До самой смерти и даже дальше

С каждым проходящим часом Джину сложнее и сложнее понимать слова учителя. Дело не в том, что они разбирают военные стратегии, к ним омега уже привык и даже научился понимать. Возможно, дело в тренировках, которыми он старается заниматься все свое свободное время. Что отец, что Териус смотрят на это с долей снисхождения, оба пытались остановить Джина, но он упорно не видел причины. Королевству нужен сильный король. А значит, Джину нужно много тренироваться. Он ни за что не станет тем самым королем, который прячется за своими подданными или стражей. Нет, это Джин будет прятать их за своей спиной. А это значит, что ему нужно быть отменным во всем — военном деле, переговорах, политике, экономике, боевом искусстве. Корона, оказывается, вещь тяжелая. Но, хоть он и не был рожден для этого, Джина так просто не сломить. Не теперь. А оттого он собирает свою волю в кулак и заставляет себя вслушиваться в слова солидного альфы, который перемещает фигурки на большом столе, объясняя траектории движения войск. Только Джин находится с вопросом по передвижению лучников, как мужчина напротив резко замолкает. Вместо удачного времени задать свой вопрос, Джин чувствует неладное, а оттого молчит, пока мужчина значительно тише не произносит: — Думаю, на сегодня хватит, Ваше Высочество. — Мастер- Джин не успевает даже всмотреться в лицо альфы, как тот мгновенно его перебивает. — Вам стоит отдохнуть в покоях, Ваше Высочество, — будто Джина здесь вовсе нет, мужчина направляется к двери из библиотеки, но все же придерживает ее, пока омега не выходит следом. Его хмурящийся взгляд встречает такой же от Териуса — альфа, как его личный страж, знает, что такие занятия длятся долго, но чувствует, что сегодняшнее кончилось весьма рано. А после, всего за мгновение, у Териуса меняется взгляд. Он резко смотрит в сторону учителя Джина, продолжает хмуриться, но в его ауре появляется нечто, доселе Джину слабо знакомое. Угрожающее, угнетающее, забирающее воздух из груди. — Проводи принца в покои, — учитель словно не чувствует этого в воздухе, кивает на Джина, лишь не смотрит на него, а после разворачивается и скрывается быстрым шагом за поворотом коридора. — Пойдемте, Ваше Высочество, — Джин не успевает даже выпустить из зрения развивающийся плащ учителя, как Териус делает ровно тоже самое — разворачивается и уверенными шагами сокращает коридор. Ему в след Джин смотрит совсем немного, пускается за спиной в кольчуге и, лишь когда альфа останавливается перед поворотом к лестнице, ловит его за руку. — Постой же ты, — голос звучит сбито, но Джин оглядывается и не находит никого вокруг, а оттого позволяет себе забыть о манерах. — Что не так, скажи? Нападение? Король не так давно вернулся насовсем домой, но Джину страшно даже представлять повторения войны или нападений. От понимания, что от смерти отца их спасла лишь богиня, спустя больше чем год всё ещё начинает мутить. — Ты не чувствуешь? — Териусу хватает секунды, чтобы считать настроение омеги и смягчить голос, тоже отбросить подальше этикет между ними. Он всегда понимает Джина в моменты, когда тому хочется снять еще не надетую на голову корону, и поддерживает сильнее любого в мире. — Что?.. Джин не чувствует, но снова оглядывает помещение вокруг них, убеждаясь в отсутствии видимых угроз. От проверки отвлекает альфа, свободной рукой ловит подборок Джина и направляет тот на себя. — Не там ищешь, — Териус улыбается, но едва заметно, всё ещё сохраняет в себе напряжение. — Дело в тебе. Ты начинаешь… У тебя начинается течка. Всего одно слово — течка. От него Джин чувствует резкий прилив крови к лицу, словно он тренируется под солнцем больше часа, и отчего-то не может больше поднять лица, боится увидеть нечто новое в глазах альфы. Териус и это чувствует, не давит абсолютно, лишь тянет за руку чуть сильнее, молча наказав идти, и идет шаг в шаг за спиной, как подобает страже. — Прошу, прими мои извинения за доставленные неудобства, — Джин находит слова лишь у дверей в свои покои. Он знает, Териус никогда не зайдет туда днем, а когда у принца течка возможно и ночью. Ещё он знает, что она длится далеко не один день, а значит всё это время они не увидятся. Сейчас в омеге скребется лишь сердце, а остальное из-за течки. — Джин, — редко Териус переходит на имя, а от того в каждый такой момент Джин затихает и прислушивается. Ровно как и сейчас. Добивавшийся именно этого альфа улыбается, заглядывает в боязливо поднятые глаза и мягко берет ладонь в тонкой шелковой перчатке в свою, одетую в толстую, кожаную. А после целует. С нежностью, с которой всегда касается мозолистыми от оружия руками, с запахом дыма и пыли с тренировочного поля. Со вкусом, ставшим для Джина значением жизни. — Тебе нечего стыдиться, — альфа шепчет ему в губы, отклонившись на крохотный миллиметр от Джина. Дышать с ним одним воздухом всегда приятно, но особенно хорошо — чувствовать его теплое дыхание на коже. — Не извиняйся за свою природу. Ты — омега. Я почитаю и боготворю это в тебе, все остальные тоже должны. Тебе будет сложно, наверное, но ты справишься. Ты со всем справляешься. А я буду здесь и позабочусь о твоей безопасности, мое Величество. Последние слова растворяются в челке Джина, когда Териус поднимает голову и целует его уже в лоб. Невинное действие, а вызывает трепета больше поцелуев в губы. — Не изнуряй себя, — просьба срывается с губ шепотом. Джину хотелось бы провести альфу в свои покои, в свою удобную постель, в приготовленную для него горячую ванну, которой никогда Териус не принимал. Но всё, что ему подвластно — лишь молить заботиться о себе. Териус не слышал этих его желаний, но точно и о них знает. А оттого таким же шепотом обещает быть в порядке, в ответ беря обещание Джина заботиться в эти дни о себе. Словно он будет не в собственных покоях, а где-то далеко. Териус как будто знал о тяжести предстоящих дней куда больше, чем сам Джин. Его омежья сущность дала о себе знать через несколько часов после того, как ее заметили альфы. Через время, когда об этом уже было доложено родителям, королева убедилась, что он пока в порядке, и поведала о предстоящем. О желании, которое так показывает его тело, о сокровенном желании каждой омежьей сущности — выносить под сердцем дитя. Как и Териус, Джин чтит это и в себе, и в любом другом омеге, а оттого после разговора с мамой смиренно пил травяные чаи и ждал. Сперва запрет выходить из покоев его обидел. После, когда начало тянуть внизу живота — обида развеялась сама собой. Но к вечеру, когда боль стала расти наперегонки с зудом и тревогой — Джин оказался благодарен всему миру, что он принц, за дверью его спальни стоит верный рыцарь и родители никому не дадут даже войти в его крыло замка. Как с течкой справляются слуги Джин думал со слезами на глазах, завернутый в шелковые простыни перед камином. Желание каждого омеги выражаются по-разному. Мама и об этом ему поведала, дабы он не пугался того, что почувствует в теле. Но вместо влечения, Джина не покидает боль и страх. Он не узнает своего тела, которое вытачивал годами тренировок, впервые встречается с судорогами в нем, нежеланием есть и даже пить, лихорадкой вовсе не из-за болезни. На четвертый день королева приводит к нему, едва держащемуся на грани сна и жизни уже вторые сутки, повитуху. Ту, что когда-то приняла в свои руки Джина первой среди этого мира. Джин едва ли слушает ее речи, но по движениям матери понимает — пожилая омега смогла успокоить свою королеву. Очередную порцию горьких трав мама делает ему собственноручно. Не будь Джин слаб, он обязательно восхитился бы этим и внимательно следил, чтобы запомнить редкие мгновения на всю жизнь. Но пока он лишь смотрит прямо перед собой и немного сокрушается над этим в мыслях. Материнская забота впервые за долгие годы становится еще сильнее: Сычоль помогает ему лечь удобнее в постели, поправляет подушки, которых касаются обычно лишь служки, и поит Джина с рук. Горечи в этот раз почти что нет, а всего от пары глотков Джин словно просыпается, с его глаз сходит туман. — Я надеялась, что хотя бы сложные течки обойдут тебя стороной, — мама замечает его прояснившийся взгляд и передает почти пустую кружку в уже не дрожащие пальцы, чтобы наполнить ее из небольшого чайничка снова. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь Джину настолько уютно в своей спальне. Балдахин на кровати раньше казался лишь изыском, как и десятки подушек, без которых он все равно мог бы прекрасно спать. Но сейчас всё это дарит ему странное тепло в душе, уют, от которого тянет закутаться посильнее в мягкие одеяла, развалиться прямиком на этих многочисленных подушках и наслаждаться мягкостью всего вокруг. — Теперь ты совсем взрослый, — стоило чайнику оказаться над небольшой свечой на рабочем столе Джина, мама возвращается к его постели и садится на край, пока юбки домашнего платья заполняют добрую четверть постели. — Раньше не был? — Джин впервые за несколько суток связно говорит и, что важнее, хочет говорить. Вот так просто, без светских бесед, почти лежа на своих удобных подушках и с мамой, которая легко улыбается и забирает обратно кружку в свои руки, чтобы продолжить его поить. Джин всегда думал, что течка — это про омегу, которой нужен альфа. Оказалось, всё совсем не так: течка — это про омегу, которой нужна любовь. — Никогда не будешь, ты же мой ребенок, — королева тоже забывает обо всех титулах и позволяет себе ярко улыбнуться, до небольших ямочек на щеках. — Но для общества теперь ты — взрослый омега. — Со мной снова будут свататься? — Король не допустит этого. — Но что, если нам будут угрожать войной? Если отец пострадает, я не смогу стать королем сейчас и тогда всё теряет смысл… — Страх, который появился совсем недавно, вырывается наружу. Первая война, которую застал Джин, случилась почти из-за него. Это с ним приехал свататься Гуёнг, проник в их замок и напал, чем спровоцировал войну. Отец не раз говорил, что то не вина омеги — королевство Гуёнга напало бы в любом случае. Но теперь Сириин стал больше на добрую половину, получил доступ к плодородным землям, которым не хватало сильной руки правителя для установки порядка. Королю будет сложно несколько лет, пока территории будут очищаться от банд и мародеров, но эта война дала им новые возможности. А ещё шанс, что во время нее Джин мог потерять отца, а Сириин — своего короля. Это теперь преследует Джина каждый день, хоть война уже выиграна. — Смысл дан свыше, — с мамой он обсуждал тягости войны, но только в ее время, они успокаивали друг друга в отсутствии своего альфы. А после окончания всё будто бы стало нормальным, кроме мыслей и кошмаров Джина, которыми он делился лишь с Териусом. Но Джин знает, альфа никогда бы не рассказал нечто важное ему без спроса, а значит если понимание и не мерещится Джину во взгляде матери, то она сама догадалась о страхах своего дитя. — Кёниль нашел союзников. Они подписали соглашение о твоем браке с альфой-наследником. Когда отец коронует тебя, соглашение расторгнут, но пока ты учишься оно защитит нас. Джин почитает то, каким мудрым и преданным народу правителем является его отец. Но, видит богиня, каждый раз он забывает об остроте ума и дальновидности короля, а оттого позволяет глупым мыслям омрачать жизнь. Сейчас, когда он уже знает о защите, которую создал для него отец, Джину хочется рассмеяться над своей глупостью. Как бы ни было тяжело признавать, Джин не готов быть королем и ещё не скоро станет, раз даже не задумался о таком решении проблемы. Но он прикладывает все свои усилия, чтобы наверстать годы обучения. — А Териус, где он? Он обещал сторожить мои покои, но столько дней прошло… — Нечто — знание сути альфы, на самом деле — подсказывает, что Териус вполне себе мог стоять под дверью принца, пока не свалился бы от изнеможения, но другая сторона омеги хочет верить, что он сдал пост и позаботился о себе, внемлил просьбе перед расставанием. До ответа мама как-то странно улыбается и щурит глаза, а у Джина что-то обрывается в животе, начинает трястись и это совсем не похоже ни на что, с чем он столкнулся во время течки. — Он отказывался отходить от твоих покоев даже по приказу короля. Отрекался, говорил, что склонил колено перед тобой и послушается только твоего слова. — Упрямец, — Джин шепчет почти что зло, потому что Териус и правда глупый, упрямый альфа, из-за которого на душе снова появляется темнота и переживания. — Он чувствует твою течку и не мог оставить без защиты. Это природа альфы, дорогой, — мама даже не обращает внимания, как Джин затаивает дыхание от ее слов. — Я смогла отправить его утром в соседние покои поспать. Ему должны были нагреть ванную за два часа до ужина, а сейчас он уже снова должен быть под дверью. Надеюсь, латы додумался оставить в покоях. — Мам, что это значит? — Джин замечает меняющийся взгляд женщины, но та лишь улыбается ему с легкой грустью и не дает поймать себя за руку, так и оставляет Джина одного в постели, с вытянутой в мольбе рукой. — Ты уже взрослый, моё дитя. Отец заключил такое соглашение, чтобы ты стал единоличным королем Сириина и мог взять в законные избранники того, кого выберет сердце. Пока вы не можете вступить в брак, но мы видим чувства, поэтому благословляем вашу связь. За несколько шагов, что женщина делает от кровати до двери, она становится из матери королевой. С лица упала легкая грусть, которая означает готовность отпустить своего ребенка — теперь Джин понял её и едва ли не дает собственной печали разлиться слезами, — а вместо нее держится привычная уверенная улыбка королевы. Сычоль молча отворяет дверь, в паре шагов от которой виден привычный силуэт. В золотом нагруднике, как же иначе. Мама даже не зовет Териуса по имени, позволяет себе выйти и взяться за руку альфы в перчатке. Териус мгновенно реагирует, но не тянется к оружию или не пытается оттолкнуть, напротив, Джин видит отработанный лично на нем прием группировки, чтобы закрыть собой от опасности и уберечь. Но когда вместо опасности и просьбы помочь Сычоль тянет альфу за руку войти в покои, Териус теряется. Вся его уверенность в отточенных действиях, намерения защитить и сила будто теряются, и он выглядит молодым юношей, коим является на самом деле. Немногим старше самого Джина, но за годами серьезных нагрузок и тренировок почти забывший об этом. Сычоль ничего не говорит ему, лишь смотрит в глаза снизу вверх. Джин же, наблюдая за разворачивающейся сценой со своей постели, покрывается тихими мурашками от безмолвного разговора между близкими людьми, суть которого ему недоступна. Словно убедившись в чем-то, мама отпускает руку альфы и, мягко улыбнувшись Джину, выходит из комнаты. Еще до закрытия двери, Джин слышит звонкое, летящее по коридору: — Остановите все работы в этом крыле до ужина. Всем до единого покинуть крыло, служебные входы перекрыть, выставить охрану у лестниц. Териус растерянно оборачивается за свое плечо, отчего его меч на поясе тихо гремит, и смотрит на дверь так, словно она может дать ответы на все вопросы, которых у альфы явно много. Он устал, а оттого лишь через долгие мгновения, несколько позже Джина осознает, что королева оставила их наедине спустя дни неизведанной разлуки. — Как ты сейчас? — Альфа привычно осматривает территорию перед собой, убеждается, что нет опасности для принца, и только после этого отстегивает ремень с мечом от пояса. Опирает тот на стену у двери и поднимает внимательный взгляд на Джина в ожидании ответа. О течках ему, как альфе, наверняка тоже что-то известно. Но то, что он не подходит, а оценивает состояние Джина с расстояния, чтобы не навредить или не расстраивать отказом, греет душу до мягкой улыбки. Как всегда внимателен даже к тем мелочам, которые напрямую не связаны с защитой принца. — Немного лихорадит, но стало значительно лучше. Не думал, что всё будет именно так, — дни на грани беспамятства с тяжелым дыханием и болью по мышцам пробегают картинками в сознании. — Я тоже. Гон, — альфа запинается о собственные губы, но, будто в чем-то убедившись — наверное в том, что Джин не хочет на него накинуться, — подходит к подножию кровати. — Гон совсем другой. Тело почти в порядке, но вот в голове такой туман, что страшно от себя и того, что тянет сделать. Джин кивает. Он почти что знает о том, как у Териуса проходит гон, они были уже несколько раз. Но знать и почти знать — это совсем разное. Для Джина его гон — это отсутствие альфы рядом около недели, а после еще с неделю его вымотанный вид. — Тебя… Ты был с кем-то? — Но о желаниях Джин тоже слышал. Совсем немного от учителя, но самое темное — случайно, у казармы, в разговоре между альф. Такое он не хотел бы знать, а от того быстро ушел, но слова, оказывается, засели в душе. — Никогда, — Териус отвечает даже быстрее, чем Джин успевает представить его на месте альф из рассказов об омегах. Всего одно слово и отрицательное покачивание головы, а у Джина в душе легчает. — Как я мог? Омеге в течку нужна любовь. Пожалуй, поэтому у Джина спирает дыхание и кончики пальцев начинают дрожать, несмотря на теплое одеяло на его нагом теле. Он чувствует нечто в словах и взгляде Териуса, чувствует особенно ярко то, что раньше всегда казалось нормальным и обычным. Он слышит не те слова, что звучат, а те, что всегда были неозвученными между ними. — Расскажи мне о твоем гоне, — Джин просит о том единственном, о чем ему не дозволено было знать раньше. Почему можно сейчас — он не знает, но так чувствует. — Как-нибудь потом, — с отказом Териус мягко улыбается, но после едва слышно смеется от грусти, что пробирается на лицо омеги. Он не хотел бы показывать сентиментальность, но само получается почти что выронить слезу из уголка глаза — всё же его чувства отвергают. Не самые важные, их Териус никогда не посмеет задеть и будет лелеять, Джин знает, но мимолетное желание отодвигают в сторону. Возможно, не все из того, что Джин знал о течках, неправда. — Я могу помочь тебе? Хочешь пить или ванну? Могу нагреть, — смена его настроения явно тяготит альфу. У Териуса в такие моменты глаза становятся совсем другими, большими и внимательными, словно у маленького ребенка. — Поцелуй меня, — просьба срывается раньше, чем омега успевает ее осознать. Но в общем и целом он не против таких желаний. После тяжелых дней близость альфы будет для него глотком свежего воздуха. — Не стоит, мой принц, — обращение как никогда ласково звучит из уст альфы. Джин почти что оказывается снова на грани слез от отказа, но его натура реагирует раньше омеги — одним рывком он перекатывается на колени и вытягивается стрелой в сторону альфы. Но они тренировались вместе, отчего реакция Териуса не уступает скорости Джина — альфа успевает отдернуть руку чуть назад, чтобы омега в своей хватке поймал лишь воздух. Но альфа остается стоять на месте, не покидает Джина. Он рядом, пусть и не так, как хотелось бы омеге. — Джин, — а ещё Териус никогда не злится на него. Даже за глупость, которую омега пытается сотворить сейчас: альфа смотрит ему ровно в глаза, не смеет коснуться взглядом оголенной от одеяла кожи и пусть оттянул руку, но не сдвинулся с места. Всегда будет на его, Джина, стороне. — Делать это под действием течки неправильно, понимаешь? Твой разум затуманен, это не твои настоящие желания, а желания твоей сущности. Ты можешь пожалеть об этом, не таким должен быть твой первый раз. Озвучив мысли, Териус расслабляется и сам тянет руку к ладони омеги, давая обнять ее холодными от течки пальцами. Вряд ли он чувствует это через перчатки, но даже без тепла его кожи всего от простого прикосновения становится приятно. — У меня почти ясное сознание, — и оно кричит о том, что Джин впервые оголяется при альфе, отчего он всё же садится ровнее и поднимает рукой одеяло себе до шеи, оставляя торчать на воздухе лишь плечи. — Меня и повитуха, и мама напоили чем-то. — Сомневаюсь, — вопреки отрицанию в голосе, альфа сокращает расстояние между ними и с присущей ему нежностью целует Джина в макушку. — А ты доверься мне, — ни перед кем Джин не может быть настолько же откровенен, как с любимым им альфой. А оттого он позволяет своему голосу дрожать, выдавать один из страхов, ведь его желание продиктовано вовсе не течкой. — Джин- — Я скажу пока могу, прости, что перебиваю, — слова вырываются сумбурным таратореньем. Родители и учителя ругались бы за такое, но сейчас Джин едва находит в себе силы озвучить такое вслух, а от того позволяет себе упустить все манеры. — Я не знаю ничего приятнее, чем целовать тебя. А секс, это же… Это же еще ближе! Видит богиня, мне безумно страшно, но столько людей любят это и… Мне страшно, но я хочу узнать, что это такое. С тобой узнать, Ри. А сейчас моё тело готово сильнее, чем когда-либо, оно желает этого вместе со мной… Если Джин дышит безумно быстро, пытается унять свой мандраж, то Териус напротив — задерживает дыхание. Омега видит это по застывшей перед его лицом броней, которая обычно движется от дыхания. Альфа даже не сжимает его пальцы, не пытается приободрить — Джин чувствует, как он онемел от признания омеги. А Джин ведь даже и не признался до конца. — Я люблю тебя, — озвучивает наконец то, что висит между ними не один год, перекрывает все пути отступления. — Только тебе могу доверить себя слабого и нуждающегося в течку. Секунды, что Джин начинает жалеть о сказанном и снова задыхаться от тяжести в груди, Териус молчит, но не уходит. А после безмолвно касается всё той же грубоватой перчаткой подбородка Джина, вынуждает омегу поднять лицо, чтобы заглянуть в глаза. Джин лишь догадывается, каким он выглядит с высоты роста альфы: смотрит снизу вверх уставшими и мокрыми глазами, дышит быстро между губ и придерживает у груди одеяло в шелковом белье, пока его голую спину обдает прохладным воздухом из окна. Он выглядит омегой. Таким, каким хочет выглядеть лишь в глазах этого альфы. И Териусу хватает лишь его вида, чтобы согласиться. Он молча убирает от Джина руки и стягивает с них перчатки, а пока пробирается в щели нагрудника, открепляя его от брони, идет в сторону двери. Его доспех оказывается на полу рядом с мечом, а массивный засов на двери запирает их двоих в собственном мире. Джин следит за каждым шагом, что делает на обратном пути Териус. Следит, как тот снимает с себя тончайшую кольчугу королевской гвардии и дает стали стечь водой у изножья кровати. Там же оставляет бедренную защиту и высокие сапоги, оставаясь в кожаных штанах и легкой рубашке, пока Джин пробирается обратно к своим подушкам. Он наверняка выглядит нелепо, проползая по матрасу — еще хуже было бы, знай кто-то, что за ним остается влажный след, — но в глазах Териуса этого не видно, отнюдь. Териус смотрит с привычной лаской, которая своим молчанием успокаивает дрожащего омегу. А после оставляет всю свою одежду в ногах Джина, как и свое сердце когда-то. Джин смотрит лишь в глаза ровно те два шага, которыми альфа приближается к изголовью кровати. Он тянется откинуть от себя одеяло, пустить в собственное тепло и запах, но Териус ловит его руку и не дает этого сделать. Склонившись, альфа легко толкает Джина кончиком носа в щеку, просит его лечь на подушки и с невесомой нежностью касается губ своими. Вопреки грубости ласковых рук, его губы ощущаются бархатными. Джин сам по себе закрывает глаза и теряется в темноте ощущений, среди тепла внутри одеял, трепещущего в груди сердца и влажного тепла на губах. Териус будто забирается ему под кожу, разливается мурашками в ней, заставляет дрожать еще сильнее на скользких простынях. — Ты уверен? — Тепло еще покоится на губах, когда альфа спрашивает разрешения. А Джин не может быть не уверен в нем, в его легких прикосновениях, которыми Териус покрывает сперва все губы омеги, а после переходит на щеки и нос. Подобно альфе раньше, Джин отвечает без слов. Они, если так подумать, много важных вещей озвучивают абсолютно молча. Териус понимает его ответ — рукой, что Джин уложил себе на талию, скользит глубже, между телом омеги и подстеленным специально для течки свежим матрасом, а после тянет его на себя, легко отрывает от мягкости. Джин абсолютно поддается, расслабляется в сильных руках, дает почувствовать, что Териус может сделать с ним, что пожелает. Но альфа лишь целует. С той же нежностью и спокойствием, как минутами раньше. Джин сам стягивает с себя одеяло, когда Териус перебирается к нему на кровать и встает между коленей. Стоит альфе ниже опуститься, каждым своим вдохом Джин касается вздымающейся грудью его тела, твердого и сильного, над собой, с яркими очертаниями мышц от долгих лет тренировок. Териус заглядывает в глаза, когда тянет его выгнуться себе на встречу, касаясь кожей друг друга. Джин лишь сильнее дрожит, но то, как Териус улыбается от этого, согревает лучше любой ароматной ванны. В камине трещит тлеющее полено, а Джин судорожно вдыхает больше воздуха с запахом дыма — не от камина, а от Териуса. Коленка правой ноги, бедро которой альфа сжимает в пальцах, непроизвольно трясется и тянется ко второй, чтобы сомкнуться, но Териус мешает намерению мгновенно, отводит бедро омеги в сторону. Он смотрит Джину в глаза, когда отпускает бедро, достаточно раскрыв омегу. Словно впервые Джин замечает темные крапинки в его радужках, ближе к мягкому цвету солнца, чем собственному цвету древесной коры. Светлые глаза лучше всего отражают такую же душу альфы, и именно они успокаивают сильнее, чем его губы на своих, когда Джин чувствует всем телом, как изгибается мощное тело Териуса над ним, навсегда ставя метку первого на мягком теле омеги.