Конунг

Воины добрались до речных земель пешком, а потому, когда возвращались обратно, вели за собой повозки с краденными вещами, редкими драгоценностями, молоденьким поголовьем скота, еще не способным выдержать такую долгую дорогу до земель Большого ярла на своих четырех, а также детей и молодых половозрелых омег. Плененных молодых и зрелых альф заковали в тяжелые кандалы на шеях, проверяя их выносливость. Специально в дорогу взяли в рабство и несколько зрелых омег, что весь путь прижимали к себе осиротевших детей и вскармливали грудью новорожденных младенцев. Чимин всю дорогу провел в одной из повозок, скукожившись в углу на брошенных шерстяных одеялах. Он просыпался несколько раз, в бреду вспоминая события прошедших дней, сухими губами просил воды и вновь засыпал. В молодом теле совсем не осталось сил, чтобы хотя бы сесть, и такие же несчастные, как и он, омеги временами будили его и насильно поили водой. Покормить Чимина так и не получилось — все, что попадало в рот, лезло обратно. Омега думал и надеялся, что умрет в повозке, будет выброшен по пути в зеленом поле и никогда больше не встретится взглядом с теми ужасами, что он пережил в собственном доме, однако судьба его решила иначе. Он проснулся от шума, от грубого говора мужчин, от плачущих голосов омег и рева детей. Блеял скот, трупы не доживших животных отправляли на свежевание и тотчас готовили на открытом огне в длинном доме, чтобы подать мясо к столу вернувшимся с победой воинам. Чимин едва нашел в себе силы вылезти из повозки, когда грубый голос длинноволосого воина с легкой рыжиной в волосах и заплетенных тонких косичках в бороде предупреждающе громко принудил омегу шевелиться. Чимин попытался нащупать ногой землю, но перед глазами все плыло. Боль пронзила левое плечо, и омегу резко вздернули вниз, после чего толкнули к остальным рабам, кучкующимся на улице вместе со скотом. Блеяние овец, визги коз и плач детей резал уши. Чимин, пошатываясь, на дрожащих ногах встал подле зрелого пышнотелого омеги, прижимавшего к себе сразу четырех недорослых детей — а за его спиной столпилось еще пятеро подростков. Омега болезненно посмотрел на них всех, заприметив смотрящее на него со страхом мальчишеское лицо — альфа, лет восьми на вид, с большими карими глазами, темными, словно деготь. Чимин вмиг почувствовал острую боль в груди, вспомнив напуганного брата, и тихо разревелся, позволяя слезам умыть свое раскрасневшееся лицо. Вскоре кто-то вновь дернул омегу за плечо, на этот раз за правое, и с силой потащил в сторону длинного дома. Провел через омежьи ворота, а дальше — тьма. Чимин, очнувшись, тихо отполз на почти опустевшую кучку сена, предназначенного для скота, и, свернувшись, чтобы занять как можно меньше места, вновь уснул. Стук колес, звуки животных, голоса альф, и даже запах свежеприготовленных туш затерялся где-то далеко, на подкорке. Чимин не знал, сколько ему удалось поспать и сколько времени прошло, когда его разбудил один из зрелых омег. У омеги были некрасивые, спутанные и редкие русые волосы, взлохмаченные и собранные в нечесаную косу. Видимо он долго работал, ведь даже платье было все перепачкано кровью, маслом и рыбьими потрошками. — Вставай, — сказал он Чимину, потряся того за плечо, — иди на улицу и умойся, там бочка с водой стоит. Чимин сквозь сон поглядел на омегу, на его морщинки, скопившиеся около глаз, на резкие черты, впалые щеки и суровые тонкие брови. Глаза болели, а скопившаяся грязь слезила их. Чимин поначалу хотел лечь обратно и забыться, вновь провалиться в сон в надежде, что, когда проснется, окажется дома, с папенькой, отцом и братьями, но зрелый омега вновь дернул его за плечо и заставил подняться на ноги. — Умойся. И так дали тебе отдохнуть, ты же у нас омега ярла. Почти все произнесенные слова прошли у Чимина мимо ушей: он плохо видел и плохо слышал, что происходит вокруг него. Тем не менее после долгого сна в теле появились силы. Омега толкнул скрипящую дверь и переступил порог. Ноги оказались обнажены — видимо, его обувь кто-то украл еще по пути на земли ярла. Босой поступью Чимин ощутил холод, исходящий от твердой земли. Ледяной ветер, прибывший с гор, обдал прохладой лицо, шею и забрался под остатки оборванного платья. Омега наклонился над бочкой с водой, на поверхности которой уже образовалась тоненькая корочка льда. Он опустил дрожащие пальцы в воду и, разболтав лед, набрал в ладони побольше воды. Вода из горных рек поражала своей прохладой и годилась для питья. Омега жадно пил с ладоней, пока не засаднило горло. С потемневших от грязи волос стекали крупные капли. Сон ушел, оставив за собой лишь тяжесть в груди, тошнотворное чувство голода и отвращение к этому месту. Чимин огляделся: вокруг него, около длинного дома, передвигались воины, разбирая себе часть военной добычи и выбирая рабов среди молодых, стенали, скучковавшись недалеко от самого омеги, плененные с речных земель взрослые и дети. Зрелые матери пытались успокоить ревущих младенцев, осмелевшие подростки препирались с людьми из племени могучего ярла. Бритоголовые опытные рабы растаскивали по загонам скот, ловили разбежавшихся ягнят, отгоняли от них оголодавших собак с грязной и обвисшей шерстью. Не сбежать, Чимин понимал это. Один подобный рывок — и ему в спину прилетит выпущенная кем-то стрела, или — что еще хуже — поразит острый меч. Подобную пытку омега не выдержит. Он вернулся в длинный дом, где его уже ждал разбудивший ранее омега. — Ты же с речных земель? Рыбу чистить умеешь? Чимин слабо кивнул. В тот же момент ему в руки сунули нож и подвели к высокой разделочной скамье. Рядом в деревянном ведре барахталась полуживая рыба. Омега несколько мгновений смотрел на нее, затем оглядел пространство длинного дома, где все — в основном омеги — были заняты работой, и наклонился, достав из ведра первую, начавшую дергаться у него в маленьких руках, рыбу. Речная, плавающая в пресной воде, жирная и упитанная. Чимин взял нож вертикально и через секунду вонзил ей в жабры, затем принялся отрезать голову. Ему дали хорошо заточенный нож, даже не подумав о том, что Чимин попробует убить себя. Омегу и правда мучили эти мысли, и он даже поднес нож к своему тонкому бледному запястью, задумавшись на некоторое время. У него не хватит на это сил, пускай и нет больше того, ради чего стоило жить. — Тебя выбрал сам ярл, — ставший знакомым голос донесся до Чимина со стороны левого плеча. Зрелый омега в это время свежевал тушу погибшего в дороге ягненка, — ты бы повременил с этим. Кто знает, какая судьба тебя ждет, если понравишься ему в постели. Чимин отвел взгляд, опустив его обратно на рыбу, с которой начал счищать чешую. Он хотел сказать, что не стремится в объятия ярла и ему претит подобная жизнь, как вдруг со стороны двора раздался громкий плач омеги. Дверь отворили для удобства выносящие кишки животных, которые тотчас скармливали собакам, на улицу омеги, и Чимин смог увидеть, как из толпы рабов тащили выбранных молодых омег. Одного, с темными волосами, затащили в дом и усадили на стул, после чего один из омег принялся отрезать ножом его густую косу. Выбранных в рабство омег обривали, и Чимин сочувствующе разомкнул губы, но не нашел в себе силы что-либо сказать. Вдруг кто-то взял его за золотистую косу. — Жалко будет отрезать такие волосы, — проговорил тучный омега, собирающий отрезанные волосы в ведро, куда скидывали несъедобные части животных, а также превращенную в клочья одежду, снятую с рабов. Чимин дрогнул, смотря в маленькие серо-голубые глазенки омеги, побоявшись выдернуть свои волосы обратно. Золотистые, пусть и грязные после дороги пряди не потеряли своей красоты и редкости для этих земель. — Этого не троньте, — разбудивший Чимина омега вступился за него и вынудил другого отпустить косу, — этого омегу выбрал себе наш ярл, он и будет решать его судьбу. — М-м, — поджав губы, завистливо протянул тучный омега, — тебе повезло. Если понравишься ему — того и гляди, понесешь, родишь сына и всеми нами еще управлять будешь. Чимин отвернулся. Голубые глаза наполнились слезами. Все в один голос говорили, как ему повезло, но сам Чимин никому не пожелал бы такой судьбы.

⚔⚔⚔

Весь прошедший день Чимин провел за разделкой рыбы, он ни разу не присел отдохнуть. На этот раз омегу уложили на одноместную широкую скамью, служащую гостевой кроватью, посчитав, что тот может пожаловаться на непригодные для него условия, когда будет ублажать в постели их многоуважаемого ярла. На следующее утро омега принялся за ту же самую работу, однако стоило ему разделаться с остатками рыбы на дне ведра, как ему поручили свежевать тушу козленка, погибшего сегодня утром. У него на родине — на речных землях молодого ярла Торхалла Дитя, наверняка свергнутого варварами с востока тем же днем, когда пленили Чимина, — не было столь просторного дома, как у Большого ярла. Длинный дом, где жила большая часть викингов вместе со своими семьями, обладал двумя воротами: восточными и западными, предназначенными для омег и альф. Чимин ютился в восточной части дома и никуда дальше разделочной скамьи и своей, служащей для него спальным местом, не совался. Лишь редко ему позволялось выйти за ворота, чтобы отнести собакам еду, обмыть руки в ледяной воде или последить за снующими по двору детьми. Каждый здесь был при деле: с утра омеги были заняты уборкой за скотом, умыванием детей, готовкой ужина на всех альф, проживающих в длинном доме. Некоторые омеги готовили своим мужьям отдельно. Чимина не оставили без дела, не давая ему отдохнуть даже при условии, что его выбрал сам Большой Ярл. На самом деле Чимин был даже благодарен работе, что позволяла ему отвлечься от гнетущих мыслей о скором возвращении завоевателя. Внутри длинного дома кипела жизнь: ближе к восточным дверям расположились загоны для мелкого скота вроде коз и овец, баранов, свиней и несущихся птиц. С этого угла всегда жутко несло дерьмом, сеном и протухшим мясом с овощами, коими кормили свиней. Лошадей, а также молочных коров и одного крепкого быка держали в загоне на улице. Земли Большого Ярла были невероятно плодородны, а люди не знали голода и холода, пускай для этого приходилось работать всем. В доме также развернули открытый огонь — в ямах подле стен, где в котлах готовили суп и жарили мясо и рыбу. Молоденькие омеги, чьи-то сыновья, мужья и выбранные альфами рабы, помогали с готовкой пищи, следили за детьми, успокаивали и кормили младенцев. Особо умелые в рукоделии омеги штопали одежду или занимались вышивкой, вытворяя из цветных холщовых нитей великолепные растительные рисунки. Молодые мужчины уходили работать в поле, подростки отправлялись пасти скот на пригорки, опытные охотники возвращались с пойманной дичью. Зрелые альфы в специально отведенном сарае плавили из металла оружие. Речные же земли для этого были слишком бедны и древесиной, и рабочей силой, поэтому альфы и омеги семьями ютились в полусгнивших от воды хижинах. Уже вчерашним вечером Чимин понял, как плотно и тесно тут на самом деле живут люди, несмотря на размеры длинного дома: когда он засыпал, до ушей доносились хлюпающие звуки и стоны, а то и плач омег, рев разбуженных детей, хрипы альф. Повсюду разносились запахи спермы, скота и пота, от которых скручивало живот. Чимин чувствовал приближение собственной течки. Боль, похожая на тысячу маленьких иголок, то и дело пронизывала все тело. Поначалу ноги, отчего омега посчитал это усталостью, ведь большую часть дня ему приходилось стоять за разделкой рыбы или передвигаться по омежьей половине дома, затем несильная, но при этом нескончаемая боль тянула внизу живота, от кучи запахов начала болеть голова и подкатывать к горлу тошнота. Чимин боялся этого. Последнее, чего бы ему хотелось — потечь в этом месте, кишащем страшными воинами, бросающих в его сторону голодные хищные взгляды, но куда сильнее он боялся другого… Большого Ярла, что обязан был возвратиться в поселение в ближайшие несколько дней. — Как удачно, что у тебя начались регулы сейчас, — сказал зрелый омега с седыми висками и короткими, еще сохранившими темный цвет, волосами на макушке и затылке, сплетенных в редкую косу, — наш ярл скоро возвратится. Если тебе повезет — родишь ему сына. А там, может, и мужем ему станешь. — Нужен ли ярлу сын? — встрял в разговор омега, на вид которому было не больше двадцати пяти. Его каштановые волосы были заплетены в тугую косу, и несколько прядей выбивались на лоб. Высокий, стройный, с покатыми бедрами и резким взглядом. Он отвечал за пошив одежды и присматривал за чужими детьми, резвящимися внутри дома. У него еще не было альфы, а потому омега нередко обращал на Чимина косые, полные недоверия и злобы взгляды. Зависть душила его. — У него и так есть наследник. — У Большого Ярла есть сын?.. — тихо переспросил Чимин, воззрев на того ясными голубыми глазами, не скрывающими искреннего удивления. Однако в каждом движении, каждом взгляде Чимина читалась его осторожность: он боялся лишний раз заговорить с кем-нибудь, молча дожидаясь своей участи под зрелым ярлом. — Еще бы, он ведь уже не мальчик, — фыркнул омега и небрежно встряхнул чье-то платье, которое только что зашил и украсил плетенным поясом, — а мужчина. У него есть сын — альфа, будущий ярл южных земель. Он уже перерос отроческий возраст. — Вот как… — едва слышно ответил Чимин, отведя на мгновение глаза, а затем вновь обернулся и громче спросил: — А где его муж?.. — У ярла нет мужа, дорогушенька, — вмешался зрелый омега, улыбнувшись тонкими губами, — и почти два десятка лет никто не стал ему супругом. Вдруг тебе повезет? Он выбрал тебя, пусть ты и чужак. — Интересно, что им двигало, — шипя, выругался темноволосый омега, носивший имя Айлун. Он быстро сложил платье и бросил к остальным вещам, приступив к другому из кучи брошенных в плетенную корзину платьев. — Ты о многом не мечтай, — грубо добавил он, — под ярлом куча омег было, но ни один место мужа еще не занял. Чимин сглотнул вязкую слюну и отвернулся. Он еще не до конца осознавал свое положение до этого разговора: Чимин, несомненно, пленник, практически раб, чудом избежавший участи быть обритым. И если по возвращении ярла он не угодит ему, то будет отдан на торги любому возжелавшему его воину, и лучшей судьбой для омеги станет рабство в хижине, если его не настигнет смерть от рук Большого Ярла. Когда солнце уже поднялось, освещая все поселение своим ослепляющим светом, а с приготовлением еды было покончено до прибытия воинов с охоты и поля, в длинном доме уменьшили огонь и дыма стало меньше. Чимину вновь поручили разделку рыбы, поскольку, учитывая его состояние, присматривающий за ним с самого первого дня омега разрешил ему остаться внутри дома. Запах Чимина смешивался с его же потом, вонью грязной одежды и свежей рыбы. Омеге удавалось лишь умыть лицо и руки — до ванны его очередь не доходила. Течные омеги, не имевшие мужчин, проводили регулы внутри дома, занимаясь несложной работой, пили травяные отвары для уменьшения боли и тошноты, отсыпались в постели. От внимания мужчин их защищали отцы, братья или папы, но Чимина защитить было некому. Он то и дело ежился от пристальных взглядов и дергался от прикосновений. В доме было тихо. Дети играли на улице, и внутри остались лишь старики и омеги, что были заняты делами под общей крышей. Чимину полегчало, когда дым стал уходить через открытые двери, впуская внутрь больше света и морозного воздуха. Омега стоял спиной ко входу и терпеливо работал подле небольшого стола, время от времени наклоняясь к ведру, чтобы промыть рыбу от остатков кишок или отделить икру. Внезапно Чимин ощутил прикосновение горячих ладоней к своим бедрам. Омега ахнул и выпрямился, спиной уткнувшись в широкую грудь. Он тотчас отпрянул, вжавшись тазом в стол, задом ощутив мясистые бедра незнакомого, дурно пахнущего салом и чесноком воина. — До чего же ты сладенький… Все дразнишь да дразнишь своей задницей вертлявой, — проговорил на ухо альфа, отвесив крупной ладонью шлепок по мягким округлым ягодицам. Он сместил руки к талии, ощупывая влажными пальцами мягкое молодое тело. — Нет… — тихо прощебетал Чимин, в это же мгновение вжавшись грудью в стол, пачкая платье в рыбьей крови и потрохах, — отпустите! Под тяжестью чужого веса омега едва мог дышать, угол стола впивался в бедра, отчего начали неметь ноги, от чужого запаха начались едва сдерживаемые позывы опустошить желудок. — Ну, не пищи, сам же просить потом будешь, — волосы воина, сухие, длиной доходящие до середины лопаток — видно, не один раз обрезанные из-за проигранных боев, ниспадали на омежью спину и лицо, щекотали щеки. Чимин тихо заскулил, сжавшись. Руками тот попытался поднять себя, но сил двинутся не хватало — вес воина в разы превышал его собственный. Влажная от пота рука сорокавосьмилетнего воина опустилась вниз, нетерпеливо задрала подол тонкого льняного платья, которое омеге дали взамен порванных вещей. Губы Чимина задрожали в испуге, затряслось и тело. Дышать становилось все тяжелее не то от запаха, не то от большого веса, вдавливающего его в стол; маленькие руки шарились по дереву, нащупывая рукоять ножа, но у омеги не хватило бы смелости ударить воина. Мужчины нередко зажимали внутри дома омег, наклоняли и имели прилюдно, отчего Чимин посчитал и себя лишенным всякой неприкосновенности. Страх быть убитым одолевал его. Омега тихо плакал от прикосновений широкой руки, сминающей внутреннюю часть бедра, небольшую мошонку и нежную кожу на ягодицах. — Отстань от него! — зрелый омега — Оэлун, дававший Чимину работу и советы с момента, как тот оказался на землях Большого ярла, — вмешался, схватив альфу за руку. — Это омега Большого Ярла, балбес, хочешь головы лишиться? Отойди от него, собака. Чимин замер. На мгновение ему почудилось, что за спиной зазвенели цепи — тяжелые плетенные железные цепи, на которых ведут рабов и держат псов, как тотчас раздался визг Оэлуна, отскочившего назад. Омега глотал ртом воздух, прижимая к груди руки, а широко раскрытые в ужасе глаза смотрели безотрывно на того, кто отбрасывал густую тень, загородив стремящееся проскользнуть через восточную дверь солнце. Молодой светловолосый омега вдруг ощутил, как тяжесть резко исчезла, будто приставшего к нему мужчину утянули назад. Послышался глухой стук, лязг цепей, в воздухе запахло кровью. Чимин затрясся от ужаса — он почуял того, чей запах остался в памяти навсегда. Большой Ярл. Чимин медленно обернулся, борясь с дичайшим страхом увидеть перед собой Его. Но то, что он увидел следом, являло собой картину в разы страшнее непризнанного исландского конунга. Позади Чимина распласталось безголовое тело тучного воина. Торчащая кожа и кости, оставшиеся на шее разрывами и кусками небрежно отсеченного мяса, — это был не удар мечом — голова, валяющаяся недалеко от ног воина. Теперь Чимин мог увидеть лицо с посмертным ужасом, запечатленным на нем. Раздался запоздалый крик. Чимин отскочил и закричал, не отрывая взгляда от изуродованного трупа. Все в длинном доме замерло: омеги, дети и животные молчали, словно превратились в безмолвные статуи. Намджун опустил руку с намотанной на нее цепью, что свисала к полу, окропленная кровью. Альфа выбросил цепь на улицу, отдавая немой приказ очистить ее от кожи и крови, и наклонился над ведром, стоящим около порога. Альфа неспешно сполоснул руки и утер их полотенцем, поданным бритоголовым рабом, у которого были сильно согнуты ноги — от ужаса тот будто стал вдвое меньше собственного роста. Альфа переступил труп и приблизился к замершему омеге. Чимин стоял перед ним, сжавшись, пухлые губы, искусанные и сухие, были разомкнуты. Ясные, как небо, глаза, полные застоявшихся слез, отражали в себе ужас, быстро сменившийся затяжным выплеснувшимся наружу страхом. Ярл протянул руку к чужому лицу, поддевая холодными сухими пальцами. Чимин под действием рук мужчины податливо вскинул голову, воззрев на альфу через белесую пелену. Колени и руки пробило на крупную дрожь, но тело будто пристыло к земле. Запах ярла заполнил воздух, мешался с кровью — будто бы сам ярл этой кровью пах. Воин несколько мгновений любовался невинными чертами: большие глаза, пленившие его тогда, приоткрытые пухлые губы, манящие терзать себя клыками, маленький вздернутый нос и бледная, блестящая тонким слоем сальца кожа, покрытая в некоторых местах естественными неровностями. Густые приподнятые брови и маленькие ушки. Намджун задел выбившуюся из разлохмаченной косы светлую прядку, ставшую жесткой, потемневшей от грязи. Но сбившиеся в комки волосы, небрежно заплетенная коса и страх, замерший на чужом лице ничуть не портили красоту Чимина. Его лик все также очаровывал Большого Ярла. Намджун огладил шершавой подушечкой пальца нежную щеку, чуть крепче сжал подбородок, всматриваясь в черты, будто пытаясь запомнить каждую или же отыскать на лице изъяны, опустил тяжелый взгляд ниже, оценивая молодое тело. Манкий течный омега. Альфа убрал руку от лица Чимина и отступил, бросив приказ своим людям унести тело и оповестить семью погибшего о позоре, им совершенном, и предательстве, за которое воин поплатился жизнью. Следующие слова прозвучали новым приказом — подготовить омегу за время, пока конунг обедает, а отмыть Чимина и привести в порядок волосы, следуя его словам, необходимо было в личных покоях деспота. Чимина, едва стоящего на ногах, подхватили под локти Оэлун и один из личных рабов Намджуна — омега с тонкой и совсем короткой косой, что была не толще пальца. Омега почувствовал дикое желание опустошить желудок при виде трупа с отсеченной головой, мимо которого его повели, но чувство тошноты застряло глубоко в глотке. Он слишком мало ел в последние дни. Омегу усадили на скамью с настилом, которая служила ему кроватью, и Оэлун начал говорить, опустившись перед омегой на корточки. — Слушай меня внимательно, Чимин, — тихо, едва слышимым шепотом говорил зрелый омега, но его голос казался криком в длинном доме, откуда вдруг исчез шум. Чимин старался не поднимать глаза выше лица Оэлуна, ведь за его макушкой альфы убирали труп. Омегу начало мелко трясти, и слезы впервые за несколько дней стали предательски литься по щекам. Он знал, чувствовал кожей, что на него все смотрели. Все омеги, успокоившиеся вмиг дети, держащие матерей за руку, альфы, косящиеся то на труп одного из когда-то воинов, то на омегу, из-за которого тот никогда не пройдет через врата Вальхаллы. — Тш-ш, тш-ш, — терпеливо продолжал Оэлун, вытирая своими шершавыми руками слезы, — успокаивайся. Сейчас к ярлу пойдешь, слышишь меня? Потом помоют тебя, Чимин-и, слышишь меня? Светловолосый омега кивал на чужие слова, задыхаясь от все новых и новых слез, застревающих где-то в груди огромным болезненным комом. — Тш, ну все-все. Успокаивайся. Помоют тебя, волосы расчешут. Ляжешь под него, Чимин. Омега не выдержал. Первый истеричный всхлип вырвался наружу, и Чимин зарыдал, но рука Оэлуна резко закрыла ему рот. — Тише, Чимин, тише! Не реви, золотце! Не реви… Чимин сполз со скамьи на колени, уткнувшись лицом в грудь зрелого омеги. Он тихо завыл, пока слезы рекой лились по его щекам, мешаясь с соплями, прижигали мелкие ранки на искусанных губах и в их уголках. Омега обнимал его, как обнимал когда-то папа, целовал в грязные волосы и прижимался губами ко лбу Чимина, покачивался с ним из стороны в сторону, стараясь успокоить. Он обнимал омегу так сильно, что дыхания перестало хватать даже на вдохи, не говоря уже о слезах. Чимин успокоился быстро. Отстранился, жадно глотая ртом воздух, насквозь пронизанный кровью, рыбой и сырым мясом. Мутный взгляд Чимина зацепился за окропленное место у самого входа. Головы и тела уже не было, лишь кровь, которую один из молоденьких рабов стал затирать тряпкой, мешая с притоптанной землей. Чимин позволял Оэлуну вытирать себе лицо грязным подолом. Голова заболела, словно по ней ударили чем-то тяжелым, больно было даже широко открыть глаза. Чимина подняли на ноги Оэлун и один из рабов Намджуна — тот русый, с тонкой косичкой и молодым, но абсолютно несчастным лицом. «Кто же из нас несчастнее?» — подумал Чимин, когда омеги повели его в сторону личной комнаты ярла. Оэлун остался за дверью, поскольку не являлся личным рабом Намджуна. Напоследок он лишь погладил омегу по голове, лбу и щекам, прошептал слова: «Все будет хорошо, это будет твое счастье». Покои ярла оказались просторными. Лишенные солнечного света, они освещались множеством горящих свечей. Солнце проникало в комнату лишь через смотровые щели. В углу стояла большая кровать — таких омега еще не видел. Она была застелена толстым одеялом из соболиных шкурок, имела сразу четыре подушки, набитые гусиными перьями. Над кроватью висели щиты и мечи, а на противоположной стене — гобелены, украденные из лавки какого-то богатого купца с земель за морем. Подле кровати стоял низкий стол, заставленный множеством блюд из мяса, рыбы и овощей, один из рабов-омег подливал ярлу пива в кружку. Практически посередине комнаты стояла овальная бочка из сильно пахнущего дерева. Двое других рабов, которые также являлись омегами, но у них уже были бритые головы, переливали в бочку нагревшуюся воду из чугунов, а затем разбавляли чистейшей родниковой водой из ведер. Омега оторвался от созерцания покоев ярла, переведя взгляд на мужчину. Тот ужинал, свиные кости хрустели на сильных клыках, словно это были не более, чем хрящи. Намджун выскребал ножом, а затем съедал сами кости, вареные в бульоне, но не ставшие при этом мягкими. Альфа смотрел на Чимина, не отвлекаясь от еды. Взгляд мужчины задержался на чужом лице, а затем скользнул и по телу, когда двое рабов стали стягивать с омеги платье. Чимин и не успел понять, как оказался полностью голым. Он вышагнул из ботинок на полотенце, которое положили ему под ноги прямо около бочки. Оно оказалось горячим — его специально нагрели для омеги, которого выбрал сам ярл. Чимин поспешил прикрыть наготу руками, но маленькие ладони практически ничего не прятали от пристального взора мужчины. Омега вытянул одну руку, на пробу пощупав воду. Та оказалась страшно горячей. Шикнув, Чимин одернул руку и тихим голосом попросил разбавить ее. Раб послушно долил еще, но когда и второй раз вода оказалась для Чимина слишком горячей, омеги перестали его слушать. Они молча приняли приказ ярла, что кивнул на бочку, приказывая начинать. Бритоголовый омега помог Чимину перелезть через высокие бортики, поскольку одной рукой он судорожно продолжал прикрывать свою припухлую молодую грудь. Но рабы заставили опустить и эту руку. Чимин с трудом опустился в горячую воду, прикусывая губу. Все тело горело от температуры — даже поднимающийся пар мгновенно согревал воздух. Чимин сел в бочке, крепко обхватив руками колени и подтянув их к груди. Один из омег, что вел Чимина по дому вместе с Оэлуном, принялся мыть ему волосы. Попытки наложника сделать это самостоятельно ни к чему не привели. Мыло сильно пахло травами, его этот запах успокаивал. Кожа привыкла к воде, и та не казалась больше такой горячей. Омега время от времени смотрел на воду, которая стремительно темнела от всей грязи, что смывалась с его волос и тела. Как только с волосами было покончено, Чимина заставили встать. Бритоголовый омега стал намыливать мочалку, чтобы убрать с тела старый слой кожи. Раб растирал его до боли грубо и резко, до красноты. Чимин перестал обладать своей волей, когда его в шесть рук мыли. Спина, ноги, руки — все тело стало красным и горело от контакта с грубой мочалкой, омеге даже вновь захотелось заплакать, но он сдержал себя, ведь Намджун смотрел. Альфа продолжал свой ужин, временами поглядывая на Чимина, любовался красотой его молодости. От такого взгляда щеки Чимина тоже были красные, а сердце стучало так быстро, будто намеревалось пробить ему ребра. Наконец, пытка закончилась и ему разрешили опуститься в воду. От контакта с водой, что вновь стала походить на кипяток, омега болезненно застонал и даже предпринял попытку вылезти из ванны, но рабы сдержали его за плечи. Один из омег заставил Чимина высунуть из воды ногу, а другой поднял ему руку. В пальцах у рабов заблестели кинжалы с тонким и длинным лезвием. Чимин вскрикнул и дернулся от них, испуганной рыбой забившись в воде. — Успокойся, — низкий голос ярла прошиб насквозь. Это был приказ, которого Чимин не посмел ослушаться. Омега принял прежнюю позу и, зажмурившись, стал ждать. Боли не было, был лишь страх. Рабы лишили его светлого пушка на голенях и подмышках, а затем попросили встать в унизительную позу, держать руками за край бочки, и, прогнувшись в спине, выставить задницу. Чимин уткнулся лбом в дерево, тяжело дыша от нахлынувшего стыда. Радовало лишь то, что Намджун, покончив с ужином, на время вышел из своих покоев. Омеги сменили в бочке воду, к счастью, на прохладную, почти холодную по сравнению с предыдущей. Заставили омегу ополоснуться и смыть остатки мыла и волос. Теперь его кожа, розовая от мочалки, на ощупь казалась такой же нежной, как у ребенка. А между ног Чимин ощущал себя совсем странно, и такая нагота казалась ему смертельно стыдливой. Как только он вылез из бочки, рабы укутали омегу в горячие полотенца из хлопка, растирая ему тело и волосы. Чимину удалось отвоевать один из кусков ткани, которыми он скрыл обнаженное туловище. Омега ступил на сухой настил из сена, свежий и приятно пахнущий травой. Он приятно щекотал и чуть колол ноги. Чимин прошел по указанию раба к постели ярла, присев на ее край. Чересчур высокая кровать казалась ему огромной. Трое рабов готовили воду в бочке в третий раз, теперь уже для ярла, только что вернувшегося из похода. Чимину в это время расчесывали волосы, шепотом омеги переговаривались, поражаясь тому, какого благородного оттенка были его золотые локоны. Как только конунг вернулся в свои покои, то сразу же разогнал всех рабов. Чимин остался сидеть на краю постели, прикрывая обнаженное тело куском ткани. Взгляд на альфу он поднять боялся. Мужчина же спокойно разделся, бросил вещи в одну кучу, которую после рабы унесут на стирку, и перешагнул бортик высокой бочки, где уже была чистая вода, от которой струился вверх белый пар. Альфа стал ополаскивать все свое тело после морской воды и грязной одежды. Чимин вновь почувствовал запах мыла, уносящий его в воспоминания о происходящем с ним всего лишь несколько минут назад. Невольно омега раз за разом поднимал глаза и смотрел на мужчину исподлобья: альфа был крепким и очень сильным. При виде его члена Чимин весь сжался, стараясь успокоить подступающие к горлу слезы и бросающую в дрожь истерику. Он справится, он все стерпит. Страха нагоняла лишь неизвестность: доселе Чимина лишь пугали мужчины, делали больно, но Намджун выглядел совсем другим, хотя при этом один его взгляд приводил омегу в дичайший ужас. Перед глазами то и дело всплывала картинка отрубленной головы, гущи крови и мертвого тела. Альфа лишился жизни из-за него, и, вероятно, лишится и сам Чимин, если не удовлетворит исландского конунга. Намджун помылся быстро, встал ногами на брошенное подле бочки полотенце и взял в руки зеркало с бронзовой ручкой. Смотрясь в него, альфа брился, держа в руках небольшой нож. Без щетины ярл стал выглядеть в разы моложе, а спущенные на плечи длинные волосы, с которых стекала вода, придавали ему еще большей красоты. Намджун намотал волосы на руку и забрал в пучок, после чего вытер шею и лицо таким же хлопковым полотенцем, и наконец обратил свое внимание на Чимина. Омега тотчас потупил взгляд в пол, боясь лишний раз пошевелиться. Мужчина неспешно подошел к нему, поддел двумя пальцами подбородок и заставил заглянуть себе в глаза. Чимин чувствовал, как горят его щеки. — Не бойся, весь дрожишь, мой золотой, — беззлобно произнес Намджун и отпустил голову омеги, а сам завалился на кровать поверх теплых шкур. Чимин оставался сидеть неподвижно, смотря куда-то в пол. — Иди ко мне… — мягко выдохнул ярл, похлопав по постели подле себя. Чимин покосился на его руку, повернулся к нему туловищем и затрусил делать что-либо дальше. Он просто не знал, что ему стоит предпринять. — Мне… лечь? — тихо проговорил Чимин, на что ярл усмехнулся и хрипло посмеялся. Мужчина внезапно схватил омегу за предплечье и безболезненно, но с силой потянул его на себя. Чимин вскрикнул и повалился всем телом на грудь ярла. Омега тотчас предпринял попытку сползти на кровать, но чужие руки крепко удерживали его на месте. — Ложись на меня, дурной, — вновь посмеялся Намджун, наблюдая за тем, как неловко карабкается на него Чимин, старающийся при этом не задеть альфу в причинных местах. Сам же омега продолжал как можно выше натягивать тряпку, скрывая от мужчины вид на свою грудь и задницу. Намджун цыкнул, но отнимать полотенце у омеги не стал. Широкой горячей ладонью тот стал оглаживать ровную белую спинку вдоль позвоночника, пока не ощутил собственным телом, как омега расслабился. — Как твое имя? — левой рукой, которой Намджун удерживал омегу на себе, ярл забрал прядь влажных волос за порозовевшее ушко. — Чимин. — А прозвище? — У меня его нет, — признался Чимин и слегка дрогнул, как только взгляд Большого Ярла с удивлением и в то же время с подозрением зацепился за лицо чужеземного омеги. — Вот как, — вскинул брови Намджун и широко улыбнулся. Альфа нежно провел рукой по влажным волосам омеги и выбрал одну золотую прядь, после чего принялся наматывать ее на палец. — Тогда я дам тебе имя. — Мужчина заглянул в ясные голубые глаза Чимина, замер, не в силах оторваться от такой красоты. Розовые щеки омеги, его маленький вздернутый нос, пухлые, цвета самых спелых ягод губы и невероятного оттенка волосы — все это манило, но глаза… Глаза были ярче ясного неба. Никогда Большой Ярл не встречал омег с такими глазами. И эти глаза его пленили. Эти глаза его и погубят. — Офейг, — произнес на выдохе Намджун. — Знаешь, что оно значит? Чимин не смог скрыть удивления на лице. Он облизал губы и отрицательно помотал головой. — Офейг — значит не обреченный на смерть. После этих слов на глазах у омеги выступили крупные слезы. Слезы искреннего горя. Намджун утешающе погладил дрожавшего Чимина по спине и притянул к себе ближе. Сухие губы ярла накрыли влажные, мягкие губы омеги, вовлекая в долгий, первый в жизни Офейга поцелуй.

⚔⚔⚔

Над крышей длинного дома пролетел, крикнув, ястреб, поймав острыми когтями маленькую сойку. Мужчина поднялся с постели и сел на край, принявшись разминать затекшую шею. Тяжелый вздох пронесся вдоль стен покоев, а за ним раздался тихий всхлип. — Вас называют Большим Ярлом, — едва слышно проговорил Чимин, — потому что вы мудры?.. Ведь так? — Так. — Разве решение напасть на деревню в речных землях было мудрым?.. Там ведь одни старики, омеги и дети… У нас почти не было воинов, мы жили мирно. Я думаю… Я думаю, мы бы подчинились вам, если бы вы пришли на земли и приказали сделать это, ведь наш ярл просто ребенок. — Ваш ярл, — голос альфы стал строгим, резким, пробившим омегу на крупную дрожь, — ребенок, при живом отце-ярле, который не согласился на наши условия. Не твоего ума дело лезть в дела ярлов. Чимин сглотнул вязкую слюну, зажмурился и слезы вновь полились по щекам. Он лежал, свернувшись на постели, и смотрел на стену, увешанную щитами и оружием. — Ваши воины убили моего папу и младшего брата. Зачем нужно было их убивать?.. Они ведь… Они… А что случилось с моим старшим братом и отцом, я не знаю. Наверное, их тоже… убили. — Значит, твой брат был вооружен. И представлял угрозу для моих людей. — У него был деревянный меч! — вскрикнул Чимин, но услышав ужасающий рык ярла, тотчас сжался и умолк. Намджун раздраженно выдохнул, запустив пальцы себе в распущенные длинные волосы. Ярл долго молчал и думал, слушая негромкое рыдание омеги, тоскующего по былому. Теперь Чимин станет омегой Большого Ярла, хочет тот того или нет. Намджун его не отпустит. — Это была моя ошибка, — севшим голосом ответил Намджун. — И ее уже не исправить. Некоторые ошибки не исправить даже кровью, Чимин. Хватит плакать, я терпеть не могу омежьи слезы. Ярл встал с кровати, оделся в чистую рубаху и штаны, набросил на плечи шкуру и вышел из покоев, наказав рабам и охране присматривать за омегой. Чимин набросил на себя шкуры, вытер слезы ладонями, взглянул последний раз на щит, висящий над его головой, и затих. Эту ночь и все последующие Чимин проведет в тепле, в одной постели с деспотом.

⚔⚔⚔

Полдень. Солнце стояло высоко, освещая заснеженные горные вершины и поля, где снег уже частично сошел и явил миру густой буро-зеленый цвет земли и сухой травы. В небе кружил коршун, разрезая узкими кругами безоблачную синеву. Лишь где-то над горами тянулись бледно-белые облака, будто замерзшие от такой стужи. Ярл стоял на улице и свежевал около высокой скамьи для рубки двух пойманных с утра кроликов, из которых омега будет готовить суп. Колченогий раб собирал брошенные на землю шкурки и потроха, которые отдаст псам вечером. Подол поношенного серого платья Тэхена, в котором омега всегда занимался хозяйством, подвязанного тонким поясом из такой же ткани, колыхался на легком ветру. Омега стоял в проходе и подвешивал очищенную рыбу на бечевку. Джинхен был в доме и помогал папе очищать рыбу от чешуи и кишков. Омега готовился опускать в яму на будущую зиму уже готовую высушенную рыбу, попутно заготавливая следующую на эту весну. Скоро Чонгук уйдет вспахивать землю и готовить посевы, а первый урожай будет не раньше, чем снег сойдет с долин. — Ярл! Ярл Чонгук! — донесся крик со стороны дороги, ведущей вниз с пологого холма и далее к длинному дому. — Ярл! Чужаки подплыли к берегам! — один из молодых воинов взбежал на холм, на котором стоял дом ярла, и, глотая ртом воздух, торопливо заговорил: — Два больших драккара подплыли к берегам, огромные и богатые, как у конунга. Их главарь представился Намджуном, прозванным Большим Ярлом, из Исландии. Говорят, они приплыли с миром. Чонгук нахмурился и взглянул на горизонт, туда, где растянулась полоска моря. И правда, вдалеке виднелись белые паруса чужих кораблей, берег заполонили люди молодого ярла, но сражения не было. — Приведи ко мне главного, с условием, что все его люди останутся на драккарах. Ближе, чем на глубину в два человека, к берегам не подпускайте. Узнаем, что у него на уме. Альфа поспешно кивнул и побежал обратно. Чонгук долго всматривался вдаль. Вскоре, когда воин добрался до берега, на воду была спущена лодка. В нее спустилось два человека, остальные же послушно остались на ладьях. Удостоверившись, что ярл движется вместе с данами без своих людей, Чонгук вновь отвлекся на разделку второй заячьей тушки. Того, кто сопровождал ярла, разглядеть не удалось. — Зайди в дом и не высовывайся, пока не позову, — приказал Чонгук омеге, и Тэхен, кивнув, обмыл руки в бочке с водой, а затем закрыл дверь дома. Альфа не обернулся даже тогда, когда прибывшие в Данию чужаки стояли у него за спиной. — Ярл Чонгук, — обратился к нему старый воин из данов, сопровождавший конунга из Исландии, — он назвался Намджуном Большим Ярлом, требует разговор. Чонгук молча сдернул с тушки зайца шкурку, бросил ее в руки своего раба, а затем ополоснул руки в ведре с водой, стоящего около ног. Раб-омега, со страхом косящийся на прибывших, протянул мужчине полотенце из хлопка. — И что ты здесь делаешь, Большой Ярл? — спросил хриплым голосом Чонгук, вытирая руки. Бросив полотенце на край ведра, альфа выпрямился и воззрел на зрелого ярла глубоко черными глазами. — Что хочешь от данов? — Я о много слышал о юноше, что стал мужчиной очень рано. Смерть ярла Сигманда удивила меня, а когда до меня дошли слухи, что его убил омега, ставший после мужем отцеубийцы, я был удивлен не меньше. — Надеюсь, тебя это повеселило. — Я не разочарован смертью Сигмунда. Он был никчемным главарем и таким же никчемным воином. Думаю, ты уже понял, кто я. Намджун с островных земель, мои владения на юге Исландии. — Я о тебе наслышан, Большой Ярл. И о твоем недавнем походе на речные земли, где ты убил какого-то мальчишку. — Я его не убивал. Торхалл Дитя все еще жив, как и его отец. Но речные земли отныне принадлежат мне. Однако я приплыл сюда за другим. — Слушаю. — Двое ярлов с твоих земель, думаю, тебе знакомы их имена: Одрик Младший из леса и Бьерн Немужественный с устья реки прибыли к моему старому знакомому с севера Исландии — Торроку Кривокостному. Они жалуются на некоего узурпатора — ярла, прозванного Кровавым, что убил детей Сигмунда и чей омега зарезал Большебокого прямо на пиру. Воины переплыли все море тайком от тебя, чтобы попросить Торрока и меня начать войну с тобой. Говорят, поводом стало убийство двух невинных людей с земель ярла Бьерна. По его словам, они случайно забрели на твои земли после охоты, и ты убил их. Он опасается тебя, но требует тела убитых, чтобы похоронить их. — Ты, — Чонгук перевел взгляд на колченогого раба, — те мешки еще здесь? — Да, ярл, — кивнул молодой альфа, — они в сарае. — Принеси. Раб поспешно ушел. Уже через минуту он, запинаясь о свою короткую ногу, тащил сразу два больших мешка, от которых несло дерьмом. — Развяжи. Альфа развязал мешки и раскрыл каждый. Первый был доверху набит свиным дерьмом, а во втором были объедки, которые не жрут собаки, перемешанные с землей и отходами от пойманных на охоте животных. На самом верху мешка лежало три отрубленные головы. — Пусть забирает! — оскалился Чонгук, указав рукой на мешки, — и хоронит как полагается. Намджун смотрел на отрубленные головы, после чего перевел взгляд на лицо улыбающегося молодого ярла. — Не просто так тебя прозвали Кровавым. За что ты с ними так поступил? Лицо Чонгука перестало выражать насмешку. Через глухой рык альфа ответил: — Они хотели изнасиловать моего омегу. Намджун кивнул. На его лице дрогнули уголки губ, вытянувшиеся в слабую улыбку. Альфа прищурился, вновь посмотрел на трупы, а затем на Чонгука. — Я поступил бы так же. — Намджун набрал в легкие побольше воздуха, приобняв Чимина, что прижался к его боку, не в силах смотреть на содержимое мешков. — Что ж, теперь я вижу, о ком они говорили. Ты вырос, Чонгук. В последний раз, когда я знался с твоим отцом, ты был не крупнее пятилетнего ребенка. — Ты знал моего отца? — лицо Чонгука стало суровым, взгляд острым и еще более пристальным. Альфа с недоверием воззрел на самопровозглашенного конунгом ярла, что тепло улыбался, отзываясь о Чонгине Жестоком. — Мы не были друзьями, но я знал его и его мужа. А также омегу, который родил тебя, — прекрасное и молодое создание, жаль, что его постигла такая участь. Чонгин по праву носил свое имя, поэтому меня не смущает его смерть от руки собственного сына. Он был отличным воином, суровым и расчетливым, вел за собой людей. Даны расцвели бы при нем, если бы он умел видеть потенциал в собственных сыновьях. Чонгук сдвинул брови к переносице и выпрямился, обдумывая дальнейший шаг. Взгляд альфы вдруг метнулся за спину Намджуна. Хосок шел быстрыми и широкими шагами, держа руку на рукояти своего боевого топора, повешенного на поясе. — Рад приветствовать, — отозвался Намджун, следя за каждым движением Хосока, что направлялся в сторону Чонгука. — Биргир, верно? Сразу узнал это лицо. Шустрый мальчишка, вечно носящийся за опальным сыном Жестокого ярла. Ты ничуть не изменился, разве что возмужал. — Не скажу, что я рад, — парировал альфа, хмурясь так же, как и ярл Кровожадный. У Биргира доверия к чужеземцу было ничуть не больше, чем в Чонгуке. — Зачем сюда пожаловали ты и твои люди? — Он знает моего отца, — прервал брата Чонгук. — Он уже бывал здесь, когда мы были детьми. Большой Ярл, — альфа обернулся и, выдержав небольшую паузу, все же решил, — проходи в дом. Тэхен! — позвал ярл мужа. Тэхен приоткрыл дверь в дом и выглянул наружу. За его спиной стоял Джинхен, не в силах сдержать свое любопытство перед настоящим исландским конунгом, — накрой на стол. Люди только что вышли с моря, пусть поедят. — Приношу свои извинения за такой прием, — сухо и с прежним недоверием произнес Чонгук, обращаясь к гостю, — мы не ждали к себе конунга из Исландии. В тоне молодого воина Намджун различил легкую насмешку, но та не оскорбила его. — Быть осторожным — значит уметь думать наперед. Это одно из качеств ярла, у которого есть все шансы стать конунгом. Намджун прошел в дом вместе с омегой. Хижина ярла Кровожадного оказалась крепкой как снаружи, так и изнутри, но чересчур мала для трех человек. Однако хозяйство Чонгука возмещало маленький размер дома. Внутри чувствовалась омежья рука, густо пахло засоленным мясом, свежескошенной травой и морозом. Не было той вони, что водилась в длинных домах. Альфа прошел внутрь и сел за стол, позволив Чимину разместиться рядом. Тэхен стал спешно хлопотать, стараясь придумать, что подать конунгу в качестве закуски, но полки пустовали, а суп на ужин еще не начинал готовиться. Чонгук кивнул своим людям и Хосоку, сказав ему быть снаружи, а сам не сводил взгляда с ярла Намджуна. У того был меч за пазухой и небольшой боевой топорик, но альфа и не пытался тянуть к ним руки. С любопытством исландский конунг разглядывал убранство хижины, пусть и не столь богатое, как у него, то и дело переводя взгляд на своего омегу, который выглядел бледнее поганки. Видно, ему нездоровилось с моря. Тем не менее, красотой омега не был обделен: стройное, полноватое в бедрах тело, бледная чистая кожа, лишенная шрамов, наивные и уставшие голубые глаза с пролегшими под ними тенями, а самое главное достоинство — это его золотые волосы, заплетенные в косу, и распушившиеся после морских соленых ветров. Ярл Кровавый поднял глаза на Тэхена. — Оденься, — сказал тот мужу, и омега тотчас оставил тарелки, послушно кивнул и поспешно ушел в комнату сына, прихватив с собой платье из сундука с драгоценностями. В этом платье, расшитом золотом и серебром, с вышивкой в форме кленовых листов, омега присутствовал на собраниях ярла в длинном доме. Вернулся Тэхен уже в богато украшенном платье. Волосы он распустил и расчесал — они уже успели отрасти по плечи. — Твой муж очень красив, — низким голосом проговорил Намджун, с улыбкой любуясь омегой. Однако Намджун очень быстро отвел от омеги взгляд, почувствовав в воздухе горечь феромонов молодого ярла. Он знал, что такое молодость и что такое борьба за омег в эти года. Похоть и чувство собственности порой застилала глаза настолько, что мужчины совершали ошибки, которые не исправить даже кровью. — Твой сын тоже, — вмешался Хосок. В его голосе слышалось нескрытое раздражение. Биргир знал, что у Намджуна был всего один сын — альфа чуть старше двадцати, но таким образом воин выводил конунга на настоящие эмоции. Намджун ухмыльнулся, переведя взгляд на Хосока. — Сын у меня только один, Биргир, — альфа огладил Чимина ладонью вдоль спины, побудив сесть прямо, — а это мой омега. Чимин. Я дал ему имя — Офейг. — Толку от имени? — огрызнулся Хосок, держа руки скрещенными на груди. Альфа стоял у порога по приказу Чонгука, но, встретившись с братом глазами, отвернулся и стал наблюдать за происходящим за пределами хижины. — Твой друг волен мне не доверять, и я его понимаю. Так же, как ты не доверяешь мне, я не доверяю тебе, Чонгук. Но нам обоим придется друг другу поверить. Я прибыл сюда далеко не из-за этих идиотов — Бьерна и Одрика, прибежавших, как псы, кланяться сильным ярлам в ноги. Я на твоей стороне. — С чего бы мне тебе верить? — Не с чего. Но я скажу тебе, почему ты должен это сделать. — Есть только рыба, — негромким голосом прервал альфу омега, ставя на стол сушеную рыбу, которую готовили на следующую зиму, — я еще не начинал готовить. Нужно подождать. — Не хлопочи, — с улыбкой сказал Намджун, наблюдая за тем, как омега поспешно кинулся разливать остатки пива в кружки, — просто налей нам пива. Чимину что-нибудь, кроме пива. — Можно воды?.. — тихо попросил Чимин, подняв глаза на Большого Ярла. — Налей воды, красавец, — сказал Намджун и вновь взглянул на молодого ярла. — Давай сначала выпьем, а потом поговорим о войнах и ярлах. Я бы сейчас выпил самое холодное пиво, что у вас есть. Ешь, — вдруг обратился мужчина к омеге, — только вышли с моря, ты плохо выглядишь, Чимин. Чимин поджал губы и подался чуть вперед, всматриваясь в тарелку. Тэхен достал овощи: морковь, лук и редьку, нарезал и тоже выставил на стол. Заодно подал Чимину кружку с холодной водой. Пиво же оказалось и правда холодным, за что Намджун еще долго благодарил чужого мужа в спину, нахваливая напиток. Чимин продолжал всматриваться в тарелку, не в силах стерпеть сильный запах рыбы, а от попытки съесть даже маленький кусочек, омегу начало тошнить. — Что с тобой? — строго спросил Намджун, вновь обратив свой взор на омегу. — Не нравится? Не ешь тогда, — альфа придвинул к омеге тарелку с овощами, отодвинув рыбу. — Чимин, в чем дело? — Простите… ярл, — омега сжался, чувствуя прилив стыда перед мужем датского ярла, который потратил не мало сил, чтобы это приготовить. Но даже овощи казались Чимину дурно пахнущими, — мне нехорошо. Намджун нахмурился и прислонил тыльную сторону ладони к чужим побледневшим щекам. — Наверное, это с моря. Пальцы Намджуна пахли соленой рыбой, отчего омега резко зажмурился и отстранился, закрыв рот рукой. Желание опустошить желудок вдруг стало острым, как никогда ранее. Омега сполз со стула и бросился к выходу, где на снег вывернуло пустой желудок. — У вас есть здесь целитель? — спросил Намджун, смотря на то, как Чимин опустился коленками на снег, откашливаясь. — Или повитуха? — И тот, и другой, — хмуро ответил Чонгук, покосившись на Хосока, который опустился рядом с Чимином, чтобы помочь ему подняться на ноги. На улицу выбежал Тэхен и перенял заботу об омеге на себя. Тот еле стоял на ногах. — Пусть твой муж отведет его к повитухе. Он, похоже, тяжелый. — Тэхен, отведи его к повитухе! — громко приказал Чонгук. Тэхен вернулся в дом за меховой накидкой, набросил ее на плечи и вышел обратно к омеге. Взяв Чимина за руку, он повел его в сторону самого сердца поселения датских варваров. Тэхен повел омегу конунга к повитухе, за всю дорогу не проронив ни слова. Они шли медленно, постоянно останавливаясь из-за тошноты Чимина, но, к счастью, его больше не рвало. Светловолосый омега то и дело извинялся за неудобства, предоставленные Тэхену и его мужу, но при этом звучал так, что у самого мужа ярла Кровавого вызывал жалость. Омега казался до боли молодым, на вид не старше восемнадцати лет. К повитухе он шел без лишних вопросов, будто сам чувствовал, каким должен быть ответ. Однако в доме омеги, уже лежа на постели, Чимин не смог отпустить Тэхена, хоть и совсем его не знал, — вцепился в руку мертвой хваткой и, путаясь в собственных мольбах, просил не уходить. «Первая беременность, — с горечью подумал Тэхен, — такой молодой… Я был таким же. Молодым и глупым». Тэхену уже почти тридцать лет, но он все еще помнит тот самый день, когда узнал, что носит под сердцем ребенка от бывшего мужа. Новость тогда не обрадовала альфу, и даже когда у него родился сын, тот никогда не был доволен, продолжая трахать омег в разы красивее самого Тэхена. Новости для Чимина оказались печальными. Услышав доказательства своей беременности, омега побледнел, глаза его запали. Он ничего не мог вымолвить, губы были сомкнуты в тонкую полоску, омега едва держал себя и передвигал тело. Узнавать о нежеланной беременности больно, но еще больнее осознавать, чей это ребенок. Тэхен заплатил пару медяков повитухе и вывел Чимина на свежий воздух. Они благополучно отошли от дома практически на треть пути, когда омега окончательно сломался. Чимин свалился наземь, на снег, склонился над ним и зарыдал, задыхаясь от собственных слез. — Эй… — Тэхен резко наклонился и, взяв Чимина под руки, оттащил к стене одного из домов, чтобы не мешать людям на дороге. — Чимин, — Тэхен присел перед омегой на корточки, обхватив чужое лицо руками, — это твой первый ребенок? Омега согласно закивал, жмурясь от слез. От стоящего на улице мороза лицо только сильнее начало обдувать холодным ветром и щипать глаза, так же, как и ладони, которыми Чимин пытался эти слезы вытереть. — Он взял тебя силой? Чимин вновь закивал в подтверждение, а затем, будто опомнившись, отрицательно замотал головой. — Я… с речных земель. Моего папу и младшего брата убили, а что с отцом и старшим братом я не знаю. Ярл пленил меня и сделал своим. Я не сопротивлялся ему. Я не мог… Тэхен набрал в ладонь чистого снега и стал умывать лицо Чимина от слез. — Меня тоже пленили. Я жил на землях Одрика Младшего с мужем. Мужа убили люди Сигмунда, а что с родителями, я не знаю. Я больше не возвращался на родину. Чимин, скажи, он груб с тобой? — Нет… — дрожащим голосом ответил омега. — Вот и славно. Дети — это наше счастье, Чимин, — успокаивал его Тэхен, — у меня тоже есть сын. И нет ничего дороже. Теперь ты носишь под сердцем новую жизнь, думай о ребенке. Намджун мог поступить с тобой хуже. Это мог бы быть совсем не он. — Он не врал! — заревел Чимин, ухватившись короткими пальцами за мех накидки мужа ярла, — он совсем не врал! Он не врал, когда сказал, что поступил бы так же… Он отрубил цепью голову того, кто трогал меня. Он… Он не делал мне больно, но я так боюсь его. Я так боюсь его… — Чимин зарыдал с новой силой, уткнувшись Тэхену лицом в грудь. Омегу пробило на крупную дрожь. Он схватился за старшего мужа ярла, словно он единственный, кто мог защитить его. Тэхен думал лишь о том, как Чимин был молод для такого. — Чимин, успокаивайся. На нас смотрят люди, пойдут страшные слухи. Терпи. — Строго произнес Тэхен, вытирая слезы с лица младшего омеги. — Все еще образуется. Сейчас нам нужно вернуться. Ты слышишь меня? — Да… — на выдохе ответил Чимин и, утерев слезы подолом своего платья, поднялся на ноги. Рука непроизвольно легла на плоский живот и огладила его. — Все образумится, — Тэхен провел рукой по спине Чимина и, позволив омеге схватить себя за руку, повел в сторону пологого холма. Чимин промолчал. Они неспешно прошли полпути молча, пока Тэхен вдруг не задал вопрос: — Как думаешь, Намджуну можно доверять? Что он представляет собой, как ярл? Светловолосый омега слегка опешил. Немного подумав, Чимин произнес: — После того, что он сделал с моей деревней… Тэхен прикусил губу, осознав суть своих слов, и понимающе кивнул. — Я знаю его чуть больше двух месяцев, и почти два мы провели в море, — омега облизал пухлые губы, пытаясь подобрать слова, — но он благосклонен к омегам и детям, а мужчин легко убивает. Однажды я присутствовал на его совете с другими воинами, он судил какого-то человека за предательство… Тогда мне показалось, что он поступил правильно, хотя я ничего не смыслю в этом. Омега того человека остался без мужа, но не с пустыми руками. Он не тронул ни его, ни его детей. Тэхен задумался о том, как Чонгук легко перерезал горло детям Сигмунда. Но сравнивать предателя с ярлом, чье место так ценно, нет никакого смысла. — А еще он много говорил о твоем муже, — воодушевился Чимин, улыбнувшись уголком губ. Видя, как Тэхен навострил слух после этих слов, омега Большого Ярла продолжил приободрившимся тоном: — Он ненавидит ярла Торрока Кривокостного с севера Исландии, говорит, что он полный идиот. Чонгука же он упоминал, отзываясь о нем, как о молодом и сильном волке… Говорил, что такому нужна дисциплина и больше разума, который придет только с годами… Он много говорил о том, что собирается отплыть в Данию, и уже через пару недель мы отплыли на драккарах из Исландии. Я не могу быть уверенным, но мне кажется, Намджун заодно с твоим мужем. — Если он признал в нем лидера — это хорошо, — согласился Тэхен, кивнув в знак согласия, — а если нет… — омега огляделся по сторонам. Они приближались к дому ярла Кровожадного, но драккары как были на воде, так и остались. Датчане толпились на берегу и ждали вердикта своего ярла, а на холме все было относительно спокойно. Тэхен удостоверился в этом, облегченно выдохнув, когда увидел у входа Хосока. Значит, с Чонгуком все в порядке.

⚔⚔⚔

— Хочешь ты меня слушать или нет, — начал строгим голосом Намджун, когда омеги отошли подальше от дома, — но тебе придется это сделать. Да, ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, и опрометчиво было бы доверять зрелому мужику с богатого острова, прибывшего на корабле с людьми, вооруженными до зубов. Однако тебе придется мне поверить, молодой ярл. Торрок Кривокостный — сутулая псина, которая умеет только тявкать. У него много земель и много людей, и только благодаря последнему он до сих пор держится у власти. Моя территория не так обширна — она и трети от земель Торрока не займет, но ему душит глотку то, что меня прозвали Большим Ярлом. Чуть более двух месяцев назад, когда я еще не отплыл в Данию, Торрок пригласил меня к себе. О прибытии Одрика и Бьерна я был наслышан, но они приходили просить не ко мне, а лишь к нему. Да даже если бы пришли ко мне — ушли бы ни с чем. Послушай меня внимательно, Чонгук. Очень внимательно. Я много лет живу на свете, и пусть еще не старый и дряхлый, но уже научившийся жить человек. У меня взрослый сын, бывший муж, сбежавший к любовнику, куча войн и столько же одержанных побед. И у меня не было поражений в битвах, — Намджун смочил горло пивом, скривил уголки губ, подбирая слова, — но были ошибки. Недавно я совершил ошибку, когда взял земли Торхалла силой. — Мужчина на некоторое время замолчал, после чего продолжил: — Торрок просил меня напасть вместе с ним на данов, лишить тебя титула ярла и разделить эти земли. Хочешь верь, хочешь нет, но я отказал ему. Потому что я знаю Чонгина. Я очень хорошо знал этого старого жестокого идиота, не умеющего разбираться в омегах так же, как и я в свое время. И я знал твоего папу, лично. Чудесной души омега, я даже чуть не увез его с собой, но из уважения к твоему отцу не стал. Хотя такой омега — один на сотни тысяч, и когда я узнал, что он родил Чонгину сына, когда увидел тебя еще ребенком, я предвидел, что жизнь воспитает в тебе воина. И я ждал, когда ты вырастешь, когда начнет повсюду звучать твое имя. Я все думал: «Что вырастет из этого щенка? Примет ли его Чонгин. Если не идиот — примет», но твой отец все же оказался отчасти идиотом. Чонгук стиснул зубы, издав глухой рык. — Признай это, парень. Я знал его лично. И лишь потому, что я знал его, я уверен, что знаю тебя. У тебя его характер, его черты, но глаза папины. На дне этих черных глаз таится самый светлый разум. Поэтому прислушайся к моим словам: Торрок нападет на твои земли, не сейчас, о, точно не сейчас. Когда ты хорошенько разбогатеешь, а сам Торрок найдет себе союзников, чтобы сокрушить тебя, — тогда он напомнит о себе. А пока он ждет, что же сделаю я. Он знает, что я здесь. Мои земли остались на попечении старого друга моего отца. Я предлагаю тебе стать союзниками. — С чего бы нам становиться друзьями? — подал голос Хосок, наблюдавший за ярлами со стороны. — С того, что ты когда-то знал его отца? Что хуй вставал на его папашку? Ты зря думаешь, что мы не одолеем тебя. У нас нет доказательств, что ты не заодно с этой крысой. — Я докажу свою верность в бою, — ответил Намджун серьезным тоном, не отрывая глаз от Биргира, — а пока, — мужчина перевел взгляд на ярла Кровавого, — я обучу тебя всему, что знаю сам. Научу тебя воевать. Биргир прав — не только кумовство с твоим отцом привели меня сюда, но и желание обогатиться самому. Если ты, как я думаю, добьешься успехов, которых должен был добиться твой отец, если бы был избирательнее в собственных детях, то подобный союзник станет для моих людей надежным оплотом. Я хочу, чтобы это была моя последняя война с исландскими ярлами, хочу утвердиться у себя на родине, как законный конунг, и прекратить все распри на землях. Чонгук задумался. Он долгое время молчал, проворачивая в пальцах кружку с нетронутым пивом. Наконец, ярл сказал: — Мы собираемся напасть на саксов этой зимой. — Чонгук! — рыкнул Хосок, сжав руки в кулаки. Биргир явно не намеревался разделять планы с исландским конунгом. Датский ярл заглянул в лицо брату, но все равно продолжил говорить: — Хотим разгромить саксов, раз они не умеют воевать в снегах. Обогатиться за счет крупных городов Англии, над которыми сможем одержать победу, и вернуться с награбленным в свои земли. В Уэссексе начнется бойня за престол, и тогда мы, подкопив силы, сможем вернуться и разгромить их окончательно, искоренив династию на корню. Но для этого нам нужны твои драккары, железо и люди. Намджун замолчал, после чего уверенно заявил: — Я дам тебе всех людей, что прибыли со мной, два корабля и все оружие, что имеется. Больше людей я тебе дать не смогу. В Исландии должны оставаться мужчины, чтобы защищать земли от дури Торрока и других ярлов. — Этого будет достаточно, — согласился Чонгук, чокнувшись с Намджуном кружками. Хосок издал раздраженный рык и отвернулся. Он изо всех сил сдерживал свой гнев, и горечь его феромонов ощущалась в воздухе столь же сильно, сколь зимой сковывает горло ледяной ветер. — Мне можно доверять, Биргир. — Скоро мы это и узнаем, — процедил сквозь зубы Хосок, но смягчился, когда из своей комнаты вышел Джинхен, все это время сидящий там смирно, не издав при этом ни звука. — Доруби кролика на суп, — сказал Чонгук сыну. Джинхен замялся на несколько мгновений, поскольку не хотел притрагиваться к окровавленной туше — это было в разы противнее рыбы, но не стал спорить. Одевшись теплее, альфа вышел из дома, чтобы закончить разделку тушки. — Присмотри за ним, — приказал ярл Биргиру, на что Хосок лишь молча кивнул. — Твой сын? — со слабой улыбкой спросил Намджун, провожая мальчишку взглядом. — Сколько ему? — Двенадцать, этой зимой уже тринадцать, — сухо ответил молодой ярл, наконец, сделав первый глоток пива, — и он мне не родной сын. Это ребенок Тэхена, — альфа покосился на приоткрытую дверь, через которую он мог видеть Джинхена, изо всех сил старающегося выполнить верно заданную ему работу. — Чужих детей не бывает, — вздохнул Большой Ярл, но вдруг насторожился, всматриваясь вдаль. По склону холма шли, возвращаясь, омеги обоих ярлов. Когда омеги зашли в дом, Намджун тотчас вытянул руку, подзывая к себе Чимина. — Как ты себя чувствуешь? — настороженно спросил альфа, положив омеге руку на бок, — что сказала повитуха? Чимин медленно опустился на стул рядом с Большим Ярлом, не в силах даже начать говорить — язык будто пристыл к небу. Намджун обхватил шершавыми пальцами округлый подбородок и приподнял чужое лицо, заглядывая в блестящие от слез глаза. Альфа смотрел на него безотрывно, и в глазах его читалось недопонимание, растерянность и зарождающийся гнев на чужие слезы. Чимин разомкнул губы, но слова так и не произнес. — Повитуха сказала, что он ждет ребенка, — сказал за омегу Тэхен, всматриваясь в выражение лица Большого Ярла. — Хорошая новость, — улыбнулся Намджун, огладив большим пальцем порозовевшую от холода щеку Чимина, — просто замечательная. Теперь ты подаришь мне сына, — мужчина приложил руку к мягкому животу омеги, огладив его. Чимин молча кивнул, сморгнув выступившие слезы. Он даже не заметил, как ярл наклонился и оставил на его губах мягкий поцелуй. — Пусть он будет таким же красивым, как и ты, мой Офейг.

⚔⚔⚔

С гор дул холодный воздух. На небе проступили звезды, ярко горела полная луна, снег блестел и проседал на тропах, объединяющих одни дома с другими. Длинный дом остался позади. Хосок дошел до дома ярла, что располагался на склоне в небольшого холма и возвышался над остальными, при этом находясь всегда в стороне. Хосок потрепал между ушей псов, на чьей длинной грязной шерсти повисли спутанные комки застывшего снега, дал себя обнюхать и, сбив снег с сапог около порога, постучался в деревянную дверь. Сквозь щели виднелись колыхающиеся тусклые огоньки пламени одной единственной горящей свечи, разносился запах открытого огня, обогревающего дом. Колыхался к небу черный дым, выходящий через узкие слуховые окна. Хосок прислушался, но никаких звуков, кроме лязга точильного камня о лезвие, не доносилось. — Ярл, — поприветствовал Хосок, толкнув дверь и аккуратно заглядывая внутрь. Чонгук молча приветствовал его, подняв глаза на вход. Он знал, что это Хосок по его поступи, более того — молча он никогда не пересекает порог его дома. — Заходи, — сухо отозвался Чонгук и опустил глаза на кинжал, которым свежевал туши, и принялся точить его у самого кончика. — Не мог подождать до утра? — Ты знаешь, зачем я пришел, — хмурым тоном ответил Хосок, закрыв за собой дверь. Альфа огляделся: слева от него самого, на кровати, лежал омега, поежившись от холодного ветра, который принес с собой Хосок. От его плаща из соболиной шерсти стоял сильный запах мороза и влаги, от самого альфы несло потом, накопившимся за день, и горечью феромонов, открыто демонстрирующих его раздражение. Дабы не оскорбить хозяина дома, Хосок сбавил свой пыл. Биргир не сразу смог оторвать взгляд от омеги: Тэхен лежал на боку, повернувшись лицом к Чонгуку, подложив обе руки под щеку. Его стройное тело прикрывало лишь тонкое сероватое льняное платье. Оно облепляло округлую задницу, скрытую от взгляда Хосока из-за положения омеги, зато прекрасно раскрывались покатые округлые бедра, до одури длинные ноги, соблазнительно оголенные ниже колен. От повеявшего с улицы ветра омега поджал пальцы на ногах и зарылся ступнями в одеяло из шкур. Тэхен приоткрыл глаза, сон еще одолевал его, но когда увидел на пороге чужака, то тотчас приподнялся на локте. Хосок поджал губы, стоило взгляду упасть на острые ключицы, прямые округлые плечи и припухлую, аппетитно торчащую маленькую грудь. Почувствовав Хосока, Тэхен успокоился и поспешно сел, поправляя платье снизу и сверху. Красота омеги заметно смягчила его пыл. Альфа сглотнул вязкую слюну и перевел взгляд на Чонгука. Ярл смотрел на него острым, непробиваемым взором черных глаз, в которых отражались, как в зеркале, языки дрожащей на столе свечи. Рука с точильным камнем замерла над кинжалом, в воздухе повис горький, перехватывающий глотку аромат феромонов, выдающих долгий и стойкий гнев. Хосок поджал губы и виновато отвел взгляд, прочистив горло. Альфа в несколько широких шагов приблизился к столу и уронил свои кости на деревянный стул. Чонгук резко перевел взгляд на Тэхена, от которого омега поежился и будто бы заметно уменьшился, опустив плечи и зажав руки. Предплечьем омега ярла поспешил прикрыть торчащие соски и ключицы, второй рукой нащупывая шерстяной платок среди своих вещей, сброшенных на край постели. — Налей пива, — хриплым голосом приказал Чонгук, и Тэхен тотчас встал с места. — Если ты о Большом Ярле, то я уже принял решение. — Чонгук, — нетерпеливо оборвал его Хосок. Голос его был нервным и грубым, сильно отличным от того Биргира, которого привык наблюдать Тэхен, когда тот заходил выпить свежего пива, — с каких пор ты доверяешь хрен знает кому, хрен знает откуда?! С чего ты вообще решил, что ему можно верить? — Он привез сюда своего омегу, — непоколебимым тоном ответил ярл Кровавый, — не став оставлять его в Исландии. Кроме того, этот омега оказался беременным. Это о многом говорит. — О том, что он мог подобрать и оприходовать шлюху, ограбив какой городок по пути? — рыкнул Хосок, дернувшись в сторону Чонгука. Альфа плотно сжал руки в кулаки и обнажил клыки, будто собирался вступать в драку, но Чонгук лишь пристально смотрел брату глаза в глаза. Хосок резко обернулся на подошедшего Тэхена, дрогнувшего от неожиданности, и в качестве немого извинения Биргир попытался расслабиться и отпрянул. Не дело пугать чужих мужей. Такое не в духе Биргира. Тэхен нервно облизал губы и, плотно их сжав, поставил полную кружку пива сначала Хосоку, а затем и Чонгуку. Стоило только второй кружке стукнуть о поверхность стола, как ярл сжал запястье омеги широкой ладонью. Ощутив жар и сухость грубых рук Чонгука на своей, омега тотчас взглянул мужу в лицо, пытаясь прочесть в стогом пугающем взгляде ответ. — Ложись, — послабевшим тоном произнес Чонгук и опустил омежью руку. Тэхен оправил платок на плече, как вдруг альфа повел взгляд по его телу. Горячие пальцы коснулись ягодицы и едва ощутимо скользнули вниз. Альфа рывком одернул ему подол платья сзади, а затем перевел полный равнодушия взор на Биргира. Тэхен слабо кивнул и отодвинулся, после чего развернулся не к постели, а к открытому очагу в углу дома. — Я разожгу больше огня, — негромко произнес Тэхен, но успел сделать лишь шаг вперед. — Ляг, я сказал, — гаркнул Чонгук, на что Тэхен содрогнулся всем телом и послушно направился к кровати, присел и сразу же спрятал голые ноги под тяжелым одеялом, после чего укрылся сам. К мужчинам омега повернулся спиной, обнажив лишь свой затылок со спутанными темными волосами. Чонгук нахмурился, вновь взял в руки кинжал и принялся точить. — Не особо он похож на шлюху, не выдумывай. Я много слышал о Намджуне — Большим Ярлом он прозван не просто так. У него во владении огромный кусок земли, недавно он захватил еще один у какого-то сдыхающего ярла. — Почему ты так уверен, что он не заодно с этим выблядком… Как его? Ярлом Кривокостным, чтоб его. Поганая крыса, о нем я слышал кучу дерьма, херовая слава мне известна даже больше, чем заслуги этого Большого Ярла. — Сдались ему даны? — с насмешкой ответил Чонгук, — хотел бы завоевать — давно бы сделал это, не дожидаясь подкрепления от Кривокостного, у него людей едва не больше наших. Закаленные и дикие, когда как наши уже зажирели при Большебокой скотине. Мы бы проиграли, дураку понятно. — Чонгук провел камнем в последний раз по всей длине и приподнял кинжал на свет, проверить качество заточки, — землями, находящимися далеко за морем тяжело управлять, если некого послать в качестве наместника. У Большого Ярла таких нет, им движет что-то другое… — Он тебя боится, — утвердительно сообщил свою догадку Хосок, кивая в согласие со своими же словами, — старик не тупой, соглашусь, но я ему не доверяю. Ты пустил чужака в длинный дом на всю ночь, посмотрим, сколько людей и скота останутся в живых под утро. На твоем месте я бы забыл обо сне. — Я тебя услышал, — коротко ответил молодой ярл, — и я разделяю твои сомнения. Именно поэтому и поселил его туда. Оставить его на улице с молодым омегой было бы не гостеприимно, — хмыкнул альфа, улыбнувшись уголками губ. Биргира немного успокоила уверенность брата в своих решениях, а также то, что Чонгук к нему прислушивается. — Да-а… — с широкой улыбкой, открывающей вид на крупные клыки, согласился Хосок, — сучка-то у него ничего, молодой совсем. Сколько ему дашь? Лет шестнадцать? — Да хер его знает, — усмехнулся Чонгук, продолжая внимательно разглядывать кинжал. Со стороны маленькой комнаты, отделенной деревянными тонкими дверцами, послышался шорох и звук шагов. Джинхен вышел в основную часть дома на шум, лохматый, но по виду и красным ушам — давно подслушивающий разговоры взрослых мужчин. Нашедший предлог, чтобы посмотреть на Биргира, альфа тонким голосом протянул: — Па-ап… Пап, я хочу есть. — А сиську ты в рот не хочешь? — рыкнул Чонгук. Джинхен дернулся, но при этом сразу же отвернулся и прислонил руки по высоте туловища, стараясь выглядеть смело при угрозах ярла перед самим Биргиром. Джинхен глубоко уважал Хосока, который всегда относился к нему снисходительно, а потому пытался выслужиться. Тэхен обернулся на сына и сразу после его просьбы поспешил встать, но голос мужа заставил его остановиться. — Не вставай, — приказал он омеге. Чонгука сильно раздражало поведение Джинхена. В свои двенадцать он продолжал быть ребенком, намеренно прибедняясь перед папой при любом удобном случае. Избалованный омегой, тот почти не поддавался воспитанию своего неродного отца. — Он есть хочет… — попытался негромко протестовать Тэхен, но во взгляде и голосе Чонгука не ощущалось и капли терпения. — Ничего он не хочет, ночь на дворе. Иди спать, — громко и в приказном тоне зарычал Чонгук, и воля Джинхена начала трескаться. Альфа замялся на месте. — Да ладно тебе, ярл, — хрипло посмеялся Хосок, откинувшись на спинку стула, — дай ты ему поесть в компании альф. А то так от омежьей юбки никогда не отлипнет. Тебе бы уже о других юбках думать пора, а все за папкой. Чонгук поднялся, взглядом заставив омегу вновь лечь под одеяло и отвернуться к стене, подошел к шкафу и взял оттуда остатки сегодняшнего ужина — крольчатина. В основном остались кости с мясом на них, хрящи и совсем немного мяса с прожилками. Со стуком поставил тарелку на стол и сел обратно на свое место. — Сядь и ешь. Чтобы все доел. Джинхен, колеблясь, медленно подошел к столу и, придвинув еще один стул, сел. Содержимое тарелки, да еще и совсем холодное, не казалось ему аппетитным. Есть Джинхен вообще не хотел. — Я слышал, у тебя клыки резаться начали? — Хосок широко заулыбался и поддался вперед, рукой растрепав мальчишке и без того лохматую голову. — Скоро пушок на причиндалах вырастет, а ты с сиськой за щекой, в одной руке юбка папки, в другой меч — на войну пойдешь? — насмешливая, но вместе с тем беззлобная улыбка не сходила с лица альфы. — Что, — Хосок прищурился, — об омегах поговорить захотел, раз приперся? Жрать-то не хочешь, да? Джинхен тотчас прикусил губу и поддался назад, глаза его забегали, а лицо вместе с ушами заметно стали розоветь, наливаясь цветом все больше и больше вместе со сбитым дыханием. Его раскусили. — Я тебе сейчас это в глотку засуну, — вмешался Чонгук, порыкивая на сына и при этом кивая в сторону тарелки, к которой альфа не притронулся. — Отец… Тэхен разозлился. Он скинул с себя одеяло и встал, подскочив в несколько шагов к столу. — Он это не будет, ты это знаешь, — неожиданно громким и твердым голосом заговорил Тэхен, забирая тарелку и относя ее на прежнее место, — хватит заставлять его, зубы у него только полезли, нет таких клыков, как у некоторых. А ты хватит уши греть, тебе еще рано о таком думать, — рыкнул омега, закрывая сыну уши руками и, держа за голову, заставил его встать и развернуться к своей комнате. Отпустив голову, Тэхен подтолкнул Джинхена в спину. — Иди спать, быстро. Мы с тобой об этом еще поговорим, омеги ему интересны. А вы о таком при детях говорите? — гнев Тэхена затронул всех, в том числе притихшего Чонгука, молча выслушивающего омегу с пристальным нечитаемым взглядом, и Хосока, едва сдерживающего смущенную улыбку. — Тэхен, — глухо заговорил Чонгук осевшим от нарастающей злости голосом. В тяжелом взгляде сгущалась тьма. Этот омега был невыносим. — Я тебе что сказал? В третий раз повторить? — Не командуй мной, — в ответ оскалил маленькие клыки омега, на мгновение склонившись над мужем. Чонгук обнажил свои собственные зубы, издав предупреждающий рык, но Тэхена это не испугало — он знал, что Чонгук и пальцем не посмеет тронуть его. — Течная сука, совсем с ума посходила? — гаркнул Чонгук, схватив Тэхена за руку и сжав ее, но при этом применяя силу лишь для того, чтобы удержать омегу подле себя. Течка Тэхена приближалась, и ее запах крепко стоял в воздухе. Грудь заметно набухла, омега становился нервным и дерганным, шугался мужа и вместе с тем едва не кидался на него в порывах кратковременного гнева. За четыре года они не провели вместе ни одной течки, но Чонгук успел изучить омегу. Как только Тэхен начинал течь — ярл проводил это время с Биргиром. Несколько месяцев назад Чонгук спросил, желает ли омега, чтобы он остался, но ответ был отрицательным. Больше они не разговаривали об этом. Ярл неделю наблюдал за домом со стороны, приходил к обеду, чтобы сделать необходимую тяжелую работу, с которой не справлялись его рабы, приносил дичь с охоты, оставляя ее рабу-омеге, и вновь уходил. По возвращении Тэхен становился прежним, ему требовалось лишь пару дней для того, чтобы полностью восстановиться после тяжелой болезненной течки, проведенной в одиночестве. Хосок соврет, если скажет, что не почувствовал запах приближающейся течки при входе, и не заметил изменений в поведении омеги. Однако он учтиво молчал об этом, не вмешиваясь в семейную ссору ярла и его строптивого мужа. Тэхен, почувствовав разницу в силе, успокоился, сбитое и шумное дыхание через нос стали медленно приходить в норму. Омега выпрямился и, как только Чонгук отпустил его, негромко извинился перед Хосоком и забрал кружки с пивом, давая понять, что гостю пора уходить. — Омеги так долго ждать не любят, — негромко добавил Хосок, так, чтобы было слышно лишь Чонгуку, пока омега ушел в другой конец дома, сливая пиво обратно в бочонок. — У нас поход на носу, тебе бы оприходовать его, чтоб по возвращении пузо на лоб лезло, и будет тебе счастье. Оба дерганные ходите. У тебя омега, блять, на вес золота. — Сам зубы начал скалить, Биргир, — зарычал на него Чонгук таким же глухим голосом, — давно от тебя твоей шлюхой не несло. На чужих омег заглядываешься, глаза побереги. Я тебе их вырву в следующий раз. — Какие мы нервные, — передразнил Хосок и встал изо стола. Ссора быстро сошла на нет, когда омега приблизился к ним. — Ладно, хер с тобой, — Хосок оглядел Чонгука и остановил взор на его глазах. Биргир нахмурился, задумавшись на мгновение. — За Намджуном нужно понаблюдать. Поплывем с ним на разных ладьях, я тебя такому риску не подвергну. — Хорошо, — Чонгук поднялся и, похлопав Биргира по плечу, кивнул в сторону двери, — возвращайся, ветер поднимается. Хосок вновь напустил на себя привычную игривость и, подарив Тэхену широкую улыбку, дабы позлить своего брата напоследок, направился к выходу. — Спасибо за гостеприимство, пиво как всегда на высоте. Чонгук тяжело вздохнул, когда дверь за братом закрылась. Ярл убрал кинжал к своему оружию и принялся раздеваться. Тэхен забрал у альфы вещи и аккуратно сложил каждую. — Ложись, — Чонгук коснулся ладонью поясницы омеги, голос его стал мягче, — кожа гусиная уже. Сейчас я лягу. Тэхен молча кивнул. Чонгук вышел на улицу по нужде. В это время омега достал мазь, которую ему дал целитель, и стал наносить ее на заживающие раны, оставленные чужаком на его груди. Кожа груди слишком чувствительна, а потому раны заживали долго — синяки сходили еще дольше. Опустившись под одеяло, омега болезненно сморщился и зашипел, придерживая грудь в области соска. Течка, совместно с раной, причиняла ему еще больше боли. Чонгук зашел в дом, пустив с собой холодный ветер. Тэхен укрылся одеялом по самый живот, стремясь скорее согреть ноги. Альфа увидел, что омега держится за грудь, а потому тотчас приблизился к нему. Ярл протянул руку к платью и задернул пальцами край, оголяя одну — раненную грудь. Горячие сухие пальцы принялись ощупывать мягкость припухлой кожи около ореолы, проверяя, нет ли лишней твердости. Прикосновения альфы ощущались Тэхеном, не дышащим, пока муж касался его, уверенно, но вместе с тем мягко. Чонгук не причинял ему боли, а в пристальном взгляде читался до сих пор не умерившийся гнев на тех ублюдков, что пришли к нему в дом в тот день. Благо, рана заживала хоть и медленно, но хорошо. — Больно? — хриплым голосом произнес Чонгук, осматривая сосок на повреждение. Но тот был не задет клыками. Тэхен поднял на него глаза и, поджав губы, тихо кивнул. Чонгук оправил платье, закрыв наготу омеги, и продолжил раздеваться. Чувствуя изменившееся настроение мужа, Тэхен подал голос: — Ты убил их, — тихо, мягким тоном произнес омега, — они мертвы. Ты отомстил. Больше они не придут. Чонгук не ответил. Альфа остался в одном белье. Задул свечу. Спал Чонгук с краю, а потому уместился рядом с омегой на кровати, предназначенной на одного, и накинул на себя часть одеяла. Тэхен сразу же прижал к горячему телу альфы свои ледяные ноги, и принялся греть, не смотря на чужой забавный рык. Омега аккуратно, на пробу, положил голову на вытянутую руку мужчины, лежащего к нему боком. — Спи, — приказ. Тэхен не ответил и послушно замолк. Он хорошо выучил Чонгука за четыре года жизни с ним: альфа немногословен, груб и поистине жесток, и определяет ценность чужой жизни по собственному усмотрению. Однако он никогда не был таковым ни с Тэхеном, ни с его сыном. Он обучал Джинхена правилам выживания, которые мог дать лишь мужчина: учил его свежевать мясо, пользоваться топором, держать в руках меч и кинжал, учил разводить огонь и ловить рыбу, сажать посевы в землю, перевязывать раны, демонстрируя на себе, когда получал их во время охоты. В нынешний год Чонгук даже начал брать юного альфу с собой. Джинхен вымаливал названного отца взять его с собой в поход, но Чонгук говорил одно: «За юбкой папаши трястись перестанешь, тогда возьму». Тэхен таким ответам был даже рад: он желал как можно дольше ограждать сына от ужасов, связанных с убийством людей. Чонгук ярл, и он должен им быть. Подобные люди рождаются раз в тысячу лет, и никто иной не сможет превзойти такого воина и лидера. Тэхен мечтал сделать Чонгука счастливее, а единственный способ сделать это — родить ему сына. Альфа ни разу не заговаривал о таком, но Тэхен чувствовал, что это будет правильно. — Чонгук… — негромко позвал омега ярла, — холодно. Альфа шумно выдохнул через нос и зашевелился сквозь дрему, положил руку омеге поперек живота и, поддев пальцами за талию, прижал к своему горячему телу. Руку Чонгук не убрал, а потому приятная тяжесть сразу же позволила омеге ощутить тепло. На самом деле шкуры и дыхания мужа, что обжигало лицо, было достаточно. — Ты скоро уйдешь, а мы останемся одни, — негромко произнес Тэхен, вынуждая альфу окончательно проснуться. Чонгук вобрал носом холодный воздух и поморщился, после чего открыл глаза. Глаза омеги уже привыкли к темноте, а потому он мог разглядеть среди нее черноту чужих зрачков и радужки. — Я пережду твою течку и отплывем, — хриплым голосом ответил Чонгук, не сводя с лица омеги глаз. — Оставлю людей, которые будут охранять дом. Больше одни вы не останетесь. — А люди Большого Ярла?.. — Они все отплывут. Останется только его омега. — Мгм, — Тэхен слабо кивнул и поджал губы. Несколько мгновений он молчал, вслушиваясь в размеренное дыхание альфы, — он ведь ждет ребенка… — Мы поселим его здесь. Будешь жить с ним, пока не вернемся. Он молодой, и видно, что умеет работать. Будет помогать тебе. — Это я должен помогать ему, — усмехнулся Тэхен, — он же ждет малыша, а не я. Чонгук промолчал. Его молчание было невыносимо тяжелым. Дыхание чуть сбилось, стало более редким, а в воздухе стали ощущаться горькие, с примесью кислоты феромоны, выдающие напряжение, смешанное с разочарованием. Тэхен прикусил губу изнутри, осознав тяжесть собственных слов, и тотчас уткнулся носом в грудь альфы, задыхаясь от его феромона. Хотелось, чтобы запах вновь стал прежним. — Чонгук. — Ты будешь спать или нет? — с сонным раздражением отозвался ярл. — Погладь меня немного. Через мгновение омега ощутил, как сухие горячие пальцы стали неспешно и аккуратно гладить его бок через ткань ночного платья, затем ладонь переходила на спину и во всю свою ширину оглаживала позвоночник и лопатки, а доходя до шеи — возвращалась на ребра. Ярл не спускал руку ниже, растирая мужу спину, чуть тараня кожу шершавыми подушечками пальцев, слегка давил по высоте позвоночника и мял поясницу — там, где у Тэхена могло болеть. Омега быстро уснул. Поднявшийся на улице ледяной ветер, снег, застилающий крышу и залетающий внутрь дома сквозь смотровые щели, через которые выходил густящийся под потолком дым — ничего не смогло сделать эту теплую ночь холоднее. Чонгук уснул следом, позволяя омеге греть свои холодные ноги о его голени и ступни, горячо дышать в шею, занять практически всю кровать, заставив ярла Кровавого лежать на самом краю. До самого утра альфа не убирал ладони со спины Тэхена. Его омега слишком сильно любил тепло.