Одичалый

      Оплакивать Шин Хари стало чем-то рутинным для Сынваль. Каждый день она ходила к тому месту на границе леса, где в последний раз видела подругу, что одержимо мчалась в глубь Дремучего, не отзываясь на её оклики. Ким садилась на большой камень возле предупреждающего об опасности знака и, всматриваясь в густоту лесной чащи, горько всхлипывала, утирая после слёзы запястьем, постоянно умоляя подругу вернуться и никогда не переходить через границу этого проклятого места. Девушке хотелось сжечь дотла лес, вырубить каждое дерево и сровнять всё с землей, вырвать изнутри всю боль и захоронить там. Вот только сам Дремучий по частичкам кремировал её саму, позволяя вдыхать окружающий его воздух, и Сынваль слишком поздно осознала, что он заманивал её, очищая мысли и не позволяя оторвать от себя взгляд. Возможно, он тоже горевал вместе с ней, призывал не серчать и вместе с этим влёк изведать его. Ким уходила с головой в эти зыбучие ощущения, растворялась в вязком внушении, что там, где-то за вековыми стволами деревьев, скрыто её утешение.              — Ты что, чёрт побери, творишь?! — когда Сынваль грубо тряхнули за плечи, пелена отрешённости покинула её тело, и оно наполнилось тревогой.              Перед ней стоял разъярённый Чимин, бегающий взглядом по её лицу: она практически переступила границу леса, даже не заметив этого. Дремучий за его спиной утих, затаился под почвой земли и лишь угнетённо лицезрел. Ким набрала полную грудь воздуха, чтобы выдохнуть переполняющие её эмоции: от глубокой растерянности до неописуемого раздражения. То ли из-за того, что Чимин её остановил, то ли потому, что не смог так же уберечь Хари. Сынваль не знала ответа ни на что, она просто запуталась.              — Даже не думай ступать в Дремучий! — твёрдо приказал Чимин.              — Не тебе мне указывать, что делать, — буркнула девушка, передёрнув плечами, чтобы скинуть мужские руки, но хватка стала только сильнее и чужие глаза налились яростью.              — Ты права, — холодно заявил Чимин, вмиг отпуская, прошивая холодным взглядом каждый сантиметр её лица. — Пока что я тебе не указ, но когда придёт время для моей воли — ты не посмеешь даже глядеть в сторону Дремучего и тем более желать его, как твоя тупая подружка, — мерзко выплюнул последние слова парень.              Сынваль не задумываясь влепила Чимину пощёчину, выплеснув весь скопившийся гнев. Пак замер с откинутой в сторону головой, желваки заходили на его скулах, выдавая всю степень негодования, а после он ткнул языком в покрасневшую щеку, спрятав сжатые кулаки в карманы штанов.       — Не смей о ней так говорить! — через зубы прошипела девушка, угрожающе ткнув указательным пальцем в грудь парня.       — Она ослушалась закона, — безэмоционально отрезал Чимин.       — А я, Чимин? — тихо прошептала Сынваль, видя, как парень весь напрягся. — А если я ослушаюсь, как Хари? — сдерживая раздирающий её душу всхлип.       — Я не позволю тебе разделить её пропащую судьбу.       

***

      Сидя на старом, покрытым мхом пне, Сынваль сдерживала жалостное айканье, пытаясь вынуть занозу, врезавшуюся в пятку ещё вчерашним днём. Волк каждый день изнурял девушку бегом, из-за чего её ступни были практически в кровь истерзаны, и боль была вечным их спутником. Практиковаться в этом девушке совсем не нравилось, потому что именно в такие моменты она ощущала себя загнанной добычей, которая по итогу должна была стать нанизанной на острые клыки.              Зверь, догоняя её, всегда угрожающе клацал зубами, приподнимая носом подол платья, а однажды, догнав Сынваль, чуть вовсе не содрал с неё лёгкую ткань, видимо, потешаясь забавным визгом. Быть пойманной означало быть небрежно поваленной на землю, поэтому синяки на женском теле появлялись часто, и разок даже опасливо хрустнула ключица, из-за чего волк разгневался, будто она была виновата в своей хрупкости перед ним. Зарычал он тогда страшно, топнул тучной ногой и моментально убежал, пока Сынваль бросала проклятия ему вслед, потирая ключицу и из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от боли и досады.       Найти общий язык, прощупать почву, втереться в доверие и попытаться опять провести переговоры — стоило бы. Вот только отсутствие жалости в звериных глазах останавливало, а если Волк начинал смотреть не просто на неё, а в неё, вытягивать прямиком душу и раскладывать её под своими лапами, пуская на них слюну, то отпадало всякое желание какого-либо диалога.              Перед началом каждодневных тренировок пленитель Сынваль опять начинал говорить непонятные вещи, настаивал отдаться, позволить собой овладеть, стать его велением, на что она повторяла один и тот же ответ: «Никогда». После этого все две недели тренировок волк был немногословным, практически незаинтересованным, ведь ясно давал понять, кем Ким являлась — обычным сосудом, из которого он хотел вытянуть то, зачем заключил её в свой плен.              Зверь настолько был одержим этим, что не думал даже о том, что за время интенсивных тренировок она могла стать истощённой. Кажется, только Сынваль заметила свои посеревшие глаза и исхудавшее тело. Она ни разу не прикоснулась к убитым хищником животным, которые каждое утро красовались у неё на крыльце.              Несмотря на то, что Ким просила волка не убивать для неё зверей, тому было всё равно на её просьбу, и его не остановило даже то, что она вместо того, чтобы их есть, закапывала на заднем дворе хижины. Вчера, когда у Сынваль на ровном месте потемнело в глазах и закружилась голова, она свалилась на колени. Кажется, зверь впервые осознал, что для человеческого тела такие нагрузки были чересчур тяжёлыми, поэтому ей было позволено сегодня отдыхать.       У девушки не было времени расслабляться, ведь чем быстрее она разберётся, что внутри неё скрыто и как это работает, тем быстрее появится шанс выбраться. Больше всего времени она уделяла медитации: интуитивно и по подсказам зверя уходила в себя и пыталась ощутить всё в радиусе нескольких метров. Ей удавалось концентрироваться на Дремучем, буквально чувствовать, как дышат деревья, и касаться эмоций животных, находившихся неподалеку. Моментами она даже слышала, как сам лес нашёптывал ей что-то: то о симпатии своей клялся, то твердил о том, что Волк её загубит.              Сынваль, закрывая свои глаза, пыталась пробираться в разум животных, направлять их к себе, и у неё даже получалось, вот только вместо пушистого зайчика или птицы она обнаруживала перед собой змей, которые после её испуганного вскрика моментально уползали.              Волк же говорил, что если она могла призывать хладнокровных, то это говорило о крепнувшей в ней силе, и требовал, чтобы она пыталась подчинять своей воле и их, а не бежать от страха при виде того, кого призвала.       Всё же, вынув занозу из-под кожи, Сынваль, сложив ноги в позе лотоса, закрыла глаза, чтобы помедитировать. Она слушала мягкий порыв ветра, который нёсся вглубь; чиркала кору пня, покрытую мхом, и поддевала сырую землю после недавнего дождя. Первым, с чем она столкнулась, — бьющееся от страха сердце животного, но зацепиться за него не удалось, её будто вынуждало что-то пойти дальше.              То, во что она врезалась, так сильно резануло по вискам и физически сдавило внутренности, что она моментально открыла глаза, ожидая увидеть какое-то гадкое ползучее животное, но, не заметив ничего, провела глазами дальше.       У горной реки, где солнце пробивалось сквозь уходящие тёмные тучи, располагались небольшие скалы, и на одной из них восседал человек. Статный мужчина, опираясь ладонями позади себя, с подогнутой правой ногой, подставлял своё лицо солнцу. Черты его лица были высечены будто из той самой породы камня, на котором он сидел, — дикой и неотшлифованной. Мокрая белоснежная кожа переливалась кристаллическим сиянием из-за ласкающих её лучей, придавая ему некое величие и благородство. Тёмные промокшие волосы были забраны назад; с их кончиков на тело, налитое будто сталью, стекала вода, и всё было бы ничего, если бы мужчина не был абсолютно голым.       Сынваль это не сразу осознала, но как только поняла это, стыд покрыл её лицо и она шелохнулась, чтобы отвернуться, но мужчина открыл глаза, и их золотистый окрас вонзился в неё, а его ухмылка будто говорила о том, что внимание её было давно учуяно. Спрыгнув с пня, не оборачиваясь, девушка начала быстро перебирать ногами к хижине, а как только отошла на приличное расстояние, обернулась и, никого не заметив, сорвалась на бег. Она слышала лишь собственное сбившее дыхание и хруст веток под стопами, но ощущение, что кто-то был позади неё, основательно вонзилось в позвонок. Осознав, что двигалась совсем не в том направлении, девушка, забежав за массивный столб дерева и опёршись на него спиной, выглянула, пытаясь найти преследователя. Не обнаружив никого, повернулась и, откинув голову, прикрыла глаза, чтобы успокоить своё дыхание.       — Почему убегала, медовая? — знакомый голос прозвучал уже не в голове, лизнув её слух.       Внутри Сынваль что-то хлёстко оборвалось, выбивая почву из-под ног. Открыв глаза и прижавшись сильнее к дереву, Ким уставилась на того самого мужчину, что до недавнего времени сидел на камне у реки, а сейчас стоял неприлично близко к ней, опираясь своими руками рядом с её головой. Ей пришлось приподнимать голову, чтобы рассмотреть нечеловеческий окрас глаз, которые так знакомо прожигали в ней дыры, кусал и жалил, ставя на каждом сантиметре девичьего тела метки. От такого бесчестного внимания кровь в жилках вскипала. Сынваль нервно сглотнула, потому незнакомец был будто необъятным, от его тела веяло мужеством и влекло бедой, а в его глазах плескалась животная дикость, измазывающая женское тело.       — Настоль страшен для тебя в любом виде? — выгнув бровь, насмешливо прохрипел мужчина и наклонился ближе к Ким, обдавая её щеку жарким дыханием, на что она резко отвернула голову в сторону. — Глаза свои робкие уводишь, небось, опять начнёшь изрекать, что отвратен?       — Это вы? — робко выдохнула, вонзившись ногтями в кору дерева.       — Я, — спокойно ответил мужчина, а вот рука его жёстко схватилась за девичий подбородок, поворачивая её лицо обратно.       Волк смотрел на неё, будто заново оценивая, под иным взглядом; поглощал её своим необъятным аппетитом, а Сынваль пыталась смело смотреть на него снизу верх, пока сердце её грохотало в груди, не находя покоя, и грозило разорваться в клочья. В животных глазах отзеркаливалась её уязвимость, незнакомое для неё смятение, отчего её тело оцепенело и она буквально забыла, как правильно дышать, и правильно ли вообще дышать при нём.              Мужская хватка ослабла, оставляя после себе лёгкое покраснение; неприятная шероховатость кончиков чужих пальцев прошлась вниз по шее, заставляя Сынваль замереть, затерять свой взгляд где-то на мужском подбородке. Зверь опустил руку к ключице, которую, думал, недавно сломал, огладил тонкую выпирающую кость, размышляя, в состоянии ли она была раскрошиться под его натиском. Хотя, если судить по грохочущему в чужой груди сердцу, именно оно в первую очередь не выдержит. Волк прошёлся по хрупкому плечу, накрывая его полностью ладонью, сильно сжал, ощущая, массируя пальцами кожу, завораживающе смотря на то, как он мог отведать её собственноручно.       — Бархатная, — удовлетворённо заключил, но в секунду из-за чего-то злобно нахмурился, сверкнув своим хищным прищуром в глазах. — И дрожишь всё так же, — злостно выдохнул через нос. — Почему не мил тебе? Что же чаемо сердцу человеческому?       Сынваль зажмурила глаза, призывая своё тело подчиниться, сдвинуться и хоть как-то отреагировать на то, что зверь дальше продолжал своё обследование. Прошёлся пальцами меж грудей, по солнечному сплетению, где всё у неё болезненно сжалось. Опустился к низу живота, ненадолго останавливаясь, чтобы после уйти ладонью вбок, по бедру и к подолу платья, поддевая его и легко приподнимая вверх.       — Сколь великое по силам тебе, ежели я пленился тобой, слыша лишь запах твой? — рассуждал мужчина и смотрел так, что сердце буквально таяло, готовое стекать по грубым рукам.       — Прекратите, мне противно, — всё же сумела выдавить из себя Сынваль, за что сразу поплатилась: на её шее сомкнулась крепкая хватка. Волк поднёс нос к её лицу, вдыхая, но уткнуться ей в щеку себе не позволил, лишь гладил большим пальцем жилку на девичьей шее, пока она скребла пальцами мужскую руку, ощущая нехватку воздуха.       — Дрянь! — изрёк рыком, выпустил Ким из своей хватки и сразу скрылся.              Сынваль, положив ладонь на пылающую кожу шеи, слыша уже отдалённый массивный топот и чувствуя своё быстро стучащее сердце, скатилась на землю, приходя в себя. Она крупно задрожала, обняв своё тело руками, ей хотелось истошно зарыдать: от обращения к себе, от неумения защитить себя, от того, что находилась в заточении Дремучего. Но из-за внутреннего оцепенения лишь пустым, нечитаемым взглядом смотрела перед собой, а вокруг неё царила тоска — горькая, как полынь.              С каждым днём её сердце ожесточалось, а чувство одиночества высекло в ней болезненное опустошение. Нехватка дома очень сильно почувствовалась именно в эту секунду — безумно захотелось к родным, под семейное крыло, чтобы оттаять и возродить себя.       Ощутив на ментальном уровне, что была не одна, Ким резко подняла глаза и столкнулась взглядом со стоящим неподалёку щенком, который радостно смотрел на неё, игриво размахивая своим хвостом.       — Ты… — совсем безрадостно и словно в шоке выдохнула Сынваль, из-за чего Волчонок замер и прижал уши, ощущая тонну неприятных эмоций. — Я с тебя шкуру спущу! Если бы не ты!.. — она резко подорвалась на ноги, а щенок прытко шмыгнул в сторону, оглядываясь на бегущую за ним девушку.       Ким замедлила свою погоню лишь тогда, когда увидела, куда мчался серый волчонок.              Небольшая хижина была покрыта плющом — даже крыша, — но, несмотря на это, в отличие от того места, где жила она, этот дом выглядел одомашненным. У дверей стояли ведра воды и свежевылепленные кувшины — точно такие, какие проносила ей ведьма; рядом с лачугой между деревьев висела тугая верёвка, на которой сохли вещи. Предполагаемая хозяйка дома оказалась неподалёку — она сидела на траве со старой стиральной доской, о которую тёрла платье, очень похожее на то, что приносила ей. В окружении лесной жительницы находилось три щенка разных окрасов шёрстки: один из них, коричневого цвета, катался на спине, якобы призывая погладить его по брюху. Второй, белого окраса, гонялся за своим хвостом, а последний, с тёмной шерстью и белого цвета ободками вокруг глаз, сидел ровно, уставившись на ведьму, которая, вмиг прекратив своё занятие, подняла свирепый взгляд на щенка.       — Если бы он только не приволок её сюда, не было беды. Пусть помирает! — воскликнула девушка, и щенок вмиг поднялся и зарычал. — Ты его всегда защищал, предатель! — и хотела было хлопнуть по нему мокрой вещью, но он ловко увернулся.       Ведьма неожиданно выпрямилась и обернулась на серого волчонка, мчавшегося к ней, который запрыгнул на её колени, спрятал мордочку, а девушка тут же подняла глаза и, увидев Сынваль, недовольно изрекла:       — Ты ему угрожала!       — Это из-за него я здесь оказалась! — нахмуренно огрызнулась Ким.       — Это ты, глупая, за ним помчалась, — цокнула языком ведьма, успокаивающе погладив щенка. — Между прочим, он тебя любит и со дня возвращения только и скулит по тебе. Волки до самой смерти благодарны тем, кто излечил или спас их.       — И ты из этих, — поджала расстроенно губы Сынваль, приседая на колени рядом с ведьмой и только сейчас осознавая, что всё негодование враз улетучилось, ведь действительно глупо было винить животное в своей беде.       Видимо, серый комочек это почувствовал, поэтому подался к ней, но всё равно настороженно и даже уши прижав, когда она потянулась к нему рукой, чтобы погладить. Рядом щенок с коричневым окрасом, что недавно выпрашивал ласку у ведьмы, внаглую боднул Сынваль в свободную руку, вызвав у неё улыбку. Белый волчонок, учуяв незнакомку, стал медленно подкрадываться, как хищник, и только принюхивался, но ступать ближе не смел. Чёрный же, в свою очередь, и не думал приближаться — лишь с прищуром наблюдал.       — Почему они с тобой? — спросила Сынваль и ещё шире улыбнулась, когда коричневый щенок, перевернувшись на спину, подставил ей своё брюхо, радостно высунув язык, в то время как Волчонок начал на него недовольно скалиться.       — Если рождается волк с каким-то отклонением — им в стае глотки перегрызают, — объясняла ведьма, став выжимать вещь и смотря на удивлённую Сынваль, потому что на последних словах двое щенков жалостно заскулили. — Но этим повезло выжить, я их всех по отдельности нашла и стала заботиться и выхаживать неблагодарных таких! — акцентируя внимание на том самом волчонке, на кого ранее повышала голос.       — А что с ними не так? — непонимающе уточнила Сынваль, выставив вперёд открытую ладонь, дав обнюхать её белому щенку, решившему всё же приблизиться к ней.       — Когда они рождаются, то в своё первое полнолуние должны обратиться. А если этого не происходит, то они подвергаются одичалости, поэтому таких в стае убивают.       — Я понимаю, что такое одичалость, даже начинаю понимать, что при этом испытывают… Но как у волков это проявляется?       — В них нет рассудка, ими правит лишь жажда крови, — тише объяснила ведьма, а после встала, чтобы повесить на верёвку мокрое платье. — У одичалых глаза красные. Увидишь — беги сразу.       — У моего пленителя тоже один глаз красный, — грустно подметила Сынваль. — Но ты говоришь покориться ему.       — Да, но Велиар родился с этим и собой умеет управлять… — напомнила ведьма, смотря, как Сынваль бесстрашно давала облизать руку белому волчонку. — Он единственный такой. Лиссана, женщина, которая воспитывала меня, говорила, что это потому, что он проклят. Более двухсот лет назад люди наслали на волков чуму — одичалость тогда распространялась стремительно и не щадила никого. Это было истреблением. Лиссана пыталась помочь, и единственным выходом была одна беременная волчица, в которой она почувствовала сильного альфу, способного запечатать в себе эту чуму. В стаях не верили в предсказание Лиссаны, потому что выбранная волчица была никем, а её истинного одолела одичалость во время их обряда соединения, и она чудом осталась в живых. Волчица переживала за своего ребёнка, но сильнее в ней была жажда мести, что отравляла её сердце, поэтому она согласилась на все условия. В то время одичалость губила всех вокруг в поисках сосуда и даже добралась до Дремучего, став пробираться в самую его сердцевину. Но не успела. Родился Велиар, Лиссана сумела провести обряд, и с того времени одичалость одолевает их лишь выборочно. У волков с рождения есть своя истинная пара, предначертанная Луной, и ежели удача благосклонна к ним, то они находят её рано, но кому-то приходится скитаться десятками лет: то ли их пара слишком далеко, то ли вовсе ещё не родилась. Велиар же из-за того, что принял одичалость, лишён пары, потому и одинок, но могущественен, ведь за его спиной нет той, которую он ценой собственной жизни готов защищать, и не грозят ему вечные муки, как другим. Потому что если пара их умирает — они обречены на одичалость, а поскольку ему судьбой никто не предначертан, то его сущность лишь наполовину одичалая, — закончив рассказ, Джувия пристально осмотрела задумчивую девушку, после чего подытожила: — Ты исхудала. Пошли в дом, я тебя накормлю, чаю успокаивающего дам выпить, — и, не дождавшись ответа, побрела к хижине, срывая по дороге пару листьев мяты.       Несмотря на то, что Сынваль действительно проголодалась, больше всего ей не хотелось оставаться одной, да и узнать больше желание было. Уход девушки волчат не обрадовал, коричневый щенок даже начал слабо кусать Ким за пятки, чтобы она остановилась, но стоило ей шикнуть на него, как он сразу отступил. Зайдя внутрь хижины, к носу донёсся запах приятных трав, несмело пройдя дальше, Сынваль осмотрелась, отмечая, как в доме было уютно. Разумеется, всё вокруг было старым, но чистым и наполненным разными акцентами: от глиняных тарелок, расписанных ярками красками, до стен, увешенных пряными травами. Внимание Сынваль привлёк стол, покрытый плетёной белой скатертью, на которой стояла ваза с дикими алыми розами и рамка с фотографией, вокруг которой были выложены чем-то наполненные мешочки. Почему-то взять их в руки она не осмелилась, лишь нагнулась, чтобы рассмотреть чёрно-белую фотографию молодой женщины, совсем не похожую на ведьму. Она больше походила на кого-то из посёлка, и не было в ней чего-то фантастического, как в ведьме, но женщина была очень красивой, с очень утончённой и благородной внешностью.       — Сердце она имела такое же красивое, — нарушила тишину хозяйка дома, поставив на стол тарелку с рисом и небольшим кусочком мяса, а после с ещё двумя чашками очень вкусно пахнущего чая. — Она родилась с Дремучем, заботилась о нём и всех нуждающихся в её помощи, — кивнула ведьма, приглашая Сынваль присесть, и сама присоединилась к ней, только села напротив. — Лиссана была хозяйкой этого дома и двадцать лет назад принесла сюда младенца, которого нашла в корзине, оставленной людьми у леса. Дала маленькой девочке имя Джувия, выходила её, заботясь, как собственная мать, передала все свои знания и привила любовь к Дремучему, — рассказывая всё это, ведьма смотрела с тёплой грустью на фотографию, а после прикрыла глаза и глухо выдала: — Но несколько лет назад она умерла.       — Мне жаль, — тихо выдала Сынваль, опустив свой взгляд в тарелку.       — Тебе? — открыв глаза, насмешливо выдала Джувия, смерив ту презрительным взглядом. — Люди безжалостны, — непреклонно подытожила, а Ким проглотила данное высказывание: хотелось спорить и опровергать его.       — А ты не человек?       — Посмотри на меня, — Джувия подняла пару локонов своих серебряных волос. — Лиссана говорила, что это знак того, что я ведьма, хотя силой я никакой не обладаю, не считая парочки зельев. Это, конечно, не повышает мою безопасность здесь, но территория вокруг дома защищена травами, которые не могут переступить Волки.       — Почему ты не уйдёшь в деревню, если здесь небезопасно?       — Я ходила к вам, к людям, — обняв чашку ладонями и сощурив глаза, будто видя сейчас в лице Сынваль всех тех, кто встретился ей в деревне, проговорила Джувия. — Меня не приняли, но я бы и не прижилась: моё сердце с лесом, ты вскоре меня поймёшь.       — Не хочу понимать, — огрызнулась девушка, захотев закончить этот разговор, поэтому уверенно взяла в руки приборы.       На мгновение Сынваль замешкалась, девушка задумчиво прокрутила нож, напоминающий серебряный, который мог нанести вред Волкам. Заметив на себе пристальный взгляд ведьмы, Сынваль, опомнившись, отрезала себе приятно пахнущий кусочек мяса, и стоило ей лишь поднести его к губам, жадно начала поглощать тот. Она впервые принимала еду с таким звериным аппетитом, что даже забыла хорошо пережёвывать пищу, а после, когда поняла, что Джувия принесла ей ещё одну тарелку с мясом, даже немного смутилась.       — Почему ты не ешь то, что приносит тебе Велиар? — непонимающе нахмурилась ведьма, заглядывая в глаза девушки, будто пытаясь так хоть немного коснуться её мыслей, понять, как там всё устроено.       — Я не умею потрошить и разделывать животных, — Сынваль положила себе новый кусок мяса, осознав, что это был такой же убитый лесной зверь, что каждое утро красовался у неё в дверях, — аппетит от этих мыслей сразу пропал, поэтому, слегка поморщившись, она отодвинула от себя тарелку. — У нас в деревне мы покупаем на рынке уже разделанное мясо.       — Проси Велиара давать тебе готовое, — объяснила весьма логичную вещь Джувия. — Ты задеваешь его, когда не принимаешь от него естества, словленные для тебя.       Задевает этим?              Сынваль грустно усмехнулась, смотря на дно чашки с заваренными в ней травами, и думала о том, что она бы с ещё большей радостью отказывалась бы от убитых волком тушек, если бы это хоть немного ранило зверя в той степени, в которой её то, что она была оторвана от дома и своей семьи. После этих мыслей грусть грузом осела на её плечах, и она попыталась утопить эту горечь на дне чашки, которая, судя по приятному запаху, хоть на толику должна была притупить терзание души.       — Прошу, расскажи мне больше про связь Избранных Луной и Волков, — попросила Сынваль, надеясь услышать какую-то важную информацию, которую бы она в дальнейшем могла использовать себе на пользу. Ведьма не сразу начала рассказ, в раздумьях закусила губу, мысленно взвешивая решение, после которого ей не придётся испытать гнев Велиара на себе, и только после детального анализа неохотно начала:       — Планета Луна в карте человека отвечает за эмоции, счастье, внутреннее состояние, удовлетворённость от жизни. Без этого сложно назвать свою жизнь полноценной, так и для Волка, только с вами, Избранными Луной, они могут ощутить себя полноценными и удовлетворёнными. Для каждого из Волков ты — наивысшая ценность в Дремучем. Твой запах сильный, он может даже затмить избранную волку пару, если на ней нет ещё парной метки. Всем ты подходишь, каждому усладой в состоянии стать, что не сказать о тебе. Избранницам лишь один Волк может припасть к сердцу: как запахом, так и сущностью. Лиссана говорила, что, когда границы ещё не было, некоторые Волки ставили парную метку своим избранницам, тем же гарантирую ей неприкосновенность для других и запечатывали свою с ней связь перед Луной, — Сынваль непроизвольно коснулась пальцами метки, которую оставил ей Велиар. — Это другая, — отсекла Джувия, догадываясь, о чём размышляла девушка. — Это метка добычи. Она просто заявляет, кому ты принадлежишь, под чьим покровительством находишься. И, в отличие от парной, её возможно убрать, ежели убить того, кто её тебе поставил, что не скажешь о другой.       — И что случалось с теми, кому против воли ставили метку?       — Их всегда было не слишком много, ведь ежели девушка имела окрепшую силу, то могла противостоять им. Но будь Избранница слабее того альфы, что покусился на неё, а она не выбирала его сердцем в качестве истинного, то, как только наступало полнолуние, она не в силах была достучаться до рассудка зверя, поэтому по утру в лапах Волка находили растерзанное тело. Конечно, их сущность одолевало ужасное страдание, ведь, как я говорила, никто не может стать рядом с вами, ни одна обычная омега, но вот только одичалость не приходила к зверям, потому что их истинная пара была кем-то иным. Лиссана была такой, как ты, но подарила себя Дремучему, чтобы такая участь не пала на неё, он… Он после её смерти и стал таким чахлым и мрачным.       — Если…       — Велиар — достойный альфа, — настойчиво заверяла её Джувия.              — А Дремучий? — за открытым окном пролетел сильный порыв ветра, донеся громкий шелест листвы, будто тот, о ком шла речь, оживился.              Сынваль обернулась на скрипнувшее окно, из которого внутрь хижины залетел листок, что мягко проскользнул по её щеке и осел на столе.       — Не давай ему повода думать, что он может тебя получить, — Джувия сдвинула брови к переносице и смахнула лист на пол. — Не искушайся, он своей хитростью попытается тебя совратить и захоронит в себе.              — Этот безжалостный волк, Велиар, он меня погубит… Дремучий мне об этом шепчет! — в сердцах выдала Сынваль.       — Потому что ты в лапах альфы, которого сам Дремучий опасается, — бесстрастно заявила ведьма, не перенимая чужое отчаяние. — Досталась тому, у кого он не в состоянии тебя отобрать.       — Я просто хочу домой… — тихо прошелестела губами Ким.       — Домой! Домой! Заладила, хватит уже! — раздражённо воскликнула ведьма, хлопнув ладонями по столу, из-за чего чашка чая содрогнулась и чуть не опрокинулась. Сынваль лишь мучительно поджала губы и отвернула голову, прогоняя выступившие слёзы.       За окном неожиданно раздался пронзительный гудящий звук, а Джувия тут же подскочила с места, обеспокоенно смотря в лес, после чего перевела опасливый взгляд на задумчивую девушку.       — Ты была кому-то обещана?       — Что? — переспросила Сынваль, напрягшись от настороженности ведьмы.              — Это люди из «Легиона», охотники. А то был сигнал, что они переступили грань, чтобы забрать своё, — поспешно пояснила Джувия и, подхватив со стола пару мешочков у вазы, обратилась к девушке: — Мне нужно спрятать щенков. Будь здесь, — и ведьма тотчас скрылась за дверьми.              У Сынваль, несмотря на устрашающий вой, который звучал, как предвестник беды, на душе разливалась теплота. Люди пришли забрать её. Раньше при воспоминаниях о «Легионе» у неё стыла в венах кровь, сейчас же он ассоциировался со спасением. Особенно грело сердце то, что Чимин стал частью этой банды, как оказывается, охотников. Внутри Сынваль что-то встрепенулась; давно угнетённая надежда засуетилась, разгоняя по её телу адреналин. Девушка прямо чувствовала, видела перед собой, как встретит своего Чимина в Дремучем, уткнётся ему в грудь, сильно обнимая, обещая, что простит ему всё, лишь бы он не размыкал свои руки и не отдавал её зверю.              Не раздумывая ни секунды, Ким подорвалась с места, выбегая из хижины. Дремучий встретил девушку сильным порывом ветра, будто пытаясь затолкнуть её обратно, но она не обращала на это внимание, как и на то, что позади неё вскрикнула Джувия:       — Куда?!       Ким не отреагировала и побежала в лес, ощущая, как под ногами земля становилась будто вязкой, пытавшейся замедлить её бег; как ветер беспощадно хлестал по её щекам. Сынваль через время остановилась, переведя дыхание и закрыв глаза, оттолкнула всё завлекающие просьбы Дремучего, прислушалась к тому, что происходило вокруг неё, попыталась обойти эмоции лесных жителей неподалёку и ринулась дальше, а когда натолкнулась на что-то живое и довольно большое, то направилась в ту сторону. В тот же миг она ощутила, как что-то сомкнулась на её щиколотке, заставив безвольно рухнуть на землю. Пульсирующая боль отдалась по всей ноге, из-за чего ей пришлось сжать зубы, чтобы не застонать. Присев, девушка потянулась рукой к корню дерева, обвившего её щиколотку, и попыталась его отодрать, но всё было напрасно.       «Не покидай меня, молю, отдай себя, иной же обесславит тебя».       Не верила Сынваль этим сладким речам, отбрасывала от себя эти предложения — Дремучий, чувствуя это, лишь сильнее обвивал её ногу корнями. Рядом послышался треск веток, а следом в паре метров от неё пробежал мужчина, одетый, как житель из её деревни. Резко затормозив, не веря увиденному, он улыбнулся с облегчением, но каким-то опасным блеском в глазах.       — Нашлась.       — Вы заберёте меня в деревню? — с наивным упованием спросила Сынваль.       — Обещанная охотнику должна быть с ним, — мужчина вынул нож из-под пояса ремня, смотря на её ногу.       Стоило мужчине приблизиться к Ким и лишь немного протянуть к ней руку, как он был сбит с ног большим чёрным волком. Сынваль даже моргнуть не успела, как Велиар отгрыз человеку голову, и горячая кровь брызнула на неё, покрыв половину лица. Тошнотворный комок ужаса застрял в немом крике посередине горла при виде лежавшего обезглавленного тела человека, который ещё пару секунд назад говорил с ней, а сейчас его голова валялась неподалёку, застыв в жуткой гримасе. Сынваль стерла ладонью кровь с лица, а после безрассудно начала обтирать его, в охватившей панике пытаясь содрать с себя кровожадный след убийства. Тучная лапа волка ступила прямиком к ней, а она не осмелилась поднять глаза, лишь отклонилась назад и нервно замотала головой. В этот момент мимо её головы пронеслась стрела, врезавшаяся в столб дерева, и Велиар, озлобленно рыкнув, повернул морду в сторону, где стояло ещё трое охотников.       — Нет, — шепнула девушка, когда зверь прыгнул в ту сторону. — Нет! Умоляю, не убивай! — воскликнула отчаянно Сынваль, но через мгновение по Дремучему разнёсся хруст и раздирающие слух человеческие предсмертные крики.       Сынваль отвернулась, ощущая, как в страхе у неё задрожало тело, что не в состоянии было вынести обрушившийся на неё кошмар. Сжав в кулак землю под пальцами, Ким пыталась прийти в себя, выбросить изнутри хоть толику раздирающих эмоций, которые рвали её сердце, обвиняли, заставляли ненавидеть своё существование, вешали на неё ярлык виновника. С губ девушки сорвался лишь жалобный скулёж — не из-за своей обречённости или той самой боли в ноге, которая блекла на фоне обезглавленного тела охотника, а того, что вылазка по её спасению у самой Сынваль будет измеряться трупами, и в конце концов она станет завершающей жертвой безжалостного зверя.       — Не подходи! Умоляю, не нужно! — закричала Сынваль, когда земля вздрогнула под тяжестью волка, у которого из пасти стекала кровавая слюна. — Прошу, не нужно, — не зная, о чём затравленно молила, и только закрыла ладонями лицо, будто так была в состоянии себя уберечь и заглушить собственные всхлипы.       На её запястье легла мужская ладонь, послужившая импульсом встрепенуться, начать противиться чужим рукам, отбиваться с новой силой. Когда Ким против воли прижали к горячему телу, она попыталась выбраться из стального плена, но и её жалкие потуги лишь сердили волка.              — Прекрати! — велел Велиар, зарычав по-звериному, и тело против воли подчинилось, обмякло в сильных руках. Приятный аромат хвои и смолы обволок Сынваль сетями, умиротворяя, приглашая разомлеть, прикрыть глаза и положить свою голову на мужскую грудь. — Спи-спи, медовая. Не отдал, отвоевал, потому что моя, лишь моя.       

***

      Велиар ступал размеренными шагами, неся на руках спящую человечку. Звери, находившиеся неподалёку, прытко разбегались по норам или таились под лиственной гущей. Дремучий озлобленно дышал мужчине в затылок, мычал от досады, просил медовую в его ветви кинуть, умолял отдать, чтобы найти в ней отраду и покой. Волк не реагировал, хотя в иной ситуации рыкнул бы злобно, чтобы тот умолк, но важнее было держать в своих лапах хрупкое тельце, отгоняя от неё мрачные сны.       Вкусная человечка. Не в плане реального обеда: грех такую сладость проглатывать. С таким запахом лишь вылизывать бы и так, и этак. Принюхиваться, чтобы еле уловимый запах лёгкие до спазмирующих болей заполнял. И тянуло ведь по-звериному, так и хотелось носом между её грудей уткнуться, языком провести там медленно и упиваться этим запахом, раскрывая его в полную меру. Велиар прямо на дыбы готов был встать и злобно зарычать от того, что ему в праве был кто-то запретить ею обладать.              Кто осмелится бросить ему вызов?! Горе каждому, кто решится покуситься на его добычу!              И в подтверждение рыкнул утробно на весь лес, отчего птицы с ветвей сорвались, и Дремучий мигом умолк.       Ни в одно полнолуние и ни одна из попадавшихся ему на пути омег не пробуждала в звере своим запахом такие желания, а после утраченного обоняния он мог только еле уловимо чуять самок. А здесь какая-то человечка при растущей Луне пробудила в нём немыслимое. Велиару неведомо было, что такое возможно испытывать; его ум всегда был в здравом рассудке, но теперь это не было ему подвластно.       Он помнил, как двадцать два года назад, в растущий серп, по Дремучему разнеслась весть о рождённой в деревне Избранницы Луны. В тот день тонкая магическая нить будто сомкнулась у него на шее и потянула за собой, искушая, а он противился, отбрасывал всякую мысль украдкой взглянуть на ту самую. То ли считал ниже своего достоинства желание посмотреть на человечку, то ли думал, что этого окажется истошно мало для зверя. Все эти годы выковывал в себе выдержку, выдирал когтистыми лапами из сущности зов. Вот только год назад, мчась по Дремучему за оленем, в его ноздри ворвался запах мёда, и как сладок был запах тот, сумевший почти завалить его на лопатки. Не обдумывая, волк сменил своё направление, как одержимый мчась к деревне, запутываясь в своих лапах, словно месячный щенок. У северной границы располагался дом, и на лавочке возле него сидела человеческая самка. Она была ладной, на вид такой нежной, хрупкой, с глазами оленьими. Шёлковый короткий сарафанчик, открывавший вид на тонкие ноги; изящная шея, молочная кожа и тёмные волосы — длинные, завлекающие намотать на свой кулак и неистово вдохнуть их запах.              Волк свалился тогда на землю, голову свою положил на лапы и рассматривал стан человечки, непрестанно втягивал в ноздри медовый запах, забывая его выдыхать, и скрёб когтями землю. Он чуял её невинность, нетронутость деревенскими мужланами, оттого хотелось поскорее запятнать её непорочность собой. Готов был накинуться, чтобы уткнуться носом в шею, прикусить её загривок и утащить в своё логово. Уже было поднялся на лапы, когда она устремила свой взор в сторону Дремучего, но старик, вышедший на крыльцо, загнал девицу в дом, выбивая из его лёгких раздражённый рык и тёмные желания разодрать никчёмное тело.       Какой же была эта человечка дрянью, ежели тянула его за загривок к себе каждую ночь. Волк ощущал, как её сущность тосковала, хотела быть призванной, вырванной из деревни. Своими сладостью, незнанием, беззащитностью и горечью, которая поселилась в её сердце год назад, она приманивала хищника. Велиар помнил тот день, когда учуял её горе — такое щемящее его безрадостное сердце, что захотелось шкуру с себя содрать и укрыть человечку от всех невзгод. Выкрасть медовую означало навлечь на Дремучий войну с охотниками, и не то чтобы страшна была эта схватка: Велиар всю деревню готов был выпотрошить, если такова была цена человечки. Его омрачало лишь то, что если он даже свою одичалость подчинил, то как этой человечке подвластно такая немыслимая сила над ним? Эта дрянь дурманила его, делала уязвимым — то, что ему не было знакомо; то, что не должно было быть влито в его безжалостную сущность.       Ежели Избранная Луной в силах была пробраться вглубь звериного рассудка и пробудить от пелены одичалости, то была и в состоянии помочь Азриелю. Волк ставил для себя этот как главное побуждение завлечь её в Дремучий и лишь противился тому, что требовала сущность от этой человечки: она хотела испить из медовой все соки, подмять, заклеймить.              Велиар за всю свою жизнь не ощущал такой потребности в самке, а здесь кровь под шерстью стыла лишь при представлении, как эта человечка под ним изнывать будет, как молить станет, подставлять свою шейку, прося Волка измазать её своим запахом. Если сейчас её запах ещё даже не был раскрыт, то что же будет, когда откроется во всю? Велиар одичает в своих желаниях в полной мере? Сколь раз ему придётся вступать в схватку с другими волками, чтобы доказывать своё истинное право на медовую?              Зверь думал, что кто-то всё же явится на его территорию, учуяв не просто человеческую самку, а самую настоящую драгоценность, но, видимо, запах её и вправду был слаб и оберег, которым снабдила его ведьма, действительно заглушал запах на его территории.       — Меня не нужно стеречь! — неожиданно рыкнул Велиар, уже давно ощутив чужака, скрывавшего в тени, незаметно следовавшего впереди для возможности прочистить дорогу.       Через мгновение перед ним предстал бурый волк, осмотрительно ступавший ему навстречу. Несмотря на необъятные размеры зверя, что превышал человеческую ипостась Велиара, мужчина смотрел на него, как на щенков, которых ютила у себя ведьма. Зверь сильнее всего был в своём истинном образе. И этого бурого волка нельзя было назвать трусливым, отнюдь нет. Он был своеволен, вспыльчив и в стоянии всем горло перегрызть, кто лишь воззрит на него не добро, но при виде Велиара молодой волк становился несмел и смирен.       — Неужто это та самая? — не скрыл свой интерес потревоживший и вытянул свою шею, чтобы рассмотреть спящее личико, покоящееся на обнажённой мужской груди.       — С дороги! — лишь рявкнул Велиар не останавливаясь, на что волк отступил в сторону, слегка склонив голову к лапам и поникло начав:       — Мой альфа…               — Я не есть твой альфа, Миер, — резко перебил Велиар.       Это легло будто аконитом на волчий слух, хлестнув и без того израненную из-за отречения признанного им альфы сущность Миера. Велиар уже долгие годы не являлся вожаком их стаи, но бурый волк был одним из тех немногих, кто, признав в нем своего правителя, не мог отступиться, отказаться от своей преданности истинному альфе, который с малых лет опекал его.       — Я с вестями к вам! — бойко выдал Миер, шагая по левую сторону от Велиара, не смея подходить ближе, чтобы это не было расценено как покушение на ту, что так нежно, еле уловимым запахом благоухала, и ведь каких ему колоссальных сил стоило не посягнуть на этот чудный аромат самки. — Кланы стали негодовать, узнав, что избранницу Луны похитил кто-то из наших. Охотники приказывают выдать того, кто осмелился нарушить закон и отобрать обещанную охотнику.       — Она сама переступила границу леса и угодила в мои лапы, — спокойно изрек волк, посмотрев на девицу, которую неделями ранее точно так нес на своих руках, вырвав ее из-под когтей одичалого. — И охотникам это ведомо, право у них отныне нет на неё, пусть смирятся, что утратили человечку навек.               — Да, вот только они настаивают вернуть её…              — Медовая — моя! — резко остановившись, утробно зарычал Велиар, оголив клыки и полоснув по Миеру глазами, в которых полыхал золотой и багряный окрасы, из-за чего бурый волк припал к земле от ментальной силы альфы, что наотмашь ударила по лапам.       — Я хотел лишь предупредить, — с тяжестью ответил Миер, почти скуля от свалившейся на него силы, — что правители кланов ищут в своих стаях, кто это мог быть, и однажды они доберутся до вас.       — Можешь тотчас их оповестить, кто якобы ослушался закона, и пускай встают в очередь, я им всем глотки перегрызу, а свою человечку не отдам, — заключил Велиар, закончив разговор, и отпустил заскулившего щенка, двинувшись вперед.       — Так почему вы не перегрызете её Эйнару, чтобы вернуть себе место правящего альфы?! — злобно, даже с обидой бросил Миер вслед уходящему волку.       — Потому что мне не нужна стая, я одиночка. Исчезни, Тэхён, — рыкнул Велиар, и тотчас Миер, не в силах противиться указу, услышав свое истинное имя, кинулся прочь, не смея больше перечить.       Глупый малец. Настолько глупый, что даже рассказал ему, как зовут его истинную сущность, когда Велиар уже не являлся его альфой. Миер же неистово желал подтвердить свою преданность, доказывая, что голову свою положит за своего истинного вожака, а Велиар считал его самым несмышлёным из стаи: он отдал ему в лапы самое ценное, что у них есть, — имя сущности.              Не меньше двадцати вёсен прошло с тех далёких пор, а при упоминании Эйнара внутри Велиара плескалась ярость, что так по вкусу приходилась его одичалости, жаждавшей иметь в качестве трофея оторванную голову теперь вожака его стаи, который завоевал это право нечестным поединком, после которого Велиар утратил своё обоняние. Но теперь же, кажется, вернул.              Отчасти медовая напоминала зверю о его нюхе. Волку это так по душе пришлось, так обрадовало его угнетённое существование, что для обольщения человечки лучших зайцев ей ловил, но та воротила свой маленький нос, что задевало сущность. Видимо, Велиар не мил ей был ни в одной своей ипостаси. Он тешил себя лишь мыслями о том, что, как только она обретёт полную силу и поможет Азриелю, поглотит её во всех смыслах при первом полнолунии и не вспомнит больше о необъяснимой тяге.       Подойдя к хижине, зверь положил девушку на траву, зная, что Дремучий, почувствовав желаемое тело у своих корней, согреет, обласкает тёплой землей, но покуситься на неё при нём побоится. Велиар опустился к ней на корточки; глаза стали метаться по беззащитному телу, не в состоянии полностью осознать и понять, что за такая деликатная роскошь хранилась в ней. Одичалость при человечке то отступала, то, как сейчас, прорывалась в окрасе волчьих глаз и склоняла к тому, чтобы отведать, добраться до сути, изъять её всю и понять. Волк огладил костяшками пальцев девичью щеку, на которой засохла кровь, а Сынваль тут же брови нахмурила, но из приятных снов выходить не стала. Велиар через нос выдохнул, злобно оскалившись: то ли потому, что охотник чуть не тронул его человечку своими мерзкими ручищами, то ли вспомнил весь ужас в её глазах при виде него и как неистово она отбивалась, лишь бы не ощущать его касания на себе.       — В кой момент ты учуяла то, что тебе якобы позволено вольно расхаживать по моей территории, ведьма? — задал свой вопрос Велиар, не оборачиваясь. — Гадаешь, в состоянии ли задавить тебя лапой, ежели единожды спасла меня?       — Думаю, что в состоянии, но не желаете причинять мне вред, — несмотря на смелый ответ, Джувия не отваживалась открыто взирать на зверя, теряя взгляд в Дремучем, чтобы это не воспринялось за дурное нахальство.       Велиар ни раз поражался поведению ведьмы, но, видимо, по мере взросления в дикой местности, чтобы не считаться среди хищников насекомым, на свой страх и риск она проявляла отвагу. Доля правды была в её речах: Волк не был в состоянии навредить ей после того, как она нашла его почти без сознания после схватки с Эйнаром и просто выходила его. После этого Велиар в благодарность время от времени приносил ей убитых животных и отгонял одичалых от её хижины.       — Изрекала моей медовой о покорности мне, а сама где её утаила?       — Она всегда во мне, и вот тому доказательство… Это для Азриеля, — закончила речь и положила возле Волка небольшой кувшин с мазью, бросая украдкой взгляд на бессознательное тело девушки, которое ласкал пальцами Велиар.       — Сердце ведьмы не чает его узреть? — от этого вопроса мужчины Джувия встрепенулась, а его взгляд пронзительно вонзился в неё.       Велиар уловил, как на дне глаз напротив закричала грусть; как ведьма буквально тлела и рассыпалась, пытаясь противиться тому, что клокотало внутри неё. Она отрицательно махнула головой, что-то невнятное прошелестела губами и только нахмурилась, но не от злости, а от пульсирующей боли, разлившейся по телу.       — Не желаю, больше — нет, — твёрдо заявила Джувия, пряча под светлыми ресницами робость.       — Теперь ступай, ведьма, — велел Волк, оставляя девушку в растерянных чувствах.       

***

      Картинки с воспоминаниями сменялись одна за другой: вот дедуля принёс Сынваль в кровать тёплое молоко с мёдом, а потом она уже убегала от брата с найденным на улице котёнком, на следующей картинке Ким сидела на кухне своего дома вместе с Чимином, который уверял, что если она и дальше будет отказываться от него, то сойдёт с ума. Когда сердце Сынваль защемило в странной тоске, всё перед ней начало рассыпаться, и вместо тёплой ладони Пака, она ощутила зябкий холод и глубокою пустоту. Всё преобразовалось в кромешный мрак, который поглощал и затягивал не хуже чёрных дыр, и следом она вынырнула, словно из проруби, и тотчас острыми лезвиями душу изрезали реальные воспоминания.              Сынваль смотрела на ночное небо, ощущая на щеках уже застывшие слёзы и кровь, что неприятно стягивали кожу, просачиваясь на самое дно души, и сворачивались там в клубок пульсирующего горя. Она слышала треск костра и жар, веющий от него, который был не в состоянии растопить глыбу льда, сковавшего её сердце. Не было желания шевелиться, чтобы взять себя в руки. Хотелось лишь снова сомкнуть веки и больше никогда не возвращаться в реальность. Но в самых глубинах души, под вязкой толщей обречённости, настырной струной звенело понимание: сдаться — ошибочное решение, несмотря на то, что не было ни единого желания дышать в этом лесу.       Приподнявшись на локтях, а затем присев, Сынваль скривилась от тупой боли в голове и изнывающей пульсации вокруг щиколотки. Она перевела взгляд на костёр, на котором жарилось мясо, а с другой стороны от него расслабленно и непринуждённо сидел на траве Велиар в своём человеческом обличии. Языки пламени поблёскивали на оголённой коже его налитых мышц, но благо, что нижняя часть мужского тела была одета в кожаные штаны, которые зачастую в их деревне носили члены «Легиона». Глаза волка полыхали раскалённым золотом, с хищным интересом наблюдая за ней, при этом на мужском лице не было ни единой живой эмоции. Его внешность казалась колючей, обрамлённой грубоватостью, но запоминающейся. Быть может, при других обстоятельствах Сынваль признала бы Велиара красивым, вот только весь его внешний вид блек на фоне его сущности, от которой у неё поджилки тряслись и сердце заходилось в бешеном ритме. Если бы она получила внимание от такого мужчины в деревне, то избегала бы его всякими способами, стараясь не попадаться ему на глаза. Но здесь она была во владениях его лап — добычей животного.       Сынваль также открыто смотрела на него в ответ — возможно, с неприкрытым вызовом или безграничной глупостью, но выдерживать давление зверя по силам было лишь до того момента, пока в воспоминания не врезались недавние события и то, как волк безжалостно разделался с охотниками, — и она сразу отвела свой взгляд. Наткнувшись на кувшин с водой, Ким, тут же набрав в ладони воду, начала умывать своё лицо. Она тёрла его до тех пор, пока на руках не осталось ни единой капли, окрашенной багряным цветом.              Стоило Велиару подняться — Сынваль сжалась. При виде стана мужчины, который был в состоянии даже в таком виде её голову оторвать, она вжала её в плечи, уставившись на него перепуганными глазами.       — Не надо, — изломленным, будто не своим голосом произнесла Сынваль, наблюдая, как с грацией хищника мужчина, от которого исходила настолько мощная аура, что приносила давление не только на черепную коробку, но и заставляла неметь внутренности, направился к ней.       — Если бы говорила яснее, была бы понятой. Чего именно просишь, человечка? — произнёс, не останавливаясь, и выгнул бровь, присаживаясь на корточки напротив неё.       — Не подходите, не прикасайтесь, — данный ответ не пришёлся по вкусу Волку.              — Указывать вздумала? — остервенело спросил Велиар, сузив глаза.       — Просто прошу.       — Просят не так, — хмыкнул мужчина и потянулся к повреждённой щиколотке Сынваль. От этого действия она напряглась всем телом, но не стала противиться. Велиар приподнял стопу девушки, прощупав слегка припухшую часть. Огладил, помял и только сильнее нахмурился. — Дремучий, — произнёс имя виновника, прорычав утробно, оголяя зубы, где клыки были не по-человечески заострёнными, — тронул мою медовую.       Хотелось противиться всему: беспардонным касаниям, наглому присвоению и своей грядущей участи. Но её желания на этой территории земли не имели веса и не брались во внимание. И если Волк так и продолжит по частицам отгрызать её душу, то в состоянии будет бесповоротно её сломить. Воли бы ей, объятий родных и каждодневной беззаботности. Свои размышления Сынваль тут же отбросила, запрятала их далеко, как только недобрый взгляд зверя полоснул по её лицу, будто он даже её желания и мысли о доме хотел отобрать.       — Скольких вы убили? — надломленно спросила девушка, пытаясь высвободить свою ногу, но чужие руки лишь сильнее её обвили.       — За весь свой век или в сей раз? — от данного вопроса Сынваль болезненно сморщилась, нервно наблюдая, как мужские пальцы стали скользить к кромке задравшего платья и обратно к повреждённой части. Эти действия, несмотря на медлительность, были пропитаны алчностью и жаждой изведать нежность кожи и человеческую дрожь. — Не сосчитать. Сегодня лишь тех, кто осмелился ступить на мою территорию, — пятерых.       Сердце Сынваль пронзили острые иглы; из него засочилось что-то мрачное, придающее её лицу серость. Быть может, среди ещё двух неизвестных убитых был Чимин, и его растерзанное тело тоже лежало где-то в Дремучем. В груди залегла тошнотворная тяжесть, но вопреки этому безжизненные глаза стали наливаться гневом, укрепляющим тело.       — Почему взираешь столь бойко? — выгнул бровь Велиар, поглощая обнажённые эмоции. — Хочешь на меня наброситься? Смелее, не страшись — я не кусаюсь, — оскалившись, весело произнёс. — Мне отрадно будет вкусить гнева человеческой самки.       Зверь, убрав руки, встал и подхватил Сынваль под локти, как тряпичную куклу подняв на ноги. Девушка среагировала без замедлений, нырнула рукой в карман платья, где лежал серебряный нож, который она украла в хижине ведьмы, и сделала резкий выпад в сторону мужчины. Он тотчас перехватил её руку, совсем не удивляясь такому повороту событий.       — Что угодно? Глотку перерезать? Быть может, сердце велит проткнуть здесь? — и переместил девичью руку на свою грудь, слегка надавливая, где по человеческим меркам находилось сердце, вот только Сынваль одолели сомнения, имелось ли оно там. — Может, имя своей сущности изречь ещё? — издевался, обесценивая покушение девушки и глумясь. — Я могу освободить тебя в сей же час и заверить в том, что, не предпринимая никаких сил, поверженной останешься ты.       — Выпустите, — и просьба в ту же секунду осуществилась.       Велиар повернулся спиной, чтобы сесть обратно, предоставляя Сынваль прекрасную перспективу воткнуть нож между лопаток и демонстрируя этим, что не считал девушку опасностью. Сняв с огня мясо, он положил его в рядом стоящую миску и сел обратно на траву, сгибая колени и кладя на них локти, выжидающее смотря на девушку, так и застывшую в том же положении.       — Подойди, — приказал Велиар.       У Сынваль не возникло мыслей противиться; что-то одолело её в то мгновение — невидимая нить накинулась на её шею, затянув до перехватившего дыхания, а в голове всё обрушилось, закрутившись вокруг золотых гипнотизирующих глаз. Первый шаг был принуждённым, несмелым, остальные же казались нетерпеливыми, несмотря на ноющую боль в щиколотке. Велиар лишь указал глазами вниз, и Сынваль сразу опустилась на колени между его широко расставленных ног, но мизерные остатки воли заставили сжать сильнее нож.              Хищник взирал свысока. Несмотря на бесстрашное выражение его лица, в глазах зверя плескались необузданная сила и желание владеть.              Под этим напором всё внутри Сынваль трещало, ненависть и печаль опадали лоскутами, оголяя лишь какое-то древнее желание. Кисть её руки стала мягкой, как пластилин, отчего нож выскользнул из неё, и это показалось правильным и весьма закономерным. Велиар лишь приподнял руку, а Сынваль подалась головой к ней, как к свежему глотку воздуха, положив свою щеку на открытую ладонь. Мужские пальцы начали будто вырисовывать на её коже руны, которые просили не сопротивляться зверю и нашёптывали, что она жить без него не сможет. Яркий запах настиг Ким болезненным стоном, пружиня приятно в каждой девичьей клетке — до бесподобного томления. Где-то там, в глубинах разума, таилось неподдельное желание упокоиться навек в смолянисто-хвойном запахе.              Волк твердил, что забрал из этого мира несчетное количество душ и одну из них — её, душу Ким Сынваль.       Велиар вкушал этот бесценный взгляд, открывающийся из-под прикрытых ресниц, зазывающий и мягкий, требовавший пометить без промедлений, жадно, из-за чего вмиг пересохла глотка. Медовая своей покорностью влекла, остро воспаляя потребность обладать самкой, чтобы её — такую потерянную — приютить в своей сущности. Обнажила ему свою шею, подалась вперёд и, не смея противиться, предоставила возможность Волку уткнуться носом в хрупкий изгиб шеи. Маленькие пальчики улеглись на его плечах в немой просьбе прикусить, пустить тонкую струю крови.       Вожделение, клубившееся в мышцах Сынваль, отдавалось электрическими разрядами, переламывая кости в предвкушении утопии. Внутри что-то изнывало, трещало, билось тупой болью о рёбра, чтобы поскорее впасть в звериные грёзы.       — Молю, — такие неправильные слова сорвались с губ Сынваль, что на задворках сознания призналось откровенным поражением.       — Желаешь теперь моих клыков? Так, что ль? — спросил мужчина издевательским тоном, растворявшимся в девушке свинцовой радиацией.       Манящий запах исчез, а вместе с ним у Сынваль улетучилась жажда откликнуться на незнакомое вожделение. От понимания, что её ладони властно покоились на мужской коже, моментально прошибло потрясением и осознанием. Если минуту назад её изламывало пополам от ожидания чужих действий, когда она, словно изголодавшись, жалась к сильному телу, то сейчас, напротив, это разрушало её до основания. Желание отстраниться было пресечено моментально: Велиар ловко обвил руками её талию и усадил к себе на ноги, плотно прижав её спину к своей груди. Сынваль забилась в мужских руках своим никчёмным противостоянием, но одно краткое «не противься» откликнулось обмякшими мышцами, и сидеть на мужчине вдруг стало необходимым и необъяснимо естественным.       — Голодна? — раздался тяжёлый голос где-то над головой, и девушка была в состоянии лишь отрицательно покачать головой. Голод был неимоверным, но тоска, залёгшая в груди, опять начала засасывать под сердцем.       — Вы подчиняете, — осведомлённо произнесла Сынваль, бездушно смотря на пылающий костёр.       — Это феромоны. Хочу быть мил глазам твоим, медовая, — пророкотал у уха Волк, вызывая мурашки на затылке, и влекущий запах слегка пощекотал её обоняние, которое отбрасывало все предрассудки, любой намёк на отвращение.       — Я пахну мёдом… — то ли задала вопрос, то ли утвердила Ким, стремясь надышаться запахом, который опять ускользал.       — Когда в печали или злишься — запах блекнет. Его эмоции затмевают. Но когда душу твою ничего не тяготит, то веет от тебя неистово сладко, — пояснял мужчина, уткнувшись носом ей в затылок, и по-собственнически и беспринципно положил широкую ладонь на девичью шею, поглаживая, скребя ногтем по пульсирующей жилке.       — Я была счастлива у себя в деревне — здесь я угасаю, — прошептала Сынваль, нервно сглотнув, ощутив, как перехватило дыхание от преизбытка страха вместе с жутким блаженством.       — Лиши я тебя истинной воли — была бы рада, но ты противишься, упрямо борешься, не повинуешься мне, — с каждым словом в голосе Велиара росло негодование. Мужская рука поднялась к подбородку и выше, чтобы, сжав скулы, повернуть и обглодать своим тяжёлым взглядом девичье лицо.       — Чтобы стать по итогу растерзанной? — иронично усмехнулась Сынваль, попав своим вопросом в самую цель. В глазах напротив отразился её кровавый след, неотвратимость перекроить предначертанную судьбу.       — Стоит подрезать связки ведьме, слишком много болтает, — мрачно подытожил Велиар, и как только хватка на её лице ослабла, Сынваль вырвала свой подбородок, отвернулась обратно и поджала губы, чтобы по ним не скатилась вся горечь.       Скрыться бы и закричать во весь голос, но крепкий плен рук опять деспотично сковал, будто её порыв извергался из тела. Неминуемо расплескивался по всему Дремучему, терзая воздух, и впитывался в почву земли, в которой вскоре будут покоиться её немощные кости. Так должно было произойти, но так — не хотелось.       — Вам встречалась в Дремучем одна девушка… Шин Хари? — со страхом спросила Ким, ожидая услышать историю о том, как он лично разодрал своими когтями её единственную подругу.       — Ты первая человечка в моих лапах, — незамедлительно ответил Велиар, но это не придало облегчения.       — Её убили здесь… Кто-то из вас, — сокрушённо произнесла Сынваль.       — Значит, слабая была. Ты не должна постигнуть её участи, — вроде, был совет, но звучал как неоспоримый приказ.       — Для чего именно вам нужна моя сила?       — Пробудить от одичалости.       — Вас?       — Во мне она запечатана навеки, — как что-то неоспоримое сказал Велиар, и девушке показалось, что в словах за толстым слоем равнодушия пробивалась печаль. — Азриель. Его одолела одичалость, ты должна ему помочь.       — И тогда?..       — Мне неведома линия твоей судьбы, медовая, — зверь взял женскую руку в свою, раскрыв внутреннюю сторону, смотря на переплетённые линии на ладони Сынваль, и провёл большим пальцем по одной, что иногда обрывалась. — Но ежели внимала верно слова ведьмы, то помнишь, что таким, как ты, по силам подчинить даже нашу сущность. Сейчас попробуй призвать кого-то, — и положил руку девушки на грудь, слегка прижимая её своей ладонью. — Почувствуй силу, которая покоится здесь — она неконтролируемая, растерянная, но жаждет подчиниться тебе.       Сынваль, закрыв глаза, сконцентрировалась на своём теле, ощутив, как вместе с сердцем внутри пульсировал какой-то огромный клубок, жаждущий к себе внимания, желавший, чтобы его освободили и присвоили. Не успев даже как следует сосредоточиться, Сынваль испытала какие-то странные обострённые чувства ко всему живому, ощутила незащищённую ауру и раскрытые эмоции, которые легко было обернуть к себе — только за её спиной будто находилась непробиваемая толща бетона.       — Ты им люба, — хмыкнули над ухом, и Сынваль не удивилась, что, открыв глаза, перед ней оказался змея, только уже не простая, а самая настоящая гадюка. — Не показывай страх — так хищника приручить не выйдет, — Велиар её онемевшую руку на груди выставил вперёд, удерживая тыльную сторону ладони.       Сынваль увереннее раскрыла ладонь, и змея приподнялась, осматривая подставленную ей руку, показывая свой язык, и после, как ручное животное, желающее ласки, уместила голову на девичьей ладони. Удивление Сынваль сменилось на радостное предвкушении, и она попыталась донести свои желания, подчинить, вложить свою волю, и с третьей попытки гадюка двинулась. Поползла вверх по её руке, подразнивая кожу своей чешуйчатой шероховатой холодностью, и, минуя её плечо, посмотрела на Велиара. Затем опасно зашипела и оголила свои клыки, отстраняя голову, чтобы хищно вонзиться, но рывок ей не удалось осуществить: она болезненно свернулась и рухнула на землю, содрогаясь в предсмертных судорогах.       — Попытайся спасти.       — Что? — непонимающее проговорила Ким, смотря на то, что гадюка больше не двигалась, а вот ей шанс двигаться выпал: её руки больше не сковывали, и она могла контролировать своё тело.       — Она при смерти — помоги ей.       Сынваль присела на согнутые колени возле гадюки, совсем не понимая, что ей нужно делать. Несмотря на то, что перед ней было ядовитое и опасное животное, оно ей подчинилось, доверилось, а девушка бессмысленно натравила её на более сильного хищника. Положив лишь два пальца на змею и уловив лёгкое шевеление, девушка попыталась направить всё своё желание на то, чтобы заставить хладнокровное существо скинуть с себя смертельную пелену. Когда она подумала о том, что всё это было бессмысленно и её старания выглядели со стороны жалко, змея вздрогнула, а после быстро уползла.       — Удивительно, не всем Избранницам по силам и этот дар, — прозвучало позади, и Сынваль распознала в чужих словах некое восхищение.       — Жаль, что мне не удалось спасти людей часами ранее, — подавленно выдала Сынваль, повернув голову.              Велиар сумел так тихо подкрасться к Ким, что она даже шелохнуться не успела, и мужчина, согнув спину, схватил её подбородок в стальную ловушку пальцев и вздёрнул его вверх.       — Они попытались тебя отобрать, — через сжатые зубы прорычал, сузив глаза. — Отобрать у меня, — озвучил, как что-то по-адски вопиющее, и один золотистый глаз налился кровавым цветом.       — И я попытаюсь, — сухими губами произнесла Сынваль, не отводя взгляд. — Попытаюсь отобрать вашу волю.       На мужском лице отобразился дикий азарт и появилась кривая ухмылка, заставляющая подыхать Сынваль под тяжестью рухнувшей надежды.              Велиар жаждал посмотреть на попытку, зная, что итогом будут не его обломанные когти.       — Молю, отбери, медовая, — с насмешкой.       

***

      Дом Верховного охотника был пропитан не только вечным запахом аконита и ржавого железа, но и лишённой признаков жизни атмосферой, что была окутана туманом тухлой печали.              Эта среда с рождения была вшита под кожу Пак Чимина, моментами прорываясь наружу, но только для одного человека он запечатал эту маску под сотнями замков. В его действительности не было лёгкости, места шуткам и бездумным улыбкам — в глазах Сынваль он был полностью противоположным. Возможно, именно таким, аким он хотел бы на самом деле являться.              Чимин давно смог постигнуть всю глубину неидеальной жизни и смирился с вечной горечью на губах — увы, ему не удалось уберечь девушку от такой же участи.       Свет залы освещался лишь настольным светильником и лёгкими отблесками Луны из окна, что совсем не скрывало лицо Верховного: белую роговицу одного его глаза и два шрама от когтей, протянутых от самого лба и уходящих до самых ключиц.              Мужчина восседал на кресле, закинув ногу на ногу, и держал в правой руке серебряную трость, поглаживая большим пальцем верхушку, на который был выгравирован символ «Легиона», а левой руке крутил бокал с алкоголем янтарным цветом.              Чимин сидел напротив на кожаном диване, на котором не раз соскребали изувеченные тела собратьев. В голове тонкой нитью пронеслись забытые картинки детства, заставляющие болезненно кривить лицо от подкатившего рвотного рефлекса.       — Нужно было отправить меня и лучших охотников, а не одних новобранцев, — первым нарушил гнетущую тишину Чимин.       — Нужно было присматривать за ней! — воскликнул гневно мужчина и бросил стакан, который пронёсся возле головы Чимина и разбился о стену, на что парень лишь сжал челюсть и резко стряхнул пальцами со щеки капли алкоголя.       Верховный тяжело дышал, буквально пытаясь свирепо растерзать парня взглядом, и только постукивал тростью по полу — то ли для того, чтобы привести себя в своё хроническое холодное спокойствие, то ли желая избить глупого мальца.       — Я присматривал, отец, — выдержанно произнёс Чимин, пытаясь укротить вскипевшую кровь, что желала найти выход наружу. — Сделал всё, чтобы отвернуть её взгляд от Дремучего, но я никак не в силах был остановить их зов.       Мужчина резко поднялся, и Чимин был готов смело принять десяток ударов тростью, хотя и синяки до сих пор не ушли с того момента, когда три недели назад по утру разнеслась весть о том, что Ким Сынваль пропала без вести. Но Верховный, видимо, решил пощадить сына и не купать его в своём гневе, поэтому, хромая на правую ногу, прошёл к окну.       — Если бы ты поставил девчонке брачную метку, когда только проснулась её сила, не было бы всего этого, — упрёком объявил мужчина, взирая на открытый лес.       — Я не мог поступить с ней так подло.       Не хотел пачкать Сынваль тем, во что отец окунул его с головой без страховки и предупреждения: не аккуратно, не постепенно, оставляя с душевными ранами. Перемены, которые настигли Пак Чимина в подростковом возрасте, были сокрушающими, ломающими сознание, выворачивающими наизнанку душу и издробившими с десяток костей. И чтобы Сынваль не вырвало от того, в кого превращался Пак, было лучше отвернуть её от себя, сделав больно своим и её чувствам.       — Подлость, мой сын, течёт в тебе с рождения, и лучше бы ты это принял раньше. Теперь расплатой тому, что ты противишься своей сущности, с твоей обещанной кто-то иной поступит подло, — безжалостно изрёк Верховный, пригвоздив сердце сына к всплывшим последствиям его слабости и непринятию судьбы.       У Чимина в груди что-то надломилось, колючками впиваясь в тело, когда перед глазами появился образ его Сынваль в лапах безжалостного зверя.              Не уберёг, не смог… До боли не смог.       — Я найду Сынваль и верну себе, — гранитом прозвучал его голос. — Она моя по праву, и никто в Дремучем мне не станет помехой.       — Пятеро охотников исчезло на территории того, кто оставил твоему отцу увечья, — ужасные слова отца звонко отбились о стены, вонзившись ядовито в слух Чимина.       — Сынваль у Велиара?! — в ужасе воскликнул парень, вскочив с места и буквально за секунду оказавшись возле отца, надеясь, что он плохо расслышал.       — Скорее всего, — безмятежно предположил Верховный, не отрывая свой взгляд от окна. — В стаях о ней ничего не слышали.       — Отец, прошу, разреши мне отправиться в Дремучий с лучшими охотниками!       Внутри Чимина землетрясением запульсировала сила, готовая разодрать его на куски, если он в сию минуту не окажется за пределами границы и не даст волю охотничьему нутру. Пак без раздумий жаждал объявить войну и столкнуться в смертельной схватке, готовый из собственной кожи выложить путь к его обещанной и изуродовать себя хлеще отца, но ни при каких обстоятельствах не уступать не имеющему жалости.       — Рано ещё, нужно время, — непреклонно отрезал отец.       — С этой безжалостной тварью может быть поздно! — зарычал Чимин, стукнув кулаком по стене, из-за чего по ней пошла мелкая россыпь трещин.       — Азриель ещё не подох — думаю, она там для его спасения, — переведя взгляд на сына, рассуждающее начал Верховный. — Раскрыть силу Избранницы Луны нам, охотникам, не по силам так, как Волку. Если Велиар одурманится и проникнется девчонкой, то отдаст ей в руки своё истинное имя, и это послужит нам удачей. И как только обещанная тебе окажется рядом, заклеймённая тобой, сила твоя достигнет совершенства. Ты тоже сможешь понести дар, которым одарила и твоя мать меня. Нельзя упустить этот шанс, даже если придётся поступить так, как ты не смог. Даже если придётся заплатить большую цену. Когда выпадет такая возможность, ты должен будешь это сделать.       — Любую цену, отец. Любую.