Конунг

Исландия, 878 г. Желтое солнце облюбовывало холодными лучами землю. На водной глади отражался его свет, а дерн на крышах домов будто бы зеленел, хоть и наполовину был накрыт неочищенным снегом. Над головой нередко пролетали птицы, оповещая о хорошей погоде жителей своими звонкими криками. Низкорослый омега с розовеющими от прохлады щеками и волосами, блестящими золотом после поцелуев утреннего солнца, вышел из дома с корытом, набитым бельем. Молоденький, лет семнадцати на вид, он неспешно спустился к голубому течению реки, которая впадала в теплые воды океана, находящегося за холмами. Чимин присел на корточки около прохладной воды, не застывавшей здесь даже зимой, и окунул в нее платье, дабы отмыть его от запаха пота и грязи. Внезапно сверху раздался крик орла, и омега запрокинул голову наверх, вглядываясь в ясное голубое небо: хищник поймал острыми когтями узкокрылого летуна, испустившего дух в душераздирающем крике. Чимин тихо вздохнул, выпустив изо рта белесый пар: солнце только заняло свою высшую точку на небе, а утренняя стужа еще крепко стояла в воздухе. Омега стал активно полоскать белье, несмотря на краснеющие от ледяной воды пальцы. Все затихло. — Викинги идут! — раздался визг зрелого омеги, живущего в соседнем доме, который можно было разглядеть без прищура. — Бегите! Викинги! Варвары идут! Чимин вскочил на ноги, а платье с плеском упало в воду. Со стороны востока взвились вороны. Их карканье оповещало о приближающейся беде, и вот первая стрела вонзилась в землю недалеко от крайней хижины речного поселения, принадлежащего ярлу Торхаллу Дитю — девятилетнему мальчишке, занявшего стул умирающего ярла. Омега бросился в дом, где мирно играл его младший брат-альфа семи лет. Еще двое старших братьев отправились на охоту вместе с отцом, а папенька готовил для них небогатый обед в виде каши с остатками выращенной моркови и капусты. — Ролло! — Чимин бросился к брату, который, услышав про наступление захватчиков, так и замер посреди комнаты с деревянным коротким мечом в руках. — Папа! Папа, варвары! Зрелый омега вбежал в комнату к сыновьям. На его исполосованном усталостью и родами когда-то ясном лице отразился ужас. Мужчин в доме не было, а молодуху-сына ждет если не смерть, то страшные муки в руках одичавших мужчин. — Папа, надо бежать! — вскрикнул Чимин, задыхаясь от ужаса. Последний набег за прошедшие несколько лет варвары с востока совершали на соседствующее поселение — куда более крупное по сравнению с речным десятком бедных хижин, практически наполовину отстраненных от земли течением реки. Омега прижал к груди ревущего младшего брата, чувствующего повисший в доме страх, и безотрывно смотрел на папеньку, что болезненно скривил свою тонкую спину. — Некуда бежать… Там река, мы не переплывем, — тихо, почти севшим от страха голосом проговорил он, и до ушей семьи донеслись отчаянные визги омег, лязг стали и подбадривающие крики викингов, их дикое рычание и животную спесь. Дверь в хижину распахнулась, отлетев к стене. И без того ветхая она повисла на одной петле. В дом ворвалось трое мужчин, одетых в хорошие шкуры и кожу, вооруженные лучшей сталью на острове. Один из альф — длинноволосый, с опущенной жесткой бородой, огляделся в поисках золота, но кроме бедности в доме ничего не увидел, как и соперников. Взгляд безумных серых глаз зацепился за молоденького омегу, прижимающего к груди мальчишку, но стоило ему сделать шаг, как папенька Чимина бросился на него с криком и мольбами. В следующую секунду, с заломленными руками, омега упал наземь с булькающим хрипом от перерезанной глотки. Чимин вскрикнул от пронзившего все тело ужаса. Кровь прилила к голове, а глаза застелила пелена слез. Сердце билось так, что, казалось, могло проломить ребра. Все перед взором пошло волнами, но омега лишь крепче прижал к себе брата, уткнувшегося ему в грудь влажным от слез лицом. Из розовых слабых рук вырвали юного альфу: мужчина, схвативший его за шиворот, был выше и тоньше того, кто убил его мать. В это же мгновение бездыханное тело брата упало в ноги чужака, напоследок издав громкий боязливый всхлип. Омега глядел на ребенка широко распахнутыми глазами, блестящими от соли. Воины помедлили, окидывая молодое тело внимательным взглядом. Чимина бросило в крупную дрожь. Он закрылся от оружия тонкими руками, дабы не видеть безумцев, убивающих ради удовольствия. Широкая грубая ладонь, дурно пахнущая сталью и кровью, схватила омегу за тонкое плечо, разрывая ткань платья. Чимин подавился слезами, как вдруг его тело опало обратно на утрамбованный земельный пол в хижине. Омега счесал кожу на локте и боку, но двое мужчин резко отступили. Чимин слепо отполз к деревянной стене, подбирая под себя ноги и закрываясь от смертельного удара и альф руками, словно таким образом мог остановить лезвие и похоть. В нос ударил горький, тяжелый, обносящий голову мужской запах. Густые феромоны заполонили гниющий дом, перебивая запах крови и кишок, а также пота и возбуждения. Омега, задыхаясь, тихо плакал и дрожал, ослепленный жестокостью ворвавшихся на речные земли викингов. Глазами, через белесую пелену, он видел кожаные ботинки и сильные ноги, а также оружие, убранное в ножны. Осмелев, дабы посмотреть в глаза смерти, омега поднял взор на стоящего перед ним мужчину. Широкоплечий сильный воин, чьи волосы были забраны в длинную косу, а суровый взгляд узких глаз воззрел на омегу безотрывно, будто хищник на свою жертву. Ярл остановил двоих воинов, решивших полакомиться юным телом, прежде чем перерезать глотку или забрать в рабство молоденького омегу. Такие ценились для деторождения и личного удовольствия, нежели уже рожавшие зрелые суки. Воин остро чувствовал здесь сладкий, но слабо уловимый запах — до того тоненький, но необычный, что перекрывал для мужчины смрад трупов и крови. Аромат этот источал мягкотелый омега, едва переросший период половой зрелости — на вид тому было не больше семнадцати. Намджун скользнул безотрывным и пристальным взглядом светло-карих глаз, на дне которых покоилась непоколебимая уверенность и опыт, по чужим волосам. Светлые, яркие, как дневное солнце, и блестящие, подобно краденому золоту, волосы, спущенные до лопаток выпавшими из простенькой косы прядями, притягивали к себе всякий взор. Но, как только омега осмелился приподнять свой дрожащий от слез подбородок, на дне глаз ярла плеснуло желание. Желание обладать этими небесными глазами, круглым розовощеким лицом и дрожащим телом. Порванное дичайшим образом платье оголяло тонкое плечо и слегка прикрывало припухлую грудь, и бедная серая ткань, обтянутая красным пояском, вышитым этими нежными ладонями, подчеркивала округлую мягкость и здоровые, способные к плодовитым родам таз и бедра. Прежде, чем тело ослабло, Чимин ощутил, как крепкая рука вздернула его, поставив на ноги. Колени подкосились, и перед глазами смазанные черты лица викинга обратились во тьму.

⚔⚔⚔

Запах вина наполнял стены дома горечью, мешаясь с дымом и ароматом коптящегося мяса, что должны были подать к обеду. Густо пахнущая смолой древесина и влажный запах дерна наполняли легкие, смягчая их после свежей прохлады речушки и кипящей крови. Пришедший на соседствующую территорию ярл, одетый в блестящий черный мех, издал облегченный вздох и откинулся крупным телом на спинку высокого стула. Крутобедрая низкорослая омега молча заставляла стол посудой, а совсем молоденький, подтянутый и достаточно высокий омега лет восемнадцати на вид нес в руках кувшин с вином. У висков омеги завивались небрежные кудри, а сами волосы — неравномерно русого цвета, тонкие и влажные, затянуты в тугую косу. На осунувшемся, но тем не менее ясном лице со страхом сверкали большие круглые радужки бледно-серого цвета, а белки живенько блестели. Глаза делали омегу похожим на оленуху: длинноногую и тонкокостную. Намджун проследил за тем, как еще горячее вино наполняет кружку, а следом его взгляд проследовал за первым омегой, что был здоровее и ниже. Его крупные бедра мягко перекатывались, а запах был вязкий и насыщенный. Уже рожавший. — Теперь земли этого мальчишки твои, а, Большой Ярл? — с узкой и вытянутой, будто змеиной, улыбкой произнес Торрок Кривокостный — сорокашестилетний ярл, чье поселение расположилось севернее земель Намджуна. — Ты убил его? — Нет, — парировал мужчина, воззрев на собрата острым тяжелым взглядом. Светло-карие глаза Намджуна напоминали взор мудрого волка, чья стая жила не первые лета, — я сражаюсь с мужчинами, Торрок, а не с мальчишками. Границы Большого Ярла Намджуна занимали все южное побережье, и он был одним из самых прославленных ярлов на острове. Его прозвали так за опыт: уже более десяти лет он является непризнанным конунгом Исландии, чьи люди всегда в тепле, одеты и не знают голода. Большой Ярл был противником войн, предпочитал решать все вопросы дипломатическим путем, путем переговоров, и лишь когда договориться не удавалось, ярл сравнивал соперника с землей. Несмотря на его мирный характер, лицо и мощь сильного тела внушала врагу страх, а излишнее хладнокровие заставляло подозревать его. Конунг не только умело распространял свое влияние на юге Исландии, но и продолжал расширять свои границы, и несколько дней назад продвинулся на речные земли, где присоединил к себе две небольшие деревушки. В окрестностях одной из них находилась короткая река с узкими берегами и стремительными водами. Она окружала площадь всей деревушки, заключив ее в кольцо. У будущего ярла Торхалла Дитя, занимавшего место бывшего ярла, известие о смерти которого ждал весь остров, много плодородных земель и воды, и мальчишка не способен был это охранять. Намджун первым забрал то, что теперь принадлежит ему и его людям. — Как всегда твое благородство удивляет и разочаровывает, — с усмешкой подметил ярл Торрок, — ты бы избавил нас от общего врага, будь в тебе чуть больше жестокости в вопросах дипломатии. — Когда под старость у меня родится желание убивать детей, я первым делом разберусь со всеми молокососами, родившимися у ярлов, — Намджун улыбнулся, а глаза его блеснули темным светом, таившим в себе непомерную тягу к насилию, подавленную еще в юношеские годы. Мужчина безотрывно смотрел в глаза соседствующего ярла, известного не только своей занимаемой территории и богатством, но и множественными отпрысками, родившимися от разных омег. Их было около пяти или семи — неизвестно, сколько за прошедшие два года родилось у ярла детей. Большой Ярл не посещал старого знакомого длительный срок, пока общий враг не сблизил их. Лицо Торрока напряглось, являя острые черты на осунувшемся лице. Сам Торрок был тощий, а его некрасивое лицо с острым подбородком и большими глазами, глубоко сидящими в посиневших глазницах, почему-то привлекало омег. — Хватит разговоров о Торхалле, — оборвал Намджун, оставив от себя полупустую кружку, куда полнотелый омега поспешил долить вина. — Тебя посетили датские ярлы, ведь так? Полагаю, проблема в новоизбранном ярле с равнины? — В самопровозглашенном ярле с датской равнины, — настойчиво исправил Торрок, а его тонкие брови пробуравили еще более тонкую переносицу, делая и без того горбатый нос еще более уродливым. — Он не был избран своим народом. Меня навестило двое ярлов: Одрик с устья длинной реки и Бьерн из охотничьего леса. Они оба выступают против нового ярла… Как его… Чонгук Кровожадный? Хах, — Торрок широко раскрыл свой тонкогубый рот, изображая усмешку острыми и слабыми клыками, что так и норовили сломаться о кусок мяса потверже, — даже смешно. Мальчишка много взял на себя, когда убил Сигмунда. — Одрик Младший и Бьерн Немужественный… — в бархатном голосе Намджуна легко различались насмешливые нотки, — выступили против молодого ярла, и свой протест первым делом донесли тебе, а не ему. Так ли этот мальчишка слаб, что двое ярлов побоялись сказать ему это в лицо? Кровавый — так, я слышал, его называют в датских землях, что до Кровожадного — это прозвище дал ему один из воинов. А ярла, — Намджун чуть прищурился, наблюдая за изменяющимися эмоциями на лице Торрока Кривокостного, — убил плененный омега, которого он после взял в мужья. — Я осведомлен, — Торрок проговорил сквозь зубы, стараясь подбирать более благородные выражения, чем те, что желали сорваться с его губ, — в этом не хуже тебя, Большой Ярл. Пришедшие ко мне с дарами ярлы посвятили меня во все тонкости. И омега этот, — Торрок хотел внести конкретики, — с земель Одрика Младшего, коего этот Чонгук, — мужчина выделил голосом чужое имя, делая упор на гласные, — душит постоянными набегами. Одрик утверждает, что, несмотря на попытку прийти ко дипломатии, Чонгук и слушать его не желает и делает все по-своему. Они просят меня, молят! — голос Кривокостного ярла подскочил до комариного писка, дабы подчеркнуть значимость последнего слова, — чтобы я и мои воины помогли ему побороть этого мальчишку. Подумать только… — Торрок выдержал было паузу, но не дал Большому Ярлу начать говорить, а сам, скривившись, подобно змее, отчего его кости стали еще лучше проглядываться через одежду, добавил: — У этого сосунка еще молоко на губах не обсохло, а он уже идет грабить и разорять уважаемых ярлов. — Тогда зачем я тебе, Торрок? — мягко произнес Намджун, а на щеках конунга проступили крошечные впадинки, что делало его лицо моложе и привлекательнее для слабого пола. Торрок замолк, подбирая слова. Его большие глаза взирали на Большого ярла с плохо скрываемым страхом. Намджуна прозвали мудрым не только потому, что он зачастую избегал войн, но и по причине его величайшей способности жесточайшим образом расправляться с врагами, ломая им кости цепями и заставляя головы слетать с плеч, подобно удару меча. — Мои воины… Ты, конечно, знаешь их славу на острове и за его пределами, как мы ходили походом на англо-саксов, — горделиво уточнял Торрок, стараясь ускользнуть от темы, — но… Я нахожу верным найти в твоем лице союзника, Большой Ярл, вместе с твоими людьми сразить… — Ребенка раз и навсегда, — добавил Намджун, а Торрок под взглядом карих глаз уменьшился в размерах и стал казаться костлявее прежнего. Торрок прочистил горло, а его рука потянулась к кружке с вином. Намджун же больше не пил. — Если бы имена давали просто так, Торрок, — размеренно начал Намджун, — то ты, наверняка, выбрал бы себе другое имя, ведь так? — строгость на лице ярла заставила хозяина дома замолчать и более не глумиться над мальчишкой, что стал ярлом по собственной воле. — Тогда этого мальчишку не прозвали бы Кровавым. Он уже четыре года занимает место ярла, и за эти четыре года он совершил множество удачных набегов на датские земли и обогатил своих людей, а также побывал на территории саксов, где обчистил церки, когда как мы не вылезаем за пределы острова. Чонгук… Словно молодой волк, возглавивший разрозненную стаю, полный сил и ярости. Я наслышан, что Чонгук хорош в бою и стоит не одного, а всех десятерых воинов. Мы же — старые вожаки, чья сила не сравнится с молодостью и жадностью молодняка, и твоя глупость в том, что ты этого не видишь, Торрок. — Если мы нападем большой армией, — вступил в спор Кривокостный ярл, — то мы легко разобьем его и перережем ему глотку, и я лично клыки ему вырву, Намджун, и принесу тебе, чтобы показать, какой из себя этот молодой «волк». — Вырви, — холодно оборвал Большой Ярл, — но противостоять ты будешь не одному Чонгуку, но и мне. Торрок широко распахнул и без того большие глаза, что, пресыщенные дикостью, норовили выпасть из глазниц. Зрачки уменьшились, и теперь лицо ярла казалось бешеным. — Ты… — Я не пойду против ярла Чонгука Кровавого, — громко заявил Намджун, в своей стойкости оказавшийся непоколебимым. Черты его лица ни разу не дрогнули, а глаза сияли праведной уверенностью, лицо казалось столь же мудрым, сколь и воинственным, — и я не боюсь этого юношу. Он еще молод и слаб — его территория мала, а другие ярлы не принимают его, но, запомни мои слова, Торрок, — воздух в помещении пропитался горечью, — молодой волк в одиночку убьет соперника, когда как больная псина будет противостоять ему стаей. Прозванный Кровожадным, он добьется многого своей силой и яростью. — Одной силой не победить войско, для этого не хватает ума, — с гневом процитировал Торрок Кривокостный слова, которые когда-то произнес ему сам Намджун, и трусливый ярл нагло принял их за свои. — Мудрости ярла Кровожадного обучу я. Ярл, у которого Намджун был гостем, вскочил из-за стола. Его тощие пальцы впились в его край, кривое тело затряслось, а лицо скривилось. Рот широко раскрылся, и слова криком вылетели наружу: — Ты собираешься предать нас, Намджун?! Предать всю Исландию из-за мальчишки, в котором якобы разглядел достойного ярла? Мы живем в союзе больше десяти лет, и ты без меня не сможешь существовать так, как существовал ранее. — Кто еще без кого не сможет, Торрок, — поучительным тоном произнес Намджун, издеваясь над старым союзником, которого никогда не считал своим соперником. — Проваливай, — зарычал ярл, являя противнику тоненькие острые клыки, — если ты не одумаешься, то быть войне в Исландии. Ты никогда не был дураком, Большой Ярл. — Торрок осекся, дав себе волю подумать, — я дам тебе три дня для принятия решения, а после мы начнем готовиться к свержению датского щенка с кресла ярла. Намджун поднялся. Его могучее тяжелое тело вмиг стало крупнее и выше Кривокостного ярла. Мужчина покинул длинный дом Торрока молча, под пристальные взгляды его воинов, омег и детей.

⚔⚔⚔

Небо серело над головой, тучи сгущались, но снега не было. Дом весь пропах жженым деревом, легкая мгла сконцентрировалась под потолком, но внизу можно было легко дышать. Дверь была приоткрыта и впускала вовнутрь прохладный воздух. Слышен был лишь лязг камня о лезвие — северянин точил клинок с великолепной, отороченной серебром ручкой. Лезвие, казалось, было тоньше волоса, однако Чонгук продолжал точить его, пока при слабом прикосновении не резало кожу. На табурете около стола, болтая ногами, сидел Джинхен. У него в руках был кусок свежего, еще кровавого мяса, охлажденного в неглубокой яме в углу дома, где хранились куски засоленной свиньи и барана. Стараясь игнорировать резкий запах сырого мяса, мальчишка жевал его ноющими от боли клыками, пока собственные десна не раскраснелись. Капельки помутневшей крови стекали по рукам юнца, а кусок, размером с омежью руку, хрустел на зубах. Тэхен то и дело оглядывался на сына. Сам омега был занят разбором выстиранного белья, еще холодного после зимней стужи. Последний раз звякнул камень о лезвие клинка, и Чонгук отбросил от себя кинжал на постель, сопроводив действие тяжелым вздохом. — Будь аккуратен ночью, не порежься сам. Омега кивнул, и продолжил разбирать белье, но тишина недолго стояла в доме. Раздался глухой стук в приоткрытую дверь. Прибывший оповестил о своем приходе и только тогда, сделав забавное лицо, отражающее удивление, будто альфа застал хозяев за чем-то непристойным, заглянул вовнутрь. — Лучшего этому дому, — проговорил подтянутый мужчина, облаченный в кожу и глубоко синюю рубашку, вышитую по краям изумительной белой вышивкой. Поверх был накинут плащ из толстой шерсти с оборкой из волчьей шкуры. Однако изыски когда-то содранной с горожанина за пределами Дании рубашки скрывали кожаные и тряпичные ремни. На груди у Хосока висел кинжал, а на поясе топор, — пора. — Обратился альфа к Чонгуку. Тэхена он приветствовал полуулыбкой и легким наклоном головы. — Собирайся, — тотчас подал хриплый голос Чонгук, поднявшись с кровати. — Надень лучшее платье и украшения какие-нибудь выбери. Сына тоже собери. Потом закончишь с бельем. — Уже все собрались, у них пьянка, — добавил Хосок, стоящий на пороге. Он не планировал заходить, поскольку уже через мгновение вместе с Чонгуком альфы покинули дом. Тэхен шумно выдохнул, сложил рубашку и обтер влажные руки о подол серого платья, уже прилично изношенного. — Брось мясо собакам, малыш, — мягко отозвался Тэхен и подошел к сыну, дабы обтереть своим подолом перепачканное в сырых прожилках и крови лицо сына, — легче стало? — Да, но вся челюсть болит… — пожаловался альфа, сделав жалобное лицо. Только перед папой он хныкал или нарочно вызывал жалость, чтобы быть приласканным. Перед отцом мальчишка старался выглядеть взрослым не по возрасту. — А куда мы идем? — боль тотчас притупило любопытство, и карие глаза мальчишки засияли на воодушевленном лице. — В длинный дом, Чонгук будет собирать людей на войну. — Он возьмет меня с собой? — Нет, — отрезал Тэхен, одернув платье. Его лицо исказил едва сдерживаемый гнев. — Нет, сына, — омега слегка сбавил тон, дабы не приказывать альфе, уже входящем в половозрелый возраст. Еще пару лет, и он станет соперником самопровозглашенному ярлу, — ты еще слишком мал. Война для мужчин, а не для мальчиков. — Не разговаривай со мной так, — резко тон ребенка изменился. Тэхен вскинул брови, с удивлением подмечая, как в карих глазах сына, так похожих на его собственные, блеснула уверенность. Этот тон слишком сильно смахивал на тон его неродного отца. Джинхен начал брать от Чонгука слишком много. — Я ведь уже не ребенок, пап. — Подольше бы ты оставался ребенком… — Тэхен разгладил складки на платье, проигнорировав резкий тон сына. Это насторожило омегу. Отец Джинхена не был сильным альфой, у того едва ли проглядывался пушок на подбородке, он был тощим и лишен всякой мужской прелести в чертах лица. Однако сын, как бы не хотелось Тэхену отрицать, был слишком похож на... своего родного отца. «Нет, — оборвал свои мысли Тэхен, вынув из сундука свое лучшее богатое платье из грубой, но роскошной белой ткани с серым узором, изображающим листья незнакомого омеге дерева, — Чонгук должен быстрее признать Джинхена своим сыном, иначе он вышвырнет его из дома».

⚔⚔⚔

Длинный дом, пропахший овечьими фекалиями и дымом, был заполнен людьми до отказа. Все знали о намерениях ярла созвать воинов на общий сбор и объявить нечто важное. Его намерениями, вероятно, была война. Чонгук появлялся в длинном доме столь редко, что каждое его пришествие люди встречали особо возбужденно, готовили вино и мясо. Главные соперники Чонгука Кровавого в битве за место ярла как всегда надеялись на его проигрыш, подговаривали других находиться в ожидании чужого позора. Когда дверь дома отворилась и на пороге показалась могучая фигура ярла, вся скучковавшаяся в центре толпа замолкла. Чонгук, не глядя на воинов, направился на резной деревянный стул — некогда место ярла Сигмунда, с которого жирный придурок не слезал, проводя за ним и дни, а порой и ночи в вечной пьянке между походами на английские церкви. За мужчиной, облаченным в хлопок и шубку с воротом из лисьего меха, двигался, подобно оленухе, прославленный на всю Данию омега — Тэхен Длинноногий, прижимающий к своему боку идущего рядом сына — бастарда самопровозглашенного ярла. Один из мужчин осклабился при виде омеги и его выродка — Галлард Свирепый, чья длинная тугая коса свисала до лопаток, обрубленная за проигрыш Чонгуку три года назад в попытке занять место Сигмунда спустя лишь один неспокойный год после удачных завоеваний в Англии и убийства двух саксонских королей. Тогда народ разделился на две стороны, одна из которых признала Кровожадного новым ярлом, а вторая оставалась преданной Сигмунду и его бренной памяти вечного бездействия. — Уже так подрос… — сказал тот, посмотрев на Джинхена, — скоро начнете делить одну сучку на двоих? — проговорил тот, кинув наглый взгляд на Чонгука, остановившегося подле своего «трона». Сразу после альфа перевел взор на Тэхена, что глядел на него косо, скривив лицо. — Закрой пасть, — отрезал Чонгук, одарив противника пронзающим, словно идеально заточенное лезвие, взглядом. — Иначе я ее тебе разорву. Галлард поднял руки перед собой в саркастично-унизительном жесте, делая вид, будто дает заднюю в назревающем конфликте. Густой горький феромон ярла душит и давил на присутствующих, принуждая к смирению. Лишь Галлард давил улыбку, обнажая мощные клыки в хищном оскале. — Что ты, что ты, Чонгук, — хрипло посмеялся мужчина, — наш многоуважаемый ярл, — рычащим голосом выделил последнее слово Галлард Свирепый, — не понимает шуток? Сочти мои слова за добро в сторону твоей столь прекрасной омеги, ведь его имя говорит само за себя. За спиной Галларда раздались глухие смешки. Чонгук издал утробный рык, отчего тишина повисла в доме. Лишь испуганно блеяли овцы и козы в засранном загоне. Чонгук молча смотрел на Галларда и разорвал взгляд лишь тогда, когда в доме заткнулся даже скот. Северянин занял место на стуле ярла, откинув полы своего мехового плаща с оборкой из соболя. Тэхен подошел к нему и положил ладонь на спинку кресла, пальцами едва ощутимо задев чужую шею, оставив после своего прикосновения легкий холодок. — Воины, — обратился ко всем Чонгук, когда Хосок встал напротив него с довольной улыбкой до самых ушей. Ярл коротко кивнул ему, — я собрал вас здесь, чтобы сообщить о планах на нового саксонского короля. Альфред, — Чонгук повысил голос. Мужчина говорил громко, но тем не менее размеренно, ему не нужно было кричать, чтобы его услышали, — английский младенец, праздно живущий после смерти своего отца — Этельвульфа, коего казнили мы, датчане, — альфа обвел уверенным взглядом всю толпу, чьи лица в темноте и дыме скрывались, а черты первых рядов объявил открытый огонь очагов, — в Уэссексе, в самом сердце Англии, он живет, не отказывая себе ни в воде, ни в пище, ест мясо, а пьет вино, — Чонгук поглядел на Хосока, что продолжал улыбаться ему. Лишь этот человек искренне верил в него и поддерживал, в нем текла кровь преданного брата, верного, подобно волку, — на большой земле, омываемой со всех сторон, обложился золотом, его постель греют молоденькие омеги… — Но не твою, — негромко добавил Галлард, чей оскал блеснул в красном пламени. За спинами датчанина разразились голоса, смеющиеся в лицо Чонгуку. Чонгук проигнорировал это, внезапно ощутив прикосновение холодных рук к своему загривку. Тэхен запустил пальцы ему в волосы на затылке, под тяжелую косу. Омега делал так всегда, когда нервничал, и запах его стал кислым. Ярл наклонил голову в бок и неспеша перевел взор на омегу. Тэхен глядел на него пристальным неморгающим взглядом, однако в лисьих глазах отражалось привычное ему, не новое спокойствие умного омеги. Лишь на дне зрачков блестел страх загнанного маленького зверя. Чонгук перевел взгляд на толпу. — Наши последние походы на саксов оказались успешными. Но сколько еще мы будем пересекать холодное море и терять людей лишь для того, чтобы ограбить пару церквей этих христиан? Смерть двух королей не должна пройти бесследно, и нам не пристало отсиживаться здесь, пока Альфред и другие англо-саксы греют задницы во дворцах и каменных домах всю зиму. Мы нападем на них, этой зимой, — голос ярла стал подобен стали, его тон был убедительным и беспрекословным, — возьмем Мерсию, а затем застанем Альфреда в его сытном Уэссексе. Жирные ублюдки гептархии забудут время, когда населяли столь щедро одаренную природой землю. Эти слабаки отдадут нам все свое золото, а если откажутся, то сдохнут от нашей стали, воткнутой в их глотки. — Зимой? — тотчас подал голос один полнотелый воин, стоящий впереди толпы. — У нас недавно был поход, мы взяли достаточно… — Ваши течные омеги подождут, — прервал его Хосок, с чьего лица никак не сходила самоуверенная улыбка, — а мы оголим задницы саксам тогда, когда они меньше всего готовы к этому. Эти избалованные ублюдки не любят выходить на бой в такой холод. И неужели вы столь же изощренные толстозадые детишки? Вернетесь из похода с победой, — Хосок перевел взгляд на Чонгука, — с победой над саксами, и трахнете своих мужей, изголодавшись после великой битвы. Англичане запомнят нас, как тех, перед кем они дрожали, как течные сучки! — Чонгук Кровожадный! — воскликнул один из воинов, обнажив свой меч. В доме повисла немая пауза, и все мужчины переглянулись. Хосок вынул с оглушительным лязгом из ножен свой меч, подняв тот над головой: — За ярла! Чонгук Кровожадный! — Чонгук Кровожадный! Чонгук Кровожадный! — толпа взревела, но половина мужчин продолжала молчать, не спеша поддерживать затею ярла. — Если кто-то не хочет увидеть саксонские земли под своими ногами, — Хосок обернулся на молчащую толпу, — и датской земли больше не увидит. Трусы. Идите в могилу за своим Сигмундом Большебоким ублюдком, сыном предателя! Я сам лично вскрою каждому пузо и выпущу кишки! — рыкнул Хосок, сжимая до побеления костяшек рукоять своего меча. — Старики пусть остаются, — вдруг сказал Чонгук, — если не желают погибнуть с честью и пройти через ворота Вальхаллы. Часть зрелых воинов, чьи виски уже начала трогать седина, закивали. Они думали. Думали над тем, что не хотят так позорно умирать. Каждый, даже самый поганый воин желал попасть в Вальхаллу и погибнуть с честью. Вскоре вся толпа, включая насмешливо улыбающегося Галларда, кричала имя ярла, поднимая вверх оружие. — Давай же, ярл, — улыбнулся Галлард, не сводя взгляда с черных глаз Чонгука, — покажи нам, как надо быть хорошим вождем. Будущий король саксов, — насмешливо проговорил Галлард, но голос его затерялся в толпе. Его слышал лишь тот, к кому эти слова были обращены.

⚔⚔⚔

Холодный ветер пробирался через щели хижины, заставляя огонь в очаге неспокойно колыхаться. Омега расстилал узкую постель, откидывая к ногам шерстяное одеяло. Тэхен повел плечами от ночного холода и, ухватившись за подол серого платья с вышитыми на ткани цветками, стянул его через голову; кое-как ему удалось развязать веревки на спине. Внезапно в дверь постучались. Это был не Чонгук. — Хозяева дома? — раздался по ту сторону как всегда бодрый, чуть хрипловатый голос Хосока. — Да, заходи! — отозвался Тэхен и рывком натянул на себя бело-серое ночное платье с длинными рукавами. Оно было сделано из легкой ткани, Тэхен пошил его сам. Хосок вошел в дом, оглядевшись в поисках альфы, но перед ним был лишь Ким, чье тело освещали сальные свечи в резных подсвечниках, кои Чонгук привез из англиканской церкви. В желто-красном огне на мгновение блеснули оголенные ноги омеги и тотчас скрылись под подолом ночного платья. Омега повернулся к нему лицом. — Чонгук вышел. Скоро вернется. — Что ж, — откашлялся Хосок и неспешно приблизился к столу, — не будешь против, если я подожду его здесь? На улице чертовски противная погода. Наш кровожадный ярл не подумает лишнего? — беззлобно усмехнулся Хосок, выжидая ответа, прежде чем сесть на стул возле огня свечей и дотлевающего очага. — Садись, — сухо ответил Тэхен и засуетился. В руках у того возник кувшин с остатками медовухи, которую омега налил Хосоку в деревянную кружку. — Что-то случилось? — Всего лишь братские дела, ты уж извини, что так поздно, — пояснил Хосок, окидывая Тэхена долгим взглядом. Подтянутый омега держал спину ровно, под стать омеге великого ярла, его простенькое платье не скрывало очертаний хорошей фигуры: острая припухлая грудь хорошо проглядывалась через ткань, а затвердевшие от холода соски маленькими ягодками, подобно зимней рябине, лишь были подтверждением чужому здоровью. Тэхен, пускай уже родивший сына, что вступал в отроческий возраст, сохранил в себе прежнюю красоту. Хосок перевел взгляд на кружку с пивом и улыбнулся своим мыслям — удивительно, как Чонгук до сих пор не приблизил к себе этого омегу. Тэхен удивлял своей неприступностью, и вместе с тем поражал твердолобием сам Чонгук. У этих двоих были бы прекрасные дети. — Ничего, я понимаю, — смиренно проговорил Тэхен. Голос его был уставшим и хриплым. Низкий тембр ласкал альфе уши. — Хосок… — немного подумав, начал омега, — я хочу поговорить с тобой кое о чем. — Да, конечно, — Биргир откинулся на спинку стула и взглянул омеге в лицо, — о чем? — О Чонгуке. — Мгм, — кивнул Хосок, задумавшись и прикусив губу. Он быстро понял, к чему идет разговор. Чонгук не был тем, кто любит рассказывать о себе, а если речь не о походе, то, вероятно, лишь об одном… Тэхен сел за стол напротив Биргира, жадно впившись в того глазами с чертовски красивой родинкой под нижним веком. Красота этого омеги пленила. И не будь Хосок Чонгуку братом — он бы постарался заполучить этого омегу. Однако альфа уважает ярла, как никто в этих землях. — Расскажи мне о его прошлом. Чонгук мне ничего не скажет. — И вряд ли он бы хотел, чтобы и я тебе рассказывал, — заметил Хосок, улыбнувшись уголками губ, однако лицо его обрело неспокойное выражение. — Он мне язык в зад засунет за это, — тихо посмеялся Хосок, но Тэхен не поддержал его шутку, нервно устремляя свой взгляд на стол и на свои руки. Омега пытался найти слова. — Прошу… Я многое слышал, но боюсь, что половина из этого неправда. Хосок прочистил горло и задумался. Северянин недолго молчал, прежде чем согласиться на этот разговор: — Ладно, ты имеешь право знать. Но не говори Чонгуку, что ты знаешь, — Хосок кивнул омеге, и Тэхен покорно согласился. — В его прошлом нет ничего нового и тайного, но оно неприятное. Ты знаешь, что я ярлу как брат, но лишь названый. Однако у него были собственные, родные братья. Он жил с папой — красивым, но, увы, лишенным семейного счастья омегой, понесшим от ярла — Отто Жестокого. Отто был родным отцом Чонгука, но не признавал его, как своего сына. У ярла тогда уже имелась семья, и старший из трех сыновей был на два года старше Чонгука. Двое оставшихся, погодки, младше его на семь. Еще совсем дети, и тоже альфы. Чонгук оказался средним, но, как бы не старался, отец не признавал его. Хотя, признаться, из всех детей ярла Жестокого Чонгук был лучшим претендентом на место нового ярла, однако Отто не хватило ума разглядеть это качество в нем. — Хосок замолчал, взгляд его потупился и наполнился тяжестью прошлого. Тэхен догадывался, что мужчина взвешивает необходимость сказать омеге дальнейшие слова. — Чонгук… — Чонгуку было пятнадцать, когда он убил старшего брата, — прервал его Хосок, а голос его стал удивительно жестким, пугающим. Тэхен проглотил вязкую слюну и замер, шокировано глядя в суровое лицо воина, — а затем и младших. Им тогда было по восемь. Отто через пару месяцев убил Сигмунд Большебокий, решивший занять место ярла, но одолел его этот ублюдок с помощью гнусного обмана. Жестокому вонзил нож в спину один из его преданных людей. Чонгука тогда изгнали из племени. Через полгода его папа тяжело заболел и умер. Чонгук вернулся, а Сигмунд уже праздновал свой первый удачный бой против одного из мелкосошных датских ярлов. Ему было не до единственного выжившего сына бывшего ярла. Стоило Хосоку сказать последнее слово, как дверь в дом отворилась, и на пороге возникла фигура Чонгука. Мужчина посмотрел серьезным взглядом на Хосока, чье лицо приняло привычное ободренное выражение. Тэхен поднялся из-за стола, переплетая перед собой опущенные руки. Чонгук нахмурился и прошел вовнутрь, кивнув Хосоку в качестве приветствия. Альфа широким шагом приблизился к кровати и, подняв с нее недавно скинутое с тела торжественное платье, бросил его небрежным жестом Тэхену в руки, окинув пристальным взглядом хорошо просматриваемую фигуру через ткань платья. Омега понял все без слов и, поджав губы, стыдливо прикрылся, тотчас скрывшись с глаз мужчин за деревянными дверьми, которые огораживали маленькую комнату Джинхена. Чонгук проводил омегу долгим взглядом и уронил тяжелое тело на стул, где до этого сидел сам Длинноногий. — Обсуждали предстоящий поход, — с улыбочкой ответил на немой вопрос Хосок, оторвав кружку от стола, где плеснула медовуха, — ведь ты не сильно разговорчив. — Ночью за пивом наведался? — подметил Чонгук, мотнув головой в сторону приподнятой над столом кружки. — Что произошло? Биргир усмехнулся, сделал глоток холодного пива и со стуком поставил кружку на стол. — Да, ты прав. Хотя пиво у вас вкуснее, в гостях, где есть теплая омежья рука, всегда лучше, — ехидно подметил альфа, зная, что Чонгука не обрадует такой тон. Ярл издал раздраженный смешок и закатил глаза. — Если серьезно, — голос Хосока огрубел, — Галлард наводит шуму в общем доме. Он настроил уже большую часть людей против тебя. Куда больше, чем в прошлый раз. Этот ублюдок меня беспокоит. Чонгук нахмурился. За его спиной заскрипели дверцы чужой комнаты и зашуршал подол платья. Тэхен вышел к ним, надев платье поверх ночного, так его фигура обрела куда более сглаженные, менее заметные очертания. — Джинхен спит? — Да, — тихо, в разрез с громким голосом Чонгука, ответил Тэхен. — Не просыпался. — Подбрось дров в огонь и не грей уши. Займись делом. Мы недолго. Я скоро лягу. Тэхен кивнул. Омега бросил на Хосока долгий взгляд, читая на дне зрачков альфы нескрытое напряжение и горечь. Тлеющий огонь взвился длинными языками пламени, пуская наверх густой черный дым. На улице завывал ветер.