Я никогда не

В такие моменты просто есть ощущение, что «нужно» что-то сказать. Пожалуй, Риз осознаёт, что это ощущение ложное, и от него нужно избавляться, а никак не падать каждый раз жертвой. Есть подозрение, что это ощущение вызвано влиянием извне, а уж никак не его искренними личными моральными позывами, ведь это никогда не кончается хорошо для него. Это кончается похожим на расковырянную рану, которая и так-то не была абсолютно чистой от гноя, когда её только начали расколупывать. Как это может быть «правильным» для него? Зачем он это делает? Разве он не сделал то же самое когда-то, потому что «ощущал, что нужно что-то сделать или сказать»? Разве это ещё тогда не закончилось собственно раной, которую он с тех пор зализывал и, судя по всему, ни разу не успешно? Но Риз считает себя достаточно ведомым человеком и отдаёт себе отчёт в том, что он только что попал под сильное влияние увиденного и услышанного, и некоторые конкретные личности произвели на него слишком сильное впечатление, чтобы бояться получить горячим чаем в лицо. Ларс бы сказал в силу возраста нечто в духе: «Дерись, ничего не бойся, что тебя не убьёт, об этом пожалеет, а то, что убьёт, уже не расстроит». Сайрус бы сказал: «Подумай, как можно без драки опустить своего врага настолько, чтобы выехать на его горбу». Саймон бы сказал: «В драке нет смысла, просто бей в спину». Да, ежу понятно, что это аморально, но опять же, следуя Саймону: «Ты хочешь победить или получить грамоту за этику». — Мне жаль, что так получилось в итоге, — говорит он в затылок над спинкой кресла. Он вообще добавляет «в итоге» только потому, что ему неловко говорить шаблонами типа «мне жаль» безо всякой личной окраски, но звучит это в итоге ровно настолько язвительно, насколько он и хотел в глубине души. Он не может от этого избавиться. Он себя не любит за то, что хочет язвить с человеком, который не может ходить и стоять. — «В итоге», — всё мгновенно правильно услышав и расшифровав, Свен повторяет за ним, разворачивая кресло кнопкой, мало вкладывая в это усилий и держа во второй руке стаканчик с чаем из автомата, — он отправится туда, где ему и было место с самого начала. Как ты и говорил. Это ты имел в виду. Тебе жаль, что в итоге всё пошло именно так, как ты предупреждал? Ведь «ты же говорил», — передразнивает Свен то, что даже никогда не было сказано. — Я никогда не говорил, что «я предупреждал». — Но ты предупреждал. И когда это случилось, не надо делать вид, что ты не был рад, что оказался прав, а я — нет. — …ты думаешь, я был рад, что это случилось? Ты вконец, что ли, тронулся? — Ты по какой-то другой причине кинул меня вот так, а не постарался помочь мне? — Я «кинул» тебя, потому что ты не согласился с тем, что я был прав. — О, то есть я должен был обколотый обезболивающим петь тебе баллады о том, какой ты одарённый экстрасенс и наперёд увидел, что произойдёт, и тогда бы ты снизошёл до того, чтобы остаться со мной? — Ты как минимум не должен был орать на меня, чтобы я убирался на хуй из палаты, потому что твоё эго кровоточило сильнее твоих ног, когда ты понял, что прав был кто-то другой, а не ты, как обычно. Это не я поставил тебя в положение, которое привело тебя к тому, где ты сейчас. — О, боги! Как же я мог с разнесённым в ничто будущим и опять же под обезболивающим послать на хуй того, кто явился с лицом, мол, «я же говорил тебе, и как тебе результат, что ты не поверил мне, а пожалел своего брата»? Вот это я мерзавец и паскуда. Пожалуй, пойду забухаю, ведь что ещё мне остаётся без ног-то, да? Ты свободен. — Абсолютно. Я работаю здесь, — Риз стискивает зубы настолько, что у него что-то над ухом по ощущениям отрывается, вызвав крошечный, но очень острый и болезненный укол. Ещё тяжелее ему проглотить ком в горле, и дело не в том, что он расстроен, дело в том, что он в принципе никогда не справлялся со стрессом без слёз. И ненавидит себя за это, что равновесию не способствует тоже. — Ой, прости, ты предлагаешь Мне свалить с глаз твоих? — Свен осклабливается и бросает почти полный стаканчик в урну возле автомата. Жажда что-то мучить перестала, да и озноб, из-за которого он хотел горячего, прошёл, потому что всё тело, ну или что от него осталось, охватил жар от гнева. — В любом случае, даже если мы неспособны нормально общаться, спасибо, что приехал и принял меры. — Я приехал только потому, что не хотел, чтобы их приняли вы, такие все прекрасные и блестящие, — Свен сплёвывает вдогонку стаканчику в урну и разворачивает кресло снова спиной к Ризу, — я не настроен на общение. — А я смотрю, у полоумного-то не из воздуха эта хуйня взялась, — слышит Риз и сначала практически уверен, что это Саймон, потому что никто другой не мог бы влезть в эту историю вот так и такими словами, но потом понимает, что голос не соответствует привычному для Саймона. Но он определённо узнаёт его, не может не узнать. Кресло медленно поворачивается с техническим шорохом обратно, и рожа у Свена такая, что Риз одновременно теряется в догадках, что он в этом находил шесть лет назад, и осознаёт, что. Ему вдруг становится так смешно от совершенно безумной мысли, проскакивающей будто через всю черепную коробку, влетев в одно ухо и вылетев в другое. Боги, что с ним не так. Он никогда никому не расскажет о том, о чём подумал на доли секунды. — Позволь уточнить, Ваутер. Это тот типок, с которым весь город вот-вот прекратит за руку здороваться, если узнает, куда он любит их совать? — Свен скрещивает руки на груди, и Риз наконец понимает, почему его протезы не просто стоят рядом друг с другом, а сознательно имитируют закинутые одну на другую ноги. Потому что он вечно боится потерять контроль и казаться жалким. Порой ему удаётся убедить всех в том, что она ему не нужна. Порой люди не испытывают её к нему, независимо от того, нужна ли она. — До моей руки нужно ещё дотянуться, что у тебя вряд ли получится, — Ларс подходит чуть ближе, но всё равно стоит так, что его Риз левой лопаткой чувствует его правую руку. Может, Ларс и импульсивная личность, но это всё равно всего лишь подросток, так что Риз сознательно отказывается пропустить его вперёд и готов, если что, послать подальше, чтобы ответить самому за его выпады. — Это тебя брат так научил разговаривать с инвалидами или мамашка-алкоголичка? Или, прости, может, папашка успел? — Да что ты, куда уж им. Я сам познаю мир, я же не твой отбитый наглухо полудурок, которого, видимо, вся семья учила-учила, долбила-долбила, а получилась всё равно хуйня из-под коня. Он же даже подставить никого как следует не смог, — Ларс всё-таки выходит из-за Риза, и тот понимает, что уж что-что, а провоцировать людей Свен не разучился и до сих пор умеет блестяще, — может, ему стоило бы поучиться у моего брата такой хуйне? Он же, в отличие от тебя, знает, что когда пытаешься кого-то подставить нужно как минимум не пиздеть об этом лишнего. Хотя с этим даже моя мамашка-алкоголичка бы справилась. Да с этим даже мой мёртвый папашка бы справился. И не когда был жив, а сейчас. А твой дебил не смог. — Ты чувствуешь себя хорошо, когда говоришь это? Лучше, чем обычно в твоей посредственной жизни? — Свен улыбается, пальцем меланхолично водя по подлокотнику с пультом и рисуя бессмысленные узоры. — Я чувствую себя рок-звездой, честно, хотя обычно мне хватает просто палатки по утрам. Не скучаешь по этому? Хотя я наслышан, там не то чтобы было по чему скучать, даже когда оно было. — Это тебе, что ли, твой дружок навешал? — Свен смотрит практически сквозь него на Риза. — А под дружком ты, что ли, мистера Ваутера подразумеваешь? — «Мистера Ваутера»? Ух, как. У вас там ролевые игры? Ты осторожнее, — кивает он Ризу, — почитай их романчик, прежде чем впутываться, а то ты, я помню, не вывезешь. — Конечно, не вывезет, он же, блядь, пешеход, а не трансформер, — Ларс смеётся, как полный дебил, и это звучит так неуместно, что глаза Риза даже несмотря на их разрез округляются в его направлении, а с лица Свена сходит ухмылка. Он бы сказал «сын своего отца», но. В этом малолетнем пугале не меньше и не больше того, что он просто ненавидел когда-то в его брате. Этой херни в нём ровно столько же. Риз думает о том же. Ещё он думает о том, что этого всего вообще не должно происходить, он должен сам за себя говорить, за него никто не должен заступаться, но… — Брось, Рюд, ты не видишь, что человек не может воспринимать тебя нормально, он предвзят из-за своей ситуации. — Моей ситуации? В этой ситуации виноват ты. — Потряси меня, каким образом мистер Ваутер виноват в том, что твой ёбнутый брат с детства пихал петарды дохлым опоссумам в жопы, а ты положил свой грустный микрохуй на это всё, когда у тебя была возможность положить его в больничку, и в итоге он подорвал тебя? — Ларс пытается отодвинуть руку Риза, которой тот тащит его за пиджак, но в итоге вместо того, чтобы оттолкнуть её от себя, когда находит, держит его самого за рукав. Не думая об этом. Риз не шевелится. — Грустный микрохуй? — Свен переспрашивает с широкой улыбкой. Они оба с братом так разговаривают, что это реально было бы смешно, если бы не было прямым оскорблением. — Я не помню, чтобы по городу легенды ходили о твоей мужицкой мощи племенного коня, а бабы рыдали по улицам, когда его оторвало в ебеня. Так что, полагаю, ничего впечатляющего там не было. — Я уверен, ты можешь похвастаться чем-то большим, ведь именно поэтому ты, ну, мы все знаем. — А ты пытаешься подбить школьника показать тебе его хуй? Какой ловкий ход. Что ты собирался делать дальше — попросить вытащить его прямо тут или прислать тебе фотографии? Директриса будет в восторге, если узнает, что у всей вашей семейки отклонения, и это далеко не у Яна проблемы с малолетками. Риз не может подавить лезущую на лицо улыбку при виде того, как Свен на мгновение бледнеет. Иногда он забывает, с кем говорит, уже войдя в «состояние» и сцепившись языками. — Ты стал ещё более жалким, чем был, Ваутер. Вот, что я пришёл тебе сказать. — Приехал, — вставляет Ларс громче на тон. Свен его игнорирует, не сводя с Риза взгляд: — Ты всегда ждал, когда тебя подберут предпоследним. Знаешь, не совсем конченный вариант, но за тобой уже только совсем шлак, на который никто не посмотрит. Ты даже сам за себя постоять не можешь. Ты даже не смог выгородить своих тупых ублюдков самостоятельно и позвонил мне. — Я позвонил тебе, потому что не хотел, чтобы у Густава было больше проблем, чем уже есть. Он не блещет способностью выкручиваться, как ты, сам понимаешь. С его проблемами это просто не то, что он мог бы освоить. — И что ты хочешь, медаль за то, что ты позвонил мне, несмотря на то, что я тебя давно послал, а ты и пошёл, потому что у тебя никогда нет собственного мнения? Назови мне хоть раз, когда ты думал за себя сам, потому что сначала тобой помыкал Дресколл, потом ты бегал, как сучка, за Мордиско, а теперь ты опустился до того, что прячешься за мелких конченых уродцев? Что дальше, будешь сосать школьникам на пенсии и выставлять в сеть, чтобы доказать, что ты кому-то интересен? Ты жалок. Ты мог доказать, что стал хоть кем-то, если бы положил хуй на меня и моего такого-растакого брата, и будь с ним, что будет, что он заслужил. Но ты снова показал, что сам решить ни хуя не в состоянии. Присмотрись к тому, что делаешь со своей жизнью, потому что ни к чему хорошему она не идёт. — Ну, она, во-первых, как минимум идёт, а не едет, — Ларс перебивает Риза так, что тот успевает только открыть рот, и встаёт уже не сбоку, а ровно перед ним, чтоб на него не получалось смотреть, — а во-вторых, насколько показывает практика, лучше счастливо идти к плохому, чем тоскливо ехать к хорошему, всё время нервно пытаясь найти взглядом пандус, — переходит он под конец на шёпот и делая страшные, но заговорщицки смешные глаза. Свен почему-то не смеётся. Странно даже. — И я напомню тебе, трансформер, что мне, «мелкому уродцу», столько же, сколько тебе было, когда ты дохуя всего знал и умел за себя постоять и решить. К чему именно привели тебя твои решения и высочайший интеллект? К тому, что теперь мистер Ваутер красивый и успешный, со стабильной работой, признанной обществом, и его любят ученики, а ты — жалкий мудак, который поливает говном своего бывшего, ровесника своего брата, а насчёт этого вообще не может разобраться, то ли защищать его, то ли сгноить в дурдоме? Ты охуеть как впечатляешь, ты мой кумир, я хочу стать, как ты, когда вырасту. Ах, да, нет. Мне всего восемнадцать, но до меня уже допирает, что не все любят решать за себя и заканчивать, как ты. Есть люди, которые достойны заботы от других, и за них заступаются и решают те, кому на них не наплевать. На тебя наплевать абсолютно всем, начиная с твоего ёбнутого брата и заканчивая родителями, которые вообще допустили всё, что он с тобой сделал, и что ты там за себя нарешал, как мы видим, без особого успеха. А на мистера Ваутера не плевать как минимум пяти людям, которых я сходу по именам назову. Так что пиздуй лесом, если покрышки не проколешь, посторонним нехуй делать на территории академии без разрешения администрации. Свободен. — Пойдём, он тут будет сидеть, пока не докажет себе, что победил, — Риз его всё же тащит за пиджак. Ларс в ответ вцепляется в его рукав сильнее, и Риз дёргает его так, что приходится повернуться и посмотреть на него. И то, что Риз у него на лице видит, плохо на него влияет. — Ни хуя. Пусть пиздует, это наша академия. Мы никуда не пойдём. Пусть докажет, что он прав, и это мы такие хуёвые, и чё ему тогда делать с нами, такими хуёвыми, тут? — Пошли, я тебе кое-что хотел сказать, — Риз переходит на полушёпот, закатив глаза. Ларс озадачен, но вид у него становится такой, что будь он котом, полуопущенные треугольные уши встали бы торчком. — Смотри, как бы тебя не поймали за этим, Ваутер, — доносится ему вслед, и Ларс разворачивается было, снова стискивая зубы и вздыхая, но Риз тащит его к лестнице, а за спиной слышно, как открываются двери лифта. Слишком поздно огрызаться. — Что? — Ларс раздражённо переспрашивает. — Ничего. Просто хватит сраться с полоумным инвалидом, который даже до инвалидности был не сильно нормальным. У тебя есть занятия поинтереснее. Но это было мило с твоей стороны, что ты заступился за кого-то, кого на дух не переносишь второй год, — Риз тоже вздыхает, остановившись у перил. — Я сам решаю, что мне делать с теми, кого я не переношу. Я кого попало тоже не не переношу, если что, так что не хуй хамить тому, кого я не переношу. Я умею лучше. — Хамить? — Вы хотите сказать, я хамлю не лучше? — Что, блядь, ты пытаешься сказать этим?.. — Риз на него смотрит беспомощно, но с жалостью. — Что я формулирую своё хамство лучше, чем этот ущербный, а что, блядь, он пытался сказать своими выпадами о том, что вы не принимаете за себя решения и всё время за кем-то ходите?! А он чего хочет, чтобы вы менялись местами, что ли, сегодня он вас, завтра вы его? — Ты говоришь с учителем. — Ой, да ладно, — Ларс выдыхает смех через нос и отводит взгляд снова вслед опустевшей площадке перед лифтом, — вы поняли, что я имею в виду. — Я надеюсь, мы друг друга понимаем, — вдруг обращается к нему Риз каким-то другим тоном. — Чё? — Ларс отвлекается и смотрит на него не сразу, но в искренней растерянности, поставив брови домиком. Риз на него смотрит чуть-чуть дольше молча, чем стоило бы, а потом прищуривается. — Ты очень хороший человек, Ларс, так? Ты, как и твой брат, очень-очень добрый и справедливый человек, просто это очень сложно разглядеть за твоим способом защиты от тех, кто этим может пытаться воспользоваться. Правильно? — А? — Ларс искренне тупит, округляя глаза сильнее. — Наверное. Да. По крайней мере, о Саймоне он думает именно так, насчёт себя никогда даже не задумывался. — Так я и думал, — Риз однобоко улыбается, а потом переходит на настоящий шёпот, так что приходится напрягаться, чтобы расслышать его, — потому что у меня не было впечатления после твоих выходок, что у тебя есть какие-то другие мотивы, кроме твоего чувства справедливости, чтобы влезать в эту историю. — …вы, что ли, про ту ересь в кабинете? — Ларс искренне удивляется, но при этом чувствует, как к лицу приливает кровь. Дурацкая кровь. Дурацкое лицо. Он хотел бы выглядеть хладнокровным и реагировать только бровями, поднимая их, как Саймон. Но ему ничто не мешает поднять их сейчас, а у лестницы достаточно темно, чтобы надеяться, что румянец не видно. Видно. Но Риз решает не заострять и вообще молчит. Ларс вынужден сам продолжать: — Боги, нет. Вы меня запороли до предела, и меня бесила ваша морда на таком расстоянии, так что. — Ты сам подвинулся к столу на такое расстояние, если не помнишь. — Я это сделал на эмоциях. А потом меня взбесило, что вы не отодвинулись, и это было единственное, что мне пришло в голову, чтобы вас выбесить. Не бить же вас было? — Справедливо, — соглашается Риз, — я рад, что у тебя нет ко мне ничего подобного. Я не хотел бы, чтобы Свен оказался прав, что я теперь подбиваю учеников заступаться за меня с этой позиции. — Вас не должно волновать, что думает какой-то уёбищный инвалид, — Ларс делает к нему микрошаг, и Риз чувствует приближение очень-очень-очень сомнительных мыслей, пытаясь их блокировать и не отступать при этом, чтобы не выдать невроз. — Я понимаю, но ты сам сказал. Люди разные. Не все люди могут прекратить волноваться о том, что о них думает кто-то, с кем они были в какой-то степени близки. — Вам нужно переспать с кем-то нормальным, серьёзно, — Ларс вздыхает и отступает обратно, снова выглядывая и окидывая взглядом площадку у лифта. Никого, к счастью. — Ларс, боги, он поэтому и решил, что я что-то делаю с учениками, и он может распустить слухи об этом, ты понимаешь? — Почему «поэтому»?! — Ларс возмущается. — Прекрати так говорить со своим учителем! Я тебе не приятель! — Ой, бля, извините, и я бы не сказал ничего такого без цели вас взбесить, но искренне вот… никакой дружбы между нами не могло быть и не может. — Я сейчас сорву с себя лицо, — Риз качает головой, глядя в пол в бессилии. — Что опять не так?! — Ты не слышишь себя, когда говоришь, мне кажется. — Мистер Ваутер, во имя всего святого, вы мне не интересны в этом плане. Но я понимаю, что объективно вас очень-очень-очень легко найти супер-интересным. И я знаю, кто находит. И вы тоже знаете. И мы оба знаем, что он гораздо лучше меня. Так в чём ваша ебучая проблема, я не могу понять? Вам нужен кто-то, кто будет на хуй слать таких Свенов, когда они будут к вам приставать со своими «как надо жить». Просто так совпало сегодня, что с этим человеком не разбирались всем советом директоров, и рядом был я, чтобы подслушать ваш разговор. Если бы рядом был он, он бы заступился за вас точно так же и наверняка лучше. Вам нужно расслабиться и просто прекратить верить долбоёбам вроде вашего бывшего, что у вас нет своего мнения и прочего. Вы терпели меня и справлялись почти два года, хотя я невыносимое хуйло, я знаю это, и я таким и старался быть для вас. Вы всё можете сами, вы даже обстряпали тот раз в кабинете, и все остались довольны, хотя я очень старался усложнить вам жизнь. Но то, что вы можете всё это, не значит, что вы должны. Просто позвольте кому-нибудь о вас заботиться. Риз всё же хочет сорвать с себя лицо. — Что во мне не так? — помолчав и скрестив руки на груди, сжав себя так, чтобы не развалиться на месте, и покусав щёки изнутри, выдаёт он, не справившись. Ларс прав. Он во всём прав. Риз может справляться с трудностями и принимать решения, и нести за них ответственность, и прочее. Но он не обязан и на самом деле не хочет. Он хочет позволить себе творить хуйню хоть раз самостоятельно, а не участвовать в той, что организовал кто-то другой. Пусть за него кто-то решит хуйню, которую устроил он. Он хочет быть главным героем хоть раз. — А? — снова вырывается само по себе у Ларса, а брови сдвигаются в недоумении. — Нет, не подумай ничего такого, мне просто понравилось, с какой уверенностью ты сказал, что у тебя нет ничего такого ко мне. Опять же, не пойми неправильно, я крайне рад, что мне не нужно разбираться с подростковыми крашами, потому что мне вообще это не к месту на работе. Поэтому я не собираюсь ничего менять в отношении того, кого мы с тобой оба знаем, и у кого, возможно, есть краш на кого-то из преподавательского состава, — тарабанит Риз на одном дыхании, не сводя с него взгляда. Ларс вообще не понимает, куда это идёт. Ноль догадок. — Вы рады, что у вас не будет проблем из-за меня, окей. И? — пытается он систематизировать происходящее. — Ну, теперь я просто хочу узнать почему. В образовательных целях. Согласись, это странно, когда ты говоришь, что я очень привлекательный и супер-интересный, и так уверен, что кто-то «лучше тебя» на твой взгляд посчитает меня таким интересным и привлекательным, но потом просто факелом передо мной машешь, чуть не оскорбляясь, что я допустил, что ты сам можешь меня таким находить. Я не понимаю, как это работает. Просвети меня, мне уже не восемнадцать. — Вам на каких-то сраных шесть лет больше, — Ларс шёпотом ему напоминает, процедив сквозь зубы, а потом закатывает глаза, — ваш любимый бывший близкий друг, он же мой зять, на днях не мог от страха пойти поссать после того, как девять часов подряд проиграл в подвале в ебучий «Мрачный лес», питаясь энергетиками и чипсами. Кому вы чешете о том, какой вы взрослый и кудах-тах про всю эту ересь. Если с вас снять эти ебучие рубашки и галстуки, вы вообще ни разу не отличаетесь от него. Он вообще. Не понимает. Как звучит то. Что он мелет. Риз окончательно в этом убеждается. — Тогда что во мне не так? Что заставляет тебя с такой уверенностью открещиваться от идеи рассматривать меня в таком смысле, если ты пытаешься внушить мне, что твой же одноклассник на это способен, и ты сам воспринимаешь меня чуть ли не наравне? Что, к слову, неправильно, но предположим. Дело в том, что я не в твоём вкусе внешне? Я переживу это. Вкусы разные, нашему общему, возможно, знакомому нравятся такие, как я, а тебе нет, просто скажи, что дело во внешности, и я пойму, что проблема не во мне, и пойду следовать твоим советам. — Моим советам? — Ларс окончательно заблудился. — Ты же сказал найти себе кого-то, кто будет за меня решать и заступаться. Я не собираюсь идти и позориться, и унижаться, пытаясь это сделать, не зная, что во мне есть что-то отталкивающее, о чём ты по какой-то причине решил не упоминать. Потому что если дело чисто во вкусах, то со мной всё в порядке, но если дело в чём-то другом, ты мне свинью подкладываешь пиздец, и тухлую. Ларс аж подаётся назад, непривычный к речи «действительно наравне» или около того. — Нет. Дело не во внешности, — он бормочет, почему-то в лицо Ризу не глядя. — Я так и знал. — Дело в том, что… — он всё же пытается, но его просто не слушается язык. — Всё ясно. Совет от меня в таком случае на будущее: не подбивай людей искать отношения, если не можешь сказать им, почему сам не хотел бы их с этими людьми. Потому что это нечестно. Если ты не хочешь, с какой стати кому-то другому хотеть? — При чём тут я?! — Ларс хватает его за рукав снова, заметив, что Риз вот-вот вывернется и уйдёт, ловко завернув за перила и шмыгнув на лестницу. Бежать за ним по лестнице будет глупо. — Если мне что-то нравится, это не значит, что оно нужно другим! — Ой, боги, Рюд. Речь об этом и шла. Если ты считаешь, что я могу найти кого-то, кто будет заступаться за меня, это не значит, что кто-то ещё считает так же. Не подбивай взрослых людей совершать ещё больше ошибок, им от этого легче не станет. — Вы просто не можете мне предложить того, что мне нужно, — стиснув его рукав в кулаке, чтобы точно не убежал, наконец подбирает Ларс более-менее адекватную формулировку. Риз на него моргает пару раз. Если у Ларса не бред, то лицо историка идёт странными розовыми пятнами. — Чего, прости? — он прыскает, но как-то нервно. — Ой, да ладно, у вас по лицу видно, что вы меня поняли. В том самом плане. — Так, Рюд, иди… в свою комнату, — Риз вырывается и всё же начинает подниматься по ступенькам прыжками. Что-то очень хочется убежать подальше. Какой-то не сильно ловкий разговор. — Может, когда мне будет, как вам… — Мне тогда будет больше тридцати! — Риз откликается из-за следующего поворота перил. — Вы плохо меня знаете, — отвечает Ларс настолько приглушённо, даже не стараясь наоборот догнать его звуком, что историк выглядывает, не уверенный в том, что расслышал. — Прости? — Я ничего не говорил, — Ларс пожимает плечами, и Риз сверлит его взглядом, пытаясь подловить на издёвке. Ларс тупо открыто ему подмигивает. — Ой, блядь, забудь, что я спрашивал, забудь вообще весь этот разговор. — Как вы крикнули, что вам будет больше тридцати, тоже забыть? — Если кто-то спросит, то это был несчастный случай. — Чё? — Ларс опять теряется. — Что если ты не заткнёшься, я пойду и прыгну из окна обсерватории. — Опять же, вы плохо меня знаете, если думаете, что это релевантно в контексте того, что мне нравится, — Ларс не может прекратить подниматься за ним следом. — Ой, бля, ты на днях, что ли, выучил слово «релевантный»? — Так и было. — Оставь меня в покое. — Оставляю, — Ларс шмыгает на левую часть лестницы, разойдясь с ним на площадке, где она расходится в разные стороны. Риз удивлён тем, что удивляется, но тем не менее, ловит себя на том, что не ожидал, что отвязаться будет так просто. Он наговорил слишком много лишнего, чтобы такой человек, как Ларс сам по себе, и к тому же человек одной крови с Саймоном, просто отстал и ушёл. Он молча стоит в верхней части лестничного пролёта, а потом осторожно пятится, стараясь не задевать ступеньки каблуками туфель. Он приседает, держась за перила, чтобы выглянуть и посмотреть на противоположную лестницу. Видит Ларса, который стоит, наклонившись под углом в девяносто градусов и явно этого ожидая. Видит, как его лицо озаряется абсолютным восторгом от этого события. И бежит вверх, издав неопределённый звук.