Я никогда не

Судя по выражению лица и позе, Густаву крайне скучно, но Вольфганга трудно обмануть в его случае. Не то чтобы он был искромётен в чтении других людей, но он не настолько болван, чтобы не узнать человека за столько лет рядом. Рядом, но не вместе. Он часто слышал о том, что бывают настолько бедные пансионы, что в них приходится ночевать в одной комнате, и там, само собой, происходит масса всякого. Типа, людей не останавливает перспектива быть наказанными или даже исключёнными, так что они нарушают права друг друга направо и налево, пользуясь просто тем, что у жертвы нет шансов спрятаться от них в самое уязвимое время суток: ночью. Слава богам, это история не Лерарда, так что, несмотря на весь долгий срок общения, Вольфганг никогда не был принуждён находиться слишком близко к своему дружку слишком долгий отрезок времени подряд. Или Густав не был заперт с Вольфгангом слишком долго, чтобы начать об этом жалеть. — Куда пойдёте? — переворачивая страницу книги, которую он твёрдо решил дочитать чисто из принципа, чтобы потом выделываться, что знает её содержание, а не «просто смотрел экранизацию», спрашивает он наконец, и Вольфганг даже не оглядывается, нагибаясь к полке с обувью в своём гардеробе, чтобы придумать, что подойдёт к тому, что он выбирал часами для верхней части тела. — Не представляю. Я предложу ему пару вариантов, а он пусть выбирает, где ему интереснее. — Как всегда, пытаешься ублажить окружающих. Я потрясён, — Густав на него тоже не смотрит, шмыгнув носом и склонив голову к другому плечу, будто просто перевести взгляд на следующую страницу не достаточно. — Это называется «компромисс». — Это называется «не иметь собственного мнения». — Ты не понимаешь, какой он, просто. Если я начну командовать, куда хочу я, он мне просто палец под нос сунет и пошлёт на хуй. И не даст ничего объяснить, и просто запрётся в своей конуре. — О, я не представляю, какой он, — Густав улыбается вдруг шире, чем ожидалось, показав зубы, хотя «видит» это только книга. Взгляд он на Вольфганга не поднимает, а тот слишком занят, сев на пол, зашнуровыванием высоких ботинок. Вроде бы это очень мятежно, но в то же время они в цвет его пальто, песочные, так что это ближе к элитному образу, чем бунтарскому. Только, может, подошва очень бунтарская, — расскажи мне о нём побольше. Чего раньше не общались? — Мы в разных группах, он, типа, сильно умный, хотя по нему, если честно, на первый взгляд не скажешь. Я не понимаю даже, когда он успевает учиться, если у него явно вся башка забита всякой хернёй, — Вольфганг затягивает шнурки потуже, не слышит никакого на это ответа и смотрит на кресло в поисках объяснений. Густав на него всё ещё не смотрит. Есть причина, по которой они сошлись, несмотря на то, что у обоих есть одна и та же причина для взаимной неприязни. Возразить факту, что Густав был бы «главным героем» их параллели, если не всей академии на данный момент, вместо Вольфганга, невозможно. Просто Вольфганг ярче. Просто палитрой, которая контрастнее, и чертами лица, которые крупнее. Он мог бы быть персонажем гейского мультика, в то время как Густав сошёл бы для обложки дамского романа о выдуманных мирах, где нет электричества и интернета. — И что тебя вдруг сподвигло сейчас? Что Ваутер просто принудил его заниматься с тобой, хотя тебе это на хуй не упало? Если ты через такие какие-то сильно далёкие степи пытаешься подобраться к Ваутеру и убедить его в том, что ты - послушный мальчик, то, по-моему, уже проще тупо написать ему в докладе: «Я тебя хочу, дебил», и сработает лучше. — И отстранит меня от учёбы месяца на три. Класс. Ты мечтаешь, чтобы меня убрали на подольше, а потом я остался на второй год, не так ли? — Это не сильно бы мне навредило, — признаёт Густав, кивая и улыбаясь книге, — но ты увиливаешь от ответа как-то слишком настойчиво. — Поэтому мы и не в одной с ним группе. Будь ты поумнее, ты бы догадался, что я не собираюсь тебе ничего объяснять, потому что это - не твоё дело. — Ох, как. Надо же. Может, я не заметил, а Ваутера обскакал какой-то малолетний задрот? — Он наш ровесник, так-то. — Ну, на фоне Ваутера он - сопля соплёй. Ты уверен, что ты просто не в отчаянии, раз у тебя такие крутые повороты, едва с тобой рядом окажется кто-то с хуем? — Будь это так, ты был бы первым кандидатом, но ты нет. — Это потому, что ты слишком примитивный и знаешь это. Вольфганг решает не отвечать на это, потому что ему есть что, но он сам отдаёт себе отчёт в том, что это будет несоразмерно грубо, хоть и чистой правдой, и Густав ему потом так ответит, что поход на «не-свидание» с Яном будет омрачён. Пока что он молчит, но слишком громко, потому как раз, что Вольфганг не ответил. А когда тот встаёт перед креслом впритык, притворяться обалденно увлечённым книгой прекращает казаться возможным. — Я ёбну тебе, — предупреждает он. — Ты ревнуешь, что ли? — Вольфганг улыбается. — К кому, к — боги пощадите — Яну? Яну Бёэ? Челу с обалденно сложной программой по истории и литературе, кучей комплексов и, без сомнения, огромными талантами в узконаправленных областях? Вольфганг не понимает последнюю часть вообще, даже половину, начиная с комплексов, но слушает его не без интереса. — Ты знаешь его фамилию даже? Ты только что просил рассказать о нём побольше. — Я хотел узнать, что о нём знаешь ты, — Густав книгу наконец закрывает и кладёт руки на неё сверху, как будто полуобнимая. Вольфганг не ошибся, история всё та же, что обычно, и пора его на хуй слать из своей комнаты. — Ты уверен, что ты знаешь о нём больше, никогда с ним не общавшись, ясно, я понял. Я собираюсь уходить, так что свет выключу и дверь закрою. Снаружи. Давай, подхватывайся и реализуй себя где-то ещё. Можешь потравить малолеток в гостиной или столовой. — О, я уверен, что я знаю о нём столько всего, что тебе и не снилось, — Густав тянет очень тихо. Вольфганг не покупается, хотя очень тянет. Но они это проходили раз, наверное пятьсот, пока он не научился. Так что он опирается руками на собственные бёдра, наклонившись к нему поближе и, по сути, не давая из кресла выбраться. — Я тебя с этим от души поздравляю. И никто из вас, даже ты, вообрази себе, не знает ни хуя обо мне. И почему я хочу сходить куда-нибудь с ним, а не с тобой. — О, я знаю, почему, поверь мне, — Густав улыбается и всё равно встаёт, пихнув его так, что Вольфганг упал бы, не будь готов к этому, опять же, по опыту в прошлом. — Ты такой банальный, боги, — Вольфганг его хлопает по плечу, нагнав уже у порога и запирая за собой дверь. — Пойди на хуй, или я толкну тебя с лестницы. — Ты всегда ведёшься, — продолжает Вольфганг, к лестнице подходя. Густав на него долго смотрит с плохо скрываемым в глазах желанием, настолько ступеньки за спиной Вольфганга выглядят соблазнительно. — Это ты всегда ведёшься, клоун, — приблизив лицо к его лицу всего на несколько сантиметров, не задевая даже чёлкой, которая падает на лицо и толком не даёт в глаза заглядывать, шепчет он, — расслабь отверстие, ты слишком напряжён. Никто не видит твой театр, а мне он уже наскучил. Это может продолжаться бесконечно, Вольфганг проверял, так что он закатывает глаза нарочито драматично, обводя взглядом потолок, и начинает спускаться, пружиня от восторга, в который сам себя ввёл как раз накануне интересной встречи в этот раз. — Да-да. Я бежал за вами, чтобы сказать, что вы мне не интересны, как обычно, ни хуя нового, — его голос удаляется, и Густав выглядывает между перилами, глядя в узкое пространство между поворотами спиральной лестницы. Нет смысла плевать туда, Вольфганг знает все его фокусы, так что за перила не держится. Тот как раз достигает первого этажа и на страшном хайпе пересекает коридор, размахивая руками так, что полы расстёгнутого пальто и волосы мотаются в такт ходьбе. Он даже не ждёт, в полном восторге от себя, чтобы его репетитор хоть приблизился к его уровню в плане внешнего вида. Он готов леса валить своим очарованием, потому что даже в широких арках, которые проходит на огромной скорости, замечает морды малолеток, сидящих в общественной гостиной. Не было ни одного, кто не успел бы посмотреть на него или не вылез в следующую арку, чтобы успеть уцепить взглядом хотя бы его плечо или ногу. Он не знает, в отличие от Яна, который стоит у пропускного пункта главных дверей, что в гостиной так же сидит и Ларс, и он точно не пытался выцепить Вольфганга, пока тот шёл по коридору. Их вчера засекли на этаже предвыпускников, как ни обидно, когда Аксель уже убирался из его спальни, где они не делали на полном серьёзе ничего плохого, просто гоняли видеоигры несколько часов после того, как Ларс собрал целую стопку комиксов, которые согласился ему одолжить. Дело даже не в Ларсе, это Акселю запретили крутиться на этаже высшей школы и, тем более, торчать после отбоя в комнатах совершеннолетних студентов. Так что теперь они переместили свои игрища и общение в целом в гостиную, которую никто не дискриминирует по курсу, и к ним подползли как-то ненавязчиво ещё несколько малолеток, которых Ларс почти уверен, что узнал с того случая в поезде. Они не мешают особо, да и не отваживаются заговорить с ним, в отличие от Акселя, так что он их и не гонит. Они даже ни слова не говорят, когда он замечает слева от себя в огромные двери гостиной, как с главной лестницы в вестибюле спускается Ян и идёт к пропускному пункту, но так и не проходит его, а кого-то будто ждёт. Ларс пялится туда в упор. Ян по ошибке несколько раз натыкается на него взглядом, а затем решает просто повернуться спиной и больше не искушать судьбу. В таком виде его Вольфганг и застаёт, вылетев из коридора за гостиной и сходу схватив за плечо. Ян дёргается, чуть не крикнув, но тут же видит его и защёлкивает рот, стукнув зубами, зажмуривается и рычит. — Боги! Дебил, во имя всего святого, на хуя так делать! — он хлопает его по груди и отталкивает, но тут же отворачивается к кабине охранника, чтобы показать свою карточку. В основном он просто не хочет задерживаться там, где Ларсу прекрасно его видно, не говоря уже о том, в чьей компании. Вольфганг этого так и не замечает. — У меня к тебе просто куча вопросов, — сообщает он таким низким тоном, наклонившись к его волосам и задев их носом, что Ян проклинает себя за то, что вообще согласился. Впрочем. — Знаешь, я передумал, — сообщает он с мультяшным восторгом и разворачивается прямо на крыльце, едва на нём оказавшись. — Тебе никто не разрешал передумывать, ты мне должен, опомнись, — Вольфганг хватает его под локоть и тащит за собой вперёд, к такси. Такси, которого Ян не вызывал. Почему он ненавидит всё это, хотя месяц назад продал бы родную мать за возможность быть здесь и сейчас именно с этим человеком? Ах, да, месяц назад этот человек не знал о том, какой он конченый, и не травил его тем, что Ян ему что-то за это теперь должен. — Куда ты хочешь поехать? — Куда вам угодно, похититель, сэр, — Ян вздыхает и скрещивает руки на груди, хотя это нелегко даётся поверх дублёнки. Вольфганг гадает, почему он всегда такой румяный. Потому что злится или смущён, или потому что у него светлые волосы, и он выбирает одежду типа вот такой кремовой дублёнки, которая только подчёркивает любую краску на лице? — Я могу выбрать, у меня целый список вариантов. — Выбирай. Мне всё равно, если там есть кофе, ты же звал меня на кофе? — напоминает он. — Как скажешь, — Вольфганг расправляет пальто и рассаживается так, что невозможно избавиться от запаха его одеколона. И дело не в том даже, что он неприятный, а в том, что он при всей своей свежести и морозности заполняет весь автомобиль, — тогда поедем в «Сахарную империю», ладно? — он наклоняется между передних кресел, и таксист в зеркале заднего вида бросает на него взгляд, прежде чем кивнуть. — Я не пятнадцатилетняя девочка, — напоминает Ян. — Но по тебе кажется, что вкусы у тебя с ними похожие, — Вольфганг пожимает плечами. Ян не может задушить улыбку, потому что это хоть и обидно, но правда правд. Пятнадцатилетние девочки тоже обожают графическое гей-порево в интернете в любой его форме — от картинок до прозы. И мишек. И сахар. Ян замечает, что таксист на них периодически косится в зеркало. Он понятия не имеет, замечает ли Вольфганг это тоже, но в какой-то момент он наклоняется к нему и старается сказать в ухо так, чтобы это явно слышал только он: — Я клянусь, я не буду ничего искать в интернете о том, что ты писал, но только если ты честно расскажешь мне сам, что там было. В общих словах. Я не извращенец. — Зачем? — точно так же шёпотом чисто машинально отвечает Ян, толком голову не поворачивая, но он так близко, что всё равно задевает его лицо. — Чтобы знать, к чему быть готовым, если кто-то ещё мне об этом скажет. Я не хочу больше такого, как вчера. — Тебе было очень неприятно? — Ян вдруг чувствует вину по-настоящему. — Я просто не люблю сюрпризы. Особенно, когда они не приятные. Дело не в том, что он был неприятным, дело в том что приятным он не был, понимаешь? Схематично объясни мне всё, что считаешь, что мне стоит знать, и считай, что мы квиты. — Ни хера себе, — вдруг Ян вскидывает брови и отстраняется от него так, что чуть не стучится затылком об окно со своей стороны, чтобы в глаза Вольфгангу посмотреть, — квиты, хотя я тебе и так уже просто сказал об этом? Ты сам говорил, что я даже не был обязан это делать. Хватит с тебя и того, что я предупредил, я не заставлял тебя никуда меня звать, ты имел право послать меня и вечно ненавидеть. Твой выбор - быть сейчас здесь. — Тогда чего ты хочешь взамен? — Вольфганг выглядит не особо воодушевлённым, и Ян решает, что выжмет из этой возможности всё, что получится. — Расскажи мне что-то равноценное. Я хочу знать, что такого ты сделал, чтобы говорить, что все - одинаково твари, и мне не за что оправдываться. Или я тебе не поверю, и тем более не буду распространяться о херне, которую ты можешь использовать против меня потом, чуть что. — Тебя кто-то так обидел, что ты подозреваешь людей в худшем? — Вольфганг искренне сдвигает брови в недоумении. — Нет, и ты не станешь первым, — Ян его заверяет, прищурившись, отвечая почти беззвучно, только шевеля губами.