Я никогда не

В этот раз ему есть что сказать, и Ян решает, переступив порог чужой комнаты и напоровшись на глухую темноту, что вот это — тот самый момент, когда стоит открыть рот. Потому что вероятнее всего он вот-вот окажется закрыт. — Мне вообще-то есть, что тебе сказать, чтоб ты знал, — выдаёт он, поворачиваясь и на мгновение обнаруживая себя как раз во тьме, лицом к силуэту Ларса, черт которого не видно в приглушённом свете коридора, проникающем в дверной проём. Можно было, конечно, и как-то по-другому это изложить, но ему ничего поэтичнее в голову не пришло. Он как бы и не поэт, он прозаик, так что. Сойдёт. — Похуй вообще, — заверяет его Ларс, задом толкнув дверь и захлопнув её, но на всякий случай повернув защёлку. Темнота, казалось бы, становится окончательной, но тут Ян улавливает, что это не так. На потолке светятся зелёным неоном приклеенные точки вместо звёзд. Успевает онеметь от удивления, прежде чем Ларс локтем нажимает на выключатель, и комнату заливает мерзкий белый свет, как во всех остальных. — Ну, так вот, теперь не будет, — обещает Ян в ответ и делает шаг навстречу, чтобы… Он понятия не имеет, чтобы что. Наверное, чтобы внушить, что он может за себя постоять. Он же может? Он больше Ларса, он даже на вид просто весит больше, он шире в плечах, у него толще бёдра, и ему не нужны зауженные брюки, чтобы ягодицы натягивали ткань. — А, да? — Ларс на него поднимает брови, тут же скептически поморщившись и сделав вперёд микрошаг, который оставался по воле Яна, чтобы пространство между ними было комфортным. Оно им быть перестаёт. — Да, — Ян всё равно решает не отступать, приподняв верхнюю губу так, будто преисполнен отвращения, — угадаешь с трёх раз, что это? — Ты со мной заигрываешь? — Ларс с фальшивой неловкостью смотрит по сторонам, будто пытается осознать это, и у него всё равно не получается. — Если слишком тупой, так и признайся. — Раздевайся, — в ответ Ларс толкает его в плечи, и как ни смешно это звучит, Ян не успевает толком собраться и возмутиться, потому что натыкается от толчка подколенкой на край кровати и плюхается на неё, приземлившись на локти. У него просто преимущество, потому что это его комната. Нет причин волноваться, у него теперь есть контроружие. — Я всем расскажу, что ты брал у меня в рот, так что попробуй сказать кому-то, что я такой хуёвый и понаписал всякого. Все тут же узнают, что такому хуёвому мне сосал, — лёжа практически буквально на лопатках, он как никогда в себе уверен и оттого спокоен. Ларс выглядит озадаченным, стоя над ним и скрестив руки на груди, глядя на календарь на стене. — Ммм… Аргументно. Жаль только, что все ж и так знают, что я пососать не прочь. Ян моргает. — Что? — Что, — Ларс пожимает плечами, — доброе утро, ты слишком редко выходишь из своей берлоги, маленький мишка. — Я больше тебя. — Хорошо, немаленький мишка. — Что значит «все знают»? — Заебал болтать, раздевайся. Или я выйду отсюда, и ты знаешь, что произойдёт. — Мы можем ещё раз обсудить условия этой ситуации? — Ян не теряет надежды, хоть и берётся за галстук. Не слишком быстро и убедительно. — Раздевайся, блядь, не беси меня, — Ларс, не глядя, наощупь сцарапывает с прикроватного столика ножницы. Что у него делают на прикроватном столике ножницы вообще?.. — Почему ты не найдёшь себе парня? — Ян жмурится и корчится, для удобства всё же опустившись на спину и стянув галстук, берясь за нижний край жилета скрещёнными руками. Ларс на это смотрит и вдруг задумывается над тем, что привычка — вторая натура, и это в самом деле многое говорит о человеке. Он тоже снимает вещи так, а не через голову. Как он вообще тут оказался. Как он начал смотреть на людей своего пола диаметрально иначе? Но ему становится лучше, этого не отнять, а значит не начхать ли. — Дело в том, что с тобой что-то не так? — вдруг всё портит очередная волшебная реплика этого дебила. — Я отрежу тебе клок волос, — обещает Ларс. — Значит, я прав, — Ян нехотя расстёгивает ширинку и приподнимает бёдра, чтобы стянуть брюки. — Значит, я отрежу тебе клок волос, — повторяет Ларс в ответ, и он наконец прикусывает язык. Видит, как одноклассник передёргивается всем телом, как если бы в комнате внезапно стало холодно, хотя он всего лишь раздвинул полы рубашки, расстёгивая её снизу вверх, чтобы отсрочить что бы то ни было. Физиономия Яна вдруг становится мерзкой, и он приподнимается, а затем садится в позу лотоса, проявив непривычную гибкость и отвлекая этим. Ларс успевает выставить ножницы к его подбородку, едва к нему протягивается рука. — Не трогай меня. Ян смотрит на него пугающе, не моргая и с улыбкой, спрятав зубы. — Что, если я попробую тебя потрогать силой? — Я дам тебе в рыло, в лучшем случае не воткнув ножницы в глаз или щёку, а потом выйду отсюда, а дальше ты знаешь. И ещё я могу запереть тебя здесь, так что вдобавок могу позвать кого-нибудь, чтобы выставить тебя больным извращенцем, который вломился ко мне, чтобы сделать всякое. — Я к тебе? — Ян на него хмурит брови, образовав между ними складку и плевав на то, что она его уродует, настолько он не верит ушам. — И кому поверят, как думаешь? — Ларс пожимает плечами. — Ты же сам только что хвастался, что ты больше меня. — Ты сильнее меня, — Ян недоверчиво щурится. — А выглядит так, будто нет, — Ларс бросает ножницы обратно на столик и снимает форменный джемпер, потому что в комнате просто душно. Ян выглядит так, будто чего-то ожидал после этого, так что удивлён и вхолостую моргает, этого не получив. — Это мой максимум, — уловив его надежды, Ларс хмыкает и кивает, — напрягись и постарайся. Помнишь восемнадцатую главу? Потряси меня. Тут тебя точно никто не спугнёт, сюда никто не вломится. Ян сам в душе не ебёт, что там было в восемнадцатой главе, потому что в данный момент на семьдесят четвёртой, так что продолжает смотреть на него, как дебил. — Нет, серьёзно, что с тобой не так? Я видел тебя в душе. У тебя нет никаких шрамов, жутких родимых пятен или третьего соска. — Меня начинает раздражать, что ты отвечаешь вообще, — искренне делится Ларс. День опять какой-то не его прямо с утра. — Давай поговорим? — Снимай трусы. — Ну давай. Ты никуда не уйдёшь сейчас, хватит пугать меня. Можешь выйти отсюда и пойти, позвать кого-нибудь, а я останусь тут сидеть без штанов, и когда ты приведёшь свидетелей, я буду хлопать глазами, как долбоёб, и скажу, что это ты меня привёл сюда и раздел. И знаешь, что ещё я им покажу? Это, — Ян снова откидывается на подушки, которые разъезжаются под ним, и стягивает трусы до середины бёдер, так что на стыке ног с туловищем видно багровые кровоподтёки. Со следами зубов. — Ты мне, что ли, теперь угрожаешь? — Ларс на него вытаращивает глаза и шире некуда улыбается. Он в восторге просто от градуса удивления, в который его это повергает. — А что ты скажешь? Что я пылесосом себе их наставил? Ларс уходит в соседнюю комнату, где в отличие от каморки с кроватью помещается всё, что нужно для учёбы, и возвращается с одихтанским скотчем. — Очень смешно, — Ян вздыхает. — Заебал просто, — делится Ларс, прежде чем элегично отстричь кусок серебристой ленты и присобачить её шлепком о лицо на заколебавший его рот. Глаза Яна смотрят осуждающе. — Будешь изображать из себя поруганную честь, или всё остальное можно не трогать? — Ларс кивает на его руки. Глаза продолжают осуждать, но попыток драться или бежать нет. — Будем считать, что нет, — Ларс начинает привыкать к этой фразе, попутно стягивая до конца чужие трусы. Рубашку он решает оставить, расстегнув до конца. И пока он медленно её раздвигает, Яну впервые за этот ранний вечер искренне неловко. Вчера он думал, что потерял остатки стыда, а оказалось, что ещё пока не совсем. Есть в манере пялиться у этого козла что-то, что заставляет ёрзать. Что-то, что заставляет вообще перестать думать о том, что его волновало каждый раз, когда он старался не оказываться близко к Вольфгангу или его дружку в душевой после физкультуры, когда нет времени бежать в корпус общежития, чтобы помыться перед следующим уроком. Он так переживал о любом недобритом волоске на своём теле или лишней ямке, складке, пятнышке, потому что боялся уловить в обращённом на него взгляде отвращение. Ларс со всеми его тараканами почти никогда не смотрит на его лицо, когда тело раздето, не любит разговаривать, но само тело разглядывает так, будто он три дня не ел, а Ян — завёрнутый в фольгу буритто. Кожа выглядит такой сухой и бархатной, что как-то неловко марать её слюнями и прочим, так что Ларс просто тыкает пальцем в его солнечное сплетение и, улыбнувшись на рефлекторно вздрогнувшее тело, ведёт им вниз по центру торса, втыкает в ямку пупка, прежде чем тянуть дальше. Полувставший член обходит стороной, обводит по контуру яйца, и палец предсказуемо останавливается там, где Ян и думал. Он какие-то секунды размышляет, кому из них врач нужнее — Ларсу, который это делает, или ему самому, который этого ожидал. — Ещё мягкая, надо же. Нелегко тебе пришлось вчера, — комментирует тот, и Ян определяется. Ларсу, всё-таки, психиатр необходим. Он упирается в него ногой ненавязчиво, нажимая на бедро, чтобы отодвинуть, но Ларс его за щиколотку ловит второй рукой и отодвигает ногу, чтобы не мешала. Вместо пальца ему между ягодиц вдруг упираются костяшки кулака, и Ян перебирает руками и ногами по кровати, отползая со скоростью света в угол и упираясь загривком в стену. — Дебил, что ли? — Ларс на него морщится и тянет за обе щиколотки назад, опускаясь на колени. — Строит тут из себя вечно. Ян ему не верит. Он уже собирается оторвать скотч от лица, осознав, что руки свободны, в отличие от вчерашнего шоу в мастерской при кабинете труда, но вместо этого мгновенно передумывает и зажимает рот поверх скотча обеими руками. У этого хуя действительно какие-то проблемы, что касается распоряжения своим языком. Яну закрадывается мысль о том, что он, должно быть, неплох в поцелуях. Наверное, это неправильно. Но вчера с его пупком он тоже целовался взасос. А теперь он делает это не с его пупком, и Ян решает, что это для него слишком по множеству причин, начиная с того, что это всё не было по взаимному согласию, и он не успел обдумать, так что он упирается в эту тупую башку обеими руками, пока Ларс не перехватывает одну из них за запястье, а вторую — сжав пальцы так, что они друг о друга хрустят. Ян съезжает по кровати, выгибаясь в спине, и мычит в скотч, дёргая той рукой, что немеет, стиснутая вкривь и вкось. Ларс её медленно отпускает, выпрямившись на коленях, вместо того чтобы сидеть, расставив их, на пятках. Он не сразу замечает, сжимая левой запястье Яна, что между пальцев правой вкрались чужие пальцы. Он не может одновременно контролировать все свои конечности, как осьминог, в конце концов, и у него свой интимный момент с чужим задом, а мозг услужливо воспроизводит фантомное ощущение горячих стенок этого зада, обхвативших его руку вчера. И такое же горячее ощущение в штанах, тяжёлое и тянущее, которое одновременно заставляет двигать языком с энтузиазмом, но нежно, а зубы — оставаться спрятанными, хотя в голове засела идея сломать Яну что-нибудь, разбить ему лицо, сев верхом и с хрустом поцеловав кулак с его черепом несколько раз. Увидеть его истекающим кровью и сломанным. Он перестаёт замечать и вторую руку тоже, а Ян ликует, что её удалось освободить. Чтобы положить на чужой затылок. Он переносит было её на свой член, потому что ничто, видимо, так не способствует здоровой эрекции, как чужие слюни между ягодиц, но тут Ларс приходит в себя и отрывается, как оторвалась от его головы рука. Выглядит Ян как бы плохо. Он не знает об этом, но факт: за такое сажают, ворвись сейчас кто в комнату Ларса с инспекцией за низкие оценки. — Блядь ты, конечно, невероятная, — замечает он, и Ян недоумевает — он не замечает, что их руки переплетены, или это такая игра в игнор того, что ему не нравится, чтобы не обсуждать это вслух? Он закрывает глаза и мычит долго и низко, когда от основания до головки его член покрывается поцелуями. Ларс прижимает губы крепко и надолго, прежде чем оторваться и сделать это снова, выше, и наконец обхватить ими сочащийся кончик, залезая ненавязчиво на кровать. На Яна верхом. Ян открывает глаза, хоть и щурясь, потому что к лицу прилила будто вся кровь, что не спустилась в пах, но в некотором смысле всё ещё соображая. Его галстук лежит не так уж далеко. Пан или пропал. Что может случиться? Он что-нибудь засунет ему в зад? Велика беда. Он шевелит тазом, подвигаясь, качает бёдрами, согнув колени и задирая их, так что они будто случайно бьются о Ларса, толкая его то в бока, то в плечи. Прикола ради пробует одну задрать, вцепившись в рубашку на его плече рукой, и пяткой водит по хребту, так что Ларс давится от смеха. Этот жалкий, напрочь конченный задрот пытался выставить всю свою писанину, как «просто фантазии»? Ян рычит и вынуждает на него посмотреть, оторвавшись. Тяжело дышит, так что грудь ходит ходуном, и чёлка прилипла к потному лбу. Ларс застревает, разглядывая его глаза, и ему кажется, что они жутко мутные. Не как всегда. Ян сверлит его взглядом, не моргая, вдруг сжимает пальцами его руку, и Ларс будто впервые её видит, подняв и посмотрев на обе. Стряхивает чужую, и его лицо преисполняется отвращения пополам с ужасом. Ян опускает обе руки между ног, прикрывая стоящий член. Смешно просто, что это после того, что все видели при ярком свете? Ларс берёт его за запястья, хоть и не слишком крепко, тянет за них, и вдруг мир плывёт блюром. Он не понимает даже, как комната перевернулась, но вдруг смотрит на звёзды на собственном потолке, сдвинув брови, так что они почти сталкиваются, если бы не морщина на лбу. Дёргается, но руки будто гвоздями прибили к основанию кровати через матрас. Яну смешно от того, что он не успел оторвать скотч от собственного лица, и теперь ему никак этого не сделать, потому что он искренне боится убрать хоть одну руку от чужих запястий. Он даже не надеялся, что получится. — Бля, ты бы знал, как ты зря это, — Ларс закатывает глаза, а потом закрывает их, качая головой. Ян через скотч ухает, как сова, хотя на самом деле это короткие смешки, но так уж получилось. Он смотрит вниз, и Ларс, открыв глаза, не получив, естественно, ответа от кого-то с заклеенным ртом, на всякий случай прослеживает его взгляд. Мало ли, что там такого. Там всё плохо. Ян опирается на колени, двинув бёдрами вперёд, и ему в промежность, прямо между мошонкой и саднящим отверстием упирается какая-то холмистая местность. — Если моим штанам придёт пиздец, я не знаю, что я с тобой сделаю, — обещает Ларс шёпотом. Ян делает то же самое ещё раз, подавшись назад, а затем снова вперёд, снова вперёд, снова вперёд. Закрывает глаза, потому что его собственный член пробивает лёгким током, а в животе всё завязалось колючей проволокой, и не распутать без кусачек. Он в ловушке. Он столько всего хочет сказать, отыгрываясь за всё, что ему наговорил этот мудила за последние несколько дней. Он столько всего хочет сделать, отыгрываясь за всё, что он делал с ним. Но он не может ни оторвать скотч, ни отпустить руки Ларса, потому что видит по его лицу, что стоит отпустить хотя бы одну, и он скорее всего окажется в больнице. Ещё на задворках его головы тупейшая мысль просто взять и тюкнуть Ларса в морду его же кулаком, в который сжата любая из рук. Когда-то в детстве так травили Яна, наставив ему синяков и повторяя «Зачем ты бьёшь себя?» Всё наслаждение, конечно, ущемилось бы тем, что он не сможет этого сказать, хотя страшно хотелось бы. Он тянет Ларса за руки вниз, почти поднеся их к своим бёдрам, выпрямляется, благодаря этому, запрокидывает голову, выгибая шею и снова елозя на его оттопыренной ширинке. До своего тела как такового он благоразумно чужие руки не дотягивает, потому что пальцы Ларса скрючены и даже на вид напряжены до судорог. Хотя он молчит. Это напрягает немного больше, чем когда он треплется и угрожает. Ян снова ухает через скотч, оценив его физиономию с явно стиснутыми от злобы и бессилия зубами. Игнорирует ноги за своей спиной, который пытаются его пнуть. Ларс весь извёлся и уже сам взмок, так что волосы выбились из узла на затылке и прилипли ко лбу и скулам. Ян на него смотрит отчасти с недоумением, но отдавая себе отчёт в том, что стоящий член на многое заставляет смотреть иначе. Типа даже банан весь в пятнах может показаться обалденно сладким, а мятое яблоко — свежим, как роса. Он всё это знает, просто… Похуй? Почему не поверить второй голове хоть разок в реальности, а не только в своих фантазиях о Вольфганге. Таких фантазий о Вольфганге, к слову, у него даже не было. Может, потому что тот никогда не пытался выцарапать ему почки, судя по мании, с которой Ларс рвётся схватить его. Импульс сильнее, чем здравый смысл и инстинкт самосохранения, так что он снова нагибается, задирая руки Ларса и прижимая их к подушкам, а губы через скотч прижимает к его губам. Тот вопит, как резаный поросёнок, и кровать так ходит ходуном, что, кажется, ножки бьют по полу, а они оба на матрасе подпрыгивают и держатся только за счёт веса Яна. Он издевательски мычит, будто это по-настоящему, наклонив голову вбок, зацепившись носом за нос Ларса, так что ракурс самый реальный. Если бы взгляд мог заставить чьи-то глаза вытечь. Ян вдруг стонет, сдвинув брови и надломив их, но не отрываясь. Через скотч ему рот обжигают чужие губы, готовые облить таким матом, что эго ещё долго будет кровоточить, но на мгновение Ларс озадачен и смотрит на него в недоумении. Он дёргается верхом на нём и повизгивает, постепенно ослабляя хватку на запястьях, но готовый тут же её усилить. Пока не убеждается, что Ларс не замечает этого. Пока не убеждается, что раз он не вырвал руки в эти мгновения и не задушил его, он вряд ли заметит, что одна рука держит его обе, зацепив рукав второй пальцами, не более. А когда его взгляд вдруг сдвигается в сторону, и Ларс за ним пытается проследить, тут же дёрнув руками, уже почти поздно. Почти, но Ларс, рванувшись, бьётся кистью о прутья в изголовье кровати, точь-в-точь, как в комнате у самого Яна, и дёргает головой, вывернувшись наконец из недопоцелуя, чтобы выматериться. Ян успевает затянуть галстук на обеих его руках, на одну просто надев петлю, а вторую привязав к прутьям. — Боги, — он откидывается назад, опираясь на одну руку, и его ни разу не смущает вообще ничего. Не до того после страха за свою жизнь на полном серьёзе. К тому же, он получил реальную возможность отомстить. С минуту он просто получает удовольствие от этого факта, оторвав скотч и дыша. На стене под стенкой из шкафчиков и полок он видит тот же выключатель, что должен там быть, клон другого, у него в комнате. Наконец гасит этот убогий яркий свет, как в операционной, и всё становится гораздо лучше. Ларс молчит, и он это понимает с удивлением только по прошествии ещё пары минут. Он выглядит, как серийный убийца на электрическом стуле. Он в принципе готов к этому, потому что жизнь в целом не такой уж сахар, и к тому же он уже увидел всё, что хотел, кажется. Ян, в конце концов, горячечно румяный блондин с процентом мышечной массы выше среднего, на нём только белая расстёгнутая рубашка, и его колени врозь расставлены над и перед Ларсом, а член самого Ларса упирается в его зад. Который на вкус — тоже зефир, пусть это и предвзято. Можно на хуй умирать. — …ты не орёшь в бешенстве? — искренне удивлён Ян и решает уже спустя секунду, что как-нибудь переживёт, если сейчас его обольют помоями. Немного хочется начать объяснять ему, что день просто отвратительный был, и историк приебался по пустяку, и вообще Ларс сразу после уроков пошёл и поймал Яна у бассейна, чуть не вытащив из него, не дав принять душ, только одеться, поэтому он так и воняет хлоркой. Так что пропущенный разговор с Ваутером можно считать билетом в кабинет соцработника. Зачем это всё Яну знать? Ларс молчит, ожидая расплаты. Наверное, он был неправ, когда всё это начал, но он ни о чём не жалеет. План был обречён изначально. Да похуй вообще. — Выбери число от одного до десяти, — Ян чуть наклоняется, снова встав на колени, которые как-то неловко стало под этим взглядом держать растопыренными, и прогибаясь в пояснице. Чувствует себя соблазнителем. Его член прижимается к животу Ларса через рубашку, и этого достаточно, чтобы еле удерживаться от ещё пары фрикций о ткань и взрыва ему на грудь. Ян в состоянии себя контролировать. Вроде бы. Ответа он не получает, хотя Ларс внезапно пытается вырваться, дёрнув руками, но опять вхолостую, и улыбается, пойманный с поличным, мол, ну, не получилось. Что поделать. — Если не выберешь ты, выберу я. Рожа у Ларса становится отвратительной. — Когда у тебя день рождения? Не скажешь — я сделаю что-то хуже, чем то, что мог бы. Мы можем договориться. Мы же уже договаривались. Ты давал выбрать мне, теперь я даю выбрать тебе. Не делай свою жизнь сложнее, чем она может быть. Ларс тяжело вздыхает, но молчит. Его на такое не взять. Ян приподнимается, убрав руки под собственную промежность и чуть назад, чтобы расстегнуть пуговицу на его брюках, и тянет замок на молнии вниз. Дыхание Ларса учащается раз в тридцать. — Ты не торгуешься с террористами? — Что бы ты ни сделал, ты закончишь, и это не будет ничем, что выкинет тебя отсюда с чемоданами. Мы оба это понимаем. Так что я-то переживу. А что потом с тобой будет, тебе лучше даже не знать, — выплёвывает он, не удержавшись. — Как скажешь, — Ян пожимает плечами, теперь убирает руки за спину, уже разобравшись со штанами. Ларс узнаёт, что восприятие телом температуры совсем разное на руках и других органах, когда ему в трусы забираются будто раскалённые пальцы, и это не сравнить с теми же, что держали его недавно. Он зажмуривается и бьётся затылком со злобой о прутья, прижимаясь к подушке и дыша сквозь зубы. — Почему тебе это так не нравится? То есть вот тут очень нравится, а в башке-то у тебя что не так? — Ян заботливо продолжает интересоваться, хотя его на самом деле мало волнует. Вообще не волнует. Его смешит это сопротивление, которое совсем никак не сочетается с одержимостью вечно засунуть что-нибудь в него, да поглубже и пошире. Что-то не так с размерами хозяйства? …оказывается, нет, всё обычно. И раз он не кончает от пары прикосновений только пальцев, и ему так это всё противно, будто гей из них — только Ян один, вот ему сюрприз. Посвящения в чисто мужских обществах — всегда насилие. Ларс сходит с ума. После фокусов с банкой, не включая даже вчерашние, а в целом и до них, Яна не настолько впечатляет объект в прямой кишке, чтобы так нервничать, а вот Ларсу плохо. Ян озадачен. Не то чтобы ему неприятно или очень удобно, или очень морально приемлемо, но от душевных терзаний страшно отвлекает чужая реакция. Ларс находит гениальный, судя по его виду, выход: он поворачивает голову и, выставив локти вперёд, прижав друг к другу, утыкается лицом в свой бицепс. Профиль всё равно видно, но он, видимо, мыслит, как попугайчик: не видит он — не видят его. Ян снова меняет колени на пятки, раз на него не смотрят, и отклоняется назад, опираясь на широко расставленные руки. — Надеюсь, тебе не нравится, когда кто-то делает это против твоей воли. Даже если тебе хорошо.