Как вас угораздило?

— Герцог? — Доброй ночи… герцог. — А герцогиня Ангелика? её тоже? — Три дня назад. Она сама приняла яд, не хотела смотреть как вас будут пытать. — А вы? — Тени у меня нет, если вы об этом. — И почему именно ко мне? — Не к вам. Просто сюда. Я умирал здесь, на этой койке. — Отец сказал только, что вас застрелили при попытке к бегству. — Будь здесь посветлее, вы могли бы убедиться, насколько он ошибался. — И всё же, не сочтите меня невежливым, мне нужно побыть одному. — Потерпите. — Пусть четыре ветра... — Валентин, я понимаю, что вам отвратительно моё общество, но если я уйду, к утру герцогом станет ваш младший брат. — Объяснитесь. — Пока я здесь, в камеру не войдут. Забудут, заблудятся, ошибутся ключами. Я не знаю, как это объяснить, но пока мы говорим с вами, вы в безопасности. К городу подходит резервная армия, переметнувшаяся к агарисскому Ракану, им остался день-два. К утру временщики добьют всех неугодных и сбегут. Вам нужно только дожить. — Зачем это вам? Мы с вами не были ни друзьями, ни даже приятелями. — Считайте, что это не помощь вам, а способ помешать Колиньяру. — Вы могли бы просто прийти за ним. — Мог бы. Но не буду. Не хочу лишать вас удовольствия его повесить. — Хотите, чтоб я вас освободил? — Вы имеете в виду «добил»? Возможно… Но мы не родственники, вы не виновны в моей смерти и ваша кровь младше моей. У вас не получится. — Значит, добить вас сможет только Алва? — Не только. Мать, сёстры, ещё человек пять, лжесвидетельствовавших на суде или любой из троих живых повелителей. Есть из кого выбрать. А вам уже приходилось, или мне кажется? — Приходилось. — Простите за бестактность. — И всё же ко мне вы пришли помочь, а к отцу не пришли, почему? — Его убили ещё днём, а от рассвета до заката меня нет. И потом, я не всеведущий. Я узнаю о смертях неподалёку, но ничего не знаю о намерениях. Когда добили его, стало очевидно, что придут и за вами. Я даже не знал, что здесь окажетесь именно вы, просто повезло. Сегодня многих убили. — И всё равно, спасибо, Ричард. — Не зовите меня по имени. По крайней мере пока я рядом, не стоит рисковать. — Я считал, что такие как вы не могут приходить просто так, только или забрать, или упокоиться. — Возможно, и вы тоже правы. Но я пока не встречал таких как я. — Если я чем-то смогу вам помочь… — У меня остались три сестры, одна из них в городе, и безумная мать. Если сможете о них позаботиться… — Я вас услышал. Этот давний тяжелый разговор Дик вспомнил, когда увидел Валентина в дворцовом парке. Тот стоял на берегу у источника, безотрывно глядя на темную воду. Был ранний погожий вечер, ни Удо, ни Цилла ещё не пришли, даже ворон не увязался за ним вслед, как частенько случалось раньше. Искрился снег, от этого вечер казался светлее. Стоило выходцу задеть посеребрённые инеем ветви, как рукотворный снегопад тут же обрисовал его силуэт. Дик отступил в тень, но пришедший, заметив движение, окликнул его: — Герцог! — Приветствую. Удивительная встреча! — Я искал вас. Не решился позвать, но искал. — Что вам нужно? — Я пришёл вас предупредить. — Я вас слушаю. — Ричард подошел к берегу и уселся в снег в трёх бье от собеседника. — Вы знаете, что герцог Алва пропал из запертой камеры в Багерлее накануне казни? — Допустим. — И что камера выстыла и покрылась плесенью? — Предположим. — Это вы? — Не исключено. — Ведь если бы Алву увёл выходец, то кандалы остались бы лежать на кровати, тем более что по словам тюремщиков встать и уйти самостоятельно герцог не мог. — Это они плохо знают Алву. — Как он? — Без понятия. — Вы не доверяете мне? — Да. Вы ведь с кем-то поделились своей наблюдательностью? — Нет, своей наблюдательностью с анаксом поделился барон Айнсмеллер, а его величество очень хвастлив. Он также узнал, что вместе с герцогиней Окделл пропали её украшения, немного денег и тёплый плащ. — Всё любопытнее. — Если ваша сестра и ваш эр ещё в городе, знайте, их ищут. — Я и не сомневался. — Это не всё. Барон ищет и Вас тоже, точнее, на вас устроили несколько засад. Он вообще на удивление много знает о таких как вы, и ему в целом всё равно, кого ловить, но знание о том, кем вы были, ещё сильнее развязывает ему руки. Вас ждут во дворце, королева боится повторить судьбу своей фрейлины и Айнсмеллер со своими съентификами расписали её покои гальтарским с пола до потолка. У виконта Лара вас тоже ждут, но с меньшей вероятностью. Вы не знаете, что им нужно от вас? — Ну, что угодно, от информации о том, где прячется Алва, до возможности меня подчинить. Вы ведь знаете, герцог, что эорий, а тем более повелитель, не может стать выходцем одним стечением обстоятельств? Нужно не просто колдовство, а ещё и жертвоприношение? — Сталкивался, причем куда ближе, чем мне бы хотелось. И что над волей выходца в этом случае будет довлеть воля колдуна, знаю. — Что будет, если колдуна убьют, не подозревая о начатом им обряде? — Думаю, ничего хорошего. — А не знаете ли вы, в курсе ли барон об этих тонкостях? — Вы подозреваете, что он попытается подчинить вас себе? — Да. Я много думал об этом. Мне кажется, обряд начал ещё Авнир, или кто-то из тех, кто готовил беспорядки Октавианской ночью. Так или иначе, его прикончили, но порождённая им мерзость не остановилась, а восприняла эту смерть как ещё одну жертву. С тех пор в жертвах этот котёл не испытывал недостатка, а вот помешивать его некому. Не спрашивайте, почему я, а не ваш отец и не оба графа Рокслей, может потому что я старше по крови, может, потому что младше по возрасту, я не знаю. Но пока вы здесь, вы тоже рискуете повторить мою судьбу. Я уверен, что надо мной пока нет чужой воли, но я не могу покинуть город. — А Алва? — О нём я ничего вам не скажу. — Но он жив? — Если в жертву этой мерзости принесут сердце мира, поверьте, тут такое начнётся… точно не пропустите. — Сердце мира? Вы про то светопредставление прошлой осенью? — Да, вы ведь были во дворце и тоже всё это видели. Это мне потребовалось умереть, чтоб сообразить. А вы всегда были умнее. — Почему он вернулся? — Он кровью на реликвии поклялся в верности Фердинанду. Я при жизни не знал этих фанаберий, наверняка вы лучше осведомлены, чем чревато нарушить такую клятву. — Тогда почему Фердинанду позволили умереть? — Вероятно, считали что Алва не успеет узнать о его смерти до казни. А если и узнает, уже ничего не сможет сделать. — Вы можете передать ему письмо? — Нет. — Истлеет? А на словах? — И на словах не могу. Я не буду с ним встречаться. Тем более в свете всего того, что вы рассказали. — Дик помолчал, но после паузы продолжил, — герцог, лучшее, что вы можете сделать — это уехать из города как можно скорее, утащив с собой как можно больше людей. Если вам нужен пропуск, с которым вас не пристрелит Ноймаринен, вывезите из города королеву. Вы должны успеть убраться отсюда до весеннего излома, самый крайний срок — до октавианских праздников. Этот город — огромная ловушка, все кто останутся тут — умрут. — А Алва? — Всё что зависело от меня, я сделал. — Попытались его отравить? Выходец вскочил, сжал кулаки, помолчал полминуты. — Если б я попытался его отравить, я был бы жив. Не морщьтесь, это его слова. Если б я поверил Штанцлеру, я и вас успел бы предупредить, и возможно, ваша мать осталась бы жива. Но я поверил Алве, и был за это достаточно наказан. Впрочем, вы можете не верить. Мне даже сестра не поверила, ваше мнение для меня тем более не имеет значения. Он отступил в темень под деревья, обрушив на себя снегопад с потревоженных ветвей, и когда снег унялся, под деревом уже никого не было. Хуан специально не законопачивал на зиму окно в мансарде, мало ли в какой момент придётся уходить по крышам. В этот раз даже окно открывать не стал: в ответ на тихий стук в стекло, уже привычно помахал рукой, мол сейчас спущусь, накинул плащ и потащился на улицу. Остановился под любимой своей рябиной, глядя как выступает из темноты знакомая фигура. Судя по всему выходец был зол и чем-то не на шутку взволнован. — Доброй ночи, Дор! — поприветствовал Хуан. — И вам, рей Суавес. Уж простите что разбудил. — Я ещё не лёг. Соберано совсем тяжело сегодня, думал уже сердце встанет, но нет, выкарабкался. — Я вас надолго не задержу. — Что вас привело? — Я встречался с Валентином Приддом. Он узнал, что мне не удалось никого обмануть. Алву и Айрис по-прежнему ищут, и ищут старательно. Помимо этого ищут меня самого, в том числе устроили засаду в покоях королевы по её просьбе. — Вы больше не собираетесь выводить её из города? — Я не знаю, с чем могу столкнуться. И не буду лишний раз нарываться. И ещё, времени всё меньше. Про весенний излом я похоже погорячился, у вас осталось всего несколько недель. — Он слишком плох. И наверное ещё неделю-две не то что не встанет, но его даже переносить опасно. — И ничего нельзя сделать? — Можно дать ему сакотты. Но тогда эти три недели мучений окажутся напрасными, а переживёт ли он всё это ещё раз… Я боюсь даже предлагать. К тому же мне кажется, недолго осталось, может 3-4 дня и он пойдёт на поправку. Старый мориск говорит, что яд из крови вышел весь, и реальной боли уже нет, только фантом её, но сердце не знает этого, и оно на пределе. — Может, опоить маковой настойкой и унести на носилках? Или в лодке по Данару? — Маковой настойки его сердце сейчас точно не выдержит. Лекарь строго запретил любое снотворное. Даже отвар кошачьих ушек. — А Айрис? Как она? — Соберано приказал рассказать ей правду о вас. Я рассказал. — Я знаю. И спасибо. Лучше пусть живёт с открытыми глазами. — Ей теперь очень тяжело тут. Она держится, она удивительная женщина… Эх, как бы я хотел, чтоб помолвка соберано не оказалась сплетней, то теперь уже не о чем говорить… Она не простит. — А у неё кто-то просил прощения? — Я прошу прощения у вас, дор. И за себя, и за соберано. — Я не держу на вас зла, — глаза Хуана распахнулись в непритворном удивлении, — а за соберано не надо. Не берите на себя лишнего. Выживет — разберёмся. — Хуан не успел переварить услышанное, а собеседник уже прощался. — Что ж, не буду задерживать вас, рей Суавес. Если что-то придумаете — позовите меня. Я наверняка услышу. — Спасибо, дор. За всё. Спасибо.