Одичалый

      Когда Ким Сынваль дотронулась до ручки входной двери, её холодной пеленой накрыл страх, дыхание затаилось на уровне лёгких, а мышцы заледенели, даже несмотря на то, что кровь стремительно разгонялась по венам. Вкус расплаты за собственное решение уже ощущался на её языке. Точнее, она уже видела себя выгнанной из дома и сидящей на ступеньках веранды. Но, даже зная о плачевном исходе своего плана, девушка всё же зашла внутрь, заперла дверь и бегло оглянулась. Когда она услышала доносящий из глубины дома шум, её ладошки моментально вспотели, а сердце так сильно застучало, ударяясь о рёбра, что аж больно стало.       Ступив мягко пару шагов, Сынваль чуть не зацепилась за свою ногу, когда услышала:       — Ким, чёрт тебя побери, Сынваль! — взревел мужской голос, из-за чего девушка, сморщившись, вжала голову в плечи и нервно забегала глазами, узнавая крик брата и взглядом ища место для отступления или поиск убежища. — Где?! Покажи мне!       Прижавшись к стенке, Ким хотела незаметно пробраться на второй этаж и запереться в своей комнате. Сделала только первый шаг, как из-под её светлого худи над замком вынырнула мордашка щенка. Сынваль, округлив глаза, быстро запрятала серый комочек обратно, недовольно зашипев на того:       — Глупый, ты нас раскроешь!       Она сильнее вжалась в стену, увидев, как на втором этаже мелькнул силуэт брата. У неё сердце так бешено застучало, что щенок сам замер, учуяв страх своей спасительницы. Когда шаги старшего достаточно отдалились, девушка быстро, но очень тихо начала подниматься.       — А ну стоять!       Сынваль и пискнуть не успела, как за секунду её схватили за капюшон и потянули назад, как какого-то маленького ребёнка.       — Джини, — нервно хохотнула девушка, когда брат, развернув её к себе и поморщившись, спрятал нос в ладони и громко чихнул. Глаза Сокджина немного раскраснелись — явно не от скопившего гнева в его грудной клетке, хотя там тоже тонна негативных эмоций сдавливала, даже не хуже аллергии. — Ты что, простудился?       — Где это собачье отродье? — Джин осмотрел сестру, а после кинул взгляд с прищуром на пространство вокруг неё.       — Я спасла щенка, которому машина переехала лапку, полечила у нас дома и выставила его на улицу. Честно! Клянусь!       Сокджин опять шмыгнул носом, почувствовав, как неприятно защипало в нём, а глаза опять стало будто перекисью разъедать. Подумал уже, что такое обострение аллергии в этот раз случилось не из-за сестры, ведь убедительности ей было не отнимать. Кивнув, попросил вымыть полы после животного, но стоило ему только на пару шагов отступить от неё, как прозвучал тихий скулёж.       — Грустно, мне просто грустно, — нервно хихикнула Сынваль, приписывая себе этот звук, когда брат лихо обернулся. Сокджин не поверил, да и из-под худи тут же выглянула мордашка щенка, который лизнул девушку в подбородок. — Теперь нам конец, — понуро пробормотала животному.       — Ким Сынваль, когда ты прекратишь таскать этих бродяг в дом?! — Джин потянулся рукой к сестре, но она отпрыгнула на шаг и сильнее прижала щенка, который на выпад незнакомого человека оскалился и грозно зарычал. — Ты ведь знаешь, что у меня аллергия!       — Но он ранен, — Сынваль выдвинула самый сильный аргумент против слов брата, кивая на лапку упиравшегося ей в грудь животного, где на повязке была застывшая кровь. — Ну же, прояви сострадание!       — Сострадание прояви ко мне ты, сестра, — очень упёрто, и они оба мысленно решили, что эта черта была всё же семейной. — Я в последний раз чуть не умер от приступа!       — Бессердечный, — буркнула обиженно девушка, ведь на такой аргумент ей вправду нечем было аппелировать. Взглянула с извинениями на щенка, которому она не предоставит всё же ночлега, но тот такими глазищами на неё посмотрел, что Сынваль тут же губу от отчаяния прикусила. Нет, она так просто не сдастся. — Если не разрешишь ему остаться, я буду ночевать с ним во дворе!       Жалкая угроза. Ведь через пару минут Сынваль сидела на крыльце дома, а Сокджин, даже побеспокоившись, кидал ей необходимые для ночлега вещи.       — Изверг! — крикнула во весь голос девушка, хоть и понимала, что брат её не услышит.       А он смотрел из окна и всё прекрасно слышал. На самом деле, у Джина сердце заскрипело от обиженного вида сестры и осознания, что его решение выгнать из дома было немного перебором. Но он и так многое с рук Сынваль спускал, всегда баловал, беспочвенно беспокоился, слишком опекал и всё чаще сам себе в растерянности задавал вопрос: «как это ей уже двадцать лет исполнилось?». Сокджин ради младшей шёл на уступки, касающиеся своих категорических решений. Единственное, чего не прощал, — бродячих псов и котов, которых она иногда приводила в дом, чтобы накормить, отмыть и вылечить.       А получалось так, что Джину улыбалась удача постоянно: сестра могла таскать домой пострадавших животных по три раза в неделю. Любовь Сынваль к ним, скорее всего, доведёт его до гроба. Было огромной тайной, где девушка брала их всех в маленьком посёлке, так ко всему ещё и вечно искалеченных, будто сама измывалась над ними, чтобы после лечить.       Младшая Ким надеялась, что брат выгнал её только потому, что осознавал: приедет дедушка с рыбалки и разрешит ей ночевать с щенком в доме. Вся надежда Сынваль возлагалась на старшего их семьи, хоть дед сварлив был и тоже не радовался дворняжкам, но всегда принимал маленький каприз внучки.       Нащупав в кармане таблетки от аллергии, на которые она свои сбережения потратила, Ким обиженно выдохнула: она ведь позаботилась, купила их, чтобы брату плохо не стало.       — Ты красивый, — пробубнила под нос Сынваль, погладив добротную шёрстку щенка, который тыкался носиком ей в ладонь для продолжения ласки. — Может, ты породистый? Мулат или хаски? Можно подумать, что ответишь, — хмыкнула, покачав головой. — Такой мягкий и тёплый, даже какой-то горячий, — почесала щенка под шеей, и он от удовольствия замахал хвостом. — Из-за твоего внешнего вида и дикости по отношению к другим я назову тебя Волчонком.       — Сынваль, — обречённо выдохнул Ким Йонг, приметив внучку, и, поставив ведро со словленной рыбой, посмотрел на ком шерсти в её руках.       — Дедуль, — умоляюще протянула «у» в слове девушка и вытянула животное во весь рост, кивнув на него, а тот гортанно зарычал, увидев чужака. — Ну, посмотри, какой красивый. Ему лапку машина повредила, а он же совсем щенок… Те собаки, что бродят по рынку, точно могут за слабость его ещё больше покалечить или, хуже того, съесть! Ты не представляешь, как он напуган был, скалился на всех, кто хотел ему помочь, от страха чуть не бросался на тянувшихся к нему, а ко мне сам пошёл!       — На сколько? — Ким Йонг опустил взгляд к щенку, которого внучка выпустила, а он, подогнув больную лапку, проскакал к ведру, заглядывая внутрь, и здоровой лапкой, выпустив когти, начал играться с бултыхающейся там рыбой.       — Пока не выздоровеет! Обещаю, — подбежав к дедуле и благодарно чмокнув его в щёку. — Но он точно породистый, может, если хорошим будет, оставим? — мило улыбнулась в ожидании положительного ответа.       — Только через мой труп! — в окне тут же показался Джин, пригрозив кулаком сестре.       — А я тебе, неблагодарный, таблетки купила! — повернувшись к нему, зло бросила пачку медикаментов, которая даже не долетела до дома.

***

      — Вы слышали? Это уже третий человек за месяц, пропавший без вести!       От этих разговоров, доносившихся с задних парт, Сынваль больше всего хотела абстрагироваться, но по какой-то непонятной ей причине лишь убавила звук на стареньком плеере.       — Я уверен, что они мертвы. Может повториться история, как с Шин Хари, — после сказанного возникла уже закономерная тяжёлая пауза. — В этом месяце будет ровно год с того момента, как её нашли, а я до сих пор не могу прийти в себя от увиденной фотографии её изуродованного тела.       При упоминании одногруппницы Сынваль рвано опустила взгляд на парту, где было выцарапано имя покойной. Несмотря на то, сколько прошло времени, никто не решался занимать место умершей девушки, боясь хоть как-то обречь себя на её судьбу. С первых дней вышло так, что именно Ким посчастливилось занять место усопшей и дать почву для шуток одногруппников, что следующая в списке будет именно она. Конечно, Ким не боялась таких разговоров, вот только при упоминании подруги под ложечкой начинало болезненно посасывать.       — Та приезжая молодая женщина, что торговала своими картинами на рынке, помните? В декабре под горой снега нашли недалеко от леса, вся выпотрошена была…       — Да-да, ещё говорят, что того парня, который месяц назад приехал снимать какой-то репортаж, нашли без головы на обочине леса!       — Все ведь боятся туда ходить. Они что, самыми отчаянными были?       — Потому что нечисть, которая там обитает, завлекает жертв в лес, — с насмешливо-пугающей интонацией произнёс парень.       — Ага, или это просто новый мейнстрим в кругу суицидников, — равнодушно выдал женский голос.       Сынваль сглотнула, ощутив неприятную сухость во рту, а глаза начали пощипывать оттого, что она, не моргая, не отводила взгляд от выцарапанного на парте «Шин Хари».       Тэри, несмотря на всю компактность и домашность посёлка, пугал своим тёмным, вгоняющим в страх лесом, который был ограждён проволокой и знаками, предупреждающими об опасности. Густая растительность не давала возможности глубже увидеть лес, но если всматриваться в него больше минуты, то появлялось ощущение, что не сама дремучесть начинала смотреть тебе в душу, а что-то более зловещее; оно стремилось поглотить не просто разум, а обглодать до косточки.       Чаща простиралась больше чем на пятьсот километров, доходя до океана, и ни один дюйм не был тронут или обследован людьми. Все могли только предполагать, кто обитал в самой глубинке этого одичалого места. Множество зловещих легенд о лесе здесь ходило, иногда доходящих до абсурда, но, как объяснял брат, всё это было создано только для привлечения туристов. Ведь если более подробно посмотреть на все факты, то почти никто из местных не знал ничего о пропавших или убитых здесь людях. Казалось даже, что некоторые криминальные дела отделению районной полиции было легче спихнуть на дикое животное. Да и сами люди, живущие в посёлке, забывались и выдумывали всякие истории, приписывая лесу все тёмные дела и непроизвольно веря в это же.       Сынваль рада была бы полагаться на слова брата, как и всегда, если бы только не её уверенность, что к смерти Хари был причастен тот, кто обитал в том месте. Уже как год паранойя Ким на этот счёт усугублялась, может, поэтому перед сном девушка всматривалась в глубь тайного леса, находившегося вблизи её дома.       — Говорят, что они похищают невзрачных, чтобы не сразу могли заметить пропажу. Кстати, Ким Сынваль на месте?       Посыпались смешки в спину девушки, поскольку догадались, что она их подслушивала. Сынваль, переведя дыхание, решила никак не реагировать, отвлёкшись на то, что кто-то сел рядом с ней и коснулся её своим локтем. Запах черничных жвачек и сигарет не дали ей усомниться в том, что это был Пак Чимин.       — Я знаю, что ты не слушаешь музыку, — в подтверждение своих слов Пак вытянул один наушник под возмущённый взгляд девушки и заулыбался, когда реально не услышал ни единого звука. — Если бы ты пропала, я бы обошёл весь лес ради тебя.       — Тогда считай меня пропавшей, — фыркнула Сынваль, вырвав наушник из мужских пальцев и показательно вытерев его об рукав парня.       — Не веришь? — Пак был непритворно удивлён и только губы поджал, поняв, что нужно было не спрашивать, а утверждать.       — Ты только и умеешь, что искусно ездить по ушам и вешать на них же лапшу. Как ты понял, твои слова для меня ничего не значат, — и отмахнулась показательно.       — Слышишь? — Чимин словил её запястье и обнял его пальцами — несильно, но цепко. Взгляд был непривычно бетонным, почти бесчеловечным, из-за чего она растерялась на секунду. — Я всех там выпотрошу, если тебя тронут… Нет, посмотрят только. Повторюсь: всех. Ради тебя.       Стоило ли ей признаться, что он опоздал, ведь уже посмотрели… Но она быстро прогнала эту мысль, потому что от воспоминаний неприятный озноб прошёлся по коже к самому затылку.       Неделю назад, загорая на заднем дворе, девушка ощутила чьё-то присутствие и взгляд такой — не просто наблюдающий, а словно насмерть вгрызающийся в каждую частичку тела. В лесу что-то было, и оно наблюдало за ней.       После того раза больше без надобности на задний двор Ким не выходила, и шторы, которые всегда были раздвинуты, теперь почти постоянно оставались плотно задёрнутыми.       Сынваль, смахнув своё оцепенение, улыбнулась едко и почти иронично. Да простит её дедушка, но этот славный, как он выразился, парень был не просто недостаточно убедительным, а, как сказал брат, являлся лучший бздуном в их посёлке.       — Не нужно повторять — деменцией, к твоему сожалению, не страдаю. Скажи лучше, что ради своей девушки готов сделать? — Чимин после такого уверенного почти заявления опешил, услышав совсем нелогичный вопрос. — У тебя женская помада на губах, — Ким отвернулась к учебникам и указала ручкой на его верхнюю губу, с которой он поспешно слизнул остатки прошлого поцелуя.       — Такого не происходило бы, если ты была моей, — тяжёлыми, придавливающими до основания словами, на которые Сынваль тут же поставила барьеры.       — Никогда, — делая остановку после каждого слога, бесстрастно произнесла Ким, перелистывая учебник, смотря на несвязные буквы перед глазами, которые никак не хотели соединяться в слова.       — Ты мне обещана, — прошептал Пак, выпуская из лёгких токсичный воздух, застрявший у Сынваль в глотке; не позволивший остаться равнодушной.       Эти слова для Ким сработали как триггер, но виду она не подала, лишь пустила сдержанный смешок в свой кулак. Это уже не первое громкое заявление, которое разъяснять парень не собирался, лишь загадочно улыбаясь и смотря на неё, как на несмышлёного ребёнка. Самое лучшее в таких ситуациях было игнорировать: всё больше напыщенной пустоты к нему и меньше важности к словам. Потому что в любых ситуациях Чимин всегда оставался при своём мнении, а провоцировать парня на конфликт — себе же могилу копать.       Сынваль даже вспоминать не хотела, как она однажды сказала, что его обещания пусты и лучше всего ему подошло бы «губошлёп» — того насильного поцелуя с привкусом баночного пива на его губах она никогда не забудет, не повторит и, конечно, не простит.       Когда послышались очередные смешки в спину, Ким никак не отреагировала. Её семья, состоящая из двух мужчин, давала советы о поведении в таких случаях, но кардинально разные. Дедушка говорил не обращать внимания, Сокджин — выбивать учебником зубы оскорбляющим. Неудивительно и сразу понятно, к кому она больше прислушивалась.       Смешки резко оборвались, когда Сынваль почувствовала лёгкое прикосновение на своей лопатке: Чимин показательно для задних трибун положил свою руку на спинку её стула и ещё ближе придвинулся, соприкасаясь с её коленом. Пак никогда не позволял такого отношения к девушке, и подобным способом ограждал и пресекал подобное поведение.       — Мне, кажется, соринка в глаз попала, не посмотришь? — в обычной своей манере начал флиртовать Чимин.       — Мой кулак тебе сейчас в глаз попадёт, — цокнула языком Ким, передёрнув плечами, уже конкретно раздражаясь от глупых попыток парня привлечь к себе внимание.       Сынваль хотела было откинуть руку Пака, лежавшую поверх её книги, но сама же свою одёрнула, когда чуть не прикоснулась к татуировке на тыльной стороне его ладони — тёмной закрашенной Луне со скрещенными на ней двумя кинжалами. У неё от этого знака во рту всё стянуло горькой вязкостью, в глазах зарябило, а в нос будто ударил тонкий запах кожи и металла.       — Чимин… — еле уловимо сорвалось с губ Сынваль. Подобрав мужскую ладонь, в растерянности начала тереть, проверяя на подлинность татуировку, даже облизнула большой палец, надеясь, что выйдет смыть её. — Что ты наделал, придурок?!       — Не так слюнями я с тобой намеревался обменяться, — сам себе выдал и, забрав руку, вытер её о джинсы. — Нравится? — Пак сам осмотрел тыльную сторону своей ладони с некой гордостью и удовлетворённо сам себе кивнул.       — Ты ввязался в эту банду? В «Легион»?! — тихо зашипела девушка и ближе к нему подвинулась, чтобы другие не услышали. — Ты с ума сошёл, Пак?       — От тебя, малышка, ещё в утробе матери, — Чимин обольстительно подмигнул и подался вперёд. Сынваль его тут же ударила по плечу, и парень театрально скривился, прикладывая руку к тому месту, а девушка снова его ударила. В отчаянии, от безысходности, с надеждой, что он был не таким идиотом. — Эй, это уже, как минимум, неприятно и тянет на уголовное дело.       Сынваль не хотела позволять пробраться воспоминаниям об инцидентах с «Легионом», но чем больше она пыталась отогнать эти мысли, тем ярче становилась в памяти картина. Местная коалиция мужчин с одинаковыми татуировками не считалась хулиганами, ни разу не была замечена в преступных действиях, более того, местные правоохранительные органы их уважали и, возможно, даже побаивались. «Легион» появлялся на улицах в сумерках вместе с рёвом байков и брал под свой контроль ночную жизнь деревни. Местным было запрещено выходить на улицу после полуночи, девушкам — особенно. Как объяснял тогда дедушка, это было сделано из-за большой опасности выхода диких зверей из леса.       Был случай, когда Хари поссорилась с матерью и среди ночи сбежала из дома к Сынваль, попавшись на глаза представителю банды. Ким из окна увидела, как подъехавший байкер в шлеме перекрыл своим железным конём дорогу подруге. Тогда Сокджин не пустил на улицу сестру, сам вышел забирать Шин, долго общался с мужчиной, а после ещё морализировал девочек, читая им нотации, и был очень зол за этот беспечный поступок.       Ещё когда Хари начала всё чаще пропадать из-за неизвестного парня, Сынваль, после очередного исчезновения подруги, направилась искать кого-либо из «Легиона». Ей было подозрительно, что в последнее время она часто видела кого-то из них у дома Шин, даже уверена была, что её возлюбленный был из этой опасной банды. Ким вышла из дома после полуночи и пошла в ночной бар, где точно всегда кого-то из них можно было найти. С дрожащими коленками всю дорогу бубнила себе под нос, что она просто спросит и сразу уйдёт. Вот только став свидетелем, как возле чёрного входа бара несколько человек из «Легиона» избивали лежавшего на земле мужчину и как один из них достал нож — сбежала обратно, повторяя слова о том, что она уже ничего не хочет спрашивать.       — Чимин, сведи её! — в сердцах воскликнула Сынваль, но в ответ ей лишь насмешливо фыркнули, как от якобы сказанной глупости. — Боже мой, когда ты только успел…       Девушка, оперевшись локтями о стол, в отчаянии зарылась пальцами в волосы и нервно забегала глазами по татуировке, вспоминая, когда она у него теоретически могла появиться. Две недели Сынваль точно видела его в байкерских перчатках — скрывал, видимо. По сердцу резанула тревога, неприятно расходясь холодом по телу, когда перед глазами появились страшные картинки возможного будущего Чимина.       — Переживаешь за меня? — прошептал Пак, задевая губами мочку её уха.       Сынваль, приложив ладонь к своей ушной раковине из-за щекочущего ощущения, в очередной раз отодвинулась, подняла на парня глаза, чтобы следом подавиться от возмущения, увидев всё такое же непринуждённое выражение его лица.       — Действительно, чего это я? — девушка пихнула Пака в плечо и быстро собрала вещи, впервые намереваясь прогулять встречу с их куратором. — Кретинам везёт, поэтому тебя, возможно, не покалечат ради забавы, — бросила напоследок.       Напыщенный, самовлюблённый дурак!       Из-за того, как сильно Сынваль хмурилась, у неё мышцы на лице заболели, поэтому она слегка похлопала себя ладонями по щекам, чтобы снять напряжение. На самом деле, Чимин ей был очень даже симпатичен — ещё с первых минут, когда они только познакомились тринадцать лет назад. Признавать, что он был её первой любовью, сейчас было как-то горько и даже унизительно. Раньше Ким засматривалась на мальчишескую чарующую улыбку, сердце трепетало в груди от его смущённых и неуклюжих обниманий, а ласковый голос одаривал комплиментами.       Во время старшей школы он, не перебирая, начал относиться так ко всем, у кого имелась грудь. Пак любил ей на переменах в любви клясться, чуть не угрозами осыпать, что женой его станет, детей ему родит. Тем же днём, пока Сынваль задумчиво смотрела на уроке в окно, размышляя о его словах, стала свидетелем, как он какую-то школьницу прижимал к дереву, страстно целуя и своими цепкими пальцами забираясь под её коротенькую юбочку.       Вытекающая из её сердца ревность постепенно преображалась в злость и скрытую обиду. Окончательной точкой стало то, как он три месяца назад, охмелев после двух банок пива, заковав свою волю в кулак, принялся к ней приставать. Не так, как раньше, а рвано, без принятия отказа, с нахальным поцелуями в шею, ключицы и циничным жестом в виде разворованных пуговиц рубашки.       В тот день Чимин узнал вкус не только её губ, но и боли между ног от женского колена. Для Сынваль его действия стали невозвратной точкой, а когда она узнала, что на их особенное место, возле старого дуба у пляжа, он приводил почти всех девушек и с ним там… занимался непристойностями — окончательно вычеркнула Пака как парня из своей жизни. Сынваль не хотелось быть «одной из». Не хотелось грязи. Рот же Чимина был точно нечистый, вылизанный слюной половиной школы, а теперь уже и университета.       Ей поначалу даже нестерпимо и обидно было, что заслужила внимание такого известного бабника. Больше всего ненавидела его слова о любви, что он говорил только ей, но это не изменяло того факта, что языком он ей в чувствах своих сердечных клялся, а после этот же язык в чей-то рот похотливо заталкивал.       Фу, мерзость, ничего святого, ничего чистого. Тошно от такой любви, от такого Чимина.       Ким скучала по нему прежнему: у которого ещё гормоны не разыгрались и вся серая масса из мозга не опустилась к паху. Она бы, может, и пересмотрела своё отношение к нему, если бы тот исправился и перестал вести себя как ловелас.       Может. Ведь, кажется, Пака не изменить.       Открыв непрочную калитку, Сынваль выругалась вслух, когда один болтик выпал из неё и потерялся в траве — нужно сказать дедушке или Джину, чтобы починили. Оглянув небольшой двухэтажный домик, за которым располагать лесная чаща, девушка грустно улыбнулась: он был уже слишком старым, не помнившим, что такое ремонт. Но Сынваль привыкла к его интерьеру — внутри всё было наполнено воспоминаниями, начиная от битой вазы покойной бабули, которую дед склеивал уже несколько раз, и заканчивая расписанной её желаниями стенкой с того момента, как она научилась писать. Даже когда брат грезил мечтами сделать полномасштабный ремонт — такой, чтобы можно было спутать с городским, — Сынваль надеялась, что он никогда не накопит денег на это: прощаться с такой уже родной атмосферой отнюдь не хотелось. Да и деньги лучше было бы потратить на что-то более полезное.       Одной пенсией дедушки еле прокормиться можно было — только зарплата Джина покрывала потребности семьи. Брат брал на себя практически все траты, ещё и умудрялся откладывать деньги. Он работал ветеринаром. В таком маленьком городке к нему в клинику редко приводили домашних питомцев, но если попадались собаки или кошки, Джин чуть ли от боли не стонал, но надевал маску и забрасывался таблетками против аллергии. Чаще всего были сельскохозяйственные животные, два-три раза в месяц его могли вызвать в городскую клинику, где он зарекомендовал себя ещё во времена практики — из таких командировок он и откладывал на будущее. Брат, как считала Сынваль, запугивал тем, что как только она захочет выйти замуж — сделает ремонт, чтобы ей не было стыдно, когда придут знакомиться с её родными.       На этих угрозах девушка и вздыхала с облегчением, потому что ремонт точно не скоро понадобится. Настораживало только то, что брат был уверен: она раньше выйдет замуж в свои двадцать, чем он женится в свои тридцать лет.       — Я дома! — по привычке громко объявила Ким, закрыв дверь и бросив сумку в прихожей.       Ответа не последовало, послышался только топот лапок, и через секунду из-за угла появился Волчонок, начавший радостно прыгать у её ног. Сынваль, улыбнувшись, опустилась на колени, чтобы почесать его под шейкой и напомнить ему, какой он всё же красивый, но вмиг осеклась.       — Стоп, ты чего не хромаешь?! — она посмотрела на его лапку, на которой, кажется, даже намёка на вчерашнюю травму не было. Но ведь такого не могло быть, она вчера обрабатывала рану и ещё планировала на рентген его в клинику к брату отнести, чтобы исключить перелом. — На тебе правда заживает как на собаке. Волчонок, это, конечно, хорошо, но… Тебя ж мои выгонят, если ты здоров!       Щенок, посмотрев на свою лапку, тут же подогнул её и, повернув голову вбок, высунул язык.       — Ты что, понимаешь меня? — с насмешкой прищурилась Сынваль, забавляясь, что реакция щенка совпала с её вопросом. — Тебе знатно повезло, ведь брат уехал в город по работе, и его сегодня, скорее всего, не будет. Только дедушку тоже не зли, а то он терпеливый до поры до времени.       Сынваль искупала щенка, который, к её удивлению, не был против — наоборот, счастливо хвостом махал и охотно подставлялся под руки. Так доверчиво на неё смотрел, что у девушки внутри тепло разливалось, а его ярко-ореховые глаза казались такими умными и понимающими. Наверное, поэтому она начала рассказывать ему о сегодняшнем дне в университете и объяснять всю степень идиотизма Пака.       Ошейник надеть на Волчонка девушка пыталась больше получаса. Но тот так агрессивно был настроен, рыча, вырываясь и даже кусаясь. Слабо, но клыки у него были не по-собачьи острыми.       — Дурак, это тебе же на пользу, чтобы у тебя блох не было! — шикнула Сынваль на щенка, всё же закрепив ошейник вокруг его шеи.       Волчонок, покатавшись на спине, лапами всё равно стянул его и, в попытках разорвать не понравившийся ему предмет, убежал вместе с ним, пока Ким пыталась его остановить. Сынваль не смогла догнать животное, а когда отыскала его в кладовой, то ошейника уже не было.       — Я не приручаю тебя, — выдохнула девушка, погладив Волчонка, когда он будто в знак прощения лизнул её укушенный палец. — Я тоже свободу люблю… Это правда во благо тебе было.       Злиться за ошейник или обижаться из-за того, что щенок её укусил, Сынваль и не думала, всё же его реакция была защитной, а судя по агрессивности ко всем, люди сделали ему что-то плохое. И то, как Волчонок виновато тёрся носом о её ладонь и скулил, не могло оставить Ким равнодушной. Прошли всего одни сутки, а девушка уже боялась представить, как тяжело будет на сердце, когда выпустит его на волю. Щенок такой необычный, достаточно умный, отчасти заботливый.       Этой ночью она проснулась от холода, пробирающегося из щелей в окне, за которым начался ливень. Одеяло, как всегда, было скинуто на пол во время сна, но поднять его ей не сразу удалось, поскольку Волчонок пытался сделать это самостоятельно. После того, как Сынваль ему помогла, тот забрался к ней и, уткнувшись мордочкой в шею девушки, попытался её согреть.       С питанием животного возникла проблема: когда Ким насыпала ему корм, тот, принюхавшись, недовольно лапкой его отодвинул, фыркнув от одного лишь запаха, и начал заглядывать в тарелку хозяйки. Девушке пришлось всё же отдать щенку свою порцию мяса и наблюдать, с каким зверским аппетитом он разделался с едой — родные точно не захотят его оставить.       Ким хотела сегодня пойти на пляж, даже купальник надела, но в последний момент передумала, решив помочь по дому. Выйдя с тазиком стираного белья на задний двор и ощутив духоту, девушка сняла футболку, оставшись в верхней части купальника и шортах. Наслаждаясь музыкой из открытого окна, доносившейся из старого граммофона дедушки, Сынваль подпевала себе под нос, развешивая на верёвке бельё, изредка поглядывая на Волчонка, который пытался что-то словить в траве. На улице стояла ужасная жара, кожа уже в первые минуты покрылась лёгкой испариной, и появилось такое неимоверное желание хотя бы из шланга для полива слегка освежить тело, что даже обернулась через плечо, ища взглядом, где тот лежит.       С приливом слабого ветра по коже неожиданно пробежался неприятный озноб. Ощущение чужого взгляда нагло ворвалось в её личное пространство, подрывая раннее спокойствие. Тело сковала уже знакомая тревога, засевшая под грудью. Сынваль обняла себя руками, впиваясь ногтями в кожу, чтобы не так явно ощущать, как в висках начало пульсировать.       Было не по себе от ощущения, как её едко изучали и будто облизывались, сально мажа по её коже глазами. Пристально, до самых мелочей перебирая каждую косточку. Оценивая и пробуя на вкус, будто только взгляда было достаточно, чтобы ощутить, как её полностью поглотили.       Сынваль лихорадочно начала осматриваться, её внимание приковал лес — никого не было видно, и рассмотреть что-либо за толстыми столбами деревьев было невозможно. Складывалось ощущение, что там, возле цветущей форзиции, будто что-то смотрело девушке в глаза, не разрешало пошевелиться и даже вдохнуть на полные лёгкие. Казалось, секунда, любое движение с её стороны, и оттуда кто-то выпрыгнет на неё — это предчувствие вгоняло в животной страх.       — Чимин, это не смешно! — всё же нашла в себе силы — стало бы легче, если бы это действительно оказался Пак. Позади зашипел граммофон, искажая музыку и превращая её в страшный скрежет, добавляя атмосфере большей мрачности. — Ты ведь знаешь, что нам запрещено даже подходить к лесу — давай выходи!       Что-то громко треснуло возле деревьев, и стая ворон, слетев с веток, поднялась в небо. Сынваль, отступив назад и не удержав равновесие, свалилась назад; её дыхание сбилось, потому что оттуда на неё действительно что-то смотрело, и его глаза зловеще блестели — это точно был зверь.       В этот миг Сынваль заметила, как Волчонок застыл на месте, навострив свои уши, и, резко взмахнув хвостом, хотел уже было рвануть к лесу. Девушка вовремя подхватила щенка на руки, прижала к себе и быстро побежала в дом. После произошедшего на улицу в тот день Сынваль больше не выходила, задёрнув шторы на всех окнах, что выходили прямиком на лес. Мигрень, которая преследовала её с детства, сегодня было нестерпимой — даже таблетки не помогали.       Ближе к полуночи, лежа на кровати спиной к окну, она смотрела уже битый час в одну точку, ощущая, будто кто-то через стену ей позвонки взглядом пересчитывал и угрожающе дышал в затылок.       Ким Йонг, заглянув в комнату внучки, вернулся через пару минут, держа в руках кружку тёплого молока с мёдом. Дедушка, присев у кровати, погладил Сынваль по волосам, успокаивающим голосом вспоминая, какая внучка была забавная и как было смешно с того, что с малых лет она стала называть Сокджина мамой. Присутствие дедушки принесло чувство защищенности и расслабленности, и Ким даже не поняла, в какой момент её глаза всё же сомкнулись.       Только глубокой ночью Сынваль потревожил страшный вой волков, что был готов разорвать её перепонки. Закрыв уши, девушка поморщилась оттого, как он раздирал изнутри её голову, через него прорвались когда-то сказанные слова Хари. До самого утра Ким не могла уснуть, прокручивая их и не замечая, как стала нашёптывать:       — Если ты понравишься им, Сынваль, будешь обречена.

***

      — Нужно заменить обезболивающее, — всё, что ответил дедуля, когда внучка пожаловалась на ночной вой волков.              Сынваль уже окончательно пообещала себе никогда и никому не признаваться, что она слышит хищников: не сможет больше вытерпеть факта, что она была единственным человеком в посёлке, которого тревожил этот раздирающий голову звук.       Ким Сынваль с рождения отличалась от своих сверстников — если она это поняла совсем недавно, то другие при знакомстве с ней будто рентгеном вылавливали эту аномалию. Ким ощущала себя чужой среди своих, не стремилась как-то наладить контакт со сверстниками, и её желание общаться с другими равнялось нулю. Чимина она потеряла, как только он вступил в пубертатный период, Хари… Шин Хари больше не было.       Сынваль хотела побыть в одиночестве на пляже, поплавать под звёздным небом, но оказавшаяся там же компания одногруппников почти что насильно усадила девушку к себе, стоило им её заметить.       Оказалась не в своей тарелке — это мягко сказано. Сидя за костром, Ким так и чувствовала, как не язычки пламени обжигали её кожу, а взгляды ровесников. Они постоянно пересматривались, перешёптывались, скрывали насмешливые улыбки, а кто вообще с какой-то жалостью на неё поглядывал. Поэтому Сынваль ушла в море, чтобы полежать в воде и полюбоваться Луной, которая отражалась в водной глади, переливаясь в волнах и немного освещая её лицо. Красивая, яркая и большая — точно такую Луну она видела последний раз с Хари.       — Шин Хари, если ты будешь продолжать скрывать своего ухажёра, я реально подумаю, что это аджосси из рыбного ларька! — рассмеялась Сынваль, ударив веслом по воде, чтобы холодные брызги вернули подругу из раздумий. — Не просто же он тебе единственной скидку делает, — сощурив глаза, придирчиво осмотрела девушку.       — Тьфу, типун тебе на язык, — буркнула Шин, вытерла воду с лица и передёрнула плечами. — Прости, Сынваль, он просто… не очень любит людей, — неуверенно попыталась объяснить подруге, поджав губы.       — Социопат? — нахмурилась Ким, взяв в руки дедушкин старый фотоаппарат, и подняла объектив к небу, фиксируя на снимке Луну.       — Ну, пусть будет так, — пожала плечами Хари, в страхе оборачиваясь на странный всплеск в море, не понимая, как согласилась на такую дурную авантюру подруги — просто ночью сфотографировать Луну.       — А что ему в тебе с самого начала понравилось? — переводя камеру на подругу, поинтересовалась Сынваль, запечатлев, как у девушки мягкая улыбка появилась на губах, но та даже не отреагировала на вспышку.       — Запах, я приятно пахну.       Сынваль убрала фотоаппарат от своего лица и удивлённо приподняла брови, до конца не веря, что Хари не пошутила. Господи боже мой, какой ужас, она действительно сказала правду.       — М-м, круто, пахнет извращением.       Краем глаза Ким посмотрела на берег, где золотыми огнями играл костёр, а вокруг него на пнях сидели студенты и громко смеялись, попивая пиво. Причина их веселья однозначно заключалась в Сынваль. Может, в лицо ей редко что-либо говорили, но она знала, как они любили шутить между собой на разные темы. Например, какая Ким отстраненная от людей; что профессию свою выбрала не потому, что пошла по стопам брата, а потому, что зоофилка, и, конечно, историю смерти Хари с ней тоже связывали.       Сынваль опять посмотрела на небо, внутри какой-то ком обиды подкатил: оказалось, невидимый натиск тяжело было принимать. Чимин тоже находился на берегу в той компании, и с первым косым взглядом студентов в её сторону он должен был это моментально пресечь, как и всегда, но почему-то защиты в парне Ким сегодня не видела. Пак даже не посмотрел за весь вечер в её глаза. Сынваль была бы рада, чтобы он забыл про неё, но почему-то сердце засаднило от грусти, да и он не просто игнорировал — избегал. Будто вина была в ней.       Пустяки, неважно, просто нужно было срочно собираться домой. Там Волчонок по ней соскучился… дедуля или брат, которые, возможно, его не покормили. С этими мыслями девушка уже хотела выбираться на сушу, но в страхе закричала, когда её за лодыжку крепко что-то схватило и потянуло на дно. Сынваль пыталась вынырнуть, и как только ей удавалось сделать глоток воздуха, её снова тянуло вниз. Стоило девушке зацепиться сверху за что-то тёплое и сильное, в страхе прижалась, ощущая, как её вытянули наверх. Откашлявшись, продолжала лихорадочно сжимать руками опору, то ли пытаясь успокоить дрожь губ, то ли от страха или холода. Сынваль ещё бы пару минут приходила в себя, но её привели в чувства прикованные с берега взгляды, а после — знакомый смех над ухом и руки, что так знакомо обнимали.       — Ну ты и трусишка, моя злючка, — усмехнулся Чимин, легонько чмокнув девушку в висок.       Сынваль от облегчения хотела сильнее прижаться к парню, но из-за того, что он провернул, хотелось его утопить. Оттолкнувшись от Пака, ударила по воде ладонью, обрызгивая того, и начала отплывать.       — Эй, давай вместе искупаемся? — настоятельно спросил парень, пытаясь догнать Ким. — Всё как ты любишь: луна, тёплая вода и я любимый.       Сынваль резко остановилась, из-за чего Чимин ткнулся носом прям ей в мокрую макушку, вдыхая приятный аромат. Он знал, что она делала себе маски из собранных ею полевых цветов, крапивы и мёда. Одним словом — была ещё той лакомкой.       — Наш союз неизбежен. Ты для меня, — Пак опять произнёс эти ядовитые слова для Сынваль. Развернул девушку к себе, мягко прижимая, и она, положив ладони на его плечи, наверное, впервые заметила его взгляд без пошлостей — взрослый, основательный. — Сколько же ты ещё будешь бегать от меня, глупая?       — Буду бегать, пока ты не перестанешь… блядстовать, — это должно было прозвучать грубо, да и толкнуть парня, как всегда, не помешало бы, но Сынваль лишь сумела это безысходно произнести, сильнее сжимая его пальцами, из-за чего Чимин ненадолго растерялся.       — Дурочка, я ведь тебя люблю, — улыбнулся Пак, уткнувшись своим носом в её. — Сынваль, тебя портить нельзя, мне Джин пообещал, что причиндалы отрежет, а он ведь ветеринар у тебя — умеет. Я готов весь мир к твоим ногам кинуть, стерпеть любое наказание, лишь бы ты мне обещанной осталась; ломать всё, что на пути у меня перед тобой встанет. Но ты так долго и упорно держишь расстояние между нами. Пойми, ты первая оттолкнула меня и продолжаешь меня изводить, а я ведь мужчина, мои желания растут, их нелегко усмирять. Отдайся, подчинись моей воле, — последнее было сказано рьяно, с толикой угрозы.       Надежду вернуть нормальные отношения с этим парнем — как и его девственность — Сынваль давно потеряла, просто принимать это не хотела.       — Ты не представляешь, как мне становится тошно от осознания, как сильно ты изменился! — вскипела девушка, шлёпнув Пака по ладони, которой он потянулся к её лицу, чтобы убрать с него прилипшие пряди.       Вырвавшись из чужих рук, Сынваль быстро выбралась из воды. Подойдя к костру, не обратила внимания, как все тут же притихли, и стала надевать на себя сарафан, даже не удосужившись вытереться.       — Так вот, — прочистив горло, продолжил разговор парень, поглядывая на действия одногруппницы, — все девушки были изнасилованы — это доказано экспертизой. В лесу точно обитает серийный маньяк и измывается над телами так, чтобы подумали на зверей.       — Я слышала, как родители Хари говорили, что у неё было искусано тело и порвано… короче, изнасиловали её. Вот, даже статью одну про это покажу, — парень, сделав глоток пива, принялся выискивать что-то в телефоне.       Сынваль не по себе стало от упоминания подруги, тело пробило лихорадкой, руки стали трястись, поэтому застегнуть последнюю пуговицу джинсового сарафана так и не получилось. Гадко было слушать постоянные теории, рассуждения, которые спустя столько времени так и не стихли. Это было главной причиной, почему она никак не хотела контактировать с одногруппниками, и чем больше времени проходило, тем больше ей хотелось закрыть им рты силой.       — А ты как думаешь, Сынваль? Она же твоей подружкой была, — опрометчиво поинтересовался одногруппник, что подействовало на Сынваль как спусковой курок.       — Я думаю… — вроде и спокойно начала, но как только этот парень приподнял экран, чтобы продемонстрировать упомянутую статью с фото, где на мёртвое тело подруги был наложен размытый эффект в качестве цензуры, выбила из рук телефон. — Я думаю, что вам пора заткнуть свои рты и не сметь даже произносить её имя!       Все тут же затихли, только слышно было трескающиеся в костре горящие палки, шум бушующего моря и злостное дыхании Ким, которое, казалось, через секунду превратится в горькие всхлипы.       — Эй, чего злая-то такая? Чимин не успел в воде приставить? — от этого противного вопроса Сынваль будто под коленями ударили, давая нереальную слабость и желание тяжёлым грузом свалиться на землю.       — Что?..       — Не притворяйся, — поднявшись с места, одногруппник, подобрав свой телефон, ехидно пихнул локтем застывшую девушку. — Чимин вчера нам рассказал, что уже давно лишил тебя невинности.       Для них это было весельем, а Сынваль будто в душу плюнули.       Всё было, как в вакууме: дальнейшие рассказы, взгляды, смешки. Ким хотела провалиться сквозь землю, ей надоело принимать эту аморальность. Вся её обида и чувство несправедливости переливались всеми оттенками: от сильной внутренней изжоги до вкуса тухлости на губах. Она натуральным образом рассыпалась, в груди пекло, и единственным, что могло избавить её от этой пытки, была попытка вычеркнуть Пак Чимина из своей жизни.       — Ага, говорил, что и другой невинности лишил, — кто-то добавил с мерзким смешком в кулак. — Я никогда не пробовал, удружишь? — и гаденький шлепок по ягодицам.       Это крах: достоинство Чимина давно упало в глазах Сынваль, но сегодня он уничтожил маленькую крупицу чего-то тёплого к нему. Ким не в состоянии была сдвинуться с места и даже слово вытянуть из собственного рта. Возможно, смогла бы выблевать лишь всё услышанное.       В этот момент подошёл Пак — насупленный, с разъяснениями для всех, что разрезал обо что-то ступню, поэтому им нужно быть осторожными. Забрав свою бутылку пива из рук одногруппницы, парень непонимающе осмотрел компанию, но как только он напоролся взглядом на Сынваль — именно напоролся, — тот изрезал его вдребезги.       — Знаешь что, Пак? — вымолвила Сынваль с пеленой слёз в глазах, которые страшно пекли, потому что слишком солёно-горько было от жгучей боли внутри. — Я скорее уйду в лес к хищникам, чем опять полюблю тебя, как когда-то, — у Чимина глаза округлились от услышанного, но в секунду они залились яростью, адресованной одногруппникам. — Ненавижу, — треснуто прошептала и, развернувшись, быстро начала уходить.       — Сынваль! — закричал Пак и, натягивая по дороге джинсы, стал пытаться догнать Ким, потому что та сорвалась на бег.       — Ты когда-нибудь задумывалась о первом разе? — нервно спросила Хари, резко подняв глаза от экрана телефона, при этом не переставая дёргать кулон на шее.       Сынваль, которая была занята быстрым поеданием бутерброда, чтобы успеть к окончанию перерыва, от неожиданного вопроса подруги подавилась.       — Как-то не приходилось, — прочистив горло, неловко и тихо выдала Ким, будто кто-то из находящихся в столовой мог подслушать откровенный разговор. — Короче говоря, не было того человека, из-за которого возникло бы желание размышлять об этом, — поспешно и немного раздражённо закончила, вытирая пальцами уголки рта.       — Ну, не знаю, Чимин сказал бы, что давно уже появился и это его главная миссия в жизни, — недовольно хмыкнула Хари.       Вроде, должно было прозвучать смешно, но при упоминании парня Шин не могла скрыть, что отношения к Паку у неё было достаточно скептическое, без единой симпатии, единственное, что он имел, — смазливую мордашку.       — Спасибо за испорченный аппетит, — тяжело выдохнула Сынваль и с какой-то грустью отложила бутерброд, ведь еда уже не вызывала гастрономического наслаждения. — Вот именно из-за того, что он появился, я даже не хочу думать об этом.       — Из-за того, что он появился, к тебе никто не может подойти, — недовольно цокнула Шин, хлопнув ладонью по столу, будто на том месте находился упомянутый. — Как только к тебе проявляет внимание кто-то из школы, Пак тут же всех отпугивает. Он даже со мной тебя делить не хочет. Тебе как-то нужно избавиться от его любви, а то он избавится и от твоей единственной подруги, то есть меня!       — Его любви? — усмехнулась Сынваль, будто это слово как-то могло пересечься с бывшим другом. У Ким есть примеры и характеристика этого светлого чувства, и ничто из существующих пунктов парень к ней не проявлял, от него что угодно исходило, но не любовь. — Не преувеличивай, Чимин, может, и собственник, но не настолько одержимый.       — Ладно, вернёмся к моему вопросу, — отмахнувшись, Хари опять начала дёргать кулон указательным пальцем, и это было единственным, что выдавало её смущение. — Какие у тебя первые мысли возникают, говоря о сексе?       — Израненная психика? — выдала Сынваль первое, что пришло на ум. Но видя, что подруге её ответ не по вкусу, возразила: — Что? Всё же дети берутся не тем способом, о котором мне говорил брат в детстве. Почему ты вообще спрашиваешь о таком?       — Я очень волнуюсь.       — Во-первых, нам ещё рано, и мысли должны быть заняты чем угодно, но не этим, — услышав эти слова от подруги, Шин показательно закатила глаза. — А если ты о своём новоиспечённом парне, то вы встречаетесь всего две недели — он что, уже давит на тебя?       — Во-первых, говоришь, как бабушка, — Хари щёлкнула подругу по носу. — Чтобы ты знала, из нашего класса только четверо невинных, и мы в этом числе. Во-вторых, на меня не давят — наоборот, говорит, что рано и он не готов.       — Он?! — удивлённо воскликнула Сынваль и тут же закрыла ладонью рот, когда некоторые школьники обратили на них внимание, поэтому тише заключила: — Звучит ненадёжно.       — Нет… там сложно, — заломив брови, выдала Шин, задумавшись. — В общем, он просит ни в ком случае его не провоцировать и очень злится, когда я позволяю себе лишние движения.       — Типа после свадьбы хочет? Консервативность мне нравится.       — Да нет, ну, он боится не сдержаться, а без меня ему не выжить, — с глубоким смыслом объяснила Шин, пытаясь найти в глаза подруги понимание.       Сынваль нахмурилась: данные слова тревожно откликнулись у неё внутри. Подруга была не из тех людей, что не могли объяснить собственные мысли, поэтому странность её высказываний беспокоила.       — Хари, может, ты мне больше расскажешь о своём парне? Имя хотя бы назовёшь? Я знаю, что он мужского пола, и всё, больше ничего, меня это настораживает.       — Извини, он просил не говорить о себе, — беспокойно затрепыхалась девушка. — Но… он не парень, вернее всего сказать, что он — мужчина. Выглядит моложе озвученных лет — на тридцать, наверное…       — Фу, всё же какой-то старик?!       — Нет, но он очень отличается от наших мужчин! — отчаянно заступилась Шин.       — У него третья рука, что ли?       — Я имею в виду его отношение: я не встречала таких заботливых, он пылинки с меня сдувает, но при этом его ласка…       — Не хочу знать! — перебила Ким, отрицательно замахав руками. — Главное, что он хорошо к тебе относится, но всё равно прошу тебя быть осторожной.       — И ты тоже.       — А мне-то чего бояться?       — Потому что: «твоя девственность мне обещана, Ким Сынваль,» — спародировала голос Пак Чимина и засмеялась, когда ощутила толчок в плечо.       Сынваль уверена: она просто не выдержит, если ещё раз увидит Чимина. Он защищал её, каменной стеной стоял за Ким, а оказался главным обидчиком, потому что из всех был самым близким. Это же Сынваль приходила к нему после смерти Хари и искала в его объятиях утешение, надежду, что он поможет подавить внутри чувство тревожности и горе утраты. Чимин тогда говорил, что ей бояться ничего не нужно, даже боли утраты — он и с этим справится. Пак ведь обещал: больше слезинки она не уронит на своё лицо. Слезинки — нет, лишь целый океан. Благодаря его умелым способностям.       Сынваль поморщилась, когда какая-то ракушка больно кольнула ступню, заставляя притормозить. Её тут же за локоть грубо схватил Пак, разворачивая к себе и впечатывая в свою грудь. Настолько сильно прижимая, что Сынваль больно было вдохнуть — или это просто дышать она Чимином не имела желания.       — Да как ты посмел?! — Ким стала бить кулачками по мужской спине, плача настолько сильно, что её слёзы термоядерной кислотой выедали ему сердце. Сынваль взглянула на него заплаканными глазами так, что земля под ногами Чимина вздрогнула, и он был причиной её разрушенной стабильности. — Как посмел пустить про меня эти мерзкие слухи?!       — Хочешь, нос мне разбей, обматери всеми словами, пусти про меня слухи, делай что хочешь, но только не убегай от меня, — в конце более жалостно произнёс парень, глаза стыдливые свои так и хотел отвести, но боялся, что если упустит её из виду хоть на секунду, то она без вести исчезнет.       — За что, Чимин? — с искренним непониманием спросила Сынваль. — Почему ты это сделал?       — Я… Прости, — истошно выставил сквозящее раздражение на самого себя. — Я вчера перебрал пива: проблем много навалилось, мне плохо было, а ещё все вчера меня подкалывать начали, что ты моей никогда не будешь… Я с глупости сказанул, не подумал, дурак. После все эти слухи разнесли и… Девочка моя, прости, прошу.       Жалкое оправдание? Жалко было смотреть, что Пак вину чувствовал только из-за её слёз, а не слов. Потому что… уверен, что когда-нибудь Ким будет его?       — Значит, гордость не позволила рассказать правду, да? — усмехнулась, ощутив на губах солёный привкус. — Ты настолько меня любишь, что позволяешь другим обсуждать меня? — а в ответ парень молчал, лишь губу безысходно покусывал, понимая, что оправданий нет. — Ненавижу тебя, Пак Чимин, и твою грязную любовь ко мне тоже ненавижу! — чтобы выбраться из его рук, девушка со всей силы наступила ему на пораненную ракушкой ногу.       Сынваль долго бежала, не останавливало даже то, что сквозь мокрую пелену на глазах она не видела перед собой дороги и что босые ступни были исцарапаны о грубую землю. Хотелось хоть как-то заглушить обиду, сделать хоть что-нибудь, лишь бы никак не ощущать Пака в себе. Девушка даже не поняла, в какой момент свинцовая тяжесть в висках переросла в мигрень, заставляя её остановиться.       — Только не сейчас, — прошептала Сынваль, прижавшись спиной к холодной стене магазина, и стиснула голову руками, когда начался подниматься хищный вой.       Перед глазами всё плыло, но она всё равно пыталась всмотреться в лица прохожих, чтобы в сотый раз осознать: никто больше этого не слышит. Вой распространялся по телу радиоактивным излучением, срастался с ней, проникал сквозь позвонки, подчиняя чему-то неизвестному, лишая возможности сопротивляться. Всё изнутри горело, будто ей запустили в кровь раскалённый свинец, и из этой агонии был лишь один выход — смерть.       Сынваль сжала сильно кулаки, впиваясь ногтям в кожу, пытаясь подчинить себе разум, вытолкнуть навязчивую волю, и как только ей показалось, что всё начало стихать, а приступ закончился, она услышала в своей голове мужской рокот:       — Медовая.

***

      — Сынваль, твоя шавка погрызла табурет. Табурет! Я его выгоню! — крича, в коридор выбежал Джин, держа за шкирку Волчонка, который скалился, пытаясь того укусить. — Сын… — брат запнулся, увидев сестру, у которой глаза были покрасневшие, слегка припухшие от слёз, и вся она будто состояла из боли.       Девушка обняла себя руками, чтобы выглядеть цело; выдавила измученную улыбку, чтобы ни в коем случае не видеть на лице брата тревогу. В носу Сынваль неприятно защипало от вновь скопившихся слёз, потому что при виде Джина ей захотелось расклеиться, отдать, как было всегда, ему свою боль, превышающую её силы и выносливость. Она и так не находила ответа, что довело до такого истощения: мигрень вместе с галлюцинациями или, как и всегда, этим чем-то был и оставался Чимин?       — Что случилось? — строгим голосом спросил Джин, отпустив щенка, который всё же грызнул того за ногу, отпихнул ногой животное и подошёл к сестре, пряча её лицо в своих объятиях. — Это Пак опять тебя довёл?!       Сынваль просто мотнула отрицательно головой, прижавшись сильнее к груди брата, зная, что сердце чужое чаще забилось именно от злости на Пака и тревоги за неё. В то время как своё она не слышала и не знала, имелось ли оно в груди. Выдохнула с облегчением, что была теперь в безопасности, в кругу семьи, а оттого, как Джин пытался её словесно подбодрить, девушка непроизвольно усмехнулась. Особенно когда брат разрешил остаться Волчонку ещё на неделю, если только она перестанет плакать.       — Я пойду к себе, голова разболелась, — Сынваль, отстранившись от брата, увидела, что за его спиной стоял дедушка, охваченный беспокойством. — Простите, что заставляю вас переживать, всё хорошо, правда.       Младшая Ким, подхватив на руки Волчонка, оказавшись в комнате, легла в кровать под одеяло, прижимая щенка к себе и плачась тому о придурке по имени Пак Чимин. Через несколько минут кто-то постучал внизу в дверь, и она зарыдала ещё больше, услышав Пака, а после повышенный голос брата и хлопок двери. Волчонок, поскуливая, стал слизывать с лица девушки слёзы и тереться об неё мордочкой — он был единственным, кто заставлял абстрагироваться девушку от ругани под окном.       Через время в комнату зашёл Ким Йонг, ничего не говоря, боясь снова потревожить боль внучки. Поставил только тёплое молоко с мёдом у кровати и, пожелав хороших снов, поцеловал её в макушку.       — Деда, — хрипло прошептала девушка, отчего старик замер у дверей и обернулся. — Спасибо, что вы с Джином есть у меня.       — Куда мы денемся? Ты спи, внучка, завтра поговорим ещё, — и хотел было уйти, но, обдумав что-то, поспешил добавить: — Сынваль, что бы там ни говорил Пак, если ты не хочешь видеть его рядом с собой, то я запрещу ему даже приближаться к тебе. Подумай об этом, — и, не дождавшись ответа, вышел из комнаты.       Шин Хари была помешана на дисциплине немного меньше, чем на украшениях из полимерной глины, сделанных собственными руками, и с первого класса являлась одержимой желанием провисеть на доске почёта до конца школьных дней.       До выпускного оставалось ровно два месяца, когда директор школы лично отдал в руки Сынваль снятую с доски почёта фотографию подруги со словами, что если Шин ещё желает остаться гордостью этих стен — пусть перестанет прогуливать школу. Если раньше Хари невозможно было оторвать от книг и хоть как-то отвлечь её внимание от доски, то со временем она стала больше витать в облаках и мечтательно смотреть во время урока в окно — туда, вглубь леса. Всё началось с опозданий на первые уроки, а закончилось абсолютным отсутствием в учебном заведении. Узнавание Хари, что была раньше, скатилось, как и её рейтинг успеваемости, к нулю.       В первую очередь Сынваль было страшно признать самой себе, что подруга отдалялась и менялась до неузнаваемости буквально с каждым днём. Причиной изменений девушка всё так же считала никому не известного возлюбленного, ради которого — без преувеличений — Хари готова была пожертвовать всем. Возможно, даже собственной жизнью. Ким никогда не видела настоящих сумасшедших или зависимых, но казалось, что именно подруга воплощала в себе состояние таких людей. Все её слова были несвязными, гиперболизированными и странными — словом, обезумевшими, точно как и её глаза.       Она не могла сказать, что Хари было плохо — совсем наоборот, её будто слегка опоили. Сынваль даже раз пыталась принюхаться и осмотреть её руки, чтобы убедиться, не связалась ли она с запрещёнными веществами. Об этом, конечно, абсурдно было думать: в деревне школьники не могли даже алкоголь достать, не говоря уже о наркотиках. Девушка даже пыталась следить за Хари, что никогда не заканчивалось успехом. Однажды, когда Ким ехала с братом на машине, ей показалось, что она увидела издалека подругу, бежавшую в лес. Но приняла это за галлюцинацию, ведь никакой человек в своём уме не пойдёт туда — особенно Хари, которая, находясь дома у четы Ким, всегда напоминала, что ни за какие бы деньги не жила вблизи этого мрачного леса.       Сынваль топталась у дверей подруги уже третий день, сидела на веранде и слышала только, как за дверьми дома гремели пустые бутылки. Мать Шин и не заметила, что дочь не появлялась в доме уже пару дней, а горе утраты она познавала только тогда, когда видела дно бутылок, что было уже закономерностью.       Ким сжала фотографию Хари, ранее висевшую на доске, не осознавая, чего желала больше: хорошенько встрепать подругу за бездумное исчезновение или задушить в объятиях из-за облегчения, что с ней всё в порядке. Хотя обнадёживать себя такими раздумьями было роскошью, этот день закончится как и все прошлые — появлением Пак Чимина. Парень постоянно забирал её отсюда и приказывал больше не появляться здесь, потому что якобы не было смысла, да и вообще говорил, что подругу свою, если она не заметила, потеряла насовсем. Пак упёрто закидывал девушку себе на плечо и тащил домой, а Ким, не предавая своего упорства, возвращалась к дому подруги на следующий день.       Сынваль и не поняла, как сумела задремать и проснуться от нелепого щелчка по носу. Первые мысли были о Чимине: он угрожал, что если Ким ещё раз займётся бессмысленными поисками, то просто так не отделается. Шин Хари она не сразу узнала: девушка казалась какой-то одержимой; в глазах считывались проблески какой-то животной удовлетворённости; одежда была в лёгком беспорядке, будто она пробиралась через ветви деревьев, что пытались её остановить. Внешне это была всё ещё подруга Сынваль, но на каком-то ментальном уровне — совсем другой человек, поэтому Ким так оторопело и несмело её рассматривала.       — Ты будто призрака увидела, — хихикнула Хари и опять щёлкнула подругу по носу, приводя её в себя и привлекая внимание.       — Шин Хари, ты совсем?! — Сынваль схватила подругу за плечи, пытаясь растворить в ней странные беспечность и лёгкость. — Я волновалась за тебя, уже столько всего надумала, а ты… Ты что, пьяная? — непонимающе спросила, потому что Шин стояла всё с такой же блаженной улыбкой на губах, но мыслями буто находилась совсем далеко.       — Да, Сынваль, я пьянею от него, — обняв подругу и положив подбородок ей на плечо, выдохнула с приятной усталостью Шин. — Давай не будем ссориться, скоро он меня заберёт насовсем — не хочу прощаться с тобой на плохой ноте.       Ким от таких ответов подруги остолбенела, прилагая большие усилия, чтобы хоть как-то уловить суть её будущих планов. И вот как раз-таки отталкиваясь от слов Хари, будущего она её не видела: всё вращалось вокруг неизвестного человека, для которого подруга не просто растворяла себя в нём, а отказывалась без него жить.       — Хари, приди в себя! — Сынваль отстранила подругу за плечи и ткнула ей в лицо фотографию с доски почёта. — Верни мне, пожалуйста, эту подругу! Ты что, совсем забылась? Это же ты мечтала окончить школу отличницей, чтобы уехать в столицу и открыть магазин своих украшений, а сейчас готова предать свою цель из-за быстротечной любви?       — Сынваль, он — весь мой мир, — ответила всё с такой же беззаботной улыбкой. Состояние подруги буквально добивало, ведь раньше Хари терялась в реальности лишь при упоминании возлюбленного, а теперь же в ней совсем не было проблесков здравости.       — Хари, — надломленно произнесла Сынваль, схватив ладонь подруги обеими руками. — Прошу, опомнись, ты ведь сама знаешь, что для твоей матери твой отец тоже был всем миром. И это не стало и, как правило, никогда не станет чем-то вечным. Пожалуйста, не разрушай себя и свою жизнь ради какого-то человека, которого ты знаешь всего месяц, — мягко и аккуратно, пытаясь достучаться до девушки, посеять зерно сомнения в одержимых мыслях.       — Мне не нужна эта жизнь, — спокойно отрезала Хари с умиротворением в голосе. — Смотри, мы теперь связаны, — с каким-то трепетом и интимностью прошептала подруге, приподняв свою футболку.       Сынваль от увиденного побледнела и потеряла дар речи, а собственные руки рефлекторно отдёрнулись от Шин. Под футболкой у Хари был страшный кровавый укус — нечеловеческий, какого-то большого зверя. Следы его клыков тянулись от самого живота к ключицам. Ким хорошо изучила всю фауну, но она даже и предположить не могла, что за животное могло сделать это. Укус выглядел таким болезненным и ужасающим, что внутри Сынваль всё заледенело, в глазах на секунду потемнело, а кончики пальцев от представленной боли стали мучительно покалывать.       — Мне страшно, мне вправду так страшно за тебя, — не сдержавшись, всхлипнула Ким, из-за чего Хари изменилась в лице, приняв реакцию подруги за оскорбление, поэтому быстро спрятала под футболкой драгоценный знак. — Послушай, тебе нужно в больницу…       — Прекрати делать из меня сумасшедшую, Сынваль! — воскликнула Шин, подорвавшись на ноги, совсем не понимая такой трагичности, а следом даже добавить ничего не смогла, поскольку с грохотом бутылок на крыльце появилась её горе-мать.       Госпожа Шин, несмотря на весьма молодой возраст, выглядела намного старше своих лет из-за вечного отёка на лице и нездорового оттенка кожи; даже глаза женщины потеряли свой блеск, будто жизнь в них уже давно стихла. Подруга свою мать не просто стеснялась всю жизнь, она её временами панически боялась из-за пьяного дебоша, поэтому какой-либо разговор о ней она всегда избегала, даже глаза отводила, желая поскорее исчезнуть.       Сейчас же Хари смело перевела равнодушный взгляд на женщину и даже показательно сморщилась, когда госпожа Шин, не в состоянии удержаться на своих двух, схватилась за косяк входных дверей, прищурив глаза.       — О, явилась, блудная дочь, — хрипло фыркнула женщина. — Ты мне на Сынваль не ори, бедная здесь днями ожидала тебя, а ты, — шикнула на дочь, осмотрев ту с ног до головы, и двинулась ей навстречу, слегка пошатываясь, — бессовестная паскуда, точно как и твой отец!       Сынваль, поспешно стерев дорожки слёз, вскочила на ноги, чтобы как-то остановить женщину, которая с весьма явным намерением двинулась на дочь. Госпожа Шин не стеснялась рукоприкладства при посторонних, вот только Ким всякими способами этого не допускала, даже прикрывала собой, зная, что та ни за что не осмелится её задеть. Сынваль не уловила момента, когда Хари сама двинулась на мать и со всей злостью толкнула женщину в грудь. Старшая Шин буквально отлетала от них, приземлившись на пол, и шокированно уставилась на возвышающую над ней дочерь — госпожу Шин даже секундное прозрение посетило вместе с испугом.       — Он тебя на части разорвёт, если ты хоть след на моём теле оставишь! — не своим голосом воскликнула Хари, не стесняясь и даже наслаждаясь привкусом угроз. — Посмей коснуться только, и я его больше не стану останавливать! — напоследок заключила и, не дав опомниться матери, обернулась, сорвавшись на бег.       — Хари! — окликнула подругу Сынваль и не задумываясь побежала за ней.       Единственным предметом, по которому Шин Хари никогда не хвасталась отменной оценкой, была физкультура. Сынваль, в свою очередь, была одна из лучших по бегу, но, к собственному удивлению, не могла догнать подругу. Из-за понимания, в каком именно направлении убежала девушка, Ким не могла позволить себе остановиться. Что-то изнутри подсказывало бороться до последнего, даже если не было сил и, вроде как, смысла. Хари резко затормозила перед лесом возле предупреждающих знаков опасности, покрывшихся ржавчиной, что немного напоминала засохшую кровь. Взглянула на Сынваль напоследок и по-доброму улыбнулась, перед тем как скрыться за густыми деревьями.       — Нет, Хари! — в отчаянии воскликнула Ким, остановившись перед лесной чащей. Ступить шаг не было смелости, и будто невидимый барьер не разрешал даже допустить мысль, чтобы нарушить запрет не только дедушки, а всех людей в посёлке. Безысходность вместе с горечью сформировались в рвущуюся на волю злость: — Ну и проваливай! Я больше не буду тебя искать! — кричала ей вдогонку девушка, слыша собственный голос, поглощающийся Дремучим. — Чимин прав, я бестолково трачу на тебя время, ты пропавшая! — и чем больше вырывалось оскорбительных слов из уст Сынваль, тем больше она начинала рыдать. Когда утром совесть за собственные высказывания стала безумно её грызть, а осуждения обглодали душу, по деревне прокатилась новость: «Шин Хари мертва».

***

      В то время, когда на улицах гасли ночные фонари, темнота буквально просачивалась в дом, подползала к кровати и садилась на грудь Ким Сынваль, всматриваясь и пробираясь под кожу. Она приходила из глубин леса, лишала воли, высасывала остатки сил и подготавливала почву для них. Зловещая тьма нашла себе покровителя в лице тех, кто обитал в лесу и жаждал отклика на свой призыв. Им было мало десятка истерзанных тел, даже изувеченной Хари — они хотели увековечить для себя и Сынваль. Ведь если ты понравишься им — будешь обречена. Она предчувствовала, что дни её сочтены и неизбежная гибель её уже высечена в лесу.       Глаза Ким так и не сомкнула, всё смотрела в окно, слыша шум дождя, бьющего по стеклу, и будто слышала что-то похожее на шёпот. Абсолютное опустошение, которое осело в её голове, губительно действовало на Сынваль, превращая её в безвольную куклу. Больное воображение рисовало, как из самых тёмных уголков комнаты тенью ползли ветки деревьев, напоминающие когтистую руку. Кажется, она даже слышала, как они мерзко скребли по полу. Первая тень, обнявшая её запястье, будто пыталась стянуть девушку с кровати, и когда заглянувшая в окно Луна коснулась её глаз, ещё одна тень закрепилась на шее, сжимая до хруста и безумно колотящего в груди сердца.       Вырвавшись из фантомных оков, Ким резко села на кровати, сбрасывая наваждение от ночной галлюцинации. Опустила ноги на паркет, чтобы холод коснулся её ступней, а она убедилась в собственной власти над телом. Сынваль осмотрелась, потому что её не покидало ощущение присутствия чего-то, и потёрла ладонями по шее, сбрасывая следы когтей, из-за чего до сих пор катастрофически не хватало свежего воздуха. Волчонок, спавший на кровати, услышав копошение, потянулся лапками, подглядывая, как хозяйка, поднявшись, прошла к окну и открыла его нараспашку. Девушка вдыхала полной грудью, пока мокрый воздух лизал её щеки и покрывал кожу мелкой моросью.       Подобные галлюцинации навещали её лишь при полной беспомощности в теле и эмоциональном истощения, после которого в голове поселялась кромешная пустота. Об этих инцидентах она никому не рассказывала, боясь, что на неё повесят ярлык сумасшедшей. Вот только… Сынваль, подняв своё запястье, на котором были свежие царапины, большим пальцем провела по ним, слегка нажимая на раны, чтобы почувствовать боль и убедиться в их реальности. Она знала, что утром кожа будет чистой, без единого доказательства того, что то, что приходило ночью, оставило напоминание о себе и что она всё же не сходит с ума. Девушка непроизвольно зацепилась взглядом за лес и пристально посмотрела, ожидая, что где-то там, из-под вуали темноты, покажется то, что не даёт ей покоя уже столько времени.       Услышав из глубин леса устрашающий вой, Сынваль резко закрыла окно и начала поспешно пятиться назад, не отрывая взгляда от чащи. Она больше не слышала зверя, лишь шум дождя. И к ней стала подкрадываться мысль, что её воображение играло с ней злую шутку, вот только следующий звук воя послышался не за окном, а позади.       — Ты чего? — Сынваль обернулась на щенка, который, повывая, соскочил с кровати, буквально вылетая из комнаты. — Волчонок!       Девушка побежала за ним, при это стараясь больше не издавать лишнего шума, чтобы через пару минут щенок не оказался насовсем выкинутым из дома, а Сынваль вместе с ним. Волчонок начал царапать входные двери и немного злобно рычать. Подумав, что тот хочет справить нужду, девушка накинула на себя дождевик и, быстро обувшись, схватила в прихожей фонарик. Стоило ей только приоткрыть дверь, как Волчонок тут же рванул на задний двор, и какое было удивление Сынваль, когда щенок, не останавливаясь, целенаправленно побежал в лес.       — Стой, глупый!       Даже просто от мысли, что Волчонок направится в Дремучий, сердце с каждым шагом всё сильнее начинало биться в груди, будто предупреждая об опасности, заклиная остановиться. Когда щенок только пересёк запрещающий знак, Сынваль немного притормозила, и раскат грома отдался вибрацией у неё где-то в желудке. Воспоминания о Хари окатили её как лавина снега, поэтому она не могла позволить, чтобы лес опять забрал кого-то из её жизни.       Перешагнув рубеж, Сынваль сразу окутала тёмная пелена леса — она густой мглой легла на плечи, устрашающе лаская тело, желая познакомиться, приютить. Даже воздух приобрёл новые ноты: густые, дикие, несущие за собой что-то зловещее — именно то, что любило навещать её глубокими ночами. Стволы деревьев, обросшие мхом, сменялись на засохшие, и на них как будто были высечены кричащие обличья, предупреждающие о чём-то или олицетворяющие неминуемый исход для незваной гостьи. Складывалось ощущение, что она не по собственной воле побежала за Волчонком, а лес, своим шумом листьев будто смеясь над ней, потянул её к себе в сердцевину, чтобы поглотить или просто отдать как подношение чему-то более могущественному.       Капли дождя немного застилали глаза, из-за чего Сынваль приходилось прищуриваться, чтобы не потерять Волчонка из виду. Не увидев под ногами огромный корень, зацепившись за него, девушка упала, пачкаясь в грязи и роняя из рук фонарик. Девушка сквозь сжатые губы замычала из-за того, как болезненно заныла щиколотка, но что было более весомым и отчего бросало в липкий пот — она не слышала щенка.       — Волчонок? — позвала Сынваль, снова подхватывая фонарик, и направила свет вперёд, видя лишь бесконечный горизонт лесной чащи.       Услышав копошение позади, девушка резко направила фонарик в сторону зашелестевших явно не из-за ветра кустов. Ким тихо щёлкнула выключателем, чтобы не привлекать внимания того, что там находилось, но было поздно: раздался звук, принадлежавший явно дикому кабану, что резко выскочил из кустов. Спохватившись, Сынваль рефлекторно бросила фонарик в зверя и благодаря инстинкту самосохранения, несмотря на жуткую боль в ноге, помчалась вперёд. Ветки кустов неприятно царапали открытые ноги, и с каждым шагом казалось, что мокрая земля поглощала не хуже болота, а после вообще как будто что-то поймало её за поврежденную щиколотку, лишая шанса опять подняться.       — Убирайся! — со всей силы крикнула Сынваль несущемуся на неё кабану.       Она даже зажмурила глаза, вот только животное пронеслось мимо, совсем будто не замечая девушку. Как оказалось, кабан испугался того, что было позади него, а именно — чего-то по-истинному зловещего, несущего за собой мучительный конец. У Сынваль поджилки затряслись, сердце перестало отбивать свой ритм, тело задеревенело, и из-за охватившей её паники она забыла, как дышать. Что-то гадкое пробралось в мысли, принося ужасное давление в черепную коробку и тошноту. Голова от этого будто надвое раскалывалась — как при мигрени, только в сотню раз болезненней и острее. Невозможно было найти в себе силы пошевелиться: ею что-то овладело, подчиняя своей воле. И это что-то было всё ближе и ближе: от топота громадных лап дрожали лужи, сам лес умолк, и всё в нём застыло.       Из тёмной глубины мчался огромный силуэт, со свирепым оскалом рассекая собой ветер, сокрушая всё под собой. У него были жуткие красные глаза, внешне напоминал он волка, но ростом казался с медведя. Несмотря на свою рослость, зверь был сутулым, болезненно худощавым, даже виднелись ребра из-под ободранной серой шерсти — не только взгляд говорил о том, что чудовище изголодалось.       Животное затормозило, зарываясь когтями в землю, и с силой боднуло мордой Сынваль, повалив её полностью на землю, из-за чего послышался хруст девичьих рёбер. Изо рта хотел вырваться крик, но губы лишь подрагивали, не давая возможности выпустить наружу свои эмоции, лишь слёзы щедро лились из уголков глаз. Волк склонился над лицом девушки; из огромной пасти лилась слюна вперемешку с шипучей пеной; трупный запах въедался в глаза и забивал собой лёгкие, что вызывало желание скорее задохнуться. Чудовище обнюхивало, рычало и угрожающе драло когтями землю у её головы. Сынваль, найдя в себе силы, зажмурила сильно глаза, проговаривая в голове как мантру: «Ты — плод моего воображения», и то мерзкое, что заполняло её голову, вдруг отступило, потеряло свою силу, и девушка опять ощутила, что её тело и разум стал принадлежать ей. Вот только зверю это явно не понравилось, и, к её большому сожалению, он не оказался её воображением, потому что огромная лапа легла на туловище Сынваль, впиваясь в неё когтями, под которыми лопнула кожа, из-за чего изо рта Ким вырвался душераздирающий крик. Волк зарычал ещё больше и, открыв пасть, готов был уже смокнуть её на человеческой голове, как вдруг что-то тёмное снесло чудовище с девушки.       Сынваль прижала руку к животу, попыталась подняться, схватившись пальцами за кору дерева; из губ сорвался жалобный стон от пульсирующей боли по всему телу, поэтому она опять осела на землю, опираясь спиной о ствол дерева. Посмотреть на свои увечья, нанесённые зверем, не было смелости. Она поняла, что всё было плохо, когда сквозь пальцы стала просачиваться горячая жидкость, а её начало трусить от холода.       Недалеко от неё ревела схватка двух чудовищ, от их ударов трещали деревья и дрожала земля, слышался звериный рёв, от которого сам лес в страхе вопил, — вот кому Дремучий хотел отдать Сынваль на растерзание. Перед глазами девушки всё плыло, заливалось мраком, и только громкий вой заставил девушку прийти в себя. На непонимание, почему всё так быстро затихло, ответом была упавшая недалеко голова серого волка.       Другое чудовище появилось незамедлительно, оно с виду был таким же, но в то же время совсем другим. Зверь был более мясистым, но всё равно жилистым, с гордо поднятой грудью, шерстью благородного тёмного окраса, переливающегося в свете Луны, как крылья воронов, и в то же время сливавшегося с темнотой Дремучего, только глаза были яркими. Левый глаз — красный, как у мёртвого чудовища, вот только одичалость читалась в нём предельно ясно: не стоило ожидать от него ни пощады, ни компромиссов. Правый глаз — жёлто-оранжевый, напоминающий золото, выражающий собой животную дикость, наполненную голодными инстинктами. Ступал он к ней твёрдо и смачно облизывал клыки, с которых стекала кровь. Под лапами зверя проседала будто не просто земля, а весь мир. За считанные секунды он осмотрел её, будто решая, с какой части тела начать её пожирать. Несмотря на весь достойный вид зверя, он разделял одно и то же желание с мёртвым волком — опробовать девушку на вкус.       Сынваль желала быстрее скончаться от кровотечения, нежели чем прочувствовать, как чудовище начнёт лакомиться ей, а она услышит хруст собственных костей. Перед тем, как её сознание поглотила тьма, Ким услышала хрипящее:       — Человечка. Та самая, медовая.