До самой смерти и даже дальше

— Чонгук! Чонгук никак не ожидал услышать голос Чимина из толпы, а из-за своего состояния мгновенно готовится к худшему. Особенно если учесть, что из-за него пострадал Юнги. Но, найдя омегу взглядом, вожак хмурится и не понимает. Чимин возмущен, пожалуй, даже зол, а Тэхён бормочет около него и наивно пытается удержать за плащ, который тут же распахивается. Как и все вокруг, альфа резко поднимает взгляд выше, на лицо омеги — негласное правило среди тех, кому часто приходится быть вокруг других в одном клочке одежды. Чимин совсем не церемонясь продирается через пару человек, после чего остальные расступаются перед ним. Кинув взгляд на семенящего и бормочущего просьбы остановиться Тэхёна, альфа покрепче сжимает ладонью полы плаща, вспоминая, что и про это правило он Тэхёну ничего не сообщил. — Что произошло? — Голос, вопреки напряжению мужчины, не звенит холодом. — Что произошло?! — У Чимина же, напротив, голос срывается на высокие гласные, а после рычит на согласных. Чонгук аккуратно подталкивает Чонсана рядом отойти в сторону, чувствуя неладное. — Ты еще смеешь спрашивать? Видит богиня, ты… Ты! — Чимин, — Чонгук считывает мельчайшие движения омеги и резко сталкивается взглядом с Тэхёном за ним. Словно не ожидавший этого омега замирает на месте и тут же прячет свои глаза в землю, но к счастью Чонгука за Чимином больше не следует, замерев от альфы в нескольких метрах. Словно поняв, на кого именно Чонгук смотрит — и явно защищая его, — Чимин рычит совсем по-волчьи в обличии человека. Стая наконец понимает происходящее и медленно пятиться, а Чонгук вот напротив, теперь держит собственным взглядом глаза Чимина и делает медленный шаг к нему. Возможно это было его ошибкой. Подняв верхнюю губу, Чимин рычит сильнее и дает своей ярости перевоплотить его в волка. Чонгук едва успевает откинуть от себя плащ за мгновение до того, как омега обрушивается на него. Руку, выставленную перед горлом, пронзает сильной болью от зубов, кости в ней словно пропитываются рычанием омеги, но альфе удается выстоять под натиском не такого большого веса. После неудавшегося броска Чимин отскакивает назад, словно дерется по-настоящему. Ощетинивает шерсть на спине и даже не слизывает кровь своего вожака с морды, сразу же скалится и начинает обходить его полукругом. Встретив его взгляд, Чонгук повторяет движение в том же направлении. — Чимин, — голос совсем не выдает боли, что пульсирует с вытекающей из руки кровью. — Чимин, сейчас же обратись. К его тону волк не прислушивается, лишь скалится на звук еще сильнее. Чонгук видит, как он прижимает сильно хвост к себе и все медленнее шагает, так же считывает в ответ. Следующий бросок альфа тоже видит заранее, но не пытается от него уклониться, снова выставляет перед собой рукой, в этот раз не выдерживая удара и падая спиной на землю. Вцепившись в его мышцы, Чимин старается ранить сильнее, дерет плоть, крутит головой, пытаясь вырвать. Чонгук захватывает рукой его голову и сильно сжимает ту, не дает разорвать руку в зубах и снова заглядывает в глаза. Давление омеги начинает кружить голову, но Чонгук не рискует давить своим нарочно — помнит, как причинил боль тому, кто стоит в паре метров. Собственная кровь пугает меньше, чем возможность снова причинить страдания. Но явно не Чимину, испускающему вокруг себя давление. Чонгука оно почти не берет, и всего на какую-то секунду, так вовремя, он скашивает глаза за волка на себе и видит Тэхёна. Тэхёна, который зажимает нос пальцами, через которые течет кровь. Он смотрит в сторону озверевшего от ярости Чимина, но явно не видит их — глаза омеги стали слишком стеклянными, как у добычи в ее последние мгновения. — Чимин, твои уши! — Чонгук зло рычит. пытается выгнать заволакивающую взор боль из головы и, спустив немного ниже руку, наконец впервые по-настоящему сильно сжимает горло волку, удушая. Но омега не пугается этого, напротив, в сильнее погружает зубы в плоть. — Тэхён. Собственное имя омега слышит. Он рассеянным, словно ничего не видящим взглядом смотрит куда-то за Чонгука, будто не может его найти взглядом. — Тэхён, — стараясь контролировать голос, сделать его мягче, Чонгук смотрит ровно ему в глаза, но не добивается того же. — Позови его. Будто не слышащий Тэхён медлит долгие — особенно для Чонгуковой руки, — секунды, а после хрипит неразборчиво, лишь с третьего раза выдавая тихое, но четкое “Чимин”. Чимин реагирует, но не отпускает Чонгука — напротив, начинает сильнее рычать, будто вспомнив, за кого дерется. Он отпускает руку альфы и вырывается из его захвата, пытается схватиться за здоровую руку, но Чонгук успевает ее увести и скинуть рывком омегу с себя. Быстрее поднявшийся на лапы Чимин, чем Чонгук — на ноги, уже готовится перед альфой к новому прыжку, всё сильнее источая давление. Чонгук ощущает его уже ярче запаха собственной крови. Но не Тэхён. Пронзительно вскрикнув, омега падает на колени на землю и хватается за голову, не переставая вопить. Чимина, наконец, словно окатывает водой. Он мгновенно, еще не успевает его рык рассеяться по воздуху, оборачивается в человека и поворачивается на затихшего без пропавшего давления Тэхёна. — Святая богиня, — Чимин бормочет дрожащим голосом, окидывает Чонгука мокрыми от слез глазами и поворачивается снова на Тэхёна, звонко шмыгая носом. Чонгук не успевает и слова сказать — сказывается усталость тела и души, рана и потеря крови, разлитой по земле, — как Чимин снова обращается. Но в этот раз он не пытается ни на кого напасть — защищал ведь друга, а от себя защитить не может, — и, звонко скуля, срывается на бег в сторону леса. Проводив его хвост взглядом, Чонгук опускает его на Тэхёна, скрючившегося на земле, а после осматривает шокированную стаю. — Чонсан, — контролируя голос, Чонгук пережимает здоровой рукой рану в месте, откуда больше всего стекает крови, видимо, из вены. — Отнеси Тэхёна в дом Хосока и убедись, что лекарь ему помогает. Минхо, собери людей, чтобы очистить площадь от крови. Остальные проведите вечер с семьей дома, сегодня без общего ужина. Убедившись, что стая прочувствовала его спокойствие и начала выполнять просьбы, Чонгук молча уходит в сторону реки, не заботясь даже о том, чтобы прикрыть наготу. Больше его волнует состояние омег — Чимина и Тэхёна. Если первый по глупости может попасть в неприятности в лесу, а уберечь ему некому — Юнги раненный, — то за Тэхёна страшно, потому что от легкого давления Чонгука ему было плохо. От давления волка в драке, Чонгук боится представить, что с ним могло произойти. Собственное место у реки фантомно пахнет Тэхёном. Омега явно был здесь после того вечера с Чонгуком, за который альфа извинялся. Не обращая внимания на промокающий плащ, Чонгук заходит по щиколотку в воду и садится на один из камней, резко, не давая себе времени на подготовку, опуская раненную руку в ледяную воду. Ее прожигает, словно огнем, Чонгук позволяет себе скривиться от боли и старательно следит за узорами размывающейся по воде крови, чтобы отвлечься. Чимин, оказывается, умеет сильно нападать. За долгие минуты Чонгук почти теряет сознание. Находясь уже совсем на грани, он все же достает руку из воды и аккуратно крутит ту в локте, рассматривая раны на предплечье — первый укус оказался вполне аккуратным, вошел-вышел, а вот вторым Чимин все-таки разорвал ему плоть, в одном месте отошла кожа, которую даже не-лекарь Чонгук понимает, что нужно защитить. Только вот их лекарь сейчас занят. Пожалуй, кем-то ценнее, чем Чонгук. Правда, этот кто-то так явно не считает. Чонгук слышит шаги уже по самому берегу и, когда одна из пар сбивается с ритма, после чего вторая замирает, догадывается, что Тэхён не просто послал к нему Хосока, но и сам пошел. — Как ты? — Встретив расплывающимся взглядом такой же напротив, Чонгук слабо улыбается. Чимин сумел потрепать их обоих разом. — Сейчас потеряю сознание, — Тэхён не шутит, жутко серьезный Хосок, держащий его за талию, то подтверждает одним своим видом. — Безрассудно было идти ко мне в таком состоянии. — Не менее… Менее, чем дать себе навредить. Хосок, как единственный здравомыслящий из собравшихся, усаживает Тэхёна на траву около берега, а после заходит в воду за истекающим кровью уже на камень Чонгуком. Лекарь молча подхватывает Чонгука точно так же, как Тэхёна раньше, и помогает ему выйти на берег. Сажает почти напротив Тэхёна и даже прикрывает наготу плащом перед тем, как открыть свою сумку и сесть рядом. — Пей, — всучив Чонгуку бутылек, Хосок до боли затягивает поперек плеча вожака шнур и погружается в свои инструменты, ища что-то там. Чонгук не следит за его действиями — ни к чему. Выпив залпом белую вязкую настойку, Чонгук наблюдает из-под ресниц за Тэхёном — он волнует куда сильнее того, чем именно Хосок собирается зашивать раны альфы. Тем более не впервой Хосоку его штопать. У омеги подрагивают будто даже волосы — он весь мелко сотрясается, как замерзающий на морозе волчонок. Чонгуку хочется привлечь его к себе, укрыть своим теплом и ему полностью плевать, что оно прямо сейчас вытекает из него вместе с кровью — это абсолютно не важно, пока Тэхёну плохо и больно. Даже не глядя на Хосока, Чонгук чувствует его взгляд на себе. Лекарь понимает то же, что и Чонгук в этот момент. — Это не будет больно? — А Тэхён не понимает точно, не оборотень ведь. У омеги голос прорезается совершенно неожиданно для Чонгука, предполагавшего, что он вот-вот заснет от усталости. Но Тэхён держится, дрожит всем своим существом, даже в лучах заходящего солнца кажется серым, ресницами влажными медленно хлопает и смотрит, в отличие от Чонгука, как раз на руки Хосока с закругленной металлической иглой. — Будет, но отвар притупит боль. Хотя, — видимо, Тэхён вторит действию Хосока, и вскидывает на лицо вожака взгляд, чуть тушуясь, но не отводя свой, когда замечает ответный. — Еще полчаса и сам бы потерял сознание. Через несколько мгновений до Тэхёна доходит смысл сказанных слов и он испуганно округляет глаза, которые еще сильнее наполняются влагой. Чонгук же поджимает губы и кидает в Хосока красноречивый взгляд, но тот уже снова погрузился в свои инструменты и молчаливого замечания Чонгука не видит. — Видит Тэлике, бывало и хуже. Переживу, — Тэхёна всё ещё безмерно хочется к себе, но Чонгук старается успокоить его хотя бы словами. — Хосок приукрашивает. Я бы отлежался, кровь сама бы остановилась. Тэхён верит ему, это видно по чуть опустившимся плечам и немного успокоившимся глазам. Его взгляд снова скользит к руке вожака, которую Хосок уже приподнял, готовясь зашивать. — Тэхён, — Чонгук требовательно зовет его, вложив в голос больше строгости вожака. Омеге нельзя видеть ещё больше, он и так на грани. Дождавшись, пока Тэхён посмотрит в глаза, Чонгук кивает ему и продолжает. — Как прошли твои дни без… Чимина? Хочется снова пометить его запахом, узнать, каково ему было далеко от альфы, а не от своего друга, но Чонгук сдерживает себя. — Я… — Тэхён медлит, словно не решается что-то сказать, облизывает губы и всё же уводит взгляд от Чонгука, но в сторону, не на руку, которую ему зашивает Хосок. Чонгук концентрируется на его бархатном голосе, отвлекая себя от резкой боли каждого прокола иглы по ранам. Видно, что он не может говорить, Чонгук чувствует от него горечь. Желание защитить еще сильнее сдавливает грудь, но альфа покрепче сжимает зубы и оставляет пока что омегу в покое — тот отвернулся в сторону леса, а Чонгук, убедившись, что новых кровавых воспоминаний Тэхён не заработает, оставляет его наедине с собственными мыслями. Хотя себе альфа обещает на днях ближе поговорить с ним. Тэхёна явно тревожит что-то кроме физической боли, которой его сегодня зацепил Чимин. — Терпимо? — Хосок привлекает к себе внимание совсем не уместным вопросом. С чуть плавающим миром перед глазами Чонгук всматривается в его лицо, пытаясь понять, что лекарь хочет ему сказать, так привлекая к себе внимание, но на очередном стежке Хосок закатывает на внимательный взгляд глаза и стреляет ими в сторону омеги. Тэхён судорожнее дышит. Чонгук поглядывает на него искося, боясь привлечь внимание, и вслушивается в колебания дыхания, пока оно не перерастает в почти бесшумный плач. Долгие мгновения Чонгук смотрит на его плечи, едва заметно подрагивающие от рыданий, и чувствует в душе боль в разы то ли сильнее, то ли важнее той, что сейчас раздирает ему руку. Снова столкнувшись с прервавшим свое занятие Хосоком, Чонгук ему едва заметно кивает, подтверждая, что видит состояние Тэхёна. — До завтрака зайди, нужно будет наложить свежую повязку, — последний шов ощущается легче остальных, Чонгук даже едва заметно улыбается, расслабляясь, что больше не будет боли. Хосок ловко перематывает его руку тряпками, пропитанными теми же травами, которыми он лечил раны на спине Тэхёна — внутри Чонгука что-то трепещет от ассоциации этого запаха с омегой, — и первым поднимается на ноги. — Пойдем домой, Тэхён? Или хочешь побыть в лесу или у реки? Крупно вздрогнув на обращение к себе, Тэхён скукоживается и быстро протирает рукавом влагу под носом, словно боится, что ее увидят альфы — уже давно заметили, волки они или кто. Выпрямившись, он даже сам поднимается на ноги и кивает Хосоку, дав согласие не понятно на который из вопросов. Лекарь поджимает губы в тонкую линию и смотрит на ссутуленную спину омеги, который медленно побрел в сторону тропы, потихоньку заучивает пути по деревне и вокруг нее. Проводив взглядом спину Тэхёна несколько метров, Чонгук аккуратно поднимается на ноги, избегая быстрых движений из-за головокружения, и кивает Хосоку, который остался пока что с ним. — Я не понимаю, — лекарь говорит едва различимым шепотом, который Тэхён чуть впереди точно не услышит. Шаг в шаг вожак с ним двигаются за омегой, оставаясь в зоне его глухоты. — Никогда не видел, чтобы волку было больно от давления. — Даже волчата переносят, — Чонгук согласно кивает и всматривается в фигуру омеги, стараясь не замечать, что Тэхён впереди немного шатается — скорее всего из-за потери крови Чонгук так видит мир, ведь если бы Тэхёну было бы настолько плохо, Хосок придерживал бы его. — Он на травы реагирует так же, как мы? — Его тело слабее, дольше заживает и шрамы легче остаются. Но да, я не заметил отличий в травах, — вместо Тэхёна Хосок подхватывает под локоть Чонгука, поставив точку в размышлениях альфы, кого из них действительно шатает. — Я могу понять, что он человек, а не волк, поэтому давление на него влияет сильнее. Но, святая, если мы настолько сильнее человека: слух, зрение, сила, еще и это, — Чонгук запинается ногой о корень и одновременно с этим в словах. Он замирает и смотрит на пушистые волосы Тэхёна, в которых уже успели запутаться пара листиков. Скорее всего он опьянен отварами Хосока, иначе некотролируемо растущую потребность в омеге, его защите рядом с собой, Чонгук объяснить не может. — Что ты мне дал? — Вопрос срывается с уст быстрее, чем вожак успевает закончить прошлую мысль. Она кажется уже не столь важной, особенно в сравнении с чувством, как важно ему сейчас успокоить Тэхёна. — Зато было не так больно, — Хосок едва заметно улыбается и тащит Чонгука дальше, но вожак упирается пятками в землю, тормозя. — Иди с Тэхёном. Я справлюсь сам, — даже находясь в обличии человека, Чонгука кроет абсолютно волчьими инстинктами. Хочется подставить свои уши под руку, а после улечься сверху и греть своей шерстью в прохладе ночи. — Мне нельзя быть с ним сейчас рядом. — А может наоборот, стоит? — Оторвав от уже достаточно далеко ушедшего Тэхёна взгляд, Чонгук вглядывается в темные глаза Хосока, чем-то отливающее в сумерках. Уже знакомое, странное чувство проползает вдоль позвоночника, но Чонгук оставляет обвинения или догадки при себе. Не столь важно, что именно Хосок ему дал. Было и правда не так больно, как могло бы при наложении швов, а остальное… С остальным Чонгук и без снадобий почти что смирился и принял. — Зайду утром, — вожак ставит точку и выдергивает свою руку из захвата лекаря. Приходится правда придержаться за дерево, но Чонгук устаивает один. — Позаботься о нем, Хосок. — Как вожак просишь? — Лекарь щурится по-доброму, но дает Чонгуку возможность оставить его без ответа, быстро развернувшись и пустившись бегом до Тэхёна. Смотря, как Хосок касается плеча Тэхёна, а он тут же замирает и вскидывает на него взгляд, а после припадает к груди, давая Хосоку крепко обнять себя, Чонгук прикусывает себе губу, отгоняя сумрак из сознания. Он сворачивает в сторону леса, не имея больше сил смотреть на доверие Тэхёна, которым он то ли никогда не обладал, то ли потерял его, и медленно бредет от дерева к дереву, в сторону другой, тоже плавающей в сумраке души. Только в отличии от Чонгука, Чимин, еще не обратившись обратно в человека, позволяет себе тонко поскуливать, выплескивая эмоции. Из-за раны — или того, чем опоил его Хосок, — Чонгук тяжело ориентируется. Слух резко стал хуже, не до такой степени, как у Тэхёна, но, привыкший к острому, Чонгук чувствует себя почти что беспомощным. Поэтому полагаться приходится на человеческое. Чонгук отлично знает Чимина, как никак росли плечом к плечу. А оттого следует в сторону дома, в котором сейчас Юнги. Чимин бы не зашел внутрь в таком состоянии, хотя бы не смыв с себя кровь, а значит бродит по лесу где-то неподалеку. Вожак оказывается почти что прав: Чимин действительно находится в лесу, неподалеку от спящего от похожих настоек Юнги, только вот не бродит, а лежит. Услышав его скулеж, пробирающий на мурашки, Чонгук пробирается к нему, совсем не заботясь о тишине собственных шагов, на это просто не хватает сил. Благо Чимин, точно услышав его куда раньше, чем Чонгук смог его найти, не убегает, остается на месте в еще не полностью опустившейся на лес ночи. Лежит на опушке, где когда-то тоже кинулся на Чонгука, защищая то же, что сейчас — новообретенную семью в лице человека. — Хоть умылся, — скользнув взглядом по мокрой шерсти, Чонгук садится на расстоянии пары метров от омеги и смотрит тому в глаза, пока Чимин не поджимает уши и не уводит свой взгляд в лес, выдав громкое поскуливание. — Раскаиваешься. Волки не умеют врать, как и рационально мыслить. Они — скопление чувств, которые приходится проживать, а не о которых думать. Чонгук сам, избегая мыслей о многом, обращается в волка. Так действительно проще. — Чимин, — тот мгновенно реагирует на имя, вскинув морду в сторону альфы. Скулит, правда, снова, в глаза избегает смотреть и уши свои все жмет к голове. Правда раскаивается, болит у него в душе. — Иди сюда, несчастье. Смягчив голос, Чонгук вытягивает перед собой руку, а стоит Чимину на нее посмотреть, хлопает по месту рядом с собой. В кой-то веки послушный омега, не переставая жалобно скулить под нос, поднимается и медленно шагает к Чонгуку на присогнутых лапах, словно бы альфа может на него замахнуться и ему нужно будет быстро убегать. Нервы в волчьем обличии тоже совсем иначе проявляются, инстинктами. До самого Чонгука он почти ползет, а перед ним — замирает, даже дыхание почти что задерживает, прислушивается и принюхивается к альфе всем существом. Чонгуку же нестерпимо хочется в постель и спать минимум до обеда, впервые за год, отчего он едва ли бережно подхватывает по-волчьи визгнувшего Чимина за бока и тянет к себе, умещая на коленях будто человеческого ребенка. Скрюченный в клубок с собранными на животе лапами Чимин выглядит невиннее обычного и уже привычной лаской к себе топит сердце альфы. Чонгук с нежностью целует его между ушей и увереннее прижимает к груди одной рукой, а второй мягко проводит между ушей, предупреждая о намерении и только потом аккуратно касается одного из ушек, нежа его по шерсти. Скулить Чимин не продолжает. Сидит с затаенным дыханием долгое время, за которое Чонгук едва не засыпает, но омеги из объятий так и не выпускает, а после, совсем не заботясь о собственном виде, прямо в руках Чонгука обращается человеком. Под рукой вместо уха появляются влажные волосы, а компактное тело занимает теперь все ноги альфы, но он не против, лишь удобнее перехватывает за талию, да тянет кое-как свой плащ, чтобы хоть немногим укрыть нагое тело омеги. — Прошу, прости меня, — у Чимина голос хрипит от слез. Странно, что волк скулит всегда на высоких интонациях, а люди же плачут на противоположных. Но обе этих интонации сердцу невозможно сложно слышать. — Пожалуйста, прости! Я так сильно виноват перед тобой, видит Тэлике, мне не место- — Тебе место в моей стае, не смей думать иначе, — вожак обрывает его со строгостью, от которой Чимин резко сжимается калачиком. И звучно всхлипывает, а оберегая его от истерики, Чонгук старается смягчить голос, окутать его теплом. Он — безопасность для любого в стае, но особенно — для близких. — Шрам вряд ли останется, я буду в порядке уже завтра. То, что ты сорвался и дал животному началу взять верх, я, как вожак, не приветствую. Но, как твоя семья, понимаю и прощаю. Ты защищал члена семьи, ты выбрал Тэхёна своей семьей, а сердцу не прикажешь, ему даже нестрашные поводы без знания ситуации велят защищать. Кто, как не я, может тебя понять? — Чонгук, — Чимин скулит его имя уже больше по-волчьи, высоким голоском, и отстраняется, чтобы заглянуть своими красными глазами в лицо, красиво роняя слезу на щеку. — Прости! Мне жаль настолько, что душу вывернуть хочется. Ты — замечательный вожак и семья. Я недостоин быть в твоем кругу. — Глупый, — чуть улыбнувшись, Чонгук смаргивает с глаз усталость и нежно целует Чимина между нахмуренных бровей. — Это я не заслужил вас. — Злишься? — Будь Чимин в обличии волка, снова бы прижал уши к голове и глаза сделал бы жалостливые. Но пока он лишь смотрит человеческими, большими из-за влаги в них и красноты, прямо в душу вожака. — Устал. Не получивший прямого ответа Чимин лишь кивает и не требует большего. Будто не хочет лишний раз дергать Чонгука, а у того просто нет сил пояснять. — Как… Тэхён? — По заминке слышно, что Чимину не по себе спрашивать. Почти сразу же воздух вокруг них наполняется горечью, похожей вкусом на бруснику. — Сам привел ко мне Хосока, поэтому не так страшно, как ты представляешь, — всего на короткое мгновение лицо Чимина становится светлее, таким, каким было до охоты. Но после снова гаснет, и омега сжимает губы в линию, задумавшись явно о чем-то тяжелом для него. Чонгук не торопит. Он, кажется, проваливается в сон, короткий совсем, но полный усталости. Чтобы поднять веки приходится прикладывать усилия, как чтобы поднять ногу после длительных забегов в горы. — Тэхён так ярко чувствует нас, — Чимин наконец выдает свою мысль, пока Чонгук в очередной раз борется со своими несносными веками. — Это так глупо, я разозлился, что ты специально причинял ему боль, а оказывается ты этого не делал. Но сделал я… Я сделал ему хуже, чем ты, да? — Да, — Чонгук не утаивает, но тут же обнимает сильнее, когда Чимин сжимается в калачик с еще большим рвением. — Животные чувствуют даже не так остро, как он. Не знаю, отчего так и как скажется на нем. — Дай Тэлике Хосоку сил найти лекарство от такой раны, — Чимин хотел добавить что-то ещё, но не решается, Чонгук видит это по его нахмуренным бровям. Но ему хватает быстрых мгновений, чтобы всё же решиться и открыться перед Чонгуком. — Я так виноват… Не знаю, как смотреть ему в глаза, Чонгук. Я чувствую, будто ножом его резал… — Ты не хотел причинить Тэхёну боли, это важно. Он понимает это, поверь. Уверен, даже обижаться на тебя не будет. А ты наберись сил и помоги ему в ближайшие дни, пока он будет слаб. — Это не изменит того, что я с ним сотворил… И с тобой. — Не ты первый меня грызешь, не ты последний, переживу. Ничего не исправит того, что случилось с Тэхёном. И сегодня, и когда он попал к нам, и когда жил среди людей. Прошлое на то и прошлое, что оно позади, Чимин. За нами остается лишь выбор, как с этим прошлым жить — дать ему отравлять наше сегодня и завтра или принять и оставить за собой. Ты должен сделать последнее и помочь Тэхёну сделать то же с его жизнью до стаи. Его слова пробираются Чимину под кожу: омега едва слышно дышит, затаивается, лишь иногда подрагивает и быстро тянется, чтобы стереть с лица влагу. Чонгук — вожак. Пусть к Чимину он пришел как друг и семья, но вожачьего из Чонгука не выгнать, а оно за годы успело стать чуточку мудрым. Чимин внимает его словам, как словам своего вожака. — Но всё это завтра. Я провожу тебя к Юнги, поспи сегодня с ним и завтра обязательно расскажи о случившемся. Следом за засуетившимся Чимином, который буквально сползает с коленей Чонгука и подскакивает на ноги, альфа и сам поднимается. Смотрит на темноту вокруг, ощущая от нее легкую тревогу — непривычно не слышать далеко вокруг себя, не знать, что рядом действительно никого нет. Утешает лишь, что постовые на местах, а граница ярко пахнет и ни один зверь не должен пройти к деревне. — Чонгук, ведь всё… Будет хорошо? — А сейчас всё плохо? — Взяв Чимина за руку, Чонгук медленным шагом, на который только остались силы, ведет его в сторону домика, где мирно спит Юнги, даже не догадывающийся о произошедшем. — Я не чувствую себя счастливым. Плохо не всё, а плохо мне… Кажется, будто это навсегда, — даже с расстояния пары метров Чонгук чует соль из слез, что у Чимина скатываются по щекам. Он понимает его боль, сам живет с похожей не один год, а оттого замирает на месте и, когда Чимин врезается в него, тянет того в крепкие объятия. Вожаки не обнимают, они наставляют. Но Чонгук не только вожак для Чимина. Объятия — это язык любви. — Не навсегда, Чимин. Но пока у тебя пусто внутри, бери счастье у других. Поверь, нам не жалко им поделиться. — Спасибо, — Чимин шепчет ему в кожу на плече совсем задушенно, не заботясь о том, что они прижимаются друг к другу нагими телами. А Чонгук лишь крепче сжимает его ладонь, надежнее вжимает в себя. Ему не под силу забрать чужую боль, вину и раскаяние, но даже из последних сил, не дающих упасть, Чонгук сделает всё, чтобы облегчить эту ношу.