Я никогда не

Стоит всем разойтись в небольшом хаосе, Ян обнаруживает того, о ком думал откровенно много всё время, что мотал сопли на кулак дома, не понимая, прав он или нет. С одной стороны, как-то обидно, что Вольфганг никак не пытался с ним связаться. С другой стороны, он так и не дал ему свой номер, так что… Но вообще-то он набивался ему если не в друзья, то хотя бы в приятели, и мог бы как минимум посочувствовать в связи с произошедшим. …но опять же, Ян сам ни слова не сказал ему после того, как его отправили собираться домой в качестве наказания до разбирательств. Он затаивается в углу, едва за ним закрывается дверь в кабинет директрисы, оставляя там её саму, секретаря, мадам Хог и брата Густава. Все как-то сами по себе протекают мимо, болтая и негромко бубня, и Ларс на него не оглядывается, с абсолютно таким же успехом игнорируя и Вольфганга в противоположном углу приёмной. Может, конечно, он и пришёл по каким-то своим вопросам, но эта версия сдувается сразу же, как только он встаёт Яну навстречу. — Как ты? — он даже, кажется, выглядит немного иначе, хотя ничего не изменилось. — Как будто твой ёбнутый дружок готов был пожертвовать своей свободой, чтобы испортить мне жизнь, — вырывается у Яна само по себе, — я даже не понимаю, что я ему сделал. — Ничего, поверь. В этом проблема, — Вольфганг ненавязчиво кладёт ему руку на дальнее от себя плечо, таким образом как бы приобнимая, но не совсем. Спины Яна касается только его локоть, и вкупе с ладонью на плече не то чтобы это прямо объятие. Поэтому он ничего не говорит, хотя напрягается с головы до ног. — Потрудись объяснить, и если я не настолько тупой, насколько все думают, может, я пойму. Потому что я вообще заметил, что вы не обалдеть в каком восторге друг от друга, и тогда совсем неясно, зачем вам столько времени проводить вместе. Вы не соседи по комнате. Вы не обязаны общаться. — Пошли в столовку, — Вольфганг его так же ненавязчиво заворачивает на одну из винтовых лестниц, и выбора не остаётся, Ян спускается первым и выходит ровно к коридору с фотографиями выпускников. Его колет жуткий флэшбэк о холле, в котором они с Ларсом валялись неделю назад, катаясь по страницам его позорного романа. До столовой он доходит, надалбливая себе в голове мысль, что это просто плохое воспоминание, и оно не обязано приклеиваться к месту, которое не виновато в том, что оно там произошло. К тому же, в столовой обязаны быть коктейли. — Ты по нему вообще не скучаешь? — вырывается у него ещё до того, как они с Вольфгангом садятся за стол, потому что внутри любопытство схлёстывается с негодованием. Как можно дружить с тем, кто тебя так бесит, что тебе не жаль, что его явно упекли на на курорт? Зачем? Чтобы что? — Вообще, — заверяет его Вольфганг и разламывает круассан на кусочки, прежде чем есть. Ян думает о Ларсе. — Что, блядь, я ему сделал? — А ему никто ничего не делает, он просто не любит, когда происходит что-то, что по его мнению не было нужно и не должно было произойти. — Что за пиздец? — Ну, я не доктор, и у меня нет доступа к его личному делу, но вообще, если понаблюдать и поискать в интернете, он такой, довольно типичный психопат. Типа не в крутом смысле, как в кино, припудренное со спецэффектами. Он просто с приебью. — Зачем с ним дружить? — Ян не моргает, вскинув брови. — Подумай, как скоро ты узнаёшь о том, что с человеком что-то не так, начав с ним общаться по сути в детстве. А потом подумал, как скоро ты начинаешь верить своим подозрениям, а не отмахиваться от них, думая, что тебе просто мерещится, и «такого в реальной жизни не бывает». Потом уже просто слишком поздно. К тому же, лично мне он никогда напрямую не вредил. Я никогда не был его целью и в то же время никогда не стоял у него на пути к кому-то, кто был. — А я-то на пути к кому стоял? — На роль цели ты себя не рассматриваешь? — Вольфганг улыбается снисходительно, разрезая второй круассан вдоль и размазывая кусочек масла по половинке. Ян молчит, но ему становится не просто не по себе, а противно. Его не сразу, но осеняет: — Ты знал, что ему от меня что-то нужно? И поэтому привязался со своей дружбой? Теперь Вольфганг смотрит укоризненно и почти обиженно. — Если бы я подозревал, что ему от тебя что-то нужно, я бы заранее тебя предупредил быть осторожнее. Мне казалось, ты ему просто не нравился, и то только потому, что его не устраивало, что я стал проводить с тобой время. — То есть ты знал, что ему это не нравилось, что он отбитый наглухо, и при этом ничего мне не сказал? — Я не думал, что дело в тебе, я думал, что дело во мне и в том, что он меня ревновал. Не в том смысле, не подумай. У него в принципе такая больная ревность. Он ревновал своего брата ко всем, и ты видел, чем это кончилось. — …кончилось? Он раньше ходил? — Ну, он раньше даже, я бы сказал, бегал. Он играл в футбол за Фрильфар. А потом не играл, — Вольфганг пожимает плечами и запивает тонну калорий черничным коктейлем, от удовольствия прикрыв глаза и хлюпая соломинкой. — И ты, зная, что это по его вине, думал, что он ревнует тебя ко мне, и всё равно ничего не сказал? — А что я должен был сказать? — «Хуй, с которым я по тупости задружил в детстве, психопат, опасный для окружающих, и я не знаю, как от него избавиться, и теперь ему очень не нравится, что ты возле меня крутишься». Например. Нет? Вольфганг складывает локти на стол и чуть-чуть наклоняется к нему, прекратив слегка улыбаться, как обычно это делает. — Ты же понимаешь, что теперь это всем на пользу? Теперь его вообще тут не будет, его брат в бешенстве, а Густав в больничке кушает таблетки и спит в пижамке. Ян смотрит на него, не в состоянии подавить странное чувство, потому что этот самый Густав плевал на него, на Яна, на его чувства и репутацию, на будущее, которое по глупости самого Яна вот-вот и было бы разрушено на сегодняшнем заседании. Но что-то внутри не даёт ему не оскорбиться репликой, как будто Густав его друг. Он даже близко им никогда не был, они, кажется, даже ни разу не обменялись словом, но… Дело в том, что Вольфганг был как минимум близок с ним, если на самом деле другом не считал. Ян в своём принудительном отпуске почитал пару «полезных книжек», с точки зрения ассистентки его матери. В одной из них, о токсичном окружении, он нашёл, как ни странно, не описание Ларса, а просто гротескный портрет Вольфганга, разве что без иллюстрации во весь разворот, как в модном журнале. Может, Густав и психопат, как по учебнику, или что-то вроде того, но Вольфганг не в курсе очевидного, и теперь это уже не шутка с целью его потроллить. Он не осознаёт, то не так с ним самим. — Позволь уточнить. Ты знал, что он ревнует рандомных, ну, или почти рандомных людей к тем, кто просто сказал им «привет» в коридоре, способен кому-то причинить физический вред, а значит, психологический и эмоциональный для него вообще, как два пальца об асфальт, — цитирует Ян книжку почти дословно. Вольфганг не кивает, но смотрит на него молча, изогнув нетерпеливо и с каким-то раздражением одну бровь. — Классно. И при этом тебе в голову пришёл магический план: если позволить ему ревновать тебя ко мне, то в какой-то момент его психоз перельёт через край, он совершит что-то отвратительное, и в итоге его выпрут из академии, и ты будешь от него свободен и в безопасности. По крайней мере, если у него нет на тебя никакого компромата, но ведь если его запрут в дурку, он не сможет применить этот компромат, так? — Что в этом плохого? Я не могу жалеть о том, что связался с ним, и хотеть второй шанс нормально учиться здесь, не переживая, что он следит за каждым моим вздохом? — Ценой благополучия других людей, — припечатывает Ян. Вольфганг языком водит по зубам, не открывая рта, пытаясь отклеить тесто от круассанов, и снова дёргает бровью, мол, и что. — Восхитительно, — Ян показывает ему оба больших пальца и берёт свой пластиковый стакан с нетронутым коктейлем, потому что уж теперь он точно лучше выпьет его в буквально чьей угодно компании, кроме этой. — Я не знал, что целью был ты, а не я, — напоминает Вольфганг. — Дело в том, что ты уверен был, что целью был ты, и что при этом я всё равно попадал под поезд, и ты спокойно пихнул меня под него, потому что Яном больше или Яном меньше, а по итогу в твоей версии событий ты освобождался от него. Мои интересы не волновали вас обоих. Так что это не освобождает тебя от ответственность за случившееся, хотя она как бы не легальная, и ты не замешан. Впрочем, как и всегда с такими, как ты. Я говорил тебе, что ты нарцисс? — Пару раз упоминал, да, — Вольфганг хмыкает, снимая крышечку со стакана и соломинкой собирая со стенок сливки, чтобы смешать их с остатками и рубленым льдом. — Опять повторишь? Я не вижу ничего плохого в том, чтобы нравиться себе. — Тогда тебе нужно почитать побольше не о том, что с Густавом не так, а что не так с тобой, потому что, раз ты очевидно не в курсе, нарциссизм — это не о том, чтобы тащиться от своей внешности. — Ты же знаешь, что я тебе наврал о том, что сказал тогда, в боулинге, да? — Понятия не имел, но мне искренне не интересно, — заверяет Ян, качая головой, потому что хоть он и не верил ему с самого начала и первой «личной» встречи, реального общения наедине, он всё равно разочарован в себе. Он думал о нём недостаточно плохо. Такое с ним случается редко. Он почти готов был угрызаться совестью за то, что относился к нему слишком предвзято, а тут вдруг оказывается… — Я это к тому, чтобы ты не думал повторять его успехи и пытаться испортить что-то мне, рассказав кому-то о том, что я тебе наплёл. Я просто хотел, чтобы ты доверял мне больше и разболтал о своём романе. Ты не забыл про него? Это ведь не я писал о тебе порнуху, пока ты был несовершеннолетним. Ян, снимая со спинки стула свой кардиган, вдруг мерзко улыбается. — Не угадал. Я вообще ничего ни о ком не писал. И роман не мой. Искренне не ебу, кто его накатал, а вот то, что ты сочинил, чтобы якобы добиться моего расположения, слишком смахивает на правду. Разница только в том, что я, в отличие от вас, ебанутых, не клинический псих, избегающий врачей. И мне реально плевать, что ты делал или не делал, потому что меня это всё никак не касается. — Тогда зачем ты мне плёл про то, как не заслуживаешь моего общения? — Отъебаться от тебя мечтал, а ты повёлся. И серьёзно, не лезь ко мне больше. Я скажу Ваутеру, что занятия с тобой окончены, и если ты ещё хоть близко подойдёшь или начнёшь лупить в дверь моей комнаты, я скажу ему и всё остальное тоже. А чтобы ты не думал, что об этом будет знать только он, я расскажу об этом своему соцпедагогу. У меня теперь есть целый свой собственный, благодаря тебе и твоему придурку Дюну. И вот он тебе устроит пенную вечеринку, если ты от меня не отвяжешься. — Ты знаешь, что твой Рюд делал в прошлом году направо и налево? — Что он переёбся с половиной преподавательского состава? Знаю, не смеши, — Ян хмыкает и приваливается бедром к краю стола, пользуясь тем, что так даже удобнее смотреть на него сверху вниз, — попробуешь удивить чем-то ещё? У Густава лучше получалось. Харизмы больше, наверное. А ты просто пародия. Ты пытаешься быть, как он, но тебе мешает самообожание. Делает тебя уязвимым. — Мы можем поговорить позже, когда ты успокоишься. — Боги, ты пошёл по пунктам просто, теперь это газлайт, — Ян смеётся в голос, так что работницы столовой на раздаче поворачивают головы к окнам, у которых они сидят. Вольфганг мгновенно роняет свою надменную мину, и если Яну не мерещится, практически вжимает голову в плечи, оглянувшись на них исподтишка. Клинический, блядь, нарцисс. Он выходит из столовой и, вынырнув из-под лестницы, снова оказывается в холле с мозаичным полом. Хотя теперь он почему-то не кажется таким пугающим и пустым.