Я никогда не

Вокруг столько «взрослых», не считая даже директрису и её секретаря, что Яну с трудом даётся воспринимать происходящее, как «легко решаемую ерунду». Мама обещала, что это просто пустяк и мелочь, и что он всё может решить сам, а если что-то пойдёт не так, то пусть всех пошлёт к бесам, а её ассистентка разберётся с переводом в другую школу, и проблема исчерпает сама себя, не начавшись толком. И Ян согласен с ней, что если на самом деле раздувать катастрофу из того, что через неделю может стать далёким воспоминанием на другом конце кольца, то вся жизнь будет казаться бесконечной чередой битв и сражений. Он не хочет таким быть. Его мать не такая, она сильная, при этом лёгкая и яркая. Она плевала на всех, кто не согласен с ней или пытается ей навредить, поэтому она такая сильная, а все, кто пытался, просто невидимки, и о них никто ничего не знает. Наверное, это первое, чему она всегда его учила, если попытаться вспомнить, учила ли она его когда-либо в принципе чему-либо. Если обращать внимание на врагов, они получат большую известность и славу, чем ты, по итогу, сыграв просто второстепенную роль их жертвы в их истории успеха. Нельзя давать им власть. Он долбит себе это безостановочно, не вкладывая толком интонацию, просто как молитву, почти шёпотом, только под нос, теребя в руках папку, в которой бумага с просьбой отчислить его. Он взрослый, ему скоро девятнадцать, он имеет право сам решать, что ему делать, мама абсолютно права. Если что-то пойдёт не так, он сам вправе решать, что больше не хочет находиться в этой академии, и его никто не бросает одного, ему просто дают свободу решать за себя, как взрослому, а если ему понадобится помощь, мамина ассистентка всегда займётся бумагами и счетами, для этого ведь ей и платят, разве нет? Мимо него проходят ноги, потому что он не поднимает взгляд, и он притворяется тенью, жалея, что не перекрасился, хотя мама и предлагала даже парик и очки. Он решил, что это была шутка, но теперь засомневался. Правее по пеналообразному помещению, вдоль стен которого стоят мягкие кресла из искусственной кожи, ближе к двери в кабинет директрисы останавливается пара ног, и Ян, покосившись на них, замечает, что острые носки туфель повёрнуты к нему. Остальные ноги стоят к нему пятками. — Я прошу прощения, ты пришёл на заседание по поводу какого-то там романа? — слышит он, мгновенно слишком отчётливо осознавая, что пройти ниже радара не получится. Нужно посмотреть вверх. Нужно ответить. Нужно подать признаки жизни и ответить как-то так, чтобы от него сразу же отвязались. — Да, на него, — он поднимает наконец голову, — здравствуйте. — Ты здесь один? — незнакомый ему мужик в очках странно щурится, оглядывая при этом помещение, в котором очевидно нет никого, кто мог бы быть с Яном заодно. — Мне не говорили, что нужно приходить с кем-то, — отвечает тот, и это на удивление звучит, как оправдание, хотя он наполовину планировал это, как ехидный крутой ответ. — Я могу ошибаться, но если тебя в это впутали, ты напрямую с этим связан, как и Ларс? — Вроде того. Это вроде как я это напи… — начинает Ян, но мужик вдруг садится рядом, и надутая кожаная подушка кресла сдувается с шипением, а сам Ян застывает, выкатив глаза. — Ты ничего не писал, — сильно понизив голос, мужик тоже округляет глаза за стёклами очков, и Ян ничего не может сделать с тем, что в основном смотрит на корни его волос, отросшие на сантиметр и выдающие, что на самом деле он не ярко рыжий ни разу, а обычный шатен. Он пытается угадать, сколько ему лет, удивляясь, что кто-то очевидно старше выпускников академии красится в такие бешеные цвета, но никак не получается. Он как будто ровесник их историка, но в то же время от историка ничего такого не исходит. — А? — вырывается у него совершенно тупо. — Твои родители не захотели прийти? Или ты им не сказал? — Я вас даже не знаю, я не… — Ян решает, что это всё очень странно. — Я социальный педагог, не переживай, я не украду тебя из приёмной директора. — Я сказал маме, но мне уже, как бы, восемнадцать, так что я сам за себя отвечаю. — …ей не хотелось узнать, что случилось, от взрослых? Ты знаешь, что тебя будут обсуждать тут так, будто ты сделал что-то плохое? — Я могу просто послушать, и если я не согласен, я переведусь в другую школу, мне всё равно, не переживайте, — Ян вдруг чувствует себя виноватым в том, что за него не пришёл никто заступаться, — почему нам вообще позвали социального педагога? Ничего из того, что было в рассказе, не было в реальности, если вся проблема в этом. — Если ты не возражаешь, я побуду твоим взрослым, пока идёт заседание? Совершенно бесплатно, не беспокойся. — Моя мама может вам заплатить, но… — У тебя могут быть проблемы, которых ты легко можешь избежать, если я буду с тобой, и я всё равно здесь, так что могу с тем же успехом помочь тебе просто так, потому что мне скучно. Мне не нужны деньги твоей мамы, — добавляет он, и звучит это немного странно, но Ян уговаривает себя, что ему почудилось что-то между презрением и отвращением. — Проблемы? — шёпотом отзывается он. — Они могут не показаться тебе серьёзными сейчас, но они могут навредить тебе в будущем, когда ты об этом уже забудешь. Прошлое имеет свойство догонять, когда ты не ждёшь. Ян ведь? Ты же Ян? Я Сайрус, обращайся ко мне просто по имени. Я не намного тебя старше, не подумай, я говорю тебе это, как друг, а не как мужик, который пойдёт и настучит на тебя в опеку или совет директоров академии. — Мне никто не говорил, что у меня могут быть проблемы, — Ян хмурится, сдвигая брови, но смотрит на него так, что мужик щурится ещё сильнее, но потом улыбается, опомнившись. — Потому что всем здесь наплевать, что будет с тобой, они просто не хотят, чтобы у академии были проблемы из-за того, что вы устроили пару драк. Понимаешь же, это не красит их репутацию, что здесь постоянно происходят стычки, а теперь ещё вылез какой-то порнороманчик, — бормочет, наклонившись к нему и почему-то один раз оглянувшись через плечо, этот мутный мужик. — А вам почему не наплевать? — Ян ловит себя на том, что ему тупо страшно. Страшнее, чем было, пока он к нему не подсел. — Потому что я видел сотню таких, как ты, я хорошо знаю, что они попытаются всё свалить на тебя, потому что с тобой никто не пришёл. — А с Ларсом кто-то пришёл? — О, поверь мне. Пришёл. С Ларсом всё будет хорошо, а вот с тобой должна была быть хотя бы мама. Хотя бы кто-то. — Но я совершеннолетний. — Ларс тоже, но я не думаю, что он справится с юристами вашего совета директоров. Прости, конечно, но вы мозгами пока не вышли тягаться с теми, кто просто хочет свалить всю ответственность на вас. Ответственность лежит на академии, а не на вас. — Не на нас? Но я… — Ты ничего не писал. Ты понятия не имеешь, что вообще было в том романе, читал кусками, когда его публично обнародовали. — Я при всех полез бить ему морду, — Ян шепчет, вытаращив глаза, которые вдруг наполняются влагой. Сайрус сжимает его предплечье поверх рукава пиджака и нагибается чуть сильнее, разворачиваясь на краю кресла так, что спиной и затылком загораживает от двери в кабинет. — Потому что ты вдруг увидел, что там кто-то похожий на тебя, делает что-то, чего ты никогда в жизни не делал, и тебе стало стыдно, что все читают такое и представляют тебя или думают, что ты правда это делал, или что ты написал, что кто-то очень похожий на тебя это делал. Ясно? Ты не автор. — Это скачали с моего профиля на сайте, где я писал! — ещё более страшным шёпотом пытается донести до него Ян. — Похуй вообще, — шепчет мужик в ответ, и Ян выпучивает глаза, которые мгновенно высыхают, — ты не писал и всё. Это был твой аккаунт, который ты создал когда-то сто лет назад, разве нет? — Может, лет пять назад, если не шесть. — Ты создал его тучу лет назад, ты даже не помнишь от него пароль, ты даже логин давно забыл, у тебя давным-давно нет доступа к почте, на которую ты его регистрировал, потому что тебе было лет десять, когда ты его создал, понял? А в десять лет люди не придумывают сложные пароли и вообще мозгом не блещут, понял? Так что сейчас кто-то, кому ты очень не нравишься, искал тебя и нашёл, потому что ты толком не скрывал своё имя, когда регистрировал его сто лет назад, правильно? Ты тогда не думал о том, что может быть небезопасно вот так открыто где-то писать своё имя. И твой аккаунт взломали давным-давно и начали публиковать больные фантазии и гадости про тебя, просто назвав по-другому. А потом этот конченый козёл увидел, что у тебя что-то с кем-то здесь, я не знаю, может, ты подружился или что-то ещё с кем-то, к кому этот человек ревновал, и он начал писать гадости о твоих друзьях тоже, заменяя и их имена, чтобы потом тебя поставить в невыгодное положение. — Но я годами публиковал это, вы не понимаете, — Ян вцепляется свободной рукой в его руку на своём предплечье и начинает шептать почти в ухо, — никто не поверит, что это не я. — Ты создал профиль и забыл о нём через два месяца, я сказал! А потом ты ничего не помнишь и никогда не заходил в него, так что его взломали за считанные месяцы и с тех пор годами писали какую-то хуйню, понял?! — В это никто не поверит! — А ты всё равно долби только это, потому что угадай, что? — Что? — Никто может не верить тебе, но у них нет никаких доказательств, что это было не так, так что пусть останутся со своей версией и пойдут на хуй, понял? Ты не писал ничего. Ты вспылил, потому что у тебя был культурный шок, когда ты увидел всё это про людей, списанных явно с тебя и Ларса, поэтому решил, что это мог быть он, и набросился на него, понятно? — Ладно, — Ян кивает, поморгав и посмотрев на него абсолютно глупыми глазами. — Если кто-то что-то попробует тебе сказать, я им всем скажу пойти куда надо, — внезапно вспоминает Сайрус об этикете, хотя после упомянутых «хуёв» слишком поздно. Яна это невольно смешит. — Спасибо, — вырывается у него. — Пока что не за что, — заверяет Сайрус и снова оглядывается. — Пошли, чё ты пристаёшь к детям? — поморщившись, из-за уже открытой двери в кабинет выглядывает человек, при виде которого Ян сначала думает, что его парализовало, но потом понимает, что это не Ларс, и тот не перекрашивался за считанные дни. И не менял цвет кожи тоже. Но они похожи настолько, что это пугает и вызывает диссонанс, не дающий перестать пялиться. — Пошли, — тоже повторяет Сайрус и встаёт, не отпуская его рукав и поднимая за руку за собой, убирая впрочем за спину и не давая зайти первым. Ян страшно благодарен, потому что приближаться к клону Ларса не имеет никакого желания. Всё равно, оказавшись в кабинете и увидев овальный стол, по ту сторону которого расселись обвисшие тётки и седые мужики, он почти вжимается обратно в дверь, которая за ним закрылась, и не находит в кабинете Ларса, зато видит историка в кресле у стены, а рядом с ним инвалидную коляску, в которой сидит человек, которого он вообще никогда не видел. Он не понимает вообще ничего. Справа от Яна отодвигают тяжёлое кресло из-за стола, но туда никто не садится, и вдруг «его взрослый» сжимает его плечо слева и заталкивает между краем стола и этим креслом, а потом нажимает на него, вынуждая сесть. Ян выпучивает глаза сначала на него, а потом смотрит вправо, чтобы объяснить, что это кто-то с той стороны явно отодвинул кресло для себя. Он опять натыкается на этого псевдо-Ларса с эффектом «плюс десять». Этот мужик выглядит, как Атанасеус Карфой из Терри Коттера. Он готов поклясться, что это намеренно, потому что если это просто совпадение, то у него для мужика нереально смешные новости. Маргариновые волосы падают на плечи и если с одной стороны продолжают стекать по груди где-то до её середины, то с другой натыкаются на плечо и изгибаются красивой волной. На чёрном пальто, точь-в-точь таком же, если вдуматься, как на Сайрусе, они выделяются просто невероятно. — Если он сейчас не явится… — цедит мужик, и Ян предпочитает на него не смотреть, чтобы избежать последствий, потому что есть у него иррациональное предчувствие, что он вот-вот даст ему подзатыльник, потому что Ларса рядом нет, и нельзя отвесить его ему. Ларс возникает как раз тогда, когда Риз готов уже сам за ним пойти, хотя по виду заметно, что вообще не хочет находиться здесь и сейчас. Косплеер Атанасеуса оборачивается, и стоит им пересечься взглядом, как Яну хочется оказаться в кресле ещё ниже. Сайрус садится слева от него, и вроде бы становится лучше, но тут справа садится этот мужик, и становится хуже. «Да бля», — думает он, сжимая в кулаках ткань собственных брюк и глядя в стол. Ну, впрочем, зато Ларс сидит от него за триста три километра при таком раскладе, предпочитая сесть слева от Сайруса. Тот на него страшно сверкает глазами, так что Ларс выпрямляется над креслом обратно, не успев донести до сиденья зад, закатывает глаза и обходит их по правой стороне, чтобы сесть справа от Атанасеуса. — Тоже без ума от встречи, — выдаёт тот сквозь зубы. — Не бей меня, — Ларс отвечает в шутку, и Сайрус нагибается над столом, чтобы выглянуть из-за Яна и Атанасеуса и метнуть в него ещё один гневный взгляд. — Кого ещё мы ждём? — удивляется Ларс вслух. Ян косится на то, как правая рука Атанасеуса прямо на столе, вытянутая, сжимается в кулак, и суставы щёлкают от напряжения. Но сам Ян тоже не понимает, кого ещё они ждут. Совет директоров как будто даже не обращает внимания на них, переговариваясь по другую сторону стола о чём-то своём, но если это не волнует взрослых, то его всё тем более устраивает. Сайрус сжимает его левое предплечье на подлокотнике, не сильно привлекая внимание, но становится легче. Он не понимает, как собирался разбираться с этим в одиночку. Как бы он сидел здесь среди всех, если у Ларса целых два взрослых на его стороне, хоть и частично в бешенстве, а у него нет совсем никого? Тем не менее, большинство взрослых внезапно начинает вереницей утекать из помещения по левую сторону от них, раскланиваясь по дороге с историком и типом в коляске, и Ян совсем теряется. Расстановка сил как будто чуть смещается, и теперь он не уверен, на чьей стороне перевес. Их за столом по его сторону четверо, а по другую остаются всего трое: директриса, её секретарь, которого он в принципе никогда не замечал говорящим с кем-либо, кроме неё, и то — шёпотом, и мадам Хог, социальный педагог. Он невольно думает о том, что у него есть свой, и тихонько ликует. Силы равны или нет? По его сторону стола взрослых всего двое, но и по другую сторону тоже считать стоит только двоих, секретарь вряд ли будет на них нападать. Но они в обороне, а не в нападении, и ещё непонятно, чью сторону занимают историк и мужик в коляске. — Я надеюсь, мы все здесь понимаем, что лучшим решением сложившейся ситуации будет перевод на благо всех, кто оказался связан с… ситуацией? — откашлявшись негромко и деловито сложив пальцы в замок, директриса втыкает взгляд в Яна. Его примораживает к месту, которое явно не оказалось самым удачным. Он сидит прямо по центру, напротив неё, и ему некуда деваться. — Ты хочешь перевестись куда-то ещё? — Саймон пихает Ларса локтем и смотрит на него так, что тот подозревает, что в вопросе содержится какой-то ответ. Какая-то подсказка. Но он слишком тупой, чтобы догадаться, во-первых, а во-вторых, у него есть свои соображения на этот счёт. Ему никак нельзя переводиться. Ему нельзя переводиться даже не потому, что он так любит Лерард, его просто убьют во Фрильфаре после его выкрутасов в поезде. — Ни за что, — вырывается у него. — С вами понятно, мистер Рюд. Выслушаем мистера Бёэ? — директриса решает, судя по внезапно доброй бабушкиной улыбке, давить на Яна. — Мистера Бёэ представляю я сегодня, поскольку его опекуны не могут присутствовать, — Сайрус мешает ему даже вдохнуть, и Ян успевает только открыть рот вхолостую. Тут же его закрывает, и директриса смотрит на него странно. — Мистер Бёэ достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно, и мы хотим здесь быть уверенными, что он принимает их, осознавая важность и значимость рассматриваемых вопросов в контексте его будущего, не говоря о продолжении обучения в нашем заведении. — Мистер Бёэ, — Сайрус начинает отвечать раньше, чем её рот закрывается, подхватывая слова с той же интонацией, но с утроенным давлением, — недостаточно взрослый для того, чтобы принимать решения, которые могут повлиять на его будущее, поскольку недостаточно осознаёт их важность и значимость в силу своего возраста и развития. — Позвольте, а кто вы? Разве вы не сопровождающий мистера… — Нет, у мистера Рюда есть сопровождающий, который в силу возраста и развития может оценить важность ситуации и оценить целесообразность принимаемых им решений. Никто не говорит здесь, что кто-то будет давить на совершеннолетних людей, и все принятые ими решения будут приняты только ими, но они имеют право на помощь тех, кто в силу развития больше понимает о происходящем. Я говорю это, как специалист в детском и подростковом развитии, и здесь я по просьбе самого мистера Бёэ. Вы ведь признаёте его право просить о помощи специалистов, если он не уверен в том, что понимает ситуацию и её возможные последствия? Год назад вы не позволили бы ему принимать такие решения самостоятельно, и за этот год наивно полагать, что он мгновенно повзрослел и обладает всеми инструментами для оценки своего положения. — Вы хотите сказать, обстановка нашего заседания настолько недружелюбна, что вашему подопечному нужен адвокат? — директриса прищуривается, и Ян чувствует, что даже не сможет сжать подлокотники кресла, настолько у него от нервов вспотели ладони. — Вы мне скажите. Я не юрист, откуда мне знать, нужен ли ему адвокат в атмосфере вашего заседания? Вы считаете, нужен? Нам стоит попросить о переносе заседания, чтобы мистер Бёэ переговорил с опекуном и нашёл адвоката? — Нет, что вы. Я думаю, мы справимся в нынешнем составе, практически по-семейному. Мы давно знакомы с мальчиками, они много лет учатся у нас… — И вы поэтому решили, что лучшим вариантом для них будет перевестись на предпоследнем для них курсе, если допустить, что они не будут продолжать обучение? Насколько это педагогично с точки зрения их успеваемости, я не очень понимаю, — вдруг начинает бормотать Саймон, глядя как будто в стык потолка и стены за спиной совета. — Не особенно, — отвечает ему Сайрус так, будто это их диалог, а не обращение Саймона к директрисе. — Хорошо, ладно, не имеет значения, — директриса вдруг всплёскивает руками и и раздвигает перед собой стопку папок, судя по количеству и виду которых, Ян догадывается, что это личные дела. Но почему их три, он не понимает. Он догадывается, но всё равно не улавливает, к чему они все ведут. — Для вас, может, и не имеет, — не затыкается Саймон. — Давайте разбираться с проблемами по мере поступления, — растопыривает директриса пальцы так, что ярко-розовые овальные ногти торчат, как птичьи когти. Наверное, корявость пальцев создаёт такой эффект. Это будет не такое быстрое заседание, как они хотели бы, судя по всему, и по другую сторону стола все наконец усаживаются. Становится одновременно тяжелее и легче дышать, потому что давление спадает, но усталость наваливается. — Итак. Мы решили, что мистер Рюд и мистер Бёэ не настроены на перевод. — Для того нет оснований, — цедит Саймон, не замечая, что Ларс рядом обгрызает губы почти до мяса, крепко держа себя за локоть той руки, которой прикрывает половину лица, чтобы это не привлекало внимания. Ян чувствует приближение обморока. — Нам не хватает одного участника заседания, должна признать. — Он не придёт, — вдруг доносится со стороны кресел, где сидит историк. Но это говорит не он, а тип в кресле. — Хорошо. Вы у нас?.. — Опекун Густава Дюна. Свен Дюн. — Вы прольёте нам свет на причины, по которым он не может присутствовать? — Без проблем. Он больше не может продолжать обучение здесь, так что его дело можете закрывать, — меланхолично водит тип пальцами по пульту на подлокотнике своего кресла, но тон у него какой-то странный. Ян недоумевает. Ларс ушам не верит, но не может контролировать своё лицо, которое озаряется совершенно мерзкой гримасой, и старается не податься вперёд, а только взглядом найти историка. Он посвятит ему свою выпускную речь. Он будет зубрить историю так, что попадёт в класс повышенной сложности и окончит академию с благодарственной от преподавательского состава за его блестящие успехи в истории. И посвятит это Ваутеру. Директриса где-то между, судя по её выражению лица, но в руки себя берёт быстрее и успешнее. — Хорошо. Понятно. Мистер Дюн, по крайней мере, сможет заглянуть ко мне в кабинет, чтобы подписать документы для перевода? — О, нет, мадам, — Свен цокает языком и качает головой, — боюсь, у него не будет такой возможности. Я здесь для того, чтобы забрать копию его дела и подписать всё, что вам нужно. Директриса выглядит чуть жалко от того, какой растерянной кажется, переводя взгляд с тех, что сидят перед ней и кажутся теперь куда сговорчивее, и обратно на типа. — Я боюсь, вы не можете подписывать подобные документы за своего подопечного, он совершеннолетний, он должен, как мы уже условились, что все здесь понимаем, сам принять решение, как и мистер Бёэ, и мистер Рюд. Вы можете только… — О, нет, поверьте, я могу подписывать за него такие вещи. Он мой подопечный не в этом плане, — Свен добавляет странный смешок, — он не располагает легальной дееспособностью, чтобы независимо от своего возраста на данном этапе своей жизни принимать за себя какие-либо решения. Ян не понимает половину сказанного, возможно даже не потому, что слишком тупой, а потому, что у него взрывается психика от происходящего, но всё это звучит как-то очень мутно и по какой-то причине неприятно. Этому ощущению способствует ещё то, что «его взрослый» сидит, повернув голову на девяносто градусов и глядя влево, на те кресла, где сидят Риз и Свен. — Хорошо, — повторяет директриса ещё медленнее, и звучит это уже совсем не так, как когда она очевидно радостно и быстро планировала спихнуть ответственность за двух дебилов на администрацию другой академии и очистить доброе имя Лерарда тем самым, — следуя политике академии, в случае легальной недееспособности студента я вынуждена спросить назначенного опекуном о причинах изъятия дела. Вы планируете перевод в другое заведение, или мистер Дюн… то есть вы приняли решение не продолжать обучение? — Я бы сказал, что я не намерен обсуждать это в присутствии посторонних лиц, которым нечего делать в личном деле моего подопечного, но я, знаете, постыжусь перебарщивать с правами, учитывая обстоятельства, из-за которых мы забираем документы. Если вы понимаете, о чём я. Мы планируем перевод в другое заведение, да. В специальное заведение. Мой подопечный очевидно не располагает инструментами для совместного обучения с другими студентами в обычных заведениях, так что ему нужна… помощь, я бы сказал. Я приношу извинения за то, что могло послужить причиной неудобств для академии или для её студентов, в рамках того, что лежит под его ответственностью. Судя по всему, под моей, если он её не несёт. Ян чувствует шевеление справа от себя и невольно старается незаметно заглянуть в лицо брату Ларса. Теперь даже тот сдвинул взгляд так, что они выглядят, как у жутко стрёмной шарнирной куклы, потому что ему лень и ниже его достоинства поворачивать толком голову. Ян видит только тёмные радужки в самых краях глаз, косящиеся в сторону Свена. Невольно же взгляд падает затем за него, чуть ниже, и Ян натыкается им на Ларса, который тоже подглядывает, пытаясь по выражению лица брата понять, что происходит. Он, судя по всему, тоже ни беса не улавливает в болтовне этих людей. Сайрус подавляет желание одними губами спросить у Риза: «Что, блядь, за на хуй ещё?» Ему мешает только то, что Свен сидит буквально рядом с тем и увидит это сразу же. Они не слишком блестяще расстались шесть лет назад, чтобы рисковать пересечься с ним взглядом, спрашивая о том, «что, блядь, за на хуй». — Хорошо, — повторяет директриса, отодвигая одну из папок в сторону, а две другие складывая одну на другую и открывая ту, что сверху, — тогда у нас остаётся два вопроса. Мистер Рюд должен ответить нам, имеет ли какое-то отношение описанное в сами знаете каких материалах к реальности, и причастен ли он к каким-либо действиям из описанных? — Очень мутный вопрос, — отвечает, толком не дослушав, Саймон, — о каких действиях речь и описанных где конкретно? — Роман, который был распространён, полагаю, мистером Дюном, по нашему заведению, в котором описано множество запрещённых нашими правилами действий. — Действий Ларса? Или кого? — Нет, — директриса смотрит в дело, но заметно, что дело не в повышенном интересе к бумагам, в которых она не увидит ничего нового, а в нежелании смотреть на Саймона, потому что он ей не нравится, — здесь указано что-то вроде никнейма. — То есть описаны действия кого-то, кого зовут не так, как моего брата, и которые возможно реальны, но скорее всего выдуманы тем, кто написал этот роман? — Кого-то, кто обладает характерными чертами, позволяющими не допустить, а безошибочно узнать в этом человеке вашего брата, мистер Дривас. — То есть если я напишу что-либо неприемлемое в соответствии с кодексом академии, и в моём исполнении это будет человек, в котором безошибочно можно узнать вас, но звать его будут иначе, вы будете «возможно причастны» к нарушениям норм заведения? Я правильно понимаю? Директриса тяжело вздыхает и молча смотрит на него в ответ. — Послушайте, мистер… — Нет, я очень внимательно слушаю, я просто тупой и не разбираюсь во всех ваших школьных кодексах, я не состою в совете директоров, в отличие от вас, так что я задаю проясняющие вопросы, чтобы разобраться в ситуации. Вас обременяет мой интерес и стремление к знаниям? — Нет, мистер Дривас, не обременяет, разумеется, я просто пытаюсь… — она трёт пальцами лоб ровно над явно татуированной бровью, отливающей ирреалистичной серой синевой. — Если я всё правильно понял, то ответ: нет, мой брат не имеет никакого отношения к чьим-то фантазиям о человеке, который имеет с ним какое-то внешнее сходство, при том, что его даже зовут иначе, и автор написанного не решился назвать его именем моего брата. На то были свои весомые причины, не полагаете? — Полагаю, честно говоря, — директриса вдруг выглядит взбодрившейся, хоть взгляда и не поднимает, но он становится острее, и она, закончив массировать виски широко раздвинутыми корявыми пальцами, опускает руку и постукивает ногтями по папке, — мистер Бёэ. «Бля», — думает Ян, холодея и глядя, как она закрывает папку и открывает ту, что была под ней. — Насколько мне известно, этот роман — ваших рук дело? — Э-э-э, — вырывается у него чистое блеянье. — Абсолютно нет, — сжимая под столом его предплечье, но мгновенно отпуская, отвечает Сайрус. — Вы уверены, мистер… — Мистер Дривас, — кивает Сайрус. Ян застревает. — Хорошо. Вы, мистер Дривас, обсудили со своим подопечным этот вопрос и уверены, что он не имеет никакой связи с этим романом? — Никакой, — Сайрус фыркает и выдвигается со скрежетом и грохотом вместе с креслом из-за стола, чтобы освободить себе пространство и закинуть ногу на ногу. Ян думает, что он вот-вот скрестит и руки, но тот будто подавляет этот порыв и вытягивает их на подлокотниках, барабаня пальцами по ним более-менее расслабленно. — Тогда как вы объясните, что этот материал был украден из профиля мистера Бёэ, который зарегистрирован на его почтовый адрес? Мы ведь не спонтанно выбрали виноватого, мы знаем, откуда текст взялся. — Я ничего не должен объяснять, как и мой подопечный. Он такая же жертва всего, что там написано, и если вы ознакомились с текстом хотя бы частично, в поймёте, о чём я. Он жертва сильнее, чем все остальные здесь. Он понятия не имеет, как это попало в сеть и, тем более, оказалось украдено и распространено. — Вы не писали этого, мистер Бёэ? — Нет, — он мотает головой для усиления скорее собственной веры в свой ответ. Директриса выглядит озадаченной. — Тогда почему этот текст находился в вашем… — Это не его профиль, — Сайрус тоже мотает головой, и Ян понимает, что, может, не такие уж они и разные, и не такой уж этот тип и взрослый. — Почему профиль, в котором это находилось, был зарегистрирован с помощью вашей почты? — Э-э-э… — начинает он, но потом решает собраться. Он может позориться сам, но теперь ему стыдно подставлять тех, кто за него впрягается просто так, по доброте душевной. — Видите ли, у меня несколько почтовых адресов. Моя мама — довольно известная актриса, так что у нас в семье есть такая привычка: создавать фальшивые почтовые адреса и иметь несколько номеров телефона, чтобы обманывать папарацци и сталкеров, которые следят за ней и её личной жизнью. Я постольку-поскольку тоже попадаю под эту волну слежки, потому что являюсь частью её жизни, и ко мне порой тоже проявляют интерес, хоть и не такой большой, как когда я был младше. Так что я когда-то создал эту почту, скорее всего, и, может быть, писал какие-то стихи в том профиле. Я не совсем помню даже сайт, так что не мог найти и удалить профиль, когда мне стало не интересно этим заниматься. Директриса смотрит на него внимательно и так серьёзно, что ему становится стыдно за то, что он врёт. Но она лишь на миллиметр сужает глаза, и он понимает, что это очередной взрослый фокус. Она притворяется. Она хочет, чтобы ему стало стыдно, что он врёт. Он замолкает, глядя ей в лоб, потому что в глаза смотреть невыносимо. Его мать, когда её приглашают на роль, всегда смотрит собеседнику в лоб, чтобы глаза не бегали туда-сюда с одного глаза человека на другой. Это выглядит нелепо в камере. — То есть вы даже не писали роман. Как думаете, кому могло понадобиться писать тысячи, тысячи и тысячи страниц о ком-то, кто похож на вас, как две капли воды, описывая такие вещи? — Я не знаю. Мне важнее, чтобы этого не повторилось, что бы я там ни сделал этому человеку, чтобы так его разозлить, — Ян качает головой, а затем печально вздыхает и опускает взгляд в сиденье кресла между своих ног. — Это мог сделать очень увлекающийся человек, я бы сказал, нестабильный и нездорово… зацикленный на моём подопечном, — Сайрус решает, кинув быстрый взгляд на Риза, что это самый подходящий момент подлить масла в огонь. — Это мог сделать тот, на кого зарегистрирован адрес устройства, с которого текст публиковался в последние полгода, чтобы было достаточно доказательств о том, что публикации были стабильными, — вдруг доносится с той же стороны, и не только Ян теряет пульс, но и Сайрус почти роняет лицо. Он смотрит только вперёд, Ян смотрит вниз, решив, что его вынесут мёртвым из кабинета, но после такого количества лжи, которая так нелегко ему далась, он не станет признавать, что писал всё это сам. — Все устройства в академии имеют один адрес, — внезапно выдаёт Саймон, и Ян чуть оживляется. — Если бы так, я бы не знал, что мой брат замешан во взломе, — отвечает ему Свен слишком сладко, и даже Ларс замечает, как Саймон стискивает зубы. Но это длится долю секунды, потому что он знал, что ответ таким и будет. Он не хотел, чтобы Свен сказал что-то большее, когда его никто не спрашивал. У Ларса сердце падает в желудок, и становится трудно дышать, но в то же время от радости. Он совсем забыл, что его брат выкручивается талантливо, как крыса, и даже когда его загнали в угол, он старается управлять расправой над ним же самим, потому что если тебя уже убивают, лучше, чтобы убивали по твоим правилам и в твоём темпе. — Ты ведь не хочешь сказать, что Густав не сам лично доверил тебе правду о том, что это он взломал профиль Яна, чтобы достать этот романчик и раскидать по всей школе? Мы решили, что вы разобрались в этом по-семейному, и ты, как опекун, решил, что после нарушения закона, которым взлом личной информации другого студента является, ему лучше не продолжать здесь обучение. Ведь взлом с целью обнаружения и распространения личной информации — это преступление. Свен молчит, Сайрус лихорадочно соображает, а в голове у Яна просто перекати поле. Он ничего не понимает. — Разумеется, — после паузы уже чуть более ровным и нейтральным тоном, без усмешки, соглашается Свен, — так и было. Мы обсудили произошедшее, и я спросил, не причастен ли он к этому, потому что у нас, знаете ли, были прецеденты в силу его состояния. Я допускал, что это может быть он, прежде чем допускать вину других студентов, по очевидным причинам. В силу опыта. И он, поскольку не может толком контролировать такие вещи и держать в секрете, признался, что это он взломал профиль. — Разве он не от тебя этому научился, Свен? — Саймон на него не смотрит, а разглядывает всё тот же стык стены с потолком. — Ведь ты, насколько я знаю, занимаешься сетевой безопасностью серьёзного предприятия. — Так и есть. Мой брат не глупый, он просто не вполне социально адаптирован. Это никогда не было достаточной проблемой, чтобы мешать ему учиться вместе со всеми, но как показывают события, это изменилось, и ему лучше не оставаться рядом с другими студентами. Но у него достаточно высокий интеллект, чтобы уловить основы моей работы и по неопытности и непониманию своих поступков использовать это против, к сожалению, мистера Бёэ. — Разумеется, ведь ты бы никогда не стал учить его подобным вещам намеренно, как и сам ты ни за что бы не нарушил закон, мы все здесь в этом уверены, — кивает Саймон, наконец повернув к нему голову сантиметра на два всего, чтобы пересечься взглядом. — Я ценю твоё высокое мнение обо мне и рад, что заслужил доверие совета, — Свен в ответ не кивает, а цедит слово за словом. Ларс ухмыляется в своё сиденье кресла, раздвинув ноги и склонившись над столом, будто у него закружилась голова. Никак иначе сдержать эти гримасы у него не получается. — Значит, мы пришли к тому, что мы не знаем, кто писал этот роман, взломав когда-то профиль мистера Бёэ, мистер Рюд не имеет никакого к событиям отношения и попросту пал жертвой побочных эффектов случившегося, за что мистер Бёэ уже понёс наказание в виде отстранения на неделю, а мистер Дюн… Не может быть наказан, поскольку больше не является студентом академии. — Как только я подпишу заявление, больше не будет являться, — Свен соглашается, нажимая на пульт и подъезжая к краю стола, так что это невольно подстёгивает всех по правую его сторону встать и попытаться как можно быстрее сбежать. — Тем не менее, нам нужно уточнить ещё одну деталь, — директриса останавливает их жестом руки, так что Ян чуть не падает на подломившихся ногах обратно в кресло, поняв, что она смотрит на него, — мистер Бёэ. Независимо от того, что мистер Дюн больше не является студентом, он нарушил кодекс академии и совершил преступление лично против вас. Как совершеннолетний человек, и ваш опекун или консультант, как вам угодно, подтвердит, вы имеете право требовать разбирательств по этому вопросу в рамках закона. Академия поддержит вас, предоставив результаты заседания, по решению которого вы являетесь жертвой и не замешаны в произошедшем никак иначе, кроме как пострадавший, если вы решите продолжить разбирательства в суде. Ян натыкается взглядом на типа в коляске, и если бы не рука Сайруса, которая вдруг сжимает его плечо до боли, он бы разревелся и сказал, что он вообще ничего не хочет, боится, и на самом деле сам всё написал. — Нет. Нет, спасибо большое, но я не хочу больше продолжать во всём этом… копаться. Мне жаль, что так вышло, но этот профиль был даже не мой, его использовал кто-то без моего ведома, занимаясь не самыми приятными делами, так что Густав не сделал лично мне ничего плохого. — Так не казалось, когда вы набросились на мистера Рюда, решив, что это сделал он. — Это потому, что мы друзья, и я подумал, что он поступил со мной плохо за моей спиной, — еле выдавливает Ян, ненавидя то, что Ларс это слышит, — но это сделал не он и даже не Густав, так что это больше не имеет значения. Меня в тот момент обидело только то, что я думал, будто это что-то личное от моего друга. — Я понимаю, — директриса вдруг улыбается, и непонятно, она сочувствует ему или просто устала и рада, что они наконец уберутся со своими детскими проблемами подальше. Свен провожает его ледяным взглядом, явно намеренно не моргнув при этом ни разу, и Ян напоследок кланяется на всякий случай, молясь богам, чтобы этот тип понял, что он имеет в виду.