Познай самого себя

— Знаешь, ты понравилась моей маме. Хантер говорит это так неожиданно, что Эва просто не знает, что ответить на такое. Она не знакомилась ни с чьими родителями, ни к кому не привязывалась, никого не считала своей семьей. Хантер понимает ее молчание. — Раньше я не знакомила ее с подругами, не считала нужным. Ты первая подруга, с которой я ее познакомила и ты не выглядишь, как обдолбанная после лютой тусовки, а выглядишь, как тихая правильная девочка, поэтому вполне понятно, почему ты ей понравилась. — Даже не знаю: похвалила ты меня или оскорбила. Хантер смеется, сейчас она выглядит так же, как и всегда, и Эве на секунду кажется, что той утренней Филлипс и не было. Когда они уже подходят к дверям ресторана, Хантер еле ощутимым прикосновением к руке останавливает Эву. Олдридж оборачивается на нее, все еще держа руку на ручке двери. — У меня только одна просьба: верни его нам. Это не приказ, это мольба. И Эва видит это, поэтому лишь коротко кивает, потому что ради Мерфи она сделает все, что в ее силах. Ведь так и поступают друзья: протягивают руку помощи, когда нет сил выбраться самостоятельно. Как только Элизабет видит девушек, ее лицо озаряется улыбкой. И Эва думает, каково это: видеть искрящие от гордости глаза матери, ощущать ее нежные прикосновения. Наверное, из них всех только Хантер повезло с родителями. Женщина обхватывает Филлипс так нежно и крепко, словно они не виделись несколько лет. И Эва никогда не видела такой материнской любви, хоть и очень хотела. Тогда она и понимает. Все-таки они с Мерфи похожи намного больше, чем готовы это признать. Она понимает, почему у него не хватает сил вернуться к ним. Ведь если Мерфи снова падет, они пойдут за ним куда угодно. И ей так тоже легче: быть одной. Не чувствовать поражение, не видеть разочарования в когда-то незаменимых глазах, не позволять себе в ком-то нуждаться. Табу, через которые они оба не могут переступить. И какие-то все еще дают сбой в голове. Эва очнулась только тогда, когда теплые руки сомкнулись на ее спине, и тело обдало в жар. Эва для Мары — незнакомый человек, но она относиться к девушке так тепло, что Олдридж обнимает ее также крепко. И из головы не может выйти вопрос, на который у нее никогда не будет ответа: "Моя мама обнимала бы меня точно так же?". В ресторане царит та же теплая, обволакивающая все фибры души атмосфера. Когда Эва видит, как Хантер, смеясь, рассказывает о том, как прошел их день, когда она видит такого светлого, дарящего посетителям свои дразнящие улыбки Чейза, Олдридж четко понимает, что они все на своем месте. Мара уходит, оставляя их вдвоем, и Хантер руку ей на плечо закидывает. — Он что, каждый день мне глаза мозолить будет? — Не бери столько на себя, золотце, мир вокруг тебя не крутиться. — он произносит так легко, проходя мимо них с подносом в руке, полным посуды. На что Хантер чуть скалиться на долю секунды и усмехается, уводя Эву. И в какой-то момент что-то заставляет ее обернуться, посмотреть на его удаляющуюся спину, посмотреть на длинные волосы, струящиеся кудрями до ушей, и взгляд сам опускается на тот злосчастный браслет. И Чейз перехватывает ее взгляд именно на этом. Он ухмыляется, но Эва в глазах видит то, что распознать не может. — Ты же знаешь, что не обязана быть со мной бесплатной рабочей силой? — Хантер стоит к ней спиной, надевая рабочую футболку. Она сильнее затягивает хвост, и плечи выравниваются, осанка снова становится ровной, идеальной. Она возвращается в свой привычный образ. Чертовый бал маскарад, который никак не хочет заканчиваться. — Мне нравится работать. Филлипс оборачивается, приподнимая бровь, но не говорит ничего. А Эве в ее голову не пролезть, мысли не прочитать, не узнать, что у нее на душе, ведь Хантер смотрит на девушку так, словно другого ответа и не ожидала. — Однажды во всех нас просыпаются амбиции. "Однажды амбиции уничтожают каждого" — это остается только между ними, слова, переданные друг другу через свой взгляд на мир и призму своего восприятия. Когда Хантер уже собиралась выходить, Эва словила ее за локоть: — Ну неправда ли он великолепен? Могла бы сразу сказать, что просто хочешь еще восхититься Чейзом. Хантер руку одергивает и усмехается. Она понимает: Эва готова говорить о чем угодно, лишь бы у Филлипс пеленой перед глазами не стоял тот вечер, в голове не проплывал тот Мерфи, о котором она давно забыла. И девушка это ценит. — Я уступаю. Забирай его. — Какая щедрость. — Эва руку к сердцу в драматическом жесте прикладывает, и вспоминает, кто так любит делать. Она улыбается чуть грустно, а в глазах читается тоска о прошлом. Она отказалась от всего, что напоминало о людях, которые ее уничтожили. Эва перестала всегда переворачивать одну сигарету в пачке и никогда не курить ее, перестала мило хлопать глазками, чтобы получить желаемое, перестала как по расписанию сидеть на грязном бордюре с людьми, на которых ей плевать, и делать вид, что все отлично. Хантер с Эвой смеются так, словно ничего и не было, будто вчерашнего дня просто не существовало. Это работает, чтобы отвлечься, не думать, не вспоминать, не переживать раз за разом одно и то же, что в конце концов все равно разбивает сердце. — Этан пишет, что его мозги очень долго и страстно любили. Эва смеется звонко, не прикрывая свою улыбку, и Хантер видит ее настолько светящейся, счастливой. Филлипс видит ее такой красивой. — Видимо, у них с Мерфи была бурная ночка. — Лучше бы. — выдыхает Хантер. Эва не знает всей истории, она знает отдельные кусочки, которые пытается собрать в одну цельную картину. Но некоторые детали просто друг с другом не сходятся, и девушку распирает, она хочет узнать по этим мелким хлебным крошкам, которые они ей оставляют, разгадку всей этой истории. Олдридж имеет на это право, всего на два коротких месяца они все стали Эве семьей. Раз за разом они открываются Эве все больше, и с каждым разом становится сложнее не разрушить эту идиллию и не бросится в омут с головой. Олдридж не знает, что за девушка разрушила все между Этаном и Мерфи, из-за которой Хантер боится снова его потерять, но Эва точно знает одно: Мерфи любит ее. И узнавая самые темные закоулки Мерфи шаг за шагом, ей этого достаточно. Ей достаточно того, что Этан смог отпустить боль, принесенную слишком неосторожными, отрывистыми поступками Мерфи, и смог принять его обратно. Эве достаточно того, что хоть и на расстоянии, Хантер не отказывается от брата, каким бы он не был. Если бы Этан, Хантер и Мерфи появились в жизни Эвы раньше, она была бы другой: не такой потерянной, израненной вдоль и поперек, но тогда они бы просто прошли мимо друг друга, ведь такой Олдридж с ними делать нечего. — У них все хорошо? Эва волнение в голосе как может скрывает, потому что это Мерфи с Этаном. Что с ними только не случалось. Но в тот вечер могло открыться то, что они скрывали даже от себя. — Они оба живы, трейлер не сгорел. Значит все намного лучше, чем мы ожидали. — она улыбается то самой улыбкой, в которой явно читается: презрение к чему-то, чего Эва понять не может. — Не знаю, у меня какое-то странное предчувствие. Хантер голову в сторону наклоняет и улыбается, строя милое личико, прям как она умеет. — Не заражай меня своим плохим настроением. — Филлипс ладонями хлопает прямо перед ее лицом. А Эва за запястья ее берет и ее улыбку повторяет: — Я предоставляю вам свои услуги волонтера в выходные, так что я буду издеваться над тобой столько, сколько смогу. Хантер смеется, снова рукой прикрывая свою невероятную улыбку. — И за что мне это? — Хантер так улыбается беззаветно, и в этот момент перестает казаться каменной глыбой, которую ничто не пошатнет. — Вы долго будете сплетничать или все же пойдете работать? Они вздрагивают обе от его появления. А Чейз стоит прямо как и в прошлый раз, опираясь о косяк двери подсобного помещения с этой самодовольной нахальной улыбкой, которую с его лица, кажется, никогда не стереть, не убрать. А Эва смотрит в ледяные глаза, и кажется, начинает тонуть, захлебываться. — Не переживай. — Хантер рукой рот прикрывает и шепчет, придвигаясь к нему ближе — Мы без тебя сплетничать и не начинали. А Чейз ее, Эвы, взгляд ловит, и если Хантер это увидит, сразу поймет, почему девушка от взгляда его даже пошевелиться не может. Он кивает и уходит, девушкам отсалютовав. — Забирай. — Хантер дверь ей открывает, а Эва лишь пропускает ее слова, зная, что это не для ее. Они ходят от одного стола к другому, не замечая ничего. Олдридж уже забыла, как работа отупляет все посторонние мысли и чувства. Она забыла, каково это: когда мозг отказывает функционировать после тяжелого дня, как в мышцах колет, и когда падаешь на старый, просевший диван, не хочется ни думать, ни просыпаться. Эва жила так полгода, чтобы не сорваться, не уйти опять в отрыв. Она слышит крик, и чувствует тот самый знакомый запах. у Эвы реакция срабатывает: в голову сразу лезет то, что она все эти полгода тяжким трудом пыталась высечь оттуда. девушка подходит к взрослому мужчине, который на ногах почти стоять не может. — Простите, у вас что-то случилось? Он на Олдридж затуманенный взгляд переводит и отвечает только спустя пару минут: — Да, мне отказывают наливать выпивку. — он говорит несвязно, зажевывая слова, но Эва понимает. Проходит всего секунда, прежде чем она понимает, что надо сделать. Девушка к нему чуть ближе наклоняется и шепчет на ухо, морщась от этого давно забытого запаха: — Я скажу по секрету: я здесь работаю и знаю, что тут от алкоголя только одно слово, все некачественное и разбавленное, поэтому советую вам пойти в другое место. Он моргает запоздало и отвечает заторможенно. — Да? — Конечно. Она ждет, нервно руки сминая, надеясь, что он поверит, что уйдет побыстрее, пока Эва сама не убежала куда подальше. И когда мужчина рукой дергает в ее сторону, Олдридж передергивает, но она молчит и в глаза смотрит твердо. И это срабатывает. Он походкой нетвердой доходит до дверей, и только когда он уходит, Эва позволяет себе выдохнуть. Несколько минут она еще так стоит, не видя перед собой ничего, голову в пол опустив. Девушка лишь замечает, когда Мара легким движением руки перед ее лицом останавливает Эву, забирает поднос и улыбается так нежно, что девушка глаза опускает. — Что-то не так? — Олдридж подол фартука мнет и на нее не смотрит. Мара остается на плече ее крепким и одновременно чутким прикосновением. — Все хорошо, Эва. Ты молодец. Девушка улыбается открыто, потому что, смотря в эти добрые искренние глаза, она не может не ответить тем же. — Ты умеешь работать с людьми, мне это нравится. Грэг хвалил ее, он заставлял Эву чувствовать гордость, но почему-то от Мары похвала звучала не так. Это звучит, как действительно что-то, чему стоит верить, похвала от женщины со стальным стержнем, с реализованными непостижимым трудом амбициями звучит, как понимание того, что она действительно не безнадежная. — Я раньше работала в магазине антиквариата и на удивление там тоже были подобные личности. Хоть она и ушла, но Грэг когда-то привил ей любовь не к результату, а к пути, проделанному до него. И когда Эва не хотела ничего, она приходила помогать ему. — Хантер не любит работать, но мне всегда помогает. Эва знает, что не она должна говорить то, что узнала за недолгое общение с Хантер. Но видя, как женщина относится к дочери, Олдридж понимает, как она будет разбита, Мара должна знать, но, наверное, не от нее и не от Хантер. — Она амбициозна и готова работать, даже если это не любит, я уверенна Хантер много добьется. И это чистая правда. Она добьется многого, но не того, чего хочет. Эва понимает девушку: если бы Олдридж имела бы такую же связь с мамой, она бы всем пожертвовала, лишь бы мама гордилась. — Думаю, ты хорошая подруга. Хантер пытается не сближаться с людьми после ухода своего брата, но она привела тебя сюда и снова начала общаться со своим близким другом, поэтому мне кажется, ты хорошо на нее влияешь. Эва не знает, что на это сказать. Она как будто бы посмотрела на свое кривое зеркальное отражение. Это не та Эва, которую она ненавидела внутри себя, и это не та Эва, которой бы она хотела быть. Олдридж все еще пытается открываться людям, отпустить прошлое и понять кто она теперь без этого удушающего чувства неполноценности. Эва все еще не может привыкнуть, что ей больше не надо бунтовать против всех, чтобы ее замечали. Мара понимает ее заминку и не требует ответа. — Как соберетесь уходить, зайди ко мне — я тебя рассчитаю. — Мара напоследок ее плечо сжимает и уходит с ее же подносом, прежде чем Эва успевает сказать, что это необязательно. — Видимо, на этом работа не заканчивается. Хантер появляется со спины, и Эва едва поднос не роняет от неожиданности. Они работали лишь пару часов до обеда, но у Олдридж уже в голове помутнение, она отвыкла от нагрузки. — Работаем до вечера? Филлипс забирает у Эвы поднос таким же жестом, прямо как ее мама. Они действительно похожи. Начиная от стойкости во взгляде, заканчивая отточенными до невозможности движениями. Со стороны это действительно идеальная семья, но Эва знает, что идеальность заключается в истерзанных нервах Хантер ради будущего, которое ей прописали. — Звонила Рэне, сказала, чтобы мы завтра дули в школу. Ты же не забыла о нашем наказании? Эва вздыхает тяжело, а Хантер смеется еле слышно и по плечу ее хлопает. — А на сегодня мы закончили. Иди переодевайся, я пока Этану позвоню. — Только не помешай ему, вдруг заняты. Они смеются звонко и громко, и Эва точно понимает, что, похоже, это правда ее люди. Олдридж стоит перед дверью в кабинет Элизабет, никак не решаясь зайти. В голове блок срабатывает, и она не может понять почему. Девушка не может верить, что людям от нее не нужна выгода. Проходит минута, и рука тянется сама. Рука отстукивает четкий ритм и будто бы замирает на секунд, когда из-за двери доносится бархатистый голос. — Мара, вам не нужно мне платить, формально я же у вас не работаю. Но женщина ее усмешкой легкой и рукой, поднятой вверх, останавливает. От нее веет невероятной силой и нежностью одновременно, Мара такой же человек, как и она, но у нее в глазах решимость, твердая непоколебимость даже в самых страшных ситуациях, твердая рука, что никогда не дрогнет, ее улыбка, как настоящее палящее солнце, но все знают, что будет, если подойти к нему слишком близко, слишком неосторожно. Хантер разжигает лишь малую искру, когда Мара за собой пепелище, пройдя этот путь с болью и кровью. — Зато ты помогаешь лучше и усерднее, чем все мои официальные работники. Эва стоит, смотря куда угодно, но только не ей в глаза, иначе под этим буравящим взглядом она сделает все, что женщина скажет, сжимает руки за спиной. Под этим натиском она пытается казаться меньше. — Эва, дам тебе один совет: любой труд возвращается в двойном размере. Поэтому не отказывайся от возможностей, считай это своей первой инвестицией. И Олдридж даже возразить ничего не может. Женщина в бумаги утыкается, всем видом показывает, что Эва свободна. И она стоит, не зная, что делать. Ей нужен Мерфи, который ее руку возьмет и направит. И будто пеленой она тепло на руке ощущает, со спины обдувает наотмашь этой поддержкой и невозможной силой. Это ведь на самом деле не Мерфи, это то, к чему он приоткрыл дверь, которая сейчас распахнулась настежь. Девушка не видит улыбки Мары, когда одним уверенным движением забирает со стола чек и уходит, расправляя плечи. Олдридж налетает на Хантер из-за угла, лбом ударяясь об девушку. — Надеюсь я случайно не выбила тебе остатки мозгов? — насмешливо спрашивает Хантер. — Что ж, если так, то мы лишимся единственного здравого смысла в нашей компании. — Эва рукой опирается об стену, другой потирая место удара. — Не велика потеря. Эва усмехается тепло, и Хантер тем же отвечает. Она уже переоделась, а Олдридж в кармане этот чек сжимает, и никак не может найти подвох в таких же глазах, как у Мары. — Еще не переоделась? — Хантер ее быстрым взглядом окидывает, и добавляет сразу, не давая ничего сказать. — Я хотела к маме зайти, подожди меня на улице. Эва лишь коротко кивает. Чейз стоит с сигаретой в руках, облокачиваясь спиной о стену, голову к вверху закинув, и дым выдыхает так, как будто был рожден для этого. Эта квинтэссенция замирает где-то у Эвы глубоко внутри, откладываясь в памяти. Она выдыхает слишком громко и руками себя обхватывает. Чейз поворачивает к ней голову с той же самой широкой улыбкой, которая сейчас рядом с рестораном кажется настолько одичавшей, что Эва вздрагивает. — Мои итак убитые легкие не могут жить без никотина. Такая ирония. Он машет перед девушкой сигаретой в той же руке, на которой словно проволокой обвита его судьба. Эва знает, что это рак, и она знает, что такие браслеты носят те, у кого шанса на жизнь почти нет. И это вибрацией по всему телу отдает чем-то холодно-обжигающим. Олдридж этого парня совсем не знает, в ее голове он останется, как скрывающая нечто внутри нахальная улыбка, едкий запах сигарет и этот врезающийся под самую кожу злосчастный нефритовый браслет. Эва и не замечает, как смотрит на браслет слишком пристально, не отрываясь, не моргая. — Ты же уже поняла, что он означает, да? Произнести это оказалось гораздо сложнее, чем она думала, что-то будто поперек горла встает, не давая выговорить всего три буквы. — Рак. — Эва к Чейзу подходит ближе и так же, как он на стену спиной облокачивается. — Говоришь так, будто умираешь ты. Они так и стоят, совсем невесомо соприкасаясь плечами и немного коленями, слушая гул машин и не говоря ни слова. Он выкидывает сигарету и сразу поджигает вторую. Чейз на эту стену опирается так вальяжно, дым выдыхает так, словно для его легких это воздух, а не яд. Улыбается ей широкой улыбкой, но не искусственной, не фальшивой. У него ямочки появляются такие милые, противоречащие бушующему океану у него в глазах. Эва не хочет задаваться вопросом: сколько же людей разбились о его ледники. Но от парня веет кедром и сандалом в складках формы, слегка едким запахом сигарет, дикой свободой и нестареющими нравами, он как глоток свежего воздуха высоко в горах. И именно тогда Эва все понимает. Чейз браслет носит не в знак скорби, потери части себя, а в знак того, что он еще жив, и этого достаточно. У парня нет этой опустошенности в глазах, его рак не опухоль, которую надо изъять, а часть организма, как сердце, что отбивает четкий слаженный ритм, без которого он не полноценный. Во всех его движениях легкость, а не ежесекундный страх за свою жизнь. У него в шкафах нет скелетов, там все предельно чисто, и Чейз не пытается притворяться кем-то другим, он такой, какой есть. Чейз умирает, но проживает свою жизнь так, словно он бессмертный, а Эва раз за разом теряет шансы, думая, что еще все успеет. И когда он уже докуривает вторую, Олдридж говорит тихо, чтобы не нарушить этой атмосферы. — Почему ты говоришь об этом так спокойно? Чейз усмехается, голову вниз опуская, и выкидывает сигарету. — Знала бы ты, сколько людей задают мне этот вопрос, уже неинтересно. — Говоришь так, будто это все, что привлекает людей в тебе. Парень поворачивается к ней, взглядом окидывая, словно оценивая. А Эва понять не может, почему при виде нее у Чейза в глазах какой-то азартный огонь появляется. Но девушка не считает себя игрушкой в его руках, это что-то совершенно другое, раньше неопознанное ей. — Ну еще конечно невероятная красота, превосходное тело, отличный характер. — И скромность. — добавляет Эва. Он щелкает пальцами в нескольких сантиметрах от лица девушки, и только сейчас Олдридж осознает насколько близко они находятся друг к другу. — В точку, золотце. — Такой большой словарный запас ушел на восхваление самого себя. Он голову поворачивает, кончиком носа касаясь ее густой копны волос, вдыхает легкий запах мяты и лесной хвои, Эва отчетливо чувствует, как он носом трется о кожу головы, чуть выше виска, и только потом шепчет, пронизывая с ног до головы легкими мурашками от своего голоса и теплого дыхания: — Не только словарный запас у меня большой. От этих странных ощущений у нее в животе узел тугой закручивается, и она отодвигается немного. Чейз замечает, понимает без слов и отходит, по-прежнему улыбаясь такой детской улыбкой. Эва смеется и неосознанно толкает его в плечо, так и не убирая руку. У него в уголках глаз залегают легкие морщинки, и девушка себя на мысли ловит, что он выглядит действительно красивым, когда смотрит на нее с таким леденящим душу взглядом и смеется, никого не стесняясь во весь голос. — Все испортил. Словно застряв в этом моменте, Эва и Чейз так и стоят, пока не замечают Хантер с ее лукавой улыбкой. — Ну а теперь я откланяюсь. Парень берет ее руку за запястье, а Олдридж млеет от этого, потому что совершенно не понимала, что все это время держала его за плечо, он аккуратно тыльной стороной поворачивает ее ладонь и легко прикасается к ней шершавыми обветренными губами. *** Этан видел ее тогда, когда она была другой. Властной, горящей, роковой, непоколебимой и не такой убитой, по крайней мере, Хартвинг ее такой увидел. И сейчас, видя Миранду, сидящую рядом с Мерфи на кровати и нежно поглаживающую его по щеке, с таким жалостливым взглядом, у парня в голове возникает диссонанс. Миранда как только его видит, подрывается сразу, прокашлявшись. — А теперь, думаю, мне пора идти. Этан стоит, голову в пол устремив, когда напряжение словно кровь по венам циркулирует, не давая ни одной мышце расслабиться. И когда девушка уже стоит в дверях, в последний раз оборачиваясь на Мерфи, он останавливает ее, произнося те слова, о которых Миранда запрещала себе думать. — После этого он — эти слова с тяжелым комом выходят наружу, и девушка уже понимает, что он хочет сказать. — сорвется? Миранда могла бы соврать, сказать, что он достаточно сильный, но, видя его взгляд, устремленный на Мерфи, слыша этот голос, она понимает, насколько он дорог Хартвигу. — Не знаю. В прошлый раз у него почти не было причин бросать, и он справился в одиночку, сейчас же этих причин гораздо больше, и он точно не один. Этан замечает, как Мерфи к себе прижимает его футболку, зарываясь носом, и в груди что-то неистово колет. — Он в порядке? Она не поворачивается, так и стоит, держась за ручку двери, и все никак не может уйти. Миранда знает: у парня ломка проходит гораздо тяжелее, в этот раз один он это не переживет. — Ты же знаешь Мерфи: он никогда не был в порядке. Посмотрев Этану прямо в глаза таким понимающим взглядом, что Хартвинг неосознанно понимает, почему Мерфи выбрал именно ее. Как бы Этан не хотел, он бы не смог понять Мерфи в таком состоянии. Когда Миранда уходит, Хартвинг рядом с ним падает, он видит, как все тело Мерфи дрожью пробивает, как пот стекает со лба. Этан не может смотреть, как Мерфи в бреду его имя шепчет, как дергается, когда его шепот перебивается на хриплый отчаянный крик, и он ничего не может сделать, чтобы унять мучения Мерфи. Все, что он может — это утирать пот со лба и крепко сжимать его руку, пока кошмары не пройдут и крики не сменятся на тихое сопение, пока хватка не станет слабее и сердцебиение не придет в норму. У Этана в голове миллион вопросов, ответы на которые он не получит. Мерфи всегда говорил не задавать вопросов, ответы на которые не хочешь получать. Этан молчит о многом: о том письме, о словах Лии, об этой чертовой футболке, которую Мерфи так яростно сжимает, боясь выпустить из рук. Первое, что видит Мерфи, когда просыпается, — Этан. Они лежат, соприкасаясь лбами, Хартвинг крепко сжимает его талию, не отпуская от себя ни на миллиметр. Мерфи ощущает себя так, словно самая худшая часть ломки еще не началась, это всего лишь затишье перед бурей. Организм полностью избавился от наркотиков, а значит, есть еще несколько часов перед тем, как он начнет требовать еще одну дозу. Парень не знает, когда ушла и Миранда и пришел он, но почему-то сейчас тот, кого бы он больше всего хотел видеть перед собой — именно Этан. Он убирает волосы с лица Хартвинга, на долю секунду задерживая ладонь на его щеке, потому что дольше нельзя, дольше под запретом. — Как ты себя чувствуешь? — Так, будто меня раскромсали на мелкие части, а потом еще перемололи. — он хрипит еле слышно и кашляет так сильно, словно пытается выхаркать все внутренности. Парень садится, потирая виски, он закрывает глаза, пытаясь вспомнить все. В конце концов Мерфи сжимает кулаки, чтобы руки не тряслись, поворачивается на Этана, одаряя его до невозможности виноватым взглядом. — Я натворил хуйню, да? Этан садится напротив, он не смотрит Мерфи в глаза, держит дистанцию, словно хочет подойти ближе, но не позволяет себе. — По десятибалльной шкале насколько сильно ты хочешь еще одну дозу? — Одиннадцать. Они сидят напротив друг друга: Этан, опустив взгляд вниз, Мерфи, рассматривая его опущенные плечи, взлохмаченные как после сна волосы. Он сидит безжизненно, словно ничего внутри не осталось, и парень никогда не видел Хартвинга таким. Мерфи страшно, что он снова перешел черту. — Этан, пожалуйста, скажи мне, если я не все испортил. Но Этан по-прежнему молчит, не поднимая глаз. — Хотя бы посмотри на меня. — он даже не просит, а умоляет. Когда парень поднимает на него глаза, Мерфи не видит в его взгляде обиды, гнева, разочарования, и выдыхает, что сопровождается тупой болью в ребрах. Он все такой же солнечный, вечно горящий, просто дико уставший. — Я виделся с Лией. — Этан оживляется на этих словах. Хартвинг улыбается все еще устало, но по-прежнему ярко, открыто, наповал. — Как она? Мерфи она искренне нравилась. Лия стала примером матери, которой у парня никогда не было. Она любила сына настолько сильно, что жила во лжи сколько лет, всеми силами пытаясь уберечь от этого Этана. И Мерфи почти позволил себе увидеть в ней ту мать, которая бы приняла его. — Счастлива. — Этан говорит так нежно, спокойно, что Мерфи сам ощущает его облегчение. — Думаю, она это заслужила. Этан лишь кивает. Он встает без слов и берет то самое письмо, которое так и не может решиться открыть. Страх сокрытого не стоит ничего по сравнению с тем, какие новые грани оно может открыть внутри. Жизнь Этана — одна сплошная ложь. Его семья держалась на этом клею, как самая красивая картинка, но клей не может склеить все разбитое. Он настолько погряз во лжи, что Мерфи просто не может соврать ему. Этан, погрязший во всей этой непроглядной тьме, заслужил честность от того человека, который некогда был настолько родным, близким. — Стоило сразу тебе об этом рассказать. — выдыхает Мерфи с обрывом. — Так почему не рассказал? — в его голосе нет гнева, отчаяния или отвращения, сквозившего где-то на подкорке сознание, грозившее вырваться словами, как ножами в сердце Мерфи. И, наверное, парень никогда не сможет понять, почему Этан так отчаянно хочет за него цепляться, когда Мерфи ничего не может ему дать, кроме вечного бегства от самого себя, внутренних противоречий и непониманий и чувств, от которых он разрывается. — Хотел оставить хоть что-то хорошее о твоей семье.

***

— Мне честно искренне плевать на сохранность твоего логова, но если вы собирались устроить здесь гейскую порнушку, могли бы и позвать. Мерфи со стоном падает обратно на кровать, прикрывая голову подушкой, Этан смеется в кулак, а Эва прикрывает глаза рукой, все-таки пропуская еле слышный смешок. — Слышала когда-нибудь о понятии "третий лишний"? — глухо спрашивает Мерфи через подушку. А Хантер, руку к сердцу положив, демонстративно выдыхает: — Какой ты жестокий. Почитай в википедии значение "эго, как у барана". Мерфи кидает в нее подушкой, Филлипс смеется, даже не пытаясь увернуться. Со стороны, кажется, они действительно брат и сестра. И если это то, о чем мечтал Мерфи так долго, то почему убегает, что есть сил? Чего он боится, спустя столько пройденных и исправленных ошибок? И, возможно, всего на один маленький шажок, но Хантер придвигается к его пониманию. Хантер бросает подушку обратно, а парень стонет болезненно, когда она попадает по ребрам. — Я что, задела пару твоих сломанных ребер? — девушка спрашивает так непринужденно, рассматривая ногти. — Моих сломанных чего, блять? Мерфи судорожно поднимает футболку, осматривая россыпь синеющих гематом почти по всему торсу. И он не знает, от чего дышать больно: от ран на коже или же под ней. — Успокойся, неудачник, ничего у тебя не сломано, но мне хотелось поиздеваться. — Да ладно тебе, Хан, ты же видишь: над ним уже итак жизнь достаточно поиздевалась. — Эва посылает Мерфи ту самую легкую, свою неподражаемую усмешку. — И ты туда же. — он пытается встать, но ноги сами подкашиваются, и Этан, повинуясь этому позыву, удерживает его. Слабость отдается в каждом участке его тела, набатом пульсируя в мышцах, боль от синяков смешивается с учащенным сердцебиением и обжигающим жаром. Этан понимает все без слов, почти унося его на себе в ванную. Хартвинг закрывает за ним дверь, оглядываясь на Эву с Хантер. От прежней спокойной и мирной атмосферы не осталось ни следа. — У него же там нет, чем догнаться? — Хантер губы поджимает, не скрывая беспокойства. — Нет. Этан отвечает, не медля, не задумываясь, потому что знает, он верит Мерфи. Что бы ни случилось, Этан до безумия хочет ему верить. — Откуда ты знаешь? — Эва спрашивает резко, и словно бы жалея о чувствах, вышедших из-под контроля, прикрывает рот рукой, опуская глаза. — Я просто в нем уверен. Хартвинг не успевает закончить мысль, когда слышится слабый стук из-за двери ванной, на которую парень опирается плечом. — Кажется, ему нужна помощь. — с этими словами Этан скрывается за дверью. — Но сам он конечно же в этом не признается. — констатирует Хантер. Он сидит на полу, опираясь спиной на дверь душевой, пряча голову в руках. — Поэтому я всегда справлялся с ломкой в одиночку. Этан садится на колени перед парнем, голову его вверх за подбородок приподнимая, чтобы он смотрел на Хартвинга, но Мерфи по-прежнему отводит взгляд. Он настолько сильно боится показать свои слабые стороны, даже доверяя Этану. — Ты же человек, Мерфи. — Вот именно. — слова сами вырываются так уязвленно, что Этан на секунду теряется. — Я, блять, человек, а не какая-то хрустальная ваза, которую разбить на раз-два. Я человек, а люди имеют свойство исцеляться. — Но это не значит, что тебе нельзя принимать помощь от других. — Этан сжимает его колено, чувствуя дрожь по всему телу, что передается и ему. — Ты сбежал от Хантер, потому отказался принимать их помощь, и сбежал от меня по той же причине. — Ты сам сказал мне уйти — его голос срывается, все, что он не мог высказать вырывается из-за неконтролируемой ломки. — Ты ушел бы и сам однажды. Наверное, я просто ускорил этот момент. — Этан говорит так, словно от этих слов не начинает болеть что-то в районе груди. — Ты вечно будешь меня за это наказывать? — Нет. На самом деле я рад, что ты ушел тогда. Мерфи кивает, закрываясь в очередной раз, это больно, но он понимает, почему. — Но я всегда готов помочь, как и Хантер с Эвой. Только попроси. Мерфи молчит, пытаясь себя пересилить. "Пока ты не исцелишь себя, будешь ядовит для всех, кто попытается тебя полюбить". Но может, Этан прав. Может, ему не надо со всем справляться в одиночку. — Мне нужно под холодный душ. Помоги мне. И Хартвинг знает, как сложно ему было это сказать. Он улыбается Мерфи так нежно и любяще, как только может. Этан поднимает его и удерживает до тех пор, пока Мерфи не начинает устойчиво стоять в душе. Снимая футболку, Мерфи шипит от боли, и когда принимается за штаны, Хартвинг отворачивается, пытаясь скрыть смущение. А Мерфи лишь усмехается, замечая это. — И что ты там не видел? Этан включает душ за его головой, и в кожу ударяет ледяная вода. Он успокаивается, постепенно оседая на дно. Тело привыкает к холоду, дыхание выравнивается, дрожь рассеивается, останавливаясь только на руках. От позвонков на шее до копчика, от вздымающейся в такт воды груди до ног он чувствует спокойствие. Этан делает воду теплее и тихо говорит: — Повернись спиной. Мерфи поворачивается без вопросов. Когда холодные пальцы Хартвинга касаются жестких волос, он вздрагивает. Этан нежно массирует кожу головы, не произнося ни слова. И он впервые видит Мерфи таким спокойным, беспомощным, с душой нараспашку, не скрывая всех обугленных шрамов и еще незаживших, неаккуратно перебинтованных ран. И в такого Мерфи он бы без раздумий влюбился по уши. Либо с головой, либо никак. — Я не знаю, что делать, я ни разу не сталкивалась с ломкой. — Хантер сидит на кровати Мерфи, заламывая пальцы. — Как он? — Эва возникает рядом с Этаном, стоит ему только выйти из ванной. — Немного лучше, но не думаю, что это надолго. Воцаряется молчание, которое никому не хочется нарушать, но камнем преткновение между ними остается тем, что они все так яро хотят помочь Мерфи, но даже не понимают, как. — Я не могу с ним остаться, а домой он точно не вернется. — нарушает молчание Хантер. Этан молчит, у него выбор встает между Лией и Мерфи. Но он вспоминает: его слова, такая сладкая ложь, которую Хартвинг готов бы был слушать всю жизнь, только бы Мерфи был с ним, вспоминает его обветренные губы на своих, как дышать не мог в его присутствии. И точно осознает, что не прошло, нихрена не прошло. Мерфи для Этана — тотальное помешательство, полный сдвиг по фазе. Если он яд, то не может быть и лекарством. — Я не могу. — Этан произносит слабо, хмуря брови. — Моя мама приехала, я хочу провести с ней еще хотя бы немного времени, пока она снова не уехала. — Я останусь. — Эва говорит так резко, неожиданно, что Хантер с Этаном оборачиваются, словно на какое-то время забыли о ее существовании. — У меня была алкогольная зависимость, и меня тоже ломало. Это, конечно, не то же самое, но справится я смогу. После долгого молчания, в котором каждый думал о своем, Хантер с Этаном кивают. Когда Мерфи выходит из душа, цепляясь за все, что находит по пути, чтобы не упасть, чтобы не унизиться еще больше, Хантер с Этаном тут уже нет. — Дай угадаю, тебя оставили быть моей нянькой? — голос Мерфи слаб, он дышит неровно и загнанно. Даже дойти до кровати оказывается для него невероятным испытанием. Но Эва не помогает, не порывается даже попытаться, ведь знает насколько хрупка его гордость. Когда Мерфи будет готов принять помощь, когда сам этого захочет, он попросит. — А что, ты против? Парень смеется неестественным, судорожным смехом неудержимо. — Красотка, я только за. Мерфи улыбается искусственно, неподражаемо такой вымученной ухмылкой. Не как Мерфи. Как та самая его прошлая версия, что скрывала всю боль за улыбкой, строила образ плохого парня, чтобы никто не подобрался близко. — Тебе не надо притворяться кем-то другим, чтобы не показывать свою слабость. — Знаешь, — Мерфи усмехается. — Это ни капли не привлекательно, но это качество невероятно сильных женщин, которых все боятся. — И какое же? Эва напротив него ложится, слушая его несвязные, иногда сбивчивые слова. — Способность настолько глубоко проникать в души людей. Ты красива, наблюдательна, ты выстраиваешь четкую логическую цепочку, ты стратег до мозга костей. Это делает тебя очень опасной. — Думаешь, это плохо? — Нет. — Но я никогда не хотела, чтобы люди меня так воспринимали. Хоть в своей жизни я была почти на каждой вечеринки, попробовала любой вид алкоголя, но у меня чувство, будто я везде опоздала. — Почему? — За свои девятнадцать лет я даже ни разу не влюблялась. — Значит, никто не был тебя достоин. Эва смеется слегка смущенно, и Мерфи впервые видит то, насколько прекрасной она становится, когда выходит из этих стен холода и безразличия, что отстроила ради своей безопасности. Эва говорит, не переставая, даже на секунду не позволяя Мерфи наедине остаться со своими мыслями. Она рассказывает о Чейзе, и парень сразу замечает ее нежную улыбку. Эва говорит до тех пор, пока Мерфи не начинает сходить с ума от ломки. И тогда круг замыкается.