Qínɡrén yǎn lǐ chū xīshī

      Венти с самого начала не одобрял эту идею в принципе, как и Кэйа. Один Чайльд был безумно рад открывшейся возможности. В конце концов после долгих споров друзья всё же решили идти вместе. Не отпускать же Чайльда одного? Нет, потому что их друг вполне может либо сдохнуть сам, либо убить кого-то, либо влезть в какое-то ещё дерьмо.       И вот они идут своими ногами до другого конца города к какому-то неизвестному парню только потому, что их пригласил знакомый из параллели. На улице тепло, середина дня, но ветер холодный, задувает под одежду, что заставляет неприятно поёжиться. Венти идёт позади, хмурится и шагает, не пытается даже поспеть за впереди идущими друзьями. Ему категорически не хочется идти в подобное сомнительное место, принимать участие в какой-то вечеринке, где он почти никого не знает. Но его два лучших друга, очевидно, не видят в этом никакой проблемы, что странно, потому что Кэйа вместе с ним отговаривал Чайльда идти, а теперь они оба о чём-то активно болтают впереди.       — Вы точно уверены, что это хорошая идея? — громко спрашивает Венти. Парни останавливаются и поворачиваются к нему.       — Ну, что ещё, Венти? — Чайльд закатывает глаза, складывая руки на груди.       — Парни, у меня плохое предчувствие. — Он поджимает свои тонкие губы, разглядывая друзей. — Сами посудите: мы идём хер знает куда, хер знает к кому, так ещё и никому не сказали. Нам стоит сказать хотя бы Чжуну или Дилюку!       — Не душни, брат, — цокает Кэйа, — Дилюк мне трусы на голову натянет, если узнает, и вам тоже достанется.       — Всё нормально, не мороси, — добавляет Тарталья. — Чего ты ссышь?       — Ладно Кэйа, но ты-то почему ничего Чжун Ли не сказал? Он же тебе ничего не сделает.       — Не хочу.       — Почему? — Венти вскидывает руки и хмурится. — Вдруг что-то случится? Он может забрать нас, а ты просто не хочешь ему говорить? Он отпустит тебя, а может, вообще с нами пойдёт. Чжун не душнила же.       — Он работает, и я не хочу ему мешать. Хорош, Венти, ничего не случится. Пошли просто повеселимся.       — Просто предупреди его, где ты будешь. Я же не говорю про родителей.       — Кстати, тут вынужден согласиться. Зря ты так, предупредил бы своего папочку, он тебя максимум по попе побьёт. Ты в шоколаде, — прыскает Кэйа, ловя на себе недовольный взгляд друга. — Да ладно, что смотришь? Я никогда не поверю, что ты не зовёшь его папочкой.       — Да что за херня? Я никогда так не звал Чжуна, не надо проецировать на меня свои фантазии, — недовольно говорит Чайльд, отмахиваясь. — Чё вы задушнили оба? Побудем там и уйдём.       — Чайльд, мы не хотим с тобой пьяным пиздиться снова, понимаешь, — очень недовольно и чётко проговаривает Венти, корчась от неприятных воспоминаний.       — Да не будем мы драться! С чего вы вообще это взяли?       — Потому что почти каждый раз, когда ты пьёшь, то с кем-то дерёшься, а когда мы пытаемся тебя оттащить, то пиздишься ещё и с нами, — как бы невзначай парирует Кэйа.       — Вот именно. Ко всему прочему, ты пьяный вообще конченый, да и сил у тебя, кажется, больше, чем у трезвого.       — Я просто напомню, что ты как-то раз сломал мне руку, потому что я просил тебя прекратить пить, — беззлобно, с притворной агрессией хрипит Кэйа, растягивая губы в усмешке. Чайльд хмурится, виновато поджимает губы. — Да ладно, не грузись, мне похуй. Можешь мне хоть все кости переломать.       — Так, всё, идём уже. Ничё с нами не случится, обещаю постараться не пиздиться с вами. — Юноша возобновляет шаг, засовывая руки в карманы своих чёрных свободных брюк.       — Это пустословие, — улыбчиво ворчит Кэйа, следуя за лучшим другом и подхватывая угрюмого Венти под руку.       — Вы не лезьте ко мне, и проблем не будет.       — Ой, вот попизди! Ты, когда дерёшься, можешь и убить. Как тебя не оттаскивать? — саркастично бурчит Венти, и Кэйа согласно кивает.       Чайльд ничего не отвечает, только хмыкает и продолжает идти вперёд. Он свято уверен, что ничего не случится. Они просто немного потусят, Чайльд выпустит злость и агрессию, скопившуюся из-за родителей, немного выпьет, а потом пойдёт домой. С утра он насильно и не со своего желания поговорит с родителями, потом напишет Чжун Ли и уедет к нему на выходные, потому что безумно соскучится. Вообще-то Чайльд бы и сейчас хотел поехать к нему, с Чжун Ли он бы точно абсолютно безопасно пришёл в порядок, утолил бы свой тактильный голод и остался бы понятым в тёплых руках. Но его парень сейчас работает, помимо всего прочего, Чайльд не хочет доставать его своими пустяковыми проблемами. У того и своих достаточно.       А ещё Чайльд ненормально сильно боится утомить Чжун Ли собой, потому что Аякс — вечный источник проблем. Он сам так считает, так про него говорят; это то, с чем столкнулся Чжун Ли, и Тарталья всеми силами пытается абстрагировать его от этой части своей жизни. Он не хочет и для него стать проблематичным, изнурительным. У Чжун Ли за всё время их отношений уже достаточно причин расстаться с ним, и Чайльд ежедневно просыпается с мыслью об этом.       Сам Тарталья видит в себе очень много минусов. Он действительно проблематичный, всегда влезает в переделки. У него вспыльчивый характер, и он совершенно не умеет держать себя в руках, как и следить за своим языком. Он самовольный и наглый, а если захочет, то никого слушать не будет.       Чайльд эгоистичный, но только по отношению к Чжун Ли. Ему нужен он весь, всё его внимание и вся его любовь, и Тарталья знает, что это ненормально, но против своих слабостей он не выстоит. Или не хочет выстоять.       Чайльд тактильный, и это катастрофа в какой-то мере. Ему нужно касаться и ощущать прикосновения, чувствовать их даже от друзей, но в особенности от Чжун Ли.       Это всё то, что пугает самого Тарталью, то, что он пытается держать в себе, чтобы не показаться абсолютно навязчивым и сумасшедшим, чтобы не показаться утомительным.       Это всё то, что сжирает его изнутри, но он сам упрямо молчит. Нет уверенности, что его примут таким ненасытным и неугомонным, но он до сбитого пульса, до кома в горле и горячих слёз панически боится потерять Чжун Ли. И из-за этого он устал. Чайльд не по-человечески устал от самого себя, от вечных тревог и мыслей, которые уничтожают его. Но он боится быть отвергнутым, непонятым, и этот страх тоже утомляет. Он не удивится, если друзья пошлют его, потому что он искренне считает, что заслужил. Но он боится этого. Он молчит, и это молчание когда-нибудь, вполне возможно, приведёт его к худшему исходу.       Чайльд не хочет остаться один, он боится одиночества, поэтому он будет стараться сдерживаться, пока не лопнет.

***

      Чжун Ли думает, что этот день был отвратительным. Ему пришлось провести его с отцом, кучей проблем и пересчётом бумаг. Сейчас на циферблате перевалило за двенадцать, он намерен написать или позвонить Чайльду, чтобы убедиться в его благополучии, и лечь спать, оставляя этот мерзкий день позади.       Его беспокоит сегодняшнее слишком спокойное поведение Чайльда. Ни потока сообщений, ни кучи странных мемов, которых шатен не понимает. Пара уведомлений за весь день — это странность, но Чжун Ли не заостряет на этом внимание, будучи слишком уставшим. Он принимает душ и надевает пижаму, уже полусонный ищет телефон, но находит только благодаря приглушённой вибрации. Ему кто-то звонит, и когда Чжун Ли видит на панели имя, то начинает беспокоиться моментально. Это не сулит ничего хорошего, у него предчувствие. Поднося телефон к уху, он молит всех богов, что ему просто пожелают спокойной ночи, но вместо этого на той стороне трубки слышатся сорванные вздохи, шмыганье и неразборчивый шепот.       — Что случилось, госпожа? — расслабленно спрашивает он, присаживаясь на край кровати.       — Чжун Ли, прости, что беспокою в такой поздний час, — истерично тараторят на другой стороне. — Видит Бог, я не хотела!       — Все в порядкё, не беспокойтесь. Я не спал. Почему Вы плачете?       — Понимаешь, поссорились… Мы поссорились, он ушёл… И всё! Его нет дома! Он не у тебя? Чжун Ли, где же Чайльд? Мой сынок у тебя?       Чжун Ли устало трёт переносицу, упираясь локтями в колени и свешивает голову. Чайльда у него нет, как и, очевидно, дома. Тогда где он может быть? У Кэйи или Венти? Но Чайльд сам сказал ему, что сидит дома весь день, разве что это было написано с утра. И где же он может быть сейчас? У Чжун Ли пальцы немного подрагивают от накатившей тревоги, которая с каждой секундой только растёт и стальными цепями замыкается на его сердце, но он собирается с мыслями, придаёт своему голосу внушительное спокойствие и говорит:       — Всё в порядке, госпожа, прошу Вас, не переживайте, пожалуйста. Чайльд у меня. Полагаю, он не предупредил, и сейчас уже спит. Мне разбудить его?       — Какое облегчение! — громко на выдохе произносит женщина, продолжая шмыгать. — Нет, не буди его, пусть спит. Просто я очень беспокоилась, но, раз он у тебя, я не переживаю. Передай ему с утра, чтобы шёл домой. Нам следует поговорить.       — Вы можете избавить себя от этого, я могу поговорить с ним сам. Хорошо, госпожа? — сжимая устройство в пальцах, просит он, параллельно обдумывая, кому он позвонит после окончания разговора.       Голова немного начинает болеть от мыслей.       — Было бы здорово. Ты же знаешь, он не внимает нашим словам… Ох, всё, прости. Отдыхайте, ребята. Извини, но у меня есть ещё одна просьба к тебе. Чайльд может остаться у тебя? Мы уезжаем на пару дней к родственникам. Он точно не захочет ехать с нами.       — Безусловно, не переживайте.       — Спасибо тебе большое ещё раз, спокойной ночи.       — Добрых снов, госпожа.       Чжун ли ещё минуту сидит перед тёмным экраном телефона, пытаясь понять ситуацию. Что делать? Кому позвонить первым? Не теряет ли он решающие минуты времени? Из тревожных мыслей его вырывает новый входящий звонок. Он подносит трубку к уху, не имея никаких вторичных мыслей.       — Да?       — Чжун Ли, привет… — Кэйа коротко смеётся, но отчётливо слышно, что нервно.       Чжун Ли устало закрывает глаза.       — Где Чайльд? — спрашивает напрямую. Он уже слышит на фоне голоса и громкую музыку, даже чей-то крик. Кэйа прерывается, шуршит чем-то, и Чжун Ли улавливает, как с чужих губ слетело тихое: «Треклятый пиздец». — Кэйа, я спрашиваю, где Чайльд?       — О, Чжун Ли, а я как раз по этому поводу звоню, вот так совпадение! — хихикает парень.       Шатен, включая громкую связь, уже надевает на себя штаны и футболку.       — Не мнись и давай без воды. Где Чайльд и что случилось? — Сейчас он не намерен быть вежливым, но успокаивает факт того, что если бы случилось что-то ужасное, то Кэйа не тянул бы.       — Ладно, только пообещай, что не станешь сильно злиться и не расскажешь Дилюку. Обещай!       — Хорошо, обещаю. Теперь вкратце.       — Окей-окей, я скину адрес, подъезжай и забери Чайльда, пожалуйста. Вот, я скинул. — Чжун Ли смотрит в экран, понимая, что адрес — другой конец города. Он тяжело выдыхает и выходит из дома.       — Что за место?       — Слушай, нас просто знакомый пригласил, ок? Мы ничего не знали, но оказалось… оказалось, что тут куча наркоты, а этот чувак — дилер. Мы ничего не знали!       — Вы употребляли?       — Нет, конечно, нет! — Чжун Ли слышит на фоне писклявый голос Венти, но не разбирает, о чём тот кричит. — Просто понимаешь… Парни тут начали подкалывать Чайльда, что у него папочка есть и всё такое, ну, как мы обычно шутим…       — Так, и? Продолжай.       — Он немного перебрал и немного… вспылил. Знаешь, он же вспыльчивый…       — Кэйа, не мнись, скажи по факту, — раздражается шатен, ожидая лифт.       — Он дерётся с какими-то парнями, а минуту назад вывернул чуваку руку, — говорит Кэйа, шумя чем-то на фоне.       — Вы пытались его оттащить?       — Конечно, но он, блять, вмазал мне, — шипит в трубке, — и сейчас, возможно, ударит Венти, так что, пожалуйста, давай быстрее. Забери его.       — Понял, скоро буду. Только не лезьте к нему.       Чжун Ли сбрасывает, сразу же забивая адрес в навигатор. Ему ехать больше часа по пустым дорогам, но если превысить скорость, то доберётся минут за пятьдесят. Он нарушает множество правил дорожного движения по пути, но ему наплевать. Чжун Ли нервно стучит пальцами по коже руля, пытаясь унять волнение.       И всё же он добирается за рекордные сорок минут, останавливаясь возле небольшого частного дома. Шатен выходит из машины, и одного взгляда на дом хватает, чтобы понять: атмосфера внутри придётся ему не по вкусу. Тот тяжело вздыхает, но идёт к двери.       Входя, Чжун Ли впервые в жизни сожалеет, что не глух и слеп, потому что не хочет слышать этой ужасной безвкусной музыки, рвущей перепонки, и не хочет видеть вспышек света, режущих глаза. Он немного морщится, разглядывая толпу. Вокруг него куча пьяных подростков. Бросая взгляд вправо, он видит стол, стоящий между дрыгающихся под играющую песню тел. За столом в окружении кучи бутылок шатен замечает двух парней, один из которых банковской картой фасует кокаин, хлопает друга по плечу, и они одновременно снюхивают дорожки. Он переводит взгляд в другой конец комнаты, где видит парочку, занимающуюся сексом на диване в углу. Это вызывает некоторое удивление, но парень не меняется в лице и только отводит взгляд, дальше пробираясь сквозь плотную толпу. Раздражение внутри него растёт сильнее от вечных прикосновений незнакомцев, подводя все его прошлые старания. Он не может избавиться от них, не может найти выход на задний двор, не может сбежать от этого отвратительного запаха и шума. Чжун Ли вдруг чувствует крепкую хватку на запястье, хочет вырвать удерживаемую кем-то руку, но поворачивает голову и встречается с тёмно-голубыми глазами. Кэйа смотрит на него несколько секунд, и Чжун Ли видит в чужом взгляде тревогу, поджатые губы и расцветший синяк на скуле. Они без слов уходят.       Кэйа тянет его куда-то, и они выходят на задний двор. Тут воздух чище, музыка не так бьёт по ушам и нет нескончаемых частых вспышек света. Зато есть такая же толпа подростков, образовавших возле кого-то круг. Чжун Ли видит сбоку какую-то девушку, которая сильно плачет и заходится в истерике. Рядом с ней стоит, по всей видимости, её подруга, пытается успокоить и протягивает стакан воды. Атмосфера пугающая. Чжун Ли слышит характерные звуки ударов внутри круга людей. Кэйа не даёт ему осмотреться, тащит дальше, нагло распихивая столпившихся зевак и заталкивая Чжун Ли в эпицентр.       Парни кричат, зазывают и подбадривают, возвышая бутылки и стаканы к небу, а Чжун Ли, честно говоря, не удивлён открывшейся картине: Чайльд сидит на животе какого-то незнакомца, держит того за футболку, приподнимая его голову от земли, и впечатывает тому кулак в лицо. У парня окровавленное лицо, он не может открыть глаза то ли от крови, затёкшей в глаза и слепившей ресницы, то ли от распухших синяков. На нём нет живого места, губы разбиты и окровавлены, как и нос, брови и скулы в ранах. Новыми ударами Чайльд не только наносит новые увечья, но и размазывает кровь. Незнакомец даже не пытается сопротивляться, и Чжун Ли сомневается, в сознании ли тот. Позади них сидят ещё два парня, у одного из которых вывернута рука, но он не выглядит сильно избитым; юноша панически пытается что-то сделать с переломом, трясущимися пальцами здоровой руки водит вокруг посиневшего запястья. Рядом с ним сидит ещё один парень, но его состоянию можно только позавидовать. Он пытается отсморкаться от застывшей в носу крови, поправляя грязные волосы.       — Останови его, — просит стоящий рядом Кэйа.       — Чувак уже без сознания, он может забить его, — подтверждает подошедший к ним Венти. Он выглядит целым, на аккуратном лице нет ни единого синяка или ушиба.       Чжун Ли коротко кивает, направляясь к Чайльду, встаёт тому за спину и слышит шёпот позади. Он дожидается нового взмаха руки и моментально хватает тонкое запястье.       Тарталья, видимо, не понимая, что его держат, дёргает рукой ещё пару раз, прежде чем осознаёт. Он хмыкает, не теряя пугающего выражения лица, поворачивает голову вбок, собираясь посмотреть на этого смельчака, но встречается только со знакомыми до боли карими глазами. Чайльд теряет свой безумный оскал, распахивает голубые очи в удивлении и расслабляет онемевшие от ударов пальцы. Голова незнакомца с глухим стуком падает на влажную землю. На красивом веснушчатом лице пара синяков, губа разбита. Чжун Ли позволяет себе потратить пару секунд для созерцания, но резко дергает юношу на себя, заставляя подняться. Аякс от неожиданности бьётся носом об крепкую грудь. Шатен разворачивается и уводит парня за собой, но Чайльд грубо вырывает руку. Чжун Ли хмурится и разворачивается, но Тарталья уже идёт к какому-то новому незнакомцу, склоняет голову чуть вниз и улыбается.       — Чё ты там вякнул, щенок? — будто бы расслабленно спрашивает, вальяжно подходя и засовывая руки в карманы грязных брюк.       — Я говорю, за нашим мальчиком пришёл папик, — смеётся какой-то парень, мерзко улыбаясь. — Пора домой? Убедись, что удобно подставишь задницу своему папочке, пока будешь стирать локти, пидорок.       Чайльд ощущает волну агрессии и издаёт короткий смешок, подходя вплотную, совсем близко к чужому лицу, и мягко улыбаясь, обманчиво дружески кладёт окровавленную руку на его плечо и говорит:       — Эх, Шуи Ян, ты до сих пор обижаешься за то, что из-за меня твоя девочка убежала от тебя? — Он не теряет лживо-мягкого изгиба губ, покачивая головой и сильно сжимает чужое плечо, возвышаясь над парнем. — Дружище, это же дело прошлых лет, не будь таким злопамятным. Кстати, к твоему сведению, я не трахаюсь в коленно-локтевой. Мне не нравится.       Чайльд пользуется замешательством и медлительностью парня, бьёт его второй рукой в солнечное сплетение, выбивая весь воздух, заставляя задыхаться, и носком кед сильно ударяет по голени, заставляя Шуи Яна упасть на одно колено. Сохраняя на лице самодовольную улыбку, Тарталья подбивает и вторую ногу, хватает светлые волосы и вжимает задыхающегося парня лицом себе в пах. Он злорадно смеётся и снова бьёт парня в живот ногой, заставляя того упасть навзничь.       — Ну, как тебе? Вкусно? Надеюсь, понравилось. — Чайльд делает пару маленьких шажков к нему, двигает челюстью и смотрит сверху вниз. — Да ладно, не хватай воздух ртом, я не так сильно бил. — Расставляя ноги по бокам от Шуи, Тарталья склоняется к его лицу, рассматривая исказившиеся черты. Парень под ним не может нормально дышать, не может унять сильнейшую агрессию к нему, сжимает одну руку на горле, другую в кулак, и Чайльд упивается этим. Он грубо хлопает того по щеке. — Ты хорош, чувак, хорош, язычок у тебя нормально подвешен. Но извиняй, со мной тебе не тягаться.       Тарталья заносит руку для удара, но останавливается в моменте под властным и громким голосом:       — Аякс.       Чайльд рвано выдыхает, застывает в таком положении на несколько мгновений, подавляя в себе всех демонов, призывающих его ослушаться и всё же избить Шуи Яна. Тем не менее, он делает ещё один резкий выдох и вдох.       — Ты спасён, товарищ, можешь поблагодарить Чжун Ли. — Чайльд в последний раз противно улыбается и выпрямляется. Он поворачивается к ждущему его Чжун Ли, меняет свой настрой, как по щелчку пальцев, и сам тянет грязную руку к нему.       Шатен смотрит на него в упор, но берёт протянутую руку в свою, в этот раз переплетая их пальцы без грубости, несмотря на раздражение внутри.       Чайльд опускает голову, рассматривая свои кеды, и покорно молча следует за старшим. Опьянение отступило, но его всё ещё потряхивает от адреналина и агрессии. Ненормальная злость никуда не делась, юноша ощущает себя оголённым проводом. Они без слов садятся в машину, и рыжеволосый слышит тяжёлый вздох, поворачиваясь голову к шатену и смотря на него, словно побитый щенок.       — Сяншен…       — Не надо, Аякс, просто помолчи.       Послушно замолкая, Тарталья ковыряет собственные пальцы, пытаясь соскрести запёкшуюся кровь с рук. Они едут в отвратительном молчании, за время которого Чайльд успевает себя накрутить до влажности в уголках глаз.       Боль понемногу начинает ощущаться, отдавать в теле, и Тарталья хочет сорвать с себя кожу и плакать навзрыд от собственных мыслей. Он абсолютно точно уверен, что Чжун Ли не станет терпеть его в этот раз.       По приезде они, храня молчание, поднимаются в квартиру. Чайльд бывал тут множество раз, он знает каждое потаённое место этой квартиры, но сейчас, сжираемый своими мыслями и в приступе, всё так же не прошедшем, он стоит в коридоре и не знает, куда себя деть. Чжун Ли разувается и тихим голосом без эмоций зовёт его:       — Чего ты стоишь? Раздевайся и пошли на кухню, поговорим.       Тарталья хочет начать плакать уже сейчас, но он собирает себя по крупицам, выдыхает и сжимает руки в кулаки. Проходя на кухню, он неловко садится на стул, слушая возню Чжун Ли, который предлагает ему чай, но получает отказ. Через пару минут шатен присаживается напротив него и в ожидании смотрит.       — Сяншен, — негромко начинает он и, не встречая ответа, продолжает, — мне очень жаль, извини.       — Не нужно извиняться. За что ты вообще просишь прощения? — отпивая чай, говорит старший. — Просто объясни мне всё.       — Я не знаю, что говорить. Мы с родителями поссорились, я ушёл к ребятам. Потом получил приглашение на вечеринку от знакомого, уговорил парней, и мы пошли.       — Почему и зачем ты соврал мне? Ты сказал, что просидишь весь день дома. Я бы хотел, чтобы ты предупредил меня о своих планах, ты же всегда так делал. Чем этот раз отличается?       — Ты работаешь, сяншен. — Чайльд поджимает губы и отводит взгляд. Он не любит быть честным и говорить о своих мыслях, юноша на грани срыва или истерики, слова даются ему с трудом. — Ты сильно устаёшь, и я не хотел мешать.       — Малыш, я уже говорил тебе, что работа — это работа. Я всегда выделю время на тебя, если ты будешь нуждаться в этом. Почему ты не отвечал родителям?       — Я не хотел.       — Это не измеряется твоим желанием, — на выдохе произносит Чжун Ли, рассматривая красивое лицо. Раздражение всё ещё плещется в нём, но он держит себя в руках. — Всё же это твои родители, и они беспокоятся о том, что их сын пропал. Как бы ты ни был обижен, задет или зол, когда тебя нет ночью дома, а они тебе пишут, то стоит ответить.       — Да я не хочу! — Чайльд моментально вспыхивает и вскакивает со стула, упрямо глядя глазами, что были на мокром месте, на старшего и упираясь руками на стол. — Они постоянно ставят мне в пример брата, сяншен, постоянно! Его идеальные оценки, его примерное поведение… И что я должен делать? Спокойно принимать это? Да ни за что! Я столько раз говорил им, что мне просто не даются гуманитарные предметы, просто не получается у меня! У меня идеальное знание всей математики и физики! Идеальное, Чжун Ли! Но им абсолютно всё равно! Им насрать, они сравнивают меня с братом!       — Хорошо, я понял тебя, Аякс. Присядь, не злись, — спокойно призывает он, но Тарталья снова заводится, тяжело дыша и сжимая кулаки.       Ком в горле — иголки, и Чайльд не может проглотить его, а агрессия, ещё от прошлых драк не утихшая, теперь появилась с новой, но небольшой силой, заставляя юношеское тело иногда дёргаться, словно от ударов током. Чайльд знает, что, если так продолжится, он не сможет сдержать себя в своих словах, как минимум, но и драться здесь не с кем. Тарталья не знает, что случится, если в приступе бить некого, а от сказанных слов не станет легче. Возможно, он думает, что в таком случае хорошая идея — расшибить себе лоб об стену.       — Я не хочу сидеть! Что значит «не злись»?! Ты считаешь, у меня нет причин злиться? Как я могу успокоиться?! — кричит, жестикулируя. — Конечно, ты спокоен, потому что это тебя всегда ставили в пример! Ты никогда не был тем, кого сравнивают с кем-то!       — Чайльд, ты прекрасно знаешь, что у нас разные семейные ситуации. Я не сталкивался со сравнением, но были и другие проблемы. Я был вынужден стать идеальным сыном. Пожалуйста, успокойся, не нужно кричать.       — А может, я хочу кричать! Может, не хочу успокаиваться! Это вызывает во мне агрессию, сяншен, я даже не хочу подавлять это!       — Поэтому ты избил тех парней?       Чайльд широко раскрывает глаза и сильно хмурится, от его тяжёлого дыхания расширяются ноздри. Он зло хмыкает.       — Блять, да, конечно! Я избил каких-то левых парней просто из-за агрессии к родителям! Получается, просто так! Так ты считаешь? Нет, конечно, Чжун Ли, блять, какого ты обо мне мнения?! Они получили за то, что имели много самоуверенности, когда говорили мне всякую херню и пытались впарить наркоту.       — Я понял. Услышь меня, ты должен слушать своих друзей. Они пытались оттащить тебя, но ты ударил их. Это нехорошо, — Чжун Ли немного пугается, когда Тарталья резко дёргается от услышанных слов и смотрит на него.       — Я знаю, блять, я знаю! — кричит он, поджимая губы и отворачиваясь от карих глаз к кухонному гарнитуру. Чайльд запрокидывает голову, смотрит в потолок, прикрывая глаза, и выдыхает. Пытается совладать с собой, но в этом терпит унизительное поражение. — Знаю, но я с самого начала сказал им не подходить ко мне. Я говорил им, что не отвечаю за себя в приступах! Я не должен был бить Кэйю, но ударил. И что теперь? Считаешь меня ужасным? Уже хочешь расстаться? Будешь ли ты считать меня ещё более отвратительным, если узнаешь, что я однажды ему руку сломал? — Он разворачивается, искривляя губы в горькой усмешке и рассматривая хмурое лицо. Его слова сопровождались громким ударом грязных ладоней о поверхность.       — Нет, не буду.       — Ты говоришь так, потому что не видел этого. Ты не осознаёшь.       — Не надо говорить за меня. Я сказал нет, и это не имеет никакого другого значения.       Тарталья неожиданно резко расслабляется, будто бы все силы покинули его тело за одну секунду. Чжун Ли хмурится, не понимая причины такой резкой смены настроения.       — Ты не устал-то? — усмехается Чайльд, зарываясь пальцами в рыжие волосы. Он с усилием глотает ком в горле. Если уж расставаться, то он выскажется. — Даже я устал. Тяжело встречаться с таким конченым подростком, как я? Сколько раз за всё это время ты уже услышал, что я проблематичный? Я уверен, что много. Так вот, ты не устал? Сам посмотри. Мы сидим в два часа ночи на кухне за столом, ты забрал меня с какой-то тусовки на другом конце города, а теперь выводишь на разговор. Утомительно, правда? Я знаю, что это так.       — Тарталья, сядь и подумай дважды над тем, что ты говоришь, — сердится Чжун Ли, понижая голос и хмурясь. Чайльд выглядит загнанным, у него глаза на мокром месте. Чжун Ли знает, что тот готов взорваться с минуты на минуту, но его злят сказанные слова. Он не избавился от прошлого раздражения, а сейчас услышанное вызывает в нём лишь большую бурную реакцию.       — Я не хочу и, раз уже начал, продолжу. Какие слова ты ещё слышал про меня? Какой я? Ненормальный? Неуправляемый? Да даже мои родители уже вверили меня тебе, потому что устали! — С каждым новым словом, принадлежащим ему самому и вылетающим из его уст, он порождает сам в себе новую злость, но не пытается остановиться: вряд ли это в его силах сейчас. — Даже родители! Тебе всего девятнадцать, а ты возишься с каким-то школьником, у которого проблемы с агрессией и самоконтролем. Не думаешь, что я тебе не под стать?       — Я сказал, сядь и подумай, Тарталья, — строго говорит Чжун Ли, но его никто не слушает. Чайльд только рвано дышит, стараясь совладать с грядущей истерикой. Он снова подавляет в себе желание сломать что-нибудь и выдыхает, прикрывая глаза.       — Я знаю, что ты устаёшь от меня, Чжун Ли. Все устают. В этом нет ничего страшного, но не ври мне об обратном, — расслабленно сипит Аякс. — Хочешь ещё знать, какой я? Я эгоист. Знаешь почему? Потому что у меня ненормальные потребности, Чжун Ли. Знаешь, что мне нужно? Ты. Весь ты. Всё твоё внимание, вся твоя любовь, ты весь. Я тактильный, но ты не любишь прикосновения. Так насколько это тяжело — терпеть все мои выкидоны? Я знаю, что это ненормально, и всё время старался подавлять это в себе, но в конечном итоге меня просто разъедает изнутри. Да даже если и так, я всё равно утомил тебя. Эта речь наверняка тоже изнуряющая, да? Потому что ты устал и хочешь спать, а я тут душу изливаю, несу всякую хуйню.       Чайльд смотрит упрямо в глубокие карие глаза и наблюдает, как Чжун Ли медленно встаёт из-за стола. Он подходит чуть ближе к нему, складывает руки на груди и глубоко дышит. Он наверняка зол.       — Что, сяншен, я уже не такой хороший, как раньше? Я стараюсь держать себя в руках. Спасибо, что оценил.       — Не держи.       — Что?       — Я сказал, не держи себя в руках, Чайльд.       — Что ты несёшь, блять?! — кричит тот, выходя из себя по щелчку пальцев.       Чайльд не понимает поведения Чжун Ли. Он не может понять, почему тот продолжает выводить его из себя, хотя любой другой человек уже либо бы ударил его, либо послал. Но Чжун Ли смотрит на него выжидающе, принимает эту истерику и ждёт. А Тарталью трясёт, невероятно сильно прошибает. Он чувствует, что переполнен, но ничего не помогает ему избавиться от этого, не знает, что с этим делать. У него покраснели глаза, капилляры лопнули, проступают вены и мокнет затылок, потому что ему жарко от невыпущенной агрессии.       — Какого чёрта, Чжун? Не держать себя в руках? Чтобы что? Тебе, блять, нравится смотреть на это?! Хорошее представление, да?!       — Что ты ещё держал в себе? Давай, малыш, просто расскажи мне об этом.       — Какого хуя?! — Тарталья мечется по кухне, в непонимании сжимает пальцы в волосах и жмурится. — Что ещё? Хочешь знать? Много дерьма, очень много. Просишь не держать себя в руках? Рассказать?! Я уже говорил, что мне нужно много твоего внимания, весь ты и вся твоя любовь. Знаешь почему? Потому что я, мать твою, не могу чувствовать себя спокойно и уверенно без этого! Ещё? Нравится? Я бы забил тех парней до смерти, только потому что они оскорбили тебя! Что ещё? Это я уговорил парней пойти на эту тусовку. Они хотели, чтобы я написал тебе, но это я отговорил их делать это! Потому что ты устаёшь и работаешь, а я не хочу быть обузой! Я и так знаю, что доставляю много, сука, проблем! — Чайльд тяжело дышит, от злости вены на его висках и шее грозятся взорваться, лицо исказилось.       Чжун Ли вдруг понимает. За одну секунду он избавляется от всей злости или недовольства. Они покидают его тело, как только к нему приходит осознание полной картины. И с этим осознанием он чувствует необъятную вину. Складки на его лбу разглаживаются, дыхание выравнивается. Он не хмурится, меняет взгляд и расслабляет плечи, смотря на Чайльда, злого, запутанного и ничего не понимающего. Чайльда, который плачет перед ним не первый, но и не сотый раз, не от жалостливого видео про собак, бабушек и дедушек, а от проблем, от испуга и растерянности. От агрессии и злости, от невысказанности и бессилия. Чжун Ли не показывает своим видом, но ему жаль. Он смотрит на замершего юношу, совсем ещё почти ребёнка, и знает, что этот парень — его вина. Не только Чайльд виноват в своём молчании, но и он тоже. Чжун Ли старше, он несёт ответственность за него, и в этом его огромная ошибка, его вина, что он не смог обеспечить партнеру достаточно доверительную основу их отношений, что в итоге привело их сюда. Не уберёг, не уверил, не заметил ничего странного. Чайльд ещё считается ребёнком, и хоть Чжун Ли его таковым не воспринимает, но Тарталья всё ещё подросток. Перед ним сейчас испуганный и загнанный подросток, ребёнок, о котором он, Чжун Ли, не позаботился должным образом. Рассматривая веснушчатое лицо, он сожалеет, но собирается исправить. Они проработают это вместе.       Аякс хочет уйти от этого взгляда. Не выдерживает. Невозможно. Он поворачивается, ищет стакан, чтобы выпить воды и проглотить с ней ком, но ему не удаётся.       — Говори дальше. Расскажи мне ещё, Чайльд, — мягко произносит Чжун Ли у него за спиной.       Тарталью переклинивает. Его натурально клинит. Он сдавливает в ладони стеклянный стакан, сжимает челюсть до двигающихся желваков и разворачивается. Ему кажется, что он сумасшедший. Он абсолютно переполнен, почти безумен от своей агрессии.       — Что ещё ты хочешь услышать? — Голос подводит его от собственной злости, звучит хрипло. Чайльд делает глубокий вдох и выдох.       — Всё, о чём ты умалчивал и что скрывал от меня всё это время.       Никто из них не дёргается от звука лопнувшего стекла. Чжун Ли лишь сильно хмурится и делает шаг к Чайльду, но тот просто отряхивает руку, не обращая внимания на рану. Когда первая капля его крови падает на осколки, лежащие на дне раковины, он снова делает глубокий вдох и выдох, не сжимая раненой руки.       — Чайльд, просто продолжай говорить, пожалуйста.       Его дыхательные техники не срабатывают. Он снова чувствует невероятно сильную волну агрессии, которая рушит всего его, и, сжимая руку, вгоняет мелкие осколки ещё глубже, почти не ощущая боли. Неожиданно для себя Чайльд чувствует слёзы на собственных щеках, но не пытается вытереть их или сморгнуть новые. Он не останавливает себя в этом, лишь скалится и кричит:       — Что говорить?! Я не знаю, что тебе ещё сказать! Я схожу с ума от своей же агрессии, блять, натурально схожу с ума! Я устал подавлять в себе всё это дерьмо, и драки мне не помогают! — Он останавливается для того, чтобы облизать мокрые от слёз губы, шмыгнуть носом и продолжить. — Мне надоело чувствовать тревогу и вину за что-то! Я даже не должен это чувствовать, но я чувствую, понимаешь?! Это просто, сука, просто расщепляет меня на ебучие атомы! Я же должен быть хорошим парнем, хорошим сыном и другом? Так я и стараюсь! Я стараюсь, блять, но я не могу сбежать от этой кучи дерьма в себе! Просто не могу! Я не должен доставлять проблем, так? Но я не выдерживаю, я не знаю! Я не знаю! Не знаю я!       Тарталью бьёт крупной дрожью от переизбытка эмоций, он не может унять её, не хочет. Чайльд кричит, тянет одну гласную, сжимая голову здоровой рукой. У него что-то жжёт в груди, болит под рёбрами, ему катастрофически не хватает воздуха, но он не в силах повлиять на это, как и на свои слёзы. Он пытается сказать что-то ещё, но не говорит, язык отказывает ему. У него словно голова взорвётся вот-вот, и боль невероятно сильно давит на виски.       Чжун Ли смотрит на него без капли осуждения, без толики злости. Его глаза бегают от заплаканного лица до руки и обратно. Он хочет, чтобы Чайльд выговорился, выплакался.       — Хочешь р-расс-статься со мной т-теперь? — тихо шепчет он, крутя головой в разные стороны. — Потрясающе. Это то, чег-чего я хотел.       Они стоят немного в тишине, прерываемой только всхлипами младшего, который поднимает на Чжун Ли опухшие красные глаза, полные слёз. Его рука по-прежнему кровоточит, но капли ныне разбиваются об пол. В ярко-голубых глазах ураган эмоций, шатен разглядывает их неприличные несколько секунд, видя только усталость и боль. Всё тело Чайльда показывает его изломанность и отсутствие сил, он тяжело дышит, глотает крупные слёзы, а черты его юношеского лица исказились в болезненной гримасе. Чжун Ли, всю жизнь обладая очень жалкой частью эмпатии, сейчас чувствует боль и расстройство ненормально ярко, как никогда в жизни не ощущал. Не имея сил больше выносить эту картину, шатен мгновенно тянет парня на себя, ловя в плен своих тёплых рук, и Чайльд, не имеющий никаких сил ныне, заходится сильным плачем, увлажняя слезами ткань футболки. Он скулит и бормочет что-то, что старший не в силах разобрать, и Чжун Ли только гладит трясущееся тело руками, пытаясь подарить успокоение и ощущая, как израненные руки сжимают ткань его одежду до треска ниток. Чайльд не стесняется, отпускает себя и плачет громко, сопливо, навзрыд. Скулит. Кричит. Пищит. Трётся о тёплую грудь, размазывая по ней сопли и слёзы. Чжун Ли принимает, позволяет и укрывает, укачивает в своих руках содрогающееся тело, гладит и приговаривает какие-то нежности, целует рыжие волосы. Пытается уверить, показать и позволить себе доверять, восполняет.       Под напором этой ласки, обрушившейся на него, Чайльд немного успокаивается спустя десять минут, и Чжун Ли, слыша это, отрывает его от себя, поднимает опухшее и избитое лицо, одаривая то поцелуями-бабочками, не брезгуя и не пропуская ни миллиметра. Брюзга внутри Чжун Ли не тревожится, не имеет ничего против. Как может? Ведь эти слёзы, сопли и сорванное дыхание — его родное, часть его самого, плод его ошибки. Потому что всё это — составляющее Чайльда, его слёзы и смех, его улыбка и сломанные изгибы губ, его блеск в глазах от радости и печали. Это всё — он сам, одно целое, всё это наполняющее, что и топит Чжун Ли, заставляет стать невольником чувств, но не такой уж он и трагичный невольник.       Аякс всё ещё глотает воздух резко, не восстановив дыхание, и шатен без труда поднимает того и усаживает на кухонный стол. Он вытирает большими пальцами рук влагу, дарит поцелуй в искусанные красные губы и уходит в ванную. Приходит оттуда уже с нужными лекарствами, берёт одну дрожащую руку в свою и под внимательным взглядом заплаканных глаз вытаскивает тонким пинцетом остатки стекла из раны. Молча обрабатывает руку, стирая запёкшуюся кровь и обеззараживая увечья, заматывает бинтом. Со второй рукой дел меньше, но он старательно и внимательно обрабатывает сбитые костяшки, переходя от рук к лицу. Чжун Ли только мажет мазь на нужные участки и откладывает всё чуть в сторону, снова беря покалеченные руки в свои. Он склоняется над ними, оставляет поцелуи прямо на бинте и рядом с ранами, выпрямляется и смотрит в бездонные покрасневшие глаза. В них вселенская усталость очернила всю радужку.       — Итак, — мягко начинает старший, укладывая обработанные руки себе на плечи, придвигаясь ближе и мягко сжимая ладони на красивой талии, начиная гладить от неё и до бёдер, — теперь я хочу, чтобы ты выслушал меня. Я хочу сказать много, поэтому готовься. — Он почти незаметно приподнимает уголки губ в нежной улыбке, Чайльд кивает ему и смотрит. — Я услышал всё, что ты сказал мне, и, на самом деле, не подозревал, что в тебе так много переживаний и мыслей. Но ты должен был говорить мне об этом, как только появились ещё первые волнения. Я понимаю, почему ты этого не делал, но впредь, пожалуйста, делись со мной всем. Это моя вина тоже, и мне жаль, я должен попросить у тебя прощения, потому что ты не чувствовал достаточной уверенности и доверия во мне, чтобы рассказать обо всём этом. Прости, Чайльд, я исправлю это. Мы исправим. Я хочу знать, что ты в порядке не только физически, но и морально. Нет ничего, в чём я не помогу тебе. Это важно, договорились?       — Не надо брать на себя вину, это не твоя вина, — хрипит.       — Нет, Аякс, это и моя вина тоже. Я в ответе за тебя, и, если ты не чувствуешь доверия для того, чтобы делиться со мной своими тревогами, это наша проблема, это то, что не доработал я. Прошу тебя, не нужно спорить.       Чайльд поджимает губы, хмурится и кивает, не отводя взгляда.       — Хорошо, давай разложим всё по полочкам. Первое: будь уверен в том, что мне нет никакого дела до того, кто и что говорит про тебя. Меня волнует только моё мнение и твоё. Сконцентрируйся на моём мнении и на мнении твоих друзей, отбрось всё ненужное, это ни к чему. Ты думаешь о себе плохо, и одним разговором мы от этого не избавимся. Но я буду работать над этим, как и ты должен работать со мной, потому что в твоих словах, в которых ты оскорблял самого себя, нет правды, есть только то, что тебе внушили. Я не знаю, кто это сделал, но это не так. Я хочу, чтобы ты верил мне.       Чжун Ли говорит медленно, чётко, наполняет свой голос мягкостью и видит, что на любимом лице есть осознание и принятие. Он останавливается, обдумывая следующие слова и разглядывая красивые черты, чувствует, как пальцы на его плечах немного сжались.       — Я требую, чтобы мои дальнейшие слова были высечены у тебя в сознании. Ты не проблемный и не обременительный. Чайльд, для меня ты никогда таким не ощущался. И никогда не будешь. В твоей энергии нет твоей вины, я помогу тебе направить её в безопасное русло. Мы избавимся от твоей агрессии, обговорим её. Только будь со мной честен, не нужно держать все в себе. Ты не обязан быть идеальным и хорошим, в первую очередь, ты должен быть собой. — Чжун Ли гладит мягкие бёдра, смотрит карими глазами так, что Чайльд снова готов расплакаться. — Тебе не должно быть стыдно передо мной ни за что вообще, потому что я принимаю тебя любым, Аякс, запомни это. Ты всегда для меня любим и приоритетен, мы в отношениях. Я люблю тебя, я помогу тебе, потому что хочу этого, потому что это то, как работают отношения. Никак иначе.       — Чжун Ли…       — Дай мне закончить, любовь моя, потом скажешь. — Шатен целует мягкие губы и отстраняется. — Второе: в твоих желаниях нет ничего ненормального. Если я могу удовлетворить их, то сделаю это. Я хочу делать это для тебя. Ты прав, я нетактильный человек, не люблю, когда меня трогают, но ты не в этом числе, Аякс. Не нужно ограничивать себя в чем-то, что я могу обеспечить тебе. Если ты нуждаешься в чём-то, во мне, скажи это, покажи, и я дам тебе всё нужное. Я никогда не испытываю отрицательных эмоций от тебя или твоей тактильности, но если ты считаешь свои чувства ненормальными, то скажи мне, и мы обсудим. Не надо молчать. Ты имеешь право делать всё, что хочешь, потому что мы в отношениях, и я не запрещал тебе ничего. Я не потребитель. Мы отдаём и получаем, это отношения. Ты можешь быть эгоистом, я не против, просто будь собой рядом со мной. Нет нужды притворяться. Третье: твоя агрессия вызвана тем, что ты всегда молчишь о чём-то, держишь в себе. Говори со мной, Чайльд. Даже если тяжело, даже если тебе кажется, что это невозможно, говори. Я выслушаю тебя, помогу, ты не будешь проживать это в одиночку. — Чжун Ли делает паузу, даёт переварить и сам думает о том, что и как скажет дальше. Чайльд перед его глазами поджимает губы, голубые глаза блестят. — Малыш, не нужно плакать. Ты чего?       Но Тарталья только жмурится, молчит и вертит головой.       — Не плачь, в моих словах нет ничего удивительного. Ты много дерёшься, потому что у тебя много агрессии. Опять же, разговаривай со мной, я помогу тебе, мы уменьшим твою агрессию, я смогу избавить тебя от тревог. Я не считаю тебя каким-то плохим или как ты там выражался. Твоя агрессия не меняет тебя, ты — всё тот же, кем и являешься. Мне всё равно, что ты бьёшь каких-то парней. Из того, что я услышал и увидел… не то чтобы они этого не заслужили, но, согласись, ты мог просто уйти. Разобраться на словах и уйти, позвонить мне, и я бы забрал тебя. Или был бы с тобой, как бы ты пожелал. Пожалуйста, полагайся на меня всегда. Будь во мне уверен. Уничтожь сомнения, потому что я не подведу тебя. И ещё кое-что. Раз ты внимаешь исключительно моим словам, то будем исходить от этого. Если я работаю, это не значит, что не выделю для тебя время. Я найду его ради тебя, не ищи причин для «нет». Я понял, что ты беспокоишься насчёт того, что я захочу расстаться из-за каких-то обстоятельств. — Чайльд сжимает пальцы на плечах сильнее, хмурится, и видно, что он волнуется, но Чжун Ли спешит его успокоить мягкой улыбкой и кратким поцелуем в губы. — Я хочу сказать, что это чушь. Ты беспокоишься, что можешь «утомить» меня, но я хочу, чтобы ты был уверен — этого не произойдёт. Ты знаешь меня хорошо, и твои опасения, стоит заметить, взяты не из воздуха, но я уже говорил, что ты не в общем числе людей. Если так легче, у тебя очень много привилегий, не сомневайся. Я потерял счёт, но вот последнее: пожалуйста, не допускай таких волнений у своих родителей. Я помню, что ты мне говорил, можешь не беспокоиться об этом. Я поговорю с ними. Или поговори сам, без криков, спокойно всё обсудите. Но тебя нет дома ночью, конечно, они беспокоятся. Просто отпишись им, что ты у меня, в случае чего, позвони, и я приеду. Твои родители могут обижать тебя, но цени их всё равно. Они любят тебя и показывают это. Сравни с моим отцом, малыш, я о таких родителях мечтал когда-то.       Чжун Ли устало улыбается и коротко смеётся. Чайльд глядит на него с пониманием, но старший знает, что его услышали. Они сохраняют молчание, глупо смотрят друг на друга, и Тарталья пальцами зарывается в каштановые волосы, расслабленно улыбается и ощущает поглаживания на бёдрах и талии.       — Прости меня, сяншен, — спустя время сипло шепчет он. — Уже так поздно, ты наверняка очень устал.       — Не нужно, малыш, я знаю цену своего времени. Не нужно извиняться передо мной, тебе не за что, всё хорошо. Я хочу, чтобы ты осознал всё, что я сказал, и не сомневался ни в чём мною сказанном.       — Тебе пришлось возиться со мной… Мне жаль, что я вынуждаю тебя говорить это всё…       — Я не вожусь с тобой. — Шатен дарит ещё один ласковый поцелуй, поднимает голову выше, зарываясь носом в рыжие волосы. — Не нужно чувствовать себя виноватым из-за этого, не из-за чего вообще. Я готов говорить тебе это каждый день, если понадобится. Это не составляет труда.       — Спасибо, — на грани слышимости произносит Чайльд, утыкаясь носом в смуглую шею. — Я не имел ввиду, что не доверяю тебе или что-то такое. Я боялся… быть отвергнутым. Ну, ты понимаешь, да… Мне не хотелось быть непонятым или осуждённым тобою, сяншен.       — Понимаю, однако это пустые волнения. Я не тот, кто когда-либо осудит тебя, Чайльд. Когда я говорю, что люблю тебя, и это имеет значение больше, чем ты можешь себе представить. Было бы странно, если бы я любил тебя, но осуждал за чувства или тревоги. Тогда это не любовь, а просто фикция. Любить — это значит принимать полностью. Я люблю тебя не исключительно за что-то хорошее, я люблю тебя за всё, что в тебе есть.       Чайльд глубоко выдыхает и вновь горящими от радости глазами зрит в карие. Чжун Ли звучит убедительно, не оставляет поистине и грамма сомнений. Аякс хочет убедить его в ответном, хочет показать, что испытывает то же самое, но он беспомощно жалок в словах.       — Я… Да, сяншен, конечно. Я тоже хочу, чтобы ты был уверен в этом тоже с моей стороны.       — Я знаю об этом, тебе не нужно пытаться объясниться словами. Ты всё прекрасно показываешь действиями.       — Я боюсь, что этого может быть недостаточно…       — Не нужно беспокоиться. У нас разные способы проявлять чувства. Для меня поступки без слов понятны, для тебя важны слова и действия. Это нормально. Мы разные люди.       — Я… Господи, пиздец, Чжун Ли, спасибо… — Yе зная, как ещё выразить себя и свои эмоции, Чайльд лишь прижимается щекой к его груди и обнимает. Ощущает одну руку на спине, та гладит его самого и перебирает влажные волосы на затылке.       — Напиши маме, малыш, скажи, что всё в порядке.       — Да, мне стоит извиниться. Но у меня телефон сел…       — Возьми мой в кармане.       Следуя словам, Чайльд тянет пальцы к карману и достаёт гаджет. Он пишет маме большое письмо, а в подтверждение делает глупую фотку, которую редактирует на скорую руку, избавляя маму от лишних переживаний из-за его опухшего лица и синяков. Не стесняясь, он отправляет фотографию, на которой прекрасно видно их с Чжун Ли, но его это не волнует. Мама не будет против. Чайльд также пишет друзьям, просит у них прощения и обещает возместить ущерб, согласившись на любые условия. Он блокирует телефон, откладывает его на стол рядом со своей ногой и возвращается к любимым устам. Чайльд хочет целоваться, его распирает от нежности и любви из-за всех сказанных старшим слов. Он с ума сходит, но ныне от этого человека рядом с ним. Чжун Ли отвечает ему, продолжая гладить скрытые тканью бёдра. Они лениво целуются, нерасторопно, сонно. Без дикого желания, не захваченные похотью и желанием. Отрываясь, Аякс ярко улыбается, зажимая в руках любимое лицо. Ему отвечают говорящими обо всём на свете глазами, лёгкой улыбкой на устах.       — Я очень люблю тебя, сяншен.       — Я знаю, я тоже люблю тебя. А сейчас, если мы со всем разобрались, иди прими душ, ляжем спать.       Чайльд ему мягко кивает и соскакивает со стола.