Познай самого себя

Сначала Мерфи содрогался от каждого шороха, когда сначала шептал, а потом взрывался раздирающим криком, когда смеялся безумно неестественно, а потом не замечал перед собой ничего. Эва она на коленях перед парнем сидела, прижимая его голову к своему плечу, гладила его по волосам, не останавливаясь, и тихо напевала ему на ухо, пока Мерфи в приступе шептал: «Миранда, Миранда, Миранда». А потом ушла, как только поняла, что ему нужно время наедине с собой. А теперь Эва с закрытыми глазами сидит на его кровати, колени обнимая. Она не может вынести его невыразимую, невысказанную, так и не выстраданную боль. — Отпусти меня. — его голос пропитан мольбой до невозможности, и Эва почти сдается. Олдридж по себе знала, каково это: вести незримую борьбу внутри себя. Она привязала Мерфи веревкой к кровати, чтобы он не причинил себе вреда, но Эве самой невыразимо больно от того, что это ее вина. Эва в очередной раз идет к нему нетвердой походкой со стаканом воды. Аккуратно приподнимая его голову, девушка сама же вливает воду ему в горло. Олдридж не отходит, сидит покорно, ожидая нового приступа. Но его не происходит. Дыхание Мерфи постепенно начинает выравниваться, он опускает голову, и грудь больше не пробивает дрожь. — Эва… Он шепчет разбито, а Эва словно в ступоре, не знает, закончилось или нет. — Эва, это ты? Олдридж моргает несколько раз, прежде чем его лицо в свои ладони взять: — Это я. Мерфи, я здесь, я никуда не уйду. Он глаза от света щурит, пытаясь перед собой увидеть ее лицо. Эва смотрит ему в глаза: зрачки начинают сужаться, и пусть дыхание еще неровное и учащенное, но все тело перестает пробивать дрожь. И девушка думает, что это уже неплохо. Развязав его руки, Олдридж помогает ему подняться и нежно укладывает Мерфи на кровать. Накрыв парня одеялом, она собирается уже уходить, когда Мерфи ее за запястье хватает резко и не отпускает, смотрит исподлобья. И Эва готова поклясться, что это первый раз, когда парень сам касается ее оголенной кожи. — Скажи, что тебе нужно. Я все сделаю. — Эва улыбается нежно, перехаатывая его руку и слегка сжимая. — Просто побудь рядом. Олдридж легко кивает, ложась рядом, они друг на друга смотрят, словно бы ведя безмолвный разговор. — Говори что-нибудь, пожалуйста. — Мерфи умоляет так тихо, что Эва почти не слышит. — Я уже рассказала все, что могла. Теперь твоя очередь. Мерфи глаза прикрывает и на спину переворачивается. Он молчит какое-то время, прежде чем на губах такая глупая, детская улыбка появляется. — Я ее звал, да? Эва ее не знает, но понимает, какое место в сердце Мерфи эта девушка занимает. Видит по глазам, улыбке, губам, что словно в молитве, шепчут ее имя в самые отчаянные времена. Она не отвечает, парень понимает все без слов. — Мы познакомились, когда мне было шестнадцать, после того как меня усыновили Филлипсы. Возможно, в какой мере ты напомнила мне Миранду. Она тоже была из разряда опасных женщин, наверное, поэтому я в нее и влюбился. Миранда была такой до того, как подсела. А я подсел из-за нее. Мы причинили друг другу много боли, но я всегда знал, что она тоже меня любила. — Вы были счастливы? — Периодами. В частности под кайфом, но были. — он говорит медленно, отделяя каждое слово, словно возвращаясь в те времена. — Расскажи еще о ней. — Миранда любила розовый цвет. — Эва смеется на эти слова таким нежно звонким, чистым голосом. — Она пила дорогое вино из красивых бокалов, цитировала Уитмена. Из-за нее я полюбил искусство. Миранда танцевала на моем столе и наслаждалась жизнью так, как я не мог. Она была одновременно нежной и властной. А потом она изменилась. И я полюбил Миранду, которая много плакала, билась в истерике, которая к себе близко не подпускает и не дает ни на что надежд. Я запомнил наш первый и последний поцелуй, первую ссору и первое прощание, потому что именно тогда понял, что умею любить. Одинокая слеза скатывается по щеке Эвы. Потому что это в ее душе оставило горький, тяжелый осадок. Потому что то, как он умел любить, восхищало девушку. — Я всегда хотела однажды полюбить кого-нибудь также, отдавая человеку всего себя без остатка. Потому что так же сильно, как Мерфи желал быть любимым, Эва желала любить. *** — Вы на уроки вообще ходить собираетесь? — Рэне руками подбородок подпирает, осматривая их сразу же, как только Этан с Хантер в ее класс заходят. — Только если по праздникам. — Хантер за первую парту садится, улыбаясь широко, на что учительница лишь глаза закатывает. — А теперь валите в актовый зал. Этан стонет от безысходности: — За что вы нас так ненавидите? — Чем несправедливее наша ненависть, тем она упорнее, Сенека. Рэне ухмыляется, переводя взгляд с Хантер на Этана. И только сейчас она замечает: они помятые, отстраненные, выжатые до предела и почти убитые. — Где Мерфи и Эва? У Хантер улыбка пропадает, и в глазах спокойствие с той веселой, легкой искрой ускользают, а Этан отстраненным взглядом в никуда смотрит. Что-то невысказанное снова повисает между ними. А Рэне понимает. Она понимает, что давние трещины не залатать ничем, только создать нечто новое. Она понимает, что прежние отношения наладить гораздо сложнее, чем построить новые. Понимает, что у всех них внутри есть то, что раскрывать они не готовы. — Сейчас они не в состоянии работать. — тяжело отвечает Хантер. И Тейлор больше ничего не спрашивает. — Тогда вам невероятно повезло. Сегодня вы выиграли приз в виде двойной работы. *** Когда он просыпается, появляется чувство, что прямо поперек груди непомерно большая рана, что не заживает и гноится. У Мерфи чувство, будто все внутренности через глотку высунули, перемяли и засунули обратно. На кухне пахнет кофе, омлетом и спокойствием. Его необъяснимо тянет туда, где Эва с растрепанными сияющими волосами, где пахнет вкусной едой и веет неким счастьем. — Доброе утро. Парень кашляет не в силах сказать и слова, и Эва сразу подрывается, так нежно ему в руки стакан дает. — Я в порядке. — Мерфи хрипит ослабевшим голосом еле слышно. — Твое «я в порядке», Мерфи, выглядит, как пластырь на разбитом стекле. Но ничего, заживет когда-нибудь, да? Он усмехается. У парня глаза опушены, и в них даже жизни не видно — сплошная усталость, пустота, словно был убит и воскрешен. Возможно, так и было. Между тем Мерфи, который в конвульсиях бился, кричал о помощи, что есть силы, шептал молитвы в звенящей тишине, когда отчаялся, и тем, который на ногах сейчас стоит твердо, улыбается через силу, криво и слабо, но искренне, и выглядит таким настоящим, непереходимая пропасть. Эва ловит себя на мысли, что Миранда видела его таким, а Олдридж лишь одно мгновение, когда он теряет контроль. — Поешь. — она не просит, почти умоляет, к нему тарелку подталкивая. Он головой мотает: — Не могу. Девушка лишь кивает. Они оба молчат, обволакиваемые спокойствием, гармонией в воцарившейся тишине. Мерфи просто смотрит, как Олдридж ест, и не может вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так счастливо. Может, это лишь эйфория при ломке, а может, он наконец почувствовал себя дома. — Мне нужно поговорить с Этаном. — Они с Хантер в школе работают за нас. Эва отворачивается всего на секунду, убирая тарелку со стола, когда Мерфи меняется до неузнаваемости. Он из почти убитого, задушенного, оборванного, неживого человека превращается в того, кто горит, хочет всего и за всей этой бравадой губы кривятся в ухмылке. Ломаные линии и острый оскал вместо тёплой улыбки. Мерфи на ноги вскакивает, излучая энергию, сбивающую Эву с ног, тело перестает усиленно трястись, во взгляде появляется тот опасный огонь. Такого Мерфи она видела тогда в библиотеке, когда он предстал перед девушкой в своем обличие из потерянного бит-поколения. — Тогда почему мы все еще здесь? Эва даже выдохнуть не успевает, когда Мерфи курту уже надевает и обувается. Олдридж только и остается, что идти за ним. *** Когда Этан с Хантер видят такого Мерфи, а не ломающегося от собственной беспомощности, они смотрят на Эву так, будто она к нему в голову могла залезть и настройки все сбить. — Итак, что мне нужно делать? И все молчат не в состоянии прийти в себя. — У Мерфи что, есть брат близнец? — Хантер шепчет Этану на ухо, не переставая смотреть на парня. — Если так, то я, пожалуй, возьму этого брата. Филлипс смеется приглушенно, но в душе ураган бушует. Они ответить ничего не успевают, как Мерфи уже на сцену запрыгивает и начинает переносить декорации. — Я думаю: это один из симптомов отказа от наркотиков — эйфория. Мы не можем ничего сделать, поэтому остается только следить за ним. Этан и Хантер одновременно кивают на слова Эвы. Два часа они работают молча, когда Мерфи подходит поочередно к каждому, смеясь во весь голос, периодически кашляя, говорит какую-то несуразную мысль, а потом исчезает так же быстро, как и приходит — Такая версия Мерфи определенно меня пугает. — Хантер усмехается, но в словах чувствуется суровая серьезность. — И много его версий ты видела? — Эва девушке веревку кидает. — Достаточно. — И вот вопрос, где же настоящая? Думая каждый о своем, их мысли соприкасаются в своем неведении и тяжело достигнутом понимании. И обе приходят к тому, что лучше ему быть таким, чем живым мертвецом. — Он отказывается есть. — И, кажется, у него слишком резкая смена настроения. — тихо добавляет Хантер. — Надеюсь, это лишь последствия ломки. Проходит некоторое время, прежде чем выдыхает устало, бросает на пол крепежи и ленты и вслед за ними сама опускается. — Знаешь, Чейз ведь правда хороший. Эва оборачивается на нее так резко, что в глазах на секунду читается открытость, неверие и детская наивность, которую девушка так долго не испытывала. Она не привыкла к таким разговорам. У нее не было подруг, с которыми можно устроить пижамные вечеринки, поговорить о парнях и высказать все, что на душе. У нее были пьяные поцелуи, от которых потом тошно становилось, прикосновения, после которых она в душе пыталась отмыться с такой силой, что кожу до красноты стирала, были подруги, которые бросали ее, как только Олдридж становилось плохо. — Тогда почему ты его так ненавидишь? Хантер смеется слегка вымученно, но говорит серьезно: — Я не ненавижу его. Наоборот, Чейз очень мне дорог, но я не привязываюсь к заранее обреченным людям. — А кто сказал, что я к нему привязалась? Хантер смотрит на нее так, словно в душу проникает, а Эва впервые позволяет. — Не влюбляйся в самоубийц. Потом все равно будет больно. И прежде чем Эва успевает ответить, краем глаза она видит как Мерфи на сцену запрыгивает. — Две знатные фамилии, равно. Почтенные, в Вероне обитали, но ненависть терзала их давно, — Всегда они друг с другом враждовали. Мерфи смеется так звонко, заливисто, что его смех по всему телу Хантер отдается. А Этан смотрит на него, поднимая брови. Парень протягивает Хартвингу руку, и Этан вместе с ним на сцене встает. И Хантер требуется всего пару секунд на раздумья, прежде чем она Эву к ним утягивает. Они стоят все вчетвером, друг к другу головы склонив, смеются. Пока Эва под ногами не слышит легкого хруста. Она на колени опускается, аккуратно постукивая по полу. — Там полость. И вслед за Эвой на пол опускаются остальные, пытаясь нащупать начало, за что открыть только что найденный люк. И когда уже они понимают, что люк открыть нельзя, Мерфи, не думая ни секунды, резко прыгает, а потом и второй раз. Этан успевает среагировать и хватает его за руку, когда под Мерфи доски резко ломаются. Хартвинг за собой парня утягивает с такой силой, что они оба на пол валятся. — Даже у этих двоих есть личная жизнь. — Хантер в притворно драматическом жесте руку к сердцу прикладывает и вздыхает. А Мерфи не реагирует, он за секунду поднимается и снова к образовавшейся дыре в полу подходит. Он говорит: — Там не глубоко. И прыгает, прежде чем Эва с Хантер успевают его остановить. Этан плечами пожимает и прыгает за ним. — Господи, ну что за идиоты? — Хантер руку Эве протягивает и они вместе вслед за парнями спускаются. Этан фонариком телефона освещает открывшееся пространство, и Эва открывает глаза в изумлении. Перед ней словно бы вечный коридор, что не имеет конца и края в своей тьме. Она опирается рукой о холодную бетонную стену и встречается взглядом с Мерфи. Хантер, Мерфи и Этан словно бы вернулись в то время, когда между не выросла огромная непробиваемая стена. Это та история, которая не была рассказана. Та история, в которой для Эвы места нет. — Мне кажется, нам не стоит здесь находиться. — Да ладно тебе, Эв. Нет ничего плохого в небольшом веселье. — Филлипс ее за плечи вперед подталкивает, и Олдридж, усмехаясь, не сопротивляется. И они идут вперед в эту темноту, не зная, что могут найти. Лучшей идеи у Хантер, кроме как декорациями изящных деревьев прикрыть дыру, которую они проломили, так и не появилось, поэтому именно это они и сделали. Мерфи сидит на краю сцены, словно рухнув в пустоту, добровольно шагнув за край. С прикрытыми глазами, он словно бы перед собой видит тот самый дом, слышит душераздирающие крики, отдающие в самой грудине. По щеке скатывается слеза, и Мерфи закрывает глаза. Когда Этан подходит со спины, пробегая пальцами по шейным позвонкам, ни его тело, ни душа не реагируют на прикосновение. Словно Мерфи на самом деле здесь нет. Когда Этан берет его за руку, Мерфи идет за ним как безвольная кукла. *** Хантер стоит на лестнице, не спускаясь, но и не поднимаясь обратно. Ее отец сидит за столом, не выпуская из рук стакан с коньяком. Он никогда бы это не смог сказать, но Артур с уходом Мерфи потерял больше всего, и как бы девушка не пыталась понять, она так и не смогла. — Хватит там стоять, ты меня нервируешь. — его сильный, властный голос разносится по всей кухне. Филлипс садится рядом. Его светлые волосы взлохмачены как после сна, но Хантер знает, что он не спал — уже год он борется с бессонницей и слишком редко выигрывает. — Почему ты не работаешь в спальне? — Не хочу случайно разбудить Мару. Только когда спит, она может быть спокойна. Хантер всегда восхищала ее любовь. Они не были идеальными, не отдавали друг друга всегда пятьдесят на пятьдесят. В дни, когда мама была неспособна даже на то, чтобы встать с кровати, Мара отдавала всего пять процентов, тогда Артуру приходилось отдавать все девяносто пять. Иногда это было наоборот. Но в сумме это всегда было сто процентов. — А тебе бы давно пора спать. — Учу анатомию. Артур смеется низким голосом, и не отрывает взгляд от компьютера. Хантер бы истерическим смехом залилась, ведь родиться в семье талантливейшего адвоката и владельца сети популярных ресторанов — худшая жеребьевка, в которой она участвовала, но на самом это вовсе не смешно. — Всегда ненавидел ее в школе. Я думал, ты рисовала. Хантер четко слышит в его голосе сквозившее разочарование, но ничего не говорит. — Скоро экзамены. Я больше не могу тратить на рисование столько времени. Артур выдыхает, отодвигая от себя компьютер. Он в свои руки ладони девушки так нежно, но крепко захватывает. Отец улыбается устало. У него глаза такие светлые, теплые, как летнее солнце, мелкие морщины около губ, что каждый раз немного дрожат при улыбке. Филлипс слишком давно не видела отца таким спокойным, открытым, расслабленным. И она откладывает этот момент в душе настолько глубоко, чтобы проросло там крепкими корнями и чтобы никто вырвать не смог. — Я всегда буду тобой гордиться, родная. Куда бы не пошла. И она проглатывает все слова, что так хотелось сказать. Она улыбается сквозь слезы, потому что она заслужила это, заслужила их гордость и не собирается терять все из-за глупого увлечения. Ведь у Хантер действительно неплохие шансы. Главное вовремя дать деру из топившей с головой грязи, вовремя выбросить лишнее на свалку. — Только не иди по стопам брата, говори с нами. Улыбка Хантер распаляется еще больше, она носом утыкается в плечо отца, вдыхая привычный запах чего-то стойкого, крепкого. «Брат». Сколько времени бы не проходило, это слово никогда не исчезало из их жизни. За столом всегда оставался пустой стул, который никто не убирал, на каждый праздник они покупали ему подарки, которые сейчас стоят в его комнате в надежде, что однажды Мерфи откроет их все. Не бывает ничего идеального. И может, Мерфи в их семью добавил немного своей неидеальности, сделав их всех живыми, настоящими. И Хантер не может пойти по его стопам, только не она, от которой ждут больших успехов, а не жалкой жизни художника. — С ним все хорошо. Мне кажется, скоро он сможет вернуться. Хантер бы все отдала, чтобы этот маленький огонек надежды в его глазах разросся в настоящий пожар. — А как ты? Мы так мало общаемся в последнее время. — в его словах непередаваемая нежность и настоящий интерес. — Ты не представляешь, какая учительница у нас по философии. — Хантер отодвигается от него, улыбаясь такой широкой улыбкой. — Никогда еще не видел, чтобы ты рассказывала о школе с такими глазами. Филлипс смущается, опускает голову, заправляя волосы за ухо. — Она многому меня научила. — Это прекрасно. — Артур на секунду снова возвращает свой взор на компьютер и переводит его снова на дочь. — Раз уж мы оба не спим, отправимся на охоту за мороженным, как делали раньше? — Отличная идея. Они уходят, а на компьютере так и остается открыт сайт того самого приюта, в котором жил Мерфи. *** Келли не привыкла просыпаться не от криков, не от битой посуды и не от дрожи во всем теле. Девушка просыпается на диване в гостиной Рэне и чувствует необычайную легкость, она чувствует, что впервые за долгое время ей хорошо. Здесь спокойно, и это выводит Келли из равновесия. Это не ее мир. Здесь счастливые фотографии, теплота чувствуется в каждом вдохе и выдохе, и хоть Келли невероятно бы хотелось видеть себя здесь, для нее тут нет места. На диване лежит аккуратно сложенная и постиранная куртка, на кухне на столе стоит тарелка с курицей и овощами, а рядом записка, где чуть неровным, но изящным почерком выведено: «Я в школе, разогрей еду, отдохни немного и приходи на спектакль в 17:00. Можешь оставаться у меня столько, сколько тебе нужно» И Келли готова поклясться, что больше этого ей никто никогда не давал. И возможно, она все-таки сможет тут остаться. *** Всю ночь Этан не отходил от Мерфи, то наблюдая как он трясется в агонии, то на время засыпает, почти не дыша. И каждый раз, когда Хартвингу казалось, что Мерфи перестал дышать, парень прислушивался к его сердцебиению, выдыхал и протирал его лоб мокрой тряпкой. Каждый раз, когда Мерфи словно тисками сжимал его руку и шептал что-то судорожно, что Этан не мог расслышать, когда открывал глаза и смотрел на него таким стеклянным взглядом, Хартвинг думал, что парень рассыпется прямо в его руках. Когда Мерфи просыпается, первым, что он видит — волосы Этана, отливающие золотом на солнце, рассыпавшиеся на подушке. Мерфи сжимает футболку парня, обнимая его со спины. И он так хочет привыкнуть к этому. Еще какое-то время он так и лежит, прислушиваясь к мирному дыханию Этана, пока наконец не набирается сил отпустить его. Ведь каждый раз просыпаясь с ним вместе, Мерфи понимает, что не имеет никакого права находиться рядом с ним. Когда парень встает, ноги слегка подкашиваются. Выпив залпом два стакана воды, парень почти задыхается, только потом он замечает, что Хартвинг уже не спит. — Как ты себя чувствуешь? И Мерфи не знает, что ответить. У него в душе пустота. И парню бы этот чертов круг разорвать, почувствовать что-то, но ухватиться не может за нить, что ускользает от него, стоит только приблизиться. — Жить буду. И Мерфи почти жалеет о своих словах, но Этан другого от него не ожидал. Этан зевает, и всего на секунду Мерфи в нем видит того самого солнечного мальчика, до которого Мерфи не дотянуться, а сгореть заживо в его лучах. Хартвинг смотрит на время, трет заспанные глаза, и парень позволяет себе думать, что так, наверное, и было бы, если бы Мерфи не ушел. — Черт, мы проспали. Этан глаза от света щурит, у него волосы стоят дыбом, футболка помята, и в его трейлере Хартвинг выглядит до безумия по-домашнему. Именно с таким парнем Мерфи когда-то хотел провести всю жизнь. Мерфи смеется еле слышно, таким мелодичным, приятным голосом, что Хартвинг взгляд оторвать не может. — Во-первых, если бы кто-то мне сказал, что ты родился с золотой ложкой во рту, сейчас я бы рассмеялся над ним. А во-вторых, сегодня спектакль, у нас нет уроков. Этан моргает несколько раз заторможенно, а потом голову на руки роняет и тоже смеется приглушенно. — Я приготовлю завтрак. Буду пожелания? — Этан говорит еще заспанным голосом и встает, медленно подходя к Мерфи. — Я не голоден. Хартвинг брови хмурит и руками волосы причесывает. — Ты вчера ничего не ел. — Я же говорил тебе, что я не какой-то хрупкий цветок — Мерфи говорит, но в глаза ему не смотрит. — А я говорил тебе, что ты тот еще мудак. — Ты не говорил этого. — он улыбается такой яркой мальчишеской улыбкой, стоя прямо перед Этаном, опираясь руками о стол, находящийся позади. Никто из них не чувствует напряжения, сквозившего между ними все это время. — Ладно, я об этом подумал. Этан с Мерфи улыбаются друг другу, как два идиота, и, кажется, еще совсем немного и один из них перешагнет эту грань. Но ни так и стоят друг напротив друга в опасной близости, пока не раздается громкий стук в дверь. Мерфи прокашливается, голову опустив, а Этан улыбается тому, как он смутился, и идет открывать дверь. — Мама? Мерфи резко голову поворачивает в их сторону, и в душе западает что-то. Он не видел Лию с того самого момента, как уходил. Тогда обещал, что не разобьет сердце ее сыну. Но, кажется, разбил в итоге только свое. Она не тратит время на объятия, на милые разговоры, Лия словно бы стала гораздо сильнее и тверже. Женщина врывается в их маленький уютный мир, одарив Мерфи таким взглядом, что он еле как выдерживает и говорит четко и властно: — Ты облажался. Поздравляю, началась охота на ведьм. *** Когда Эва просыпается, она ищет руку Мерфи, но натыкается лишь на холодную постель. Рядом с ним было уютно, с ним было тепло. И как бы Эва это не отрицала, она привыкает к Мерфи, привыкает к Хантер и Этану. Когда на телефон приходит сообщение, девушка думает, что от Хантер. И там действительно есть от нее сообщение, но также и другое от незнакомого номера. привет, золотце А Эва замирает на секунду, потому что желание не отвечать превышает уверенность, что сообщение на самом деле прислали не ей. Эва настолько отгородила себя стенами от другого мира, что думала: кроме нее, Этана, Мерфи, Хантер и Рэне никого больше не существует. Олдридж такова: она бросается из крайности в крайность. Либо душу наизнанку вывернуть, вытряхнуть к чертовой матери чтобы в привычку вошли чужие прикосновения, незнакомые номера, на которые никогда не позвонишь, и слова, которые никогда не скажешь. Либо вырвать руками голыми сердце, чтобы эта мышца предательски не билась о ребра при каждом трепете, при каждом мимолетном взгляде, при каждой широкой улыбке. Либо одно, либо другое. И третьего не дано. И когда Эва уже собирается удалить сообщение, приходит следующее. не узнала невероятно красивого человека с превосходным телом и отличным характером? Девушка смеется, в миг понимая, кто это. И эта улыбка глупая остается на губах, когда она сообщение перечитывает. И внутри что-то предательски застывает от нового ощущения, которое Эва пытается в себя поглубже затолкать. Ты забыл про свое главное качество: скромность черт, мои мысли настолько заняты тобой, что я даже о себе не думаю Наверное, для твоего эго это большой удар чертовски Эва не успевает ответить, когда приходят новое сообщения, от которых руки трястись начинают, как у маленькой девочки, которой впервые парень написал. ты должна взять на себя ответственность подумай о том, каково мне, я привык, чтобы мной восхищались только представь: я, ты, уютная кофейня, ты греешь руки о кофе, я смешу тебя своими восхитительными шутками Эва молчит непозволительно долго. Чейз другой. Смотрит на нее не как все, живет как другие боятся, мыслит как другие не могут. Когда Олдридж впервые его увидела, она посчитала Чейза жертвой. Когда впервые посмотрела в его леденящие, обволакивающие морской свежестью глаза, поняла, что он чертов самоубийца. А Хантер говорила не влюбляться в самоубийц. соглашайся, Эва, я даже разрешу тебе занудствовать И, возможно, если бы перед ней не предстали глаза цвета океана бушующего, улыбка такая чувственная, дьявольская, если бы девушка так отчаянно не желала прочувствовать через себя все это счастье, всю душераздирающую боль, все, о чем говорит Мерфи, о чем пылают его глаза, Эва бы послушала совет Хантер. Не могу отказаться, если ты разрешаешь мне весь день рассказывать тебе про книги *** — Понимаешь, что ты объявил ему войну? — Я не знал, что он так поступит. — Этан отвечает сдавленно, слабо, уронив голову на руки. А Лия смеется жестоко, но нежно поглаживает его по отросшим волосам. — Ты знал своего отца, ты знал, мальчик мой, что несмотря на то, что ты его сын, он с легкостью отдаст тебя на корм стервятникам. — Я могу смириться с тем, что он использовал меня, но он сделал Мерфи козлом отпущения, просто потому что он не нашего уровня. Нейтан Хартвинг во всеуслышание заявил, что его сын связался с Мерфи, который и подсадил его на наркотики. Он уверил прессу в том, что Этан сказал все под кайфом, ему нужно было насолить отцу, чтобы Хартвинга не упекли в лечебницу. И Нейтан не забыл упомянуть, что он получил травму из-за наркотиков и лишился хорошего будущего. — Этан. — Лия садится на корточки, чтобы быть с ним лицом к лицу. Этан сидит на кровати, и когда руки мамы касаются его запястий а потом и лица, поднимает голову, смотрит на нее таким убитым взглядом. И Мерфи, который за весь разговор стоял возле подоконника, скрестив руки и не смотря на них, знал, что Этану больно от того, что отец поступил с ним так жестоко. Какой бы удар парень бы не нанес отцу, каким бы решение ни было справедливым и тяжелым, Хартвинг все равно надеялся, что Нейтан поймет, что сможет исправиться. — Мне нужно, чтобы ты решил: ты позволишь ему выйти сухим из воды или продолжишь бороться. Но и у того и у другого решения будут тяжелые последствия в первую очередь для тебя самого. Женщина нежно целует его в лоб и встает, посмотрев на Мерфи тем самым взглядом, каким смотрел раньше Этан. Не как на человека из самых низших слоев общества, не как на ничтожного, который никогда не достигнет их уровня, а как на равного. И это дает надежду. — Тебе нужно подумать, а мне нужно поговорить наедине с Мерфи. Когда они выходят на улицу, Лия предлагает ему сигарету, и Мерфи, не думая, берет ее. Он не молчит, говорит сразу, стоит лишь сделать одну затяжку — Он знает о письме. Я все расскажу ему. — И это будет того стоить? — Да. — Мерфи отвечает без промедлений, смотря прямо в глаза стальным взглядом, не отводя его, выдерживая ее взор. — Я слишком многое потерял и теперь слишком много приобрел. Я не могу потерять Этана из-за своей лжи, слишком большая роскошь, которую я не могу себе позволить. — Он возненавидит меня. Сможешь жить с этим? С тем, что собственными руками лишил его всей семьи. — Единственное, за что он действительно мог возненавидеть вас — это за то, что вы ушли, но этого не произошло. Вы сами знаете, что после вашего ухода все изменилось, и у Этана есть семья. Я тоже совершал ошибки, но не хочу врать ему. Этан этого не заслужил. — Ты прав. — она затягивается, прикрывая глаза, она скрывает уважение, зародившееся к нему из-за сказанных слов. — И он уж точно не заслужил, чтобы ты морочил ему голову. Мерфи кивает, смотря на сигарету в руке расфокусированным взглядом. Парень знал, что к этому все и приведет, знал, но так этого опасался. — Я не могу сказать, что происходит между нами, потому что сам этого не понимаю. Но точно я знаю одно: Этан — моя семья, и я все для него сделаю. Я даже позволю ему ненавидеть себя вместо вас, я готов ради него попрощаться со всем, что обрел, потому что он должен знать правду. Лия смотрит так словно видит его в первый раз, словно Мерфи стоит перед ней оголившись, с душой нараспашку. Она его видит. — Ты влюблен в него. — Хартвинг выдыхает шумно, бросая окурок на землю и придавливая его носком туфли. — А значит ты разобьешь ему сердце, и это к сожалению не то, что я могу контролировать. — Моя мама говорила также: я разрушаю все, что люблю. Лия не отвечает, но ему это не требуется, он уходит с по-прежнему раскрытой душой. Мерфи садится так же, как Лия несколько минут назад на корточки перед Этаном, сидящим на кровати. Он улыбается ему до одури влюбленной улыбкой, смотрит как на самое ценное, что у него есть. И прислонив свой лоб к ему, дыша в унисон, захватив руки Этана в свои так крепко и нежно, он почти готов смириться с любым исходом. — Я должен кое в чем тебе признаться. Помнишь то письмо от Лии, которое ты у меня нашел? — Этан кивает, пока Мерфи переводит дыхание и набирается сил, чтобы продолжить. — Там документ, подтверждающий, что твой отец отправил на добычу нефти людей, оплатив лишь 50%. Там написано, что за день до этого пришло сообщение, что вышка подозревается неисправной. Те люди умерли, и твой отец обставил все, как несчастный случай, скрыв документы. Он выплатил небольшое пособие семьям и никто ничего не заподозрил. И я выкрал этот документ, когда тебя не было. Лия узнала об этом и поставила перед выбором: либо я рассказываю все тебе и она испортит мне жизнь, либо я забираю деньги, которые она предложила, молчу об этом и ухожу от тебя. — Ты выбрал деньги. У Мерфи сердце разбивается от его разочарованного взгляда, от того, как Этан в глаза не смотрит и губы поджимает, парень отодвигается от рук Мерфи, от прикосновений, которые все еще горят на коже. — Да. *** Для Эвы это все неизведанное. То, что он смотрит на нее своими леденящими глазами прямо в душу, что забирает ее на своей дряхлой машине, а перед этим галантно открывает ей дверь. В его машине пахнет лесом, разными видами духов: от приторно сладких до горчащих на языке, еле слышно играет легкая музыка и ветер из приоткрытого окна волосы Эвы развевает во все стороны. Девушка вздрагивает от неожиданного прикосновения: одним невесомым движением Чейз ей волосы за ухо заправляет и смотрит обратно на дорогу так, словно ничего не было, а Эва усмехается себе под нос. — Откуда у тебя мой номер? — Хантер дала, правда она об этом не знает. Эва смеется приглушенно. — Ты обещал мне кофейню. — она ухмыляется, поворачиваясь к нему корпусом и голову на стекло откидывая. — То есть ты согласилась пойти со мной только из-за этого? — Чейз приподнимает бровь, и Олдридж в его глазах свое отражение видит. Она видит другую себя. Которой не нужно привлекать внимание, чтобы ее заметили, не нужно хранить в телефоне сотни незнакомых номеров, на которые никогда не позвонит, только чтобы почувствовать себя нужной. Эве не нужно быть кем-то другим, когда Чейз смотрит так, словно схватил за горло всех ее демонов и не отвернулся. Правда в том, что Эва пошла, потому что попросил. — Нет. — Это обнадеживает. И девушка видит, как он милую улыбку всеми силами старается скрыть. — Я пошла, потому что ты разрешил мне занудствовать. Чейз смеется звонко, откидываясь на спинку и паркуется возле старбакса. — Сегодня я буду вашим официантом, миледи. Ни в чем себе не отказывайте. — Пряный чай латте. Эва смотрит в его удаляющуюся спину и невольно думает: достаточно ли она сильна, чтобы однажды также смотреть, как он уходит, и отпустить. Не бежать, не рваться, не тянуться за ним в отчаянии, а продолжать жить дальше с тем, что осталось. Она хочет надеется, что достаточно. Олдридж всегда думала, что это аксиома: рядом с такими парнями, как Чейз, всегда должны быть такие девушки, как Хантер. Но почему-то сейчас именно Эва сидит в его машине, именно ей он улыбается такой улыбкой, в которой словно заключается весь мир, несет ей чай и еще что-то в пакете. — Я взял тебе ореховый чизкейк, подумал, тебе может понравиться. И он не ошибся. Прочитал Олдридж как открытую книгу еще, наверное, с первой встречи. — Неплохо. Но ты обещал мне уютную кофейню. — Я передумал. Эва греет руки о чай, слушает шум моря, прикрывая глаза, легкий освежающий ветер обдувает лицо, и она шумно втягивает воздух, понимая, что дышит полной грудью. Девушка щурит глаза от яркого солнца, прямо перед ней статуя Свободы, и Олдридж наслаждается, слушая дыхание Чейза. Эва невольно думает, что это его место. Волосы парня светятся на солнце так идеально, словно так и должно быть, его глаза цвета бескрайнего океана такие же море под их ногами. Чейз действительно был создан для этого парка. — Никогда здесь не была. — Это парк Луи Валентино. Каждый год в начале лета мы с семьей устраиваем здесь пикник. — Я люблю пляжи. Отец всегда приводил меня на пляж в Кони Айленде, но я уже давно там не была. Чейз откидывается на траву, складывая руки за голову и поворачивается к ней. Его волосы раскидались по траве, и только сейчас Эва замечает, что они поредели. И это кажется таким нереальным. Слишком легко забыть о том, что в таком раннем возрасте у Чейза уже смертный приговор. — Он красивый, но там всегда так много людей. — Здесь действительно лучше. — Эва отвечает с придыханием, осматривая горизонт. — Ты интересуешься книгами? девушка кивает, делая еще один маленький глоток. — Расскажи мне что-нибудь. — Мне нравится фантастика. Что в далеком будущем все не так плохо, а лучше чем у нас. Но не думаю, что тебе это так интересно. Чейз смеется искренне, потому ему на самом деле интересно. Ему интересна эта Эва: закрытая, много думающая и мало чувствующая. — Ты очень многогранна, ты знаешь? Олдридж смеется не весело, потому что он много не знает. — Раньше круг моих интересов ограничивался лишь тем, где выпить и где протрезветь. И Эва ждет того, что он посмотрит по-другому. Если ему понравилась такая Эва, то та, которая ненавидела себя и закрывала свою пустоту ненужными прикосновениями, лишними людьми и ядом в дорогих бутылках, станет ему ненавистна. Но взгляд Чейза не мутнеет, улыбка не гаснет, и тогда Олдридж понимает: кому как не ему знать о внутренних демонах. Ведь он от своих не избавится никогда. — Никто не идеален. Может, я маньяк, приводящий сюда маленьких милых девочек, и ты моя следующая жертва. "А может, ты прекрасный человек, который не доживет даже до двадцати пяти". Не Эва объявляет приговор и не Эва может что-то изменить, но это осознание не покидало девушки с первой их встречи. Может, Олдридж действительно нравятся безнадежные случаи или ей просто хочется помочь всему миру, но Эва не может бороться с самой природой. — Тогда ты в пролете. Мне скоро двадцать, не такая уж я и маленькая. Чейз на бок переворачивает, правой рукой голову подпирает и смотрит на девушку из-под опущенных ресниц. У Чейза над губой бледный шрам, нос вздернут, нос с небольшой горбинкой, словно его ломали, а левый глаз видно, что совсем немного опущен. И вроде бы все по стандарту, достаточно тривиальная внешность, но есть в этом нечто особенно, то, что может быть только у Чейза. И Эва неосознанно тонет в его глазах. — И ты учишься в двенадцатом классе. Эва кивает, она достает чизкейк и продолжает только после того, как прожевывает небольшой кусок. — Мне пришлось пропустить один год. Так странно ощущать себя старше всех. — У нас много общего. Я тоже пропустил год из-за лечения. Школу я закончил два года назад, но по-прежнему скучаю. — Не думаю, что ты был популярным. Знаешь, ты больше обычный заурядный парень. Чейз смеется так громко и звонко, не стесняясь никого, и садится напротив нее, опираясь руками о траву по обе стороны от Эвы, в опасной близости. — Ты что, сейчас подрываешь мою самооценку? Да я там был самым крутым. — Утешай себя дальше. Но самомнение у тебя огромное. Олдридж ухмыляется, не отводя взгляда. Она видит, как блестят глаза Чейза, и он, не выдерживая, смеется, опуская голову, и золотистые волосы спадают на лоб Эвы, она руку протягивает в желании прикоснуться, но одергивает. — Как ты можешь быть такой милой, издеваясь надо мной? Чейз невербально считывает небольшую дрожь ее рук, дыхание, что учащается и отодвигается, улыбаясь той самой светлой улыбкой, что Эва выдыхает, потому что осознает, что он понимает ее. — Кто-то не повелся на твое обаяние, и такое случается. — она есть еще один кусок, а с лица так и не пропадает легкая, совсем мимолетная улыбка. — Зато ты назвала меня обаятельным. — И заурядным. — добавляет девушка. Когда Эва откладывает пластиковую вилку, в коробке остается чуть меньше половины чизкейка, а Чейз все еще смотрит на нее. Все это время, что они провели на пляже, Олдридж смотрела, как волны разбиваются о берег, как светит солнце, Чейз же не отрывал свой взгляд от Эвы. И не думая ни секунды, она кидает оставшийся чизкейк в лицо парня. У него крем остается на губах и на носу, и Чейз обтирается о ее щеку, заливаясь искренним смехом. Эва моргает пару раз, и смеется еще громче. Как бы ей не хотелось остаться с ним еще немного, увидеть закат и пройтись по аллее, освещенной лишь фонарями, но Рэне просила прийти. А Эва не может ей отказать. Чейз встает, протягивая ей руку, и Эва понимает, что как бы все не обернулось, она больше не станет бояться и убегать. Когда они пришли на этот злосчастный спектакль, все было хорошо. Но как же так произошло, что все рухнуло в считанные секунды?