Одичалый

      Лес был сокрыт тьмой; могучие столетние стволы деревьев создавали непроглядную пучину, а трава тянулась мёртвым простором, обвивая, поедая собой землю. Несмотря на знойный день, Дремучий находился будто в холодной мгле, а над вершинами его деревьев роились сизые тучи, не позволяющие пробиться лучам солнца. Лес был безмолвным, притаившимся, словно прислушиваясь к тем, кто за его территорией обитал, чтобы изучить и поглотить их.       Сынваль не могла однозначно ответить себе, в какой момент, сидя на заднем дворе и читая параграф по биологии, переключила свой взгляд на него. Почему не в состоянии была отвести голову, что так магнетически завлекало её внимание и что за странная невидимая нить тянулась между ними, как будто ненавязчивый флёр — лёгкий и дурманящий. Не по себе становилось оттого, что её влекло к лесу, где, по словам жителей, были сгублены десятки людских душ. От одного упоминания этого места Сынваль страх должен пронизывать насквозь, а она всё равно находила в нём что-то привлекательное и завораживающее.       — Не засматривайся, внучка, на лес, — мужской голос резко выдернул девушку из воронки отрешённости. — Он учует твоё внимание и начнёт собой совращать.       — Скажешь тоже, дед, — фыркнула Сынваль и суетливо зашевелилась, начав стремительно перелистывать учебник, ощущая, как теперь липкий взгляд Дремучего паутиной перекинулся на неё. — Не говори так, будто лес живой. Всё, я лучше в дом, — и, резко захлопнув книгу, босиком побежала к себе, не заботясь об оставленной под лавочкой обуви.       — Не о лесе я…       Тьма не просто познакомилась с Ким Сынваль — она пустила её в себя, бережно окутывала, позволяя растворяться до беспамятства. В ней было одновременно всё и ничего. Что-то извне хватало девушку, пробуждало, взывало к сознательности, и как только она отзывалась — это несло за собой жуткую боль. Тело жгло, выкручивая, и когти чудовища, познавшие её, будто опять терзали кожу. В момент, когда тьма сладким просветом опять подкралась к ней, Сынваль хотела потянуться, поддаться, чтобы она опять поглотила, подарила покой, даже если он измерялся вечностью. Как только Ким касалась желаемого умиротворения, что-то с новой силой вгрызалось в её шею и тянуло в сознательные мучения. Это повторялось бесконечно, два состояния сталкивались лицом к лицу, пытались завоевать друг друга и вырвать для себя победу. И когда Сынваль не способна была выдержать эти метания, а изнурение превышало её саму — тьма отступала, а боль отдавалась лишь лёгким зудом.       Девушка впервые ощутила себя в реальном мире, уловила чувство силы в теле, как кислород возвращался в лёгкие, а сердце начинало биться в грудной клетке. Разомкнуть веки было не так тяжело, как вынести дневной свет, что выжигал глаза. Пока зрение привыкало к яркости, Сынваль пыталась разогнать туманную пустоту в голове и уловить нить мыслей, что должны были привести её к воспоминаниям о том, что с ней произошло. Они ворвались самостоятельно, отдались яркой вспышкой красных глаз чудовища и видом собственной растерзанной плоти. Пошевелив пальцами руки, Ким притронулась к животу и ощутила мягкость ткани, напоминающей бинт.       Облизнув пересохшие губы, Сынваль стала рассматривать деревянный потолок, который, к её большому сожалению, не имел никакого отношению к родному дому. Запах в помещение стоял затхлый, будто сырые деревянные половицы нагрелись под солнцем, заполняя собой всё пространство. Лёгкий аромат смолы и хвои витал в воздухе, из-за чего проснулось дикое желание словить его в кулак и, уткнувшись носом в единственный источник свежести, жадно вдыхать. Несмотря на рассвет за ободранными тюлями, комната казалась мрачной, не подающей признаков наличия постоянного жителя. Более того, дом своей сумрачностью будто горевал от давней утраты владельца. Напротив кровати стоял шкаф с открытыми дверцами и выволоченной одеждой, рядом лежала картина с отбитой рамкой, а возле окна находился небольшой столик, на котором находились пыльные свеча и кипа бумаг. Только у прикроватной тумбочки имелись признаки недавнего присутствия кого-то — там стояли глиняные горшки с непонятным содержимым и кувшин с водой, благодаря которому жажда тут же ярко откликнулась в Сынваль.       С губ сорвалось тихое кряхтение, когда девушка присела на кровати, и матрас, прогнувшись, противно заскрипел. Сердце гулко бухнулось в пятки, когда лёгкая простынь сползла с её абсолютно голого тела. Ким торопливо прикрыла себя до груди и попыталась вспомнить хоть что-то после потерянного в лесу сознания. Во время бесконечного нахождения в астральном мире Сынваль не понимала, какая конкретно деталь была из реальности.              Одна была точно: низкий, хрипловатый голос будто после долгого молчания с тембром, что успел порасти пылью и обрести сухость. От этих воспоминаний стало не по себе — может, поэтому по телу пробежало липкое ощущение чужого взгляда. Завернувшись в простыню, Сынваль прошла к окну с надеждой увидеть знакомые окрестности деревни, а не сплошные дебри леса. Слова одногруппников о скрывающемся в этом месте маньяке вдруг стали весьма реалистичными — захотелось поскорее выбраться, найти выход из леса и не концентрироваться на том, что, возможно, тот, кто принёс её сюда, был убийцей Шин Хари.       С жадностью отпив из кувшина воду, Сынваль начала поднимать горшки и определять содержимое в них. Слегка зачерпнув маслянистую красную мазь, растёрла её подушечками пальцев и поднесла к носу. В нос ударил растительный запах, слегка отдавая металлом и немного своим цветом напоминая кровь. В других баночках были отвары — от одного так несло грибами, что из-за пустоты в желудке девушку резко начало мутить, поэтому свою экспедицию она решила на этом закончить. Подхватив из вываленных из шкафа вещей длинную мужскую сорочку, чтобы надеть на себя хоть что-то, Сынваль сначала заглянула под повязку на животе. Дырки от когтей были неглубокими, хотя в лесу Ким казалось, что её тело пронзили насквозь, но, судя по затягивающим ранам, пролежала без сознания она не одну неделю, что и послужило быстрой регенерации.       Осматривать хижину не было надобности, в заброшенном помещение не имелось ничего необходимого, а дожидаться того, кто её сюда приволок, могло оказаться роковой ошибкой. На веранде маленького дома пребывал бальзамический запах лесных цветов и будто свежескошенной травы, всё это разбавлялось резкостью аромата сосновой смолы. Цвет у чащи был тёмно-зелёный, насыщенный, по-своему дикий, щедро усеянный голубыми печёночницами, не тронутыми руками человека. На листках растений переливались бриллиантовые росинки, маня к себе и завораживая. Всё вокруг было наполнено лесным спокойствием: звук лёгкого колыхание вершин деревьев ветром и отдалённое пение птиц. Здесь чувствовались истоки жизни — хотелось вдыхать этот девственно чистый воздух на полную грудь, замечая каждую деталь этой первозданной природы; потеряться в бесконечности лесной чащи, проходясь ладонями по коре деревьев, которые казались похожими друг на друга, но не были идентичными, прям как отпечатки пальцев людей. Сынваль словно попала под дурманящий флёр, в её голове стали проноситься мысли о том, чтобы остаться в этом места навсегда, потому что это место слишком прекрасно и именно здесь, за границей дозволенного, ей будет хорошо.       «Останься, подари себя лесу».       Это наваждение Ким из себя резко вырвала и запаниковала из-за того, что прям почувствовала, как ей навязывали эти мысли, что она сама не поняла, когда успела спуститься с веранды и пойти к чаще. Симпатия к лесу сменилась тревожностью со вновь всплывшим ощущением, что здесь всё живёт и выжидает момента, чтобы проглотить и похоронить тебя под столетними корнями деревьев. Сынваль обернулась вокруг оси, чувствуя и пытаясь словить взгляд того, кто всё время наблюдал за ней, чтобы оборвать чужое присутствие. Когда голая ступня соприкоснулась с чем-то холодным, Ким опустила взгляд на металлическую цепь в траве, что тянулась к огромному ошейнику, по краям которого были засохшая кровь с прилипшими клочками шерсти. Если это после личной встречи со зверем казалось объяснимо, то трупного оттенка рука из-под земли — совсем нет.       Испуг отдался импульсом; Сынваль начала перебирать ногами, куда именно — неизвестно, главное — подальше отсюда. Моментами хруст веток за спиной заставлял тревожно оборачиваться, а это ощущение чужого взгляда будто физически измывалось, может, поэтому, чувствовав щипки на коже лица, Ким пыталась ладонью их сбросить. Сердце с каждым шагом отбивало чечётку, как у загнанного зверька: казалось, секунду и оно лопнет, разрываясь на ошмётки. Резко затормозив, девушка покрутилась покрутилась вокруг себя, пытаясь уловить кого-то из-за столбов деревьев или дремучей растительности, пока в голову не ударила жгучая резь, после которой прозвучало:       «Живая. Не покорённая смертью. Благодаря мне, — зловеще-рычащий голос завибрировал в её голове, из-за чего захотелось выдавить его из себя, поэтому девушка сжала её ладонями, чтобы как-то заглушить этот звук. — Моя. Моя добыча».        Сынваль, почувствовав на затылке горячее дыхание, замерла, и озноб пробил до затылка, отчего захотелось съёжиться и спрятаться. Ощущение могущества позади прошивала позвонки и обматывала сковывающими нитями. Позади неё веяло не просто чем-то зловещим, а началом крушения её собственной жизни, концом ранее созданного фундамента. Девушка повернула голову и наткнулась на большую пасть: волк демонстрировал свои клыки, давал представление о том, что они были готовы сомкнуться на её теле.       «Нельзя смотреть диким зверям в глаза», — это наставление брат повторял ей с раннего возраста. Но Сынваль, глупая, не могла отвести своего взгляда от гипнотизирующих глаз чудовища, которые будто пытались дезориентировать внимательность жертвы, подавить её и подчинить.       — Что ты? — прошелестела одними губами девушка.       «Я?» — насмешливо прозвучало в её голове, и огромный волк стал обходить Ким вокруг, как истинный дикий зверь находить место, откуда было удобнее напасть и повалить добычу.       Его зрачки перемещались со скоростью света по её телу, и Сынваль нервно сглотнула, когда те полоснули по шее. Существо при свете дня казалось даже более тучным, и глаза под лучами солнца были ещё ярче и не менее устрашающе. Стоило зверю скрыться позади, как он легонько боднул её носом в спину, и этого было достаточно, чтобы она свалилась на землю, будто демонстрируя, где она в итоге окажется — внизу, под землёй.        «Я тот, кому смерть тебя подарила, медовая, — нагло заявил, утыкаясь мордой в спину, обнюхивая до самой макушки. — Тот, кто тебя в Девятую полную Луну раздерёт, а твои остатки будут погребены у холмов в память твоему невероятному вкусу».       — Я тебе не достанусь, — глупо, почти что смело, сжимая в кулаках траву, пытаясь хоть так держать себя в руках и не растечься по земле.       «Ты уже мне досталась, — лизнул по ногам, став подниматься к подолу сорочки, отчего по коленям девушки ударила дрожь, и они тут же онемели. — Угодила прямиком в мои лапы, одурманилась зовом, переступила грань, — будто в лёгком безумии говорил, проводя носом по хрупкому телу. — Да-да, попалась мне такая вкусная. Заклеймлю тебя добычей и сожру».       Волк оголил клыки, касаясь нежной кожи, и оскалился, будто борясь с животными инстинктами. Сынваль до боли зажмурила глаза, надеясь отыскать в себе силы сопротивляться, вырвав из нутра затаившуюся смелость.       — Так зачем тянуть? — глухо, не понимая, почему бессилие овладело ею и она встала на скользкую дорогу провоцирования, которая точно должна будет привести к обозлённой расправе.         «Глупая человечка, себя ещё толком не познавшая, — насмешливо прозвучало, буквально растаптывая остатки женского достоинства. — Ничего, Волк научит, Волк покорит. Сила мне твоя нужна. Ты не простая, Избранная Луной, сотканная под сущность зверя. Безумно сладкая, из мёда изготовленная, особенная. И досталась мне», — и зарычал в ухо.         Сынваль ощутила, как острые клыки сомкнулись на её плече, как горячая слюна обожгла кожу, а в кровь будто лошадиную дозу адреналина влили, и жар заполнил каждый сустав. Всё внутри колотило, и эти чувства кем-то были возбуждены. Ким будто запретили открывать рот, потому что закричать безумно хотелось, но голос не мог прорваться. Плечо прошибла острая боль — Сынваль рефлекторно хотела отдёрнуться, но волчья лапа легко — насколько это было возможно — придавила обратно, а в голове прорычали:       «Чтобы другие не учуяли, чтобы метка напоминала тебе, кто ты есть и… вкусная… Дурманишь мне разум, дрянь».       Клыки выпустили её плоть, и горячая кровь маленькой струйкой потекла вниз, а как только лапа зверя исчезла, Сынваль, схватившись за плечо, перевернулась на спину. Она посмотрела на чудовище со всей присущей ей ненавистью: если силой она и рядом не стояла, то хотя бы в состоянии была подарить полный злости взгляд. Зверя это позабавило, его зрачки сужались и расширялись, он втянул воздух — то ли чтобы уловить ноты мёда, которые он чуял, находясь рядом с ней, то ли чтобы эмоции чужие на запах опробовать. Одно Сынваль знала точно: негодования и омерзения в ней скопилось столько, что волк будет сыт по горло.       «Излечися тем, что ведунья принесла. Отпускаю тебе время, дабы телу твоему человеческому сил набраться, а после начну тебя обучать. Не смей далеко отходить от хижины, — оскалившись, опустил морду прямиком перед её лицом, будто для того, чтобы она увидела, как в его глазах он раздирал её на части. — И ведай, что прежде, нежели ты подумаешь бежать, я уже сомкну свою пасть на твоём горле, человечка».       — А если… — сглотнула, так как голос задрожал, потому что слишком ничтожной себя ощущала. — Если лечиться не буду… руку отгрызёшь или ногу?        «И то, и другое. Твои конечности не столь важны, сущность твоя — превыше всего. Помни, я тебе за три версты чую, не поддавайся глупому уму своему», — и зверь скрылся, быстро умчался, разрывая собой ветер, а Сынваль продолжала лежать на земле и смотреть на колыхающие вершины деревьев, думая о том, что впервые познала причину мучавшей её давней мигрени и того, что она часто слышала звериный вой: зверь, как оказалось, давно избрал её.

      Обречена, обречена, обречена. Предназначена Волку, запачкана мраком, пересчитана по костям.

***

      — Знаешь, каково это — быть для кого-то всем миром? — Хари задала этот вопрос после долгого молчания, поэтому её голос резал хриплостью слух Ким.       Сынваль ещё пуще нахмурилась, фокусируя камеру фотоаппарата на волнах моря, что разбивались о скалы, и думала о том, что хотела так разбить что-то о подругу.       Пропасть без вести на два дня было эгоистичным со стороны Хари, а когда причиной тому оказался новый избранный её сердцем, то это ещё больше разозлило. Когда Ким после сорока восьми часов безумного беспокойства о подруге решила на пару минут отвлечься и выйти к морю, чтобы расслабиться через фотоснимки на старый полароид, застала подругу у порога дома. Злость от беспечности Хари довела Сынваль практически до белого каления, поэтому, чтобы не наговорить сгоряча лишнего, Ким молча ушла к морю, игнорируя подругу.              — Хватит тебе дуться, — недовольно цокнула языком Шин, сидя на песке позади неё, и, приподняв камушек, кинула его в бушующие волны. — Чимин был прав: когда ты хмуришься, то похожа на шарпея.       — Что?! — воскликнула Сынваль, отстранив полароид и ощутив, как гнев моментально опалил её лицо.       — Смотри, стоило мне упомянуть говнюка-Пака, так сразу голос прорезался! — с укором возмутилась Хари. — Шучу, не говорил он… это так, мои личные наблюдения, — тише добавила последнее, но подруга, услышав это, бросила на неё недобрый взгляд.       Шин, сорвавшись с места, побежала к скалам, громко смеясь и крича на весь пустой пляж о помощи; держалась за бок, который из-за бега начал колоть. Забравшись на скалы, села на край, свесив ноги, чтобы брызги волн щекотали ступни. Сынваль со сбившимся дыханием грузом свалилась рядом, смотря в бесконечную даль моря, и через время всё же выдала:       — А когда ты красишься, то становишься похожа на мартышку из цирка.       — Забавно, твой Сокджин тоже так сказал, когда впервые увидел меня накрашенной, — хохотнула Шин, вспоминая, как в средней школе решила подчеркнуть некоторые черты свою внешность, после чего брат подруги еле сумел отмыть стойкую тушь с её глаз. — Не переживай, я решила вообще не краситься, а то, знаешь, неприятно, когда после поцелуя с тобой сплёвывают.       — Что?       — Ну, помада несъедобная и невкусная — после поцелуя привкус остаётся и комки во рту, поняла? — как умственно усталой почти на пальцах объясняла Хари, неоднозначно взмахивая перед Ким руками.       — Я поняла, — недовольно пробубнила Сынваль, слегка ударив по чужой ладони. — Поняла, что твой парень из пещеры вылез, если сплёвывает после поцелуя.       — Может, из пещеры, — загадочно улыбнулась Шин, пожав плечами. — Так ты всё же знаешь, каково это? — заинтригованно переспросила, подвинувшись ближе.       — Сплёвывать после поцелуя? — фыркнула Ким. — Да, после Чимина было дело, но на его губах, вроде, не было помады…       — Вот дура! — засмеялась Хари, покачав отрицательно головой. — Я про то, знаешь ли ты, каково быть для кого-то всем миром?       — Для семьи я — всё, — кратко отрезала Ким.       — Нет, это так, но если я о том, что вдруг тебя не станет тебя, и мир другого рухнет, окрасится в серый оттенок, он в прямом смысле не выживет без тебя?! — красочно описывала Шин с невероятным восхищением в глазах.              — Думаю, не знаю…       — Разреши им услышать себя, и познаешь.

***

      Сынваль не знала, сколько пролежала на земле, когда её оставил волк. Она всё пыталась привыкнуть к дикой реальности, в которой была простой добычей, частью пищевой цепочки, а её жизнь была заточена в лапах беспощадного животного. Это так сложно осознавалось, что если бы не красный муравей, укусивший Ким в лопатку, то она так бы и продолжала находиться в какой-то прострации. До хижины оставалось рукой подать, но возвращаться туда было сродни идти на плаху, смиряясь с участью обычного куска мяса. В какой-то момент действительно хотелось поддаться чувству усталости, обреченности и закончить своё пребывание здесь любым способом. Но мысли о том, что за дремучей чащей находилась её семья, укрепляли дух Ким, давали мотивацию преодолеть всевозможные испытания и вернуться в родной дом. Сынваль пообещала себе, что меньше чем через неделю будет в деревне, а пока ей нужно было всем своим видом показывать, что она приняла волю волка. Но при этом незаметно осмотреть лес, узнать, под вечным ли она наблюдением и как можно подавить свой запах, с помощью которого её чуял волк.         У веранды хижины Сынваль ждал сюрприз — точнее, большой заяц с отгрызенной головой, и из-за голода и этой отвратительной картины Ким всё же вырвало. Есть ей точно что-то было необходимо, но от мыслей, что придётся разделывать тушку животного, тошнотворный комок ставал в горле.       Неподалеку от хижины Сынваль нашла землянику, которая послужила для неё лёгким перекусом. В принципе, если она так будет питаться, то волку от неё останутся одни кости — чему она злорадно усмехнулась. Но не такой исход у её жизни должен был быть. Найдя какие-то ягоды, напоминающие малину, Ким не рискнула их попробовать, боясь, что они могут быть ядовитыми. А ягоды, в которых она была уверена — например, чернику — нарвала себе и на вечер. Хотела ещё было провести небольшую экскурсию и пойти на шум воды — вдруг там окажется река, — но увидев под ногами змею, громко вскрикнула и побежала обратно в хижину.       Чтобы не сильно концентрироваться на мыслях, в каких условиях она оказалось и что вообще существует чудовище, умеющее проникать в её голову, разговаривая там, решила убраться. Вот только даже уборка не отвлекала — Ким не могла сосредоточиться на своих мыслях, и слёзы сами катились по щекам. Не от жалости к самой себе, просто перед глазами так и появлялись лица обеспокоенных брата и дедушки.       Невыносимо было затрагивать мыслями свою семью: они выворачивали наизнанку. В голову почему-то постоянно лезли мысли о плохом исходе для неё и о том, как это переживут родные. Точнее, не переживут.       Выходит, что Сынваль ожидала судьба Хари, и кто-то тоже в стенах университета будет перешёптываться о возможной причине смерти, так и не осмелившись сесть на её место, дабы не навлечь на себя беду.       Хоть и сложно, но Ким всё же отвлекла себя от грустных мыслей, обрадовавшись, когда обнаружила различные консервы и крупы на кухне. Поэтому одна хорошая новость всё же была: с голоду за неделю умереть ей не удастся.       Когда стало темнеть, в лес даже страшно было смотреть через окно: чем-то зловещим начинало веять, будто с заходом солнца всякая нечисть имела власть и жаждала разодрать всё, что попадётся на её пути.       Лекарства в кувшинах, которые, по словам волка, принесла какая-то ведьма, Сынваль наложила на рану. Хотела ещё и на плечо, но как только коснулась укуса мазью, это место стало так жечь, что она поспешила промыть его водой и не стала ничем  обрабатывать. Сам укус фантастическим образом превратился в яркий шрам: не было на нём следов свежести, будто эта метка была дана ей при рождении. Она долго рассматривала его на своём плече, не веря, что такого рода рана может красоваться на её теле.       Уснуть ей удалось почти что без проблем: как только голова коснулась подушки, активизировался рой мыслей и стал своим гудением раскалывать голову надвое, но буквально как по щелчку чьих-то пальцев стало настолько тихо и спокойно, что Ким была не в состоянии даже размышлять, поэтому сон быстро одолел её сознание.       Снилась ей Хари; как она бежала по лесу, а за ней гнался огромный кровожадный волк. Всю панику подруги Сынваль ощутила до мелочей: фантомную боль от звериной пасти, как сердце пыталось проломить ребра, а чужое дыхание лизало спину; как горло разрывался от криков о помощи. И как только волк сумел поймать свою добычу, тогда поняла, что вместо подруги на самом деле была она, что и послужило толчком для быстро быстрого пробуждения.       С утра было болезненно привыкать к новой обстановке, а улавливать опять запах хвои и смолы казалось уже чем-то закономерным и приятным. Сынваль уткнулась носом в своё запястье, жадно вдыхая и прикрывая глаза. Казалось, лёгкий шлейф исходил от её кожи, но источник этого аромата находился даже не в хижине.       И сегодня в планах было осмотреть детальней лес и банально найти мох, чтобы определить, в какой стороне находился север. Хотелось найти и что-то для самообороны, вот только даже палка вряд ли станет оружием — разве что от жука какого. Настоящей находкой стал аконит, который — Сынваль читала — являлся настоящей отравой не только для людей, но и для волков.       Ким не знала, как именно она сможет использовать его, но упустить даже такую мизерную возможность навредить зверю не могла. Проходя по владениям Дремучего, девушка отмечала, что некоторые деревья будто имели свою историю. Осматривая рыхлые столбы, проводила рукой по коре, где были видны следы когтей, а на некоторых — непонятные символы. Один дуб отличался от всех остальных не только своим могуществом, но и тем, что на нём было высечено: сев на колени, Сынваль смогла различить голову огромного волка, что зловеще оскаливался. У него были красные глаза — возможно, даже нарисованные кровью, — а под хищником на стволе были выбиты трупы людей и животных и какая-то надпись на непонятном языке. Ким изучала этот рисунок настолько пристально и детально, пытаясь отыскать ответ на множество вопросов, вот только ответ между строк читался один: она окажется в числе этих трупов под лапами зверя.       Найдя в лесу тёплый источник, Сынваль даже усмехнулась: вымыться для неё было сродни подарку. Девушка поспешно начала расстёгивать рубашку, но на последней пуговице неприятный озноб снова окатил её тело. Никого рядом не было, но ощущение чужого взгляда липкостью тронуло голые участки. Сынваль на секунду зажмурила глаза, чтобы отогнать от себя мысли. Даже если за ней присматривал волк, то он являлся животным, и смущения не должно было быть. Как-то переборов внутренние зажимы и быстро скинув с себя одежду, Ким плюхнулась в воду. Раны немного покалывали, но мышцы быстро расслабились, и даже вечное напряжение внутри будто уменьшилось. Пробившиеся сквозь лесную чащу лучи солнца приятно ласкали кожу, а звук колыхающихся листьев будто напевал мелодию. Было так хорошо и приятно отключить голову, чувства, просто отдаться заполняющей её пустоте, потерять нить, связующую её с реальностью.       «Отдайся, дай себя поглотить. Целиком».       Голос приятно вибрировал в голове; так захотелось раствориться в нём и не думать о том, что для её же добра необходимо было собраться и не поддаваться. Всё нутро Сынваль призывало её откликнуться чему-то неизведанному, и ей самой безмерно этого хотелось. Сердце роптало из-за невозможности подавить чужой зов, оно желало скорее отдать себя призывателю. Внутри свербело, душа изнывала, тело наполнялось жаром, а разум будто заливался тягучим мёдом.       Ким через лёгкую пелену трезвого сознания поняла, что, не выходя из воды, для чего-то положила голову на плоский камень, как будто для того, чтобы ей отсекли голову. Не могла сконцентрироваться на вопросе, для чего всё это было нужно, — только на том, как приятно ощущать кожей нагретый солнцем гранит и отдаваться усталости. А когда она почувствовала стекающую по её щеке слюну, которая упала с пасти волка, нависающего над ней, осознание происходящего пробило насквозь.       Сынваль отскочила назад, рухнув с головой в воду, и, резко вынырнув, закашлялась, с паникой в глазах посмотрев на оскалившегося волка. Сердце сумасшедше барабанило; её тело вмиг накрыло чувством беззащитности и безвыходности. Обняв себя руками, прикрываясь, поджала губы, дрожа от окатившего холода, несмотря на тёплую воду источника.       Волк тем временем, будто лишившись какого-либо мышления, готовился к прыжку, его глаза были всё теми же, но будто окутанными сплошными инстинктами.       — Моё тело ещё не окрепло, — залепетала в панике Сынваль, чтобы предотвратить нападение, к которому готовился хищник. — И я не пыталась сбежать!       «Прочь в хижину!» — рявкнуло свирепо в голове.       Ким не думала даже возражать, поспешила выполнить приказ, лишь бы зверь поскорее покинул её. Вот только он продолжал пытливо наблюдать, отчего ей было ещё более страшно выныривать нагой из воды. Прикрывшись ладонями, несколько раз чуть не споткнулась о свои собственные ноги, при этом испытав столько стыда и унижения, что хотелось замертво упасть. Поспешно натянув рубашку и закутавшись в неё, не оборачиваясь, помчалась в хижину, слыша, как в голову еле уловимо прорывалось: «Беги быстрее, медовая».

***

      На пятый день пребывания в лесу Сынваль ощутила, как лесная клетка начала порабощать её изнутри. Вот она лежала под открытом небом на земле, усыпанной маргаритками, а тревожность, которую нашёптывал шум Дремучего, лишала воли. Возможно, из-за того, что она не согласна была подарить себя лесу, тот пытался насильно въесться в неё.       Волка она не видела, чему была безгранично рада, уповая на то, что его кто-нибудь убил. Девушка так красочно рисовала у себя в голове эти фантазии, что неосознанно начала верить в них. Вот только до тех пор, пока по утру не обнаруживала у дверей мёртвое животное с перегрызенным горлом, а на протяжении всего дня ощущала чей-то сдавливающий пристальный взгляд. На какие-то отчаянные поступки Сынваль не осмеливалась: последняя встреча с кровожадным хищником страхом впилась в её память. То, что волк мог контролировать её сознание и тело, усложняло планы побега. Единственным способом спастись из плена было отравление зверя, и только тогда появлялась маленькая уверенность в том, что она доберётся до деревни и ей никто не перегрызёт ей горло, хотя вероятность встретить других хищников была всё ещё велика.       Не отрывая взгляд от неба, Сынваль притронулась к укусу на плече и прошлась подушечками по загрубевшей коже на месте, что стало уродливым шрамом — напоминанием о том, кем она являлась в этом лесу: не просто пленницей, а добычей. Ким поскребла ногтями по шраму, надеясь его содрать, а на деле лишь оставляя свежие раны.       — Странно, что тебе позволено быть здесь, — внезапно прозвучал женский голос.       Сынваль тут же поднялась на локти, осматриваясь и не понимая, откуда исходил этот звук. Она так долго молчала и ни с кем не разговаривала, поэтому тут же закралось сомнение, что, возможно, ей просто послышалось. Девушка обратно не легла, ожидая, что её сомнения опровергнут. И как только она решила, что это всё было галлюцинацией из-за вечного одиночества, опять прозвучало:              — Ты настолько сильна, или просто под тотальной защитой? — из-за самого ближнего ствола выглянула девушка.       Её юное лицо имело очень нежные черты; белоснежная кожа переливалась блеском, как снег морозным днём под лучами солнца. Выражение её лица казалось холодным, а тёмные глаза — застеленными пеленой равнодушия, хотя очень тщательно рассматривающими Сынваль. Волосы у девушки были необычного пепельного цвета, уложенные гладкими длинными локонами. Хрупкая, с утончённой шеей и кистями рук — всё, что можно было рассмотреть из-под длинного белого сарафана. Девушка была будто не из мира сего, поэтому её фантастическая внешность завораживала и лишала дыхания, выбивая его из колеи.       — Вроде, язык он у тебя не отнял, так почему молчишь? — насмешливо хмыкнула незнакомка и, подняв подол платья, стала аккуратно преступать босыми ногами через маргаритки, чтобы ни одну не затронуть. — Или же ты гнушаешься со мной говорить? — неожиданно предположила девушка, остановилась и подозрительно сощурила глаза.       — Я… нет, — хрипло прокашлялась Сынваль, приняв сидячее положение. — Я не ожидала, что здесь ещё есть кто-то из людей, кроме меня, — залепетала, понимая, что девушка была сфокусирована больше не на её словах, а на смятых цветах, на которых лежала Ким.       — Я пришла посмотреть твою рану на животе, — заявила блондинка и сняла с плеча маленькую плетёную сумку, опуская её на землю и следом приседая на колени напротив Сынваль.       — Ты знаешь, где моя деревня? — с надеждой всматриваясь в лицо незнакомки, ища в ней ниточку спасения, спросила Ким. — Сможешь мне помочь выбраться?       — Ты хочешь вернуться обратно? — удивлённо приподняла брови незнакомка и за секунду нахмурилась. — Я не пойду против воли Волка, — отрезала категорично, давая понять, что не намерена больше об этом говорить, и без какого-либо разрешения начала расстёгивать рубашку Сынваль, чтобы осмотреть рану под повязкой.       — Тогда я умру, — прошептала одними губами Ким, смотря куда-то сквозь девушку.       — Будь покорной, и он не погубит тебя. Будь сильной, и он захочет оставить тебя себе, — как мантру проговорила девушка, а Сынваль физически невыносимо было слышать горькую реальность. Она не хотела смиряться с такой судьбой, это было выше неё. — Больно? — удивлённо спросила блондинка, когда при снятии повязки ощутила, как на руку упала чужая слеза.       — Внутри больно, я хочу к семье, — промолвила Сынваль, смахнув ещё одну одинокую слезу и пытавшись запереть в себе прорвавшую грусть.       — Говорила ему я, — цокнула языком незнакомка, покачав отрицательно головой, — что люди — привыкшие жить в воле и затравит он твою бедную душу своим пленом.       — Скажи ему, что я не нужна ему, от меня нет смысла! — схватив за руку девушку, в отчаянии взывала Сынваль, чтобы затронуть сердце холодной незнакомки, но та лишь вырвала свои руки из чужих, концентрируюсь на том, зачем явилась.       — С тебя? — насмешливо бросила и, достав какую-то баночку с мазью, начала наносить её на почти затянувшуюся рану. — Это с меня никому смысла нет, а вот ты… Ты большая ценность сейчас в Дремучем, и твоё счастье, что тебя учуял Велиар.       — Велиар? — непонимающе произнесла вслух Ким, словно пробуя на вкус чужое имя.       — Велиар означает не имеющий жалости, проклятый, несущий в себе одичалость с рождения. Настоящее имя Волка не всем надлежит знать, — объяснила девушка и, незаметно осмотревшись по сторонам, еле слышно добавила: — Только доверившему свою жизнь зверь готов будет открыть имя сущности, то есть души. Если кто из врагов прознает о настоящем имени, для Волка это может обернуться страшными муками. Ранее охотники выжигали их на своих серебряных кинжалах и стрелах, и как только оружие протыкало шкуру зверя, наступала страшная смерть в ужасных агониях.       Незнакомка не подозревала, что каждым новым сказанным словом сё больше обрекала Сынваль на мысли о безысходности. Желания говорить исчезло, даже если это был последний шанс пообщаться с человеком. Но несмотря на свой апатичны вид, в мыслях Ким кишели идеи, как ей выйти из ситуации, откуда, казалось, выхода не было.       — Велиар к тебе завтра придёт. Рана твоя уже как царапина. Благодаря крови волка всё зажило быстро, — незнакомка сама начала застёгивать рубашку Сынваль, видя, какие у неё были безжизненные глаза. — Я, возможно, принесу тебе одежду. Если он позволит.       — Принеси мне лучше нож, — грустно усмехнулась, выдернув из чужих рук свою верхнюю одежду.       — Глупая ты, если думаешь, что способна убить его.       — Глупа ты, если думаешь, что я ему отдамся.       Обменявшись любезностями, блондинка опять будто впервые посмотрела на Сынваль — непроницательный взгляд скользнул по метке на плече, отчего она лишь поджала губы.       — Гордость — вот, что тебя погубит, — твёрдо прозвучал приговор девушки, и подхватив свою сумку, она поднялась с места, быстро удаляясь, чтобы Волк не принял за ослушание её задержку.

***

      Плетя венок из сорванных цветов, Сынваль старалась отвлечься от мыслей, которые уносили её в родную деревню. Она не знала, сколько перепортила лесных цветов, но только таким способом ей удавалось успокаиваться. Девушка, которою к ней вчера отправил волк, однозначно это не одобрила бы и даже, возможно, забрала бы обратно все платья, которые оставила утром на крыльце хижины. Взяв цветок, отличающий от остальных, Сынваль прокрутила его в пальцах, лучше рассматривая. Белладонна. Дедушка как-то рассказывал об этом красивом, но ядовитом растении. При воспоминаниях о дедушке девушка, поджав губы, без прежнего энтузиазма продолжила плести. Одно радовало: слёзы уже не текли ручьями, будто она их за все ночи уже успела выплакать.       Часто яркими вспышками в её воспоминания врывалась Хари. Не было ни дня после её смерти, когда она не вспоминала бы подругу, но именно в Дремучем все слова и действия Шин принимали совсем другой смысл. В том, что подруга связалась с волком, сомнений не было, но как она могла проникнуться чувствами к животному? Это никак не укладывалось в голове Ким. Хотя зная то, что зверь мог проникать в сознание, любой исход был возможен. Если пленившее её чудовище в состоянии сотворить такое и с ней, то лучше бы тогда в руках Сынваль оказаться ножу. Смелость для отчаянного поступка по отношению к себе у неё вряд ли найдётся, но вспороть брюхо волку она точно попытается.       В это время зверь стоял от неё неподалёку, украдкой наблюдая за хрупкой человечкой. Несмышлёная, никчёмная, убивающая в своих мыслях его самыми изощрёнными способами, а на деле при виде него дрожащая, как осенний лист. Глупое создание и пугливое: то от ползучей твари перед ногами визжит на весь Дремучий, то из-за своей неуклюжести умудряется в источнике ногу порезать. Вот только какой дух внутри выкован: за пеленой её страха — он чуял — веяло упрямством, гордостью и юной смелостью. Зверь к ней присматривался, оценивал, примирял её тельце к своим клыкам, что безумно подогревало аппетит. Но был этот проклятый запах, который стопорил кровожадность, отводя её на задний план, ведь… Вгрызаться в эту нежную плоть? Нет, вылизывать да и только.       Волк омег так ярко не чуял с того самого момента, как утратил обоняние — чтобы ощутить самок, ему шкуру нужно было прогрызть и уткнуться носом в загривок, а эта дрянь смердела только так. Тонко, еле уловимо, не приторно, потому что ещё не раскрытая была в качестве Избранной. Оборотень не мог даже вообразить, что будет, когда полностью проявится её запах. Хотя что там воображать? Разорванное в клочья тельце — главное, успеть до этого добиться того, зачем он её заманил в Дремучий.       Волк противился её запаху, потому что видел влияние, которое он оказывает на альфу. Поэтому он вырвет с корнями её смрад или, если понадобится, окончательно лишит себя обоняния. Он просто оголодал и давно не ощущал насыщения, а этот запах мёда, что стягивал его внутренности… Волк не позволит взять себя под этот флёр. Это он её поглотит первым, как только она станет непригодной и никчёмной, как все обычные люди, несущие в себе ценность куска мяса. Вот тогда он впустит её в себя, но лишь для того, чтобы опустить в вечный мрак.       «Мою шкуру традиционным ножом не пропороть», — Волк потревожил одиночество медовой, учуяв, что палитра её эмоций дрогнула и запахло тревогой.       Венок уже лежал на земле, а руки девушки мелко задрожали, и, крепко сцепив их в замок, Ким обернулась через плечо, увидев, как медленными и уверенными шагами ступал к ней зверь. Сынваль непроизвольно дыхание затаила при виде мощного волка, и открытая уязвимость пробежалась электричеством по всему телу.       «Серебряный нож, пропитанный аконитом, проткнёт, — подсказал верное направление зверь. — Не стоило ведьму заклинать, я тебе его и так в руки дам».       — Вы читаете мысли, — охнула Сынваль, повернувшись обратно, оказавшись не в состоянии выдержать хищный взгляд, и зациклилась на том, чтобы выбросить из головы все мысли, что ей могут навредить.       «Достаточно коснуться твоих глаз. Открытые и беззащитные — всё мне выкладывают,» — он скорее прорычал обозлённо — может, потому, что она скрыла свои пугливые оленьи глаза от зверя, которые были не меньшей усладой для него.       Но от того, как от его рыка тонко задрожали её плечи, захотелось уткнуться мордой в человечку и ощутить вибрацию, колотившую сердце, вот-вот готовое разорваться у его лап.         Девушка не оборачивалась, сжимала сильнее пальцы, и когда зверь выдохнул ей в макушку, ощутил, как вспотели у неё ладошки, а она на пару секунд забыла, как дышать. Волк знал влияние своей сущности, подавлял не просто так собой — чтобы только при мысли о побеге вся каменела, как сейчас.              — Зачем я вам? — робко сорвалось с её губ.       Зверь не спешил давать ответ, словно сам не знал или не мог определить, что лучше будет огласить из всего списка, или будто просто боролся с желанием откусить ей голову. Морда волка неожиданно появилась по левую сторону от её головы — настолько близко, что девушка могла разглядеть даже красный глаз, который будто в самую её суть смотрел, примеряя, какой кусок души лучше оттяпать.       «Угодна Волку, одичалому, — прозвучал ответ, что почувствовался на языке привкусом алчности. — Человечка, избранная Луной, способна подбираться к разуму, проникать в него и призывать», — с неким восхищением зверь обошёл Ким, присаживаясь перед ней.       — Я совершенно не понимаю, о чём вы говорите, — проговорила Сынваль и опустила глаза вниз, но Волк распознал, что не от покорности было данное действие. У медовой по венам бежал не только страх, там примесь такого отвращения и вражды плескалась. — Мне кажется, вы ошиблись, я не в состоянии ничем помочь вам.       «То бишь ты изрекаешь, что альфа не смог распознать Избранную?! — недовольно прорычал, грохнув тучной лапой по земле, не понимая, как нахалка могла усомниться в нём. Сынваль рефлекторно отклонилась назад, оперевшись ладонями в землю за спиной. — Несмышлёна, слепа и глупа, как щенок, — рыкнул, наклонившись к ней и сощурив глаза. — Что тебе вообще видано о своей силе?!»       — Выходит, что действительно глупа, потому что я не понимаю, что вы имеете в виду, — нахмурившись, через зубы ответила девушка, сжимая в кулаках траву.       Волк отклонился назад, гордо держа грудь и слегка уловимо шевеля носом, чувствуя, что у медовой вся глотка была забита оскорблениями в его сторону. Неожиданно для Сынваль зверь, поднявшись, развернулся, цепляя её тело массивным хвостом, как бы приказывая идти за ним. Подчиняться вот так, по одному взмаху хвоста, совсем не хотелось, но быть после притянутой клыками Ким не желала ещё больше. Подскочив на слегка дрожащих ногах и расправив ладонями подол платья, девушка босиком подбежала за уходящим зверем.              «Луна избирала человеческих самок, наделяла их особым даром — проникать в разум и совращать собой хуже любой омеги, — прозвучало в её голове, когда она поравнялась со зверем, при этом держа безопасную для себя дистанцию. — Никто из простых людей не способен вынести Волка, но только не Избранные Луной. Они сильны, в состоянии достучаться до разума во время полной Луны. Сущность зверя таким покоряется, хотя, может, это их запах больше сводит с ума, мне не веданы те времена. Люди давно провели границы, более двухсот лет уже прошло. Избранных стало меньше, Луна давно никого не выбирала, связь была потеряна, и такие, как ты, стали небылицей. Скажи мне, сколь давно ты чуешь наш зов?»       — С детства. Сколько себя помню, — обдумав, тихо выдала Сынваль, будучи не в состоянии полностью переосмыслить слова волка, и хмуро посмотрела себе под ноги.         «Сколь ты юна?»         — Мне двадцать два.         «Значит, это ты родилась в растущий серп, — задумчиво прозвучало в голове, и вертикальные зрачки зверя сузились ещё больше, осмотрев девушку. — Я не единожды ведал тонкую нить силы, тянущуюся к деревне, но учуял твой запах недавно. Любопытно, скольких ты ещё сумела собой совратить».       — Я никого не совращала и не хотела привлекать ничьё внимание! — в сердцах вскликнула Сынваль, остановившись.       «Так почему твоя сущность тосковала? — волк резко наклонил свою морду к ней, глаза его пытливо сосредоточились на ней. — Почему зрила в лес и желала быть призванной?»       — О какой сущности вы говорите? — покачала непонимающе головой девушка, словно стряхивая с себя рой возникающих вопросов.       «То, чем тебя одарила Луна: твой запах и сила, которая сочится в тебе, — я ведал её, она заперта, но не тобой, а кем-то. Она рвётся наружу, чувствует себя дома, откликается альфе, — не понятные Сынваль вещи толковал зверь и так вкусно приговаривал, будто это должно было повлечь её желание».       — Когда я помогу вам, отпустите меня в деревню? — несдержанно выдала самый главный вопрос Сынваль, на что волк, снова отвернувшись от неё, продолжил свой путь, грузно передвигая лапами и не торопясь ничего пояснять.       Видимо, Ким ответ вряд ли понравится: беспросветность тянулась мёртвой тенью за ней в этом лесу — очевидность, которую не хотелось примерять посмертно на себе.       «Вам не просто так не велено появляться на нашей территории. Кто окажется здесь, во владении Дремучего, станет достоянием того, кто поймает его первым. Избранные останутся заточенными в лесу, если переступят границу. Здесь им место, таков закон».       — Я помогу и в благодарность получу вечное заточении, а может и смерть? — горько хмыкнула Сынваль, обняв себя руками, и посмотрела на север, куда вечно стремилось её сердце и тянулся взор, где по её предположению располагалась деревня.              «Оставлю себе, медовая, — волк остановился на склоне горной бушующей реки и повернул морду к Ким, слишком пронзительно уставившись ей в глаза. Сынваль испытала едва знакомое чувство, точно такое же, которое ощутила на заднем дворе дома, когда кто-то так же беспринципно трогал её тело глазами, и то же жуткое состояние, что наступало по ночам, сковывая тело тянущимися когтистыми руками. — Беречь буду, услаждать и насыщать — это лучшая участь для тебя».       — А в Девятую полную Луну раздерёте? — фыркнула Сынваль, приподняв брови, и, покачав отрицательно головой, попыталась сбросить с себя фантомные ощущения. — Я не глупая, как вы говорите, помню ваши угрозы и хоть мысли не читаю, но вижу, что лишь вопрос времени, когда захотите мною перекусить. Итог у меня в Дремучем один, и он мне не по душе, — горестно выдала, ощущая громадную тоску на сердце. Дурно было, хотелось то кожу с себя содрать, то просто громко зарыдать, чтобы освободиться из оков плена.       «Что угодно тебе, медовая? — подошёл близко, дыша прямо в лицо, а ноги Ким вросли в землю, будто трава их окутала, и ни отвернуть голову, ни отвести взгляд не было возможности. — Всё дам, только не волю. Забудь о деревне, твой дом теперь здесь, подле меня. Коль ты познаешь свою силу, то в состоянии будешь подавить меня и сбежать. Черту, что проведена вдоль вашей деревни, никому из Волков не перешагнуть, на нём запечатан барьер, а ежели такое случится — будет объявлена война. Ты ценна, но не столь».       Волк был коварен, грамотно излагал слова, давал мнимое право выбора, но, помимо всего этого, Сынваль ощущала, что глумился над ней. И девушка хотела доказать, что это она посмеётся, когда оставит зверя за чертой границы и без своей головы в его пасти. Эти мысли радостно отозвались в ней, снова увидеть близких впервые показалось чем-то осязаемым. Опустить руки и не искать лазеек было худшим раскладом, уделом слабых. Может, она не такая уж сильная и смелая, но самое время было ей становиться, когда в реальности напротив находились такие безжалостные глаза.       — Сколько нужно времени для обучения? — впервые оживленным голосом спросила девушка, и показалось, что даже глаза её тронул искренний блеск.       «Зависит от тебя, медовая».       — Меня зовут Ким Сынваль, — почти не раздражённо исправила. — Что мне нужно делать?              «Для начала — затворять разум и прытко бегать».       — Бегать? — удивлённо переспросила.       «Чтобы выжить, когда Луна призовёт Волков. Затворять свой разум, скрывать запах и ловко бегать — залог твоего выживания здесь».       В голове Ким опять всплыл образ Хари, когда за день до смерти подруги Сынваль пыталась её догнать. Возможно, Шин тоже обучали? А может, ей  встретился на пути этот зверь, и Сынваль ожидала судьба Хари, уже запустив механизм отсчёта, когда её истерзанное тело вынесут в деревню.              — Когда начнём? — поинтересовалась Сынваль, отогнав от себя неприятные мысли.       «Сию минуту», — волк тут же бездушно толкнул её тело мордой, и, не удержав равновесия, Ким свалилась в горную реку, больно ударившись рукой о выпирающий камень.       Ледяная вода обдала хрупкое тело девушки, челюсть свело, и внутри всё на секунду парализовалось. Вынырнув, Сынваль хотела ухватиться за берег и выбраться на сушу, но за секунду в голове смело все её «хочу». Она так и замерла, смотря в никуда: что-то удерживало, варварски вырывало из неё все связные мысли, сжигая их дотла и беспамятно рассеивая. Волк будто вошёл в разум, пустился по всему телу, блокирую сознание. Он забрать что-то хотел, лишить рассудка и независимости, управлять ей, как тряпочной куклой. Нашёптывал, что он — главная истина в этом мире; что если она отвергнет Волка, то потеряет путь к кислороду, его слова — всё, его воля — самое ценное.       Неправильно, что у Сынваль губы синели от холода, что она продолжала оставаться в ледяной воде, но чужие желания казались такими сладкими для неё, хоть и отчётливо было понятно: она сама себе не подвластна. Зверь внутри всё обхаживал, ласкал, приручал, и девушка стояла у тонкой грани, стремилась прыгнуть в обрыв, где огромная пасть поджидала на дне и жаждала проглотить. Но тонкая, едва заметная нить не позволяла этого совершить, Сынваль попыталась за неё ухватиться и вроде даже на шаг отступала от пропасти, но не надолго.       Ким успевала лишь взглянуть в бессердечные глаза зверя перед тем, как её собственные пальцы сомкнулись на шее и она собственноручно начала себя топить. Ким понимала, что если не выдворит чужака из своего сознания, то буквально через считаные секунды окажется утопленницей. Сынваль прощупывала, где он прятался, пыталась найти чужое и избавиться от него. Зверь будто был в каждой части неё и одновременно нигде, нашёптывая, уговаривая отдать полностью власть над собой ему. Ким, вроде, понимала, где он в её сознании прячется, а вот прогнать его никак не могла: воздуха так катастрофически не хватало и сил бороться не было.       Вмиг Сынваль ощутила, что её руки ослабли, а тело стало вновь подчиняться: зверь сам отступил. Из последних сил вынырнув, девушка жадно схватила ртом воздух. Выбравшись на сушу, легла на траву, став надрывно откашливаться и чувствуя, как кожа на шее горела от удушения, а промокшая одежда была слишком тяжела для её ослабевшего тела.       — Безжалостное животное, — хрипло процедила сквозь зубы, приподняв голову на зверя, совсем не думая больше уважительно обращаться, — ты меня чуть не утопил!       «Не изрекай дурь, не потопил же, — удивлённо прозвучал в голове голос волка, а в конце даже как-то обозлённо. — Находясь на грани смерти, сила должна пробуждаться, дабы уберечь, — Сынваль от этого объяснения легче не стало. Поднявшись на ноги, Ким злобно выжала подол платья, будто бы в нём все беды заключены были. — Слабая ты, медовая, не в состоянии вытворять из разума, поэтому лучше ставить сразу барьер, чтобы не нужно было бороться».       — Так объясните, — раздражённо проворчала Сынваль, обернувшись к зверю, что уже стоял в сантиметрах от неё, поэтому потупила взгляд в землю и принялась волосы выжимать. — Не нужно сразу меня истязать.       «Ты поняла, что нужно делать и в верном направлении двигалась. Теперь нужно, чтобы ты разум затворяла, а для этого ты должна сосредотачиваться на себе. Наедине пробуй, от Дремучего закрывай себя, потому, что ты открытая, вся тварь к тебе и лезет».       — Потому и вы ко мне лезете? — фыркнула Сынваль, приподняв бровь, замечая, что зверь не смотрел ей в лицо и будто даже не слышал.       Ким непроизвольно проследила за взглядом волка и опустила глаза на свою грудь. Из-за того, что её платье промокло, всё просвечивалось, поэтому она поспешила обнять себя за плечи и попятилась назад, ощутив, как жар стыда покрыл щеки, и растерянно заморгала, чтобы сбить пелену неловкости.       «Чего краснеешь, человечка?» — прозвучало издевательским тоном, и хоть мимика у волка отсутствовала, но он как будто гадко усмехался. — Гадаешь, посмею ли я возжелать тебя?» — озвучил зверь опасения девушки, из-за чего кончики ресниц у неё задрожали, и речная вода, скопившая на них, разбилась о землю.       — Прекратите, мне отвратительно, — и скривила губы, отводя взгляд, пытаясь отграничить себя от подступивших мыслей.       «Отвратительно?» — удивлённый вопрос ударил Сынваль под дых, после чего мышцы налились усталостью, и удравший запах смолы и хвои так ярко стал ощутим, что захотелось обмотать им шею и умолять удушить, чтобы заглушить здравый рассудок.       Волк не просто заполнял пространство — он проталкивался внутрь, подогревал кровь и колыхал внутренности. Велел подчиниться, желал под свою волю подмять. Сынваль не просто слабела перед ним — она становилась ничтожным насекомым, которое он громадной лапой мог легко прибить. Из последних сил Ким заставляла себя дышать не рвано, взять под контроль выпрыгивающее сердце и прочистить голову. Девушка как в опьянённом дурмане тянулась к Волку, стоя от него в ничтожных сантиметрах. Склонила голову в сторону, онемевшими кончиками пальцев забирая мокрые локоны, открывая и предлагая шею. Ощущала, как жилка пульсировала, как извиваться хотелось от того, что её окутывало неимоверное желание утолить неизведанную жажду. Как только Ким почувствовала на шее массивный горячий язык, с её губ сорвался жалобный скулёж, и весь этот дурман разбился утробным рыком:       «Теперь можешь бежать, медовая».