Я никогда не

Обычно Вольфганг ждёт, когда его фамилию назовут, с нетерпением и радостью собаки, которую оставили дома до возвращения хозяина. В этот раз оказалось, что если не быть уверенным в своей оценке, к приятному воодушевлению присоединяется какой-то болезненный зуд. Он успел известись, сидя за партой, перебрать всё, что у него было в пенале, поправить по линеечке края тетрадей на краю стола, заглянуть в сумку сто раз для точности, оглядеть весь кабинет, но к моменту, как его фамилия действительно прозвучала, как раз сидел, пригнувшись к столу и потирая шею сзади, под волосами. — Мён. Вольфганг, — как будто опомнившись от мыслей о другом, историк добавляет вдруг его имя, и до Вольфганга не сразу доходит, что это не уточнение, а обращение. Он не смотрит вверх. Риз смотрит на него какое-то время в недоумении, не услышав по обыкновению ответа вслух. Это какие-то новости. — Всё в порядке? — слышит он и в животе чувствует вращающиеся лезвия, которые его не ранят, а приятно щекочут. «Будь, как Ларс, будь, как Ларс». Он молчит. Риз кладёт тест на стол, и Вольфганг подвигает его к себе второй рукой, первую так и не убирая с шеи. Вид у него хмурый. — Ладно. Зайди ко мне после уроков, мне есть что тебе сказать, — похолодевшим тоном «рекомендует» Риз, толсто дав понять, что варианта отказаться нет. Вольфганг давит улыбку, глядя вниз. — Это просто тест. Что тут обсуждать? — не выдерживает он, хотя вслед учителю и не оглядывается. Так, бурчит под нос. — Не только о нём, но и о предыдущих шести работах. Вольфганг выдаёт хмык, который обычно исторгает, услышав очередную сплетню о себе или своих родителях. Риз его слышит. Ларс его тоже слышит, как и ещё человек восемь вокруг. Ларсу просто бальзам на душу вся эта сцена, настолько она абсурдна и из ряда вон. — Рюд. Неожиданно лучше, чем ожидалось, — Риз щелчком отправляет его тест со стопки, которую держит на согнутой руке, и тот почти слетает со стола. У всех бывает паршивый день. — Мне родители наняли репетитора, — отзывается Ларс, с наслаждением разглядывая семьдесят шесть баллов в углу титульного листа. Он понятия не имеет, уловит ли историк этот жирный намёк. Риз, дойдя до стола и взяв пульт от проектора, пожимает плечами: — Тебе на пользу. Не все улавливают на общепринятом уровне. Я собирался подобрать тебе репетитора из класса с улучшенной программой, но рад слышать, что твои родители не смотрят на тебя сквозь пальцы и меня опередили. Если хочешь, зайди ко мне после уроков тоже, поделишься, как прошла беседа с мадам Хог. — Обязательно, мистер Ваутер, — тянет Ларс, и Риз думает, что ослышался. Он оглядывается, тупо не удержавшись, подозревая, что это была слуховая галлюцинация. Рожа у него попросту «Что за абсурд». Ларс улыбается максимально чарующе, как будто приготовил подлянку, и это напрягает гораздо сильнее, чем должно бы от ученика. Риз ненавидит себя и свой рот. Ларс практикует гоустинг собственных навязчивых мыслей. Есть у него примерно полторы тысячи таких, и все они включают здоровые чёрные анальные пробки, анальные шарики, ограничители, «змеи» и вибраторы. То есть массажёры. С другой стороны, у него две с половиной тысячи навязчивых мыслей о других вещах, сильно противоречащих предыдущим полутора тысячам, так что после нескольких бессонных часов самокопания он поступил, как любой безответственный дебил, который закончит в реабилитационном центре после выпускного, и повезёт, если это будет в последнем учебном году, а не в этом. Как-то не прельщает провести всё лето в отдельной палате, развлекаясь старыми ромкомами в общей комнате, желе в стаканчике и групповой терапией по четвергам. Но когда его это пугало. Нельзя приготовить яичницу, не разбив пару яиц. Яйца. Навязчивые мысли. Он настолько занят заталкиванием их мысленно ногами в ящик, который готов запинать в угол воображаемого гардероба, подальше, за коробки с обувью, что не замечает, что на него косится Вольфганг. Всё ли он правильно делает? Едва он стал походить поведением на одноклассника и, кажется, добился того же внимания, что получает тот, как Ларс вдруг стал меняться. К чему бы это? Сам он из-за этого и своего плана заодно совсем не замечает в кои-то веки, что историк периодически смотрит лично на него, а не просто на весь класс. Пока за Риза чирикает лектор в записи видео на экране, он смотрит, скрестив руки и присев на батарею у окна, на своего любимого ученика, который обычно его не разочаровывал до прошлой недели, когда оценки стремительно стали падать и дошли до полной ереси в обычном тесте, где нужно было выбрать ответ из уже предложенных даже, а не написать самому. Ему кажется, что ему снится кошмарный сон, в голове начинает сходиться элементарная система, и Риз нехотя краснеет, радуясь, что в кабинете погашен свет. Он знает, что у Вольфганга к нему некий повышенный интерес, и дело не в преподавательском авторитете и тем более не в ролевой модели. Они слишком разные во всём, чтобы считать это обычным поклонением кумиру. У таких, как Вольфганг, не бывает кумиров с детства. Они — номер один. Они ничем не похожи, чтобы предположить, что он собрался его копировать, заглядывая, как сумасшедший сталкер, в рот за каждым словом. Нет, дело не в этом. Ларс учится, как будто у него в запасе десять жизней, дюжина «Дорше»й, три яхты, и вообще жизнь устроена. И скорее всего так и есть, как у многих в академии, но он мог бы и напрячься. Вольфганг ниже радара, за которым можно было бы сделать прямое замечание на тему правил академии, заигрывает с ним, Ризом, каждый урок. И учится блестяще. …и вдруг внезапно буквально за пару недель Вольфганг превращается в замкнутого лентяя, который не в состоянии правильно заполнить тест. А Ларс получает оценку практически вдвое выше своих обычных и становится слаще и вежливее, если опустить обычные для него подъёбки, потому что Риз ему просто не нравится. Вольфганг на него даже не поднимает взгляд, растеряв весь интерес. И вот теперь Риз ловит его за тем, что он исподтишка, под тупым предлогом поправления волос, заправляя их за ухо, бросает взгляд на Ларса. Задерживает его на нём и не моргает. У Риза в голове всё сходится и щёлкает, как если бы он был учителем химии. Ему в глаза неожиданно бросается то, что он подсознательно замечал и сам: есть между ним и Ларсом что-то общее внешне. Он уже допускал в начале года, что не нравится совершенно случайному ученику именно поэтому. Он видит сходство и потому считает это конкуренцией, хотя им нечего делить. «Это катастрофа», — проносится у него в голове. Вольфганг, потаращившись в тетрадь и ничего не записав из услышанного из динамиков, снова смотрит на Ларса. Это недопустимо. Он его утянет на такое дно. Риз достаёт свой коммуникатор и пишет куратору. Он это решит и быстро, потому что у него уже есть уговор с учеником из класса повышенной сложности, и было бы неловко говорить ему, что его помощь больше не требуется. У парня те ещё заскоки с самооценкой, судя по множеству мелких признаков, которые не нужно быть психологом, чтобы заметить после пары уроков. Если попросить его помочь кому-то из стандартной группы, а потом вдруг сказать, что не нужно, он примет это на свой счёт и изведётся до искусанных ногтей, пытаясь вынюхать, не посчитали ли кого-то другого лучше него, чтобы потом взяться за учёбу с утроенным рвением, а это просто… Ни к чему. Риз не из тех преподавателей, что считают, будто образование — это главное в жизни. Это далеко не главное, и он видел за свою жизнь множество реальных тому подтверждений из чужого опыта. Это не значит, что на учёбу нужно плевать, поэтому он и не позволит своим ученикам скатиться, даже если это заставит их его ненавидеть, потому что сдать на «удовлетворительно» нужно в любом случае, а в идеале хотелось бы дотянуть их всех до «хорошо». Но это так же не значит, что если у подростка и без того «отлично» по предмету, ему стоит надрывать нервы до «отлично с плюсом», в то же время отказываясь от каких-то бесполезных на взгляд старичья аспектов юности, которые впоследствии окажутся решающими для социализации и не оставят его с алкоголизмом и непониманием, что он сделал не так, следуя всем правилам, и почему ему перестали на лоб клеить звёздочки за каждый правильно вызубренный ответ. Жизнь — не тест, это конкурс на лучшие шпаргалки. А этот тип… Риз, закончив писать и получив ответ, убирает коммуникатор обратно в карман и скрещивает руки на груди, исподтишка глядя на Ларса, буквально качающегося на задних ножках стула и пялящегося в окно. Этого типа он как-нибудь устаканит. Он пока не знает как, но он знает пару рычагов, которые могут оказать на него давление. Один рычаг он даже знает по имени и на уровне «Привет-Как дела».