Я никогда не

Просыпаться, чтобы увидеть на телефоне уведомление от куратора о том, что бесов историк жаждет видеть его в законный выходной, и у него нет выбора, потому что на пропускном пункте ни слова, ни записи о том, что он покидал академию прошлым вечером, оказалось гораздо проще, имея про запас грязное бельишко, собственно, историка. Ларс к этой встрече подошёл не без удовольствия. Он спокойно собрался, выбрав тряпки пооскорбительнее из своего гардероба, расширившегося за счёт коробки с вещами Саймона. Он проверил, никуда ли не делись фотографии, что переслал ему Сайрус, убедился, что на ноутбуке сохранил их копии на всякий случай, и даже собирался вздремнуть, потому что встречу историк назначил на удивление не в раннюю рань, но потом ему написал Аксель. Давать сразу все комиксы, большинство из которых обладали уникальной обложкой первого издания, Ларс бы даже близкому другу не стал, а просто новому приятелю, чьё подобострастие ему попросту льстит, тем более. Но он очень упрашивал. И он вернул прошлым вечером те, что уже брал, в безупречном состоянии, так что он решил дать ему «тот самый», заветный том. Он был бы даже не прочь, если бы после подпрыгиваний на цыпочках, которые — если не кривить душой — доставили ему втайне извращённое удовольствие, Аксель остался бы составить ему компанию, но у того были какие-то свои планы, и Ларс не удостоил его вопросом, какие именно, ни даже предложением эту компанию составить. То есть он бы, конечно, согласился, предложи Аксель сам. Но он не предложил бы ни за что первым. Так что он шатался по коридорам от нечего делать, зашёл за молочным коктейлем, типичным для суббот, в столовую, потом заскучал и подумал, что для библиотеки слишком не выспался, подниматься обратно в крыло общежития слишком далеко и лень, и стоило выбрать не коктейль, а кофе. В гостиной хоть и горел с утра, когда он проходил, камин, и продолжал гореть, когда он вернулся, было так пусто, что почти холодно, несмотря на то, что свет там крайне редко включали, сохраняя «расслабляющую атмосферу». Ларс от скуки встал перед витриной с медалями и кубками вкупе с фотографиями тех, кто их заработал для академии, и вдруг его осенило. Как до него могло не дойти раньше, он не представляет, но почти бегом, стараясь скрыть энтузиазм от случайных встречных, возвращается в коридор, ведущий к библиотеке, и там, на стенах, обшитых красным деревом, видит фотографии предыдущих выпусков. Ему не найти его в выпуске высших классов, но Сайрус окончил старшие классы в Лерарде, это точно. Спроси у него кто, он бы умер, не раскрыв рта и не признавшись, и он сам не знает, что в этом такого прямо важного, но найдя его наконец, криво улыбается, почти ткнувшись носом в стекло огромного снимка. Он похож на ворона, в чёрном пальто, чёрной водолазке, чёрных брюках, которые пусть и не напоминают те рваные штаны, что он носил во Фрильфаре, но всё равно нарушали нормы Лерарда. Чёрное каре кончиками касалось аж воротника пальто, а седая прядь с одной стороны была такой же широкой и нарочитой, как осталась теперь, хотя цвет волос он сменил. Что ему так нравилось в этой пряди, Ларс не представляет, но иначе его бы было сложно узнать. Он смотрел почти исподлобья и на фото выглядел каким-то зажатым, и если постараться, за мрачным фасадом можно разглядеть то, о чём он говорил. Это была просто маска, а одежда — костюм, чтобы маске соответствовать. Он не был таким всегда. Вообще никто не был «таким» всегда. Для любого изменения нужны мотив и время. Ларс задерживается в коридоре достаточно, чтобы темнота начала клонить его обратно в сон, и решает всё-таки сходить за кофе, но когда выходит в вестибюль, видит какой-то непостижимый мозгом бардак. Весь мозаичный пол, выложенный в старомодное изображение спирали и двух колец, усыпан будто чьим-то эссе, разлетевшимся из папки, и у лестницы, на ней и под ней, в закутках, стоят малолетки, высыпавшие со своих субботних кружков по рукоделию, и разглядывают эти страницы. Его подсознание всё понимает сразу, но Ларс всё равно стоит потерянный, глядя по сторонам и пытаясь осмыслить масштабы катастрофы, количество страниц, которых несметная тьма. Он не выдерживает и поднимает горсть, просто сгребая её и сминая чтобы не сцарапывать с пола ногтями выскальзывающие листы. «…но она ему и не нужна. Зачем ему личность, когда можно прекратить переживать о том, что будет завтра и в будущем, если можно просто поддаться и позволить ему всё, чего он хочет, зная наверняка, что как бы больно это ни было, в конце Робин всё равно кончит, и мир взорвётся фейерверком…» «…это, может, что-то в его глазах, в том, какой у них странный разрез, или в губах и том, как они искривляются, когда он улыбается не от того, что ему смешно, а от того, как много мерзостей у него на уме…» «…от того, как его вспенивает его собственное сквернословие, Робина не отпускают подозрения, что в голове его творятся вещи похуже, чем он творит наяву, и это вселяет страх до благоговения…» Глаза у него лезут из орбит, а в ушах начинает так звенеть от паранормальной тишины, что он осознаёт, что будто оглох, только когда понимает, что шум в голове — это его собственный пульс. — Ты думаешь, это смешно?! — он даже не узнаёт сорвавшийся в петуха голос, но когда его дёргают за джемпер, не успевает никак отреагировать, тут же ослепнув от вспышки темноты, догнавшей удар в нос. Он даже не видит, кто это, чисто инстинктивно вцепляясь в человека, который, не дав ему толком очухаться после удара, набрасывается верхом и с полусогнутых ног валит на пол. Ларс машинально начинает орать тоже, причём бестолку, не вкладывая смысловой нагрузки в вопли, исторгая только рёв и маты. Он пытается схватить руки, которые вцепились ему в волосы и не без успеха несколько раз ударили затылком о пол, но они всё время уворачиваются, стоит до них добраться. Поэтому ему в голову не приходит ничего лучше, чем вцепиться в волосы в ответ, и уже чуть-чуть проясняется, по крайней мере по их длине. И по запаху от человека. Невозможно забыть его, если полные ноздри и мозг этого запаха были несколько часов назад. — Ты наглухо отбитый уёбок, я не ебу, почему я вбил себе в башку, что это не так! Я это знал с самого начала, потому что только полный мудак мог начать всю эту хуйню, и хуй знает, как ты меня убедил, что ты чего-то на самом деле стоишь, кроме как получить по ебалу за всё, что ты сделал! — Ян ревёт так, что хрипнет в какой-то момент, но затыкается в том числе потому, что получает коленом в живот и давится воздухом, который набрал для очередной отповеди, а потом Ларсу наконец удаётся его от себя пинком отпихнуть и откатиться в сторону. Ему не хватало буквально секунд, чтобы встать на четвереньки, но Ян его хватает снова и отвешивает затрещину, прежде чем ему в голову приходит волшебная идея при виде целой кипы страниц, которые валяются тут и там абсолютно удачно и под любой рукой. — Я тебя сожрать их заставлю, — оповещает он, но зря вообще, и Ларс всегда знал, насмотревшись кино в компании брата и его тогда ещё жениха, что пока злодей городит лишнее, нужно молча обильно потыкать его отвёрткой. Отвёртки поблизости нет, поэтому он хватает его одной рукой за ворот, а второй отправляет в полёт затрещиной, всё же не решаясь сжать кулак. …он не хочет его бить, он в принципе не начинал этот мордобой, но зубы вроде на месте, так что кажется нечестным выбить ему их, даже если представилась возможность. Он решает, что хватит и этого, потому что Яна сшибает с одного раза, и он падает на бок, скручиваясь на всякий случай в креветку, чтобы не получить пинка поддых. В ушах звенит, и голоса вокруг какие-то приглушённые. Наверное, надо было когда-то записаться на теннис, если эта хуйня так помогает прокачать навыки обычной оплеухи. Постепенно звон проходит, но Ян не поднимается, потому что энергия, которой хватило на рывок и налёт, исчерпалась слишком быстро, и он лежит, закрыв теперь руками лицо и плача от боли и унижения. Боли не только физической, судя по ощущениям, что его распилили на небольшие кусочки. — Что вообще… Да блядь, боги, пожалуйста! — Риз восклицает, выйдя из коридора, который пересекал в совершенно странном темпе. Он пошёл поискать Ларса, который как-то запаздывал, и тому не было никаких причин, кроме как простое нежелание говорить и непослушание приказам куратора. Куратор уведомил Риза, что Ларс был оповещён о назначенной беседе, так что его опоздание на двадцать минут вообще ничем нельзя было оправдать, тем более в субботу. Он шёл сначала размеренно, готовя воспитательную речь, но тем не менее достаточно дружелюбную, чтобы не уничтожить на корню изначальный смысл этой самой беседы, но потом услышал вопли и какой-то шум в целом. Так что прибавил шагу. Но потом он услышал просто крики «драка-драка» нестройным и не слишком густым хором голосов, маты, даже звуки возни тел на полу, и припустил бегом, вылетев под самый конец. Ему отчасти жаль, что он не застукал происходящее и не смог бы быть алиби ни для кого из них, но в итоге он застревает в замешательстве, потому что вообще непонятно, кто победил, не говоря о том, кто начал. Вряд ли, конечно, победив, Ян бы валялся в позе зародыша с рваным поло от шеи чуть не до пупка, но при том же Ларс, сидящий неподалёку, выглядит гораздо хуже, и судя по всему, завтра он будет либо ходить по тёмной академии в солнечных очках, либо все будут точно знать, что два фонаря ему поставил Ян, разбив нос. Разбив или сломав, по его размерам и объёму крови, которая стекает из обеих ноздрей по губам и подбородку, сказать сложно. Риз смотрит на это какое-то время, а потом закрывает нижнюю половину лица обеими руками и просто бессильно стонет. — Боги! Что вы все встали, мне начать записывать, кто участвовал?! — гавкает он даже не на старшеклассников, а в основном на средние классы, которые в абсолютном восторге. Дети. Мужского пола. Некоторые из них даже копируют некоторые жесты, вроде того, который отправил Яна на пол, или того, которым тот выбивал Ларсу последние мозги о пол. Это для них «так круто, пиздец», и Ризу трудно их осудить. …будет ложью сказать, что он когда-то не был таким же. Но теперь, к сожалению, это его очередная проблема, а его они так утомили, что хочется повеситься. — Иди ко мне в кабинет, — говорит он Ларсу, и тот пялится на него, как олень в свете фар, недоумевая, каким местом он уместен в кабинете, где всё заляпает кровью через ноль целых, ноль десятых. — Я принесу аптечку, — Риз цедит, объясняя, как последнему дебилу, и всовывает ему в руку ключ от кабинета, — и не вздумай пакостить там или не оказаться, когда я приду, понял меня? Толпа народа слышала, что я тебе сказал делать. А ты вставай и иди со мной, желательно быстро. Ян прекращает выть, но всхлипывает молча и подниматься не думает. — Бёэ! Встал и пошёл со мной, я сказал! Я могу позвать охрану, если ты отказываешься содействовать, как хочешь, я пойду прямо сей… — Я иду! — в нос гундосит тот и наконец соскребает себя с пола. На лице у него ни капли крови, ни царапины, только потёки слёз, и глаза опухли, а так он выглядит в принципе приемлемо, чтобы понять, кто на кого набросился. Риз сам себя бесит тем, что удивлён этому, потому что это доказывает, насколько он предвзят к Ларсу. Тот даже сам не представляет, как добирается до кабинета, потому что вообще не запоминает дорогу и процесс поднятия по ступенькам, а затем какое-то время тупит, тыкая ключом в скважину, повернув его наоборот, и в итоге прижимается лбом к двери, чувствуя, что всё валится из рук почти буквально. Его трясёт, и почему-то подкатывают слёзы. Но ему не так уж больно, а сама ситуация уже закончилась, так что он не понимает, с чего ему вдруг реветь, как истерику. Он не хочет думать над тем, что дело, возможно, в обиде за то, что его наказали за то, чего он не делал. И тогда он наконец на волне возмущения вламывается в кабинет и бросает ключ на стол, прежде чем упасть в кресло, в котором уже сидел, и закрыть руками лицо. Плевать, что они все будут в крови, всё и так уже в ней: и руки, и ключ, и частично одежда, не говоря про лицо. Риз обнаруживает жуткие отпечатки даже на двери кабинета, а затем заходит и первым делом спрашивает: — Хочешь пойти в медпункт, чтобы тебя осмотрела медсестра? Ларс мотает головой, и почему-то от этого она начинает кружиться. Может, сходить и стоит. Но не сейчас. — У тебя может быть сломан нос. Как по ощущениям, он сломан? — Не знаю, — Ларс на него смотрит такими обиженными глазами, что у Риза сами по себе брови складываются домиком. — Боги. Ладно, я сейчас позову Сюзанну, а пока она не пришла, мы можем просто убрать кровь и приложить лёд, я не знаю, чем ещё тебе помочь, я не медик, — Риз бормочет, опустив голову и тыкая в кнопки коммуникатора. — Вы даже не соцпедагог, да же? — Ларс хмыкает, и Риз закатывает глаза так, что они болят. — Я хотел поговорить именно об этом. — Я как раз собирался спросить, чё это вы вдруг такой добрый после того, что я наворотил тут. Что случилось? — Ты знаешь, что случилось. И я старше, так что мне хватает чувства собственного достоинства, чтобы признать, что меня понесло, и я переборщил. — Вау, вы просто пример для подражания. — И выше этого я тоже буду, хоть и трудно. — Вам просто мой брат сказал сходить на хуй, потому что мы же оба знаем, что вы не одуванчик и никогда им не были. — Прости, что? Повтори? — Риз прижимает компресс со льдом к его лицу с излишним энтузиазмом, и Ларс шёпотом айкает, но терпит. — О чём вы? Вам послышалось, наверное. Так что вы хотели от меня? Почему меня вообще вызвали сегодня? — Да. Я хотел сказать, что именно так и было. Мы с твоим братом поговорили и пришли к выводу, что для нас обоих будет лучше разойтись на нейтральных условиях. Я никому не скажу о том, что ты сделал, а ты прекратишь вести себя, как… — Как кто? — гундосит Ларс, потому что он уже сам не хочет быть сукой, но не может прекратить, это просто наркомания какая-то, так оно затягивает. — Как ты себя ведёшь сейчас. Мы не друзья, но мы можем объявить перемирие. Договорились? Я не хочу вредить тебе, докладывая кому-либо, и ты наверняка тоже не хочешь, чтобы я это делал. Я ничего от тебя не требую взамен, так что это не шантаж. — Ммм… — Ларс тянет в фальшивых раздумьях. — Наверное, ладно. Договорились. Я думаю. — Вот и хорошо. На этом наш разговор должен был закончиться, к тому же, насколько я знаю, после поездки домой ты вёл себя совсем иначе. Тебе идёт, я должен признать. Считай это первым шагом к взаимовыгодному сотрудничеству, где мы по крайней мере не портим друг другу жизнь. — Спасибо. Надеюсь, вы отсутствовали только потому, что я тогда натворил, а не потому, что у вас какие-то проблемы. То, что вы меня бесите, никоим образом не значит, что я бы хотел вам вреда вне этого всего. Считайте это вторым шагом к взаимовыгодному сотрудничеству. Они какое-то время молчат, и Риз убирает ненадолго компресс, чтобы начать стирать кровь с его подбородка и щёк обрызганной спреем марлей. — Воняет, как бензин, — Ларс кривляется. Ризу хочется прижать марлю к его лицу, надавив на затылок второй рукой, и он улыбается своим мыслям. — Но я должен сказать, что я рад, что вы меня умнее. Типа, по идее, так и должно быть. Я признаю, что я тупень, но вы были неправы, когда играли по правилам тупня младше вас, признайте. — Признаю, — цедит Риз, хотя веко у него под левым глазом начинает чуть подёргиваться. — И ещё я рад, что не пришлось применять к вам те фотки, которые у меня есть. Снова воцаряется молчание. — Я надеюсь, это не будет шагом назад же, да? Вы же умный взрослый человек, уверенный в себе, и у нас перемирие? Я не буду ничего использовать против вас. — Тебе не впервой использовать что-то против кого-то из мести? — вырывается у Риза. Молчание становится жирнее, пока снова не прерывается. — Это не я. Реально. Клянусь всем, чем хотите, Сайрусом клянусь, что это не я. Весомая клятва, с точки зрения самого Риза. — Я вышел, и там все только и трещат о том, что ты распечатал какой-то романчик, где жуткие гадости о нём и о тебе. — …тогда зачем, блядь, по-вашему, я это распечатал? Чтобы в лужу рядом с ним сесть? Я же так обожаю позориться, боги, не правда ли. Риз молчит, щурясь и взвешивая это. В принципе… — В этом есть резон, но всё-таки по тому, что я знаю, и по тому, что Ян сказал, когда я оставил его у мадам Хог, ты в этом романчике играешь совсем не роль жертвы. Ты не выставлен там в плохом свете, чтобы это было каким-то аргументом в твою защиту. — Чего?.. — Ларс попросту не понимает такую сложную речь порой. — По идее, тебе нечего стыдиться из того, что там про тебя написано. А Яну есть. Ты абсолютно спокойно мог, зная тебя, насколько я тебя «знаю», конечно, использовать это, пожертвовав чуть-чуть своей репутацией, чтобы испачкать его. Не прими за шаг назад, опять же, как и я твои инсинуации о фотографиях, но ты должен понимать, о чём я. Почему он тебе так не нравится? Потому что он общается с Вольфгангом? — Чё?.. Бля, простите, серьёзно, может, у меня сотрясение, пусть меня проверят, но до меня допирает процента два из того, что вы мелете, и даже они какая-то полная ебанастика. Риз пришлёпывает компресс обратно к его лицу, которое по крайней мере уже выглядит хотя бы чище. С удовлетворением слышит очередной тихий «ой», а затем тяжкий вздох. — Не строй из себя идиота. И из меня его делать тоже не надо. Я видел, как Вольфганг смотрит на тебя, и как тебе не понравилось, когда я назначил Яна его репетитором. — Боги, вы по субботам с утра пьёте, что ли? Или спрея этого надышались? Риз молчит. — Да я ёбся с Яном раз десять за последний месяц, наверное, и я не хочу распространяться о деталях, но типа, у меня нет абсолютно никаких оснований ревновать его к Мёну. Риз чуть не роняет компресс ему на колени, и теперь у него не складывается в голове вообще ничего. Ларс тоже молчит, расценив это по-своему и совершенно удовлетворённый произведённым эффектом. Так ему, этому самодовольному козлу. Думает вечно о себе, будто знает всё. Фу. — Ещё раз. У вас с Яном что-то было? — Всё ваще было, ваще было всё, и я думаю, ни у кого не было столько, сколько у нас, за годы брака, потому что у нас. Было. Ваще. Всё, — скороговоркой отвечает Ларс с такой гробовой серьёзностью и абсолютно мрачной миной, что Риз чуть не прыскает. Иногда его жаль, какой он серьёзный. — И мне ни фига не страшно об этом вам сказать, потому что мы оба совершеннолетние, так что идите-ка вы лесом, если что-то не устраивает. Моя комната, как и его, это территория, которая принадлежит нам на время обучения, и если мы совершеннолетние, мы там можем вытворять, что нам вздумается, если это не нарушает закона Меслвера. — Ладно-ладно, — Риз спешит перебить его, потому что уже не уверен, что вот-вот не услышит что-то, что не сможет разуслышать никогда, — тогда кто, по-твоему, распечатал роман? И кто его написал? — Эм… — О, ты знаешь, кто, я чувствую. — Это он и написал его. Я не знаю, кто распечатал, но точно не я. Я не знаю, что у вас в голове за система, но мне незачем делать то, что испортит мне с ним отношения. Риз омерзительно ухмыляется и радуется, что Ларс этого не видит. — О. — Что за «о»? — передразнивает тот раздражённо. — Он тебе нравится? — Боги, нет, я просто шёл и десять с лишним раз споткнулся и упал на него голым хуем. — Следи за языком. Мы объявили о перемирии, но я не твой друг. Ларс тяжело вздыхает ещё раз, и Ризу мерещится, что он слышит шёпот «Как будто мне, блядь, обвалились такие друзья», но он не уверен, так что решает не усугублять. Они какое-то время молчат. Риз уже думает набрать сообщение куратору ещё раз, но Ларс его сбивает с мысли: — Вы доложите об этом Саймону? — Я нет. Но мадам Хог да, потому что она доложит директрисе, а той придётся разбираться с тобой, и я не думаю, что твой брат позволит разбираться лично с тобой, без его присутствия. — Но мне восемнадцать. — Но у тебя есть, кому за тебя постоять, так что не пренебрегай этим. Мой совет. Не как друга, но как того, кто был на твоём месте более-менее. Очень плохая идея оказаться наедине с такими проблемами одному. Позволь ему помочь тебе, а лучше — позвони ему и попроси о помощи сам, пока ему не доложили другие. Потому что поверь, ему больше понравится услышать это от тебя, чем от других. — Понравится? Он будет в бешенстве, — Ларс хмыкает, уже представляя, как этот разговор «поможет» ему в отношениях с братом. — Ну, тогда скажу, что узнать это от директрисы ему понравится гораздо меньше, чем от тебя. Взвесь это с такой точки зрения. Будет ещё хуже, если его застанут врасплох посторонние. Я знаю твоего брата, ну, или могу сказать, что не настолько не знаю его, чтобы не понимать о нём очевидное. Выйдешь отсюда и прежде, чем пойти к директрисе, позвони ему. Ларс не успевает ответить, потому что их перебивает сначала стук в дверь, а потом её скрип. Он переключается на вопрос чисто практического свойства: не сломан ли нос, и не нужна ли ему будет ринопластика.