Qínɡrén yǎn lǐ chū xīshī

      Чжун Ли никогда не страдал от низкой самооценки. Он всегда знал свой минимум и максимум, не прыгал выше головы. Выросший в комплиментах от родственников и иногда даже от неизвестных ему людей, он всегда был уверен в своей внешности, не считал себя некрасивым, однако не думал, что обладает особенной харизмой. С отцом, у которого выше всего в этом мире стояла карьера, Чжун Ли сотни раз предписывали красивых и умных дочерей бизнес-партнёров, но либо по счастливым обстоятельствам, либо вследствие тяжёлых споров все эти потенциальные помолвки расторгались.       Чжун Ли был скромен и тих, относился с уважением и почётом ко всем юным девушкам, которые так или иначе были приглашены к нему домой на ужин. Он держался с ними большой дистанции, молча терпел все заискивания, продолжая вежливо улыбаться. Ему не хотелось открываться им, как и кому-либо в принципе, не хотелось отвечать на флирт, не хотелось их компании, не хотелось иметь подобное внимание. Ему не хотелось никакого внимания. Он не интересовался ими, не умел кокетничать. Чжун Ли мог быть вежлив и учтив, сидеть с ними рядом или напротив, но оставаться холодным и незаинтересованным. И девушки, как самые чувственные и эмпатичные создания мира, это прекрасно ощущали. Чжун Ли понимал, что ведёт себя достаточно явно и чётко по отношению к ним, поэтому все, кто когда-либо хотел завести с ним более близкие отношения, ощущали недосягаемость и сильную отстранённость. Кто-то пытался больше, кто-то меньше, но все они приходили к одинаковому исходу.       Конечно, всё уже изменилось. Конечно, ведь Чжун Ли вырос, из подростка стал молодым человеком, и у него есть работа, проблематичное прошлое, вопросы, которые он решал и продолжает решать. Он — состоятельный юноша, более не ребёнок, и теперь ни от кого не зависит. Безусловно, в жизни Чжун Ли появился человек, изменивший его. Он так и не научился хоть каким-то заискиваниям, что удивительно, учитывая профессионализм его партнёра в этой нише, но это не то, в чём в итоге он стал силён. Во всех аспектах, которые были как-либо связаны с заигрыванием, Чжун Ли полагался не на себя. Несмотря на то, что он провалился в роли хорошего пикапера, образ его мышления изменился: у него были старые друзья, он не был с ними открыт, но с влиянием кого-то столь открытого и энергичного рядом шатен стал больше доверять. Он более не воспринимал внимание как что-то надоедливое и нервирующее, сам искал его и всегда находил. Не считал, что доверять — слабость. Сложным было принятие того, что скрывать вещи никогда не было обязательным. Его привычка не рассказывать о значительных или незначительных вещах казалась ему не привычкой, а нормой. Нормальной и адекватной вещью в отношениях, романтических и дружеских. Чжун Ли просто не понимал.       Чжун Ли научился быть эмпатичным, что получилось непроизвольно: Чайльд не заставлял его чувствовать других. Это вышло само собой. Тарталья понимал его состояние, не требуя абсолютной чуткости к себе, но по истечении времени они сталкивались с разными ситуациями, благодаря которым шатен шаг за шагом учился чувствовать и сопереживать искренне, открывать для себя новые стороны и сам тоже открывался. Это никогда не было легко для ребёнка, который рос в эгоизме и тирании, доверять кому-то и чувствовать другого человека было сложной задачей, но не невыполнимой.       Воспитание, которому подвергался Чжун Ли, оставило на нём достаточно большой след, привило ему отстранённость, некоторый эгоизм, блокировку собственных эмоций и недоверие. Он жил с этим долгий период, пока не пришла осознанность. С ней к Чжун Ли пришло понимание неправильности собственного мировоззрения. Он пытался менять его, но получалось плохо, да и менял он не всё.       Огромную роль в этом сыграла его первая влюблённость, которая была удивительна не только из-за объекта любви, но и потому что сам Чжун Ли всегда считал себя неспособным на чувства столь возвышенные. Откуда ребёнку, взращённому родителем, признающим любовь слабостью и недостатком, знать о любви и о её проявлениях? Чайльд показал Чжун Ли любовь, показал нежность и доказал его важность и ценность. Тарталья убедил его в существовании безусловной любви. Как подросток, энергичный, немного наивный и честный во всех своих словах, обращённых к Чжун Ли, во всех действиях и взглядах Аякс говорил о своих чувствах. Неявно, скрытно, но достаточно часто, а иногда и открыто, громко, бесстыдно. Еще чаще он показывал. И это помогло Чжун Ли стать тем, кем он сейчас является.       Чжун Ли благодарен.       Чжун Ли не нуждается в комплиментах или внимании, потому что Чайльд дарит ему это в избытке. Он вырос, ушёл от семьи, а внимание, которое ему уделяли всю жизнь, утихло. Даже если Чжун Ли никогда не нравился непомерный интерес в свою сторону, лишившись его, было немного тяжело. Однако Чайльд был тут как тут, чтобы и эта проблема исчезла. В университете, во взрослой жизни и в работе никто не пытался с ним кокетничать. Он мог нравится кому-то, но кое-что стало целым открытием: если вести себя отстранённо, то и пытаться никто не будет. Никто и не пытался. Как на ладони, всем было прекрасно видно, что, подойдя, получишь от ворот поворот моментально. Именно поэтому, когда Чжун Ли впервые за несколько лет встречает сильную заинтересованность к собственной персоне, он удивляется.       Всё началось с того, что на второй месяц обучения куратор сообщил ему о новом студенте. Это было странно: зачем переводиться на предпоследнем курсе спустя несколько месяцев от начала обучения? Но Чжун Ли не задавал вопросов. На него, как на старосту, возложили ответственность за нового одногруппника: нужно было показать, рассказать и сопровождать первое время.       Новым одногруппником оказалась очаровательная девушка Минако Охара, японка по обмену. Она удивительно хорошо говорила на китайском языке, была вежлива и далеко не глупа. Минако быстро запомнила все нужные кабинеты и имена профессоров, без вопросов получила расписание, но в силу абсолютно незнакомой обстановки держалась рядом с Чжун Ли на всех парах. К счастью, она не следовала за ним, когда тот уходил во время перемены. К ещё одному счастью Чжун Ли, Минако разбиралась в античной истории настолько же хорошо, насколько и он сам, поэтому им было о чём поговорить в свободные несколько минут по пути в другой кабинет. Они не могли назваться друзьями, никто из них не задавал личных вопросов, не интересовался жизнью, они ограничивались контрольными вопросами «Как дела?» и «Как настроение?», в остальное ничтожно маленькое время обсуждая историю.       Чжун Ли не глупец, поэтому спустя немного меньше месяца он стал наблюдать едва ли заметное изменение в поведении Минако. Она просила его задержаться ненадолго, старалась уводить их небольшие дискуссии к теме о личной жизни, и даже казалось, что строила глазки. Минако, очевидно, владела своими манипуляциями искусно, и будь Чжун Ли немного глупее, то не заметил бы. Но он заметил, потому так же профессионально игнорировал подобные жесты, будучи наученным многолетним опытом и незаинтересованным. Была единственная разница, существующая в двух таких ситуациях: против Минако Чжун Ли мог выстоять без приложенных минимальных усилий, но против голубых заигрывающих глаз у него никаких шансов, и лишь один способ всё же остается — капитуляция.       Тем не менее, спустя ещё две недели их всё же можно назвать друзьями. Так считает Минако, Чжун Ли выдвигает такое предположение, но не обозначает их статус. У них находится больше пяти минут на разговор, когда Чайльд, к примеру, не выходит из кабинета из-за зачётов, или работ, или на парах, когда все задания выполнены. Минако открыта с новым другом, она рассказывает ему о своей жизни в Японии, о смешных историях, но не получает такого же ответа. Это сильно её обижает, хотя Чжун Ли пару раз рассказывал что-то незначительное о своей жизни, однако всё равно обидно. Прекрасно понимая, что личные границы Чжун Ли очень строгие, она не пытается нарушить их, но старается стать ему другом на первую пору.       Чжун Ли точно понимает, что нравится Минако в тот момент, когда случайным образом становится свидетелем телефонного разговора. Возвращаясь в кабинет после обеда, он не беспокоится о своём опоздании, но по пути неожиданно видит Минако посреди коридора, разговаривающую по телефону. Она не видит его: её глаза рассматривают погоду за окном, девушка даже не слышит, как он подходит, из-за наушников. Чжун Ли не знает японского на высоком уровне, но своё имя и кое-что перевести и понять сможет, поэтому ему не представляется трудностью распознать слова: «Мне нравится Чжун Ли, но он не заинтересован во мне». Он несильно этому удивляется, всё же догадывался, но беспокойство в нём есть. Слабая улыбка на лице вызвана невероятно глупой кинематографичностью момента, словно они в дешёвом бульварном романе, купленном в одной из лавочек рядом с метро. Ему нравится Минако, он считает, что они смогут стать друзьями, но любовь портит дружбу почти всегда. Он считает это проблемой, но надеется, что всё разрешится без проблем, как-нибудь, само собой.       Они оба возвращаются в класс: Минако — в уверенности своего нераскрытого секрета, потому как Чжун Ли вряд ли слышал её, Чжун Ли — в уверенности, что лишится ещё одного потенциально хорошего друга из-за симпатии. Но этого не происходит.       Когда Чжун Ли рассказывает об этом Чайльду, тот улыбается ему мило и, перебирая серебряные кольца на смуглых пальцах, говорит:       — Конечно, сяншен, как ты можешь не нравиться? Я уверен, у тебя есть фан-клуб, о котором ты не знаешь.       Шатен на это лишь цокает, усмехается и просит не говорить таких глупостей.       — Это не глупости, сяншен! — фальшиво-сердито восклицает Тарталья. — У тебя точно есть фан-клуб, и они, сто процентов, все ненавидят меня!       — Им незачем тебя ненавидеть, Чайльд.       — Ну, как же, вполне есть за что. Я же забрал у них такого мужчину, не оставив ни единого шанса. Они очень злы на меня.       — Тогда они — плохой фан-клуб. Тебя нельзя ненавидеть. Если они так к тебе относят, то у них действительно ни единого шанса.       Тарталья растягивает губы в очаровательной улыбке, оголяя зубы и перебирая пальцы в своих руках. Он тихо хихикает, произнося:       — Если станете друзьями, позови её в кафешку с нами. Посидим вместе.       — Если её чувства не станут для неё врагом, хорошо.       Чувства Минако не становятся её врагом: она контролирует себя, но продолжает оказывать знаки внимания. На каждый из них Чжун Ли вежливо улыбается, не подавая девушке никаких надежд. Всё же спустя время они становятся хорошими друзьями, но о Чжун Ли Минако знает всё так же мало, поэтому, когда он предлагает ей познакомиться с его друзьями, она соглашается без промедлений. В ней много радости, она чувствует, что такой, словно бы далёкий от неё, человек, начинает открываться ей. Надежда теплится.       По договорённости Чайльд, Кэйа и Дилюк идут в кафе раньше них, а после окончания пар они должны встретиться. Чайльд долго ворчит, что нет никакой проблемы подождать, но Чжун Ли учтиво просит его пойти в кафе первым, потому что у него есть несколько вопросов, которые нужно обсудить с Минако наедине. Чайльд недоволен, но оставляет на скуле поцелуй прежде, чем убежать.       Выходя из теплоты в холод, Минако сжимается, приглаживая волосы. Ветер промозглый, она надеется, что кафе, куда они идут, близко, иначе она умрёт от холода. Карие глаза рассматривают ровную спину рядом, не понимая, как Чжун Ли не холодно в одном пальто и незавязанном шарфе.       Они молча ступают к выходу с территории университета, так же молча продолжают свой путь. Минако нормально воспринимает молчание, тем более, Чжун Ли почти всегда молчит, но что-то в ней рвётся и хочет прямо сейчас поговорить, обсудить не историю. Она взволнована, радость от предложения Чжун Ли никуда не делась, у неё много энергии из-за эмоций, Минако никак не может сопротивляться своему желанию и потому спрашивает:       — Может, обменяемся номерами?       — Зачем?       — Будем переписываться.       — О, пойми меня верно, Минако, я почти не пользуюсь мессенджерами. Я не очень люблю это, — бесстрастно проговаривает он, не сбавляя шаг и даже не смотря на девушку.       — Извини, если сейчас я покажусь наглой, но ты очень часто отвечаешь на сообщения… Я заметила это.       — Всё в порядке, любопытство не порок. Иногда нужно прознать, чтобы решить для себя: двигаться дальше или оставить идею, — не теряя абсолютного спокойствия, отвечает он, поправляя шарф. Минако знает, что Чжун Ли умеет говорить размыто, уходить от ответа, но сейчас они на пути в кафе, и она не может дать ему просто не ответить.       — Ну, спасибо тогда. Но всё же?       — Что же, я могу сказать тебе, что я не хочу не отвечать. Мне много кто пишет, но я не отвечаю.       — Видимо, есть один человек, которому ты отвечаешь?       — Есть, и этот человек исключительный.       — Исключительный?       — Да, обычно я никому не пишу, только на звонки отвечаю, но этот человек — исключение. — Чжун Ли мягко улыбается, замечая заинтересованный взгляд девушки рядом.       — А можно спросить почему? — Минако борется с развевающимися чёрными волосами, но в итоге завязывает их в хвост, запихивая под шапку. Чжун Ли впервые за долгое время честен с ней, почти не уходит от ответа, и ей хочется знать о нём больше. Она не теряет возможности.       — Ты уже спросила, — радушно смеётся он. — Почему? Потому что в случае моего неоправданного молчания этот человек может сильно измучить себя. Моё внимание важно. Я даю то, в чём человек нуждается.       — О, это как будто бы немного странно, — бурчит она. — Я имею в виду, а вдруг ты не видишь сообщения или занят? Ты не обязан делать что-то такое. Никто не умрёт.       — Я всегда вижу сообщения. Никто, конечно, не умрёт, но ты должна знать, Минако: если кто-то важный твоему сердцу нуждается в тебе, то стоит уважать это и отдавать. В рамках здоровых взаимоотношений, безусловно.       — Обязан ли ты вообще это делать? Если кто-то нуждается в тебе очень сильно, это может стать проблемой, и это не твоя забота решать чужие проблемы. Допустим, ты даёшь своё внимание, но оно вызывает созависимость. Даже просто зависимость человека от тебя, — задумываясь, говорит она и пожимает плечами.       — Ты не должна рассматривать возможность такой ситуации исключительно в нездоровых взаимоотношениях. Взгляни на ситуацию со стороны здоровых отношений. Разница важна. Отдача очень важна. — Чжун Ли немного замедляет шаг, достаёт из кармана телефон, быстро печатая. — Я, конечно, не обязан решать чьи-то проблемы, я и не решаю. Отношения — не про перенос ответственности, это просто поддержка и многое другое.       — Сейчас тебе тоже пишут. Ты не пробовал не уделять так много внимания? Просто попробуй не отдавать себя так сильно и посмотри, что случится.       Минако удивляется усмешке на чужих губах. Это немного дезориентирует, и она вопросительно хмурится, взмахивая рукой в знаке непонимания.       — Что я сказала не так?       — Ничего и всё одновременно. Ты мыслишь негативно, Минако, и я не знаю почему. Не стану задавать тебе вопросов о личной жизни, не хочу ненароком ворошить старые раны, — мерно говорит ей Чжун Ли, будто объясняет непутёвому ребенку элементарную истину. — Тем не менее ты должна окружать себя людьми, в которых ты уверена. Я верю, что, если сделаю так, как ты сказала, этот человек сядет со мной говорить. Люди всегда должны обсуждать что-то, что их не устраивает. Так работают здоровые взаимоотношения. «Просто попробуй не давать столько внимания и посмотри, что произойдёт…» Странная позиция. Этот человек — не мышка в клетке, мне незачем ставить опыты. Я не собираюсь делать что-либо, чтобы посмотреть реакцию. Я не могу так поступить, для меня это не по-человечески.       — Хорошо, я поняла. — Они останавливаются, разворачиваются друг к другу, молчат и смотрят. Минако размышляет, оценивает риски и всё же решается. — Раз уж мы так разговариваем, могу я спросить кое-что ещё у тебя?       — Я знаю, что у тебя есть вопросы, Минако. Задай их мне.       — Ты ответишь?       — Спроси и узнаешь. — Растягивая губы в непроизвольной ухмылке, Чжун Ли засовывает руки в карманы, наблюдая за небольшой потерянностью девушки. — Просто спроси, не переживай.       — Окей, спасибо большое… Эм, ты говорил про исключение.       — Говорил.       — Ты всегда ему отвечаешь, потому что иначе твой друг будет беспокоиться… и всё?       — Должно ли быть что-то ещё?       — Ну… да? Просто лёгкое беспокойство никому же не вредит. — С сильным порывом ветра она жмурится и приподнимает плечи к голове, но, открывая глаза, видит, что Чжун Ли смотрит на неё с легким сарказмом и весельем. Словно бы она — маленькое дитё, которое задало наиглупейший вопрос в мире. Это вызывает раздражение и ещё большее непонимание.       — У многих есть особенные для них люди. Я не хочу, чтобы мой друг беспокоился. Я предпочитаю отвечать сразу же.       — Даже если ты занят?       — Я всегда найду время, если захочу. Как и любой человек, не так ли?       — Этот человек для тебя особенный?       — Да.       — Чжун Ли, ты хочешь быть друзьями со мной? — Минако в волнении обеспокоенно хмурит брови и кусает губу, пока на лице эмоции меняются с одной на другую. На красивом лице напротив остаётся то же спокойное выражение, что и было, и эта непоколебимость задевает. Кажется, её чувства и волнение совсем ничего не значат для Чжун Ли.       — Да, ты импонируешь мне как друг. Мы стали друзьями за короткий срок, ты так не думаешь?       — Не знаю. Мы мало общаемся, ты часто уходишь на переменах, никогда не остаёшься. Я считала, что ты разговариваешь со мной только из вежливости.       — Давай выясним отношения прежде, чем придём в кафе, Минако, — предлагает он, делая небольшой шаг вперёд, и продолжает вести себя непринуждённо и расслабленно. Это вызывает диссонанс на контрасте с тоном и темой, потому что Чжун Ли вполне серьёзен и решителен. — Я ценю твой ум и открытость со мной и считаю, что мы положили начало пути нашей дружбы. Я не стал бы разговаривать с тобой больше положенного, если бы не был заинтересован.       — Звучит унизительно. — Она кривится и смеётся. — Хорошо, спасибо. Это волновало меня. Удивительно, как ты можешь подать хорошие вещи с таким, будто бы унижающим, видом.       — Прости, если это так.       — Я хочу ещё много чего спросить.       — Спрашивай. Не беспокойся.       — Ты сказал, что мы друзья. А что, если я не хочу быть с тобой друзьями?       Задав этот вопрос, Минако сильно рискует, но, раз ситуация располагала, глупо было бы не спросить. Ей нравится Чжун Ли, он красивый и умный, с чувством стиля, у него потрясающие манеры. Минако думает, что он хороший человек. Возможность состоять с ним в отношениях манящая, если он, конечно, ещё не встречается ни с кем. Ей нравится Чжун Ли, который стоит напротив под сильным ветром, рассматривает её, молчит и пугает этим молчанием. Она уже знает о нём чуть больше, чем вчера, но будто бы и не знает его всё равно.       — Минако, ты очень храбрая девушка, и это я тоже ценю в тебе, однако, к твоему сожалению, я уже в отношениях, — спокойно говорит Чжун Ли, разглядывая большие карие глаза.       — Да?..       — Да.       — О…       Они снова хранят молчание. Минако думает, что глупо было на что-то надеяться, будто у кого-то такого, как Чжун Ли, нет пары. Грустно, немного обижает, но попыток изменить это положение Минако предпринимать не будет. Рушить чьи-то отношения — худшее, что она могла бы сделать.       — Сейчас в кафе, получается, сидят не только твои друзья? — предполагает она, расширяя глаза.       — Всё верно.       — О Господи! Я иду знакомиться с твоей девушкой! Чжун Ли, ты вообще адекватный? — Видя явный вопрос в глазах напротив, Минако выпускает воздух с облегченным смешком. — Я буквально ничего не знаю о тебе, а теперь ты просто зовёшь меня знакомиться со своими друзьями и девушкой! Немыслимо!       — Что ж… Да, выходит, что так, — виновато шепчет он улыбаясь. — Минако, всё ли нормально? Ты расстроена? Если остались вопросы, ты можешь их задать.       — Ох, да, я правда расстроена, но не сильно. То, что ты в отношениях, — табу. Я не создам никому проблем. Было бы намного обиднее, если б ты отшил меня просто так, а вопросы… Они аннулировались, как только ты сказал, что состоишь в отношениях. — Девушка нервно смеётся, распрямляя шапку. — Твои друзья знают обо мне?       — Знают.       — А ты умеешь быть разговорчивым. — Она хихикает, возобновляя шаг. — Так тот особенный человек — твоя девушка?       — Мой партнёр.       — Тогда понятно, но всё равно странно, ты же не должен всегда отвечать.       — Меня никто не принуждал вести себя подобным образом. Я решил вести себя так, как считаю верным.       — Ты, видимо, очень заботишься о ней! — воодушевленно восклицает Минако улыбаясь. Ей легко, нет давящего чувства неясной тоски в груди, нет зависти и обиды, лишь немного грусти, но наперекор всем эмоциям ей искренне нравится слушать то, как Чжун Ли мягок и ласков в своих ответах про отношения. Это умиляет, хоть ей никогда и не узнать эту его часть, зато есть, чему восхищаться.       — Ты бы не заботилась?       — Заботилась бы, ещё как! А она не будет ревновать меня? Это вообще нормально?       — Минако, не беспокойся, всё нормально. Никто не собирается никого ревновать.       — Звучит оскорбительно. — Она закатывает глаза, поправляя шапку. Возможно, стоит носить шарф вместо неё. — Но это правильно, в здоровых отношениях так и должно быть. А давно вы вместе? Ты расскажешь мне о вашей истории любви?       — Ты очень романтична, но, думаю, на все эти вопросы тебе ответят мои друзья. От них рассказ будет куда интереснее.       Оставшийся путь они проходят за несколько минут, погрузившись в новую тишину. Минако думает, что не чувствует, будто ей сердце разбили. Она чувствует себя по-прежнему счастливой, у неё может быть Чжун Ли в роли друга, возможно, появятся ещё друзья. Ей не терпится познакомиться с девушкой, забравшей сердце столь хорошего мужчины, как Чжун Ли, не терпится узнать, каковы его друзья. Её чувства пройдут, и тот факт, что Чжун Ли в отношениях, сильно повлиял на её романтический интерес к нему.       Она чувствует себя нормально, как обычно. Это впервые так, и факт легкого принятия собственного поражения, вызывает в ней гордость за себя. Она выросла и из обиженного ребенка, требующего внимания и любви, стала девушкой, воспринимающей отказы спокойно. Их дружба не испорчена, а отношения могут продолжаться в роли друзей, и это то, чему стоит радоваться. Минако не осталась одна, Чжун Ли, узнав о её чувствах, не отдалился. Они идут в кафе знакомиться с его друзьями.       Из омерзительного холода они попадают в тепло, как только за ними закрывается дверь. Чжун Ли не проходит вперёд без Минако, которая горящими глазами рассматривает интерьер и терпеливо ждёт. Дизайн кафе в Китае отличаются от японских. Тут деревянные столики по всему периметру, вокруг столов стоят такие же деревянные стулья с чёрной обивкой на сиденьях. В углах кафе расположены четыре длинных стола с диванами, куда садятся компании больше двух человек, потому что столики, расставленные по помещению, рассчитаны только на такое количество гостей. На потолке много люстр, в форме колокольчика с одной стороны и шарообразные с другой. Помещение делится на две площади настенным панно. Здесь очень светло, окна, выходящие на дорогу, большие, панорамные, и свет с улицы заливает всё помещение. Вечером в этом кафе наверняка невероятно комфортно и атмосферно. Минако тут нравится, она даже не знала, что рядом с их университетом есть такое красивое место.       Когда она переводит взгляд на ожидающего её Чжун Ли, то улыбается и следует за идеально ровной спиной. Они проходят к дальним столам, за которыми уже кто-то расположился. Чжун Ли учтиво помогает Минако снять куртку и вешает её на крючок, находящийся рядом с их столом, туда же он вешает своё пальто.       — Вот, прошу, садись, Минако. — Чжун Ли любезно показывает девушке рукой на свободное место, и та садится, разглаживая штаны. Ей неловко: все молчат и рассматривают её, а сама Минако не набирается сил поднять глаза.       Шатен, не глядя на неё, садится рядом с каким-то парнем напротив, оглаживая его плечи и пальцами чуть играя с волосами на затылке. Этот юноша удовлетворённо улыбается, выдыхает и обращает свой взор на новую гостью за их столом.       — Знакомься, это Кэйа. — Парень прямо рядом с ней растягивает губы в немного странной улыбке, слабо кивает головой в знак приветствия и прикрывает глаза, но не перестаёт с любопытством разглядывать. — Дилюк. — По другую сторону от представленного Кэйю сидит молодой человек, который отрывается от телефона, кивает коротко и обратно упирает взгляд в экран. Он выглядит спокойным и безразличным, будто бы ему нет дела ни до кого. — Чайльд.       Наконец и прямо напротив находящийся юноша улыбается, смотрит на Чжун Ли и поворачивается к ней, а ярко-голубые светлые глаза блестят. Минако думает про себя, что у Кэйи глаза тёмно-голубые, а у рыжего парня — контрастно светлые, отдающие небесной голубизной. И всё равно красивые. В Японии редко встретишь кого-то не с карим цветом глаз. Названный Чайльд обнажает зубы в улыбке и показывает ей знак «мир» пальцами руки.       — Друзья, будем знакомы. Это Минако.       — Привет, малышка, — слышится сбоку, и Минако немного удивлённо поворачивает голову, встречаясь взглядом с Кэйей, который тут же ловит на себе уставший издевательский взгляд.       — Она старше тебя, придурок, какая к чёрту малышка? — глубоким баритоном говорит Дилюк. Кэйа растягивает тонкую линию губ в улыбке, разворачивая голову к другу.       — Она просто очень милая, выглядит юно.       — Член у тебя юно выглядит, — подшучивает Чайльд, заправляя прядь немного отросших волос за ухо. — Не шокируйте девушку раньше времени. Мы рады знакомству.       — Спасибо, я тоже очень рада быть знакомой с друзьями Чжун Ли, — открыто улыбается Минако и осматривает всех. Она меняет лучезарную улыбку на смущённую, пока Кэйа и Дилюк уже ругаются между собой сбоку от неё, а Чайльд рассматривает без стеснения.       — Не обращай внимания, они скоро закончат, — спокойно произносит он, переводя глаза на статный профиль Чжун Ли, который в свою очередь, ощущая внимание на себе, кидает на рыжеволосого взгляд искоса, изогнув губы в улыбке, и поворачивается к Минако. Они смотрят друг на друга несколько секунд, затем девушка обводит их стол взглядом, пытаясь найти ещё один набор посуды или одежду. Однако, ничего не увидев, она пытается задать вполне логичный вопрос:       — Чжун Ли, а где… — Минако не договаривает, прерывается и поджимает губы.       Чжун Ли, будто бы не понимая вопроса, поднимает брови вверх, изображая непонимание, и мягко улыбается.       — Что такое?       — А где… прости за вопрос, твоя девушка?       — О. — Чайльд оживляется, улыбается еще ярче, даже немного издевательски, а его брови поднимаются, затем опускаются в прищуре. Кэйа и Дилюк, услышав вопрос, тоже поворачиваются, склоняя голову синхронно. Чжун Ли подносит к лицу руку, скрывая улыбку, прикрывает глаза и, немного кивая, поворачивается к Чайльду с показательным взглядом. — Чжун Ли-и, — тянет гласные, — где же твоя девушка?       — Не потерял ли случайно? — добавляет Кэйа, обводя взором помещение и возвращая взгляд к Дилюку, который, не теряя прежнего утомлённого выражения лица, всё же быстро усмехается, но продолжает молча наблюдать.       — Ну, это беспредел, Чжун Ли, — нарочито чётко проговаривает Чайльд, дразнится и насмехается. Его особенно сильно веселит эта ситуация, и это видно невооружённым взглядом.       — Вы издеваетесь, да? — ничего не понимая, спрашивает Минако и смотрит то на Чжун Ли, то на Кэйю с Чайльдом. Их голоса звучат наигранно настолько, что слух режет.       — Я думаю, что не мы тут издеваемся, Минако, — произносит Дилюк, качая головой.       — В смысле?       — Ладно, хватит, я возьму на себя честь и смелость открыть это ящик Пандоры, — шутливо отмахивается Тарталья. — У Чжун Ли нет девушки.       — Он сказал мне, что есть, — непонимающе блеет Минако и поворачивает голову к шатену, но тот молча слушает и ничего не говорит. Лишь слабо улыбается. Получается, её всё же отшили?       — Он тебе наврал, у него не девушка, а парень, — обрывает Кэйа, и глаза Минако округляются. Она в удивлении немного приподнимает плечи, раскрывает рот и глупо пялится на Кэйю. — Ты выглядишь очень забавно. Что-то не так?       — О… о, нет, я просто… правда, очень удивлена, — тихо говорит она, поворачиваясь к спокойному Чжун Ли. На его устах всё такая же любезная полуулыбка, он всё так же расслаблен и, казалось бы, ничем не смущён. — Так у тебя парень? — дожидаясь медленного кивка согласия, Минако усмехается сама себе. — Но ты сказал мне, что у тебя девушка!       — Именно такого я не говорил, Минако, — объясняет Чжун Ли, сдерживая глупую улыбку, которая расцветает самостоятельно и бесконтрольно. Всё же его забавляет это невинное замешательство. — Ты сама назвала моего партнёра девушкой.       — Почему ты сразу не поправил меня? Это такой позор! — Она удручённо вздыхает, закрывая лицо руками. Кэйа хихикает сбоку, и даже Дилюк едва заметно улыбается.       — Честно? Я знал, что это будет достаточно весело. Надеюсь, это не обидело тебя.       — Не обидело, но ты такой актёр! Какой ужас… Кто бы ни был твоим парнем, мне очень жаль, меня ввели в заблуждение, — с тихим смехом произносит Минако. Парадоксально, но она чувствует облегчение, ещё большее, чем ранее, будто бы парень лучше девушки, и это вызовет меньше проблем. Минако признаётся сама себе: она была обеспокоена потенциальной ревностью, тем, что её могли бы невзлюбить и не принять как друга, но, вероятно, когда возлюбленный — парень, то бояться нечего. Они не будут соревноваться за внимание, Минако даже и не собиралась.       — Как думаешь, тут есть его парень? — прямо рядом с ней раздаётся вопрос. Кэйа отпивает из своего стакана и звучит ехидно, а Минако не хочет играть в игры, но поддаётся.       — А нет?       — Ну, может, он ещё не пришёл. — Он беспечно пожимает плечами, опуская уголки губ и хмуря брови, словно не наигрался.       — Я не знаю. Откуда мне знать? Почему вы просто не скажете?       — Потому что это очевидно, — вставляет Дилюк, снова переводя взгляд с телефона на неё. Его голос сочится недовольством, и Минако не понимает: он недоволен тем, что факт отношений очевиден, или тем, что Минако тут сидит и тупит?       — Очевидно?       — Присмотрись получше, — советуют ей, и Минако сначала рассматривает двух сидящих возле неё парней, но, делая вполне логичный вывод о том, что парень Чжун Ли, наверное, сел бы с ним, поворачивает голову к Чайльду, который улыбается из-за чего-то в своём телефоне. Чжун Ли не выглядит встревоженным, на его лице размеренная мягкая улыбка. Он смотрит на девушку в ответ, ничего не произнося, даже не подсказывая.       — Ну… Чайльд? — нерешительно предполагает она, и Чжун Ли наконец-то подтверждает её слова, одобрительно кивая. Тарталья, услышав своё имя, поднимает глаза и смотрит на неё с вопросом.       — Ты звала?       — Эм, ты парень Чжун Ли?       — Да, или, как ты сказала, я его девушка, — шутит он, улыбаясь добродушно. Его не задевает эта ошибка, кажется, ему и так нравится. — Ещё раз рад знакомству.       — Мне кажется, я видела тебя…       — Если видела их, то я не понимаю, как ты не смогла понять, что эти двое встречаются, — грубовато хрипит Дилюк, тут же ловя упрекающий взгляд синих глаз.       — Не груби ей, Дилюк. Вообще с девушками общаться разучился?       — Я никому не грубил.       — Так вы учитесь в том же университете, что и Чжун Ли?       — Да, ты не видела нас часто, потому что у нас абсолютно разные факультеты. Мы с этими двумя в соседнем кампусе, — поясняет Тарталья и тянется к стакану друга, чтобы украсть один глоток.       — Так вот, куда ты уходил…       — Всё верно, я хожу к ним.       — А почему вы не приходили к нам в кампус?       — Видишь ли, в историческом кампусе нам не очень рады, — заходит издалека Кэйа, изогнув брови и опустив уголки губ, словно нашкодничал, но не стыдится.       — Да, я подрался там с кем-то, — добавляет Чайльд и отмахивается рукой, словно от назойливой мушки.       — Не с кем-то, а с парнем с последнего курса.       — Не с кем-то, а с парнем, который был в главных фаворитах кафедры, — и Дилюк тоже не удерживается от комментария, на мгновение замолкая, а затем добавляет: — Они подрались, потому что этот чувак назвал Чайльда сладким мальчиком и что-то сказал о Чжуне.       — И… поэтому вы подрались?       — На словах он не понимал, я показал ему силой, что беспочвенные оскорбления мимо ушей я не пропускаю, особенно те, что касаются Чжун Ли, — Чайльд говорит это с улыбкой на лице, но Минако пугает какой-то непонятный блеск в голубых глазах. Что-то в этих словах её тревожит, заставляет напрячься. Обычно люди не говорят о подобных вещах с такой легкостью, но, видимо, это не касается рыжеволосого. — В нашей паре только сяншену нет дела до того, кто и что говорит. Мне есть.       — А на каком вы курсе?       — Мы втроём на первом курсе физмат-факультета.       — О, так ты младше Чжун Ли на… сколько?..       — На четыре года.       — Я всё равно не понимаю, как ты не могла понять, что они встречаются, — ворчит Дилюк. Его так сильно возмущает это, что он отключает телефон и обращает всё своё внимание на друзей.       — Как я должна была понять? — раздражается Минако, будто это очевидный факт, который она не понимала. Откуда бы ей было знать? Почему Дилюк относится к ней с таким пренебрежением? Она не сделала ничего, чем могла бы заслужить такое отношение.       — Да потому что он гладит его ногу с момента, как сел, — он раздражённо шипит, закатывая глаза.       — Как я должна была это знать?!       — Они делают это постоянно.       — Дилюк, ты… — Минако гневно хмурится, поджимает губы и разглядывает парня через Кэйю, который в свою очередь лишь смеётся. — Да я знаю вас пятнадцать минут! Откуда я должна знать какие привычки у них? Они сидят напротив меня, и стол непрозрачный! Я до сегодняшнего дня знала только то, что его зовут Чжун Ли, что он мой одногруппник и что у него есть сестра!       — А, точно. Тогда вопрос исчерпан. — Дилюк трёт переносицу и качает головой. — Извини.       — Он мало спал сегодня, не вини его в тупости. Хотя он, конечно, в обычные дни тоже тупой, — саркастично заявляет Кэйа и в знак поддержки хлопает парня сбоку от него по плечу.       — Мне рассказать, почему я не спал?       — Не надо, я не хочу знать, — устало просит Чжун Ли, отмахиваясь одной свободной рукой.       — Я писал за него работу. Чжун, если бы всё было так, как ты думаешь, мы бы оба сидели сонные.       — Ладно, хватит, вы испугаете Минако. Она наверняка не ожидала, что у нашего интеллигентного Чжун Ли такие конченые друзья, — отсмеявшись просит Чайльд. — Минако, заказывай.       Пока все сидящие за столом советуют Минако, что лучше заказать, она думает, что друзья Чжун Ли сильно отличаются от него самого. Когда она шла сюда, то ожидала увидеть кого-то похожего на Чжун Ли, но единственный, кто хоть чем-то похож на него, — это Дилюк, да и то только потому, что он спокойный. Или уставший от жизни, Минако ещё не поняла. Но, несмотря на это всё, девушка считает, что компания в которой она сидит, комфортная. Они не похожи на Чжун Ли, но это ощущается более правильным и уютным. Никто из них не отнёсся к ней предвзято, не раскритиковал её акцент, не осудил за глупую ошибку. Они вместе посмеялись над этой ситуацией, никого не обидев. К ней относятся хорошо, когда она спрашивает про слова, которых не знает, ей всегда поясняют, рассказывают о нынешнем сленге, не том, о котором вещают учебники, а об актуальном; для неё стараются говорить проще, уважают её незнание и не порицают.       Она рассматривает Чайльда, который о чём-то тихонько шепчется с Чжун Ли, и думает, что тот отлично подходит ему. Она не знает его характера и повадок, но визуально они отлично смотрятся вместе, создают чёткий контраст, не режущий глаза. Чайльд одет, по её мнению, в чрезмерно огромную толстовку, на его запястье звенит серебряный браслет, с мочек ушей свисают тонкие струйки серёжек, что выделяются небольшими рубинами, а Чжун Ли, не изменяя себе, одет в свободную рубашку с пиджаком. Минако знает: у него часы и кольца. Чжун Ли отвечает Чайльду согласием на что-то и поворачивается к девушке, встречаясь глазами. «У этих двух разные волосы, цвет глаз и кожи», — отмечает Минако. Общая картина их восприятия различная, цветовая гамма разная, и это выглядит естественно, хорошо.       — Вы красивые, — делает она комплимент, искренне улыбаясь и встречая благодарную улыбку на чужих губах.       — Спасибо, — тихо произносит Чжун Ли, и Чайльд за его плечом выглядит радостным, кивая в знак признательности.       — Так сколько вы уже вместе?       — Шесть лет, — отвечает за Чжун Ли Кэйа, обращая внимание на себя. Минако округляет губы в букве «о», удивленно вскидывает брови, — но не проси рассказать, как они познакомились.       — Почему?       — Эта история будет одним из этапов нашей дружбы. Если ты, конечно, захочешь дружить с нами.       — Этапом?       — Кэйа придумал какие-то этапы дружбы, — отмахивается Чайльд. — Я не знаю зачем.       — Это проверка. Мы же не будем впускать в нашу компанию непроверенного человека. Вспомни, как долго мы мучали бедную Аяку, а она, между прочим, сестра Аято!       — Хорошо. А какой последний этап?       — Вытерпеть поведение этих двоих пьяных, — всё тем же недовольным голосом говорит Дилюк и хмурится собственным воспоминаниям.       — Это как-то особо сложно? — смеётся Минако.       — Да, — в унисон отвечают Кэйа и Дилюк.       — Не делайте из меня монстра! — громко восклицает Чайльд, тут же осекаясь, и повторяет более тихо. — Не делайте из меня монстра.       — Ты и есть монстр. Пьяный монстр с высоким либидо.       — Оно у меня и без алкоголя высокое.       — Да, но ты хотя бы немного контролируешь себя. А когда пьёшь, то считаешь, что трахаться можно везде.       — Ну и что? — Ему нечем бить, поэтому он просто дёргает плечами, но, услышав смешок рядом, бьёт Чжун Ли в плечо. — Что ты смеёшься, сяншен?       — Ничего, это просто смешно.       — Сяншен? — интересуется она, склоняет голову к плечу, но её вопрос остается проигнорированным.       — Так хуже всего то, Минако, — продолжает Дилюк, — что этот твой одногруппник даже не пьёт почти, но когда Чайльд, пьяный, устраивает секс-марафон, то он просто позволяет!       — Я увожу нас ото всех, Дилюк.       — Да, но не всегда, ты либо уводишь его куда-то, либо везёшь домой. Спасибо, конечно, но ты делаешь это, потому что не хочешь, чтобы этого придурка видел кто-то голым. Ты не о нас беспокоишься, а о себе.       — Ты бесишься, потому что мы потрахались в твоей ванной, Дилюк, — дерзко заявляет Чайльд, тут же ловя острый взгляд. — Отпусти и забудь, друг. Я уже вымыл твою ванну.       — Ты вызвал клининг. Я сказал тебе вымыть её самому.       — У меня в тот день тело очень болело. Я не мог встать.       — Ты просто ужасен. И почему мы друзья?..       — Не забывай, что у твоей девушки такое же либидо.       — У моей девушки либидо не такое высокое, как у тебя, Чайльд. Я не представляю, как Чжун Ли живет с тобой.       Чайльд закатывает глаза и протягивает Минако салфетку, та принимает её и утирает слёзы от смеха.       — Вот, будем знакомы, Минако.       — Вы очень классные и смешные, но очень хаотичные, ребята, — шмыгая носом, говорит она и переводит дух. — Я заметила, кстати, что ты называешь Чжун Ли сяншеном. Почему так?       — Ты наверняка знаешь значение такого обращения. В чём вопрос? — радушно спрашивает Чайльд.       — Это из-за традиций или просто так? Я просто поняла, что в Китае уже не используют старые обращения, вот и спросила.       — Нет, он называет меня так, потому что ему нравится, — поясняет Чжун Ли. Его взгляд скользит по юноше рядом, зацепляется за что-то, и он тут же тянет серёжку, чтобы маленький бриллиант встал на место.       — Да, я начал называть его сяншеном очень давно, поэтому и сейчас мне так привычнее. Я считаю, это больше передаёт мои чувства, чем просто звать по имени.       — Ты вообще не зовёшь его по имени?       — Ну почему, я называю его по имени. Иногда.       — Спроси, когда он это делает, — шепчет Кэйа.       — Эм… Когда ты называешь его по имени? — Минако слышит тихое ворчание Дилюка со стороны: «Ты просто придурок, Альберих». Слышен такой же тихий смех в ответ. Чайльд на вопрос усмехается, вскидывает брови, а Чжун Ли поворачивает голову в сторону, рассматривая интерьер, будто ему вдруг стало интересно, как выглядит кафе.       — Когда я произношу его имя? — переспрашивает Чайльд, утыкаясь языком в щёку. — Ну, тогда же, когда он называет меня Аяксом.       — Я не уверена, что хочу знать дальше… — смущённо бормочет Минако, переводя взгляд на явно развеселившегося от этой ситуации Кэйи. — У тебя есть второе имя? Или Аякс — прозвище?       — Даже три имени.       — Три?       — Да, родители не могли выбрать одно и дали три. — Минако смеётся над таким ответом, принимая заказ от официанта. Она благодарит молодого парня и возвращает свой взгляд к Чайльду.       — Какое имя третье?       — Тарталья. Это не имя, а прозвище, которое приросло ко мне как имя. Моё настоящее имя — Аякс, но никто не зовёт меня так. Зови меня Чайльдом или Тартальей.       — Аякс… Звучит красиво.       — Да, но есть несколько ситуаций, в которых меня называют этим именем, и ни одна тебе не понравится.       — Я звал его по имени последний раз, когда он был в невменозе и бил какого-то парня так, что, казалось, убьёт, — рассказывает Кэйа, и у Минако складывается впечатление, что Чайльд не такой уж и добрый. Её впечатление не такое уж и ошибочное.       — Мы привыкли звать его Чайльдом или Тартальей. Я даже не помню, когда сам обращался к нему, как к Аяксу, — соглашается Дилюк.       — Хорошо, тогда я буду звать тебя Чайльдом. Но почему всё же не Аякс?       — Как я уже сказал, меня зовут по имени в определённых ситуациях. Аякс — более интимно. Чжун Ли, например, может звать меня по имени в повседневной жизни, но он не делает этого.       — Он зовёт его по имени во время секса, Минако, — бесстыдно молвит Кэйа с благоговейным выражением лица, но девушка сказала бы, что это больше самодовольство, чем благоговение. — Чайльд иногда не понимает, что делает, поэтому я зову его по имени, чтобы он обратил на меня внимание. А Чжун Ли зовёт его так, потому что этот фетишист течёт, как сучка, слыша своё имя.       — Не много ли личного вы рассказываете для первого знакомства? — Чжун Ли говорит мягко, но строго, видно, что просит прекратить. Минако смущается, будто бы это её вина. Он выстраивает границы этого разговора, которые размылись, и девушка понимает это прекрасно. Она не против, нельзя узнать всё на первом знакомстве. — Я предлагаю не обсуждать нашу личную жизнь. Обсудите что-нибудь другое.       — Окей. Как в Японии жилось? Почему ты захотела перевестись в Китай?       — О, ну, я учила китайский, и мой преподаватель предложил мне участие в конкурсе. Нужно было написать сочинение. Я сделала это и победила, выйдя на уровень страны и заняв там первое место. Как вы уже поняли, призом была возможность поступить в вузы, предложенные в списке. В Китай, конечно же, я решила поступить. Почему нет? Получила грант и поступила. Учусь теперь тут, — рассказывает девушка, засовывая в рот кусок еды. Она мычит и довольно жмурится. — Вкусно!       — Ого, так ты гений, получается.       — Нет, Кэйа, не такой уж я и гений. Я приложила усилия, и они окупились.       — Тебе нравится в Китае?       — Да, тут другой менталитет и архитектура. Это интересно. Ещё я тут улучшаю китайский. Конечно, допускаю ошибки, но, тем не менее, разговариваю с носителями. Я беспокоилась, что буду тут одна, но благополучно присосалась к Чжун Ли. Теперь я здесь. И очень благодарна. Надеюсь, мы станем хорошими друзьями.       Они сидят в кафе до позднего вечера, обсуждая различные темы. Они не затрагивают тему личной жизни, не нарушают ничьих границ. Минако много говорила о жизни в Японии, смеялась с глупых шуток Чайльда и Кэйи, с несчастного вымученного лица Дилюка, к которому постоянно лез Кэйа. Ей было забавно наблюдать за чересчур активным и тараторящим Чайльдом и размеренно говорящим Чжун Ли, сохраняющим спокойствие и мягкую улыбку. Официант, обслуживающий их стол, попросил быть тише, потому что Минако смеялась слишком громко из-за Тартальи и его невероятно активной мимики.       Чайльд, рассказывая историю, был взволнован настолько, что сжал плечо Чжун Ли, не контролируя свою силу. Тот немного зажмурился, но не сказал ни слова. Рыжеволосый, не видя его лица, продолжал сжимать пальцы, начиная немного шатать Чжун Ли из стороны в сторону. Минако хотела попросить Тарталью отпустить, но Чжун Ли движением руки остановил её. Он сам повернул голову к Чайльду, ожидаемо встречаясь с голубыми глазами моментально. Тарталья прерывает сам себя, разглядывая немного нахмуренное любимое лицо. Шатен с улыбкой шепчет ему одними губами: «Ослабь хватку, пожалуйста». Чайльд выглядит таким удивлённым, виноватым и раскаявшимся за ничтожных десять секунд, что вызывает смех у Кэйи и Минако. Аякс шепчет множество извинений, убирая руку с плеча и тут же начиная его гладить. Он дарит Чжун Ли извиняющийся лёгкий поцелуй, на что Кэйа дразнит его, называя приторным и кринжовым. Чайльд дерзко заверяет, что, если Альберих сделает тоже самое, ему сломают ему шею. Минако не успевает ничего спросить, парни громко переругиваются, а после Кэйа поворачивается к сидящему рядом Дилюку, который, прекрасно слыша весь диалог, поднимает взгляд к голубым глазам и с явным намёком качает головой.       — Даже не смей.       — Закрой глаза и представь свою самую любимую в мире девушку, — ехидно говорит тот и, не теряя ни секунды, целует. Дилюк устало выдыхает в поцелуй, но не разрывает. Кэйа делает это сам, тут же получив по затылку и стукнувшись лбом об лоб Дилюка, который от этого злится ещё сильнее, пуще хмурится и видит на ближнем лице весёлую улыбку.       Когда Альберих разворачивается к друзьям, потирая затылок, то встречается с широкими карими глазами. Минако поражённо смотрит то на одного то на другого, совершенно не замечая Чайльда напротив, который виском ложится на плечо Чжун Ли и, отвернув голову, едва сдерживает смех.       — О, Минако, никому об этом не говори, меня взяли на слабо! Встретишь его девушку — ни слова ей!       — Зачем ты поцеловал Дилюка, если у него девушка?!       — Кэйа, если из-за тебя мои отношения разрушатся, я убью тебя, — с плохой игрой говорит сонный Дилюк.       — Никому не говори, пожалуйста.       — Я… Ладно, наверное?       — Отлично! О чём мы там говорили?       Минако задумывается над произошедшим, но решает не лезть не в своё дело, поэтому обращает внимание на красного от смеха Чайльда. Задав тому вопрос, над чем он смеялся так сильно, она получила ответ, которым Тарталья скорее отмахнулся от неё, чем пояснил. Эта ситуация забывается из-за новой темы разговора.       Минако в конце вечера немного выходит из диалога, просто слушая их всех. Сидя тут, она очень надеется стать частью их компании. У неё есть лучшая подруга в Японии, но здесь Минако одна, и найти такую компанию — невероятная удача. Девушка смотрит на переговаривающихся между собой парней и чувствует себя комфортно. Они смеются с глупых шуток, не обижаются на грубые слова, не контролируют свой голос в эмоциональные моменты; обсуждают серьёзные темы, выясняют причины тех или иных войн, слушают рассуждения Чжун Ли об исторических событиях внимательно, оспаривают или соглашаются. С такой же внимательностью все слушают объяснения Дилюка, Кэйи или Чайльда о вопросе гравитации. Те рассказывают о формуле её вычисления и объясняют им теории, малоизвестные, но интересные своими проблемами.       Минако смотрит на гармонично рассуждающих Чжун Ли с Чайльдом, пока Кэйа и Дилюк вышли на улицу покурить, и думает, что они — идеал отношений. Она не знает их истории, но думает, что такого спокойствия они добились не моментально.       Чжун Ли открывается ей с новой стороны. То, как он отвечает Чайльду, как смотрит, как двигается и сохраняет границы, не позволяя нарушить ни свой ни его покой. Это не абсолютно два разных человека, но поведение меняется. Минако делает небольшой анализ этого вечера и понимает: поведение Чжун Ли с ней, с Кэйей и Дилюком одинаковое, различие только в открытости, но поведение с Чайльдом в корне иное. Эта сторона Чжун Ли, любящая и оберегающая, настолько впечатляет, что не выстроить себе фигуру партнёра по поведению Чжун Ли кажется задачей непосильной. Она восхищается, немного завидует от ощущения одиночества, но умиляется. Минако хочет в дальнейшем видеть их отношения, хочет выстроить для себя шаблон и найти кого-то, кто обеспечит ей такой же комфорт. У Чайльда даже с собой контейнер для линз, так как Чжун Ли носит их, а под конец дня его глаза устают. Он предложил шатену снять их, заметив, что глаза того покраснели, и более того, дал капли, чтобы снять раздражение.       Больше, чем поведением Чжун Ли или его профессиональным умением сохранять гармонию в отношениях, Минако восторгается касаниями и взглядами. Непередаваемо то, насколько они были говорящими, аккуратными и нежными. Минако никогда бы не смогла подумать, что парни способны на столь что-то мягкое и чувственное. Она никогда не встречалась с однополыми парами, не доводилось, и представлений у неё никаких не было, однако увиденное поражает. Ни один молодой человек не был с ней так нежен и аккуратен, даже среди знакомых такого не встречалось, поэтому удивление её было грандиозным.       «Всё в мелочах», — понимает она. «Всё отражается в деталях».       То, как Чжун Ли неосознанно оглаживает пальцы бледной руки, когда она спадает с его плеча и задерживается в воздухе. Как он приглаживает топорщащиеся рыжие волосы, как придвигается ближе, чтобы Чайльду было удобнее лежать на плече. Как заказывает кофе и просит положить две ложки сахара, потому что Чайльд именно так и пьёт. Как, перегибаясь через него, чтобы достать что-то, оставляет на плече, шее или линии челюсти мажущий поцелуй. Как слушает внимательно Чайльда или как просит его перевести дух и повторить мысль с самого начала, потому что Чайльд от эмоций начинает тараторить, теряя чёткость дикции и конструктивность мыслей.       Детали.       То, как Чайльд иногда просит быть Кэйю потише, потому что Чжун Ли устал и не любит шум, как даёт Чжун Ли салфетку преждевременно, потому что точно знает, что тот будет вытирать руки после еды. Как крутит кольца на его пальцах, как застёгивает пуговицы на рукаве рубашки, как поправляет воротник. Как, разговаривая, приглаживает тёмные брови, чтобы те лежали ровно. Как делает небольшой массаж плеча, пока держит на нём руку. Как в некоторых моментах оставляет на лице несколько быстрых лёгких поцелуев. Как слушает тихий монолог Чжун Ли, когда тот устаёт и не хочет повышать голос. Как просит его телефон и ставит на зарядку, наперёд зная, что телефон сел. Как просит убрать из собственного салата морепродукты, чтобы поделиться им с Чжун Ли.       Кэйа и Дилюк возвращаются через несколько минут, интересуясь, где живёт Минако. Узнав, что та живёт почти в соседнем доме от них, они предлагают довезти её. Минако удивляется наличию прав у Дилюка и узнаёт, что он и Чжун Ли — единственные, у кого есть машина, соглашаясь и сотни раз благодаря. Они расходятся у входа в кафе, обещая встретиться завтра всем вместе. Минако всё же обменивается номерами со всеми, кроме Чжун Ли, но, когда она хотела попытать удачу второй раз, Кэйа позвал её в машину. Минако не сильно расстроена, но ей почему-то казалось, что после такого тёплого и хорошего вечера вместе Чжун Ли даст свой номер.       — Я хотела попросить номер у Чжун Ли, — огорчённо бормочет она, присаживаясь на заднее сиденье.       — Это бессмысленно. — Дилюк выдыхает устало, пристёгивается и трёт глаза. Кэйа падает на сиденье рядом, открывая бутылку воды, которую достал из дверцы, и молча протягивая её Дилюку вместе с таблетками из куртки.       — Чжун Ли не ответит тебе, а если и ответит, то через сто лет, — дополняет Кэйа, поворачиваясь к девушке через сиденье. — Не расстраивайся, станем более близки — обменяетесь контактами.       — Чжун отвечает только Чайльду.       — Да, он сказал мне об этом сегодня. Это немного странно.       — Ничего необычного. Хотя, возможно, мы привыкли. Пристегнись, — заводя машину, говорит Дилюк. Он поправляет зеркало, нажимает кнопки и кидает мимолётный взгляд на девушку. — Чжун Ли — самый закрытый из нас. То, что он познакомил тебя с нами спустя пару месяцев общения, на самом деле удивительно.       — Да, Чжун у нас, конечно, не самый открытый. Но он хороший парень, ни в коем случае не плохой. Просто жизнь такая.       — У него что-то случилось?       — Судьбу не выбираешь, — размыто говорит Дилюк, давая понять, что разговаривать об этом он не собирается. Минако больше не спрашивает. Только в машине она понимает, как устала, ведь сегодняшний день был слишком эмоциональным, насыщенным. Ей очень хочется спать. Она прикрывает глаза в надежде подремать, не вслушиваясь в тихий разговор впереди сидящих парней.

***

      — Мы посидим или поедем домой? — спрашивает Чайльд, допивая свой кофе.       — Я очень устал, идём домой.       Они неспешно собираются и решают дойти до дома пешком, ведь идти недолго. Чжун Ли заботливо отдаёт свой шарф Чайльду, который улыбается мягко, оставляя мимолётный поцелуй в уголке губ, и выходит на улицу. Они хранят молчание по пути домой, но вскоре Тарталья нарушает его:       — Мне понравилась Минако.       — Она хороший человек, — согласно кивает шатен, разглядывая проезжающие машины.       — Ты видел, как она отреагировала на поцелуй Кэйи? Она была очень озадачена.       — Я не понимаю, зачем им так долго разыгрывать перед ней этот спектакль. Точнее, зачем вообще они хотят разыгрывать это шоу.       — Спроси у них, — пожимает плечами Чайльд, прижимаясь к плечу Чжун Ли. Он кожей чувствует холодную ткань пальто и трётся щекой, чтобы согреть. — Может, представим ей кого-нибудь и скажем, что это девушка Дилюка? Мне интересно, расскажет ли она «девушке» о поцелуе.       — Не надо. Это уже издевательство.       — Думаешь, перебор?       — Да, думаю, это чересчур. Подобная ситуация может плохо отразиться на её доверии к нам. Тем более, полагаю, она сама догадается.       Дальнейший путь они молчат. Уже дома принимают душ вместе и ложатся в кровать. Чжун Ли проверяет почту на ноутбуке, когда Чайльд ложится рядом и кладёт голову чуть ниже груди, перебрасывая руку через живот и оглаживая бок пальцами. Он засыпает почти сразу же, но из сна его вырывает тихий глубокий голос:       — По дороге до кафе Минако очень старалась узнать меня лучше.       — Ты же нравишься ей, конечно, она хочет знать о тебе больше. Я делал тоже самое.       — Она даже предложила мне встречаться, — на выдохе говорит он, — но выглядела она расстроенной недолго.       — Почему?       — Сказала, что если я в отношениях, то это табу. — Чжун Ли перебрасывает письмо в отдельную папку и закрывает приложения. Нажав на кнопку выключения, он убирает ноутбук на прикроватную тумбочку и спускается на подушку, двигая сползшего на себе Чайльда на прежнее место.       — Ого… — сонно бормочет он, немного двигаясь выше и чувствуя холодные пальцы в волосах. Они мимолётно касаются уха, отчего Чайльд дёргается. — Она хорошая… Видишь как, а ты беспокоился…       — Я не беспокоился.       — Почему ты так быстро познакомил её с нами вообще?       — Я посчитал, что она хороший человек и мой друг. Так что решил познакомить. — Чжун Ли молчит некоторое время, не закончив мысль до конца, а Чайльд, понимая это, ожидает продолжения. —Это ещё и потому, что её внимание немного утомило меня.       — Ты мог просто сказать, что состоишь в отношениях.       — Конечно, не мог.       — Да, я знаю.       — Я хотел выставить чёткие личные границы. Если бы я сказал ей, она бы в любом случае задавала вопросы. Знакомство с тобой отсекло все ненужные вопросы.       — Ты хитёр… но я рад, что ты становишься более открытым. Это длинный путь.       — Не думаю, что становлюсь более открытым.       — Немного, потихоньку, но становишься. Ты дружелюбен.       — Думаешь?       — Конечно, я давно тебя знаю. Аято согласился бы со мной.       Чжун Ли ничего не отвечает, дарит поцелуй в мягкую макушку и останавливает движение руки, оставляя её покоиться на голове. Они засыпают, не сказав больше ни слова.

***

      На следующий день они встречаются в университете с Минако. Как и в этот день, так и весь остальной месяц они проводят время вместе, сидят в кафе, но из-за большой загруженности не проводят много времени в полной компании. Они узнают друг друга ближе, но Минако так никто и не рассказал, что Кэйа и Дилюк встречаются. Они даже не хранят это в тайне, их поведение на публике отличается от Чжун Ли и Чайльда разительно. Они ведут себя почти как обычные друзья, и если не присматриваться и не задумываться, то и не особо понятно, кто они друг другу. На вопрос «Зачем?» они оба отвечали: «А есть необходимость?» В такие моменты Чайльд понимает, что эти двое заслуживают друг друга. Дилюк в принципе не заботился об этой бессмысленной тайне, Кэйа как будто бы тоже, но они оба, не сговариваясь, ведут себя немного иначе, чем обычно, в компании Минако. Они считали, что их секрет далеко не очевиден, но Минако не глупа, и её догадки начались ещё с того первого вечера в кафе и подтвердились, когда она начала анализировать их поведение и сравнивать с Чжун Ли и Чайльдом. Безусловно, отношения вторых были открытыми и очевидными: они не ограничивали себя в желаниях, касались, одаривали поцелуями друг друга, говорили, о чем хотели. Но Минако думает, что не все отношения должны быть такими. В конце концов она поняла, что те встречаются, но их поведение иное. Они, вероятно, просто не любят тактильность или им не нравится делать такое на виду у людей. У них иная манера речи, иная модель поведения. Так решила Минако, и ей оставалось лишь ждать подтверждения.       Отчётный месяц занимает у них силы, часы сна и общение. Чжун Ли всё равно ходит в физико-математический кампус вместе с Минако, они ходят на обед вместе реже, но всё же обедают. В середине месяца все устают так, что физматы решают идти в исторический кампус с желанием хотя бы на перемене не слышать и не видеть учителей и слухи о предстоящих зачётах. В такой день их встречает Минако и сильно удивляется присутствию друзей здесь, но предлагает подождать Чжун Ли, который сдаёт реферат. Все без исключения выглядят уставшими, невыспавшимися и убитыми, но стойко держатся ради хороших баллов. В ожидании Чжун Ли они садятся на диванчики в рекреации, где Чайльд засыпает мгновенно, как только его голова касается мягкой обивки. Никто не будит его, понимая, что даже пять минут сна — редкая возможность. Молча повторяя конспекты или залипая в телефоне, они сидят на диванах порядка двадцати минут, за которые к Чайльду присоединяется Дилюк. Когда спустя ещё несколько минут из кабинета выходит Чжун Ли, никто не будит спящих. Кэйа просит оставить Дилюка в покое, а Чжун Ли благополучно ловит Чайльда, который из-за крепкого сна накренился вбок и почти упал на диван. Шатен ловко подкладывает ладонь под его голову, поднимает и присаживается сам, укладывая спящего Чайльда к себе на бёдра. Он аккуратно меняет направление его тела, чтобы не было отёков, и оставляет досыпать, перебирая мягкие волосы.       — Ну как? — тихо спрашивает Минако, разглядывая утомлённые черты лица.       — В коридоре шумно, Дилюк и Чайльд спят крепко. Говори обычным голосом, — не отрываясь от написания в тетради чего-то, произносит Кэйа, укладывая голову Дилюка себе на плечо и поднимаясь чуть выше ради удобства.       — Нормально. Он искал к чему придраться и обвинил меня в плагиате, — буднично рассказывает Чжун Ли, прикрывая глаза и запрокидывая голову, — но поставил мне зачёт. Я ответил на все вопросы, и хорошо, что он не стал проверять процент оригинальности. Это заняло бы ещё больше времени.       — Ну и тварь же этот ваш препод, — бурчит Кэйа себе под нос, но через секунду широко раскрывает глаза, сжимает в руках ручку до хруста и, видно, сдерживает себя от бурной реакции. — Да, сука, наконец-то я сократил!       — Что ты там сократил? — интересуется Минако, но, краем глаза заглянув в тетрадь, абсолютно ничего не понимает и в шоке отводит взгляд. — Можешь не отвечать…       — Не засоряй себе голову, ты охереешь, если я попытаюсь объяснить тебе что-то. Чжун, когда у ребят наших заканчивается сдача отчётности?       — Почти у всех уже кончилась, только у Итэра, как у нас, месяц длится.       — По традиции? — спрашивает Кэйа, и Чжун Ли кивает ему, ничего не произнося. Минако хочет спросить, что за традиции, но эта мысль вылетает из её головы моментально, сменяясь мыслью о том, что у них сейчас окно и что они могут отдохнуть.       — Чжун Ли, у нас сейчас окно.       — Я знаю.       — Кэйа, а у вас что?       — У Чайльда не знаю, у нас немного разное расписание. У Дилюка нет пары, я свободен.       — Может, мы посидим в кабинете студсовета? Умоляю, — жалостливо просит она, складывая руки в молитвенном жесте.       — Без проблем. У меня есть ключи. — Чжун Ли более не выглядит бодрым от этой новости. Он тяжело выдыхает, снова закрывая глаза и пытаясь абстрагироваться от шума.       — Может, разбудим парней и пойдём в кабинет?       — Пусть поспят, я пока хочу просто посидеть, — баритоном говорит шатен. Минако всегда поражается низкому тону его голоса, но ещё более удивителен низкий голос Дилюка.       — Дилюк не спал ночью вообще.       — Почему в этот раз?       — У меня не выходило доказательство. Я сильно психовал, поэтому он отправил меня спать и решал всю ночь сам.       — Решил?       — Вывел доказательство, — кивая, отвечает Кэйа и закрывает тетрадь. — Когда я утром спросил, каким образом это вышло, он показал мне ведро в комнате, полное смятых бумаг, и сказал, что долго не мог найти проблему, а потом перерешал всё с самого начала. Я там какую-то ошибку в самом начале допустил.       — Вы, физматы, чёртовы гении, я никогда бы не смогла решить и элементарной геометрической задачи.       — У нас разные таланты. Ты хорошо разбираешься в истории, а я бы никогда не запомнил больше трёх правителей Китая. Я вот помню Мао Дзэдуна, Ху Цзиньтао и Син Цзиньпина, потому что он президент сейчас. Будду знаю.       — Хорошо, что ты знаешь Будду, конечно, но правителем страны он не был. Надеюсь, он поможет нам.       Минако дёргается от неожиданного громкого крика в коридоре. Она смотрит на друзей, но Кэйа не выглядит удивлённым, а Чжун Ли нахмурился ещё сильнее, пытаясь держать глаза открытыми. Гогот и визги раздражают, и девушка норовит встать, чтобы хорошенько запугать первокурсников, но её останавливают.       — Нет нужды, Минако, они не прекратят.       — Да, не трать свои нервы.       Даже Кэйа соглашается. Ей ничего не остаётся. Видимо, это действительно безрезультатная идея, а нервов у неё осталось критически мало, чтобы растрачивать их на лишние раздражители.       Они пытаются немного отдохнуть и хоть чуть-чуть перевести дух. Чайльд дёргается во сне от входящего звонка и с большим трудом ослабевшим руками выуживает из кармана широких джинс телефон.       — Да, мам, мы учимся. Нет, сейчас я спал. У нас окно. Можно я дальше посплю? Чжун Ли? — Раскрывая один глаз, Тарталья проверяет, спит ли парень, и тянет руку с телефоном к нему. — Сяншен, мама.       Когда телефон оказывается в других руках, Чайльд трёт лицо и поворачивается корпусом к Чжун Ли, утыкаясь носом в его живот. Поза крайне неудобная, да и, пожалуй, взрослому парню не подобает лежать, свернувшись калачиком, на бёдрах другого парня, однако Чайльду глубоко наплевать. Он втягивает носом воздух: от старшего пахнет одеколоном, от ремня чувствуется странный и холодный запах натуральной кожи. Спать хочется несоизмеримо, и от усталости исходит уязвимость. Уязвимость эмоциональная, чувственная. Чайльду хочется ласки, дарить её и получать, но юноша понимает, что всего себя он не откроет сейчас. Дома — да. В приятной одежде, уставшие и вымученные, они оба потратят время на друг друга, чтобы восстановиться, а дальше снова погрузятся в работу.       — Здравствуйте, мама. Всё в порядке. Нет, мы хорошо спим. Чайльд просто дремлет. Не беспокойтесь. Да, мы нормально питаемся. Конечно, да. Кэйа и Дилюк тоже в здравии, сидят рядом, они сейчас немного заняты учёбой, и я бы не хотел их отвлекать. А вы как? Рад слышать, это самое главное, конечно. Следите за здоровьем, мама. И всем тоже привет передавайте. Мы приедем, как только сможем, обязательно ждите нас. Хорошо, спасибо большое, всего доброго.       Чжун Ли сбрасывает трубку, блокируя телефон и запихивая его в карман широких джинсов Чайльда, который всё же не стал спать дальше.       — Все хорошо у неё? — еле слышно спрашивает он, чувствуя, как затекают и болят бока от неудобного положения.       — Да, всё в порядке. Просто звонила узнать, как мы. — Чжун Ли оглаживает плечи и спину, другой рукой продолжая перебирать волосы. Голова гудит, глаза болят. Он хочет в тишину и темноту. В спокойствие.       — Понятно. — Тарталья немного трётся сонным лицом об рубашку и принимает сидячее положение, выглядя смертельно уставшим. Кажется, вот-вот будто бы рухнет обратно спать. — Ты как? Сдал?       — Зачёт поставили, но он обвинил меня в плагиате и пытался найти ошибки. Не нашёл и не стал проверять процент оригинальности.       — Этот маразматик старый, блять… Долго я спал?       — Да немного.       — Дилюк тоже спит? — удивляется он, поворачиваясь к друзьям, и Минако качает головой, вымученно улыбаясь. — Жесть нас помотало.       Чайльд встаёт на ноги, почти падая на пол из-за отёков, но Чжун Ли вовремя дёргает его за руку на себя. Поблагодарив, Тарталья начинает разминаться, и когда он снова чувствует хоть какую-то силу в стопах, то встаёт и потягивается с зевком.       — Слышишь, брат, пошли в студсовет. Либо Дилюка на руки берём, либо будим.       — Сам его буди, он злой, как тварь, будет. Я не хочу сдохнуть.       — Ты не хочешь пойти в студсовет?       — Я очень хочу, у меня затекло тело так сидеть, но и жить ещё хочется.       Чайльд отмахивается, делает два шага и встаёт над Дилюком. Он аккуратно дергаёт его за плечо, чтобы разбудить, и, когда тот открывает глаза, Тарталья противно улыбается.       — Проснись и пой, любимый друг.       — Что тебе, блять, нужно? — хриплым ото сна голосом говорит Дилюк, раздражённо смотря в покрасневшие голубые глаза. Всё же он поднимает голову с плеча и разминает шею. Никто не пытается говорить с ним: себе же дороже. — Знай: если ты не проснёшься завтра, то это я тебе мышьяк закинул.       — Ладно, хватит. Сейчас дойдём до кабинета и уснём снова. Сяншен, только пошли в тот, который ближе к библиотеке. Там три дивана, мы никого не стесним.       — Хорошо.       Они, несчастные вымученные студенты, слабой походкой идут в нужный кабинет. Он встречает их запахом пыли, темнотой и долгожданной тишиной.       Они бывают здесь, но чаще, конечно, находятся в другом кабинете, светлом, с партами и столом. Иногда они тайком прогуливают там пары, иногда обедают, а иногда кабинет занимается либо Чжун Ли с Чайльдом, либо Кэйей и Дилюком. Минако не дура, дважды два складывает и прежде, чем коснуться или сесть, всегда осматривается. Мало ли. Ей не противно. Ей мало что противно в этом мире, однако сессия до рвотных позывов омерзительна.       Чайльд молниеносно крадёт один-единственный плед в кабинете, игнорирует ругательства, пропуская мимо ушей слова друга, и выбирает самый широкий диван из всех.       — Сяншен, давай я к стенке, а ты рядом?       — Хорошо.       Они снимают обувь, оставляя её валяться на полу, и ложатся. Как и договаривались, Чайльд к стенке, Чжун Ли рядом, чтобы лицом к лицу. Тесно до неудобства, но приятно и по-родному. Под рыжей головой его рука, на плече — другое предплечье. Его обнимают, и, как вынуждено, так и из желания, он сам складывает руки у груди, лбом упираясь в кадык и ногами переплетаясь с другими длинными. Плед скрывает их. Тепло, темно и тихо.       Кэйа с Дилюком не спорят, как лягут, так и ложатся кое-как, дай Бог просто лечь и поспать. Дилюк шире в плечах, выше, и потому, когда на него сверху наваливаются, не возникает. Руками обнимает и пряди перебирает, выдыхая. Совсем, видимо, забыли о своём спектакле.       Минако наблюдает, ухмыляется и сама ложится на последний диван.       Они спят несколько часов, отвоёванных своим потом и кровью у кафедры, и затем просыпаются от звука будильника. Лишь Минако не тревожится и сопит дальше. Проснувшиеся дают девушке поспать минутами дольше и пока что стараются осознать мир вокруг себя. Это тяжело. Понимание, что им нужно идти на пары, думать, сдавать и работать, давит сильнее, чем прокатись по ним трактор. Выхода нет. Им нужно, они обязаны.       Рубашка Чжун Ли помялась, голубые глаза, привыкшие к мраку, видят и стараются разгладить. Чайльд поправляет всё, что видит, и приглаживает растрёпанные волосы. Знает ведь, как старшему важен презентабельный вид, но ему самому наплевать. Рыжие пряди в гнездо превратились, и Чайльд лишь ворошит их сильнее, разглаживает толстовку и выдыхает. Очень хочется сейчас, ни о чём не думая, погрузиться в нежность, просто целоваться, прикасаться, поласкаться, получить и отдать… Но времени нет, и ограничения сводят Чайльда с ума. Ему же хочется.       Минако будит Дилюк, вытаскивает из оков сна, призывая в реальный мир. На её щеке след от дивана, в глазах непонимание и недовольство, но она садится и смотрит на вид перед собой. Ей нужно немного времени просто на то, чтобы просуществовать в прострации, а затем вернуться к делам.       Они запирают кабинет на ключ, время торопит их.       — Что у вас?       — Ещё три пары, — бессильно бормочет Дилюк, цепляясь взглядом за деревья в окне. Он видит, что кто-то уже идет домой: студенты, веселясь и смеясь, ступают за пределы территории университета. Ему тоже хочется. — Потом проектная деятельность у меня, Чайльда и Кэйи.       — До скольких вы сегодня? — Чжун Ли поправляет часы на запястье. У них есть десять минут на то, чтобы дойти до нужных кабинетов. Они не успеют.       — До шести или до семи. Сяншен, ты на работу после пар? — Тарталья рядом рассматривает утомлённые черты лица.       — Да. Я приеду позже.       — Тогда забирай. — Из своего рюкзака он достаёт блок зарядки, капли для глаз, контейнер для линз и футляр. Ему открывают сумку, и он аккуратно складывает всё туда. — Не забудь только снять линзы. Глаза болеть будут.       — Спасибо. Пора идти.       Минако, подпирающая стены, приходит в себя только тогда, когда с ней прощаются. Они разбегаются в разные стороны и спешат на пары.

***

      До конца месяца они не слышат никаких глупых шуток Кэйи, и это огромный показатель того, что он устал. Друг не комментирует поведение Чайльда и Чжун Ли, не смеётся с потрёпанного вида Дилюка, не пытается вывести агрессивную и утомленную Минако на эмоции своими тупыми шутками или подколами. Чайльд точно также: не издевается, не смеётся и не выводит из себя, не пристаёт к Дилюку. В его речи нет ставшего родным сарказма и иронии, его светло-голубые глаза не выдают шутливого презрения, и даже мимикой он не пытается пошутить, как часто делает. По состоянию самых невыносимых, неугомонных и сумасбродных парней в их компании можно с лёгкостью определить общее настроение всех пятерых.       Они всё больше молчат и всё меньше спят.       Наконец месяц кончается, их зачётный период завершается, и остаётся лишь дождаться суммированных баллов, чтобы со спокойной душой отдохнуть.       Результаты радуют их по-разному.       Кто-то радуется еле натянутому «удовлетворительно», кто-то недоволен оценкой «хорошо», кому-то совершенно нет дела, главное — не нужно идти на пересдачу. Только Минако и Чайльд злятся, потому что считают, что им неоправданно занизили баллы из личной неприязни. Чжун Ли говорит им двоим:       — Я не стал бы разбираться. Это лишняя морока, вы не добьётесь ничего, а отношения ухудшатся.       — Это ненормально! То, что нам занизили оценки, — необъективно!       — Да, Минако, это далеко не компетентно, но не советую пытаться жаловаться. Лично у нас кафедра всегда защищает преподавателей. Даже если тебя избил профессор, то они скажут, что это твоя вина.       — Как они меня заебали, блять! — ругается Чайльд. Он гневно хмурится и бросает взгляды на друзей, — Что не так с этими стариками?! Нахера… просто… Блять, короче! Я так зол и очень расстроен. Просто… Ну, зачем? Я так старался…       Чжун Ли нечем утешить, он не знает ответов, а друзья понимающе кивают его словам. Он тянет разочарованного парня к себе, обнимает за плечи и, перебирая завитые пряди на затылке, жмётся щекой к макушке. Он понимает злость, сам проходил через это, бился лбом и жаловался, только толку от этого не было, лишь проблемы прибавились. Всё, что он может дать, — поддержка и понимание, и Чжун Ли даёт и утешает.       — Хватит изводить себя в злости. Хоть и понимаю вас, но советую забыть об этом.       — Да, ребят, забейте просто, — и даже Кэйа поддерживает.       — Возможно, то, что мы просто миримся с этим, — плохо, — Дилюк философски проговаривает слова, наконец переводя взгляд с окна к голубым глазам, — но я не стану разбираться ни с чем. Меня тоже просто завалили. Я просто послал их на хуй.       — С одной стороны, будто бы да, будто бы, реально, мы не повлияем ни на что, — рассуждает девушка. Прикрывает глаза и приглаживает волосы, — а с другой… справедливость и всё такое, знаете. Можно было бы топить до конца и добиться своего.       — Не хочу этим заниматься, — честно признаётся Дилюк. — Я устал, вы устали, мы все устали. Я предлагаю просто отдохнуть.       — Разбирательства с кафедрой будут лишним стрессом. Из меня и так уже все силы высосали.       — Нельзя же просто терпеть такое, — всё же говорит Чайльд. Он поворачивается в тёплых руках лицом к друзьям, чтобы высказаться. — Я не хочу мириться с тем, что мне вычли баллы, потому что, блять, «шутки шутить у Вас получается лучше, чем задачки решать». Это идиотизм! Почему их волнует то, какой жизнью я живу? Они не имеют права заваливать меня просто потому, что думают, будто бы я легкомысленный дурак. А если они узнают, что я гей, то что? К сессии не допустят? Старые маразматики, по-моему, перепутали университет с домом престарелых.       — Ну, Чайльд, а даже если ты пойдёшь разбираться, то какие доказательства приведёшь?       — Они созовут комиссию и будут принимать у тебя зачёт ещё раз. Если они поймут, что ты всё знаешь, а по оценкам у тебя, например, «удовлетворительно», то они, возможно, зададутся вопросом компетентности и объективности преподавателя, — Чжун Ли в нежном жесте приглаживает торчащие огненно-рыжие пряди. — У меня так было, ты, может, даже помнишь, Чайльд. На втором курсе я разбирался с кафедрой.       — И что?       — Ничего. У меня по результатам этого предмета было семьдесят три балла суммарно. Я пришёл на эту комиссию, всё им рассказал, они проверили мои посещения, что я там делаю для университета, поняли, что баллы мне занизили, но сказали: «Мы рассмотрим этот вопрос более подробно». Ничего они не рассмотрели, а с этим профессором потом у меня были огромные проблемы.       — Это просто невыносимо…       — Хватит, Чайльд, университет тебе не школа. Я всегда на твоей стороне, но здесь никого не волнует какая-то несправедливость, — Кэйа измучено трёт лицо. — Хотя, блять… Я не знаю. Может, плохо, что мы ничего не предпринимаем, но рационально действительно не добьёмся ничего.       — Чтобы решить что-то, вам нужно не комиссии добиваться, а в министерство образования обращаться.       — Жалобу от пятерых не признают актуальной.       — Я могу поговорить с одногруппниками.       — Чайльд, половина тебя на дух не переносит, а другая либо хочет тебя завалить, либо списать.       — И притом «завалить», скорее всего, значит кинуть тебя через прогиб или убить.       — Тц, — Тарталье, на самом деле, нечем парировать. Он не особо заботился о построении отношений с одногруппниками, не особо сильно проявлял к ним уважение. — Мы будем объединены общей идеей.       — Поверь, идея угондошить тебя более актуальна для них.       Минако прыскает в кулак. Дилюк говорит с нечитаемым выражением лица, закатывает глаза и скрещивает руки на груди. Он словно нетленно утомлён, будто его заставляют дружить с рыжим бедствием. Кэйа рядом хлопает того по плечу, согласно кивая, но тут же встречает ответ:       — С тобой всё тоже самое.       — Чего? Неправда! Я не веду себя, как придурок! — четыре пары глаз устремлены к нему, даже Чжун Ли приподнимает уголок губ, не сомневаяясь в нелепости услышанного. — Ну, не так же, как он! У меня нет фан-клуба, который хочет убить меня.       — Есть, и я — его создатель.       — Дилюк! Чжун почему-то никогда подобного не говорил Чайльду, хотя он ещё более несносный, чем я!       — У Чжун Ли недюжинное терпение.       — Так, парни, — Минако хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание и останавливая перебранку, — разбегаемся по домам. Завтра пойдем в кафе?       — Нет, сегодня мы спим, а завтра я планирую устроить секс-марафон. Мы будем свободны дня через два-три.       Чайльд бесстыдник, и никто его словам не удивляется. Даже бровью не ведёт.       — Поняла. А вы?       — У нас все тожё самое, Минако, — не задумавшись, говорит Кэйа.       — О, так вы же лучшие друзья.       — О, так секс по дружбе тоже существует, да, Дилюк?       — Закрой рот. Всем пока.       Кэйа машет всем рукой с искрящейся улыбкой и, догоняя ушедшего парня, продолжает улыбаться раздражающе, заглядывая в лицо.       — Что, Дилюк, бывает же секс по дружбе? У нас он такой.       — Я бы не осилил спать с тобой по дружбе.       — Только по любви, выходит? О, мой дорогой! Я буду считать это признанием! Я тоже тебя люблю!       На него косят взгляд и не сдерживают усмешку.       Минако прыскает со смеху, заправляет волосы за ухо и думает, что эта парочка определённо друг друга стоит. Ясно как день: каждому несносному полагается кто-то уравновешенный. Обращая внимание на оставшихся друзей, она замечает залёгшую меж светлых бровей угрюмость. Даже шутки не смогли снять напряжение Чайльда, но Минако не знает, что сказать.       — Я не думала, что ты из того типа людей, которые рвут себя на британский флаг ради высоких результатов.       — Поздравляю, тебе открылся новый факт, — он не звучит грубо, скорее бессильно, оттого и тяжелее становится всем троим. — Если я не смогу разобраться через кафедру, а в министерство без связей лезть бесполезно, то я заебу его иначе.       — О, Господи, — девушка прикрывает глаза ладонью и не сдерживается в улыбке. Да, она прекрасно осведомлена о том, каким невыносимым и сумасбродным может быть рыжий. — Чжун Ли, ты что думаешь?       — Я не повлияю на это.       — Тогда, Чайльд, удачи тебе. Доведи старого маразматика до инсульта.       — До инсульта не надо, — всерьёз строго корректирует старший, заглядывая в глаза небесного цвета. Ему кивают, с ним соглашаются.       — Ладно, свидимся. Как закончите, напишите, сходим в кафе или выпьем. Что думаете?       — Позже решим. Давай, Минако, хорошо отдохни!       — Спасибо, вы тоже не перестарайтесь.       Над её шуткой смеётся Чайльд, играет бровями, глядя на шатена, и ловит взглядом улыбку. Они расходятся в разные стороны, направляются к другим выходам из университета.       Чайльд держит себя в руках из последних сил, пока они идут, пока садятся в машину, пока греют салон, а затем едут. Они молчат, ведь не о чем говорить. Одна-единственная мысль известна им двоим, она витает в воздухе, из пыли складываются буквы, проецируя их желание. Снежинки, бьющиеся об лобовое стекло, тают и озвучивают их потребность. Единственную, кричащую и жизненно необходимую.       Они принимают душ раздельно, хотят наполнить момент более яркими эмоциями, сделать его едва ли не праздником, потому что они просто-напросто соскучились. Вот так, живя вместе, принимая ванну вместе и видясь каждый день, всё равно соскучились. У них отняли время, насильно перенаправили ценный ресурс в работу и учёбу, на то, чтобы показать любовь, времени не оставалось. Сейчас они полностью свободны, в пределах квартиры планируют восполнить силы. Чайльд — уязвлено уставший, Чжун Ли — молчаливо вымотанный.       Они делят небольшую уборку на двоих в полной тишине, оба не могут мириться с бардаком. В мусорку летят листы с задачами, анализы Чжун Ли, записи с заметками, что к какому числу нужно было прибавить, оказавшиеся ненужными копии рефератов и докладов. Стол освобождается, и впервые за месяц здесь чисто. С влажной уборкой справляются быстро, в гармонии быта у них не возникает проблем.       Они перестилают постель, оба испытывают облегчение от запаха свежего белья, взбивают подушки, складывают покрывало и, переодеваясь, остаются лишь в штанах. Чайльд хочет прикоснуться кожей к коже.       Чжун Ли ложится первым, а Тарталья делает последние штрихи: зашторивает окна, делает чай в термосе, чтобы, проснувшись, они смогли выпить его. Наконец и он падает на мягкую перину. В комнате свет от ночника на тумбочке у Чжун Ли не режет глаза, он мягок и нежен, точно такой же, как маслянистые движения рук.       Чайльд сентиментально уязвим, Чжун Ли трогательно измотан.       В уютной тишине они касаются и гладят друг друга. Не жарко и не холодно, окно приоткрыто, идеальное сочетание, завидная чувствительность. Чайльд приподнимается, глазами спрашивает разрешения, но ему никогда не откажут, и он садится на бёдра. Без контекста, без подтекста, между ними нет похоти, нет вульгарности и пошлости, одно желание в ласке и удовлетворении. Тонкие пальцы перебирают цепочки на груди, ползут по скрытым рельефам от шеи по плечам, до пресса и обратно, ладонями и взглядом. На его бёдрах руки бессильными движениями гладят, карие глаза мутные, не то смотрят, не то скользят. Им просто наслаждаются, его восхваляют.       — Твоя фигура изменилась.       — Чем же?       — Талия стала уже и чётче, мышцы крепкие. Ты ходил в зал?       — Когда ты уезжал на работу, а мне не хотелось заниматься учёбой, я ездил туда. Но вообще-то, сяншен, я же давно хожу зал. Мы вместе ходим.       — Я пропускал последнее время из-за загруженности. Твоя талия стала такой, потому что ты пресс качал?       — Для того, чтобы выделить талию, я делал специальные упражнения в корсете. Нравится?       Самодовольный. Чайльд знает ответ, по касаниям и взгляду видно, но похвалу услышать — услада. Особенно сейчас. Особенно от Чжун Ли, руки которого не прекращают исследовать линии тела в обожании. На его устах слабая улыбка, он томным взглядом смотрит и сакрально шепчет, искренне и честно, так, что на белой коже появляются мурашки.       — Восхитительно, Аякс.       — Я достаточно быстро добился результата. Месяца за три, наверное. Не знаю почему так быстро, но очень рад.       — Умница.       — Если я приду в университет в облегающей одежде, как думаешь, все удивятся?       — С учётом того, что ты носишь большие вещи почти всё время, то да.       — Думаю, даже девушки мне позавидуют.       Собственной самовлюбленности не скрывает, улыбается ехидно, и Чжун Ли рвано выдыхает, по-доброму усмехается, пока белые пальцы меряют расстояние от паха до шеи игриво и щекотливо.       — Я сам себе завидую.       Чайльд хихикает, закатывая глаза. Он любит комплименты, едва ли не только ими и живёт. Знает, что хорошо выглядит, знает, что привлекателен и юн. Он прекрасно осознаёт собственную красоту, точно так же осознаёт и недостатки, однако возводит в абсолют только преимущества. Зачем хвастаться уродством? Чайльду нравится слышать похвалу, и то, что к нему так относятся, едва ли не обожествляют в смуглых руках, возводит его ликование до максимальной отметки. Он знает, что нравится многим, и лестные слова от людей слышит, но ничто в его сознании не может сравниться или даже попытаться сравниться с комплиментами Чжун Ли. Ничто не стоит выше этого, не дарит такие эмоции, не заставляет трепетать и радоваться.       — Тебе незачем завидовать, сяншен, — шепотом с придыханием бурчит, — уж самому себе тем более. Это глупо.       Потому что слова от Чжун Ли имеют иной вес, абсолютно другое значение, совершенно иное восприятие. Когда хвалит он, тешится не эгоизм, не самовлюбленность, тешится ребенок внутри, считавший себя неполноценным, неинтересным, непривлекательным.       — Я просто восхищен, Аякс.       Чжун Ли одаривает его комплиментами всегда. Ежедневно. Не всегда вслух, иногда через задерживающиеся взгляды, мягкие прикосновения, ласковую улыбку.       — Сяншен, нельзя так.       — Как?       — Ты просто понятия не имеешь, каков в моих глазах. Что бы ты мне ни сказал, это не сможет конкурировать с тобой. Я просто не так хорош в словах, как ты, но будь я более талантлив, то посвятил бы всю свою жизнь лишь на то, чтобы описывать тебя.       Однако больше, чем просто комплименты, Чайльда могут довести только слова, сказанные в моменты их близости. Тогда, когда они делят вожделение на двоих. Тогда всё меняется: восприятие, ощущение, осознание. Когда Чжун Ли губами оставляет поцелуи на коже и, словно в бреду, шепчет, Чайльд не скрывает, что сходит с ума, что у него скулы горят. От смущения.       — Аякс, мне не нужны слова. Не мучай себя. Я всё и без того прекрасно вижу.       — Видишь?       — Конечно.       — Сяншен…       Когда из уст в уста шёпот и сорванное дыхание, когда губами в уголок других искажённых, когда ловят зрительный контакт, в мире не может существовать ничего истиннее, чем пара глаз, как и слова, они же мантры, заседающие в голове, на подкорке отпечатывающиеся. Ничто не может их оспорить, посягнуть на их чистоту, запятнать их.       — Что?       — Как ты можешь говорить такие вещи так просто?..       — Я не говорю особенно сложных вещей. Мне легко говорить правду.       Где каждое движение — признание в любви, а каждый выдох — покаяние, там их тела и мольбы не подлежат сомнениям. Быть может, даже религиозные писания не столь правдивы и верны, как они, утопленные друг в друге, поглощённые грехом.       — Я так рад, что ты есть у меня, сяншен. Я даже не представляю, кем бы был без тебя. Не хочу даже думать. И меня так удивляет, что ты продолжаешь ко мне относиться точно так же, как относился в самом начале.       — Тебя не должно такое удивлять. Сколько бы лет ни прошло, ты всё такой же для меня, и отношение моё неизменно.       — Боже, сяншен…       — Сколько бы лет ни прошло…       Не имеют значения годы вместе, не имеет значения, насколько тяжёлыми были проблемы, с которыми они сталкивались; не важно, сколько ссор пыталось их разъединить. Всё нетленно, и их отношение друг к другу неизменно. Касания мягкие, забота оберегающая, взгляды говорящие. Спустя шесть лет всё те же чувства, просто из первых и пугающих они стали родными и уютными. Стали неотъемлемой частью их самих.       — …ты для меня всё тот же Аякс. И я всё так же я не могу скрыть своё восхищение.       — Боже, сяншен, — его голос мученический, он склоняется, чтобы оставить на спокойном лице беспорядочные поцелуи, хихикая и жмурясь, — я просто обожаю тебя. Клянусь, ты самый ценный, самый лучший, я невыносимо люблю тебя.       Хриплый тихий смех сопровождается ласковыми поглаживаниями по оголённой сгорбленной спине. Тарталья просовывает руки, обнимая за шею, и это не совсем удобно, но пару мгновений они могут потерпеть. Чайльд целует смуглую кожу плеч, наслаждается запахом, гладкостью и близостью. Позже разъединяются нехотя, но тело уже затекло, хоть и Чайльд всё же не худенькая лёгкая девочка. Он падает рядом, поворачивается на бок и, переплетая ноги, призывает ко сну. Уже в полумраке спальни он тянется к губам, чтобы запечатлеть слабый поцелуй и, устроившись рядом, уснуть.       Они наконец не ограничены в часах сна и пользуются этим сполна. Уснув в девять вечера, Чайльд просыпается следующим днём только к полудню, а Чжун Ли так и продолжает спать. Это поразительно, ведь из них двоих Тарталья всегда был тем, кто спит дольше, однако старший действительно устал за этот месяц. Не смея будить, Чайльд не утруждается надеть ничего наверх, бесшумно выползает с кровати, умывается и возвращается обратно, планируя делать целое ничего и поэтому включая телефон. Он не удерживается и всё же фотографирует спящего Чжун Ли, ещё пару минут разглядывая снимок, и последующие несколько часов просто смотрит видео. Его желудок требует еды и кричит об этом громче, чем парень в видео, который странным образом смог вывести доход в миллионы на фондовой бирже.       — Почему ты не поел?       Голос хриплый и сонный. Чжун Ли не раскрывает глаз, но более не притворяется спящим.       — Я не хочу завтракать один. Мы целый месяц не завтракали вместе.       — Дай мне пару минут, и мы позавтракаем, — он переворачивается на спину, тяжело выдыхает и стирает с лица негу в затекших мышцах.       — Ты никогда не думал о том, чтобы бросить работу и начать зарабатывать на акциях каких-то? На фондовом рынке.       — Ох, ну и вопросы, я только проснулся.       — Я серьёзно.       — Понимаю. Нет, никогда не думал. Во-первых, я совершенно не разбираюсь в этом, во-вторых, я не доверяю такому способу заработка. Мне кажется, подобное больше по твоей части.       — Тут какой-то парень вывел миллион долларов из ста шестидесяти юаней.       — Чайльд, — Чжун Ли звучит забавно умоляюще, когда ему показывают короткий видеоролик. Он досматривает, аккуратно забирает телефон и, блокируя, кладёт на одеяло, — сколько раз до этого он проваливался и сколько денег потерял? Нужно быть очень осведомлённым в этой теме, чтобы знать, когда и во что вкладываться.       — Ты просто убиваешься на работе. Мне не нравится такое.       — Как минимум, ты тоже, и, как максимум, это не так. Я буквально автономно существую от своей работы.       — Да я не так уж много делаю, и это совсем просто.       — Ну, ты работаешь. Разбираешься в айти, создаёшь сайты. Как тебе не сложно, так и мне не сложно. Просто в этом месяце некоторые проблемы с клиентами. Хватит забивать голову, отдыхай. У нас не для этого выходные.       — Угу, — на его устах улыбка, он двигается ближе и под собственный лёгкий смех целует тёплую кожу. — Идём завтракать, сяншен, я очень голоден.       — Мы уже сильно опоздали на завтрак, — Чжун Ли разминает шею, потягивается и раздвигает шторы, пропуская дневной холодный свет в комнату.       — Знаешь, сколько ты спал? Почти двадцать часов. Я спал пятнадцать примерно.       — О, — на столешницу ставится термос, слышится стук стаканов, — ты выпил весь чай?       — Я просыпался ночью и всё выпил.       — Хорошо. Это был тот ягодный чай, который я покупал?       — На развес? Да, он очень вкусный, — пока юноша роется в холодильнике, по кухне разносится звук закипающего чайника. — Ты будешь салат, сяншен? Или омлет готовить?       — Если ты будешь омлет, то и я тоже. Достань салат, пожалуйста, возьму кунжутные хлебцы.       — Что насчёт омлета с рисом? Я поджарю и брошу овощей. Хочешь?       — Звучит отлично. Пойду умоюсь и приду. Спасибо.       Он оставляет на оголённом плече поцелуй и уходит. Возвращается почти тогда, когда чайник вскипел. Чайльд редко берёт на себя ответственность делать чай, потому что Чжун Ли всегда делает его каким-то образом вкуснее и насыщеннее, и сколько бы он ни пытался научиться, у него не получалось. Поэтому, когда рядом с ним ставят большую кружку, он быстрым движением целует ближние губы, не отрываясь от приготовления, и отпивает. Восхищенно выдыхает.       — Очень вкусно, но я обжёг язык.       — Ой, извини. Я разбавлял с водой, но, видимо, недостаточно.       — Всё нормально.       Чайльд готовит, за ним убирают. Чжун Ли не садится за стол, пока не протрёт столешницу и не убедится, что всё чисто. Наконец они едят. Чайльд, подогнув одну ногу, вторую ставит на стул и облокачивается об колено подбородком, пока слушает, какие именно были проблемы с клиентами. Возмущается, и это по изогнутым бровям видно, но не перебивает. Чуть позже говорит:       — Она конченая. Ей нужен персональный менеджер, который по любому писку её исполнит прихоть. Требовать от вас что-то, чего даже в программе нет, — мудоёбство.       — Согласен, но она делает нам выручку, и просто отказаться от клиента мы не можем.       — И ни один менеджер не хочет с ней работать, да?       — Именно. Она сейчас работает с одним, но наш менеджер хочет отказаться от неё. Я не могу это позволить, мне некому передать этого клиента.       — Какой ужас. Мне искренне жаль. Я бы, честно говоря, послал её далеко и надолго. Все её понты мигом опустились бы.       Чжун Ли смеется и поднимается, чтобы вымыть посуду. Они продолжают расслабленно разговаривать, а Чайльд продолжает ругаться на клиента, вызывая смех. Возвращаясь в комнату, оба понимают, что заняться нечем. Это немного дезориентирует, ведь они были так заняты последний месяц, и всегда были дела к исполнению. Теперь же их нет, и неясное чувство дискомфорта тревожит, однако они всё же сходятся на решении смотреть излюбленное ими шоу по сотому кругу.       Редким смехом над уже давно известными шутками разбавляется тишина в комнате. Чжун Ли дарит улыбчивые изгибы губ лишь потому, что ему нравится слышать заливистый смех, это невольно вызывает полуулыбку.       — Блин, из этого шоу можно взять классные игры для компаний, — останавливая видео, Чайльд смотрит в карие глаза.       — Да. Достаточно увлекательно.       — Сяншен, может, позовём ребят к нам через пару дней?       — Всех?       — О, нет, не всех. Наша квартира, конечно, велика, но не для такого количества людей. Просто пригласим Кэйю, Дилюка и Минако. Не нужно будет тратиться на ресторан.       — Да, мне нравится эта идея. Хочешь что-то приготовить?       — Хм, — он игриво глядит вверх, трет подбородок и подползает ближе, — можно сделать что-то вкусное, но нужно ли готовить прям блюда какие-то?       — Я не уверен. Ты можешь обсудить это с ними сам.       — Я спрошу у них. А Минако никогда не была у нас, да? — в ответ ему с полным спокойствием и размеренностью отрицательно крутят головой. — Тогда впервые увидит. Это же круто! Ты сам не против? Минако ведь не наш старый друг и всё такое.       — Не о чем беспокоиться. Я не ощущаю дискомфорта. Всё нормально, и даже хорошо, что она придёт. Только в нашу спальню…       — Никто не должен заходить, — перебивает и заканчивает сам, — помню. Да, точно. Они не будут заходить. Я тоже против.       — Отлично.       — Блин, так и что готовить в итоге?.. Может, сделать что-то, только не из китайской кухни?       — Ты же не хотел готовить какие-то блюда, — к нему тянутся и снова садятся на бёдра. Чайльда принимают радушно, и руки на крепких бёдрах тому прямое подтверждение.       — Как будто бы хочется выпендриться, — безусловно, это же Чайльд, неудивительно. — Может, что-нибудь из итальянской кухни? Или греческой?       — Что угодно, только без морепродуктов.       — Знаю, — намеренно игриво тянутся буквы. Становится кристально понятным: Чайльду скучно, а раз ему скучно, то он обязательно найдёт, чем занять себя. Чжун Ли отлично для подходит и сам с радостью его займёт.       Тарталья молчит и искрит взглядом, он однозначен и прям, нельзя подумать не о том, невозможно допустить недопонимания. Медленно склонившись, прогибает спину, он отлично знает, что нужно делать, уже в миллиметрах от желанных губ. Однако его прерывают.       — Лучше прими душ, Чайльд.       — Сяншен, да ладно, я чист!       — Прими душ.       — И брился тоже, если тебя это вдруг стало беспокоить.       — Нет, не стало, но прими душ.       — Тц, Чжун Ли, — в голубых глазах недовольство, в бровях хмурость, он выпрямляется, скользя руками по голой коже, — ты точно уверен? — и, о, Чжун Ли стискивает челюсти и грозно сводит брови. Не уверен. Конечно, это же Чайльд. Конечно, они же не прикасались друг к другу целый месяц. Ко-не-чно, если на его пах надавить и повести бедрами, то потеряется всякая уверенность.       — Прими душ, Чайльд, — его тон всё так же ровен, но чуть ниже обычного.       — А ты? — он снова рисует полукруг бёдрами, и теперь руки на его талии сжимаются сильнее.       — После тебя.       Кажется, будто ему тяжело говорить.       — Пойдём вместе. Будет быстрее.       — Если ты продолжишь, — предупреждающе басит, старается остановить движение и избавиться от давления, — то в душ пойдешь с эрекцией. И мы не пойдем мыться вместе.       — Почему?       — Потому что ты предсказуем… и я тоже. Чем быстрее ты пойдёшь в душ, тем быстрее получишь желаемое.       — Я не…       — Будешь медлить, и, даже если возбудишься, я не прикоснусь к тебе.       — Чего?! Почему?!       — Потому что нам нужно принять душ, — он тяжело выдыхает, ему всё же надо пояснить. — Мы вспотели, пока спали, пока лежали и пока завтракали. Сейчас нет вспышки возбуждения, чтобы можно было игнорировать всё.       — Ты брезгуешь? Мной брезгуешь?       — За шесть лет нашей сексуальной жизни мы испробовали почти все возможные техники. Включая твою любимую, Чайльд, которую мы очень часто используем. Ты — единственный человек, которым я совершенно не брезгаю. Но я прошу тебя ещё раз принять душ и ещё раз почиститься. Пожалуйста.       — Хорошо, сяншен, я понял.       Он не мирится, не терпит и не свыкается, а понимает и уважает, потому встает, оставляя громкий поцелуй на устах с нарочитым «муа», и убегает.       В рекордные сроки укладывается и уже через десять минут выходит, освобождая место для старшего и совсем недолго ожидая его. В комнате не даёт и секунде проскользнуть зря — как только босые ноги переступают порог, капкан захлопывается. Чайльд за плечи к себе приковывает, за затылок на себя тянет и целует, приказывает отвечать и тянет на кровать.       — Все, сяншен, скажешь мне сделать что-то ещё, я не сделаю!       — Не попрошу, — ухмыляется, а Чайльд уже на кровати ждёт его. — Удивлён, что ты ещё в штанах.       — Снять?       — Я сам сниму, — в тумбочке всё нужное, и он роется, спрашивая. — С презервативами?       — Нет!       — Какую смазку хочешь?       — Сколько у нас осталось?       — Ммм, — шатен достаёт поочередно каждую, проверяя, — вишнёвой немного, быть может, на один раз, ягодная какая-то… Её много. И без запаха много. Они обе полные.       — Давай без запаха, липкими не будем.       — Мы в любом случае будем липкими, Чайльд.       — Тогда ягодную. У неё запах крутой.       — Как пожелаешь.       На заправленную кровать падает лубрикант, а Чжун Ли так и продолжает стоять. Совершенно не ясно, чего ждёт и о чём думает. Всё же, хвала терпению Тартальи, одним коленом он приминает матрац, касается ладонью икр и, задирая штанину, гладит.       — Во-первых, ты брился? Во-вторых, как ты хочешь?       — Я брился, да.       — Ноги зачем? Я же не это имел в виду. — Это мне так захотелось. Зато какие гладкие! — хихикает, очами манит. — А как хочу?.. Не знаю даже.       — Мы можем в первый раз мягко, потому что прошло много времени с последнего нашего акта, потом уже как пойдёт.       — Нет, — Чайльд садится, к лицу приближается, а руки держит на плечах, — давай на прелюдии… Нежно, как обычно тебе нравится. Немного медли, а проникновение сделай грубым, хорошо? Чуть болезненным.       — Хорошо, — его скулы оглаживают пальцы, губы метят сантиметры, приходится сесть иначе, скрестив ноги, чтобы Чайльду было удобнее вновь усесться на него. — Какие ещё пожелания?       — Если я кончу на прелюдиях и растяжке, не останавливайся, продолжи. Ещё… минимум три раунда с проникновением, сяншен, хорошо? — поднимаясь снова к карим глазам, заглядывается и почти невесомо целует в уголок губ. — И… всё. Что хочешь ты, сяншен?       — Три раза тебе будет тяжело, Чайльд, — Чжун Ли серьезён и в волнении хмурится, проходясь по спине и бёдрам.       — Всё нормально, мы и больше раз брали. Всё хорошо. В любом случае, если что, я попрошу остановиться. Так чего хочешь ты?       — Хм… Быть может, мы бы сыграли в «чувства»?       Ответ даже и не нужен, по восхищению в глазах цвета неба и так всё понятно.       — Да! Вторым раундом?       — Да.       — Обожаю тебя!       Поцелуи тягучие, долгие, мучительные и сладкие. Настолько, что челюсть сводит, а, когда веснушчатую кожу провожают губами томно и чувственно, сопротивляться собственному телу в дрожи нет никаких сил. Когда распаляют, давят и сминают бока, талию, когда с копчика пониже. Боже, Чайльд скучал. В этих руках, под этими устами, для этих глаз ему не нужно утруждаться возбудиться — через несколько минут он уже готов.       Чжун Ли не целует его больше, глазами ловит моря, всматривается и прикасается через штаны, издевается, гладит и трёт, давит и отпускает. Всё, чтобы светлые брови нахмурились, чтобы стон тихий, легкий, и шипение, чтобы пальцы на плечах сжались. Чтобы через пару минут услышать…       — Хватит, сяншен…       В таком тоне, словно умоляет продолжить, но на деле просто поглощается и утопает в вожделении и огне. Парадоксальная для них нерасторопность: тридцать дней не имели близости, ныне не спешат, а два дня, не испытывая интимных прикосновений, с лёгкостью делали из них нетерпеливых друг до друга так, что даже Чжун Ли стал заметно убыстряться.       По просьбе прекращает, потому что та сказана всерьёз. Сейчас не хочется таких игр, хочется кожей к коже и чётко чувствовать касания.       Чайльд ложится на спину прямо поперёк кровати, выпрямляет ноги, позволяя стянуть с себя единственную вещь. Чжун Ли не выбрасывает её в угол, кладет к концу матраса и, приподнимаясь на подогнутых под себя ногах, снова и снова восхваляет и одаривает не тело, душу. Всего его. Потому что Чайльд не тело, он — пазл, точно такой же, как сам Чжун Ли, состоящий из тысячи деталей. Он — отдельная единица, другой человек с сердцем и естеством, со светло-голубыми глазами, насыщенными огненными языками пламени, что названы волосами и завиты прелестно, с веснушками, никак иначе что божественное деяние, глазами большими и блестящими. С сильным телом, твердым характером, острым языком и тонной любви к одному-единственному человеку.       Чжун Ли не скупится на поцелуи, на комплименты ни в коем случае, после каждого касания губ — шёпот, словно и не Чайльду даже говорится, а самому себе.       — Аякс, это безумие быть таким невыносимо ценным.       Тарталья только краснеет, за плечи крепкие держась, и его ноги сводятся, зажимают меж собой торс.       — Сяншен.       — Не знаю, кем я был в прошлой жизни, чтобы заслужить тебя в этой. Чтобы быть тем, кого ты так любишь.       Он поднимается до лица, опирается на руки, по бокам от рыжей головы расставленные, улыбается так, словно перед ним божество, отпустившее ему грехи, словно перед ним наивысшая натура ценности и безусловности.       Чайльд шесть лет знает Чжун Ли, разные взгляды видел, разное испытывал. Нет ничего, что бы смогло стать открытием для него в старшем, но каждый раз, когда карие глаза смотрят на него таким образом, он замирает, немеет и не верит. Порождённый трепет в нём такой же, как в их первую ночь, дрожь и мурашки всё те же. Всё одинаково. И взгляд, и реакция, и касания.       — Ты невероятен, Аякс. Клянусь, что не знаю никого, кто мог бы конкурировать с тобой.       Из коллекции поцелуев этот называется признанием. Когда Чжун Ли окрылен восхищением, а Чайльду сложно с этим жить, сложно верить, что все слова — чистейшая правда. Когда Чайльд так тревожно уязвим, а Чжун Ли уверен и решителен, когда одному не стыдно уступить, а другому не стыдно благодарить множество раз.       — Никогда не забывай, что я люблю тебя, — сакрально шепчет на ухо, горячо и хрипло. — Ты — лучшая часть меня, мой приоритет. Я не верю ни одному роману, лишь потому что знаю одно: я люблю тебя, и это то, как выглядит любовь. Остальное — нелепость, выдаваемая за высшие чувства, — и, оставляя за ухом призрачный след от уст, он слышит подрагивающий выдох.       — Чжун Ли…       — Пророчит мне солнце, пророчит мне звезды , — вдруг низкий голос и слова, никогда не слышимые ранее, Чайльд в любопытстве пытается посмотреть, но рассказывают не ему, рассказывают его сердцу. — Пророчит луну, я так захлебнуться хочу…       — Что ты говоришь? Я… хочу слышать, сяншен…       Его просьбу не исполняют, уже целуют плечи, касаются их и останавливаются у сердца. Чжун Ли лбом упирается и шепчет:       — В твоих же речах и запястьях, потеряться в твоих жарких объятьях       — Боже! Сяншен!       Кожу обжигает лёгкий выдох в добром смехе.       Трением пальцев разогревает холодную смазку, приторный запах наполняет помещение, раздражает лишь немного, и они обязательно проветрят, но сейчас это не мешает им.       — Начинай сразу с двух, сяншен.       Это немного болезненно отдаётся в нем. В конце концов, как бы он ни касался себя даже так, сразу два пальца, возможно, было ошибочной просьбой, но он просит не останавливаться. В какой-то момент он умоляет прекратить, но его не слушают, целуя тело, чтобы отвлечь от неприятных ощущений, а слова сыпятся на кожу горячими губами. Чжун Ли говорит не переставая, только Чайльду известно это, только он удостоен быть тем, с кем много говорят по делу и нет. Минако, знающая его несколько месяцев, уверена: Чжун Ли не из тех, кто любит говорить много, и это недалеко от правды. Чжун Ли любит слушать, но для Чайльда он всегда и слушатель, и говорящий. Для большинства Чжун Ли молчалив, для Тартальи Чжун Ли разговорчив. Особенно сейчас. Особенно когда он растягивает его аккуратно и мягко, целует, нахваливает и обожествляет. Он предупреждает, когда добавляет третий палец, и сразу же после этого говорит:       — Ты умница. Ты так красив, Аякс. Я не могу поверить своим глазам.       Говорит:       — У тебя такие красивые глаза.       Говорит:       — Я люблю твои веснушки. Какое чудо, что у тебя их так много. Я наизусть знаю все.       Говорит:       — Ты великолепен.       Говорит, как зачарованный. Повторяет, придумывает новое, не сводит глаз с выражения лица, ловит тихие стоны, целует губы.       — Самый лучший.       — Хватит, сяншен, пожалуйста!       — Будем добавлять четвертый?       — Нет. Сейчас будь грубым… Давай, сяншен, не надо бояться.       — Ты просил немного больно, я не думаю, что достаточно растянул тебя, — он не прекращает движений внутри, но смотрит, уверяясь в собственных словах, и поднимается взглядом к зардевшим скулам. — Будет больно.       — Я хочу так, — откровенно жарко, и терпения почти не осталось, забота о нём, безусловно, топит сердце, однако нервирует прямо сейчас. — Если ты не сделаешь, сяншен, я сам всё сделаю.       — Хорошо, — под поясницу кладётся подушка. Он знает, как верно.       Знает, что хочет Чайльд, и исполняет. Одной рукой бедро сжимает, другой себя направляет, медленно только в самом начале, дальше — равно и размашисто, как желали, до конца. Останавливается и ждёт, стискивая челюсти. Спина на одеяле прогибается, голова запрокидывается, Чайльд глотает воздух и не выдыхает, хрипит, стонет в унисон, а его тело дрожит, которое оглаживают и которому дают привыкнуть.       — Минуту, сяншен…       Оба не двигаются, потому что больно, именно так, как и просил, оттого и хорошо. Но давление невыносимо, от него успели отвыкнуть за месяц оба, и теперь нужно подождать. Руки не знают, куда им деваться, сжимают постельное белье, но хочется смуглую кожу. Чайльд старается дышать, в горле пересохло, и уже хочется пить. Он рискует охрипнуть такими темпами, но его это никак не волнует. Спустя пару минут Чайльд двигает бедрами и, вернув взгляд к карим глазам, интимно шепчет:       — Двигайся, сяншен.       Сяншен двигается по указке. Набирает темп медленно и планирует быть нежным, но у рыжего дьявола другие планы. Через несколько толчков он, прерывая самого себя стенаниями, просит:       — Грубее, пожалуйста! Сильнее, Чжун Ли!       Движением головы убирая лезущие в глаза пряди волос, Чжун Ли перехватывает бёдра крепче, становится ровнее на коленях и, растягивая губы в оскале, грубеет. Не щадит и не ждёт, отпускает себя, двигается в одном темпе, темпе бешеном, когда одна секунда — одно движение, а из легких выбивается весь воздух. С губ срываются едва ли не девчачьи стоны, смешанные с низкими хрипами.       Чжун Ли останавливается только для того, чтобы добавить смазки, переворачивает одним рывком на живот и к себе за бёдра тянет, заставляя прогнуть спину. Теперь же он выжимает лубрикант прямо на копчик, сам направляет его движение к ложбинке, смазывая себя и его, и снова входит.       Все стоны Чайльда впитывают в себя ткани, он хмурится и сжимается, слышит низкий долгий стон сзади себя, и кажется, что это доставляет ему нечеловечное наслаждение. Юноша дрожит и скользит на матраце от каждого сильного движения, и если бы его не держали, то Чайльд был бы уже на другом конце кровати. У него слезятся глаза, воздуха не хватает. То, что он не кончил ещё во время прелюдий, — чудо, но Чайльд чувствует себя на грани уже сейчас. Когда Чжун Ли еще ускоряется, он думает, что из него пытаются выбить душу. Никак иначе.       — Сяншен… Сяншен!       Эти слова не привлекают к себе внимания, быть может, потому, что Чайльд их повторяет всё время и в любом контексте. Но как дать понять, что еще немного и… всё?       — Чжун Ли! Я… Чжун Ли!       — Знаю, Аякс.       Конечно же, он знает. Шесть лет одно тело терзает, и все реакции уже давно известны, ему не нужно слов для понимания. Он склоняется, тянет руку, окольцовывает и двигается в одном ритме, заставляя сходить с ума, божиться, сжиматься и скулить. Всё впитывается простынями. Чжун Ли выходит, успевает, доводит себя, и его тоже впитывают простыни.       В коленях нет более сил, и Чайльд выпрямляет ноги и ложится, не двигаясь и пытаясь отдышаться. Ему нужно совсем немного, несколько минут на то, чтобы осознать себя, а за это время Чжун Ли успевает уйти и прийти уже с ремнем в руках.       — Самым первым, что я нашёл, стал ремень. Ты нормально к этому относишься?       — Что? — приходится повернуть голову лишь для того, чтобы посмотреть, — А, да… Делай, как хочется, сяншен.       Прогибая под весом матрац, Чжун Ли тянет слабые руки за спину, и, кто бы мог подумать, он мастерски связывает два запястья, затягивая ремнем. Скажи кому о том, что эстет, интеллигент Чжун Ли, олицетворение воспитанности и чопорности, с особым умением оставляет своего партнера «без рук» — не поверили бы. Ведь наверняка они лучше знают и никак не могут ошибиться в том, что столь спокойный и вежливый человек никак не может быть и каплю груб или извращён в постели.       О, конечно, Чайльду, как никому другому, известно, насколько Чжун Ли непорочен и скучен.       Чайльду известно всё, что никогда не станет новостью для кого-либо, поэтому, когда его за руки тянут, вынуждая подняться, он послушно следует немому указу. Не успев увидеть свет, темнота встречает его почти сразу же. Обещанная игра в «чувства» начинается с этого момента.       Начинается, когда Тарталья пытается отследить движения старшего на кровати, понимает, что тот почти лёг и на коленях двигается к нему, чтобы, перебросив одну ногу через бедро, сесть выше паха именно так, как нужно. Так чувствуется возбуждение на ягодицах, и если Чайльд потянется руками, то сможет коснуться.       Разговоры для них излишни, Чжун Ли собирается немного поиграть, помучать и удовлетворить, потому начинает с простого, с ладони на члене и мягких движений, только для возобновления возбуждения. У него выходит быстро: Чайльд, лишённый зрения и рук, становится чувствительным и восприимчивым сильнее, чем обычно. Даже когда Чайльд уже достаточно возбужден, когда он слишком возбужден, движение руки не прекращается. Чжун Ли лишь просит его привстать, чтобы самому другой рукой дотянуться. Теперь он стимулирует его с двух сторон.       — Твои бёдра трясутся, Аякс.       Его тон поразительно ехидный, он просто немного издевается, разглядывая тело перед собой.       — Что… что удивительного, сяншен, когда ты так мучаешь меня? — тяжело говорить сквозь похоть, сбитое дыхание и дрожащий голос, который раскрывает все его секреты.       — Действительно, — дразнится. Задерживает ладонь на покрасневшей головке и круги на ней рисует, вызывает вскрикивания, заставляя трястись сильнее так, словно мышцы перенапряжены. — Слезай, Аякс.       — Зачем?       — Скоро узнаешь.       Лишь благодаря помощи ладоней ему удается нормально слезть с бёдер, и ещё несколько мгновений он не двигается, но и шороха не слышит. Не понимает и от нетерпения хмурится, потому что сидеть возбужденным, когда перед этим его длительное время дразнили, совсем не весело.       — Почему ты ничего не делаешь?       — Я думаю.       — О чём? Сяншен, ты точно издеваешься! Сделай что-нибудь уже!       — Прояви терпение, Аякс, — непреклонно и хрипло. — Я думаю, какую позу нам использовать, чтобы ты не задохнулся в подушке.       — Я лбом упрусь!       — Шея затечет. Ладно, — он не видит другого варианта, да и тот кажется ему не таким уж и сложным. Не самым удобным, но за неимением… — Ложись на спину.       — Уф.       После недовольного вздоха, ложится и раздвигает ноги. Связанные руки неудобно упираются в копчик, и он точно знает, что перестанет чувствовать их совсем скоро, но в своих ожиданиях оказывается неправ. Его бёдра отрывают от поверхности и поддерживают, недостаточно высоко, чтобы заболела шея, но достаточно, чтобы, самому пригнувшись, исполнить задуманное. И неужели любимая извращённая техника Чайльда? Чжун Ли в ней профессионал, потому и слышится крик, стоит лишь языку пройтись по воспалённому сфинктеру. Это грязно, мерзко, непристойно, но до боли сладострастно. То, как Чжун Ли работает с ним, как отвлекается, чтобы подуть, прикусить, облизать, а потом снова припасть, выше всяких сил. Чайльду кажется, будто он сходит с ума от ласк. Юноша о чём-то просит, зовёт, что-то говорит невпопад, мечется и виляет бёдрами. Его руки сжимаются, подгибаются пальцы ног, и он сам точно так же сжимается, а член ноет и болит, яйца тяжелеют от желания кончить и пробивающего возбуждения. Чжун Ли истязает его, не останавливаясь, будто и не трудно вовсе держать трясущиеся бёдра на весу все это время, будто челюсть не устаёт, будто спина не болит.       — Сяншен!       Они безусловно приятная пара. Визуально и в общении оба хорошо выглядят, создают впечатление гармонии, показывают нежность и любовь друг к другу, мягкие и уступчивые, и секс у них бывает такой. Бывает, конечно, но не всегда.       — Грубее?       — Да!       Конечно.       Чайльд умеет и любит быть пластилином в руках, с радостью и без проблем может позаботиться о старшем должным образом. Чжун Ли сам по себе уравновешенный и плавный, нерасторопный, не дерзкий и не грубый. Он вежлив и нежен, хорошо справляется, если у них двоих настроение на особый секс без игр, точно так же доведёт, точно так же удовлетворит, излюбит и окунет в ласку с головой. Он хорош во всех смыслах. Сакральные, изводящие в смущении, слова будут литься без остановки и без контекста. Просто потому что любит и показывает это прикосновениями, подкрепляет словами, взглядами и губами.       Они умеют быть до сводящейся челюсти нежными, но могут быть и извращённо странными. Хотя вряд ли в этом есть что-то странное. Неужели нет никого распущеннее их? Все люди занимаются обычным сексом в одной позе из раза в раз?       Мало верится.       Чайльд много знает о сексуальной жизни лучшего друга и, о, Чжун Ли тоже.       И, о, Чжун Ли не хотел знать.       Чайльд уверен: что бы они с Чжун Ли не вытворили, это не перекроет рассказы Кэйи.       Когда его бёдра отпускают, уже кажется, что можно выдыхать, но по просьбе Чжун Ли и выдохнуть не получается. Он несильно бьёт по ягодице, оттягивает её и вновь входит пальцами, но только двумя, лишь для того, чтобы помучить.       Чайльд знает, чего хочет: он сам отстраняется и сам встаёт на колени, оттопыривает зад и щекой упирается в одеяло, дышит тяжело, сглатывая вязкую слюну и прося:       — Давай, сяншен. Прошу тебя.       Раз просят, то спешат исполнить. На устах ухмылка, рука возносится и бьёт, и на коже проявляется красный след ладони. И так несколько раз в разные места и с разных углов, а затем язык и пальцы ловят один ритм.       Этого мало. Конечно, мало. После первого раза, это просто издевательство, но Тарталье нравится. Нравится, что Чжун Ли так вовлечён, что он сам весь трясётся, словно девственница, нравится, что член уже дискомфортно ноет. Чувства нравятся.       Чайльд громкий. Он передает пламенный привет соседям, те ненавидят их и разрабатывают план мести уже несколько лет, но только сколько бы они не жаловались, сколько бы не ругались, а толку нет. Чжун Ли не просит быть тише, сам не меняет своего поведения, иногда специально доводит сильнее, чтобы Чайльд кричал. Когда в первый раз соседи поняли, что за стенками не супружеская пара, точнее, не совсем обычная супружеская пара, их лица краснели от возмущения, капилляры лопались от гнева, а лица выражали отвращение. С ними разговаривал Чжун Ли. Чайльд присутствовал, но стоило сказать ему хоть что-то, и добрые соседи хотели убить его в этот самый момент, поэтому он выбирал говорящее молчание и высокомерные взгляды. Обратиться в полицию с тем, что у кого-то соседи геи с бурной личной жизнью, — несусветная глупость. Обратиться в полицию, где у Чжун Ли есть хорошие друзья, — гиблое дело.       Чайльд громкий, срывает голос, умоляет и зовёт, подмахивая задом, но, когда спустя несколько минут его шея все-таки начинает болеть, Чжун Ли поднимает его и, ложась на спину, садит на бёдра к себе спиной. Он не даёт ему права распоряжаться ситуацией и собирается ещё немного поиздеваться, поэтому, приподнимая бёдра, намеренно останавливает их впритык к своему члену так, чтобы нельзя было войти, а поизмываться можно.       Одной рукой удерживая, другой он водит головкой по кольцу мышц, чуть давит, даёт надежду, но стоит миллиметру войти, как он тут же убирает. Снова и снова, пока от нетерпения Чайльд не начнет ныть, сжимать руки в кулаки.       — Хватит! Ох, хватит, сяншен… Чжун Ли!       — Терпи, Аякс.       — Ах… блядство… Блядство!       Его за бёдра тянет чуть ближе, чтобы меж ног два члена соприкасались, а затем снова приподнимают и велят:       — Резко опускайся.       — Чего?       — Опускайся.       Чайльд не ведает, но исполняет и задыхается, когда в нём опять пальцы.       — Двигайся, Аякс.       — Я… я хочу не это… ах… не пальцы…       — Двигайся.       Ему ничего не остаётся. Он поднимает и опускает таз из раза в раз, ему нравится, он попадает, но мало. Мало, мало, мало, мало. Он не знает, но с очередным движением добавляется третий и четвёртый палец, Чайльд сжимается, замирает и на месте крутит задом, поднимается и опускается. С четырьмя пальцами двигаться тяжело, неудобно, и, видимо, Чжун Ли это понимает, потому что убирает безымянный и мизинец, добавляя указательный и средний от другой руки. Теперь двигаться легче.       Чжун Ли садится и спустя время целует влажную спину, прикусывает острые плечи и убирает одну руку только для того, чтобы обласкать тело. Он ведёт от шеи к торсу и ниже, снова оборачивает пальцы вокруг члена. Рыжая голова ложится ему на плечо, а любимые губы тут же получают поцелуй. Быстрые движения двух рук, и Чайльду хватает минуты, чтобы вновь кончить. Он протяжно стонет в уста и хмурится, обмякая и расслабляясь. С него снимают повязку, но оставляют руки связанными. Чайльд рад видеть, на его лице бессильная улыбка. Он снова просит о поцелуе и получает.       Когда тело вновь обретает хозяина, Чайльд елозит бёдрами, другое возбуждение упирается ему в копчик.       — Развяжи руки и давай на третий заход, а потом я отсосу.       Чжун Ли хмурит брови и поправляет огненные пряди.       — Я не просил. Мы не договаривались. Это не…       — Нет! Нет, я хочу, сяншен!       — Оу.       С лязгом бляшки ремня белые запястья освобождаются. Тарталья тут же двигается, валит старшего на спину, тянется за тюбиком смазки и, выливая себе на ладонь, растирает и проходится по возбуждению, про себя не забывая.       — Подогни ноги, я наклонюсь немного. Будет отличный вид.       В нём по-прежнему бешеное количество сил, возможно, даже позавидуешь. Чжун Ли выполняет, и Чайльд заводит руку за спину, самостоятельно одним рывком принимая его полностью. Два стона одновременно спадают с их губ. Чайльд не ждёт, сразу начинает двигаться, но теперь уже рьяно, остервенело и на грани с болью.       Не соврал, когда говорил, что вид будет отличный. Чжун Ли сказал бы даже, что чрезмерно завлекательный. То, как из раза в раз основание члена пропадает, поглощенное родным телом, а затем появляется, конечно, невероятно действует на шатена. Он сжимает пальцы на бёдрах до синяков и снова стискивает челюсти, аж желваки играют. Чайльду нравится, когда на него так смотрят. Словно он доставляет муку и усладу нечеловеческую одновременно, словно в двух оголённых гениталиях нашлось что-то красивое настолько, что карие глаза потемнели и слились со зрачком. Настолько, что все мягкие черты лица приняли выражение распутства, вожделения и похоти. Чайльда неосознанно ведёт, забывается в грешном желании и сам не замечает, как его движения становятся изящнее, чтобы все внутри двигалось, стимулировалось, как его бёдра, поднимаясь, начинают рисунок круга, а опускаясь, завершают. С прогнутой поясницей и быстрым темпом, с отдышкой и трясущимися от трепета руками, которые только кончиками касаются напряжённого пресса.       — Сяншен… тебе нравится?       — Ты неописуем, Аякс. Отлично… Просто потрясающе… Ты очень красив, ты очень красив. Продолжай…       За комплиментами следует дрожащий стон. Аякса доводят слова сильнее, заставляют тело покрыться мурашками изнутри, от пробивающего щекочущего трепета хочется вывернуть себя наизнанку. Хочется сильнее, глубже и грубее, но в нём недостаточно мощи для этого. Это становится очевидным с замедляющимися и сбивающимися движениями. Чжун Ли видит, понимает, поэтому, не предупреждая, опрокидывает Чайльда на спину, хватается за бёдра, разводя ноги до тянущих мышц и срываясь. Вот теперь грубее, глубже и больше. На каждый толчок голубые глаза закатываются, голос срывается, в груди между всеобъемлющей безусловной любовью, нежностью и порочным ядовитым чувством съедающей похоти яростный конфликт: кто из них троих разорвёт его на части. Чайльду хорошо настолько, что плохо. Он на грани, Чжун Ли тоже. Хватает ещё нескольких рваных толчков, и Чайльд молитвенно говорит:       — Сяншен… сяншен… хочешь кончить в меня? Давай. Пожалуйста, сяншен…       — Нет.       — Пожалуйста, сяншен. Сяншен, блять… не выта… вай… ах…       — Я сказал, нет.       И действительно, его ответ однозначен, и даже с помутнённым сознанием он не стал выполнять такую просьбу. Тарталья кончает первым, Чжун Ли выходит, и к нему сразу же тянутся, его доводят с небольшой разницей в минуту. Не успевает пройти и трёх минут, как Чайльд поднимается, чтобы рукой опять откинуть навзничь старшего и выполнить обещание. Он почти не чувствует тела, но его охрипшее горло всё ещё на многое способно.       — Ты не обязан вообще. Я думаю, ты устал.       — Тихо, сяншен, — шатен удивляется хрипотце голоса.       — Ты сорвал голос.       — О, тогда дай мне сироп, — омерзительный, но вызывающий отчаянную усмешку комментарий.       Незачем чего-то ждать, и рыжая голова склоняется, вбирая половину с первого раза. Он знает, что нужно делать: немного самостоятельности, а дальше всё под контролем ладони. Однако сначала он делает всё сам, когда двигает головой, вылизывает и усердно сосёт. Стоны сверху — его награда. Он всегда старателен, всегда выкладывается на максимум, и сейчас это не исключение. Помогая рукой, заглатывает всё больше и больше с каждым сантиметром.       — Аякс, — невыносимо зовут его и укладывают ладонь на затылок, — расслабь горло.       Следуя словам, он утыкается носом в пах, сам стонет прямо в плоть, ощущая головку члена у стенки горла, посылая вибрации.       — Великолепно. Я продолжу, Аякс, позволь.       Меж пальцев рыжие пряди, Чжун Ли задаёт ритм и направление сам, так, как нравится ему. Чайльд позволяет, дышит носом, послушно принимает всё. Щекотно и кисло, челюсть болит, слюна холодеет на подбородке, остается на нежной коже члена. Глаза слезятся, но всё равно приятно. Ему кажется, возбудись он опять, то это будет смертным приговором. Но что он может сделать с собственными реакциями? Ничего, поэтому повинуется немного грубоватому темпу. Это означает, что шатен уже близко, Чжун Ли хрипит:       — Аякс…       Аякс противится ладони, пытающейся убрать с члена губы, и в момент прижимается. По горлу стекает, горько и горячо, невкусно, но не впервой. С противным чмоком он освобождает рот, утирает уголки губ и улыбается.       — Это точно было не обязательно.       — А мне захотелось, — Чайльд лишь надеется, что его голос вернётся к дню встречи с друзьями. Чжун Ли закатывает глаза, обращая внимание на очередное возбуждение. — Я иду в душ. Справлюсь сам, сяншен.       — Идём. Справимся вместе.       С завидным и ненормальным успехом они справляются и в ванной. Чайльд почти открывает железку от стойки с шампунями, пока пытается за что-то удержаться. Их оргазмы смываются водой в канализацию.       Они, чистые и уставшие, снова меняют постельное белье и падают на кровать. Ещё минимум час тратят на слабые поцелуи и сакральные признания в любви, словно им шестнадцать, и ничего больше слов они друг другу дать не могут. Они сопливые, милые, после грубого секса, но удовлетворённые и отдохнувшие, насытившиеся. Дорвались.       Любимое шоу снова воспроизводится на ноутбуке, в тысячный раз они смотрят его, Чайльд комментирует, Чжун Ли усмехается. Ягодный чай остывает на тумбочке. Они обязательно выпьют его, но чуть позже, тогда, когда досмотрят выпуск до конца.