4runner

      Просыпаться с распахнутым окном под крики чаек, кружащими над океаном, шумом ветра в кронах леса позади гостиницы и ощущать себя персонажем одной из пышных картин эпохи Возрождения — настоящая благодать. Единственный минус — неподъёмная голова и сорокоградусное калифорнийское пекло. Чимин стягивает себя с кровати прямо в момент, когда предобеденное солнце входит в раж, и, не теряя ни минуты, несётся исполнять очередную идею.       Панамка не спасает от жары, поэтому Пак бежит в тень под высокие пляжные навесы из белой ткани, чтобы остудить зудящие от горячего песка стопы и вдохнуть полной грудью, окидывая жадным взглядом растянувшийся на сотни метров берег. Несколько силуэтов бродят по кромке воды: кто-то медленно наслаждается свежим бризом океана, а кто-то атакует его, наводя на поверхности настоящий хаос из брызг.       Трепет заполоняет каждую клеточку сердца: хочется. Хочется поторопиться, присоединиться к водным безумствам, нырнуть — и оказаться в ином мире.       Солёная вода обжигает тело своей приятной прохладой — и Пак не удерживается от протяжного напряжённого выдоха. Глядя на свою террасу и мотель, окружённый автомобилями, на фоне которых его пикап кажется антикварной рухлядью, Чимин смеётся. Сквозь плавательные очки присматривается к тому, что его балкон, оказывается, соединён с соседним номером, куда он вчера наведывался. Решив не забивать себе голову перепалками с постояльцами и сетуя на то, что он всё равно скоро отправится в дальнейший путь, Пак плывёт чуть дальше от берега.       Он возвращает своё внимание спокойным волнам. Вода на солнце сверкает лазурью, переливается бирюзой — драгоценные камни, желанные людьми сокровища, однако на дне сундука кроется равная за богатства цена. Она опаляет сильнее раскалённого воздуха, терзает грудную клетку подчинённым страхом, когда Чимин ныряет и спускается ниже.       Открывает глаза. Лучи, пробивающиеся с поверхности. Контроль. Глубина. Контроль. Тьма.       Раз, два, три.       Четыре.       Ну привет, проклятый старый друг.       Пальцы рук немеют от ужасающего великолепия, окружившего его со всех сторон. Плечи пробивает быстро уходящий тремор, ведь его тело снова полностью погружено в воду, где оно не контролирует ничего. Здесь тебе неподвластны ни океан, ни холод, ни дыхание. Лишь зрение и безграничные ощущения. Иногда ты лишаешься и их, бессознательно уходя на дно, дырявя лёгкие, сипя о помощи.       И однако… до страшного красиво. Катастрофически пленяет свободой — тем, что однажды решился пойти один на один с собственной погибелью и раз за разом выходил победителем. Кроме самого первого, где его пришлось выносить чуть ли не ценой чужой жизни.       Медузы лениво проплывают мимо Пака, принимая его за своего, касаются своими пушистыми юбками, плывут к поверхности — к теплу, в то время как Чимин идёт ниже — в холод. Туда, где тишина. Туда, где бескрайние просторы, жуткая неизведанность и ни намёка на человеческий след.       Жизнь остаётся у солнца, у кромки воды. Дрожь в мышцах разгоняет пламя крови по венам — и Чимин ощущает, что дышит. Полной грудью, без капли воздуха.

— ✗ —

      От жары не помогает ни полотенце, ни тень, но на помощь приходит ребятня, обсыпающая Пака песком и заставляющая со смехом гоняться за ними по всему пляжу. На этот раз отплёвываясь уже от горсти ракушек и подбегая к кромке воды, Чимин ярко улыбается, начиная обливать неугомонных детей водой. Комок подавленных эмоций будто бы развязывается, рассыпаясь под ноги, размываясь волнами — и только перед входом в мотель, в наполовину мокрой майке и с вещами наперевес, он ощущает неприятное онемение и покалывание в теле.       Забраться по лестнице кажется непосильной задачей, но Пак отважно переставляет ноги, как вдруг горизонт размывается — и его бросает в стену. Рука съезжает с перил.       Горло футболки с треском натягивается около шеи.       Вдохнув и так и не выдохнув, Чимин еле соображает, что только что произошло, ведь он уже стоит на своих двоих, держится за стену, а перед лицом — мужчина в красной атласной рубашке раза в два больше Хосока. Пак трёт виски, понимая, что без чужой помощи пропахал бы сейчас носом весь пролёт, и восклицает:       — Боже, спасибо.       — Ну, я не Бог, но за комплимент приму, — сверкает осветлённой шевелюрой мужчина и протягивает руку. — В следующий раз будь осторожнее, меня рядом может не оказаться. — Чимин хмурится на подмигивание. Уже третий человек решает отбросить формальности: неужели он действительно кажется младше всех? — Я Ким Тэхён, твой сосед из 212-го.       — Пак Чимин, 312-ый. — Он отвечает на рукопожатие и рассматривает лёгкий макияж вокруг невыносимо шикарных глаз, обрамлённых густыми ресницами. Судя по виду соседа, здесь неподалёку находится не только аквапарк, но и клуб с приватными пати.       — Не хотел бы прокатиться? — с энтузиазмом тянет назвавшийся Тэхёном и поднимает ключи от машины на уровень лица. Звякает ими и приваливается спиной на перила, оголяя линию резных ключиц.       — Пожалуй, откажусь, спасибо, — Чимин отрицательно мотает головой. Все постояльцы словно сговорились, сверкая своими шмотками возле обгоревшего, уставшего и чуть не распластавшегося на лестнице Пака. Он ощущает себя помотанной резиной своего пикапа, но не даёт первому впечатлению сломать свой образ. — Желаю приятного вечера.       Шебутной парень кивает, поправляет лоснящиеся волосы и уносится вниз, оставляя Чимина в тишине и собственных мыслях. Ради интереса Пак мог бы согласиться, но физически не ступит и шагу за порог мотеля: он только что буквально оступился на ступеньке в один фут из-за того, что отвыкшие от спортзала мышцы решили его предать.       С тихими вздохами Пак поднимается на свой этаж, ворча на людей, что не оставили ему места на первом, и вставляет ключи в замочную скважину. Заходя в свой номер и замыкая его, Чимин прислоняется к холодному тёмному дереву стены лбом и сбито дышит. Тыльной стороной ладони проверяет температуру и, съев пару таблеток парацетамола с кукурузным батончиком, вновь заваливается на аккуратно заправленную горничной кровать.       Вот он здесь, на мягкой перине, наблюдает за тонкими кружевами облаков пастельно-розового неба, за оранжевыми и жёлтыми всплесками красок. Видит в далёких, ещё тусклых звёздах тёмную ночь, медленно заползающую на небосвод иссиня-чёрными чернилами, как заползает в грудную клетку непонятная горечь.       Что-то заставляет его думать о том, чего его сознание ещё никогда не касалось.       Нечто вытягивает из груди крепкий узел, твёрдый стрежень, хочет, чтобы Пак раскрошился на мелкие кусочки гравия, закутавшись в плед и запоминая эти чудесные картины. Их тёплые краски говорят о грусти, о том, что после лета следует меланхоличная осень, за осенью — тоскливая зима, и даже их волшебство теперь кажется наигранным и надуманным, высосанным из ничего. Как бы Чимин ни радовался свободе, веющей со стороны океана, сколько бы ни прыгал в кучи упавших листьев, как бы ни старался украсить высокую ёлку, заранее заготавливая коллегам по офису новогодние подарки, в конце концов всё вернётся на круги своя. Пак вернётся в офис, в громогласный Лос-Анджелес под купол люминесцентных огней, видных с борта самолёта, и продолжит свою вертлявую рутину.       Продолжит свою «жизнь».       Он мотает головой, разбрасывая по подушке высохшие пряди.       Но пока что он здесь: с полными карманами свободы, с дыханием жизни, оплетающей красотой и очарованием природы со всех сторон, но с валунами в душе, которые так просто не выставишь за порог. Да, счастье мимолётно: вскоре оно-таки закончится, как заканчивается всё, как заканчивается жизнь, и Чимин так и не узнает, почему так рвался в многолюдный город, почему не нашел себе там места и почему непривычно засматривается на створки окна, раньше не имея времени даже присесть.       Но он радуется; он правда радуется каждому мгновению, борется с разверзающейся в грудной клетке пустотой и не понимает, откуда она взялась.       И слова размываются в темноте под плотно сомкнутыми веками. Грани реальности растираются приятными сновидениями, а Чимин подбирает под себя плед и утыкается лбом в ладонь, пуская мысли врассыпную.       Через несколько часов уже ночь убаюкивает шум далёких волн, топит в себе стрекотание сверчков и странный тихий треск со стороны лоджии. Жалюзи на раскрытой дверце балкона колышутся в такт дуновениям ветра. Он усиливается с каждой секундой, и вот уже жалюзи бьются о поверхность окна, треск нарастает — и вдруг оглушительный грохот заставляет Чимина подскочить с кровати.       Вытянутый из крепкого сна, он дезориентировано распахивает заспанные глаза. Вытирает тыльной стороной ладони губы, сидит в прострации ещё несколько секунд, исследуя комнату глазами и, не заметив ничего необычного, кроме ужасной тошноты, заваливается обратно. Натягивает одеяло на голову, молясь, чтобы это не было предупреждением о возвращении соседа-ди-джея, и окунается в сон.       Ровно до того момента, пока со стороны лоджии не доносится звонкий удар пластика. Затем ещё раз — уже совсем тихо. Нарастает, равномерно вгрызается в сознание — и Пак откидывает одеяло, приподнимаясь на локтях. Прислушивается.       Лишь шум прибоя и стрёкот сверчков из ближайшей зелени.       Горизонт разъезжается.       Часто моргая и переворачиваясь на спину, Чимин щурится в сторону полуоткрытой двери на террасу и пытается заставить себя думать. Жалюзи неподвижны. В темноте кухни виднеется лишь мигающий красным светодиод от микроволновой печи. Из окон падает тусклый лунный свет.       Щелчок.       Пак садится на кровати, растерянно оглядываясь по сторонам. Он подставляет ухо в сторону звука.       Щелчок.       Нарочито приглушённый, как будто кто-то специально старается быть незамеченным.       Руки отбрасывают от себя тёплое одеяло. Холод цепкими лапами хватает за ноги, стоит сделать несколько шагов навстречу балконной двери. Чимин крадётся со стороны стены, приваливаясь к ней ладонями. Что-то колкое становится поперёк горла.       И вдруг наступает абсолютная тишина. Гул ветра над океаном отдаляется, сверчки в мгновение стихают — только стук собственного сердца разбивается эхом о рёбра. Хмурясь, Чимин хлопает глазами и щипает себя за запястье, не понимая, спит ли он или все звуки погрузились в вакуум по-настоящему.       Он аккуратно выглядывает из-за угла, сквозь окно, чтобы в следующую секунду увидеть перевёрнутые вверх дном шезлонги на просторной лоджии.       Дрожь проходится из крепко сжатых кулаков до самых предплечий. Пак, задержав дыхание, крадучись подходит к балконной двери.       Здесь кто-то был. На третьем этаже гостиницы. Неужели Хосок среди ночи? Мин Юнги?       Чимин резко вглядывается вдаль, но не видит ничего, кроме пары одиноко горящих напольных светильников. Что-то останавливает его открывать дверь полностью и проверять, но волнение разверзает в груди настоящую катастрофу, заставляя Чимина сглотнуть. Он пробует собрать жалюзи у самого верха — те не издают и шороха.       Осмотревшись, Пак ещё раз щипает себя за запястье — реальность. Всё в номере неизменно, кроме хаоса на лоджии. Тогда он трогает себя за разгорячённый лоб. Вздохнув и вцепившись в свою догадку, Чимин беззвучно поворачивает балконную ручку.       Тёплый воздух ударяет в лицо, как в горло — тошнота. Чимин подпирает голову ладонью и как можно тише высовывается на улицу. Он чувствует повисшую в воздухе тяжесть, разглядывает шезлонги ещё раз и бегло соображает, пока глаза не натыкаются на две тёмных фигуры, согнувшихся у чужой двери.       Щелчок.       Страх сковывает кости. В ушах что-то с болью лопается, но Чимин не разрешает себе даже дёрнуться. Нельзя, чтобы его заметили.       Первое, что он силится сделать, — это закрыть глаза и мысленно досчитать до трёх.       А потом, в полной тишине, открыть их — и с криком отшатнуться от тёмного лица перед глазами.       Зияющие дыры смотрят на него в близости двух сантиметров. Кислый запах забивает лёгкие трухой. Громадная рука замахивается на него, Чимин спотыкается о порог, хватаясь за первую попавшуюся вещь, и срывает занавески. Сдавленный крик гремит с губ вместе с матом; Чимин хватается за ручку двери и пихает её на место, как вдруг понимает, что не может.       Между ставнями встряли чужие пальцы. Они извиваются чёрными вязкими червями, прорываясь внутрь комнаты.       Чимин не фокусируется ни на чём, кроме подкашивающихся ног. С силой давит на дверь, бьёт кулаком по пальцам, ощущая на своей коже склизкую субстанцию, и наконец-таки захлопывает дверь.       Отходит на шаг, ожидая увидеть безымянную фигуру, но испуганным взглядом вперивается только в своё отражение.       Лёгкие гудят. Онемевшие руки зависают в воздухе.       Они пытались пробраться в соседний номер.       Чимин слышал явный щелчок.       О.       Нет.       Пак не знает, за сколько мгновений оказывается у чужой двери и начинает колотить её кулаками. Всё, что он слышит, это хрипы, вырывающиеся изо рта, и, кажется, остановившееся сердце.       Нервы натягиваются до предела, потому что Юнги не открывает.       Мысли бросаются врассыпную к самым ужасающим исходам. Он потерял слишком много времени. Чимин уже готовится то ли бросаться к телефону и звонить во всевозможные службы, то ли самому выламывать чёртову дверь, но её замок наконец-таки лязгает. Юнги, в растянутой футболке и с полным бардаком на голове, смотрит на него почти что убийственно, но потом разбирает физиономию чистого ужаса и чуть ли не с хрустом рвёт дверную цепочку.       — У тебя кто-то на балконе, — сипит Чимин пропавшим голосом и не может даже откашляться, наваливаясь на дверь.       Мгновенно сообразив, что к чему, Мин резко разворачивается и подскакивает к закрытой двери в кухню, запирая её на щеколду. Уносится в комнату, пока Чимин колотящимися руками держится за полку шкафа и не понимает, что за разводы остаются на ней.       Он делает шаг вперёд, выставляя свои ладони на свет.       Колени сдаются. Чимин упирается плечом в стену.       Кровь.       Чёрт возьми.       — Это не моя, — неразборчиво шепчет он самому себе и поднимает голову.       Перед лицом сверкает металл пистолета.       Юнги, вознеся ствол к груди, им же машет Паку поскорее спрятаться и готовится вот-вот убрать щеколду.       Чимин не знает, может ли эта ночь стать ещё хуже, ведь, конечно, после попытки взлома всегда идёт перестрелка, что же ещё. Всё, что он сейчас может, это подавить тошноту, отодрать себя от шкафа и рвануть в чужую комнату на поиски хотя бы какого-нибудь средства связи.       Ноги не держат — он сносит светильник с прикроватной тумбочки. Взгляд еле ловит фокус на одноместной кровати.       Телефона нигде нет. Только дурацкие ноутбуки и провода, провода, провода. Этот парень что, решил здесь соорудить квантовый телепорт?       Судя по арсеналу его оружия, да, что-то подобное он тут и устраивает.       Чимин ждёт выстрелов, ждёт, пока разводы крови сами смоются с собственных рук, и идея эта — абсолютно провальная. Легче поддаться пламени истерики и убежать за телефоном в свой номер.       Но на пороге в спальню появляется Юнги, без выстрелов и всё с таким же кошмаром на голове. Чимин бы посмеялся, но не сегодня. Не тогда, когда Мин как ни в чём не бывало стягивает резинку с запястья и начинает завязывать себе хвостик, всё ещё держа пистолет в ладони.       — Там никого нет, — заявляет он, не отвлекаясь от своего дела.       Приоритеты, думает Чимин.       Он сам сейчас или заорёт, или отключится, думает Чимин, но вместо этого срывается в сторону кухни для собственной проверки, как его вдруг перехватывают поперёк живота. Пак тут же вскидывает голову: он не знает, каким лихим и животным взглядом обдаёт своего соседа, но тот сразу же выпускает его, примирительно поднимая руки.       На кухне действительно нет ничего, кроме стола, пары стульев, тумб и плотно закрытой на лоджию двери.       Хочется вздохнуть, но за спиной до сих пор взвинченный сосед, а в его руке — огнестрел, и Пак разворачивается, обнаруживая на себе леденящий взгляд, которому хочется ответить таким же гостеприимством.       В следующее мгновение его рывком тянут в тесную ванную.       Чимин готовится к вспышке боли, но — стоит поблагодарить Юнги за долю доброжелательности — хватка мягкая. Не то, что хлопок от закрытой ногой входной двери, однако и это не мешает Паку распахнуть свой рот и вспыльчивость:       — Что ты делаешь! — шипит, наблюдая, как парень включает кран, засовывая чужую руку под воду. — Подожди! Это же улики!       Юнги шикает на него, отчего Чимин с тревожным шоком рассматривает чужое лицо и этот латанный-перелатанный хвостик, что добавляет ситуации хоть какой-то комичности. Однако затем он переводит взгляд на своё предплечье и замирает.       Больше не до стендапа.       Это ожог.       Ожог в форме чужих пальцев.       Замолкнув, Пак ёжится и врезается поясницей в стиральную машину. Его ведёт в сторону, однако он ощущает крепкие руки на талии и почти мешком валится в них. От тошноты начинает воротить.       Чимин выпутывается из слабой хватки и зажимает рот мокрой ладонью, постоянно сглатывая и уговаривая себя держаться. Восприятие мира сужается до мерзостно-зелёной плитки и вида трубы под раковиной, к которой его тут же подтягивают выше. Хочется вырваться, лишь бы не видеть треклятое зеркало, лишь бы не глядеть на этот отвратительный оттенок окоченевшей кожи, который должен был быть лишь в собственной голове.       Упираясь руками в ободок, Пак сбито дышит. Долго и глубоко, пока головокружение не уходит.       — Люди, — цедит он и откашливается, опасаясь, что его всё-таки вырвет. Он ведь видел людей, так? Покоцанное температурой сознание могло напридумывать сказок с провалами глаз. Он прищемил чужие пальцы — отсюда кровь. Однако дрожь не прекращает бить его тело. Рябь перед глазами мешает соображать. — Двое. В тёмных костюмах. Щёлкали чем-то у твоей двери на террасу. Я открыл, чтобы посмотреть… — Поворачивается, рассматривая фигуру рядом на предмет огнестрельного оружия. — Но меня заметили. Ты вызвал полицию?       Сгорбившись, Пак находит чужие глаза, чтобы припечатать в них последнюю фразу. Всматривается в этот зыбкий водоворот, скрывающий в себе нечто пугающее, но почему-то одновременно такое успокаивающее. Что-то не сходится.       В ответ Чимин не слышит ничего и вместо этого решает таранить другое место на лице напротив, останавливаясь на губах и замечая, что они не двигаются. Тогда он очерчивает взглядом ворот чёрной футболки и продолжает:       — Я сделаю вид, что не видел твоего пистолета и просто уйду, — выдаёт самый оптимальный вариант. Пора заканчивать эту кошмарную ночь, с него хватит. Завтра утром он встанет, устроит взбучку на ресепшене, отыграется на нервах полиции и уедет в другой мотель высыпаться. Да. Ему даже не нужно пистолетное согласие.       Чимин предпринимает попытку приподняться на онемевшие конечности, но терпит неудачу. Стискивает челюсти и впивается в косяк ладонью.       — Мне помочь? — слышится со стороны, куда Пак вытягивает руку и категорически мотает головой. Разберусь и сам, хочется сказать, но не получается, ведь тошнота продолжает грозиться выйти наружу.       Голова трещит от анархии в мыслях, цепляющихся за то, что он только что почти стал прямым участником то ли кражи, то ли убийства и что одно ночное событие может вывести из строя весь отпуск — его единственный отпуск — и раздражение на весь мир поднимается изнутри настоящим цунами. Горизонт, которому вот прямо сейчас обязательно размазываться и плавать, доводит до белого каления. Отбитый локоть с коленом в хаосе попыток найти телефон тревожат очередной болью — и Чимину кажется, что он рассыплется прямо сейчас. Грудой песка разлетится по доскам, забьётся в щели — и останется проживать там всю свою заунывную, блеклую и бессмысленную жизнь с такими же бессмысленными решениями.       Колени подкашиваются, но ему не дают упасть: Юнги вновь подхватывает его поперёк живота и мягко вопрошает «Воды?», пока Чимин рассекает его злобным взглядом и хочет сорваться. Выхватить засунутый за пояс спальных штанов пистолет и огреть соседа прикладом, как в голливудских фильмах, чтобы не отсвечивал своей напускной заботой. Облить предложенной водой и хлопнуть дверью, но Пак понимает, что сам ввязался в это. И то по случайности. Сам высунулся на балкон, сам сюда пришёл и сам подливает масла в костёр своей истерики. Начать хотя бы с того, что те полуночники сами заявились вскрывать чужую дверь. Да, винить их — самый хороший вариант.       Чимин немного успокаивается, так и не вылезая из рук Юнги, просто обдумывая ситуацию и тихо прижимаясь к его боку. Последние силы уходят на то, чтобы принять решение опереться на соседа и не распластаться по полу, а потом Пак случайно поддаётся уютному теплу и крепости чужих рук — и все усилия гремят провалом.       Он серьёзно погружается в чувство безопасности рядом с незнакомцем, у которого есть огнестрельное? А также бьюще-дробящее и точно колюще-режущее. По крайней мере, ещё не использованное.       Его осторожно опускают в кресло рядом с рабочим столом. Расплывающимся взглядом тараня кожу на запястье, Чимин гипнотизирует следы и не замечает, как ему уже протягивают стакан воды.       Пак поднимает свой взгляд и щурится.       Юнги улавливает подозрительное отношение, жмёт плечами и плюхается на рабочее кресло, как будто полуночное вторжение в его личное пространство происходит с ним каждый божий день.       Оглядывая убранство комнаты, скорее, ради вида, потому то мозг не может запомнить буквально ничего, Пак слышит, как стакан приземляется на столешницу. Чимин касается подушечкой пальцев боевого ранения и шикает от резкой боли, но останавливается, потому что реагирует и Юнги: взволнованно всматривается в соседа и поднимается со своего места.       Его взгляд изменился: поверил-таки.       Чимин следит за очередным походом на кухню. Спустя пару минут глухих копошений Мин возвращается с пакетом бинтов, маленькой тканевой подкладкой и ножницами. И вопросом:       — Что у них было? — На который отвечать нет никакого желания.       Крепкая фигура вновь садится на стул, а потом, вместо того чтобы подъехать самому, неожиданно двигает целое кресло с Паком к себе, заставляя его дёрнуться. Чимин тут же ставит в голове галочку на против пункта «не перечить», но ничего не обещает. Шансов на успешную коммуникацию и так маловато.       — Я согласен на равноценный обмен вопросами. Я отвечаю на твой — ты отвечаешь на мой. — Шуршание целлофана скребёт по черепушке. — Правду, — добавляет Пак.       Юнги тянет руку к запястью Чимина, безмолвно спрашивая разрешения и, дождавшись кивка, начинает перевязывать запястье.       — Ну начинай, — усмехается Мин. Пак выпаливает первое наболевшее:       — Ты специально помогаешь мне, чтобы я не сообщил о произошедшем в полицию? — Он наклоняет голову вбок, когда Мин обрезает бинт и завязывает небольшой узел, а затем выравнивается: его плечи напряжённо откидываются на спинку кресла, чёрная ткань футболки обтягивает крепкую фигуру.       — Чтобы втереться к тебе в доверие, отвлечь, а потом не выпустить отсюда, — с самым серьёзным видом отвечает Юнги, и Чимин еле успевает услышать в его речи сарказм, прежде чем вновь поддаться страху. — Что ты там надумал? Я, конечно, занимаюсь кое-чем нехорошим, поэтому меня иногда пытаются достать, — опять произносит он своим излюбленным тоном «как ни в чём не бывало» и разворачивается к ноутбуку, клацая по паре клавиш. Экран из светлого загорается лёгким голубым. — Но каждый совершеннолетний гражданин Америки имеет право на оружие.       Всё же не до конца доверяя чужим словам, Пак вздыхает и больше не может держать спину ровно, откидываясь назад.       Этот парень не выглядит серийным убийцей или последователем тайного культа по краже людей, больше двадцатилетним фанатом проводов и техники, отказавшимся выходить из своей берлоги к парикмахеру, — и это как минимум неплохо хотя бы для психического состояния из-за вида перед глазами. Погружённый в себя, Мин кажется абсолютно незаинтересованным в происходящем вокруг, но ужасающе притягивающая глубина глаз выдаёт хозяина с потрохами, хотя он даже и не пытается скрываться.       — А вообще… спасибо за то, что пришёл предупредить, — добавляет Юнги.       — Я от этого предупреждения чуть не поседел, — делится Чимин тем, что уже не может держать внутри. Хочется выпустить пламя из своего дома, чтобы оно задело оставшуюся хибару — одну конкретную — и не оставляло Пака тлеть в одиночестве.       Но Юнги не задевается. Юнги поворачивается к Чимину и бросает многозначительный издевающийся взгляд на его шевелюру. А потом открывает рот для очередного гениального:       — Шутки про надгробие почти перестали быть шутками.       Чимин не удерживается от обиженного шиканья и, хмурясь от простреливающей боли в виске, кладёт голову на подлокотник. В чужой комнате намного прохладнее и без работающего кондиционера, что не может не успокаивать.       — Так что у них было? — повторяет Юнги и кивает на чужую руку.       Страх, выбирающийся из воспоминаний, липнет к каждому нерву. Пака передёргивает.       — Я их почти не увидел. Только то, как один замахнулся… Пытался поймать меня… — вспоминает он момент вспышки боли, не замеченной ранее. — Я успел закрыть дверь, но, пока приходил в себя, они ушли… и я подумал, что они всё-таки вломились к тебе.       — Именно поэтому ты решил не отправиться за помощью, а ворваться на предполагаемое место покушения, — вполоборота пожимает плечами Юнги, не отрываясь от экрана. Чимин отмахивается от него рукой, как вдруг Мин смотрит на парня и вполне серьёзно добавляет: — Хороший ход. Спасибо.       Чимин вновь ныряет на глубину чужих глаз, а по телу проходятся мурашки, словно он только что ушёл под слой океанической воды. Тот же холод, парадоксально обдающий теплом, то же ощущение безопасности, ведь Чимин знает, что океан его не тронет, если он сам не оступится. Пак пытается распознать в прозвучавших словах сарказм, но находит лишь непривычную мягкость, к которой хочется подступиться ближе. Нырнуть в неё, разобраться, что же скрыто под оболочкой, и добраться до неизвестного дна: песчаного, каменистого, илистого?       Для любителя проводов и ноутбуков у Юнги слишком мудрый взгляд, слишком запрятанная рассудительность. Слишком мягкие черты лица и крепость, склоняющие к доверию, плавность движений, явная расчётливость, уверенность.       Слишком легко для простого оправдания. Слишком… интересно.       Он вертит головой, чтобы найти виновника сегодняшнего съезда крыши, и спихивает решение на мягкое кресло: только из-за него он не уходит и судорожно не набирает 911. Да, точно — кресло слишком удобное.       — Растянутые у тебя понятия о хорошем ходе, — бурчит Пак.       — Индивидуальные, — поправляет Юнги.       Чимин складывает руки на груди, теперь осознанно рассматривая кипы бумаг около себя, и тянется к предложенной воде, чтобы смочить горло. И нет, не чтобы спрятать взрывающееся любопытство в стакане.       — То, что ты каждый раз делаешь три глотка, всё-таки не спасает тебя от неприятностей.       Чимин с громким хлопком приземляет стакан на стол и, найдя, чем можно замахнуться на этого соседа, мало того, что достававшего музыкой и подвергающего опасности всех постояльцев своими опасными занятиями, так теперь и просто раздражающего подколками, бросает тому в грудь маленькую круглую игрушку-антистресс с кошачьей мордочкой. Юнги в ответ смешно расширяет глаза, берёт упавшую на его подогнутую ногу игрушку и зашвыривает её в Пака. Последний уворачивается и расплывается в победной ухмылке.       — Теперь иди и доставай, — ворчит Мин, начиная стучать пальцами по клавиатуре и не выражая никакого дискомфорта тому, что Чимин сейчас будет в потёмках рыться в его вещах и дай бог ничего не снесёт.       Поднявшись с кресла, Пак уходит на поиски потерявшегося снаряда и после долгих копаний, прерывающихся собственным бурчанием и стуком по клавишам, наконец-таки выуживает его из-под тумбочки, отряхивает и садит кота прямо на чужую макушку. Валится в кресло обратно, уже как в родное, и рассматривает воцарившуюся картину.       Ну вылитые: друг друга стоят со своими сосредоточенными физиономиями.       Юнги не двигается, глядя в заходящийся цифрами экран.       — Так ты собираешься задавать вопрос? Или уже всё, гейм овер, теперь никаких ограничений?       Как гроза среди ясного неба: Чимин успел позабыть о договорённости и сейчас делает максимально задумчивый вид, чтобы не выдать удивления. Его актёрское мастерство не раз спасало жизнь на переговорах с остальным рядом исполнительных директоров, когда Пак строил лицо «у нас всё под контролем» и в срочном порядке совал бумажки Намджуну, чтобы тот нашёл информацию и выдал спасительные данные. Здесь оно то ли не работает, то ли сосед опять перевернул вверх дном приоритеты, но Мин не шелохнётся на:       — Зачем ты смыл улики?       — Не думаю, что ты достаточно усидчивый для того, чтобы не идти в полицию, так зачем всё усложнять и впутываться в это дело ещё одному человеку?       — Дело? — переспрашивает.       — Теперь мой вопрос, — игнорирует Мин и убирает бледные пальцы от клавиатуры. Чимин, неожиданно засматриваясь на изящность ладоней и выпирающие вены, даже забывает возмутиться. — Когда нагрянули эти придурки, ты спал?       — Да.       — Что конкретно тебя разбудило?       — Теперь мой вопрос, — не упуская возможности, передразнивает и, закатив глаза, усаживается в кресле поудобнее. — Если я пойду в полицию, у меня будут проблемы?       Юнги вздыхает с видом «ну вот, я так и знал», поправляет свой хвостик на голове и произносит:       — Если ты заявишь о попытке проникновения, не упоминая обо мне, то я так даже выиграю.       — Мне сказать, что ломились ко мне?       — Типа того, — задумчиво кивает. — А ты что, уже в подельники ко мне заделался? Я работаю в одиночку.       — Нет, я вытягиваю из тебя факты, чтобы потом сдать копам с потрохами, — саркастически бросает на чужой манер. — К примеру, вот, факт номер один: ты работаешь в одиночку…       — Ты забыл про пистолет. Вдруг он несертифицированный?       — Да, точно. Факт номер два: у тебя есть огнестрельное оружие. Это кольт? — искренне интересуется и аж привстаёт.       — И бита, — напоминает Мин. — А что, хочешь посмотреть?       Чимин поднимает горящие глаза, сбивая парня с толку.       Нет, ну а что? У него отпуск и ещё ни разу не выпадавшая возможность подержать в руках настоящий пистолет.       — И бита, — чеканит в ответ, надеясь, что его примут за положительный.       Сканируя Чимина пару секунд, Юнги вдруг улыбается — так обворожительно, что сводит челюсти, и так чарующе, что головная боль тает под этими чарами — и наклоняется вбок, открывая ящик стола. Что-то пикает — а потом появляется зажатый в его пальцах огнестрел. Он заявляет:       — Смотри отсюда, в руки не дам. — А Пак и не сопротивляется, целясь глазами чуть выше. На чужом лице одновременно — грусть и озорство, плотно сжатые в одну полоску розоватые губы и родинка на линии челюсти. Очаровательное сочетание мягкости и грубости. — Единственное только: я не понимаю, откуда у тебя ожог на руке. Может, какие-то нечаянно утерянные подробности?       Чимин кусает щеку с такой силой, что во рту появляется металлический привкус.       Придётся.       Придётся сделать это — придётся вспомнить. Насильно заставить себя вернуться в остатки захлебнувшейся жизни, взять в расчёт временами срывающийся в крайности мозг — и под анализирующим взором стоит это делать как можно аккуратнее.       Пак накрывает бинт ладонью и шепчет:       — Нечаянный тут только ты, смывший улики, и твой допрос, — выдыхает тяжело. — Не знаю. Может, у них что-то было?       — Типа кислоты? Не, это какой-то слишком гениальный план, не в их духе, — хочет разрядить обстановку, замечая, как сильно напрягся парень. — Да и после кислоты от кожи у тебя осталось бы только название.       Чимин молчит, перекатывая на языке пару предположений, но в конечном итоге выдаёт:       — Я погляжу, ты уже не впервые с ними встречаешься.       — Да как родные, — усмехается Юнги так, что хочется усмехнуться тоже.       — Это не кислота. Я не знаю.       Мин коротко кивает, закусывая губу. Чимин зависает до того момента, пока тот не произносит совершенно серьёзным тоном:       — Это странно. Ты ведь точно уверен, что видел кого-то?       Пак требовательно тянет свою забинтованную конечность вверх.       — Это шутка для тебя?       А потом в голове щёлкает. Чимин смотрит на свою перебинтованную руку, как вдруг его осторожно хватают за второе запястье.       — У тебя ожог и на второй руке. И хорошо видно, что он получен не сегодня.       Там сходит еле видимая краснота. Психосоматика.       — Честно, я не помню, откуда это. Это как синяки, возникающие неизвестно почему, у меня часто такое бывает, — говорит Чимин, хотя в голове уже всплыло множество вариантов оправданий от самых невинных до самых захватывающих, от горячего капота машины и до яда медузы. Что-то подсказывает ему, что Юнги не поверит. Пак опять кусает щеку, думая, что его доверие терять как-то не хочется. — Уже не веришь мне? Насчёт выбора твоей квартиры местом похорон я шутил, вообще-то.       — Ты что, я бы тогда не обещал раскошелиться на надгробие.       Мин снова выглядит расслабленным и ни во что не вовлечённым. Уголок его губ тянется вверх, в то время как Пак массирует виски двумя ладонями и делает глубокий вдох и выдох.       — Ещё немного — и под конец моего отпуска реально придётся его возводить.       — Я позабочусь об этом, — хмыкает Мин, зажимая клавишу выключения у жужжащего ноутбука. — Ну, что сказать, отпуск без приключений — не отпуск.       — Да, спасибо, — трёт переносицу Пак.       — Сопоставляя твой явно недовольный вид и слова о том, что не хочешь сбегать из одного сумасшедшего дома в другой, мне прямо интересно, кем ты работаешь.       Чимин усмехается: всё этот засранец умудрился запомнить.       — Мне вот тоже.       Намёк остаётся вне внимания.       — Терапевт какой? В государственной клинике, да. Или стой, подожди, сотрудник колл-центра?       — У тебя, похоже, всё, что связано с людьми, по умолчанию сумасшедшее.       Юнги хмыкает, растягивая губы: даже не в улыбке, а с видом «ничего не поделаешь, правила устанавливаю не я» — и Чимин чуть не прыскает со смеху.       — Избавь меня от мысленного возвращения к работе, — качает головой. — Главный коммерческий директор, вальнувший в Калифорнию прямо перед собранием по поводу стратегических поставок нашим субсидиарным предприятиям.       — Первая фраза звучит не так интересно. Вот после неё уже веселее, а потом опять не то, — подытоживает Юнги, но больше, конечно, ворчит просто ради дела, и захлопывает крышку ноутбука.       — Ты это предприятие изнутри не видел. Кадров столько, что историй за день на целую серию книг хватит. А если ещё заместители отделов лажают — а бывает, что лажают они синхронно, — то все сорок этажей пускаются в пляски Армагеддона. А если об этом узнаёт наш гендир — а человек он бойкий, цепкий — и хватается за голову…       — Теперь это еще более отталкивающе, чем звучало изначально.       Пока Юнги решает, какое выражение лица ему выдать на этот раз, Чимин вспоминает ощущения от бесконечных кип бумаг, широких мониторов и гула факсов в огромном офисе открытого типа, где он сидел в уголочке около панорамного окна и не переставал вздыхать. И понимает, что пока возвращаться нет никакого желания. Он надеется, что такими темпами не доедет до Аляски.       Соседушка, конечно, тот ещё хитрец выбивать информацию, но Пак, в общем-то, и не против, потому что договорённость о вопросах продолжает работать — и в обе стороны.       Мин с выбором гримасы справляется ровно тогда, когда Чимин припечатывает:       — А ты? — И сам же в шутку отвечает: — Индивидуальный предприниматель?       Юнги стреляет в него глазами, упираясь локтем в край стола.       — Ага. Индивидуальный предприниматель-фрилансер.       Чимин не сдерживается и смеётся, кивая головой.       — Тебе пистолет по профессии выдали?       — Да, необходимое оборудование. Это как у вас, директоров, зажим для галстука.       — Терпеть их не могу.       — Какой-то из тебя неправильный директор.       — А из тебя — индивидуальный предприниматель-фрилансер.       — Вот и разобрались, — подытоживает Юнги и, ярко ухмыляясь, проводит большим пальцем по своей нижней губе. Блестит тёмными глазами. Мгновенно потеряв фокус, Чимин на автомате смотрит на своё левое запястье, где должны были быть наручные часы, но запоздало вспоминает, что они остались дома на полке гардероба.       Что же, хуже его ночного костюма для походов в чужие номера на грани смерти от страха может быть только это.       Не найдя ничего лучше, он упирается затылком в спинку кресла и избегает зрительного контакта ровно до лукавого:       — Уже и не хочешь уходить? Быстро ты. — Пак следит за чужой рукой, лениво указывающей в сторону кровати. — Ну тогда прошу. Какой там следующий этап после выяснения профессий друг друга?       Чимин вскакивает на ноги, чуть не теряя горизонт. Фыркает, уверенно шагая вперёд, и уже около двери бросает, будто разворачивается совсем не для этого:       — До следующего этапа тебе ещё нужно хотя бы доползти.       — Какое эксклюзивное пожелание спокойной ночи.       — Как жаль, но от своей цели ты только отдаляешься.       Юнги ухмыляется — мягко, очаровательно, — и Чимин поддаётся этому, вдруг сознавая, что никогда не видел настолько глубоких пронизывающих эмоций. Этот парень кажется раскрытой книгой для каждого встречного, но Пак видит отпечатки невидимых чернил между строчками и пытается успокоить поднимающийся интерес.       А ещё теперь Чимин шёл ва-банк для того, чтобы Мин начал бросаться в отрицания, приговаривая что-то вроде «не могу понять, когда настал момент, где ты превратился в мою цель», и уже соображает колкость, но Юнги просто смотрит. Оставляет последнее слово за собой, даже не раскрывая рта. Чимин отвечает на этот пронзительный взор собственным и, улыбнувшись одним уголком губ, тянет входную дверь на себя.       В холодном коридоре вновь где-то шумно завывает ветер. Хлопок двери остаётся за спиной, вручая граммофон иррациональному волнению, заводящему сердце то ли жаждой победы, то ли ликованием от проигрыша. Чимину не нравится то, что его начинают устраивать оба варианта, ведь он всегда добивается только первого.