Maybe one day...

"Я находил ее красивой, умной и целеустремленной, но я никогда не хотел ее. Не думал о ней как о женщине, которая могла бы быть рядом." Благотворительный вечер. Пустяк для него, но огромная проблема для нее. Птица чувствовал себя хозяином положения, не скрывая свое превосходство. Виктория же....ну, она пыталась. Длинное платье в пол, насыщенного темно-бордового цвета, высокие шпильки и крупные локоны. Она была невероятной. Птица заметил огонек в ее глазах, но адресован он был не ему. Не он был героем ее романа, как ему казалось, а сомнение, так неожиданно засевшее в подкорке, лишь избыток алкоголя в крови, не более. Она мило беседует с Волковым, пока тот исследует вырез на ее платье? Плевать. Она улыбается Дагбаеву, когда он галантно подает ей руку, помогая спуститься с лестницы? Плевать. Она слишком чувственно облизывает припухшие губы, после вина, встречаясь с ним взглядом? Плевать. Она пожимает руку инвесторам, после удачно заключенной сделки, предлагая отметить это дело? Плевать. Ревнует? Он? Ее? Бред! Но когда она так искренне и открыто улыбалась кому угодно, только не ему, что-то внутри Птицы неприятно саднило. В чем отличие? Чем они это заслужил? Почему ему, Птице, она так не улыбается? Почему он сгорает в этом пламени всякий раз, когда видит ее? О, да. Это была самая настоящая, жгучая, необузданная, неприкрытая ревность, граничащая с безумием. Да, Птица был безумен. Да, он мог быть жестоким, порой импульсивным, но это не отменяло того, что он окончательно потерял голову, еще тогда, когда увидел ее в первый раз. Это его девчонка! Это ему принадлежит Виктория! Это его игрушка! А игрушка ли? *** — Что эта сука себе позволяет?! В стену с чудовищной силой полетел стеклянный стол, разлетаясь по всей комнате. Наемница вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Таким Птицу она видела впервые. Он громил свой кабинет, ломая стулья будто они состояли из ветхой бумаги. Виктория покинула здание "Вместе" еще утром, направляясь домой, а Птицу до сих пор не отпускало, хотя уже обед. И понять, что его так задело, было сложнее, чем обычно. То ли из-за того, что она оскорбила его при всех. То ли из-за того, что он впал в ступор из-за ее неожиданных действий, которые ну никак не вязались с тем, как умело она отшивала его раньше. То ли из-за того, что в нем что-то щелкнуло, стоило ей подойти непозволительно близко, едва ли не соприкасаясь губами. Одно женщина понимала с той же ясностью, с какой поняла то, что стол восстановлению не подлежит: Виктория — идея фикс для Птицы. И так просто он ее не отпустит. — Может стоит? — Он не стабилен, не стоит. *** Боже! Горячее дыхание обжигает кожу не щеке, рука невесомо скользит по руке вниз, задевает ребра и снова поднимается верх. Я резко вдыхаю воздух через нос, закрываю глаза и пытаюсь успокоиться, мне кажется моя реакция ненормальна. — Ты не заметил, мы говорим? — Лера недовольно фыркает, пытаясь привлечь внимание, но взгляд, которым одарил ее Птица не нравится ей ни на йоту. Стушевавшись, она ставит бокал на стол и уходит, придерживая подол платья. — Это было грубо. — Поворачиваюсь к нему слишком резко, наши лица почти соприкасаются, но Птица не отстраняется, лишь сильнее вгоняя меня в краску. — Избегаешь меня? Почему же? — Ты порвал мое заявление об увольнении! Выдыхает и отстраняется, зачесывая волосы назад. Что-то не так. — Птица? — Мм? — Что с тобой происходит? — Если бы я знал. *** — Ну почему ты не можешь просто отпустить меня? — Я все... — Пошел к черту! Слышишь? Лицо Разумовского вытянулось от удивления. — Повтори? — Ты слышал. — сложив руки на груди, демонстративно отворачиваюсь, направляясь к выходу. — Марго, дверь! Слышу противный писк, сработала система безопасности. Черт. Ну почему с ним так сложно! Почему мы просто не можем все обсудить, не прибегая к крайним мерам? — Так на чем мы остановились? — Птица улыбается и садится в кресло, широко расставив ноги. К черту! Шагнув к нему, опускаюсь на его бедра и накрываю его губы нежным, тягучим, долгожданным поцелуем. Это слишком хорошо. Слишком. Целовать его, чувствовать его теплые губы на своих так волнительно и восхитительно. Прежде, я не испытывала ничего подобного. Я никогда прежде, не чувствовала этот волнительный трепет от близости с мужчиной. "Когда до меня дошло, что сейчас меня целует женщина, которую я люблю. Да, именно люблю, то все встало на свои места. Будто так и должно было быть с самого начала. Будто это самое естественное, что может быть. Поэтому, не раздумывая ни секунды, я прижимаю ее к своей груди, обхватывая тонкую талию. Застонав от удовольствия, с нажимом провожу ладонями от талии к пояснице, спускаясь к округлым волнующим бедрам, шумно втягивая воздух сквозь поцелуй." Двинув бедрами, чувствую горячую влагу между ног, однако не спешу, хочу насладиться. К щекам приливает кровь от собственных мыслей, но, тем не менее, это не мешает мне наслаждаться умелыми прикосновениями к собственному телу. Оторвавшись от моих губ, он заглянул мне в глаза, обхватывая мое лицо ладонями. И было что-то такое дикое в том, как он на меня смотрел: голод в янтарно-желтых глазах говорил громче всяких слов. Когда он поддался бедрами навстречу, упираясь своим достоинством в мою промежность, я сжала пальчиками его крепкие плечи, простонав в его губы. Кажется у него окончательно сорвало крышу. — Я хочу, сейчас, — покусывая мои губы, Птица толкнулся бедрами мне навстречу, сгорая от желания, — трахнуть тебя. Я охнула и хитро улыбнувшись, наклонилась к самому лицу уже моего мужчины, соприкасаясь лбами. И тут же застонала, поддавшись вперед, когда сильные руки переместились с бедер на ягодицы, ритмично прижимая к паху, лишая рассудка. — Птица, не думала, что скажу это, но.... — предвкушающе улыбнувшись, я аккуратно, почти невесомо провела своими губами по губам любимого, дразня, вынуждая поддаться мне навстречу вслед за желанной лаской. — Сделай это.