Я никогда не

Почему никто не предупреждает, что так будет, перед тем, как ты делаешь что-то такое? Ларс искал в интернете, на полном серьёзе. Повсюду только статьи и даже целые книги для женщин о том, что последует за решением вступить в половую связь с кем-то. Хотя бы слово о том, в какой кошмар превратится его жизнь, удумай он вступить в половую связь задуманным для этого природой способом? У него не было таких проблем, когда он тёрся тут и там с тогдашними выпускниками, его напротив одолевала… скука. У них никогда не было достаточно фантазии, чтобы его развеселить. Он ловил себя на том, что мог придумать миллионы способов развлечься на их месте, но при этом, стоило задуматься над тем, почему именно он об этом размышлял, и он понимал, что это не потому, что он бы хотел, чтобы они вдруг додумались с ним это делать. Его просто удивляло, что они и не пытались. Он бы на их месте попытался непременно. Он бы использовал любой шанс оторваться на полную, будь в его распоряжении чужое тело. Он бы… На их месте. Он на их месте лезет на стену, потому что это невыносимо, это похоже на то, что показывают в кино, когда пытаются отразить совсем не эти вещи. Такого никогда не показывают в ромкомах, в драмах или прочем. Крайне отдалённо такое затрагивают, напрямую даже не указывая, в триллерах и просто резне, когда маньяки в гневе сублимируют «это», отыгрываясь на жертвах за то, что не получают «этого». Но в основном Ларс такое видит только в кино о мифических существах типа вампиров, оборотней и прочей падали. Это было бы смешно, если бы не было не смешно. Он не может об этом никому сказать, потому что это полный бред и стыд. Он не собирается писать об этом в интернете, создавать какой-нибудь пост а-ля «помогите, я умираю, у меня кровь хочет выкипеть наружу через поры, потому что ей внутри душно и тесно». Его оборжут, он это знает, ведь никто больше так не делает, значит, люди как-то справляются. Они, мать его, в мужской академии, почему нет никаких брошюр в общем доступе, прямо валяющихся тут и тут по углам на столиках в коридорах? На фига им брошюры о волонтёрстве в каникулы и по выходным? Можно какой-то буклет о том, что делать с хуем, когда раз по ошибке макнул его в чужое отверстие? Так нечестно. Он дрочил миллионы раз, и ему дрочили весьма достаточно, но такого никогда не было. Что за нездоровое колдовство? У этого должно быть решение, потому что это ощущение, а ощущение можно расшифровать, оно не такое сложное, как эмоция, не так ли. Оно возникло, потому что… Ларс ревёт в подушку, прижав её к лицу и отвернувшись к стене. Из-за стены ему никто не отвечает и не стучит в негодовании, что он мешает спать. Во-первых, да, мало ли что людям помогает заснуть, пока они в своей комнате, и звук не превышает допустимый после отбоя. Во-вторых, в Лерарде нервные срывы — не новинка, так что. Нет, он твёрдо решил для себя, что если ни разу, что он как бы ненарочно проходил по коридору, где дверь Яна, они не столкнулись, и тот не показывался ему не глаза, он не станет бегать за ним. Он не будет выставлять себя жалким дебилом и спрашивать, всё ли нормально, не сделал ли он ничего «этакого», сам не заметив. «Стал бы так делать Саймон?» Он не Саймон. Не имеет значения, как бы он поступил на его месте. Саймон может придать сил своим примером, но Саймон не станет его кумиром и образцом для подражания, они абсолютно разные. Хотел бы Саймон быть чьим-то примером для подражания? Нет. Ларс представляет себе, как спросил бы об этом Сайруса, и даже тот сказал бы с уверенностью, что Саймон был бы разочарован в человеке, который решил бы взять его за образец для копирования. Он уважает людей, которые делают всё, чтобы стать самими собой, из кожи вон лезут и сопротивляются течению и проблемам, чтобы показать своё «Я» так, чтобы оно дало им власть. …легко говорить о власти, когда тебя не придавливает к полу жжение по всему телу и практически судороги в паху. Это же какой-то бред. Сколько можно дрочить вхолостую, представляя себе что угодно, включив любую порнуху, чтобы найти то, что облегчит это ощущение, что внутри заперта ещё дюжина человек такого же размера, как сам Ларс. Должно быть, примерно так ощущается множественная личность. Каждая хочет вырваться, каждая хочет контроль над телом, каждая хочет вцепиться в кого-нибудь и получить от этого максимум, что можно. Они не виделись больше недели. Официально. Он не видел ни края форменной туфли Яна даже случайно в столовой, как будто тот тупо перестал есть. Но он не слышал и никаких слухов о том, чтобы тот слился из академии, или произошло что-то совсем плохое, и у него что-то не так было со здоровьем. Об этом знали бы все, академия огромна, но её «население» не так высоко, чтобы потеряться. Он не врал в поезде, когда говорил, что «знает всех». Он, может, знает и не по именам, но он узнаёт в лицо любого. Зато пропал историк. Он прямо испарился, и им назначали уроки самоподготовки вместо истории, выдав перед этим список глав, которые будут проверены по возвращении. Вот о нём ходили слухи, что он заболел и не может присутствовать, но не настолько, чтобы нанимали замену. Это Ларса волнует мало, потому что у него теперь есть план «К» на случай катастрофы, в которую Ваутер мог бы втянуть его. Он не дёрнется, если дать ему понять, что на него есть кое-что грязное. Неделя, казалось бы, должны была ощущаться, как вечность, но на практике ему почудилось, что прошло двое суток, не более, с тех пор, как он съездил домой. Все остальные дни просто слились вместе в постоянном выполнении заданий на автопилоте, бесконечном перечитывании вопросов, чтобы понять, в чём вообще их суть, а затем в попытках пережить какие-то дебильные рефлекторные судороги в основном ниже пояса. Ларс сам себя бесит. Он никогда таким не был, он был, что называется, тем самым жеманным пиздюком, который весь в чёрном, тонкий, как рябинка, стоит в уголке и мерзко смотрит на всех с презрением. У него никогда не было столько гнева и избытка энергии, чтобы кулаки сами по себе сжимались по любому поводу, а стоило сжать их, и позвоночник пронизывал разряд, который раздваивался по направлению к плечам, прорезая лопатки, будто у него когда-то были крылья, и их отрубили к ёбаной матери, а теперь раны нарывают, и его вот-вот догонит гангрена. Ладно бы это, так ниже ещё хуже. Начиная от лёгких, которые горят, всю поясницу будто стягивает опутавшая её проволока, одновременно обжигает и сдерживает на месте, не давая полноценно вдохнуть и расправить грудную клетку. И всё это перетекает в бёдра, что отвратительно — во внутреннюю их часть, так что от паха к коленям будто натянуты тетивы. Его стала бесить его любимая еда! Это же дичь какое бесстыдство! Он любит желе, пудинги и суфле, но они перестали казаться ему вкусными, потому что он не ощущает, как откусывает то, что тут же тает и плавится во рту. Он рассуждает насчёт тетив как раз в столовой, и когда до него сильно не сразу доходит, что конкретно он сравнил со стрелой, зубы с хрустом ломают яблоко, и он чуть не давится половиной, которая осталась во рту. Так недолго сдохнуть ненароком. Ему нужно заняться чем-то, что снимет хотя бы это. Трансмутация же существует для чего-то, неправда ли. Она обязана если не полностью избавить его от этого кошмара, то хотя бы значительно облегчить процесс смирения. …с возрастом обязано стать легче. Ему не становится легче после сета в теннис. Ему не становится легче после трёх, которые он выигрывает, так что уделывает всухую выпускника, который просто пришёл размяться, и с которым физрук поставил его в пару, чтобы уравнять шансы. Просто для кого-то это хобби и способ улучшить свой личный профиль на будущее, мол «вау, он учился в элитной академии для мальчиков и играл в теннис», а для кого-то это раньше был способ лучше владеть своим телом и набраться мышц, не потея в спортзале, а теперь стало способом выплеснуть избыток… эмоций. Выпускник, судя по лицу, растерян, но не обижен, зато расстроен Ларс. Он рассчитывал, что ему полегчает после двух сетов. Он надеялся, что если не после двух, то хотя бы после трёх его отпустит, когда он почувствует раж от победы. Не отпустило. — Уверен, что стоит? Ты завтра не встанешь, — физрук на него смотрит с подозрением, очень похоже на Сайруса, когда тот пытается скрыть своё волнение и переживание, потому что не хочет показаться нудным и скучным взрослым. — Я этого и добиваюсь, так что спасибо за беспокойство, мне бы, э-э-э, выбегаться, — подбирает Ларс слово. Слово так себе, но других у него нет. Он вытирает лицо полотенцем и выпивает треть бутылки, чтоб не убить себя ненароком попутно, пока справляется с «нуждами», потому что вредить себе — не его цель. — Ну, ты уже чуть-чуть подустал, вон, смотри, Аксель ждёт, с кем поиграть. Я хотел попросить быть помягче, но ты и так устал, так что можешь отрываться. Ему не нужно сильно много снисхождения, так что бестолку ставить его с такими же, как он, он от этого ничего не получит. Ларс дёргает плечами, потому что ему на самом деле всё равно, с кем и как, во многих смыслах в жизни, но потом краем глаза выцепляет кудрявость и рыжину, и включает полного тупицу с провалами в памяти. Прошло четыре дня с выходки в поезде, так что вряд ли это было таким повседневным событием в жизни старшеклассников, чтобы можно было успеть забыть. Он строит дебила на максимуме своих возможностей, включив абсолютно непроницаемое лицо. Сайрус бы умер от смеха, валяясь в судорогах по полу, увидев, как он пытается корчить из себя Саймона, убеждая себя накануне, что он — не такой, и они совсем не похожи. Саймону страшно свойственно справляться с проблемами, отказываясь признавать их существование. — Привет, — пацан из поезда поднимает для гарантии руку, согнув в локте, чтобы пошевелить пальцами и быть уверенным, что Ларс увидел это и зачтёт, как приветствие. Он говорит слишком тихо, мало ли, тот бы не услышал? — Привет, — Ларс ему отвечает так, будто у него болит зуб, очень зажёванно и почти неслышно, а потом отворачивается и корчит дикие рожи в недовольстве самим собой. Что бы сделал Саймон? «Он бы сказал «пока», а-ха-ха», слышит он в голове голос Сайруса. Физрук предлагает Акселю подавать, а Ларсу кивает, мол, уступи младшему. Ларс готов уступить вообще весь зал и уйти, но выбора нет, и это может создать ему больше проблем, чем у него уже есть. Он ничего не имеет против конкретно этого пацана. Ему просто неловко. Аксель получает мячом по плечу через доли секунды, отвернув голову вовремя и рефлекторно согнув ногу, задирая колено. — Не бойся мяча, он ничего тебе не сделает! Кроме как оглушит, уронив на пол и оставив с лёгким сотрясением, как минимум, насколько знает Ларс. — Он летит в тебя, чтобы ты бил по нему, а не подставлялся под него! — кричит физрук. Но Ларсу становится всё веселее от каждого такого пойманного боком, спиной или плечом мяча, которые он отбивает намеренно точно. Это абсолютно не сложно, это даже проще, чем с выпускником, который старался бить так, чтоб он не успел, и Ларс отвечал ему взаимностью. Как бы, в этом и состоит суть тенниса, разве нет? Перед ним не стоит задачи облегчить игру для соперника. Другое дело, что Аксель ему не соперник и даже не пытается быть подвижнее и нормально играть. Он пытается отбить летящий прямо в него мяч, не сходя с места, и — надо же — на удивление, это трудно сделать собственным запястьем или рукояткой ракетки. Ларсу становится неловчее, чем было, от ощущения, что обе тетивы в ногах натягиваются. Бес порви. Он пытается отвлечь от себя внимание, в то же время вложив максимум усилия в подачу, чтобы, если очень-очень повезёт, кровь отлила от нижней части тела и прилила к верхней. Мяч пролетает далеко за пределами очерченной линии, и Аксель смотрит ему вслед, опустив ракетку, которой практически прикрывал лицо. Смотрит в шоке. Физрук отчасти тоже, но не слишком изумлён. Ларс очевидно разыгрался и сильно поверил в себя, расслабился под конец. — Давай, ты не видишь, что он устал?! Это твой шанс, чё ты встал, как истукан! — топает он за стеклом в кабинке, хотя слышно его в зале оглушительно. Аксель оглядывается и решает, что, может, это реально его шанс. Нет, не его, следующую подачу Ларс отбивает, выбив у него из руки ракетку, бросает свою и бросается на выход. — Ларс, да бля! — физрук выскакивает за ним, разочарованный. — Это было единственное, ради чего я пришёл! Ларс хочет поменять школу, и останавливает его только то, что после выходки в поезде фрильфарцы его распнут на кукурузном поле брата вместо пугала. Трансмутация — миф и обман.