Of Bookshelves and Baby Carriers

Он не совсем понимает, как оказался здесь. На самом деле нет. Но в течение следующих нескольких недель Ремус проводит с Сириусом довольно много времени. Они вместе водят Гарри в кино, снова ходят на детскую площадку, несколько раз даже тусуются в квартире Сириуса. Иногда Сириус ни с того ни с сего пишет ему сообщения о чем-то милом, что Гарри только что сделал, или о чем-то забавном, что он увидел в Твиттере, или о чем угодно, и у них получаются нормальные разговоры. Ремусу кажется, что он, должно быть, попал в очень, очень хороший сон. Теперь, конечно, то, что они находятся с Гарри каждый раз, когда проводят время вместе, не совсем идеально. Дело не в том, что Ремусу не нравится Гарри или он не получает удовольствия от общения с ним – в конце концов, он до смешного милый ребенок, и очень трудно не быть очарованным им. Просто, понимаете, Ремусу кажется странным заигрывать с Сириусом в присутствии ребенка (если не обращать внимания на то, что Ремус вообще никак не мог бы успешно заигрывать с Сириусом). К тому же он никогда раньше не интересовался кем-то, у кого есть ребенок, и не общался с теми, у кого есть ребенок, так что он не совсем понимает, какие правила существуют в отношении встреч без детей, и как можно этично спросить об этом. Поэтому он не упоминает об этом. В любом случае, это не так уж важно. Он просто… мечтает о том, как проведет время наедине с Сириусом (в этих мечтах Ремус обычно НАМНОГО лучше в флирте, чем он есть на самом деле, и эти мечты не всегда соответствует рейтингу PG-13), вместо того, чтобы поднять этот вопрос. Не говоря уже о том, что он так и не смог спросить о Гарри. Определенно похоже, что Гарри живет с Сириусом, и Ремус не заметил признаков того, что в квартире живет еще один взрослый, за те несколько раз, что заходил. Но все это исключает только возможность того, что Сириус работает няней. Ремус до сих пор понятия не имеет, что происходит на самом деле. Однажды утром во время сборов на работу, спустя почти месяц после того, как Сириус и Гарри впервые пришли в книжный магазин, Ремус получает сообщение от Сириуса, с вопросом, не хочет ли он зайти к нему, когда закончит свою смену. В животе у Ремуса порхают бабочки, и он тут же посылает в ответ «да», вероятно, достаточно быстро, чтобы это было неловко. Затем он проводит весь день в рассеянности, что не совсем не к месту, так как в магазине в кои-то веки много покупателей. Во второй раз, когда Ремус пришел в квартиру Сириуса, тот сказал ему, что он может просто сразу входить, и с тех пор он каждый раз так и делал. Именно так он и поступает, когда приходит к Сириусу после закрытия магазина. Однако обычно в квартире стоит шум: звуки игры Гарри, проигрывателя Сириуса или чего-то еще. На этот раз в квартире тихо и как-то темно. Нахмурившись, Ремус снимает ботинки в прихожей и, вместо того чтобы позвать Сириуса, осторожно проходит в гостиную. Он думает, что, может, Гарри дремлет или что-то в этом роде. Но как только он входит в комнату, то останавливается как вкопанный, и его сердце падает вниз к желудку. Сириус лежит на спине на диване, а Гарри раскинулся у него на груди. Малыш, похоже, задремал, его маленькие ручки запутались в рубашке Сириуса, и он пускает слюни на его грудь. Одна из рук Сириуса лежит на спине ребенка, слишком мягко, чтобы крепко удерживать его на месте, но достаточно, чтобы он не скатился и не упал. Это мог бы быть прекрасный момент, за исключением того, что другая рука Сириуса прижата к его лицу, и он тихо всхлипывает. На долгий миг Ремус застывает на месте. Он не знает, что делать. Должен ли он что-то сказать? Должен ли он уйти как можно тише? Честно говоря, его первым побуждением было оставить Сириуса в покое. Они едва знают друг друга, и Ремус не хочет вмешиваться или лезть не в свое дело. Но чем больше он думает об этом, тем больше понимает, что не может заставить себя оставить Сириуса одного вот так. Он прочищает горло, и Сириус неуклюже дергается, как будто он собирался вскочить на ноги, но передумал. Он смотрит на Ремуса, его глаза опухшие, щеки красные, и в выражении его лица столько стыда и смущения, что Ремусу хочется заплакать. — Черт, —  голос Сириуса сдавлен, свободной рукой он вытирает лицо. — Черт возьми. Я потерял счет времени, извини. — Все в порядке, — мягко говорит Ремус, подходя ближе. Гарри слегка вздрагивает, но не просыпается. — Ты… Могу я… Послушай, позволь мне отнести Гарри в его кроватку, хорошо? Сириус колеблется, его пальцы сжимаются на одежде Гарри. Но потом он смотрит на Ремуса снизу вверх, вздыхает, опускает руку на диван и кивает ему. Ремус осторожно, бережно снимает Гарри с груди Сириуса, малыш снова шевелится, но не просыпается. Он издает маленький сопящий звук на шее Ремуса, такой очаровательный, что он не может не улыбнуться. Но Сириус выглядит так, будто вот-вот снова заплачет, и Ремус решает, что нужно действовать быстрее. Он относит Гарри в спальню Сириуса и кладет его в кроватку. Гарри, к счастью, не просыпается. Как только он убеждается, что ребенок, по крайней мере в ближайшее время, будет спать, он возвращается в гостиную. Сириус теперь уже сидит, но он скрючился, обхватив голову руками. Сердце Ремуса немного сжимается при виде его. Ему хочется подойти и обнять его, или хотя бы утешающе положить руку ему на плечо, или что-нибудь, но он не уверен, что это будет уместно и приятно для Сириуса. Вместо этого он садится рядом с ним на диван, сохраняя между ними небольшое пространство. — Он спрашивал о своем отце, — шепчет Сириус, прежде чем Ремус успевает спросить, что случилось. — И… и обычно я могу справиться с этим, вроде как, но он просто… он не переставал плакать, и я не мог… я не смог… Его руки дрожат, а голос снова начинает дрожать. Ремус открывает рот, чтобы сказать что-то доброе, что-то утешительное, желая заставить его почувствовать себя немного лучше. Но вместо этого у него вырывается: — Ты не его отец? Ему хочется ударить себя по лицу. Серьезно. Он заслужил это. Он неделями пытался заставить себя спросить о Гарри, и вот, наконец, это вырвалось сейчас? Он готовится к тому, что ему скажут убираться к черту из квартиры Сириуса и, возможно, никогда больше не связываться с ним. Но этого не происходит. Когда он, наконец, может заставить себя снова посмотреть на Сириуса, тот сильно закусывает губу и выглядит так, будто ему требуются все его силы, чтобы не развалиться на куски окончательно. И снова Ремус не может удержаться. Он кладет руку на спину Сириуса, и Сириус на мгновение замирает, прежде чем прижаться к плечу Ремуса. — Я его крестный отец, — тихо объясняет он, и Ремус, почти инстинктивно, обхватывает его рукой. — Его отец был моим лучшим другом. Они… его родители, они умерли около шести месяцев назад. Холодный ужас скользит по позвоночнику Ремуса и оседает в желудке. Он не может вспомнить, когда в последний раз слышал столько неприкрытой боли в голосе человека. Он не знает, что сказать.«Мне очень жаль», – кажется очень неадекватным, но он все равно шепчет это. Сириус только тяжело вздыхает в ответ и сворачивается калачиком под рукой Ремуса. Долгое время никто из них ничего не говорит. В конце концов, Сириус нарушает молчание. — Мне очень жаль, — говорит он, что сбивает Ремуса с толку, учитывая, что именно он ворвался к Сириусу, когда тот плакал, а затем начал переходить границы. — В последнее время я был эгоистом. — О чем ты говоришь? — недоуменно спрашивает Ремус. Он быстро перебирает в уме все время, которое они провели вместе за последний месяц, и не приходит ни к какому результату – он не может вспомнить ничего, что Сириус сделал бы не так. Но ничто не может подготовить его к тому, что Сириус на самом деле говорит. — Ты мне действительно нравишься, Ремус. (Что.) И поэтому я таскал тебя с собой и Гарри, и я не приглашал тебя на свидания, потому что я не могу пригласить тебя, потому что у меня теперь есть ребенок, и я не могу ожидать, что ты будешь спокойно к этому относиться, и это было бы эгоистично, если бы я пригласил тебя, потому что я должен заботиться о Гарри и ставить его потребности на первое место и все такое. Но я все равно тусовался с тобой. А теперь я несу какой-то бред, и я… — Сириус, — находит в себе силы сказать Ремус. — Притормози, ладно? Сириус делает извиняющееся лицо и замолкает, а Ремус начинает прокручивать в голове все, что он только что сказал. Каким-то удивительным образом ему удается отбросить тот факт, что Сириус, очевидно, заинтересован в нем (что хорошо, потому что если он подумает об этом прямо сейчас, то не сможет связать больше ни слова), и сосредоточиться на том, что Сириус ведет себя, ну… довольно странно. Дело не в том, что Ремус считает, что он должен быть приоритетнее Гарри – очевидно, что Гарри должен быть главным приоритетом в жизни Сириуса. Просто то, как Сириус говорит, звучит так, будто он считает, что Гарри должен быть его единственным приоритетом. И, возможно, Ремусу стоит просто заняться своими делами, но, учитывая то, как Сириус всхлипывал, когда Ремус вошел, он беспокоится, что тот, возможно, не очень хорошо справляется. Он молчит слишком долго (он слишком много думает, и он знает, что слишком много думает, накручивая себя, но это не мешает ему слишком много думать, накручивая себя), но в конце концов он просто… говорит то, что у него на уме. — Как звали родителей Гарри? Сириус моргает, очевидно, немного удивленный вопросом. — Джеймс и Лили. — Хорошо, — кивает Ремус, слегка напрягая губы между зубами. — И… и с тех пор, как Джеймс и Лили умерли, ты был с Гарри каждый день? На этих словах Сириус бросает на него немного странный взгляд. — Ну… да, — медленно говорит он. — Они держали его под наблюдением в больнице несколько дней, потому что он… он был в машине, когда они… но я был там в часы посещения. Так что… да, наверное. — Окей, — говорит Ремус, сохраняя свой тон как можно более осторожным и мягким. — Выслушай меня, хорошо? Я понимаю, что ты хочешь сказать, правда, понимаю, конечно, Гарри твой главный приоритет, но… я не знаю… это часто случается, то, что произошло сегодня? — Нет, —  теперь Сириус начинает защищаться, и Ремус изо всех сил старается не начать беспокоиться по этому поводу. — Я имею в виду… раньше это случалось чаще. Сейчас я держу это под контролем. — Просто… — (Боже, сейчас Ремус определенно переступает черту.) — Твой лучший друг умер, это совершенно нормально, если ты не всегда в порядке. Я просто думаю, тебе нужно дать себе время и пространство, чтобы пережить все это и просто… погрустить, понимаешь? Например… может быть, тебе стоит с кем-нибудь поговорить об этом, если ты еще этого не сделал. — Я не могу тащить Гарри с собой в кабинет психиатра, — протестует Сириус. — То есть, я могу принести игрушки или что-то еще, но что мне делать, если я… если я потеряю контроль или что-то еще? Он расстроится, если я расстроюсь. — У него есть другая семья?.. Или у тебя? Сириус фыркает, и Ремус не может удержаться от того, чтобы не скривиться – кажется, он сказал что-то не то. — Нет, — говорит Сириус. — У меня нет семьи. И у Гарри их тоже может не быть, сестра его мамы – расистская сука. Она не хочет иметь с ним ничего общего. — Окей, — медленно говорит Ремус. Ему определенно нужно выбирать следующие слова очень тщательно. — Просто… послушай, Сириус. Ты явно отлично справляешься с Гарри. С тех пор, как мы познакомились, было очевидно, что он тебе очень дорог и что ты готов ради него на все. У Сириуса снова начинают слезиться глаза. Он отворачивается от Ремуса, устремив свой взгляд на одну из стен; по тому, как Ремус слышит его сбившееся дыхание, можно догадаться, что он пытается не расплакаться. — Но дело в том, — продолжает Ремус, — что я не родитель и все такое, но мне кажется, что будет все труднее и труднее заботиться о Гарри, если ты не позаботишься и о себе, и… и если это означает, что иногда нужно уделять время себе, то это нормально. Сириус колеблется. Его глаза скользят по комнате, и он начинает жевать губу. Ремус не давит на него (он уже был достаточно настойчив для одного дня), просто ждет, когда он будет готов говорить. — Я не знаю, где бы я был без Гарри, — наконец говорит он, — но явно ничего хорошего бы не произошло. Наверное, я бы уже напился до смерти или что-то в этом роде.— Он слегка смеется, как будто пытается разыграть это как шутку, но его голос настолько пустой, что Ремус понимает, что он говорит серьезно. — Так… так разве забота о нем не является также заботой о себе? Типа того? Ремус не может заставить себя сказать «нет». Он только слегка вздыхает и аккуратно сжимает Сириуса. — Я не знаю, — честно говорит он. — Просто… подумай об этом, ладно?  Возникает небольшая пауза, прежде чем Сириус кивает, и Ремус ободряюще улыбается ему. — Отлично. Хорошо, — говорит он. — А теперь... не хочешь ли ты побыть один, или посмотреть фильм, или еще что-нибудь? Или мы можем поговорить об этом еще, если хочешь. — Останься, — говорит Сириус, его голос впервые после прихода Ремуса звучит твердо. — Ты можешь выбрать что-нибудь посмотреть. Ремус встает только для того, чтобы включить «Тихоокеанский рубеж», а затем снова садится на диван; Сириус почти сразу же прижимается к нему, и они смотрят фильм в основном в тишине. К счастью, потрясающие роботы и бои кайдзю достаточно увлекательны, чтобы Ремус смог отвлечься от мыслей о том, что он, очевидно, нравится Сириусу. Он сможет побеспокоиться об этом позже, в уединении собственного дома. К концу фильма Сириус зевает, и Ремус решает, что лучше оставить его отдохнуть. Он сжимает его в последний раз, прежде чем отстраниться и встать с дивана. — Скоро увидимся, да? — сонно спрашивает Сириус, его волосы немного растрепались от того, что он прислонялся к плечу Ремуса, и он выглядит так мило, что биение сердце Ремуса учащается. Все, что он может сделать, это кивнуть (утверждающе, он надеется), потому что, как обычно, его рот решает перестать работать. По крайней мере, ему удается выйти за дверь, прежде чем его лицо озаряет широкая, глупая улыбка.