Я никогда не

Встретить его перед спектаклем Аксель не ожидал, но врать не может: вид у Ларса чарующе заговорщицкий. Он держит руки за спиной и стоит в полумраке, пока все остальные стекаются в актовый зал, чтобы смотреть творческие потуги старших классов на тему классической пьесы об оттаявшем из куска льда сердце, и любви, и принятии, и прочей ереси. Аксель счастлив, что он не в театральном кружке, но мадам Лёк жутко гордится своим детищем, и выбора ни у кого нет. Освобождены только те, кто болен или буквально физически отсутствует в академии. — Ты выглядишь гораздо лучше, — заверяет он Ларса, шагая против течения из человеческих тел и не всегда вовремя уворачиваясь, чтобы не получить локтем в бок или зацепиться за чьё-то плечо своим. — У меня для тебя есть кое-что, за что ты со мной по гроб не расплатишься, — Ларс сверкает глазами, но уворачивается при его попытке заглянуть ему за спину и улыбается. — В честь чего? — Аксель как-то слишком хорошо знаком с концепцией сыра в мышеловке. — Не знаю. Может, я люблю делать людям приятное. Может, мне вдруг понравилось бескорыстно творить добро. — Я верю, что так и есть, — Аксель кивает, как собачка на приборной панели. Он не верит. Ларс тоже видит, что он ему не верит. И правильно делает, но теперь вроде как неловко требовать чего-то в ответ. Он и не собирался, но вот если бы собирался, то стало бы неловко именно в этот момент. Он медленно, не снимая этого гнусного самодовольного выражения с лица, вытаскивает из-за спины одну руку и замирает. Какие-то секунды Аксель просто смотрит на том. Он читал его. Он буквально в тот день, когда Ларс схватил по лицу от Яна, получил его от Ларса в гостиной с утра. Значит, дело не в самом томе. Или в нём? Тот он одолжил и уже давно вернул, так может, это подарок, чтобы у него была собственная копия? — Ты потом можешь его толкнуть спустя много лет какому-нибудь бесноватому коллекционеру, например, — предлагает Ларс, пожимая плечами, чтобы не смотреть молча в неловкой пантомиме, как он трясущимися руками, которые резко вспотели, пытается заглянуть по ту сторону обложки. А когда видит рукописный курсив, открывает рот и хватает им воздух, но ничего не говорит. — Бля! — вырывается у него, а затем брови страдальчески надламываются, потому что одновременно стыдно за скупую и жалкую реакцию, но в то же время у него больше нет слов. — Я и не такое могу достать, — заверяет Ларс, нагоняя тумана мистики, но на самом деле, наверное, давно пора сказать, что все первые издания комиксов у него есть только потому, что их автор — Саймон. — У меня есть только одно условие, — вдруг говорит он, как раз когда Аксель собирается прыгнуть на него и повиснуть, как если бы он был его настоящим другом. Они насчёт этого не говорили, и он не уверен ни разу, что так можно, и что сам Ларс его другом считает. И вот, точно, он что-то хочет взамен. То есть, он, разумеется, имеет право, но… — Он попросил написать ему, почему именно этот — твой любимый. И тогда мы в расчёте. Точнее, ты с ним. — С кем «с ним»? — Аксель тупо хлопает глазами, а потом его рот вытягивается даже не в «о», а в овал. — Да иди ты! Откуда… Да иди ты! — он бьёт Ларса, и тот фальшиво шатается, прежде чем провалиться в зашторенную дверь в актовый зал. Больше он ничего объяснять не намерен. Он изложил требование Саймона и он готов принудить Акселя его выполнить или отжать бесов комикс, потому что у самого Ларса, к слову, нет такой копии с персональным посвящением. Аксель за ним бросается почти сразу, ещё поразглядывав страницу и проверив осторожно, не размажутся ли чернила, если текст потрогать, но Ларс уже сидит на месте, и разным курсам, к сожалению, смешиваться нельзя. Он сидит слишком далеко, практически по диагонали вверх, и как будто нарочно притворяется, что не смотрит на Акселя в упор, хотя тот сверлит его взглядом всю дорогу до мест, зарезервированных для его класса. И потом, сев, тоже оглядывается и смотрит. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как, войдя в зал, плетётся с абсолютно постной миной Ян Бёэ, этот полоумный неврастеник, который не умеет разговаривать, прежде чем махать кулаками. Прямо на глазах у Акселя он выбирает именно тот ряд, который не стоило бы. Аксель не верит своим глазам, но этот козёл садится буквально прямо за Ларсом. Прямо за ним. Прямо сразу за ним. Если бы Ларс положил голову на край спинки своего кресла, его собранные волосы мазнули бы по коленям Яна. Аксель на это пялится, снова открыв рот, но теперь брови сдвинув, и это не от удивления, а от возмущения. Он просто оборзел, выскочка охреневший. Непонятно, осознаёт ли всё это Ларс, или он действительно смотрел всё время на сцену, по которой бегают «актёры» и мадам Лёк заодно, потому что занавес не то чтобы уже раздвинули, но ещё и не сдвигали для эффекта. Может, конечно, за этим отчасти и интересно наблюдать, но не мог же Ларс не видеть краем глаза, что Ян появился в зале. Этот белобрысый, как фонарь со своей башкой, и рожа у него такая же бледная. Ларс о чём-то сквозь зубы, съехав в кресле и расставив ноги, но скрестив на груди руки, перешёптывается с однокурсником. Не то чтобы часто смеётся, но вроде почти улыбается. Аксель ставит на то, что они просто обсуждают пытку, которая ждёт их следующие два часа и сорок минут с пятнадцатиминутным перерывом посередине. Он решает, что пора прекратить, потому что теперь уже его одноклассники косятся на него и перешёптываются. Он решает попробовать в полумраке полистать комикс, потому что его и так можно понять, не читая содержания бабблов. Ему хочется плакать, прижимая разворот к груди, настолько эта конкретная история кажется ему драматичной, а он прямо любит стекло. Любит всей душой. Только когда оно происходит не с ним, пожалуйста. Поэтому он снова поворачивает голову на уже заболевшей от предыдущего раза шее, как только свет окончательно гаснет у двери зала, все затихают на местах, и занавес сдвигается. Он раздвигается под музыку, и всё вроде бы в порядке, но где-то на десятом повороте головы снова назад и по диагонали, Аксель выпучивает глаза. Этот козёл сидит, нагнувшись так, что его лица не видно, оно за головой Ларса, у правого его уха. Уму. Непостижимо. Аксель опускает голову, но долго не выдерживает, потому что хоть старшеклассники и лучшие актёры, чем детишки из средних, но строчки они забывают едва ли реже, и с выражениями лиц у них полная беда. У самого Акселя с выражением лица беда, особенно когда он оглядывается снова и видит, что по истечении получаса поза Ларса меняется. Теперь одна нога закинута на другую, он сидит выше в кресле, всё так же скрестив руки, но голова откинута на спинку, как Аксель и представлял себе, что вполне могло произойти. И бесов Ян шарит своими граблями у него в волосах, очевидно сняв с них резинку. Что-то подсказывает, что смотреть спектакль, глядя не на сцену, а в потолок, крайне сложно. Значит, Ларс его даже не смотрит. Ян вдруг поворачивает голову всего на несколько градусов, и Аксель вхолостую захлопывает рот, резко отвернувшись, едва они пересекаются взглядами. Они ими пересеклись. В самом деле. Ларс тает. Ненавидит себя, но тает, утешаясь тем, что ему даже не надо искать способы отыграться. У него миллионы идей в голове, которые могут послужить вариантами. Он думает воплотить их, к примеру, все. Он искренне понятия не имел о том, что Ян даже зашёл в зал, потому что заранее готовился к этому и сознательно смотрел на сцену, чтобы исключить риск глазеть по сторонам и случайно напороться на него. Так что он не подозревал о том, что тот сел прямо за ним, пока не услышал знакомый голос не то что близко, а у своего уха, задевающий дыханием щёку. — Я не буду извиняться, потому что я не виноват, — ввёл Ян его сразу же в курс дела. Он выбрал идеальное место и время, потому что иначе Ларс бы если не дал ему в лоб в ответ за разбитый нос, то как минимум публично послал бы и постарался унизить. — Виноват этот отбитый наглухо козёл. И ещё Вольфганг. Ларс ловит себя на том, что почти готов слушать. — И ещё я обещаю тебе, что если ты дашь мне шанс, то сможешь делать со мной всё, что захочешь, безо всякого шантажа, и я не скажу нет. Кто ещё тебе такое предложит? Вообще никто и никогда, поверь мне. Вот теперь готов. — Как ты напрягся, — замечает Ян ему на этот раз во второе ухо, сползая со своего кресла и вставая за спинкой его на колени. Ларс не подозревает, что он это делает намеренно, сознательно глядя не на сцену и не на самого Ларса, а по вниз и по диагонали влево, через зал. — Я не буду извиняться, потому что я и не виноват, это точно не на моей совести, что ты зарекомендовал себя, как шантажист, и по сути угрожал мне всё это время именно рассказать всем. Так что моя первая мысль, когда именно это случилось, что тебя что-то не устроило в нашем разговоре, или я тебя слишком заебал своим нытьём о свиданиях, абсолютно логически обоснована, и не тебе с этим спорить. Так что извинений ты не дождёшься. Ларсу даже интересно становится, что такого он может ему предложить, чтобы вытащить теперь самого себя со дна, на которое пал после этих слов. — Но мне очень жаль, что так случилось, что именно тебя этот дегенерат подставил. Ты не заслужил того, чтобы тебя лупили за то, чем ты просто угрожал, но в итоге не делал. Ты хороший мальчик. Ларс стискивает зубы, подавляя желание повернуться, к тому же загоняя смех внутрь поглубже. Яну же, заметившему по вискам, как его зубы сжались, кажется, что он переборщил. — Мы можем продолжить с того, на чём закончили тогда? Сейчас все уедут на праздники, а я останусь. Моей мамы всё равно дома нет. Ты тоже никогда не ездишь на праздники домой, так что… Ларс — весь внимание. Он заставит его повторить эту хуйню про «хорошего мальчика» в обстоятельствах, которые будут наименее подходящими для этой реплики, если всё пойдёт так, как Ян ему навешивает. А навешивает он талантливо, спору нет, и пусть Ларс отдаёт себе абсолютный отчёт в том, что им манипулируют… Оно того стоит. — В конце концов, если мы собирались попробовать встречаться, в наших отношениях должен быть какой-то баланс, так? Я буду тебя лупить и оскорблять прилюдно, тиранить и руководить, а ты будешь делать всё, что захочешь, когда никто не видит. Всё-всё-всё. Вообще что пожелаешь. Безо всяких стоп-слов, — Ян выдыхает смех шёпотом. Ларс молчит и так и не оглядывается, упрямый мудак. Ян решает проверить воду, вдруг там пираньи, и стаскивает с его волос резинку. Ларс закатывает глаза и кладёт голову на спинку кресла, не возражая даже, когда Ян проводит руками по его волосам, собирая снова так, чтобы вынуть из-под придавившей их шеи и распустить. Он не возражает, даже когда Ян в них запускает все пальцы и перебирает ими, прочёсывая пряди. Вообще-то, он мечтал это сделать, он просто не думал, что у него когда-нибудь появится шанс. И тем более, что это произойдёт в обстоятельствах, при которых Ларс сдаст, что манипулировать им проще, чем собакой. Ян забавляется, шурша его волосами и решив, что лёгкий массаж отупит его ещё сильнее, но потом вспоминает кое-что очень назойливое и вызывающее у него раздражение. И косится влево. Пересекается с Акселем взглядом и улыбается очень-очень незаметно, убедившись, что тот быстро отводит взгляд и слишком убедительно и в упор смотрит на сцену. Он сверлит его взглядом ещё с минуту, разглядывая профиль и зная, что он это чувствует. И подавляет порыв, собрав в очередной раз волосы в хвост, сжать их у корней посильнее и потянуть вниз, чтобы заставить Ларса держать голову запрокинутой даже при том, что он, возможно, этого не хочет.