово взорваться. Наверняка из-за алкоголя.       — Давай-ка заканчивать, — выдохнул Хан, аккуратно убирая руку и отодвигая стакан с недопитым виски от Хёнджина. — Завтра нам обоим на работу.       — Ох, завтра на работу, — разочарованно повторил Хёнджин, дуя губы. — Фу.       Джисон вообще слабо представлял, как они завтра придут на работу, — если у них вообще хватит сил прийти.       — Ты спишь здесь, — Хан кивнул в сторону разложенного дивана: благо ему хватило благородства застелить постельное белье, потому что сейчас Хёнджин вряд ли бы смог хотя бы запихнуть подушку в наволочку, не говоря уже об одеяле и пододеяльнике.       — Я хочу спать на кровати, — недовольно заявил Хван, когда плюхнулся на диван, раскинув руки и ноги в стороны. — Диван жесткий.       — Нормальный, — фыркнул Джисон, хмуря брови. — На кровати сплю я, — он развернулся и поплёлся в сторону своей комнаты: сил не было даже на быстрый душ. — Спокойной ночи.       Не услышав ничего в ответ, Хан повернулся и хмыкнул: Хёнджин, закутавшись с ног до головы в одеяло, тихо сопел в подушку, обнимая её двумя руками, уже, видимо, забыв про жесткость дивана. Джисон потушил свет и окинул быстрым взглядом фигуру парня, спящего на диване; лунный свет, пробиваясь сквозь не до конца зашторенные окна, падал на умиротворённое лицо и переливался среди осветлённых прядей волос.       Хан нахмурился, поймав себя на мысли, что он слишком долго рассматривает симпатичное лицо, подсвеченное голубоватым лунным светом, и, зайдя в комнату, закрыл дверь, словно прячась от парня, которого он так ненавидел.       Ненавидел же?       Ненавидел. Это точно.