Silentium

Odi et amo. Quare id faciam, fortasse requiris. Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

      У Хана по крови разливалось желание колко пошутить, мозг начинал кипеть от раздражения, а кончики пальцев покалывало, и руки сами сжимались в кулаки, когда Хёнджин в очередной раз делал ему язвительное замечание, — обязательно с гаденькой ухмылочкой, куда ж без этого, — и, довольный собой, разворачивался, чтобы уйти. Правда, в следующую секунду он обязательно задыхался от возмущения, потому что Джисон в ответ на замечание шутил отвратительную шутку, задевая самолюбие Хвана. И недовольные возгласы Хёнджина дарили ощущение абсолютной правильности, словно всё, что происходило между ними, было предначертано звёздами и богами.       Потому что Джисон терпеть не мог Хёнджина, и это было взаимно.       Он обожал дразнить Хвана, так, словно они малые дети.       Любил подкинуть коллеге лишней работы, чтобы тот злобно пыхтел, но ничего не говорил.       Ликовал, когда доводил Хёнджина до белого каления.       И он знал, что Хван точно также любил поднасрать Джисону, подшутить над ним, поиздеваться или вывести на негативные эмоции.       Их отношения пестрили руганью и оскорблениями, пассивной агрессией, жестокими шутками и злостными подколами. Джисон и Хёнджин были идеальной парой врагов, которые готовы перегрызть друг другу глотки, чтобы доказать, что один выше и лучше другого. У них была вечная война, которая не прекращалась почти никогда, и это, кажется, устраивало обоих.       Они познакомились в середине первого курса университета, когда их общий друг Бан Чан решил, что эти двое просто обязаны узнать друг о друге. Тогда он ещё не знал, что это обернётся самой настоящей катастрофой для всего человеческого рода, — или, как минимум, для школы, где теперь работали эти двое. Джисон и Хёнджин до сих пор недовольно глядели на старшего, вспоминая день их знакомства, а Чан на это лишь виновато улыбался и пожимал плечами.       А потом Бан предложил им работу в школе, в которой работал он сам. И Джисон до сих пор не понимал, что двигало им, когда он, зная, что Хёнджин тоже будет работать в этом коллективе, согласился на это предложение.       Хан знал, что с самого первого момента их знакомства Хван был совсем не в восторге от него: он считал его слишком шумным, чрезмерно энергичным, излишне любопытным, а ещё наглым, язвительным и грубым. Ну, это было правдой, потому что Джисон тоже тогда не подумал ничего хорошего про Хёнджина, посчитав его слишком заносчивой задницей.       И Хёнджин действительно оказался заносчивой задницей с слишком высоким самомнением, как считал Хан, задиристым и горделивым характером и тошнотворной драматичностью, которая каждый раз проявлялась в их спорах. Хван был невыносимым, и в первый же день их встречи Джисон прямо сказал ему об этом, схлопотав кулаком прямо промеж глаз.       До какого-то момента драки для них были естественным делом, пока однажды их за это чуть не исключили из университета. Пришлось подуспокоить чешущиеся кулаки, но вот чешущиеся языки никто не собирался успокаивать и по сей день.       Легче было бы пересчитать дни без их ругательств, чем дни их ссор, потому что последних было настолько много, что окружающие, — да и сами парни тоже, — уже не помнили всех причин этих конфликтов.       Хотя, вероятно, причина была всего одна: они были настолько разными людьми, что их сущности просто не могли существовать в одном времени и в одном месте.       В учительской, куда на перерывах стекались почти все работники школы, всегда была особая концентрация агрессии и раздражения, которые источали Джисон и Хёнджин. Именно от этих двоих можно было услышать избранную ругань сразу на нескольких языках, потому что в своё время оба закончили филологический факультет.       — Vade retro! — обычно злостно шипел себе под нос Хван, когда его дорогой коллега начинал действовать на нервы своими дурацкими подколами и желанием залезть куда только можно и нельзя.       — Bibe semen meum, — с ехидной улыбкой чуть ли не мурлыкал Хан, заставляя Хёнджина задыхаться от возмущения, и за такие слова обычно огребал от Чана, который, вообще-то, закончил тот же факультет, что и эти двое.       Но Чан редко когда мог остановить зарождавшийся спор, несмотря на его удивительное умение успокаивать людей. Джисон и Хёнджин вместе образовывали действующий вулкан, который ни за что нельзя остановить, если из него посыплются искры и польётся обжигающая лава, уничтожающая всё на своём пути. Они были словно ураган, который сносил всех и вся без разбора.       Если бы они были стихийным бедствием, то никто на этой планете не смог бы выжить.       Да, Джисон терпеть не мог Хвана, вот прям до трясучки.       Но ещё больше он терпеть не мог, когда на него не обращали внимания. То есть… не игнорировали вроде бы, отвечали, но на «отвали» — так, словно очередная колкая шутка совсем не задела тонкие фибры драматической души. И зачем тогда Джисон так старался, выдумывая ехидный комментарий, если получал в ответ только лёгкое недовольство, плескавшееся на дне тёмных глаз, и тихое цыканье? Без язвительного комментария, даже без гаденькой ухмылочки.       Уже почти чёртовы полгода Хёнджин ходил по школе, как в воду опущенный, и совсем не хотел показательно реагировать на злобные комментарии Джисона, и это раздражало ещё сильнее ехидного и хитрожопого Хёнджина.       Хан быстро пришёл к выводу, что Хван Хёнджин сломался. Только, к сожалению, выкинуть его, как игрушку, не представлялось возможным, ну… потому что другого такого парня, который так до жути смешно злится и ругается больше нигде найти нельзя. Оставался единственный выход: починить Хёнджина.       Конечно, Джисон мало представлял, как ему вернуть Хвану прежнее состояние драматично-заносчивой королевской задницы: Хёнджин ненавидел Хана и плевался каждый раз, когда они пересекались где-либо. А как вообще можно помочь человеку, если он тебя на дух не переносит, собственно, как и ты его? Джисон этот вопрос даже в поисковик вбил, — ну, вдруг поможет, — но ничего толкового не нашёл.       Как жаль, что нельзя было спросить у великого Интернета «Что случилось с Хваном Хёнджином?» и без промедлений получить ответ с рекомендациями к дальнейшим действиям.       — Как думаешь, что с Хваном происходит? — спросил Джисон у Чана, когда они вдвоём сидели после работы в ближайшем баре; Бан уплетал за обе щёки какую-то лапшу, а Хан рассматривал горящую вывеску над стойкой. — Он в последнее время сам не свой.       — Разве? — хмыкнул Чан, жуя свою еду.       — Да. Словно у него случилось что-то.       — И как давно тебе стало не всё равно на Хёнджина? — усмехнулся Бан, поднимая брови и смотря на друга многозначительным взглядом. — Ты же его терпеть не можешь.       — Ещё больше я не могу терпеть его кислую мину, — задохнулся от раздражения Джисон: его выводила из себя догадка Чана, что ему есть дело до Хвана.       — Ну-ну.       В общем-то, разговор с общим другом не дал никаких плодов, кроме того, теперь Бан чуть улыбался каждый раз, когда Джисон и Хёнджин оказывались рядом друг с другом. Хан был готов придушить Чана за эти идиотские намёки, но не стал этого делать только из-за уважения к старшему, который буквально подарил ему работу, на которой он зарабатывал себе на жизнь.       А Хёнджин всё также продолжал ходить особняком, вести себя холодно и отстранённо и подолгу засиживаться до самого позднего времени в школе, проверяя тетради учеников и перебирая какие-то документы. Джисон помнил, как совсем недавно, — кажется, меньше года назад, — Хван готов был сбежать с работы раньше положенного, оставляя на коллег, в том числе на Хана, замещение у кучи детей. А теперь Джисон уходил домой и всегда оборачивался перед тем, как выйти из учительской, чтобы окинуть взглядом фигуру Хёнджина, который сидел, склонившись над очередной тетрадью, когда за окном уже было темно.       В один из обычных рабочих дней Хан всё-таки остался вместе с Хёнджином в учительской: другой преподаватель заболел и слёг на две недели, поэтому Джисону, который временно проводил уроки у ещё одного класса, пришлось надолго засесть с итоговыми работами, которые надо было проверить до понедельника. Тащить работу домой совсем не хотелось, и Хан решил, что уж лучше задержаться в школе.       Начать, пожалуй, надо с того, что Хёнджин даже не фыркнул, когда Джисон с недовольным бурчанием завалился в кабинет, откуда совсем недавно ушёл их последний коллега: больше в учительской, кроме них, никого не было. Такое отсутствие реакции было совсем не свойственно Хвану: он, может, и стал более отстранённым, но свою неприязнь к Хану показывал стабильно каждый раз, когда они виделись.       А сейчас ничего. Хёнджин молчал, ничего не говорил.       В последнее время Хёнджин был сам не свой: он выглядел гораздо более уставшим, чем обычно, — они все тут уставали, но на плечах Хвана будто бы было в два раза больше груза, — стал ещё более тихим и отстранённым, и даже на язвительные замечания Джисона, призванные для того, чтобы вызвать бурную реакцию, он не обращал внимания, пропуская их мимо ушей.       Джисон с громким вздохом плюхнулся на стул, стоящий рядом с его рабочим столом, который находился напротив стола Хёнджина, и в ожидании уставился на коллегу, — ну, может он начнёт ругаться на Хана за то, что он своими ахами и вздохами ему мешает работать.       Хёнджин не обратил на него никакого внимания: он, не поднимая глаз, продолжал проверять работы своих учеников, периодически что-то чёркая на листах.       В учительской было прохладно, и даже закрытые окна и тёплая одежда мало спасали: за окном завывал ветер, и сквозь липкую тишину его было очень хорошо слышно; слышно было и касания кончика ручки тетрадного листа, и перелистывания страниц, и, кажется, даже дыхание двух молодых людей. Джисону такая шумная тишина была не по душе: он в принципе не любил молчание, но разговаривать с Хваном ему особо не хотелось, хотя язык чесался отпустить колкий комментарий.       На часах уже было девять — самое время для того, чтобы собрать вещи и уйти домой на выходные. Но и Хёнджин, и Джисон всё также сидели за своими столами напротив друг друга, упёршись взглядами в работы учеников.       Хан тихо выдохнул, потирая уставшие глаза, и откинулся на спинку стула: у него уже начинала ныть голова, и перед глазами расплывались буквы. Хотелось спать и хотелось скорее домой, но брать работу на выходные — отвратительная идея.       Джисон перевёл взгляд на Хвана, который, склонившись над очередной работой, бегал глазами по строчкам и вертел ручку в пальцах. Хан придвинулся ближе к столу и, подперев голову руками, наклонился вперёд, внимательно рассматривая спокойное симпатичное лицо напротив, — ну, странно было бы отрицать, что Хёнджин действительно красивый, и, если бы не отвратительный характер, он бы точно нравился Джисону.       Наверное. Всё-таки они друг друга ненавидели, и Хан, вообще-то, думал о Хёнджине только как о выскочке со слишком высоким самомнением.       — Чего тебе? — устало вздохнув, спросил Хван, поднимая голову и сталкиваясь взглядами с Джисоном.       Хана аж ток прошиб: на глубине тёмных глаз в море усталости плескалась такая печаль, что он невольно подумал, что Хёнджин сейчас расплачется, но этого не произошло, — конечно не произошло, с чего бы ему тут сопли разводить? Хван продолжал смотреть на парня напротив в ожидании ответа.       — Ты ещё долго тут сидеть будешь? — вновь откинувшись на спинку стула, спросил Джисон, корча недовольное лицо. — Не хочу с тобой тут весь вечер проводить.       — Ну так иди домой, — скептично ответил Хёнджин, вскидывая одну бровь и явно не понимая проблемы, — как минимум потому, что проблемы никакой и не было. — Тебя тут разве кто-то держит?       — А что тут держит тебя? — фыркнул Хан, пытаясь прицепиться к словам — он не мог просто сидеть рядом с Хваном и не спорить с ним. — Раньше вон чуть ли не в полдень с работы улетал, а теперь тебя отсюда не выкинешь — словно на суперклей приклеили.       — Помнится, ты возмущался громче всех, когда я уходил рано.       — Потому что из-за этого я должен был замещать уроки у всех твоих классов!       — Тогда в чём проблема сейчас?       — В том, что ты мешаешь!       Ну, это был действительно наиглупейший спор, в котором Джисон, очевидно, был не прав, но признать это означало принять поражение. Хёнджин даже никак не мешал ему, просто Хану очень хотелось вновь поругаться с коллегой и привлечь к себе хоть какое-то внимание. И это получилось, и теперь Хван смотрел на него, как на идиота — впрочем, он всегда на него так смотрел.       — Я, блять, молчал, — раздражённо прошипел Хёнджин, вскакивая со стула и бросая ручку на стол. — Твою мать, Хан Джисон, ты можешь хотя бы иногда не вести себя, как придурок? Если у тебя жизнь настолько скучная, что ты к другим цепляешься, то это твои проблемы, — Джисон открыл рот, чтобы возразить, но Хван продолжил: — И без тебя хуёво, куда ты ещё лезешь? Не трогай меня, понятно?       Хёнджин упал обратно на стул, пряча лицо в ладонях и тихо выдыхая. Хан видел, как кончики длинных изящных пальцев, скрывавших лицо, чуть дрожали, и впервые чувствовал накатывающий волнами стыд из-за своего отношения к Хвану, который действительно ничего не сделал. Этот спор был самой глупой ошибкой Джисона за последние несколько лет так точно, потому что теперь он чувствовал свою вину перед Хёнджином, который, несколько раз глубоко вздохнув, обратно взял ручку в руки и уткнулся невидящим взглядом в чью-то работу.       Хан, на самом деле, сам не понимал, что двигало им, когда он в очередной раз лез к Хёнджину с язвительными комментариями или бессмысленными претензиями. Но Хван каждый раз отвечал тем же самым, поэтому Джисон никогда не задумывался над этим до настоящего момента.       — Извини, — почти прошептал Хан, уткнувшись взглядом в свои руки, сложенные на столе.       Рука Хёнджина, держащая ручку, замерла в воздухе.       Джисон никогда не извинялся перед Хваном, а Хван никогда не извинялся перед Джисоном. Это было их правило, которое никто из них не нарушал.       — Что? — Хёнджин поднял по искренне удивлённый взгляд на Хана. — Ты извиняешься?       — Да, — Джисон коротко кивнул, глядя прямо в тёмные распахнутые глаза напротив.       Хван был в шоке: он пялился на Хана огромными глазами, в которых отражалось полное непонимание происходящего. Если говорить честно, Джисон и сам был в шоке от себя: он не любил извиняться, а если бы несколько минут назад ему бы сказали, что он извинится перед Хваном Хёнджином, он бы назвал этого человека сказочником.       — Хорошо было бы, если бы ты всегда извинялся, — Хёнджин резко переменился в лице, и его взгляд стал спокойно-скептичным, как и всегда.       — Когда это «всегда»? — нахмурился Хан, опираясь на руки и наклоняясь вперёд.       — Каждый раз, когда ты не прав.       — И когда я не прав? Кроме недавнего спора?       — Всегда, — твёрдо ответил Хван, довольно смотря прямо в глаза коллеги.       — Ах ты! — возмущённо задохнулся Джисон и, схватив первое, что попалось под руку, — это оказалась небольшая стёрка, — кинул её в парня напротив, попав ему в плечо.       Хёнджин неожиданно прищурил глаза и, коротко хихикнув, рассмеялся, откидываясь на спинку стула. Обычно, если Хван смеялся из-за Джисона, это был либо злорадный смех, либо надменные смешки, которые раздражали Хана; но сейчас смех Хёнджина был искренним и весёлым, без капли самодовольства или заносчивости, и сам Хван выглядел таким забавным и радостным.       Джисону редко когда доводилось видеть искреннюю улыбку Хёнджина, а радостный заливающийся смех от него он, кажется, и вовсе никогда не слышал, несмотря на долгие годы их знакомства. Просто они всегда удостаивали друг друга только ехидными и вредными смешками и язвительными усмешками, не больше. Поэтому сейчас, смотря на широкую улыбку Хвана и слушая его переливающийся смех, Джисон лишь удивлённо хлопал глазами и пытался заснять с помощью внутренней камеры смеющегося парня.       Этот момент точно нужно сохранить.       Смех Хёнджина оказался до жути заразительным, поэтому Хан тоже начал тихо хихикать, сам не понимая от чего.       В учительской словно стало теплее, а ветер за окном успокоился и перестал бушевать.       — Когда ты так смеешься, ты не так сильно раздражаешь, — заметил Джисон, поднимая с пола отлетевшую в сторону стёрку.       — Это что, комплимент? — ехидно усмехнулся Хёнджин — всё вновь вернулось на круги своя.       — Мечтай дальше, — фыркнул Хан, демонстративно закатывая глаза и вызывая у коллеги тихое цыканье.       Джисон облокотился на стол и окинул внимательным взглядом лицо Хвана, на котором всё ещё красовалась лёгкая улыбка. В тёмных глазах блестела незлая насмешка, хотя совсем недавно в них плескалось море печали: Хан знал, что это не просто так. Такой взгляд не бывает из-за плохого настроения или обычной усталости из-за работы, таким взглядом смотрят люди, у которых душа умирает медленно и мучительно, которые не надеются на помощь и которые просто смиряются с происходящим.       — Хёнджин, — позвал парня Джисон, — у тебя что-то происходит?       Хан понимал, что этот вопрос заранее обречён остаться без ответа, но всё равно его задал, заставив весёлую усмешку медленно сползти с лица Хвана. Джисон не знал, почему его так волнует этот вопрос, — наверное, потому что ему не нравился печальный и уставший Хёнджин, который не реагировал на поддразнивая и едкие замечания, — но он очень хотел знать на него ответ.       — Какая тебе разница? — напряжённо спросил Хван, хмуря тёмные брови.       — Значит, происходит, да? — выдохнув, уточнил Джисон.       Хан знал, как это неприятно, когда неблизкие для тебя люди пытаются сунуть нос в твои проблемы, но почему-то продолжал лезть к Хёнджину с расспросами. На лице Хвана была написана злость, к которой Джисон настолько привык, что совсем не удивился ей. Но он всё-таки притих в ожидании ответа — если он будет. А если парень не захочет отвечать, Хан просто не будет больше задавать этот вопрос.       В принципе, ведь спасение утопающих — дело рук самих утопающих, верно?       — Нет, — отмахнулся Хван, вставая со стула. — У меня всё в порядке.       Телефон Хёнджина, лежащий на крае его стола, завибрировал, и на экране высветился входящий вызов от контакта, который был обозначен как «Любимый». Джисон вскинул одну бровь, и его взгляд метнулся к Хвану, который, заметив звонок, свёл брови к переносице и с сомнением уставился на экран. Он медленно взял в руки телефон и направился к двери, параллельно проводя пальцем по экрану и поднося динамики к уху.       — Извини, я задержался на работе. Не ругайся, — последнее, что услышал Хан перед тем, как дверь в учительскую закрылась; голос Хёнджина был удивительно тихим.       Так вот оно что.

***

      После корпоратива почему-то именно на Чана и Джисона выпала участь развозить большую часть знакомых по домам. Точнее, было понятно, почему именно на них — они единственные не были вусмерть пьяные, Бан так вообще всегда отказывался от алкоголя, за что платился ответственностью за кучу невменяемых тушек.       Хану в этот раз алкоголь не лез в горло, и он еле запихал в себя один бокал шампанского ради приличия. Весь вечер его взгляд был прикован к Хёнджину, который с завидной частотой вливал в себя алкоголь, без умолку рассказывая ему, Джисону, какие-то глупые истории со времён студенчества, которые Хан прекрасно знал, потому что сам в них участвовал. Хёнджин обычно почти не пил. Но в этот вечер Хан тащил на себе его пьяную тушку, тогда как Чан любезно открывал перед ними дверь в такси, а потом забалтывал раздражённого таксиста, пока Джисон стоял на обочине дороги вместе с Хваном, которого выворачивало в ближайшие кусты.       Когда Хёнджин пьяный, он болтливый, вредный и капризный до жути, но от этого забавный и смешной. И очень, очень тактильный, поэтому Джисон, которого Хван всегда ненавидел до скрипящих зубов и вздутой венки на виске, весь вечер чувствовал на себе цепкие руки парня. В такси, после того, как его стошнило, Хёнджин и вовсе вырубился у Хана на плече, а потом тактично перебрался к нему на колени, тихо сопя куда-то в район джисонова живота.       Хан просто смирился с сегодняшним Хваном, у которого было шило в одном месте. Такой Хёнджин был чуточку лучше хмурого и понурого Хёнджина, поэтому и терпеть его было легче.       — Вставай, спящая красавица, — буркнул Джисон, толкая Хвана, который разложился у него на коленях, в плечо. — Твой катафалк доставил тебя в место назначения.       — А? — Хёнджин разлепил глаза и сонно уставился на Хана.       — Время деньги, — тихо фыркнул таксист, напряжённо сжимая пальцами руль. — Выметайтесь быстрее, пока он мне салон тут не заблевал.       — Извините, — виновато улыбнулся Чан, выскакивая из машины и помогая стащить с кресла Хёнджина, у которого координация была потеряна до самого утра.       Джисон специально сильно хлопнул дверью машины, слыша возмущённые ругательства таксиста, — нечего было с ними так по-хамски разговаривать, — и повернулся к Чану, который тут же сбросил на него пьяного Хвана. Хёнджин что-то бурчал себе под нос и неловко цеплялся пальцами за плечо Хана, пытаясь сохранить равновесие, пока Чан копался в своём телефоне в поисках номера квартиры, в которой жил Хван.       — Не хочу домой, — донеслось до Джисона тихое фырчание под самым ухом.       — Можешь на лавочке во дворе поспать, — цыкнул Хан, морща нос: от Хёнджина несло алкоголем и рвотой.       Хван обиженно насупился, глядя на Джисона исподлобья, но Хан не стал обращать на это внимание. Он перекинул руку Хёнджина через своё плечо и, чуть помедлив, забрался рукой под расстёгнутую куртку и обхватил талию. От Хвана веяло жаром, и даже через футболку, насквозь пропахшую алкоголем, Джисон чувствовал кончиками пальцев горячую кожу тела.       — Блеванёшь на меня — я тебя под кустом закопаю, — фыркнул Хан, подпихивая Хёнджина вперёд, чтобы он хотя бы перебирал ногами, а не висел мешком на парне.       Чан благородно открыл перед ними дверь подъезда, и Джисон зыркнул на него недовольным взглядом: какого черта он несёт на себе Хвана, если у Чана с ним гораздо лучше отношения?       В лифте Хёнджин погрустнел и совсем затих, и чем выше этаж показывал небольшой экранчик, тем печальней становился взгляд тёмных пьяных глаз. Когда они вышли из кабины, Джисон почувствовал, как пальцы Хвана крепко вцепились в его куртку, и недовольно посмотрел на парня: не хватало ещё, чтобы он ему тут одежду испоганил или впечатался носом в пол. Но Хёнджин крепко стоял на ногах, — насколько это вообще возможно было в его состоянии, — и медленно шёл рядом с Ханом по направлению к квартире.       — Лишь бы Хо не ругался, мы так поздно пришли, — тихо выдохнул Чан, нажимая на кнопку звонка у тёмно-коричневой двери с золотистыми цифрами посередине вверху.       — Кто? — вскинув одну бровь, уточнил Джисон, но Бан ответить не успел — дверь открылась.       Хан неловко хлопал глазами, пялясь на парня перед ним, который, окинув их скептичным взглядом и тихо поздоровавшись, устремил недовольный взгляд на висящего на Джисоне Хёнджина.       Ли Минхо когда-то учился с ними в одном университете, но на другом факультете — тем не менее, это не мешало им общаться и находиться в одной компании во времена студенчества. Минхо всегда был в центре внимания, хотя его характер не то что бы располагал этому: он был язвительным и отстранённым, хотя на деле совсем неплохим парнем — просто к нему нужно было найти свой подход. И Джисон, и Чан в своё время нашли этот подход, и Хёнджин, видимо… тоже.       Хан помнил, как Хёнджин откровенно сох по Ли, когда они учились в университете. Каждый раз, когда Минхо не приходил тусоваться вместе с ними, Хван вёл себя более холодно и не так активничал; и Джисон лез к Хёнджину с ехидными подколами по поводу влюблённости парня, а Хван возмущённо задыхался и краснел кончиками ушей, с чего всегда заливисто смеялся Хан. Хёнджин был так очевиден в своих чувствах, и понимали это все в компании, — каким образом Джисон оказался с Хваном в одной компании он не знал до сих пор, — и Минхо, вероятно, в том числе.       А теперь они жили вместе. Кажется, Хёнджин умеет добиваться своего.       Джисон не общался и не виделся с Минхо с тех пор, как старший выпустился, да и Чан, кажется, тоже не был с ним близок, судя по неловкому взгляду Бана, устремлённому на хозяина квартиры.       — Надеюсь, он не доставил проблем? — устало вздохнув, уточнил Ли, протягивая руку к Хёнджину и забирая его из объятий, — ну, это были почти объятия, — Хана.       — Нет, — ответил Джисон, засовывая руки, пальцы которых всё ещё покалывало от фантомного тепла чужого тела, в карманы куртки; его взгляд был прикован к виноватому лицу Хвана.       — Всё в порядке, правда, — мягко улыбнулся Бан, заметив на лице Минхо недоверие. — Он немного перебрал, но вёл себя нормально, — Чан отступил на шаг назад от двери и махнул рукой. — Ладно, мы пошли. Спокойной ночи.       — Пока, — тихо буркнул Хан, щуря глаза и внимательно всматриваясь в раздражённое лицо Ли.       Дверь перед ними закрылась, и Чан уже стоял у лифта, когда Джисон только развернулся, чтобы пойти следом за другом, но остановился, услышав голос за дверью, которая, очевидно, обладала просто никакущей звукоизоляцией. Он замер, и ругательства, произносимые по ту сторону двери, были отлично слышны, если затаить дыхание и прислушаться: кажется, Минхо ругался на Хёнджина за то, что тот пришёл в таком состоянии.       — Подслушивать плохо, Джисон, — заметил Чан, растягивая губы в усмешке — до его слуха, очевидно, не доносился громкий голос Ли.       — У них всё хорошо? — немного помолчав, спросил Хан после того, как подошёл к лифту и уставился взглядом на небольшое табло, на котором красным горели цифры.       — Э, — удивлённо произнёс Бан, — не знаю? Наверное. Я не лезу в их отношения.       Джисон ехал в такси с Чаном, — они жили совсем недалеко друг от друга, и это было очень удобно, — и молчал, задумчивым взглядом смотря в окно, за которым пролетали другие машины, люди и неоновые вывески зданий. В голове у Хана металась лишь одна фраза Хёнджина.       Не хочу домой.       Что вообще у Хвана там происходит? Джисон нахмурил брови, смотря на свои пальцы, которыми он нервно перебирал, и тихо шикнул, вновь возвращая взгляд к окну.       Он чувствовал, что всё было совсем не в порядке, но не мог объяснить почему.