Конунг

Дания, 878 г.

Четыре года спустя.

Датское солнце холодными лучами поднималось на горизонте, освещая глубоко серые поля ненастоящим теплом, исходящим от золотых потоков светила. Покрытая тонким слоем снега земля застилала ранее темно-зеленую траву, превращая дороги в единую грязную кучу, соединяя мутно-коричневые дома с лужами и торчащим под белесым покровом слоем черной земли. Находящийся на окраине дом, объятый с двух сторон низкими холмами и глубоким спуском в пустующую долину, создавал вокруг себя шум. Подле низкого забора с ветхим, отсыревшим от времени деревом ютился среднего роста колченогий юноша с бритой головой и криво рубил мелкие куски дерева на поддержание огня в стенах жилища. Юноша, обладающий лицом неприятным, лишенным всякой красоты, но не лишенным молодости, обратил черно-карие глаза в сторону подходящего к порогу мужчины, облаченного в меха и кожу. Широкий плащ с соболиным воротом подчеркивал белизну его кожи, делал крупное тело куда более устрашающим на вид: картину дополнял меч, висящий у того в сдержанно-бедных ножнах, не украшенных каменьями или оторочкой из золота, как здесь принято было подчеркивать свой статус. Взору открылись торчащие серебряные рукояти клинков, плотно засевших в кожаном поясе, и в руке свисающие туши двух зайцев, пойманных на охоте. Воин отворил дверь, оповестив о своем приходе тяжелыми шагами и скрипом, и вошел вовнутрь слабо освещенного дома. Из открытых смотровых окон (открытых по причине ослабления мороза), откуда белый свет лился на пол, скамью и стол, тянулась едва ощутимая, тонкая, колющая кожу прохлада. Около стола ютился омега, чье тело было скрыто под тонкой, но теплой накидкой из оленьей шкуры с менее густым, чем у мужчины, но куда более нежным воротником из лисьего меха. Его черные волосы уходили вглубь под рыжину, скрываясь из виду. — На столе тушеное мясо, — хриплым, низким для омеги голосом отозвался Тэхен, чуть отходя от места, почетно занимаемого альфой, дабы позволить ему сесть. — Овощи и пиво. Северянин бросил туши зайцев недалеко от порога в снег, скинул с себя тяжелую шкуру, оставшись в теплых одеждах из грубой ткани с меховой прослойкой. Кольчуга, как и большая часть кожи, висели в отдалении, в тени, не пришедшиеся по погоде. Чонгук набрал ковшом холодную воду из деревянного ведра и самостоятельно обмыл руки, смыв с них остатки крови и шерсти. Раскрасневшиеся потрескавшиеся ладони крепко сжал, сплеснув остатки лишней воды. Мужчина сел за стол, тотчас приступая к еде. Краем глаза альфа наблюдал за телодвижениями стоящего около него омеги, что накладывал для сына больше овощей из того, что было готово. Тушеной капусты, засоленной с теплых времен, и отваренного гороха. — Дай ему больше мяса, — подал голос альфа, когда омега поставил тарелку на другую часть стола. — Он не любит кабанину. — Мало ли, что он не любит, — рыкнул мужчина, откусывая крепкими клыками ломоть тугого, чуть горьковатого белого хлеба, — омегу растишь? Пусть ест больше, и так тощий. Тэхен плотно поджал губы, осуждающе посмотрев на мужчину, и демонстративно выбрал сыну нежные части мяса, после чего переложил в тарелку к альфе мясо на кости. Чонгук молчаливо принял кусок, не желая вступать в споры с сукой, которая смотрит за его домом. — Куда пойдешь потом? — спросил Тэхен, занимая противоположное от альфы место за небольшим деревянным столом, едва вмещающим троих. — К Хосоку, — Чонгук издал глухой рык, когда разгрыз мягкую кость вместе с мясом. Омега выбирал куски, отделяя кончиком ножа от кости, перекладывая их на край тарелки, оставляя на суп или на корм собакам и свиньям. Тэхен тщательно отделял хрящи, прожилки и тяжело дающиеся зубам куски, нередко перекладывая их в тарелку к мужчине: воин съедал все подчистую. Куда большее предпочтение омега отдавал жареному мясу или рыбе, привыкший к ней после проведенного детства подле устье реки. — Нужно разобраться с англичанами, дать людям еще один поход, — Чонгук нередко делился с омегой делами, которые обязался решать, как действующий ярл, не принимая достоинство омеги до крайней детской глупости. Тэхен, пустивший кровь ярлу, вызывал у альфы уважение по сей день: они делили постель, но ни разу не придавались страсти — Чонгук, получив отказ, более не касался его в ложе. Несмотря на почести ярла, они остались жить в жилище земледельца, поскольку даже здесь места для проживания было больше, чем в длинном доме, где смердело дерьмом, потом, кровью и стоял вечный шум. Тэхен навел в доме порядок: он и до этого не был лишен крепкой мужской руки, но не располагал к уютной жизни. Омега регулярно избавлял дом от пыли, прогревал до необходимой своему телу и телу своего подрастающего сына температуры, чистил белье. Воину, пахавшему в поле, зачастую не пригождалось следить за хозяйством. Он поддерживал дом в свежести, не давая тому уйти под землю или обрушиться от вечной сырости. — Не намерен ждать до весны? — Англосаксы изощрены искуснее, они любят тепло больше тебя, — насмешливо отозвался Чонгук, подняв черные, вороньи глаза на омегу. — Но плаванье еще под вопросом; есть много вещей, которые нужно решить, прежде чем плыть, — альфа сделал большой глоток не хмельного пива, — пойдем в лес, поохотимся. Хотим поймать кого покрупнее. — Что говорят воины? — Многие против. Большая часть осела с понесшими омегами после гона. Ноют, как дети, хотя зима выдалась теплая. — Не все приняли тебя ярлом, — Тэхен отправил в рот большой кусочек мяса вместе с хлебом, пропитанным соленой влагой и жиром. — Потерпи, нужно делать все постепенно. Ты вызываешь у них страх, а не уважение. — Я не вызываю у них уважения, потому что не осел в доме с детьми, как ярл, — чуть повысил голос мужчина, а Тэхен нахмурился, чувствуя всей кожей тяжелый, звериный взгляд воина. Он понимал, о чем идет речь. Все из-за нежелания омеги жить со всеми в длинном доме, разделять с ними трапезу на том самом столе, где ему пустили кровь и чуть ли не лишили чести, из-за страсти к теплу и уюту и из-за подлинного отвращения к людям Чонгука, а также из-за отсутствия у альфы собственных детей. Чонгук не принял Джинхена. Он отрицал всякое родство с выродком Тэхена Длинноногого — так его прозвал народ, — но продолжал кормить его и позволял жить ему и омеге в своем доме. — Заведи себе любовника, чтобы жить с ним в дерьме и в любви, — омега часто бывает несдержан на слова, когда речь заходит о позиции Чонгука ярлом. Тот вел людей на бой, но они не доверяли ему: уважали его силу, но опасались, как вожака, а потому пускали за спиной слухи, унижали и тайно желали свергнуть. Чонгук Кровожадный расправлялся с лгунами и унижающими без сдержанности, которая даже в ничтожно мелкой мере, но все же была присуща ярлу Сигманду Большебокому. Чонгук замолчал, одарив Тэхена долгим предупреждающим взором. Омега чувствовал витающие в воздухе феромоны, безотрывно следил за действиями мужчины, но при этом испытывал куда больше интереса к еде, нежели к желающему поставить его на место альфе. Они сыграли свадьбу сразу, как только Чонгук занял место ярла Сигманда. Затем, чтобы сберечь омегу от гнева преданных бывшему вождю людей, воин принял чужого сына, но не позволял никому считать его за своего. Однако Тэхен уважал его за сдержанность к Джинхену. Тот считал Чонгука отцом, несмотря на отсутствие любви в свою сторону. Сильный, готовый защищать свое, биться до крови воин с высоким статусом — таким хотел видеть сын Тэхена своего отца. Он единожды заводил разговор про погибшего первого мужа, но, получив бесстрастную реакцию, потерял к тому всякую долю уважения. Чонгук же считал Джинхена слишком близким к матери, вечно ютящимся подле его подола, а потому, сохраняя свое достоинство, обучал мальчишку базовым навыкам боя и выживания. Чонгук ни разу не поднял на Тэхена руку. Рычал, кричал, часто бывал несдержан, но не бил. Предпочитал занимать себя работой, уходил на охоту или в поле, но оставлял очерченное красотой и не с рождения обретенным благородством лицо нетронутым. Как и это тело. Тэхен был другим. Вызывал у мужчины уважение, разве что не мог пробудить иных чувств. Гнев, направленный на омегу, что норовил вырваться наружу, сопровождаемый глухим рыком, неожиданно прервал звук приближающихся шагов, расхлябанный и прерывистый. Юный альфа, лет двенадцати на вид, растирая лицо до красноты пальцами, остановился подле стола со стороны папы. Мальчишка обратил свой взгляд на главу семьи, перед которым стояла наполовину пустая тарелка, а сам воин источал горькие феромоны, похожие на предупреждение хищника перед атакой на противника. — Уже солнце давно встало, а ты дрыхнешь? — Чонгук скривился, выражая крайнее недовольство чужим отпрыском. Как только Джинхен встал на порог половой зрелости, и когда до становления соперником для мужчины осталось год-два, викинг ежедневно карал мальчишку за позор собственного имени и омегу за подобное воспитание. — Матери надо помогать, а не приходить жрать все готовое, раз он считает, что для охоты ты еще не дорос. Ты омега? — меж алых аккуратных губ блеснули крепкие клыки — символ мужской силы и достоинства. Чонгук обладал достаточной силой собственной челюсти, способный раздробить кости не только те, что сварены в суп или пожарены на огне. И Тэхен это знал. Чонгук мог убить его сына без участия клинка. У Джинхена уже начали вытягиваться собственные клыки, доставляя мальчишке боль, а значит совсем скоро он созреет для первого гона. — Нет… — с задержкой ответил Джинхен, потупив взгляд. Он чувствовал давление вожака и беспрекословно подчинялся ему. Папенька молчал, позволяя Чонгуку воспитывать его сына. Джинхену необходимо крепкое плечо, воспитание, демонстрация силы. И Чонгук мог ему это дать, мог обучить всему тому, чему способен научить только воин: охоте, искусству боя с оружием и сталью, навыкам выживания. Самопровозглашенный ярл способен дать им обоим теплый дом, извечное наличие мяса на столе даже в холодные времена; он пашет на своей земле, выращивая овощи и пшеницу, и держит несколько голов скота. Хозяйство Чонгука нажил он сам и лишь по собственной воле позволяет омеге с чужим сыном делить с ним кров. Джинхен же ошибочно продолжал считать альфу своим отцом и с каждым днем привязывался к нему все больше. — Он плохо спал ночью, — не выдержал Тэхен, заступаясь за сына. Омега стерпел даже пронзительный взгляд мужчины, под которым любая другая омега проломится, сгорит. — Сегодня поспал чуть дольше, он всегда мне помогает по дому, ты это знаешь. Чонгук шевельнул челюстью, выковыривая сначала языком, а потом кончиком ножа, что лежал на столе, застрявший в зубах осколок косточки, но нрав его утихомирился. Однако, прежде чем доесть, альфа гаркнул, вынуждая ребенка шевелиться: — Сел, — альфа безотрывно проследил за тем, как Джинхен, путаясь в ногах, забрался на стул. Он был невысок ростом, худоват для своих лет, мало ел и отдавал предпочтение более нежному мясу — еще одно из последствий балованности омегой и жизни «у папкиного подола», — и ешь. Чтобы все съел, что есть в тарелке, иначе жрать будешь проситься на улице, раз чужой труд не ценишь. Джинхен посмотрел в тарелку, заметив, что на этот раз порция больше, чем обычно. В образовавшейся тишине юнец слышал лишь прерывистое громкое дыхание ярла, который отстранился от своей тарелки и потянулся к тарелке, где были неразделанные куски кабана на костях. Альфа отрезал часть с небольшим хрящом, который зубы мальчишки способны раскусить, при этом придерживая лезвие большим пальцем, без страха разрезать кожу, и переложил к тому в тарелку. — Чтобы была чистая. — У него зубы болят, — чуть тише, но без страха, произнес Тэхен; тон его звучал с жалостью. Чонгук промолчал на чужие слова, отрезав себе лакомую часть и съев ее с ножа. Лишь когда альфа полностью прожевал все, что было во рту, он произнес негромким и ровным тоном: — Я распотрошу одну тушу. Охлади в кладовой и возьми отрез. Сырой, с кровью, со свою руку размером — подай ему. Пусть жует, но не глотает. Потом скормишь остатки собакам. Тэхен кивнул. Они продолжили в тишине, которую вскоре нарушил викинг, поднявшись изо стола. Альфа подошел к ведру с холодной водой, черпнул часть и обмыл руки на улице. Вода стекала на землю и снег за порогом. Чонгук забрал свой лук, висящий около щитов на стене, шкуру, брошенную на кровать, и вышел из дома, одарив омегу и его сына сдержанным молчанием. Тэхен с сыном остались за столом, а Джинхен в это время аккуратно подтолкнул вырезку с хрящом на край тарелки ближе к папе. Омега скормил кусок пастушьему псу с грязной, путанной шерстью, что лохмотьями свисала с его кожи и с когтистых лап.

⚔⚔⚔

Солнце распалилось, освещая сверкающий под ногами снег яркими холодными лучами. За изгибами Долин, вытягиваясь в длину, высились горы с зелено-белыми верхушками, и чем дальше глаз заходил за горизонт, тем белее становились горы и серели скалы. Снег под ногами проминался, хрустел, и чем ближе дорога подходила к центру поселения, тем чернее становилась белая гладь, мешающаяся с покрывшимися тонким слоем льда лужами в одно сплошное месиво. Под ботинками из кожи лед треснул. Перед Чонгуком раскрылся вид на длинный деревянный дом, вмещающий в себя десятки человек: столы, лавки, кресло ярла и спальные углы, где ночевали воины на глазах у всех. Ярл вошел через мужской вход, заставив громкую толпу заглохнуть. Чонгук кивнул воинам, что были преданны ему поистине, и молча двинулся по гостевой зале, мимо принадлежащего ему кресла ярла, которое занимал лишь в дни особой нужды, обходя забитые кашей и костями столы. Мяса здесь было мало, в основном варили оставшееся сало и похлебку на костях, ведь свою добычу разделял с собратьями не каждый. Чонгук не обернулся на почетное место ярла, заставленное резным деревом и золотом, а также обложенное великолепными шкурами. За прошедшие четыре года ярл Кровавый занимал место ярла лишь после удачно совершенных походов на соседние земли, а также земли, близкие по морю, где они обворовали церковь. Ежедневно своим задом обогревал место ярла Сигманд Большебокий, чьи пьянки вспоминают с весельем, а походы с осуждением: за время самопровозглашенного нового ярла воины добыли в разы больше золота, скота и земель, где могли селиться, и Чонгук не намерен был на этом останавливаться. Воин приближался к небольшому столу, где сидел один человек. Хосок Биргир, чье второе имя означало «защитник», приветствовал названного брата поднятой за его имя кружкой с медовухой. Чонгук сел напротив, и разговоры за спиной осмелевших мужчин продолжились, а омеги продолжали ходить между столов, разнося суп и медовуху. — Готов к охоте? — Я всегда готов, — уголок губы мужчины дрогнул, вытянув рот в хитрую улыбку. Мужчина, на пару лет старше ярла Кровавого, обладал говорящим веселым лицом с вытянутым подбородком и живым ртом. Его глаза всегда блестели, будто застеленные пьяной негой, а на дне чернеющих зрачков горел азарт. Волосы мужчины, на свету отливающие деревом и густой рыжиной, а в темноте принимающие облик обыденной черноты, были туго затянуты в хвост на затылке и заплетены в косу, длиной достигающую лопаток, когда как волосы ярла ниспадали на спину, практически касаясь концом поясницы. — Выпей для начала. Чонгук повернул голову в сторону, высматривая в толпе омегу с кувшином. Молоденький омега лет семнадцати на вид, завидев пристальный взгляд ярла, поначалу растерялся и что-то шепнул другому — своему ровеснику, — но уже через мгновение поспешной поступью двинулся в сторону ярла. Хосок толкнул кружку, где медовухи оставалось на самом дне, прямо на брата, и та скользнула по столу, остановившись ровно у чужих рук. Омега шумно сглотнул — заметно задвигалась его тонкая шейка, — и аккуратно, опасаясь вылить, наполнил сосуд до краев. Биргир подмигнул смутившемуся омеге, сопроводив чужую округлую задницу медовым взглядом, но интерес к нему исчез, когда Чонгук заговорил с ним. — Нам многое нужно будет обсудить. Речь идет о походах. — Вот и обсудим, когда придем туда, — альфа откинулся на спинку стула, скрестив сильные руки на крепкой груди, покрытой меховым жилетом с кожаными вставками, что был перетянут ножнами для клинка. — Жду, что ты обрадуешь меня разговором о королях.

⚔⚔⚔

— Из-за казни двух правителей король саксов готов взбунтоваться. Можем ждать мести уже этим летом, до меня доходят слухи о притязаниях Альфреда на наши с тобой головы. Восточные англы и сучки из Нортумбрии шепчут королю Уэссекса про месть северянам, — проговорил Хосок, надавливая шершавой ладонью на темную макушку тонкогубого омеги, глотающего его член горячей глоткой. В такие холода лучше всего греет омежья ласка и тепло дрожащего от страха тела. — Именно поэтому мы должны напасть сейчас. — Чонгук безотрывно, подобно хищнику, следящему за своей жертвой, глядел на лицо черноволосой молоденькой омеги — сладкое и миловидное, но слишком обычное, чтобы восхитить и пробудить любовные страдания в сердце. Омега скулил и всхлипывал от размера, насаживаясь тугой дыркой на член. Подсыхающая капля крови на его бедре пускала по всему телу прикосновение кучи игл и холода. Щеки омеги краснели, а руки дрожали от холода, когда как тело взмокло от секса с мужчиной. Тоненькие стоны, подобно бренчанию на струне, доносились до ушей воина и совсем скоро приелись. — Зимой? — Биргир выгнул бровь, поворачивая голову на ярла. Чонгук глухо зарычал, крепко ударив омегу по бедру, призывая к действию. Тот, дрожа, навалился всем телом на плавно вздымающуюся горячую грудь и замер. Широкие ладони с силой сжали мягкие холодные ягодицы и насадили на член во всю длину, отчего омега завыл и всхлипнул. — Ты сам хотел, — горячо проговорил Чонгук, покосившись на омегу, чье тело била мелкая дрожь, и получил в ответ одобрительный кивок. Они с Хосоком заприметили двух омег, держащих дорогу в земли соседствующего ярла, с которым Чонгук вел молчаливую войну до первого убитого, и молодняк не противился вкусить достоинство северян с центральных датских земель. Сука, принимающая ярла, через страх льнула к телу воина, видно, возжелал зрелого мужчину до того, как вступить в брак, судя по слезливым рассказам во время сношения. Омега постарше, ублажающая Биргира, первая полезла на член: супруг не удовлетворяет в должной мере, раз от омеги несет таким слабым, ничтожным запахом растерявшего силу или никогда ею не обладавшего альфы. У ярла Бьерна были огромные проблемы с деторождением на своей земле: альфы дохли, как мухи, а омеги рожали омег. Чонгук подумывал захватить эти земли после похода на Уэссекс. — Нападем сейчас, в конце зимы, когда никто не ожидает, — альфа не переставал следить за изменениями в чужих чертах, впившись пальцами в нежную кожу и плавно набирая темп для исхода. — Саксы — не любители войны зимой, они к ней не готовы. С-сука, — Чонгук вынул член, излившись на бедра и живот омеги. Тот тихо захныкал, сжимая растраханную дырку с осознанием, что забеременеет от слабого мужчины, но никак не от ярла. Чонгук скинул с себя омегу небрежно-грубым движением, дав тому отползти. Биргир заполнил узкий, но старательный рот, схватив рукой под влажный от слюны подбородок, не дав выплюнуть ни капли. Омега проглотил все и позорно испачкал платье. Альфа похлопал сучку по щеке, а затем играючи щелкнул по длинному носу. Омега отполз по снегу, тараня его истерзанными коленями, и принялся стыдливо утираться собственным подолом. Омеги в спешке поднялись, натянув на себя белье и одернув юбки, кинули на альф последний, слезливый, но довольный взгляд, смешанный со страхом быть убитыми после, и, схватив с земли свои вещи, убежали в глубь леса. — Пора идти на Мерсию, — сказал Чонгук, устремив взор на заснеженные верхушки деревьев. — Я с тобой. — Хосок хмыкнул и улегся на своих вещах, которые подложил под себя, спиной облокотившись о ствол дерева. — Соберем людей и отправимся оголять сраки саксам, — мужчина широко улыбнулся, повернув голову на брата и посмотрев в его пустые черные глаза, что пугали его всегда. — Поможешь мне убедить воинов? — Если они не пойдут с ярлом Чонгуком Кровавым завоевывать новые земли, то и своих земель больше никогда не увидят. И на гептархии мы не остановимся, — Биргир коротко помолчал, дополнив: — конунг Кровавый.

⚔⚔⚔

Воздух оседал в легких острым холодом, вызывая глухой кашель. Около ворот, держа в тощих руках топорик для мяса, в грязных обносках сидел бритоголовый омега, стараясь расколоть каждую косточку принесенных с утра зайцев, чьи шкурки валялись отдельно от кровавых туш и пойдут на утепление лавок в доме. Самый пик яркого солнца спал, и теперь небо затянуло ровно ярко-голубым с жидкими белыми тучами, похожими на размоченный пух. Редко над головой пролетали орлы. Тэхен стоял на ровной сырой земле подле порога и развешивал на жесткие тонкие веревки куски мяса, которые щедро сдабривал солью. Сушеное мясо, в особенности рыба, были незаменимой частью стола в особо холодную зиму, когда охота не приносила плоды. Джинхен помогал маме, разрезая тонкие ломти мяса на старательно равные половинки, чтобы ускорить папе работу. Изредка Тэхен оборачивался на раба — молодого, еще ни разу не рожавшего омегу, на вид — едва переросшего период половой зрелости. Судя по оттенку бровей и ресниц, некогда темноволосый, с отливом в рыжий омега был обрит и забран в рабство Чонгуком после плодотворного набега на небольшое поселение в Долине. Вместе с ним ярл привел в подчинение рослого мальчишку — на вид чуть младше самого Тэхена, — предварительно кастрированного в Венеции. Тэхен не доверял рабам, презирал их: преобладающую часть работы, связанную с пищей и сном, он делал сам, давая рабам выполнять оставшуюся грязную работу: убирать дерьмо за козами и овцами, кормить псов или свежевать туши от внутренностей и костей, когда сам муж ярла был занят иными заботами. К сыну, как и к постели, он рабов также не подпускал. Приведенные викингом рабы оказались пытливы и приучены к работе, молчаливы и лишены всякой брезгливости — Тэхена не волновало, что они чувствовали, трудясь за суп, кашу и редко кусок мяса с хозяйского стола. Раб, занятый дележкой заячьей туши, поднял голову, услышав звук приближающихся шагов и громких голосов — грубую речь тяжело разобрать, но отчетливо слышался заливистый смех. До ушей Тэхена донесся мужской говор, и он выглянул через порог наружу. В низинах пологого холма, на котором и был возведен дом, шли трое альф со стороны соседских земель, не принадлежащих Чонгуку. Мужчины хорошо вооружены и одеты в кожу. Двое из них, особо рослые, несли в ножнах меч и топор, а третий — низкорослый, с выгибающимися в стороны коленями, — нес за пазухой удлиненный кинжал, и не один. Незнакомцы устремили взгляды в сторону низкого колотого забора, где, меж тонких брусьев, на корточках сидел лысый омега, а в дверном проеме виднелся второй тонкостанный силуэт. Стоящий посередине альфа усмехнулся и принялся с небольшим наклоном вперед вбираться на холм, подбираясь к дому. Попутно он оглядывался, но кроме еще одного лысого раба-альфы не заметил больше мужчин. — Ты здесь один? Все альфы ушли? — протянул воин, сопроводив свои слова хриплым смехом. С ним поравнялось еще двое человек, жадно скользящих округлыми от похоти глазами по телам раба и хозяина. Бритоголовый омега в обносках слегка отполз назад, не выпуская из маленьких тощих рук мясной топорик. К нему особое внимание уделял приземистый альфа, больше походящий на облезлого пса с гибкой спиной и кривыми лапами. Псы, охраняющие дом, залаяли, оскалив острые желтые клыки. Тэхен обтер покрытые жиром и солью руки о подол серого платья, спускающегося своей прямой длиной до щиколоток, а широкий хлопковый пояс подвязывал его на талии, очертив стройную фигуру особо сладостным образом. — Уходите, — голос омеги не дрогнул. В нем слышалась заметная угроза, однако сам Тэхен завел руку назад, положив ладонь на худое плечо сына, что с опаской глядел на незнакомцев, не выходя за порог дома. — Я муж ярла, — заявил омега чуть сузив глаза. Сын чувствовал напряжение матери, витающее омежьими феромонами в воздухе: в них молодой альфа отдаленно мог распознать страх, — Чонгука Кровавого. Это его дом. — Не думал я, что ярлы нынче живут в хижинах, — мужчина с короткими темными волосами, с крутой челюстью и опасно крепкими клыками лишь распалялся от такой уверенности. Видно, она заводила его куда сильнее, чем страх. — Мне казалось, ярлы предпочитают кресло в гостевом доме, а не обзаводиться сучками на окраине. — Альфа прищурился, почувствовал и увидел испуганное лицо мальчишки под боком у омеги, осклабившись: — Мужика здесь нет. — Уведи его, — строго приказал Тэхен, толкнув сына вглубь хижины: через вторую дверь зашел второй раб-альфа. Тот поспешно кивнул и повел Джинхена на противоположную от незваных воинов сторону, чтобы спрятать в сарае или сбежать вниз по холму. Главарь двинулся вперед, игнорируя прижимающегося к земле облезлого омегу, испытывая куда более сильное влечение к чистому и длинноногому мужу здешнего хозяина, чьи феромоны отчетливо чувствовались на мебели, ткани и в воздухе, но они стремительно выветривались из-за стоящих холодов. — Я повторяю: это дом ярла, вы сильно пожалеете, если не уйдете отсюда. — Вдруг это правда дом ярла… Чонгук… Кровожадный… — негромко начал второй, остановившись на подступи к омеге, однако воин прервал его, раздраженно гаркнув: — Ярлы живут в длинных домах! А никак не в гниющих хижинах. — Не подходите, — рыкнул Тэхен, но сила его голоса не внушала страха. Омега попятился назад, стараясь ухватить руками какое-нибудь оружие, но альфа ворвался в дом стремительно. Исходящие на дикий рев псы бросились на самого мелкого из троицы, что пытался повалить раба, который каждый день кормит их. — Вы умрете… — выдохнул Тэхен, заметив, как изо спины главаря вырастает крупное тело его дружка. Двое шли на омегу, рычащие от желания. Самый крупный первым бросился на Тэхена, повалив того на кровать, к которой омега подступал спиной. Ким захрипел, до безумной боли ударившись спиной о деревянный край. Руками омега схватился за чужие предплечья, впуская в ход короткие ногти и зубы. Воин дернул омегу под руки, уложив на постели всем весом, а длинные ноги, коими он активно старался ударить и оттолкнуть, зажал собственным кабаньим весом. Тэхену удалось один раз приложиться коленом под дых, отчего мужчина озверел, едва ли не вывернув омеге колено. Тэхен взвизгнул от боли и слепо впился зубами в чужую кожу, попав по руке. Короткие клыки, лишенные силы, смогли прогрызть плоть и пустить альфе кровь. — Дрянная сука! — взревел воин и крепко ударил омегу по лицу. Тэхен на мгновение отключился от силы такого удара. Губу засаднило, как и нос, а челюсть будто приложили о раскаленный металл — все зубы заболели разом. Тэхен тяжело задышал под огромным телом: мужчина давил его своим весом, лишая возможности к отступлению, а одной рукой схватил за левое запястье, приложив его о край постели. Руку пронзила сначала острая, а затем тупая, распространившаяся на всю руку — от пальцев до локтя, — боль. Омега задыхался, жадно хватая ртом воздух. Бросившийся к приятно пахнущему чистотой и кожей телу, второй альфа — более широкоплечий и коренастый, — помог раздвинуть чужие ноги, а сам припал губами к припухлой груди, скрытой под легкой тканью платья. Тэхен взвыл, запрокидывая голову назад и давясь собственным воем: альфа сомкнул зубы на мягкой груди. На глазах мужа ярла от боли выступили слезы. Он задергался сильнее, прикладывая к попытке вырваться последние усилия, но главарь всей троицы игнорировал жалкие потуги, задрав омеге платье и спустив белье. Внезапно, дерущий его грудь мужчина, отстранившийся для того, чтобы истерзать чужие губы, замер, и кровь хлынула на лицо Тэхена. Бритоголовый омега с тонким отчаянным стоном ударил воина поперек шеи, оставив глубокий рубец, а следующий удар пришелся на затылок. Воин пал замертво. Тэхен быстро отошел от шока, и, когда главарь обернулся на своего заколотого друга, вытянул высвободившуюся руку под подушку мужа, схватив рукоять кинжала. Чонгук хранил оружие в самых быстро досягаемых местах, и Тэхен знал наизусть каждое. Омега зарычал, с размаху нанеся удар прямо в центр толстой глотки. Алый поток забрызгал его грудь и лицо, но воин разжал свою хватку и, давясь собственной кровью, свалился на землю — Тэхен брезгливо сбросил его с себя. Тэхен Длинноногий одернул платье и, заглатывая ртом воздух, безотрывно смотрел на раба, держащего в дрожащих руках молоточек для рубки. Омега глядел на него в ответ широко распахнутыми глазами, полными ужаса, а между ног обоих валялись два окровавленных трупа. Тэхена спас раб.

⚔⚔⚔

Небо затянуло сереющими тучами, потянуло холодным ветром. Воин прошел через колотые низкие ворота, никого не застав за работой. Слышался разве что стук топора о дерево: за домом раб-альфа колол дрова, однако из дома валил дым и тепло. Мужчина держал в руке тушу полосатого поросенка, пойманного сегодня на охоте: пускай туша совсем небольшая, зато молодая. Молочный вкус мяса будет таять во рту, нежели мясо зрелого кабана. По мере приближения к порогу запах крови усиливался. Бросив тушу на землю, альфа вынул из ножен меч и резко толкнул дверь. Стоя подле стола, Тэхен воззрел на мужчину испуганными карими глазами, но, завидев знакомые черты, успокоился, и лицо приняло сдержанное выражение. Чонгук окинул взглядом дом, замерев при виде двух трупов, от которых дико разило кровью. У одного из них был размозжен череп и глотка, а у второго — сквозная дыра в шее. Кровь уже давно пропитала землю и солому, покрывающие пол. Тэхен выпрямился, смиренно наблюдая за изменениями в чертах мужа. — Больше никого здесь нет, — успокоил его Тэхен, стараясь не смотреть на трупы. Чонгук медленно убрал меч обратно в ножны и неспешно переступил порог, обдумывая, куда ему деть два трупа. Взгляд мужчины устремился в глубь дома, где в темноте, на стуле, плотно сдвинув ноги, как вкопанный, на него смотрел Джинхен, явно потрясенный произошедшим, но, как только Чонгук обратил на него свой взгляд, мальчишка сразу постарался сохранить непоколебимое лицо и даже вытянулся в спине. — Что здесь произошло? — строго задал вопрос Чонгук и подошел к Тэхену, схватив грубыми ладонями чужие тонкокостные руки. — С тобой все хорошо? — Я в порядке, — выдохнул Тэхен. Он все еще чувствовал боль в груди и едва стоял, что не укрылось от Чонгука. — Они пытались изнасиловать меня. Взгляд Чонгука ожесточился, приняв отстраненно-холодное выражение. — Значит пойдут на корм свиньям. Солнце скрылось за тучами, но вечер не спешил лишать небо светила, а потому белые лучи время от времени прорывались наружу. Кровь рекой стекала с деревянной лавки на землю, образовывая у ног лужу. Псы ходили рядом, рыча и жадно внюхиваясь в землю, ожидая кусок мяса. Чонгук стоял в одной рубашке, засучив рукава по локоть, и рубил топором крупные куски. Треск костей разносился по округе, мешаясь со всплесками свежей, бурно выплескивающейся крови и свистом кишок. Джинхен подошел к отцу, внимательно следя за его работой. Вокруг мужчины, на земле и в ведрах, лежало мясо, отдельно — внутренности, но часть валялась на сырой земле и снегу. — Отец, — подал голос мальчишка, обратив свой взгляд на отца, и взглянул на того с некой надеждой и неприкрытой гордостью, — можно я тоже? Чонгук молчал. Он размахнулся, со второго удара разрубив крупную кость, и только после этого дал разрешение пасынку участвовать в разделении туши. — Бери топорик и дели мясо на суп. Юнец довольно улыбнулся и взял топорик для разделки мяса, тяжелый, но как раз ему по руке, в отличие от крупного оружия отца, подходящего для боя. Чонгук точным движением разрубил голень на две половины, отдав меньшую часть сыну Тэхена, который пристроился рядом. — Это кабанина? — с сомнением поинтересовался альфа, покосившись на порубленные на части конечности одного из воинов. — Да, это кабан, — бесстрастно ответил воин, вновь принявшись за рубку туши, отложив от себя мясо животного. — В этой стороне, в ведрах, кабан, на земле — свиньям. Джинхен коротко кивнул и потерял всякий интерес к работе отца, полностью сосредоточившись на выданном ему куске: дурно пахнущем сыром мясе ярко-розового цвета, мягком и холодном на ощупь. Альфа размахнулся, ударив посредине туши, но топорик не разрубил ее пополам полностью. — Не так, — Чонгук отвлекся от разделки тела и, положив топор, обратился к мальчику. — Так не размахивайся, руку себе отрубишь. Бей крепко и ровно, начинай с конца, а не с середины, кусок у тебя маленький, — ярл взял в руку топорик для мяса и оточенными движениями отделил две небольших, одинаковых по толщине части. — Потом делишь их еще раз, чтобы прожевать смог. Знаешь без меня, каким должно быть мясо на суп. Джинхен кивнул и постарался в точности повторить слова отца. Его движения слегка хаотичны, неопытны, и рука бьет в цель, но криво. Чонгук не вмешивался, изредка поглядывая на то, чтобы ребенок не отсек себе руку. Ломти вышли разных размеров, но Чонгук похвалил его молчаливым одобрительным кивком, и мальчишка по-ребячески остался доволен. — Иди, возьми у матери тарелку и сложи туда мясо. — Пап! — крикнул мальчишка. — Пап, я нарубил мясо для супа! Чонгук проводил пасынка долгим взглядом и, как только отсек последний кусок, принялся за новую часть. Раб-омега, что вышел с кашей и остатками костей покормить собак, вдруг втянул шею, всматриваясь куда-то вдаль. За ним высунулся Тэхен, держа в руках еще кости, которые не пойдут на ужин, но, заметив, куда устремлен взор раба, посмотрел вдаль следом. — Чонгук, — негромко окликнул мужа омега, и альфа, выдохнув сизый пар изо рта, поднял голову, обратив взор на омегу. — Их было трое, — Тэхен поджал губы, наблюдая за тем, как низкорослый альфа с кривыми ногами и обезумевшим лицом стоял, сжавшись, у подножия холма. Мужчина завидел в окровавленной куче отсеченные головы двоих других и пошатнулся. Внезапно ублюдок встретился округлившимися от ужаса глазами с острым взглядом мужчины. «Это глаза не человека!» — успел подумать горе-воин, прежде чем заставил свои трясущиеся ноги бежать. Чонгук бесстрастно отвел от незнакомца, бросившегося убегать, взгляд и наклонился к земле, омывая руки от крови чистым снегом. — Принеси мой лук. Тэхен молча скрылся в хижине, через несколько мгновений выйдя оттуда с резным охотничьим луком, который Чонгук вырезал сам, и колчаном стрел. Чонгук выпрямился, стряхнув с рук лишнюю воду. Раскрасневшаяся шершавая кожа еще сохраняла следы не смытой крови, но избавилась от липкого следа. Воин принял из рук омеги лук, проверил тетиву и вынул одну стрелу. Чужеземец, оборачиваясь, бежал прочь от дома, запинаясь, поскальзываясь на снегу и путаясь в собственных ногах. Он старался бежать криво, чтобы стрела не попала в него. Ярл не спешил стрелять. Он держал лук, долго прицеливаясь, давая жертве возможность насладиться жизнью. Тэхен внимательно наблюдал за мужем, готовый подать еще одну стрелу. В груди сердце забилось быстрее: омега боялся, что ярл не попадет, ведь третий из пришедших воинов спешно удалялся все дальше от дома, становясь практически незаметным глазу, как овца, отставшая от стада и потерявшаяся на лугу. Чонгук отпустил стрелу, через мгновение пробившую чужой череп.