Кинкабрь (сборник)

Этот клуб всегда предлагает только три опции: «Белое», «Черное» и «Все, что угодно». Минхо чаще выбирает привычное и уходит в Белую комнату, получает свою очень приятную разрядку и до следующего прихода даже не вспоминает об этом месте. Он работает как обычно, живет как обычно, не привлекая внимания — никто не знает, что раз в несколько недель он приходит в клуб, чтобы переспать с неизвестным ему человеком. Ничего экстремального — он за этим и ходит в Белую комнату, — просто быстрый секс. Никто не видит его лица, он не знает человека, который оказывается перед ним. Минхо любит, когда все просто и привычно, но иногда стресс загоняет его до желания пойти в Черную. В один из таких дней он, нервно пожевывая губу, читает список всех извращений, которые разрешаются в этой комнате, и понимает, что это не то. Он не хочет ничего знать, не хочет ничего контролировать, ему плохо, он устал, и если, чтобы его отпустило хотя бы ненадолго, ему нужно рискнуть — он это сделает. Подписывая соглашение, где он допускает, что с ним может произойти все, что угодно, что он может остановить только стоп-словом, указанном в договоре, Минхо даже не чувствует волнения. С первого дня, когда он приходит в третью комнату, он больше никогда не ходит во все остальные. Сначала он удивляется, что в темной комнате со слабым красноватым освещением с потолка — трое. Потом он не хочет никого другого, кроме них троих, всегда вместе. Он не видит их лиц, как они не видят его. Он не знает их, но они, кажется, знают друг друга, потому что в первый раз с такой удивительной синхронностью доводят его до третьего оргазма, что Минхо из комнаты почти выползает. Они всегда до безумия внимательные, будто нет ничего, кроме него, нет ничего важнее, даже когда связывают его и пользуются по очереди, или когда он командует, как послушными щенками, возвышаясь над ними, стоящими на коленях, и спуская им на лица. Он не знает их, но вынужденная анонимность приводит его к трепетному коллекционированию даже самых крошечных фактов о них. Черный, в маске, похожей на волчью, имеет способности потрясающе нежно целоваться и очень умело душить красивой жилистой рукой с безумным рисунком проступающих вен. Черный кончает самым последним, пока не убедится, что все насытились, но его трогательная чуткость никак не вяжется с тем, с какой безжалостностью он может втрахивать Минхо в кровать, зажав запястья над головой. Розовый — самый чувствительный из них всех. Минхо теряет рассудок, пока сидит на нем, мучая пальцами и ртом, Розовый позволяет ему все и похныкивает так сладко, что он просто не может остановиться. Минхо целует его с таким остервенением, что начинает покалывать губы, впивается в пухлый сосок, втягивая в рот, пока Розовый не начинает метаться под ним, жадно хватая воздух. Черный, стоя позади, сжимает член Минхо, будто чувствует, как его заводит просто слушать сбивчивые всхлипы Розового, так сильно, что он не сдерживается и кусает сильнее, любуясь следами своих зубов вокруг взбухшего, темно-розового соска. Красный всегда знает, что нужно Минхо. Он может быть нежнейшей лапочкой, позволяя Минхо не давать ему кончить часами, а может оттрахать так, что Минхо почти не способен сидеть следующие два дня. У Красного дикий вместительный рот, в который он пускает до глотки, и узкая талия, за которую Минхо любит держаться, пока катает его на себе. Минхо так нравится с ними, что он становится немного одержим. — По итогам квартала, динамику роста продаж можно увидеть вот на этом слайде… Минхо отключает слух, глупо залипая на руках Чана, которыми он указывает на экран, с зажатым между пальцев кликером, и вспоминает, как в прошлую пятницу сосал похожие пальцы, пока Черный вбивался в его задницу до громкого визгливого скрипа кровати. Еще только понедельник, а он уже всеми мыслями там, в темной комнате, с ними тремя. — Если у вас нет вопросов, — говорит Чан, убирая кликер в нагрудный карман пиджака, и сдержанно улыбаясь. Боже, у него даже губы похожи, — предлагаю завершить собрание и вернуться к работе. Сотрудники расходятся, Чанбин поднимается тоже, случайно снося краем пиджака бумаги со стола. Чан разрешает своему отделу не ходить застегнутыми под горло, поэтому, когда Чанбин наклоняется поднять бумаги, кулон вываливается у него из рубашки с звонким переливом. Минхо так резко оглядывается на знакомый звук, что у него щёлкает в шее, но Чанбин уже заталкивает кулон обратно. Цепочка Розового звучала точно так же, когда он скакал на Минхо, крупные бедра красиво алели отпечатками его рук. — Сраные отчёты, все из рук валится, — устало рычит Чанбин, шлепая бумагами об стол. Минхо неосознанно проезжается взглядом по его телу. Костюмы всегда сидят на Чанбине так, будто вот-вот затрещат по швам, он в офисной качалке почти живёт. Розовый в одежде походил на качка тоже, но без нее, под руками Минхо, был мягким, округлым, с плавнейшими изгибами, хватай, сжимай, тискай — ему все понравится. Боже, Минхо сходит с ума. — Да каждый год одно и то же перед аудитом, чего ты, пора бы уже привыкнуть, — Джисон, поднимая руки над головой, потягивается на стуле с таким стоном, что у Минхо по спине горячим песком осыпаются мурашки. Красный звучал точно так же, когда был внутри него вместе с Чёрным, отрывисто, отчаянно. Минхо никогда не слышал их голосов, только шепот, и сейчас безумно об этом жалеет. Ему кажется. Он просто слегка помешался на этих троих, из банальной физиологии — у него никогда не было настолько хорошего секса, и сознание закономерно просило ещё. И тело тоже — сидя на собрании отделов, Минхо только и думал о том, как спустя два дня все ещё чувствовал Чёрного и Красного внутри, как фантомно ныла челюсть от воспоминания, как Розовый толкался в его рот одновременно с ними. — Я хочу посмотреть на вас сегодня, — шепотом говорит Минхо, когда приходит в клуб на следующей неделе. Трое смотрят на него, сидящего на кровати, в полном молчании, он не может сказать, о чем они думают, потому что не видит их лиц. Он хотел бы их увидеть. Они не могут отказаться от всего, что происходит в этой комнате, но Минхо надеется, что они подчиняются не поэтому. Красный падает на колени с какой-то отчаянной поспешностью, дергает Чёрного ближе к себе за бедра и, сдирая штаны, сразу берет в рот. Минхо сжимает себя между ног тоже, с лёгкостью вспоминая, как мокро, приятно во рту Красного. Тот всегда подставляется так, что от слюны блестят щеки и подбородок, Минхо любит размазывать её по открытой половине лица, с нежностью приговаривая «такой грязный мальчик, такой хороший», пока Красный не начинает скулить. Чёрный скулит тоже, едва слышно, и расслабленно откидывается назад, когда чувствует Розового позади себя. Розовый целует его в шею с потрясающей ласковостью, гладит руками по обнаженному торсу, его пухлые пальцы на подтянутой груди выглядят как мягкие кошачьи лапки, и Минхо немного задыхается. Розовый целует в плечо, под ухом, коротко прихватывает губы, каждый поцелуй проходится сквозь тело Чёрного заметной дрожью — он выглядит мощнее их всех, но вздыхает с ломкой трепетностью, — потом гладит Красного по щеке, очерчивая подушечкой головку, натягивающую кожу. И не сводит глаз с Минхо. Они могли бы сделать, что угодно, любое извращение на тонкой грани здравого смысла, но они стоят втроём, открыто ублажая друг друга, будто знают, что нежность в их замкнутом треугольнике срывает Минхо гораздо сильнее. Минхо ранится об его углы, наблюдая за ними, и жалко течёт себе в кулак, потому что не может перестать смотреть. Чёрный заставляет Красного встать и без предупреждения вскидывает на себя, Красный вдруг смеётся так солнечно, что Минхо на секунду кажется, будто он уже слышал этот смех. Красного укладывают на кровать поперёк перед Минхо, будто дань поклонения, раздевают в четыре руки для него и только для него. Минхо хочется так думать хотя бы сегодня, он смотрит, как Красный худым гибким телом вьется перед ним под чужими прикосновениями, задыхается, рвано глотая воздух, когда Чёрный оказывается внутри него, стонет с откровенным удовольствием, принимая член Розового на язык. Двое движутся в нем в одинаковом медленном, сильном темпе, Чёрный тянется поцеловать первым, но Розовый впивается отчаяннее. Минхо смотрит, как они сталкиваются языками, тихо постанывая друг другу в рот, — и не чувствует себя лишним. Он не ревнует их друг к другу, но одна мысль о том, что кто-то другой может быть на его месте, ворошит внутренности кипящими когтями. Когда рука Красного на ощупь находит его колено и впивается ногтями, Минхо вздрагивает. — Смотри на нас, — умоляюще хрипит он, — пожалуйста. Минхо не заметил, как отвёл взгляд, но теперь видит взгляды всех троих на себе, странно тревожные. Когда Розовый нерешительно тянется ближе, он даже не раздумывает, впивается в его затылок, втягивая в поцелуй. Чёрный лезет тоже, и он вжимает в себя обоих, целует попеременно, одновременно, крошится в горячую искристую пыль от того, как это хорошо, дико, неправильно. Сбивчивый хныкающий стон Красного жарко вспыхивает под ребрами. — Иди ко мне, пожалуйста, скорее, — Минхо впервые слышит его голос, взвинченный от нетерпения, и не пытается анализировать. Ему плевать кто они, он просто хочет их так сильно, что невозможно дышать. Ему хочется думать, что они хотят его тоже. Когда он залезает на Красного, закидывая его ноги себе на плечи, Чёрный так сильно торопится тоже поскорее оказаться внутри, что Минхо почти больно. Но он упивается ощущениями, нетерпением их троих, как Розовый, толкаясь ему в рот, с такой неприкрытой жадностью ерошит его затылок, что у Минхо сползает маска. Он не пытается прикрыться, он вообще не осознает, как она слетает, ему плевать. Он знает, что больше не вернётся сюда, и пытается насладиться моментом, отдаться им так, чтобы не осталось ничего, кроме фантомного ощущения их внутри, себя внутри них, их рук на коже, дыхания на губах. — Я больше не приду, — последнее, что говорит Минхо перед тем, как выйти из комнаты. Он не ждал, что его остановят или переубедят, в конце концов, это было просто извращенным анонимным развлечением, но чувствует себя все равно паршиво. Первые две недели даются ему тяжелее всего, но он не идёт в клуб. Лучше оборвать все сейчас, чем потом, когда он окончательно привяжется. Черт, он уже привязался. — Блядский мусор, — рычит Минхо, в десятый раз пытаясь подкурить себе за углом их офисной высотки. С неба падает противная морось. — Помочь? Рядом, с хрустящим щелчком вспыхивает огонёк, и Минхо, глянув на Чана справа от себя, вздрагивает. — Не знал, что вы курите, менеджер-ним, — фыркает Минхо, подкуривая от огонька. Чан как всегда улыбается. — А я и не курю. Минхо опускает взгляд на зажигалку, которая все ещё горит в руках Чана, и холодный озноб, никак не связанный с дождём, пробегается по спине. На зажигалке — эмблема клуба. — Откуда у вас эта зажигалка? — еле слышно выдыхает он. Чан, закрывая крышку, смотрит на зажигалку, будто впервые видит. — Эта? — он задумчиво хмыкает. — Вроде от Джисона. — Менеджер-ним! — кричит Джисон издалека, подбегая к ним с холдером и четырьмя стаканами. — Был только чёрный чай, ничего? — О, супер, спасибо, — Чан выуживает свой стаканчик, и Джисон с улыбкой протягивает холдер Минхо. — Один кофе ваш, Минхо-щи. — Мой? — растерянно отзывается он. Джисон улыбается ещё шире, и Минхо странным знакомым чувством царапает внутри. Он видел эту улыбку. — Ну да. Нас трое. И вы один. — Трое?.. У Минхо кружится голова. — Дождь фигачит, а вы без зонта, ну, — недовольно бурчит Чанбин, подходя следом и вручая Чану с Джисоном по зонту. Потом подходит ближе, чтобы его раскрытого зонта хватило для Минхо. Минхо хочет поблагодарить его за вежливость, но Чанбин, выдернув сигарету из его пальцев, вталкивает зонт в ладонь и заставляет сжать. Минхо завороженно застывает от ощущения мягких пухловатых пальцев на своей коже. Очень знакомого ощущения. Он поднимает удивлённые глаза, но Чанбин только довольно усмехается и, выныривая из-под зонта, уходит вместе с Чаном и Джисоном. Минхо глупо пялится им вслед со стаканом кофе в одной руке, зонтом в другой и оглушительно колотящимся сердцем. Вечером он находит в кармане куртки ту самую зажигалку и записку с адресом, подозрительно похожим на адрес его начальника. «Если ты больше не придешь в ту комнату, мы будем ждать тебя в этой»