4runner

      Июльская жара плавит автомобильные шоссе в пригороде Лос-Анджелеса, а ветер на сумасшедшей скорости врывается ураганом в распахнутое окно старенького пикапа, который недавно покинул родной гараж и своего хозяина. Пожилой мужичок, что согласился продать свою малышку за копейки в жаждущие приключений руки, расставался с ней почти плача и долго уговаривал нового владельца быть аккуратным. Прожигал полным сомнений взглядом с иголочки одетого молодого человека и не верил, что его частичка души — автомобиль — не пойдёт в утилизацию. А Чимин, перебиравший в ладонях ключи от машины и надевший серьёзную мину, мысленно представлял длинную автотрассу и беснующиеся просторы свободы. Он всё ждал момента, когда можно будет без последствий избавиться от его рабочего выражения лица, вышвырнуть его с высоты утёса и вдавить педаль газа в пол.       Потому что надоело.       Чимин понял это в один из тех обычных суматошных дней, глотая питьевую воду из офисного кулера и в десятый раз прогоняя в голове план собрания совета директоров. Вид небоскрёбов, прорезающих небо, больше не казались такой головокружительной мечтой, а трепет её исполнения и явности пейзажей уже давно перестал пробирать тело. Лишь духота, бетонная пыль, громогласный шум и раздражающий стук пальцев по клавиатуре — это так неожиданно и таким мощным осознанием врезалось в голову, что сил терпеть не осталось.       Разочаровываться в десятке лет своей жизни не хотелось. Не хотелось оборачиваться назад, к прошлому, и ощущать за своей спиной лишь тонны сожаления о когда-то не принятом решении.       И Чимин сделал это. Дроблёным шагом вынесся из здания сразу после того, как приземлил бумагу об отпуске за собственный счёт прямо перед запланированной встречей, поставив вместо себя своего заместителя. Стянул галстук, открыл первую рекламную ссылку с подержанными авто и сел в такси, чтобы отправиться на другой конец города. Купил перелатанный фордик, наспех собрал необходимые вещи, приостановил свой график на ближайшие две недели и вынул сим-карту, закинув её в ящик.       Никаких концентратов противно шипящих факсов и ксероксов. Никакой коммуникации, социальных рамок, выстраивания взаимоотношений и тесного сотрудничества — только мчащийся куда глаза глядят автомобиль, пятнадцать литров воды в кузове, мини-холодильник и паспорт с наконец-таки заглохшим телефоном.       Чимин всегда отличался особенной решительностью, поэтому и выдрал себе возможность переехать из одного галдящего бизнес-центра в другой, повыше, статуснее и дороже, а теперь перекроить рутину, заслонять ладонью закатное солнце и счастливо щуриться; полной грудью втягивая спасительный обжигающий воздух, наслаждаться скоростью и временем, больше не подвластным никаким дедлайнам; протягивать руку в открытое окно и пытаться схватить потоки ветра пальцами, но в следующее мгновение ловить падающие с головы солнцезащитные очки.       Чимин признаёт, что дорвался. Однако он не сбросил ответственность и не убежал, нет — он лишь аккуратненько сложил её в покинутой квартире на полочку около выхода и пообещал, что вернётся.       Руки, сжимающие обивку руля, подрагивают. Нервозность — штука прилипчивая, а стресс — хроническая. Ударившая по организму беззаботность разогревает кровь — Чимин старается прийти в себя, переставляя затёкшую ногу на педаль газа, и набирает скорость, как только пересекает черту города.       О, чёрт возьми.       Наконец-то.       Это даже… не так страшно. Брать перерыв на две недели, где-то глубоко внутри на самом деле пригревая желание перечеркнуть всё, чего так долго добивался, и поддаться жажде отдыха. Измазаться чернилами, вышвырнуть в урну человек и начать, наконец, дышать. Ненатянуто, глубоко.       Количество усталости, успевшей возлечь на его плечи, кажется несоизмеримым. Вспомнив о каждодневном ритуале, Чимин глотает свой ужин в виде трёх разноцветных таблеток и, наконец чувствуя себя в безопасности, съезжает к берегу моря.       Оно сегодня спокойное. Бьётся размеренно о песчаный берег, неся в себе солоноватый аромат свободы, который всё терзает и терзает ликованием грудную клетку, разбавляет успокаивающую тишину. По радио крутят непонятные мелодии на испанском языке, и Чимин уже в десятый раз меняет канал, стремясь найти хоть что-нибудь по вкусу. Попытки не увенчиваются успехом, поэтому приходится вынуть из бардачка диск с музыкой для дороги и коряво вставить его в проигрыватель, стараясь одной рукой вести машину. Тут же на весь салон раздаются первые аккорды летней «What You Know» от Two Door Cinema Club, и он решает оставить её как точку отсчёта своего нового приключения, полного лёгкости, и впервые — спонтанности.

— ✗ —

      Медленно заходя за линию горизонта, солнце погружает Калифорнийское побережье в умиротворяющие сумерки и заставляет Чимина припарковать пикап у неизвестной забегаловки. Колокольчик над дверью радостно приветствует и так же прощается, когда Пак выходит из придорожного кафе со стаканчиком кофе, парой карамельных батончиков и картой с самыми завораживающими туристическими местами. Запрыгивая в кузов своего нового друга, он умещается в углу, прислоняясь спиной к скрученному спальному мешку, и сосредотачивается на тихом шуме прибоя, на далёких криках чаек и лёгком запахе океана.       На затянувшемся ярко-фиолетовыми оттенками небе начинают появляться первые звёзды, пока оранжевые языки солнечных лучей тонут в океанических глубинах. И в пору бы задуматься об оставленном позади, но у Чимина нет никакого на это желания. Намджун с сумасшедшим графиком за год работы под руководством Пака уже научился справляться сам — ему Чимин безусловно доверяет. У рабочего же коллектива есть расписанная стратегия на недели выставок и рекламных мероприятий, а родители уже давно переехали на родину и звонят только по праздникам, нянчась с внуками от сводной сестры.       Чимин трясёт головой, цыкнув на самого себя: он уезжал не для того, чтобы сейчас вновь просчитывать пути за всех и вся.       Перекатывая на языке привкус горечи, Пак винит во всём разбавленный кофеин, но знает, что предатель здесь — скука. За долгие годы каждый уголок компании, каждый документ и каждый человек на этом свете успел осточертеть, поэтому даже думать о них сейчас — как минимум кощунство. Заложенная в характере строгость отзывается бунтом, но Чимин дерётся с ней в ответ и хотя бы на эту ночь побеждает.       Что-то скребёт по сердцу, подсказывая, что догадка… неправильная.       Не важно. Сейчас всё не важно. Потому что, созерцая эти невиданные пейзажи, чувствуя этот попутный ветер, что превращает волосы в гнездо за одно дуновение, не имея никаких корней, связывающих его тело, Чимин впервые чувствует себя свободным. Свободным от всего: от забот, от проблем, от денег, от отношений, от мира и от самого себя. Пора бы уже сделать человеческий перерыв и отпустить запертые в рамках общества мысли в полёт. Сейчас время для того, чтобы впервые в жизни не подвергать критике внутреннего забитого ребёнка и организовать ему поле для игр, сократив последствия до минимума.       И Чимин даёт это время себе, перебираясь на переднее сидение и заводя автомобиль, выбрасывая стаканчик из-под кофе в ближайшее мусорное ведро. Выруливает на дорогу, укладывая бумажную карту под лобовое стекло и позволяя звёздам быть ему путеводным светом.       Всю ночь Чимин проводит за рулём, изредка останавливаясь, чтобы взять в руки профессиональный фотоаппарат, когда-то подаренный рабочим коллективом на годовщину, и сделать несколько удивительных и таких непривычных фото. Над головой несколько пальм раскачиваются в такт ветру, что гоняет песок по пустому пляжу. Вокруг ни души, лишь высоко забравшаяся луна кристально чистым сиянием окутывает побережье, обволакивая атмосферу спокойствием и беззаботностью.       И пусть глаза слипаются, пусть руки вяло закрывают объектив, Пак невероятно счастлив лежать — конечно, в ни с чем не сравнимом — спальном мешке на прохладной поверхности кузова и считывать с тёмного небосвода астеризмы.       В этой ужасающе огромной вселенной он никогда не чувствовал себя одиноким. Он никогда не чувствовал себя брошенным или покинутым, зная, что не он один взрывается нейтронной звездой; не в одиночестве он мерцает пульсаром. Он тоже живёт, как и восемь миллиардов людей на планете, как и бесконечный космос, к концу которого ещё никогда не ступала нога человека. Он, наверное, не сможет застать момент раскрытия всех тайн, всех законов — и это пугает больше всего. Ответит ли кто-нибудь однажды на его вопросы?       Чимин стаскивает с себя футболку, оставаясь в пляжных шортах, приобретённых по акции вместе с очками и трубкой для ныряния. Тёплый ветер встрёпывает волосы, и ступни мягко касаются рассыпчатого песка — Пак тут же выдвигается в сторону манящих волн. Прохладная вода касается щиколоток, а Чимин задирает голову вверх и, раскинув руки в стороны, продолжает посылать ярчайшую улыбку этому миру, полному возможностей.       Тёмный горизонт приветственно отзывается потоками солёного воздуха, шумом глубины, родной неизвестностью.       Никто не знает о его местонахождении, никто не сможет проконтролировать его шаг и путь, никто не сможет отчитать за неправильное движение, потому что он наконец-то один. Никаких людей и суеты. Никаких кип бумаг и нагромождений компьютеров. Лишь свобода, подгоняемая дыханием ночи, широко раскинувшееся побережье и полная грудь настоящего счастья.       С чувством исполненной мечты заснув в кузове пикапа, через несколько часов он открывает глаза прямо на рассвете, когда прохладное солнце слепит сонные глаза, а мимо начинают проезжать автомобили. Покачиваясь, Чимин выбирается из вереницы пледов и наводит на голове порядок, чистит зубы и прополаскивает рот водой из бутылки, ненароком думая о широкой ванной в оставленной квартире.       Стоит магнитоле включиться и воспроизвести небезызвестную «Part of Me — Gold Brother», улыбка мягкими касаниями кисти окрашивает лицо, а ладони подхватывают уже помятую карту. Чимин щурится, ведя по ней пальцем: он уже проехал мимо Национального заповедника «Лос Падрес», пересёк даже Санту-Барбару, полюбовавшись Стирнс Уорфом — историческим причалом, — переночевал у Рефьюджио Стейт Бич, а теперь движется на северо-запад. А куда — он предпочитает не смотреть, оставляя решать маршрут собственному сердцу.       Сейчас его сюрпризы — каждый валун на каменистом пляже, каждое высокое дерево около каждого придорожного заведения. Чимин позволяет им врываться в душу и сознание яркими фейерверками, а себе — отдаваться и чувствовать бодрящее предвкушение вместе с радостным ликованием.       Июль — время юности. Пак мысленно возвращается в свои безбашенные семнадцать, к вечеринкам старшей школы, алкопати после взятых баскетбольных соревнований, первую любовь, первый прыжок нагишом в бассейн, первый неудачный секс в чужой ванной и девушкой, наутро оказавшейся парнем. Чимин дышит полной грудью, не переставая улыбаться. Да к чёрту всё.       Грубые шины колёс перебирают песчинки на витиеватой дороге.

— ✗ —

      В полдень палящую жару к земле прибивает проливной дождь, обрушивающий свои потоки на ближайшие города. По радио передают надвигающийся шторм оранжевого уровня опасности, заставляют навострить уши и прислушиваться к малейшей тишине со стороны океана. Одинокие капли падают на окна пикапа и тут же скатываются вниз — за мгновение их место занимает столп других. Накинув на плечи тонкий плед, Чимин дёргает дворники двадцатый раз подряд — но они не начинают работать от этого быстрее — и щурится, пытаясь увидеть на дороге хоть что-нибудь кроме стены ливня.       Хрипящее радио переключает новостной канал на музыкальный и позволяет Паку заметно расслабиться, снизить скорость и начать раскачивать головой взад-вперёд под плавные переливы акустической гитары. Лёгкое кантри заполняет салон автомобиля. Когда солист басистым голосом начинает вытягивать верхние ноты, Пак бросает взгляд на посеревшие равнины, затянувшиеся клочками тумана, и разошедшиеся волны, начинающие затапливать берега. Узкая дорога, по которой едет Чимин, находится на возвышении от каменистого пляжа с громадными валунами, что сейчас блестят ещё сильнее. И запах — о, этот приятный свежий запах — врывается в грудь, даже когда окна плотно закрыты, и распахивает новые горизонты чувств.       Впереди, словно крошечные миражи, показываются крыши домов. Отбрасывающая блики зелень вдруг проносится мимо окон, будто бы приглашая погостить в кажущийся маленьким город перед глазами. Проведя в машине под непрерывным дождём уже несколько часов и ни разу не выйдя из тепла под холодные капли, Чимину хочется сделать привал. Поэтому, разгоняя автомобиль под восемьдесят, Пак продолжает вслушиваться в усилившиеся барабанные партии по крыше и через несколько минут въезжает в город, усыпанный старенькими домами из жёлтого кирпича с красными крышами.       Редкие машины на узких улочках разбросаны, кажется, в случайном порядке, и Чимин медленно пробирается сквозь дождевую завесу и туман, который ведёт в неизвестность. Щурится в попытке разглядеть захудалый городок, отчего начинает болеть голова, но Пак вскоре вжимает педаль газа в пол и выезжает обратно к своему другу океану, чей шум недавно успел поселиться в сердце. Когда он вернётся, сможет ли прожить без этой мелодии?       И всё равно ничего не помешает ему наслаждаться — ни грозовые тучи, ни холод — однако это не умаляет его изнеженных мечтаний о чашечке кофе и тёплой перистой постели.       Он цыкает, когда домики сменяются густым лесом: прибытие в город оказалось безрезультатным. Быстро встрепенувшись и замедлив ход, Чимин уже думает развернуться, чтобы присмотреть себе хоть что-то похожее на ночлег, но замечает вдалеке здание с явными очертаниями мотеля, а потом победно вскидывает кулак к небу. Не размышляя и секунды, сворачивает прямо к длинному трёхэтажному строению.       Как можно аккуратнее съезжая на широкую парковочную площадку, усыпанную автомобилями, парень успевает рассмотреть небольшой стенд с объявлениями и табличку «Лэйквуд, Гавиота». Сердце мгновенно заводится, отдаваясь горячим пульсом в ушах. Чимин как можно быстрее паркует автомобиль, собирает все необходимые вещи и вылетает из пикапа в дождь. Ноги моментально промокают. Неприятно холодные капли будто лезвиями расчерчивают кожу, пока Пак бежит сломя голову ко входу в желанное благо цивилизации.       Широкая улыбка расползается по вымокшему лицу, вода стекает с одежды ручьями, когда Чимин врывается в уютную атмосферу и сбрасывает спортивную сумку около гостевой зоны. Затемнённое помещение обволакивает густым теплом, которое, будто сухое одеяло, окутывает с ног до головы, и Пак, чтобы не показаться невежей, за порогом выжимает воду из краёв одежды заледеневшими руками. Деревянная отделка стен в скандинавском стиле радует глаз, как и винтажные диванчики с креслами по правую руку, импрессионизм в картинах, несколько растений в увесистых вазонах и мерно тикающий циферблат.       Вытирая обувь о коврик и подходя к регистрационной стойке, Чимин изо всех сил старается не дать дождевой воде попасть в папку с документами, но за это время он сам успел превратиться в грозовую тучу, повсюду оставляя за собой лужи. Нажав на серебристый звоночек, Пак мнётся с ноги на ногу и крутит головой в разные стороны, вдыхая чарующий аромат древесины. С дальнего столика самый настоящий граммофон перетягивает на себя всё внимание, и Паку хочется сорваться к нему в ту же секунду, коснуться шпинделя и сфотографировать это живое воплощение прошлого, сверкающее золотом в тусклом свете из небольших окон. Но он лишь жмёт на звонок ещё раз, суёт папку подмышку и выуживает из кармана шорт помятые десятидолларовые банкноты.       Спустя долгих три минуты рассматривания гостиничного холла с левой стороны из двери вдруг вылетает молодой мужчина. Он, пытаясь отдышаться, еле что-то проговаривает — Чимин немного наклоняет голову, чтобы лучше слышать, и внимательно, чуть удивлённо рассматривает азиата и, кажется, даже корейца.       Натянув на лицо служебную улыбку, Чимин недолго думает и решает проверить догадку — громко здоровается на корейском, но ловит лишь недоумённый, а потом загорающийся взгляд. Мужчина смеётся, приглашающе кивая на стойку.       — Добро пожаловать! Позвольте мне избавить вас от официальных речей и предложить вам полотенце. — На согласный кивок нового гостя мужчина сгибается и достаёт несколько полотенец, одно из которых Чимин тут же накидывает на плечи под капающую с волос воду. Вот это благородный сервис. — Приятно видеть соотечественников, но, к сожалению, я не владею корейским. Чон Хосок, буду рад предложить вам один из наших номеров, однако остались только одноместные.       Чимину хочется чихнуть от опостылевшего светского говора.       — Мне как раз подойдёт. Со мной только мой багаж, но, надеюсь, ему места хватит?       Чон Хосок очаровательно улыбается.       — Разумеется! — Мужчина поправляет серебристый пиджак двумя ладонями, зачёсывает волосы назад и одним движением выкладывает на стойку бланк и ручку.       — Прошу прощения за неприличный вид, — кивает Чимин на свои несчастные документы и, бросив взгляд на именной бейдж, протягивает паспорт владельцу мотеля. — На одну ночь, пожалуйста. Оплата наличными.       Хосок быстро строчит записи на своих бумагах, и убаюкивающая атмосфера так и исходит от него дружелюбием. Чимин позволяет себя расслабиться, привалившись на стол из тёмного дуба, бросает взор за окно в ожидании.       — Так уютно, — подписывая протянутый документ, шепчет Пак и рассматривает вмиг загоревшиеся глаза владельца гостиницы, который не знает, как отреагировать: хлопнуть в ладоши или стукнуть себя по груди.       — Благодарю за комплимент! Мы старались воссоздать здесь атмосферу нашего штата, его комфорт загородных домиков, отдыха от развлечений… — вдохновлённо делится эмоциями Чон, попутно успевая снять ключи от номера с крючка и вложить их в чужую ладонь. Чимину вдруг хочется закрыться ладонью от этого чистого свечения. Им бы как раз не помешал такой бойкий сотрудник в отдел маркетинга. — Некоторые вещи остались от прошлых владельцев мотеля, как, например, этот граммофон и дорогущая старая мебель. Не поднялась рука выбрасывать.       Хосок всё же не сдерживается и хлопает себя по груди, тут же подставляя ладонь под щёку. Чимин не замечает, как его дежурная улыбка расцветает искренностью и отзывается на чужую неформальность. Атмосфера убранства действительно не напрягает нагромождённостью, отзываясь лёгкостью на сердце.       — Сейчас наш портье поспешит к вам, — заверяет мужчина и кивает на разбушевавшуюся непогоду, — с зонтом, надеюсь, если его ещё не унесло.       — Зонт или портье? — тихо шутит Пак, не стесняясь протирать волосы полотенцем. Чон Хосок радушно смеётся. — Большое спасибо, но не стоит, у меня только сумка. — Машет ладонью в сторону багажа, больше похожего на побитую мокрую собаку. — Много работы?       Мужчина, будто увидев возможность выпустить шумный залп беседы, чуть ли не искрится:       — В это время у нас всегда останавливаются туристы, которые приезжают в один из самых уникальных аквапарков. Вы, я так понимаю, совсем не за этим? — Благодарно сложив использованные полотенца на стойку, Пак кивает в ответ. — С новомодными горками и даже лабиринтами, недавно построили, в нескольких десятках километров всего. На стенде можете почитать брошюрки. — Хосок указывает на стену слева. — Позвольте, я покажу вам номер.       Наконец отдышавшись, видимо, после расселения остальных постояльцев, мужчина выходит из-за массивного стола и поднимается вместе с Паком, вновь взвалившим на себя сумку, на самый верх по деревянной лестнице. Гладкость её витиеватых перил щекочет пальцы. Как только Чон видит в глазах гостя трепет и благоговение к этому месту, то заводится, словно маленькая юла, раскручивающаяся сразу в два направления.       Хосок оказывается на редкость искренним и очень болтливым парнем, которому кажется, что Чимину вдруг понадобилось знать всё про всех и вся, однако последний совершенно не против шумной компании после нескольких дней единения с природой. Пак улыбается, рассекая взглядом оббитые деревом стены коридора и небольшие картины в золотистых рамах, слушая про платные завтраки, предлагаемые экскурсии на автобусе и небольшой спортзал с беговыми дорожками.       В закутке коридора, в двадцати шагах друг от друга, их встречают две двери, одна из которых — номер Чимина. Хосок подводит его ближе и вдруг щёлкает пальцами:       — Совсем замотался. Этот номер с лицевой стороны гостиницы, поэтому у него есть терраса с великолепными видом на море!       — Замечательно, — не скрывает усталости Пак, мечтая как можно скорее смыть с себя несколько дней в пикапе и дать своей пояснице расслабиться на мягком матрасе.       Улыбнувшись и сжав в ладони ключ, он ускоряется и сверяет его номер с цифрами, прикреплёнными на дверь. Оборачивается, щурясь и проверяя свою память. Ну, точно.       — А почему на той двери нет цифр? Нежилая? — задаёт вопрос Чимин больше для того, чтобы не дать себе заснуть. Будет стыдно свалиться прямо на пороге, даже не перешагнув его.       Хосок ожидаемо выпаливает ему целую историю:       — Я не думал, что наши магазины не справятся с номером «313»: ни в одном из них не было двух троек. Украшать дверь сборной солянкой из дизайна я не собираюсь и ищу что-то похожее на все остальные. — Мужчина смотрит на дверь Чимина. — А с этим открывшимся сезоном всё никак нет времени. Надо настучать себе по голове! — В шутку угрожая самому себе кулаком, Хосок искрится весёлостью и заражает им успевшего прикорнуть Пака, за что последний ему благодарен. Хочется спросить, почему Чон просто не воспользуется амазоном, но спать хочется сильнее.       Мужчина, завидев изнеможённое выражение лица напротив, легонько откланивается и желает приятного отдыха, напоминая обращаться по любым вопросам с помощью телефона на прикроватной тумбе и заходить к нему на чай. Чимин кивает головой, наконец хватаясь ладонью за ручку двери.       Комната встречает нового жителя еле уловимым запахом свежести и тихим постукиванием капель о массивные оконные ставни из настоящего дуба. Тёмно-бардовый ворс ковра около широкой кровати мягко щекочет ступни, пока Пак шустро разувается и, обнаружив ванную, стаскивает с себя мокрую одежду. А себя бросает в горячие объятия душа, практически смешиваясь с водой и еле держась в сознании, чтобы не стечь в канализацию.       На стену очень удачно приделана изогнутая батарея, покрытая чёрной краской — что за стильное дизайнерское решение, — куда Чимин после всех водных процедур очень удобно пристраивает вещи. Двигает ногой сумку ближе к себе и, стараясь не смотреть в зеркало, выуживает из бокового кармана все баночки-скляночки для лица.       Кожа рук вдруг до мерзости привычно начинает гореть, расползаясь мурашками к предплечьям. С откровенной злостью цыкнув, Чимин выравнивается и, пошатнувшись, впивается ладонями в ободок раковины. Вскидывает подбородок, едким взглядом впиваясь в отражение напротив.       Хотел бы он назвать его собственным. Хотел бы он однажды вновь увидеть там себя, а не мутные тёмные глаза, внезапно сверкнувшие на дне радужки огненно-жёлтым. Не хладную кожу с зеленовато-синим оттенком, пробивающую до дрожи контрастом под тёплым светом лампы. И не улыбку. Гнусную, ехидную, мёртвую улыбку.       Чимин ненавидит то, что на самом деле должен был стать таким.       — Опять двадцать пять, приехали. Месяц тихо сидел, чего вдруг припёрся? — выплёвывает он риторический вопрос в туманные зеркальные контуры. Конечно, он знает, из-за чего его сознание сдалось именно сейчас, представляя взору эту жуткую тварь: потому что сбился режим таблеток, дня и терапии.       — Тебя проведать, — отвечают ему гулким звуком, эхом отдающим в барабанные перепонки. Пак даже не хмурится, отмахиваясь, но не отводит взгляда. Это всего лишь вопиющая галлюцинация. Снова перенапрягшийся мозг. Его, как и процессоры вечно пыльных офисных компьютеров, надо охлаждать.       — Завались и проваливай. — Пальцы копаются в вываленных на полку вещах, раскидывают их в стороны. Что-то с грохотом падает на пол.       — Трус.       — Лжец.       — Кто бы говорил.       Отражение смеётся пробитыми лёгкими — со скрипом и свистом. Болезненно нахмурившись, Чимин закрывает ухо свободной рукой.       Невыносимо.       — И тем не менее ты отвечаешь мне, чтобы только отвлечь, чтобы только я не посмел…       — Заткнись и проваливай к чёртовой матери.       Пальцы никак не нащупают нужный пузырёк.       — Ох, моя мамочка уже не ждёт меня, хотя так жаждала присоединиться к твоей…       Чёрная пакостная улыбка. Его мозг обманывает сам себя, доводит до белого каления, до зуда кожи. Пак чуть ли не рычит.       Приходится отвести взгляд — и за мгновение его ладонь ошпаривает кипятком. Чимин отшатывается, шипя сквозь зубы и наконец сжимая между покрасневших пальцев таблетку.       — Мерзкий трус. Тот, кто должен был исчезнуть, приказывает это сделать мне. А знаешь, что будет, если я сделаю это? — ядовитый оскал. Пугающая аура в темноте огненных глаз невыносимо давит. Чимин сглатывает, сопротивляясь тошноте, и раскрывает рот, чтобы ответить, но его опережают: — Я не исчезну один, идиот. Если ты даже это, — кивок на очередной ожог, — не можешь признать настоящим, то как ты собираешься избавиться от меня?! — прогремевший в голове рык сотрясает черепную коробку. Чимин жаждет запустить в неё руки и на живую вытряхнуть из себя всю дьявольщину до последнего чёрта.       — Это психосоматика. Пошёл вон.       Усмехнувшись, Пак глотает таблетку. Честно говоря, всё, чего он хочет, — это просто лечь спать, а не спорить с последствиями прошлого.       Ярость, клубившаяся в отражении, на дне маслянистых глаз, где полыхает адским костром этот ил, теперь разгорается лишь сильнее.       — Разве тебе не надоело жрать эти лекарства? Разве не тебя выворачивает у унитаза? — тварь исходит в коварстве. Отвратительное хихиканье впивается в затылок, как хищники смыкают челюсти на шее добычи. Кровь приливает к щекам. — Хватит мучиться, закончи должное, сукин ты сын!       Чимин громко смеётся, выпуская этим накопившееся изнемождение, не поддаваясь гнёту. Прислоняется поясницей к выдвижным пластмассовым полкам и, сложив руки на груди, ждёт. Ждёт, пока душераздирающие вопли проклятий и сиплый гвалт не закончится; пока можно будет снова уловить момент и отвести глаза от зеркала.       — Жалкая пародия на хоррор, — тихо гаркает Пак и отстраняется. — Ублюдок.       Когда-нибудь этой твари за её длинный язык переломают ноги на подходе к Чимину. Если его мозг смог придумать её, что ему стоит придумать ещё какую-нибудь? Пусть они обе платят за аренду хотя бы тем, что будут брехаться между собой и не доставать его.       Закрыв глаза и сжав руки в кулаки, Чимин повторяет привычную процедуру.       Раз, два, три.       Четыре.       Щелчок.       Шаг из комнаты.       По правую руку — письменный стол со шкафчиком для обуви, а в самом дальнем углу видна арка, ведущая на кухню. Чимин топает туда и удивляется дизайну интерьера, чувствуя себя более чем уютно, потому что коричневые оттенки с вкраплением красного дерева греют душу комфортом — Хосок не врал.       Быстро окидывая микроволновую печь и крошечный холодильник, Пак вдруг замечает вход на балконную террасу, где добрую её половину заливает проливным дождём, пачкая тёмно-каштановые доски. Весело и одновременно устало ухмыляясь, Чимин встрёпывает на голове волосы и вдруг срывается с места. Кровать мгновенно прогибается под весом с размаху плюхнувшегося на неё тела, которое утыкается носом в мягкие подушки и закручивается в плед.       Если бы сейчас над этой удивительной, шикарной и чудесной постелью начали петь ангелы — он бы запел вместе с ними. Простота гостиничного номера так ужасно умело трогает его за душу, что в следующую секунду сознание выключается, убаюканное благоговением.

— ✗ —

      Первый луч солнца ползёт по мягкому одеялу, с каждой минутой приближаясь к подёргивающимся ресницам. Те в мгновение распахиваются. Чимин подрывается, шаря руками по прикроватной тумбочке, не находит там ни стакана, ни телефона — перекатывается ко второй. Расфокусированный взгляд еле возвращает горизонт на прежнее место, циферблат смотрит со стены — Чимин проспал. Впервые в жизни проспал работу. Где установленный будильник? Где тапки? А где телефон?       Нервно отшвыривая одеяло, Пак проезжается взглядом по висящей на стене картине, узнавая в ней произведение Джона Гримшоу, и пытается понять, когда он стал его поклонником. Перед взором вместо кирпичной глянцевой чёрной кладки — деревянные стены в маленькой комнатке, дощатый пол, разлетающиеся от тёплого ветра занавески и отсутствие гула кондиционера.       Чимин с вымученным стоном падает назад, унимая уже успевшую покуситься на него тревогу, и потягивается. Головокружение размалывает голову надвое, руки мелко потряхивает, вынуждая сползти на прохладный пол и дотянуться до сумки. Растягиваясь между входной дверью и собственной кроватью, Пак удовлетворённо выдыхает, приподнимаясь на локтях.       И слышит тихий-тихий шум утреннего прибоя. Почти музыкальный, успокаивающий и такой мирный.       Прямо как в фильмах.       Чимин дарит новому дню совершенно глупую и широкую, такую искреннюю улыбку. И совсем неграциозно падает обратно на пол.       От платного завтрака он отказывается, пересекаясь на рассвете с Чон Хосоком, в этот раз развалившимся на диване гостевой зоны в голубой пляжной рубашке и шортах. Чимин приветственно кланяется по привычке и, напевая под нос знакомый мотив, переносит часть еды из автомобиля в адекватный холодильник со смешным магнитиком банана в розовых очках-сердечках. Прихватывает с собой брошюрку, рассматривая её за завтраком на своей кухне, уже чувствует приближающуюся жару и закрывает дверь на террасу.       Медленно пережёвывая хорошо прожаренные полуфабрикаты с яичницей, Пак мягко закрывает глаза, позволяя моменту заполнить каждую клеточку тела: звук ветра, гудящего пылесоса сверху, детского смеха с улицы. Открывает — деревянный столик, искусственный горшочек с цветами, окно и чистейшего лазурного цвета небосвод. Лучше всего с олицетворением настоящего отдыха справится разве что только выключенный мобильник в кармане шорт.       Он может взять экскурсию, может отправиться в аквапарк, вырвав там вип-билет и потеснив всех детей, может вообще выкупить долю акций на всё их предприятие, а может лечь в кровать и спать ещё тринадцать часов, чтобы затем с трещащей головой отправиться исследовать город и бегать по пляжу в потёмках.       Чимин улыбается так довольно, что кусочек котлеты чуть не вываливается изо рта. Он смеётся, закрывая лицо: и вправду дорвался.       За день Пак переделывает все идеи, которые только забираются в его мысли, и возвращается обгоревшим, уставшим, чуть не захлебнувшимся в воде аквапарка, с содранными коленками из-за скейтборда, одолженного в прокате, и с пакетом еды из семейной лавки в том самом городке. У входа его вылавливает Чон Хосок в ужасно радушном настроении, и они, разговорившись — что неудивительно, — ужинают готовой едой из контейнеров и баночками пива на горячем асфальте перед мотелем.       Поздно вечером, после душа обмазавшись заживляющими мазями, Чимин касается головой подушки и буквально чувствует, как тело свинцовым слитком прибивается к матрацу, но матрац почему-то бьёт его в ответ. Перевернувшись на другой бок, Пак осознаёт, что ситуация повторяется: кто-то в соседнем номере решил затеять тусовку. Басы стучат прямо в подушку, которая становится стетоскопом, и раздражают, больше не давая ни малейшей возможности уйти ко сну. Спустя мучительных пятнадцать минут вечеринка и не думает прекращаться, отчего приходится вытянуть руку из-под одеяла и почти вслепую набрать ресепшен. Ожидаемо снимает трубку Хосок, отрапортовывая дежурную фразу.       — Я бы очень не хотел тебя тревожить, но тревожат меня, — начинает Чимин низким сонным голосом, пытаясь притупить недовольство в тоне.       — Что случилось? — произносит Чон так взволнованно, как будто Пака ни больше ни меньше всё-таки достало его собственное отражение и теперь минута на минуту примется шинковать кухонными ножами. Чимин бы усмехнулся, если бы не был так сильно измотан.       — У вас там на первом не слышно? — Судя по звукам играющего на фоне сериала, ответ будет отрицательным. — Кто-то решил устроить дискотеку. Сейчас уже за полночь.       — Понял, разберусь.       — Большое спасибо, — уже наполовину погрузившись в сон, Чимин кладёт трубку от стационарного телефона обратно и так и оставляет свою руку на тумбочке. Через минут десять музыка стихает — и Пак отрубается без задних ног, как вдруг резкий грохот заставляет его вновь подорваться.       На этот раз музыка долбит ещё хуже — Пак, стискивая зубы и боясь их ненароком раскрошить, переворачивается на спину в ожидании.       Минута.       Пять.       Остальным постояльцам, похоже, на этот громогласный рокот наплевать с высокой колокольни, а Хосок мог просто надеть наушники. Держа себя в руках, Чимин, покачиваясь, еле сползает с кровати и набрасывает спортивную куртку на новенькие пижамные штаны с футболкой.       Опять приходится разбираться самостоятельно.       Как же достало.       Вооружившись на этот раз включённым телефоном, он поворачивает ключ в замке и выходит в тёмный коридор. Холод, пробивающий до самых косточек, отрезвляет не хуже музыки — Пак оглядывается в поисках включённого кондиционера, но не находит его. Из окна около лестницы прямо по курсу лунный свет рассекает деревянные доски, что кажутся дорожкой к млечному пути, поблёскивая в холодных цветах. Золотистые рамки картин вторят им, расписывая коридор викторианской атмосферой, но вся она разрушается, стоит Чимину понять, что громкость музыки не изменилась. Она всё та же, бьёт изо всех уголков, заполоняет надоевшим ритмом голову, которая уже сама превращается в стереосистему и начинает сводить с ума.       Пак, прикрыв за собой дверь, старается по-шпионски не шлёпать тапками по полу и идёт прямо к единственному окну, около которого находится лестница, чьи очертания напоминают Лавкрафтовского змея. Она уходит вниз, кажется, в бесконечную тьму, и Пак ненароком подаётся назад от резкого мороза по спине.       Рассматривая клубы серого тумана за окном и поднося руку к оконным ставням, Чимин чувствует пробивающийся сквозь них холодный ветер и хмурит брови от такого перепада температур. Но что его сейчас больше беспокоит — это еле слышимый грохот, от которого музыка становится ещё громче. Какой-то придурок заставляет свои колонки исходить на максимум, и Чимин от напряжённости сегодняшней ночи затыкает пальцем одно ухо. Спускается на второй этаж, понимая, что басы затихают, и поднимается обратно на третий, начиная уже широкими шагами рассекать коридор в поисках заветной двери. Ничего.       Прислоняясь спиной к перилам лестницы, Чимин гипнотизирует собственную комнату, как вдруг понимает, что тонкая полоска света сочится не из-под его двери. В своём номере он не включал ни одну лампу.       Он горит… откуда-то ещё.       Соседняя дверь.       Не понимая, то ли ликование чувствовать здесь, то ли раздражение, Пак встаёт на ноги и идёт к безымянному номеру, который неожиданно сверкает своими золотистыми «313» сверху на резной подложке. Хотя бы этим Хосок серьёзно занялся. Постучавшись туда, что Чимин обнаружит? Тусовочный склад из бутылок и пакетов мусора? Конуру хиппи? Явно не что-то адекватное.       Перебрав в уме все стереотипы, делая глубокий вдох и выдох и планируя не набрасываться на нарушителя спокойствия сразу, Чимин уверенно стучит в триста тринадцатый. Скрещивает руки на груди, ждёт минуты две и хочет постучать ещё раз, как вдруг ему открывают.       Приоткрывают. Ровно на то расстояние, чтобы в лицо Пака устремился конец металлической биты.       Ладно. Он успел перелопатить в голове все варианты кроме этого.       Пак хмуро смотрит на хозяина оружия. Опять то ли кореец, то ли корейский калифорниец — что за сходка, да ещё и с угрозами. Переехать с юга родины было правильным решением.       У Чимина нет сил думать, как правильно отреагировать на грубый жест, поэтому он просто переводит взгляд на соседа в чёрной растянутой толстовке, мешковатых штанах и с таким пугающим взглядом, что теперь нарушителем себя чувствует Пак. Из него даже не приходится вытягивать причину присутствия:       — Прошу прощения, но я хотел бы, чтобы вы убавили громкость своей музыки.       — Серьёзно? — бархатистый низкий голос незнакомца сбивает с толку из-за расхождения с внешним видом. Мягкий тембр, ленивое растяжение слогов с чётко поставленной дикцией — и Чимин уже готов доставать диктофон, но возвращается к первоначальной цели.       Глупые идеи, всё из-за металлической биты и грубой нежности чужого лица.       Ну нет. Неуважение он ещё ни разу не прощал, и даже такое лицо не повод начать это делать.       Незнакомец заметно расслабляется и приваливается локтем на стену. Засунув телефон в карман, Чимин смотрит на него в безмолвном недоумении.       — Вполне. — И крепче стискивает руки на груди, прислушиваясь. Из щели видна чужая комната с раскрытым ноутбуком, откуда, по-видимому, и играла музыка, только теперь намного слабее. До Чимина долетает рёв электрогитары, а за спиной теперь тишина: неужели успел убавить? Когда? — Вас из-за шума уже должен был проведать владелец гостиницы.       Хриплый смех прерывает его речь. Незнакомец отщёлкивает свою меру безопасности в виде цепочки на двери, давит сквозь смех «да ну?» и ставит биту на землю, чтобы на неё опереться.       — То есть ты решил заявиться в чужой номер среди ночи из-за играющей в наушниках музыки? — подытоживает парень и откровенно забавляется. Не поддаваясь, Чимин заглядывает за спину соседа и продолжает прислушиваться. Неожиданно тот хмурится, резко распахивает дверь и отходит в сторону. — Ну на, проверяй.       И Чимин делает твёрдый шаг вперёд, врываясь в чужое личное пространство и из-за иной планировки сначала не совсем ориентируясь, куда направиться. Останавливается на пороге спальни, рассматривая лампу холодного света, разгоняющую тьму над рабочим столом, полным каких-то кейсов, чёрных коробок и бумаг. Рядом с ними стоят два ноутбука, а на клавиатуре одного из них — громоздкие наушники, откуда и раздаётся шум.       Хмыкая самому себе и кусая губы, Пак разворачивается и думает спустить с рук эту ситуацию, но штанина задевает содранную коленку, противная боль подливает масла в огонь — и Чимин раскрывает рот:       — Ты ведь успел подключить наушники, не так ли? — Пак зеркалит чужую вальяжную позу, как вдруг видит в глазах парня искреннее непонимание.       Вот индюк. Актёрище. Театральная академия такие таланты теряет. Или, может, с этим лицом этот горе-сосед работает в цирке? Чимин бы не удивился.       Тот вздыхает, с ноги закрывая входную дверь, туже затягивает хвостик на своих тёмных волосах и проходит в комнату мимо зависшего Чимина. Вешает биту на стену, пока Пак вдыхает еле слышимый приятный аромат чужого парфюма.       — Слушай, иди проспись.       — Да я бы с радостью, только не дают. Музыка орала на весь коридор.       — И подняла только тебя?       Чимин задумчиво сводит брови к переносице, пронзая помешанного на безопасности соседа усталым взглядом.       — Технически допустим, что это был не ты. Ты не слышал музыки?       — Технически здесь хорошая звукоизоляция. Как раз для таких случаев.       Такой информацией чаще всего владеют люди, прямо в ней участвующие. Утомлённо вздохнув, Пак зарывается рукой в свои платиновые пряди и чувствует, что секунда на секунду сползёт по косяку двери в спальню, как вдруг сбоку раздаётся мягкое:       — Тебе дать биту? Разберёшься с идиотами и поспишь.       Чимин шокировано вглядывается в бледноватое от холодного освещения лицо с удивительно гармоничным разрезом глаз, а потом видит чужую ухмылку. Точно, этот парень идёт ва-банк, а Паку уже надоело бегать сторожевым псом по коридору ради своего комфорта.       — Я живу рядом, — проговаривает он и пытается уже в последний раз: — Если это был ты, то, пожалуйста, потише. Я уехал из места, где мне сносили крышу, не для того, чтобы она съезжала здесь.       — Да не я это был.       — Ты единственный кроме меня, кто не спит на этом этаже.       — А ниже проверял?       — Проверял, — выдыхает истощённо, понимая, что смысла спорить с этим человеком нет. Парень даже не попробует признать свою вину в жажде спровадить Пака за дверь, но с этим почему-то не спешит.       — Тебе дать воды? Бледный совсем, — звучит размытое сбоку, но Чимин вертит головой из стороны в сторону, от холода застёгивая свою выцветшую олимпийку. Она стара как этот мир, и представать в таком виде перед парнем, будто бы только что слезшим с обложки модного — это что, оригинальная «пума»? — спортивного журнала, не шибко хочется, но приходится.       Сжимая кожу на запястье, чтобы перевести внимание с одного очага беспокойства на другой, Чимин прислоняется к косяку спиной и упирается ладонями в колени. Наблюдает, как незнакомец проходит мимо него на кухню и возвращается со стаканом воды. Пак вновь отрицательно качает головой.       — Слушай, упёртый. Я не буду вызывать тебе скорую, так что пей воду, приходи в себя и дуй в свой номер.       — Всё в порядке, — шипит он скорее на самого себя и выцепляет взглядом крепкую, но одновременно такую точёную фигуру. Забавно: от неё веет только комфортом. Чимин заставляет себя морально оттолкнуться, но получается только наоборот. Зато побеждает физически: делает шаг в сторону выхода. — Когда… сбиваю режим сна, и не такое творится.       — Умирать не в моём номере, пожалуйста.       — А то я специально выбрал твой номер местом своих похорон, — всё-таки присоединяется Пак к чужому юмору. Горизонт разъезжается — он ставит себе галочку выпить таблетки и принимает предложенный стакан воды, опустошая его на три глотка. — Вот ещё раз включишь музыку — точно хоронить придётся. Специально приползу к тебе ещё раз.       Парень вздыхает, взлохмачивая волосы, и заносит стакан обратно на кухню.       — Скажи хоть, что выбивать тебе на надгробии, — бросает тот через стену. Чимин зависает на несколько секунд с глупой ухмылкой: это с ним так пытаются познакомиться? С ним, в растянутой олимпийке и колоритной пижаме с уточками? Пак за творческий подход готов накинуть ему парочку баллов — и тут же снять их за прерванный сон. Смекалкой и красотой этот тип ущерб не покроет.       — Без пяти минут знакомы — и уже целое надгробие, так щедро, — выдаёт вернувшемуся незнакомцу и заглядывает в его такие же тёмные, как и внешний вид, глаза. Чимин в удивлении дёргает бровью: лишь единожды в жизни он видел ту черноту, что не отталкивает. Первую он заставил подчиниться себе, а вторая… второй следует хотя бы научиться убавлять громкость музыки.       Пара родинок на чужой шее приковывает взгляд из-за небольшой разницы в росте. Их взгляды ненароком пересекаются.       Что же. Ладно. Только за слишком красивые глаза.       Чимин, усмехнувшись, выдаёт:       — Пак Чимин. Только припиши внизу что-то оригинальное, а не «покойся с миром» или подобное.       — Что-то типа: «Довели»?       — Слишком скучно, — взмахивает рукой Пак, пока всё ещё незнакомец приваливается к стене плечом. — Я уверен, у тебя хватит фантазии на что-то стоящее.       — Вроде парней, переодетых в форму ФБР, в тени во время процессии, чтобы гости не втыкали?       Чимин не сдерживается и искренне смеётся.       — Отличная идея. Ты ведь устроишь?       Уголок губ напротив дёргается вверх: Пак пошутил, но сосед выглядит так, будто действительно может это организовать. А ещё так, будто приведёт на похороны настоящих сотрудников только потому, что те будут гнаться за ним в попытке поймать.       Чимин задумывается: может, и вертолёт попросить? За моральный ущерб.       Ловя повторный приход головокружения, он направляется к двери, однако останавливается на пороге и поворачивается, чуть не сталкиваясь нос к носу с парнем и врываясь в его уютную ауру.       — А кого мне, получается, звать с того света? — шагает навстречу Пак.       На чужом лице расцветает ухмылка.       — Мин Юнги. Надеюсь, с собой?       — Я попробую выбить у смерти разрешение на посещение. Или же достану тебя с того света, — ухмыляется Чимин в ответ и выходит за дверь, направляясь к своему номеру и нажимая на ручку. Щелчок чужого замка раздаётся только после собственного — и пальцы тянутся к губам, прикрывая глупую ухмылку.       Укрытый темнотой комнаты, он снимает кофту и падает в кровать, с головой забираясь под одеяло и прислушиваясь.       Музыки больше нет.       Чимин хмыкает: он так и знал.       Вот же хитрый врун.